Письма о. Вениамина Воронцова из Шенкурска
Письма о. Вениамина Воронцова из Шенкурска
Письма о. Вениамина из Шенкурска // Голубцов С. А. Сплоченные верой, надеждой, любовью и родом. – М. : Мартис, 1999. – С. 159–161 : портр.
Письма о. Вениамина Воронцова из Шенкурска[1]
29 / 16 декабря (1930 г.) [2] Понедельник.
Милые мои Марусенька и детки!
Сегодня у нас морозище в 30°С; и я сижу дома. Вчера было 28°, кое-кто работал, но с полудня отпускали домой тех, кто озяб и плохо одет. Видно, лютая будет зима! У меня в комнате, конечно, не очень тепло, — но ничего, терпимо, порой 6 градусов тепла, а вечером, когда истоплю печь — наверно, бывает и 10°. Мне, слава Богу, дровец немного привезла Марфа из Спасского, — с полвозика; обещала вскоре и еще привезти целый воз. Каждый почти раз, как возвращаюсь с работы, — захватываю с собой в мешок или сучьев, или толстой щепы [* с прибересту ?[3]] , а собирать мне часто помогает дядя Федя. Так что, пока кое-как обхожусь. Да теперь из нас и многие так живут, и даже прошлую зиму всю так и прожили. — Полушубок мой очень хорош и удобен, греет очень славно. Теплые рукавички тоже хороши; только, вероятно, скоро порвутся на работе; брезентовые мои так сильно порвались, что чинил их - чинил, теперь больше и чинить нельзя. Ведь приходится дело иметь с ломами да кирками, а теперь часто посылают на новую работу, – рубить ивняк – «вицы», приходится ходить далеко от дамбы, — к с. Спасскому, и плохо тем, что в большие морозы нельзя среди работы и отдохнуть, и чаю попить негде, а пить чай на улице, — боюсь простудиться; но тогда нас уже раньше отпускают с работы, — в 3 часа. Этими «вицами» варежки тоже сильно рвутся. — Новостей особых никаких не слышно у нас. Все знакомые живут так же, — среди забот и поисков продовольствия и топлива.
Тишина[4] посылка (в 5 килогр.) уже пришла, пойду сегодня получать ее; — передайте ему от меня величайшую благодарность. – Как-то вы? Перебрались ли в новую квартиру? Такие ли у вас холода стоят, как и у нас? Неужели ребята в школу ходят в такие морозы? В наше время, если морозы были в 20° и больше[5], в школах ученья не было. Помните, - когда мы жили в Андреевке, как-то были сильные холода, — и дети не ходили в школу, — Николай Ив. перебрался жить к Дм. Ив-чу, в большую комнату, в компанию к другим. Заходил недавно в гости к Михаилу; у них тоже холодно, а по ночам — то и дело угорают; был у Феди, у него еще хуже и холоднее; страшная сырость по углам и воздух тяжелый. Как папаша живет? Он мне что-то уже давно не писал; если что услышишь об нем – сообщи. Присылал ли тебе письмо Николя? - мне уже давно от него ничего не было.
[1] Письма, потрепанные по краям и от времени пожелтевшие, написаны чернилами на листках в клетку из ученической тетрадки. До нас дошли только три письма, которые смог заполучить в 1997 г. его внук Александр Серафимович Голубцов из бумаг, оставшихся от преждевременно умершего в Петербурге своего двоюродного брата — протоиерея Сергия Чевяги (18.11.1947 – 1997, 07.07). Комментарий - наш (С.Г.)
[2] Год проставлен нами по числу и дню недели.
[3] В квадратных скобках со звездочкой даны трудно разбираемые слова, затертые со временем. Ударные гласные, где необходимо, выделены курсивом.
73 Имеется в виду, очевидно, Тихон Пелих, сопровождавший супругу о. Вениамина с детьми к нему в ссылку, в будущем — священник.
[5] До революции наиболее распространенным был термометр со шкалой Реомюра, температуру по которой, вероятно, и запомнил о. Вениамин, но это только наше предположение. 20 градусов по Реомюру соответствует 25 градусам по Цельсию. В наши школьные годы, в 40-50-х годах, было принято отменять занятия в школе при 23 градусах мороза по Цельсию.
— Ну пока — всего наилучшего! Обнимаю и крепко целую тебя и деток! Господь вас да благословит и да сохранит! Привет от меня всем родным и знакомым!
Ваш гор[ячо] люб[ящий] В[ениамин].
Вот уже и Рождество приближается... Второй уже раз придется проводить его вдали от вас, моих дорогих... Пошли Бог и вам всем, и мне благополучно и в радости встретить и проводить св. дни!..
25 / 12 декабря (1930 г.) – Четверг.
Миленькие мои и дорогие Марусенька и детки!
