Мой дедушка, Яков Зайцев, житель деревни Звонец, был крестьянином-середняком. Он имел несколько десятин земли, лошадей, живность, орудия труда и ветряную мельницу (бабушку не знаю как звать). Были у него сыновья: Федор, Дмитрий и Остап. Дмитрий - мой отец - участник Первой мировой войны. В одном из сражений он попал в плен к австро-венграм. Из плена вернулся на Родину, занялся земледелием, женился на Евгении Ковтуновой, девушке из деревни Шапчицы. Дедушка Степан (бабушка в памяти не запечатлелась) имея дочерей - Евгению, Василису, Пуклу и Прасковью. Он - крестьянин-середняк.

От брака Дмитрия и Евгении родились сыновья Володя (1921), Ваня (1923), Костя (1927) и Алеша (1933). Проживали и трудились они в доме Якова. В период коллективизации (1930) в деревне Звонец Яков Зайцев подлежал раскулачиванию вместе с Давыдом и Федором Белогривцевыми и Моисеем Семеновым.

За какие грехи? Яков, например, за то, что имел ветряную мельницу, которую сам построил. Его обвиняли в том, что за помол взимал с крестьян плату. Зайцев не был эксплуататором. Молол зерно крестьянам сам и брал плату зерном в скромных размерах. У сельчан пользовался уважением и как человек, и как старательный крестьянин. Трудился он с сыном и невесткой на своей земле с утра до вечера. Мне было три года, но помню деда, хлопотавшего в мельнице, и как он держал меня на руках и что-то говорил, и как я, оставшись один в избе, вышел на дорогу, идущую на Довск, и блудил, и как повстречался с цыганом, и как он хлестал меня плетью и испачкал нечистотами и я ревел, и спрятался под мост. Подобрала меня, избитого и грязного, какая-то женщина и снесла к моим родителям, которые всполошились, что меня нет дома и стали искать в округе. После этого случая не оставляли одного.

Итак, Якова, Давыда, Федора и Моисея раскулачили и выслали. Односельчане взбунтовались, говорит очевидец Тимофей Драчев (ныне пенсионер из деревни Довск), и сопротивлялись отправке земляков в ссылку. Но их усмирила милиция, вызванная из района местной властью.

Дмитрий не пожелал расставаться с отцом и решил разделить с ним судьбу. Его братья Федор и Остап отделились от батьки и жили самостоятельно. Но случилось так, что Якова одного отправили в Могилев, и о нем потом ни слуху, ни духу. Сгинул. Дмитрий с семьей тоже был выслан как сын раскулаченного отца, находящегося в одном дворовом хозяйстве. Евгения взяла с собой только меня, как малого, а Володю и Ваню оставила на попечение сестер. Степан Ковтунов не раскулачивался.

Помню, плывя пароходом по реке, мать держала меня на руках, плача и рыдая от горя, что нас разлучили с родственниками и родиной, пыталась кинуться в воду и утопиться. Отец вырвал меня из ее рук и сказал: "Ребенок не виноват, а ты топись, если жить надоело".

Плыли мы долго, потом поездом ехали вместе с другими переселенцами. Высадили в апреле 1930 года. Холодно. Кругом горы, снег. Местность - Хибинская тундра. Поселились в черных шалманах, покрытых толью, расположенных недалеко от озера Вудьявр. В них тесно, зябко. Обогревались "буржуйками". Осенью перевели в барак, стоящий вблизи леса и гор. Около 20 бараков на 20-м километре. Наш стоял по улицам Строительная и Нагорная. Длинный, бревенчатый, с двумя крыльцами, широким коридором, уборной и кухней, комнатами с печным отоплением. Лучина, свечка, лампа керосиновая - вот чем освещалось помещение. А когда на озере Вудьявр в 1933-1934 гг. возвели гидроэлектростанцию, засветилась лампочка Ильича.

Пищу поселяне готовили на плите, примусе, керосинках. Жильцов постоянно тревожили клопы, которые выползали из щелей и бревен, из пакли-конопатки. Спасаясь от них, вытаскивались из комнат постели в коридор для ночлега. Другой бич - вши. Их обитателей в бараке искали санитары. Найденных заносили в списки. Затем подъезжали подводы, грузились узлы с постелью и одеждой и отвозились в банно-прачечный комбинат на прожарку. Дезинфекционный дух в комнатах не спадал. Бывало санитары накладывали карантин на барак на две-три недели при выявлении инфекционных заболеваний. Здесь проживали такие семьи: Смирновы (дети: Шура, Аня, Коля, Надя, Нина), Сысоевы (Коля, Надя, Алеша, Миша), Гречкины (Павлик), Иголкины (Вася), Ивановы (Саня, Гриша, Петя, Вася, Леня, Оля), Степан и Надежда Авдейчук, брат и сестра, Селевич (Сеня), Зайцевы (Костя), Петровы (Маня), Ковалевы (Поля, Настя), Безурецкие (Таня), Гончаровы (Нина), Волковы (Петя), Абросимовы, Маркинсон, вдова, Константин с матерью (Фамилию не помню).

