Ольга Петровна Цой, дочь Чхве Джехена, родилась 9 мая 1905 г. там же, где и Павел - в д.Янчихе Посьетского района.

Я воспроизведу лишь небольшой отрывок из ее автобиографического повествования "Моя жизнь"^¹, когда она, одна из первых женщин-кореянок, заканчивает Московский энергетический институт и молодым специалистом попадает на электростанцию в г.

Рославль.

"...Директором электростанции был т. Пястун. Взяли меня на должность инженера-теплотехника. Станция была новая, было много недоделок, работать приходилось много, мне было интересно.

С лета 1937 г. начали брать специалистов с вагоностроительного завода. Я приходила к ним как всегда по работе, ничего не понимая. Мне стали объяснять, что берут просто людей, но я никогда не могла подумать, что до меня доберутся.

Но вот пришли и на нашу станцию. Начали с главного механика (поляк), взяли директора (литовец) и в один прекрасный день пришли за мной. Пошли ко мне домой с обыском, ничего, конечно, не нашли, но все фотографии забрали. Хорошо, что аттестат из института я еще не взяла тогда, он был в МЭИ и сохранился, до сих пор лежит в моем шкафу. Дочке Эльвите тогда было 12 лет. Она горько плакала, когда меня уводили. Ей они говорили - не плачь, мама скоро вернется. Но она отвечала - вы ее арестовали! Дети уже знали, что это такое.

1 октября 1937 г. меня привели в тюрьму. А тюрьма была заполнена до отказа . Привели к камере, открыли дверь, а я не могу войти - негде ступить. Полная камера женщин-специалистов, жен начальников. У порога сидела нищенка с базара, она сказала:"Заходите. Это инженер с электростанции",- представила меня. Но все сидящие в камере тоже знали меня, кто я, с улыбками пригласили меня на нары.

Каждое утро водили на допрос. Мне повезло, попался следователь, который сидел напротив и мы оба молчали часами. Он задавал сначала вопросы, на которые мне нечего было отвечать. Однажды зашел начальник в красивой форме, спросил: "Что сказала?", следователь ответил: "Ничего не говорит". Обратился ко мне, я отвечаю, что нечего говорить, а он уставился на меня и гаркнул: "Шпион!" У меня чуть не сорвалось: "Дурак!" Хорошо, что сдержала себя, убили бы тут же. Напротив через дорогу у входной двери жилого дома часто стояли 2-3 человека - мои рабочие, чтобы взглянуть на меня. Они переживали за меня и боялись показать это. Некоторые женщины из нашей камеры приходили с допросов измученные изощренными пытками. Допросы кончились, начали вывозить. Попала в город Смоленск в пересыльную тюрьму.

Там была огромная камера, собрали с разных городов и оттуда по своему выбору направляли куда-то дальше. Сидели и ждали, что вот-вот вызовут. Хорошо было в пересыльной тюрьме - на допросы не водили, кормили баландой. Нас было много, знакомились, беседовали, подружились, развлекались. Публика была различная. Были и урки-бытовички, но их было меньше, поэтому вели себя скромно. Конечно, каждая женщина думала о своих, с кем разлучили, и том, что с нами будет дальше. Но мы успокаивали друг друга и старались меньше думать о грустных тяжелых вещах. Была с нами секретарь Тухачевского, жена военно-медицинского комиссара и другие интеллигентные женщины. Все же очень грустно вспоминать об

этом периоде жизни. Но помню, как я чуть приплясывала, когда кто-то напевал что-то ритмичное, а они говорили - "как птичка порхает". Я и теперь хочу "порхать", но сил уже нет, и ноги плохо держат. Прошло лишь 53 года с тех пор.

Видимо, это было в начале 1938 г., попала я в пересыльный пункт г. Караганды, оттуда люди попадали в лагеря Сибири, Севера. После тяжелой дороги Смоленск-Караганда, мы стали устраиваться, чтобы немного отдохнуть. Разместились в "вагонках", отогревались.