Сегодня мне удалось послать вам посылку; в ней — игрушки и кое-что из оставшейся одежды и белья; там еще — мешок и пучок суровых ниток, — это от Грани и Мариамны, которые ждут от тебя посылочку — печенье и сахару, а это – для упаковки. Получил твои письма от 16 и 20 декабря. - Ах, какое несчастие было случилось у вас с этим угаром! Вас, видно, Св. Николай сохранил! Недавно такая же история была у Михаила в доме. Уж если так обстоит дело, то, конечно, лучше перебраться туда, наверх; но и там-то — поосторожнее будьте с печкой. – Ну, слава Богу, Тиша приехал! Что-то мало ты мне про него написала: как его здоровье? Изменился ли он вообще, и в своих добрых отношениях к нам? Как посоветовал поступать с Николя? — Так вот какой Митроша уехал! Этого я никак не ожидал; жаль его, он больной, ему будет трудненько. — Хороших разговоров и у нас много, — но, по-видимому, это — только слухи и разговоры... Работа наша идет помаленьку. Артель нашу рассортировали в «поденщиков»: очень мало вырабатывали мы; а теперь – делаем разное: разравниваем песок на дамбе, разметаем пути и стрелки для вагонеток, пилим и колем дрова для куба и кухни; ведь у нас теперь за 25 к. готовятся обеды – суп из конек, мяса; рабочие очень довольны; Боря частенько кушает, не пропускает случая и Николай Ив.; мяса каждому достается по фунту и больше; а Сергей Ник. так усердствует, — что даже лицо распухло и по телу пошли болячки... — Ты спрашиваешь, — продается ли у нас 40°-ная? – до сих пор не было еще, не знаю, привезут ли; да, ведь, некому и некогда стоять за ней в череду-то. А то, что ты советуешь про деньги, — положить их на книжку, не знаю, дозволяется ли это нам; да, ведь, их у меня и не так много. — Дм. Ив. из лесу вернулся по болезни, — и ходит теперь на дамбу, на «поденную». — Ах, как я жалею тебя, милочка моя, что тебе трудно одной с детьми! Конечно, — когда же тебе ходить с ними на вечера; но попрошу тебя хоть изредка заставлять их что-нибудь почитывать из Свящ. Истории или Евангелие; а то ведь ничего почти не знают; и летом мне из-за работы, некогда было с ними заняться.
Крепко целую тебя и деток! Кланяйся от меня Тише! Привет мамаше и всем родным и знакомым! Спасибо деткам за письма! Написали ли письмо Никитишне?
Все ваши знакомые, во главе с Михаилом, шлют привет! - Господи да благословит и да хранит всех вас!
Ост[аюсь] гор[ячо] люб[ящий] В[ениамин]
25 декабря (ст.ст.) / 7 января (1931 г.). Среда. Рождество Христово.
Милые мои и драгоценные Марусенька и детки!
Ради великих дней праздника Рождества не хотелось бы огорчать вас, – но ничего не сделаешь, приходится. Дело в том, что меня в числе некоторых других назначили в лес, идти работать на какую-то тракторную базу верст за 60 от Шенкурска. Конечно, я указывал на свое слабосилие и неприспособленность к тяжелым работам, на порок сердца и т.п., — но ничто не помогает. Видно, придется идти, назначают идти Докучаева, Бориса Ал., и кое-кого других: Мишу — пока еще нет, Федю — кажется, тоже назначают, — но определенно еще неизвестно.
Меня, наверно, — по молодости. — Поэтому, пока погодите мне писать и посылать посылки, – пока я пришлю вам точный адрес; почта туда ходит раза 2 в неделю. Ах, ради праздника, — какое огорчение! Но во всем полагаюсь на волю Божью. Беру с собой 2 валенок, холоди, сапоги, тулуп и ватн. пиджак, 3 смены белья, чай, сахар, продукты (только что получил 2 посылки от Екат. Влад. и Андреевск.[70] старичка), подушку, ватн. подрясник, одеяльце, табак, мыло, и проч. Место это, - кто знает, — хвалят, говорят, [что] условия жизни — не плохие. Ну, как Бог даст! Буду вам писать, как посылать посылки, - и что особенно нужно мне будет.
Миленькие мои! Не огорчайтесь слишком, — Бог все устраивает к лучшему! Письмецо ваше от 28 дек. получил, спасибо. Миша будет вам писать, и вы ему можете (адрес: ул. Ленина, д. 43, Озерскому). Пошли посылочку Глафир[е]. Мих.[71] на её имя – что-нибудь, она ведь, будет беречь мое имущество и комнату; также я остался еще должен за стирку и Мариамне; пошли деньги Александре Васильевне, — а то я беру с собою более мелкие. На почту напишу заявление, чтобы пока за это время всю корреспонденцию направляли на место работы.
Ну, пока — всего хорошего! Напишу вам теперь при первом удобном случае. Молитесь за меня! Господь да благословит и сохранит вас!
Крепко целую! Поклон родным и знакомым.[72]
Ост[аюсь] гор[ячо] люб[ящий] В[ениамин].
[70] Вероятно, что это не фамилия, а какой-то старичок, м.б., даже священник из Андре-евки, где они раньше отдыхали, см. первое письмо.
[71] По-видимому, Вениамин Воронцов жил у ней в доме.
[72] У Вениамина Воронцова, по словам его внука Александра Серафимовича Голубцова, было два брата: Сергей (радиотехник), который жил в Ромашково, и Николай, священник, который 25 лет прослужил в Черневе (на окраине Красногорска (=Павшино), был благочинным (в Красной Пахре). У него были дети: Дмитрий, дочь которого, Лиза (чертежница), живет в Чертаново, и Ольга (Петрова), живет в Черневе (Черневская ул. 73); у нее дети: Лариса, Рита, Алексей и Коля.