Это переселенцы с разных окраин: Зайцевы - с Белоруссии, Ковалевы - с Украины, Гречкины - с Кубани, Смирновы - с Новгородской области и т.д. Страдания и лишения поселян сближали и разобщали. Мои родители и семья Гречкиных ютились в одной комнате, часто ссорились, дрались. Не ладилось и в других семьях. Только взрослым осознаешь озлобленность "лишенцев", всю глубину их горечи, насильно сосланных на Север, оторванных от своих мест, от крестьянской жизни. Мать моя не смогла пережить отлучения, и когда шла с грудным ребенком Алешей опечаленная на консультацию в лечебницу по железной дороге (иного пути близкого не было), то угодила под поезд. Это случилось в декабре 1933 года. Мне было 6 лет. Я играл с ребятами в коридоре. Вдруг с улицы прибежал Петька Волков и взволнованно сказал: "Твою мать поездом зарезало, Костя". Я заплакал и пошел сказать эту весть к

отцу. "Не плачь, сынок, Петька нарочно дразнит тебя, чтобы ты плакал", - успокаивал родитель. Я притих. Но вот в комнату заходит П.Волков и говорит: "Дмитрий, твою жену поездом зарезало поблизости 7-го магазина". Отец всполошился, быстро оделся и ушел к месту происшествия (день был выходной). Я ревел, рвался на улицу, но женщины удерживали, утешали. Вскоре возвратился отец со слезами на глазах: "Какое несчастье, Констан, перерезало пополам! Машинист, который вез руду на фабрику, говорит: вижу идет женщина с ребенком на руках по пути. Сигналю гудком. Не сворачивает. Но поезд на ходу не остановишь. И трагедия." Погибла мама, Алеша когда она падала на рельсы, выронился из ее рук и уцелел, но вскоре умер. Похоронил Дмитрий свою жену, а я мать на 16 километре. Сколько тут на кладбище крестов! Это жертвы Сталинской политики. Из нашего барака репрессировали как "врагов народа" Иголкина - отца Васи, Волкова - отца Пети. А мы, ребятишки, не понимали тогда сущности репрессии и воспринимали желаемое за действительное. На стенах коридора висели портреты полководцев гражданской войны - Блюхера, Тухачевского, Егорова. Когда мы узнали, что они враги народа, то из чулочных резинок бумажками прошибли их портреты и сняли со стен. Тогда же опорочили и Кондрикова.

Вот уж поистине, когда говоришь человеку постоянно большую ложь, то в нее и поверишь.

Иногда всплывает такая мысль: действительно, кто же должен в тундре строить город? В 1926 году тут побывал член ЦК ВКПб, руководитель большевистской организации Ленинграда С.М.Киров, академик Ферсман и др. В горах найден апатит - ценное удобрение для сельского хозяйства - фосфатный минерал (на 23 км построен фосфорный завод). Разрабатывать руду вольнонаемные из крестьян сюда не поедут. Слишком рискованно. Вот и нашли козлов отпущения - выслать сюда середняков и даже бедняков под личиной "классовый враг". В бараке проживала многодетная семья Ивановых. Ленька (он прихрамывал на одну ногу) говорил нам, пацанам, что они из бедного сословия крестьян и что их сослали сюда за то, что отец заступился за родственника, зачисленного в списки ссылаемых. Наказали, так сказать, за "саботаж" мероприятия советской власти.

После убийства С.М.Кирова (1 декабря 1934 года) Хибиногорск переименовали в город Кировск. Строился он на костях "лишенцев". Мальчишкой я ходил есть в фабричную столовую и видел, в каких условиях рабочие АНОФ мололи руду на концентрат: грохот от крутящихся барабанов, концентрация пыли. Невозможно переговариваться работающим без рупора, а вся фигура рабочего обеленная. Рабочие глохли от шума, наживали силикозную болезнь. Отец мой до конца жизни плохо слышал. Он трудился на этом предприятии. А как выглядел город от переработки апатита? Белая пыль рас-

стлалась по всему городу. Отпечатки следов оставались, идя по дорогам, а жилые объекты у фабрики выглядели, как после побелки.

И все же город рос, отстраивался. Возвели банно-прачечный комбинат, почту, столовую (круглую), магазины № 7, 8 и др., гастроном, гостиницу, кинотеатр "Большевик", больницу, амбулаторию, аптеки, школы, детсад, Дом пионеров и другие административно- производственные объекты. Сделали стадион в парке, а парк благоустроили. Строили и обновляли жилье. Наш барак подвергся капитальному ремонту - отштукатурился, побелился, покрасился (1936).