Через несколько дней зашел к нам молодой человек высокого роста. Осмотрел всех и подошел ко мне первой. Он был командирован набрать специалистов для строительства Норильского комбината. В то время там находились наши ребята - Михаил Васильевич Ким, Валентин Иванович Серебряков, Раиса Тен. Зная этих ребят, командированный решил набрать подходящих работников с нового этапа. Начал опрос с меня. Спросил, какой я специальности. Сказала, что училась в Москве, закончила М'ЗИ им. Молотова, работала инженером на Рославльской электростанции, арестовали и без суда по решению "тройки" дали КРД 10 лет, отправляют куда-то. Записал меня и еще группу женщин. Через несколько дней повезли нас в лихтере по реке на открытой палубе. Было холодно, мы были плохо одеты, сидели, прижавшись друг к другу, укрывшись чем попало. Ехали несколько дней по Енисею, любовались красотой природы после тюремных окон. Даже холод не очень пугал нас - были молоды, полны надежды на жизнь. Опять новые люди, новые знакомства. Прибыли мы в порт Дудинку, откуда поездом на открытой платформе везли в Норильск. В Норильске до нас были только урки, а нормальных женщин не было. Люди были рады нашему прибытию, разговаривали с нами на станции. Это были зэки с легкой статьей, ходили с пропусками. Разместили нас в бараке с "вагонками". Я заняла себе место на втором этаже, там теплее. В выходной день пришла навестить меня Раиса. Она только освободилась, работала вольнонаемной. Была взята раньше. В начале давали даже три года, ей повезло, а Миша и Валя еще сидели. У них сроки были больше. Хорошенькая женщина зашла в барак раз... и очутилась рядом со мной наверху. Все удивились, но у нее уже был опыт с такой мебелью. Она моих лет, в одно время учились в Никольск-Уссурийске в одной школе. Были барышнями в одно время. Конечно, встреча была неожиданная и радостная. Через некоторое время мы были размещены в деревянном домике на топчанах, дали постель с бе-

льем. Мы жили, как в студенческих общежитиях, только кормили баландой в этом же помещении и на работу водили под конвоем. Но мы были рады своему дому после разных тюрем и лихтера.

Мне повезло, взяли меня на работу сразу в проектную контору под начальство Шаройко Александра Емельяновича. Добравшись до рабочего стола в светлой комнате, мы принялись горячо работать. Соскучились без работы. Однажды попала в кабинет Шаройко по делу. Мы беседовали долго. Он мне понравился. Я тоже, видимо. Если встречались после этого где-нибудь, он низко кланялся, здороваясь со мной. Как будто я важный человек, а не зек.

Нам нескольким женщинам повезло, что сразу взяли нас на работу по специальности и работали в помещениях в таком холодном крае. А большинство женщин водили далеко к шахте перебирать уголь на транспортерах, отбирать камни. Приходили они в барак голодные, насквозь промерзшие, грязные. Я очень переживала за них. Но потом постепенно их стали ставить на работу по специальности, были химики, инженеры, и врачи. Заболевания были разные, на баланде не каждый мог выжить. Хорошо, что будучи студенткой в Москве, живя на две стипендии втроем, я привыкла не переедать, жить скромно, поэтому выдержала тяжелые условия лагерной жизни.

Очень большое значение имеет характер человека, я оптимист. Только первое несчастье как гибель отца на меня подействовало сильно, что я много болела на нервной почве, но постепенно стала понимать: "Держись, береги здоровье, надо еще жить и трудиться", -говорила себе и это очень помогает до сих пор.

Через некоторое время приходит к нам лагерное начальство и приказывает собираться с вещами. Мы были послушные, быстро сложились и нас переселяют в большую необжитую палатку. Палатка брезентовая, высокая, в плане, примерно. 15х 30 метров. Мы разместились с правой стороны палатки, заняли небольшое место. Было очень неуютно после деревянного домика. Легли спать, просыпаемся утром и что же видим? Один угол палатки сорвало ветром и на всех нас лежит легкий снег. Мы удивились, было холодно, но - молодость, смеялись, шумели, поели баланду, что нам принесли на завтрак, и пошли на работу. На обед нас под конвоем приводили в барак и отводили на работу. Подошли к нашей палатке, я увидела во дворе, как два зека на плечах несут доску, а зашли в палатку - два человека прибивают доску. Несколько удивилась такой организации работы по утеплению палатки. Вернули нас на работу с обеда.

стала смотреть свои чертежи, а перед глазами две пары рабочих у нашей палатки - утепляют.

