ПО СТОПАМ ОТЦА... В ГУЛАГ

Жизнь толъяттинского пенсионера Сергея Сергеевича Воробьева - один из примеров антивоплощения лицемерного сталинского лозунга: «Сын за отца не отвечает». Пуля, оборвавшая в 38-м жизнь военного атташе в Монголии, рикошетом ударила по судьбе шестнадцатилетнего мальчишки и обернулась восемнадцатью годами ГУЛА Га.

На Рязанщине Воробьевы - старинная дворянская фамилия. Испокон веков выходцы из этого рода почитали за честь послужить царю и Отечеству, навсегда связывая судьбу с военной карьерой. Очевидно, та же судьба была уготована и отцу Сергея Сергеевича Сергею Ильичу, если бы не революционное чистилище. В 1919-м ему сравнялось шестнадцать, и он, искренне поверив в идею всеобщего равенства, ушел воевать в Красную Армию. Для его отца, старого офицера, это было настоящим ударом, поскольку, видя масштаб разрушений, учиненных новой властью, он трезво отдавал себе отчет в грядущих перспективах.

Между тем судьба долгое время была благосклонна к хорошо образованному, одаренному молодому человеку, прошедшему по дорогам гражданской. В начале 20-х годов Сергей Ильич стал военным представителем в Китае. После возвращения на родину в 1929-м он служил командиром кавалерийского полка в Белоруссии. В 1934-м он - военный атташе в Монголии.

- Отец имел большую склонность к языкам, многие из которых, в том числе ряд восточных, изучил самостоятельно, - рассказывает Сергей Сергеевич. - Во многом этим и объясняются заграничные назначения. В 1937-м, когда мне было шесть лет, отец был отозван из Монголии. С востока шел эшелон, в Москву возвращался почти весь комсостав, тогда среди этой военной элиты не было только Блюхера... В Кремле был устроен шикарнейший прием, затем военных разбросали по всей стране. Отца направили в Белоруссию, и наша семья переехала в Минск...

Вскоре на всю страну прогремело «дело» Якира, Тухачевского, Блюхера и Уборевича. Вошедший в силу Коба убирал свидетелей своего бесславного прошлого. В ту же «мясорубку» угодил и Сергей Ильич.

В детскую память Сережи врезалось слово «арест». Отца взяли, когда он находился в полковой части, и добрые знакомые передали его жене, Сережиной матери, чтобы она поскорей уезжала. Мария Воробьева ждала второго ребенка, о рождении которого Сергею Ильичу так и не суждено было узнать. Быстро собравшись, молодая женщина уехала и спряталась в Боровичах у родственников, сына временно оставила у своих родителей в Минске. Осенью мать инкогнито приехала за Сережей и увезла его с собой. Позже начальник штаба полка передал Марии Воробьевой, чтобы мужа она больше не ждала, и это могло означать только одно...

В Боровичах Воробьевы прожили до 1941 года. Потом завод, на котором работала Сережина мать, эвакуировали в г. Аткарск Саратовской области, куда и переехала их семья.

25 декабря 1938 года обвиненный в «антисоветской агитации» Сергей Ильич Воробьев был расстрелян. В 1942-м от болезни почек умерла Сережина мать. Брат и сестра остались на попечении дедушки и бабушки. С тем временем связаны воспоминания о мучительном голоде и неожиданной радости, когда мамин брат прислал с фронта свой продовольственный аттестат. Одиннадцатилетний Сережа работал в Аткарске учеником токаря, потом - токарем. Тогда же склонный к странствиям подросток вместе с другом Андреем решил отправиться на юг в поисках лучшей доли. Деду с бабушкой он оставил свою продовольственную карточку, чтобы старикам без него сытнее жилось.

Далеко уехать мальчишкам не удалось, их задержали и отправили в приемник-распределитель, затем в детский дом. Потом был побег из детдома и возвращение домой. Но на глаза старикам Сережа не показался, решив вдвоем с Андреем отправиться на фронт.

И на сей раз все вновь закончилось детдомом в Белоруссии. Хорошо понимая пагубность славы сына «врага народа», Сережа скрыл свое прошлое, сказав, что отец его погиб на фронте...

Потом было ремесленное училище в Москве, работа на военном заводе, что давало право внеконкурсного поступления в вуз. Касалось это, само собой, лишь тех, чья биография была незапятнанной. Поэтому в 1947 году, поступая в Баумановское, Сергей вновь умолчал о расстрелянном отце. Но вскоре сын «врага народа» был «разоблачен» бдительными товарищами и отчислен. Причем больше других в обличительной компании усердствовал секретарь комсомольской органи-

зации, утверждая, что Сергей, как хитрый лазутчик, тайком проник в вуз, где куются кадры для военной промышленности. Когда комсомольский вожак стал оскорблять отца, парень не выдержал и врезал обидчику по физиономии.