В 1937 году Дмитрий взял в жены Катерину с улицы Нагорной. Она работала банщицей. Мачеха добротой не отличалась, но я называл ее мамой. Учился в начальной школе. В памяти ученики Ботова, Багриновская, Басов, Жмурин, Соловьев, Святодух (умер в 1938г.) и др. В том же году отец поехал в Белоруссию во время отпуска. Привез в Кировск сына Ивана, а Владимир сам прибыл в 1939г. Братья трудоустроились: один - паркетчиком на деревообделочном заводе, другой - слесарем-водопроводчиком на фабрике АНОФ. Они были рады, что приехали в Кировск, ибо на родине голодали. В колхозе жилось тяжело. Иван водил слепых старцев побираться, не учился, обитался у тетки Пеклы в деревне Звонец. Не лучше жилось и Владимиру у Ковтуновых в селе Шапчицы. Сироты счастливыми не бывают. Пребывая с отцом, я всегда хотел есть, а в иные дни сидел голодный. Нет, он не был пьяницей. Получит зарплату - накупит лакомств, растранжирит деньги на яства за 15 дней, а полмесяца "кишка кишке кукиш кажет". Мачеха пожила полгода и ушла совсем.

В Великую Отечественную войну братьев привезли в армию, а нас с отцом в августе 1941 года эвакуировали в поселок Уксора, Шенкурского района, Архангельской области. В 1943 -1944 годах в городе Шенкурске я прошел шестимесячные курсы ФЗО и по направлению работал в Мезени кузнецом, а 2 ноября 1944 года мобилизовался в Советскую Армию. Воевал против японских милитаристов на Забайкальском фронте в действующем 4-м полку связи в качестве штабного телеграфиста. Имею правительственные награды.

Иван погиб на фронте, а Владимир, ветеран войны, демобилизовавшись, отправился в Кировск за отцом (эвакуированные после войны вернулись на прежние места жительства, в том числе и Дмитрий Зайцев) и вместе с ним потом выехали в Белоруссию, в деревню Звонец. Дмитрий пошел в примаки к вдове Прасковье Гапоновой. У них родился сын Марко. Владимир сосватался на шапчицкой девушке Ефросинье Груздовой. И тоже есть потомство - Валя, Рая, Надя, Вася. Дети брата и отца уже взрослые и образовались семьями. До последнего дня трудились они. Владимир умер в 1973 от диабета, а отец - в 1978. Бабушка скончалась до войны, а тетки Василиса и Пекла - в

50-х годах. В 96 лет почил дедушка Степан Ковтунов. Жива тетка Прасковья. Есть родичи теток.

После армейской службы я жил у отца и у брата. Работал на льнозаводе (ныне Швичевская фабрика первичной обработки шерсти), учился в вечерней школе рабочей молодежи. Потом окончил Минский пединститут имени А.М. Горького. Диплом учителя истории и обществоведения. Не работал в школе ввиду инвалидности. Холост. Беспартийный.

Когда анализируешь пройденный путь, то чувствуешь неполноценность в человеческом достоинстве. Ярлык, что ты сын "кулака", висит над головой как дамоклов меч. В наказание сослали в тундру. В войну нас, эвакуированных переселенцев, отправили на лесозаготовку в Уксору и сопровождал и сторожил нас в поселке комендант Карманов. В 1953 году я преподавал физкультуру в семилетней школе станицы Лесогорской Краснодарского края и сотрудничал в газете "Апшеронский рабочий". Редактор хотел оформить меня литработником в газету и попросил прислать автобиографию. Я изложил. Запросили по месту жительства кто я есть. И председатель ответил (председатель Звонецкого сельсовета Яков Ромачков): "Зайцев Константин Дмитриевич является сыном раскулаченного Дмитрия Яковлевича Зайцева, сосланного на Север". И в редакции не приняли на работу. Райком партии не утвердил. В октябре 1956 года в связи с сокращением Вооруженных сил СССР уволился со сверхсрочной службы на гражданку. Прибыл в Рогачевский район и трудоустроился на льнозаводе. С воинской части 78626 выслали в парторганизацию предприятия рекомендации (три) о приеме в партию (в части не успел вступить в связи с демобилизацией). При обсуждении моей кандидатуры о приеме в кандидаты в члены КПСС усомнились в сословности, что сын "кулака". "Пусть подольше поработает на заводе, чтобы мы его лучше узнали",- сказали на партсобрании начальник отдела кадров Федор Буканов (покойный) и начальник топливного участка Дмитрий Терешко (проживает в Довске, пенсионер). И воздержались от приема в партию. А со смертью секретаря парторганизации Ивана Свистунова затерялись и рекомендации. А затем попал под сокращение рабочих, хотя по трудовому законодательству администрация не обязана была увольнять, так как учился в вечерней школе и к тому же демобилизованный.

Своими воспоминаниями я предостерегаю нынешнее поколение: трагедию 30 - 50 годов нельзя повторить. Не должно быть напрасных жертв, мучительной жизни переселенцев, "лишенцев", нельзя допускать новых изгоев, репрессий, унижения человеческого достоинства. Люди рождаются для счастья, "как птица для полета". Мы живем в эпоху обновления социализма, гласности, демократии. Перестройка очищает нас от скверны, как плевелы от пшеницы, и дает простор развитию личности, экономическому процветанию страны.

К.Д.Зайцев