Встала, никому не говоря, спустилась со 2-го этажа, зашла в соседний подъезд и на второй этаж поднялась. У секретаря директора комбината спросила: "Абрам Павлович у себя?" Она ответила, что у него Шаройко, сказала подождать. Через несколько минут выходит одетый в пальто Александр Емельянович, секретарь разрешила зайти. Постучалась, открываю дверь, в середине кабинета стоит в теплом пальто и шапке директор комбината Завенягин. Абрам Павлович шел на обед, но я зашла, так он задним ходом вернулся и стал за свой стол. Он не спросил статью и срок, как обычно начинали с нами разговор, есть ли дети, муж. Кратко тактично рассказала ему, что мы жили в деревянном домике, было тепло, вчера нас переселили в необшитую палатку и мы утром проснулись под снегом. Он сразу нажал на кнопку, зашел начальник лагеря Елян. Абрам Павлович обратился к нему с вопросом, почему такое устроили, сказал вернуть женщин в тот же дом, но Елян отвечает: "Никак нельзя, там разместили УРЧ (лагерную контору) - А что можно сделать? На вопрос директора Елян разводит руками - ничего нельзя сделать. Я говорю, что мужчины живут в каменных бараках, на что Елян отвечает, что месяца через три, как закончат строить барак, мы разместим женщин. Значит, мы должны были в лютую зиму жить в палатках, которую они обшили бы месяца за два, не раньше. Это Еляна не трогало, стоял и молчал. Абрам Петрович обратился ко мне: "Что можно сделать?" Отвечаю ему, что на обшивке палатки работает 4 человека, двое несут на плечах доску, двое прибивают в палатке, а нужно дать подводы, машины, чтобы подвозить материал и поставить несколько пар рабочих обшивать, и пока не закончат, пускай не уходят. Абрам Петрович повторил мои слова Еляну более авторитетно и внушительно. Еще напомнила я, что стоит одна буржуйка, надо поставить еще пару, и чтобы был источник.

После разговора с начальством пошла к себе работать. Работали мы напряженно, не как "враги народа", как настоящие патриоты. После второй половины дня нас привели в нашу палатку. И что же мы видим? Во дворе несколько машин и сани, нагруженные досками, полно людей около палатки, а в палатке много пар крепят доски. Как муравьи копошились. Несколько бригад откуда-то сняли и поставили на обшивку нашей палатки. В 23-м часу они закончили, и мы в утепленной палатке легли спать.

На другой день на работе мне не было покоя. Видимо, девочки рассказали в своих группах о наших событиях, стали ко мне подходить важные специалисты разных групп, знакомятся со мной, говорят умные приятные вещи, а я и не знаю, что им отвечать. А Абрам Павлович говорил среди своих, что к нему приходила китаянка по делу. Ему сказали, что нет в лагере китаянки, есть только кореянка, а он отвечал, что кореянки маленькие, а это была высокая. Он знал Раю Тен, она кореянка и маленькая. Так я стала популярным инженером Проектной конторы Норильского комбината.

Месяца через три, когда нас переселили в каменный барак, в выходной день заходит к нам комиссар во главе с Завенягиным. Мы уже устроились на топчанах, у каждого топчана полочка вроде тумбочки, стены неоштукатуренные занавесили белыми тряпками, кто-то что-то повесил, словом, создали уют. Как только вошла комиссия, я сразу встала со своего места и ушла к дальней стенке барака, чтобы не мозолить им глаза. Чуть поговорили с женщинами, кто-то был рядом, Абрам Павлович подошел ко мне через весь барак и спросил: "Ну, как теперь?" Я отвечаю: "Спасибо, Абрам Павлович, очень хорошо." Он улыбнулся, повернулся и все они вышли из барака.

Некоторые женщины принимали участие в драматическом кружке, разных занятиях, развлекались по выходным. А я по выходным читала, если что достану, вязала, если раздобуду пряжу какую. Так шло время. Время шло, нас водили под конвоем на работу уже в новое белое здание, где разместили и нашу Проектную контору. 8 марта 1941 года мы с утра отработали и выстраивались на улице около красивого здания идти обедать. Вдруг ко мне подходит высокий интересный молодой человек, подает мне огромный букет садовых цветов. Статья у него была 58-10, т.е. агитация, это не очень опасная, поэтому с такой статьей ходили сами, им выдавали пропуска. Имея пропуск, он, видимо, сходил за город в оранжерею для начальства, там добыл цветы. Не только я, а все около меня обрадовались таким цветам, давно не видели их и не помнили запаха. Как будто это было вчера, так помнятся некоторые события из этой жизни. Его фамилия Андреев, а имени не помню. Женщин там в то время было мало, поэтому нас берегли и уважали товарищи - зеки.