Дальше была Таганская тюрьма и следствие с традиционно нелепыми обвинениями и изматывающими ночными допросами. В результате - обвинение по двум статьям: за хулиганство и (по статье 58-10) антисоветскую агитацию. Короткий период, проведенный в тюрьме для малолеток (Сергею было шестнадцать), был, пожалуй, самым легким в его гулаговской биографии. Это он понял уже в Каргопольлаге, что в Архангельской области, куда был переведен в 1949-м.

В лагере, печально знаменитом своими зверскими порядками, изможденным, голодным и раздетым заключенным приходилось надрываться на лесоповале, поскольку невыполнение нормы грозило невыдачей скудной пайки.

В 1947 году была отменена смертная казнь, передавали по «тюремному телеграфу» слова, сказанные Сталиным: «Преступный мир должен уничтожить сам себя». И лагерная администрация с энтузиазмом принялась воплощать их в жизнь. Поощрялась вражда между «ворами» и «ссученными», на которых поделились верховодившие в зоне уголовники.

- В 1949-м в лагере случилась большая резня, - рассказывает Сергей Сергеевич. - Почва для этого заранее была подготовлена лагерной администрацией. Политзаключенные оставались в стороне от этого. Зато уголовникам было сказано, что в лагерь прибывает новый этап головорезов. То же самое о местных «ворах» было объявлено и вновь прибывшим. Стравливание противоборствующих сторон вылилось в большую поножовщину...

Сергей и несколько других «политических» из числа фронтовиков сидели в бараке, не вмешиваясь в уголовные разборки. Но избежать драки не удалось. Ворвались уголовники, и ребятам пришлось защищаться. В этой драке погиб один из прибывших. Это обернулось для всех, кто был в бараке, новым сроком - 25 лет...

В 1950 году Сергея перевели в Норильск. Долго плыли на барже, заключенных выгрузили в Дудинке, которая встретила их неправдоподобным для июля дождем со снегом. Только обледеневшие на морозе заключенные пристроились в бараке на нарах, как в помещение ворва-

лась охрана с дубинками, и всех их, полураздетых, выгнали на улицу. Над головами прострочила автоматная очередь... Оказалось, что это было лишь мерой устрашения - в воспитательных, так сказать, целях.

- Вынести все это мне помог сильный молодой организм, - продолжает рассказ Сергей Сергеевич. - Мы строили железную дорогу Норильск - Дудинка. Кругом вечная мерзлота и вечный холод. Там же, в Норильске, мне довелось познакомиться с семьей хирурга Кузнецова. Муж и жена, москвичи, были осуждены по так называемому делу Горького». Получили они по десять лет. О высочайшем профессионализме Кузнецова говорит тот факт, что он спас жизнь человеку, доставленному к нему в лагерь с ножом в сердце. К нему, как к величайшему светилу, съезжались люди со всего Таймыра. Он спас и меня, когда, надорвавшись, я угодил в больницу. Оказалось, что Кузнецов хорошо знал моего отца. Он придержал меня в больнице, чтобы я немного набрался сил. Словом, человек он был необыкновенный, из дореволюционной интеллигенции...

В то время в лагере пришлось познакомиться со многими известными личностями. Рядом на нарах - рядовое явление - секретари райкомов, прокуроры... После смерти Сталина в 1953 году была большая амнистия, которая, впрочем, коснулась не всех политзаключенных. Норильский медно-никелевый комбинат тогда залихорадило, там произошел большой бунт. Заключенные требовали пересмотра дел, восстановления справедливости.

В 1955-м меня перевели на вольное поселение. Отличие от лагерной жизни заключалось лишь в бесконвойном хождении, в праве пойти по желанию в магазин или помыться в бане... Тогда же начали применять систему зачетов. Люди буквально надрывались ради долгожданной свободы. Шоком для всех была отмена этой системы в 1960 году.

Освободился я лишь в 1965-м. Приехавшая комиссия сбросила мне десять лет срока. Получилось, что на зоне я провел большую часть своей тогдашней жизни... Направили меня в Конаково на строительство ГРЭС.

Когда Сергей вместо трудовой книжки предъявлял справку об освобождении, ему вежливо сообщали об отсутствии вакансий. А начальник конаковской милиции и вовсе приказал ему подобру-поздорову убраться из города. Пришлось ехать в Москву, чтобы попасть на прием в Министерство внутренних дел... Люди в мундирах предложили на выбор не-

сколько населенных пунктов, и он отправился в Куйбышев, где жил брат матери. После долгих мытарств устроился на работу в с. Богатое, где 11 лет проработал сварщиком. Был безмерно рад, что теперь у него есть свой угол. Лагерная закалка ориентировала лишь на ударный труд, так что грамот и благодарностей у Сергея Сергеевича скопилась солидная папка. В 1966-м их управление перевели на строительство ВАЗа, а в 1970-м Сергея Сергеевича представили к ордену Трудового Красного Знамени. Но потом с извинениями это решение отменили - не подходили анкетные данные бывшего политзаключенного...

В 1976 году Сергея Сергеевича перевели на работу в ставропольское объединение «Сельхозтехника», где он и закончил свою трудовую биографию. Тогда же, в 1976 году, был полностью реабилитирован.