Работа в проектной конторе меня очень устраивала. В основном все проектировщики были зеки. А там были собраны лучшие, толковые люди со всего Союза. Всегда восхищалась их грамотности, их умению работать. Норильский комбинат быстро проектировался и

быстро строился умными людьми и получился очень дешевый. Мы, бывшие норильчане, встречаемся, и в разговорах когда вспоминаем о жизни там, говорим: "Там, в Академии". Действительно, как будто после института попала в академию, так мы учились там работать... Несмотря на наше положение, народ был исключительно интеллигентный, культурный, так. что лагерь для нас был всесторонним воспитательным предприятием. Можно сделать вывод, что Сталин и его помощники избавлялись от людей, не похожих на себя.

В проектной конторе вскоре переключилась на работу инженера по сантехническому оборудованию, которых институты тогда не готовили, а они необходимы для любых домов, театров, заводов и фабрик, совхозов. Каждый может представить себе, что же будет любое здание без сантехники.

Архитекторы-смежники были очень внимательны ко мне. Конечно, какой-нибудь бестолковый архитектор можем сказать, снисходительно махнув рукой - Да вы ведь сантехник! Но я на это отвечала - ваши дворцы без сантехники не лучше сарая. Этим я защищала не себя, а всех сантехников. Очень любила свою проектную работу. Приходится изучать и знакомиться с самыми разными предприятиями, которые приходилось обеспечивать необходимым оборудованием: отоплением, вентиляцией и т.д. Делать проекты отопительных котельных, наружных тепловых сетей. Наша группа выполняла и проекты газоснабжения.

В 1944 году вдруг сообщают мне. что за хорошую работу в комбинате сбросили три года с моего 10-летнего срока. Все радовались за меня, поздравляли. Это означало, что за ту же работу, что я выполняла много лет бесплатно, будут платить как старшему инженеру. Смогу нормально питаться, купить себе самое необходимое. Это было удивительно! За все годы пребывания в заключении я не имела помощи. За все годы не получила ни одной посылочки. Отца не было, мама старая не умела делать и отправлять посылки, а молодая родня боялась держать связь с "врагом народа", да и не полагалось. А как нужна была там хоть маленькая посылка!

После освобождения еще три года проработала вольнонаемным инженером. Это дало возможность выехать оттуда, имея какие-то сбережения, обеспечена дорога и начало жизни на новом месте''.

Диплом МЭИ, богатая практическая работа в "Академии", а главное - цоевский характер позволили Ольге Петровне легко войти в новую жизнь, утвердить себя. Вместе с мужем Кузнецовым Влади-

миром Александровичем (тоже оттуда, из "Академии") они еще много и хорошо потрудились в сфере строительства в Алма-Ате, Фрунзе, Риге.

В мае 1997 г. Ольге Петровне исполнилось 92 года. Она живет в Москве вместе с дочкой и зятем. И сегодня ее рассуждения полны мудрого спокойствия и оптимизма.

Я как-то спросил у Ольги Петровны: "Вы не сожалеете о тех годах?" После некоторых раздумий она ответила: "А что делать? Такое было время".

У Чхве Джехена было одиннадцать детей.

Теперь я приведу "расстрельный список" нашей семьи:

Чхве Джехен - казнен японцами в 1920 г.,

Цой Петр Петрович - сын, кадровый офицер царской армии, Георгиевский кавалер, погиб в гражданской войне.

Ни Любовь Петровна - дочь, главный бухгалтер банка г.Новосибирска, расстреляна.

Цой Павел Петрович- партизан Приморья, командир артсектора линкора "Марат", расстрелян.

Цой Ольга Петровна- дочь, инженер-теплотехник, репрессирована,

Цой Валентин Петрович- сын, главный агроном Госкомурожайности КазССР, репрессирован,

Кан Николай Алексееквич- зять, командир 119 стрелкового батальона, расстрелян,

Ни Алексей Александрович - зять, инженер в Москве, расстрелян,

Тен Константин Антонович - зять, фотокорреспондент газеты "Смоленская правда", расстрелян,

Шоруков Ходжихан Шорукович - зять. Нарком здравоохранения Киргизии, расстрелян,

Намгай Елисей Павлович-зять, участник гражданской войны, командующий бригадой, расстрелян.

Это надо знать и помнить!

Валентин Цой