ТУ ЖИЗНЬ СТАРАЛАСЬ ЗАБЫТЬ

Д.Д. ДЖУМАЛИНОВА

(КИСТЕРЕВА)

После освобождения Западного района от немцев, я как комсомолка была призвана на восстановление г.Элисты. Нас было девять девушек и один парень, из них помню Таню Давинову и Ивана Абушинова. Мы убирали мусор, вывозили камни. Месяца через три после приезда в Элисту нам предложили пойти служить в армию. Мы согласились, но при условии — отпустить на некоторое время домой. В совхоз "Южный" Западного района мы добирались пешком трое суток. Родителям уже сообщили и они ждали нас.

Побывав дома, отправились мы с Таней Давиновой в г.Сальск на машине, а потом поездом — в Бекетовку Сталинградской области в сопровождении военного. Первую партию девушек доставили туда раньше. В Бекетовке я познакомилась с Софьей Николаевной Онджиновой, с нею мы потом в одной части служили.

Из Бекетовки нас послали служить в аэростатную часть. Через некоторое время нашу зенитно-артиллерийскую часть направили в Архангельск, где я прослужила телефонисткой до февраля 1944 г.

Однажды, когда я пришла с дежурства на отдых, командир батальона мне сказал: "Поднимайся, за тобой пришли". Действительно, пришел лейтенант и сообщил о моем переводе в другую часть. У меня было предчувствие, что переводят по какой-то особой причине. К тому времени я уже получала письма от родителей из Сибири и знала, что калмыков выслали.

В сопровождении лейтенанта приехала в дивизион и там встретила Таню Давинову, с которой вместе призывалась. Нас вдвоем доставили в Вологду, куда уже приехала Соня Онджинова. А потом мы поехали поездом в неизвестном направлении. Ехали, ехали, долго ехали, пока не оказались в Молотовс-кой области на станции Кунгур. Здесь мы увидели ребят калмыцкой национальности рядового и сержантского состава. Их было несколько сот человек. Там же встретились с девушками: Аришей Назаровой, Марией Монтиевой, Полиной Мацаковой, Эльзятой Хониновой, с Катей (фамилию запамятовала) и другими. Нас вначале было 12 человек. Позже подъехала из Магнитогорска 13-я девушка", звали ее Фрося Кудисенова.

На станции Половинка нас собрали и повели сначала в баню, а потом на строительство ГЭС. Когда мы пришли на территорию строящейся электростанции, там уже были калмыки и советские немцы. Они работали на строительстве бараков и самой ГЭС. Сначала девушек устроили в барак, расположенный во дворе лазарета, а через несколько месяцев перевели в другой барак. Девушек распределили работать на кухню, в прачечную, в лазарет.

Я несколько месяцев проработала в лазарете, за больными ухаживала, кормила тех, кто уже не вставал. Многие умирали. Врачами и медсестрами работали советские немцы.

Воспоминания о той страшной жизни я всегда старалась забыть, "выбросить" из головы.

В больнице и на строительстве кормили людей очень плохо. За пайком

ходили на кухню, по очереди через окошко получали в котелках похлебку, не помню, даже, давали нам хлеб или нет. Видела, как мужчины копались в помойке. Для меня это всегда было страшно. Когда армейская одежда на нас износилась, оделись в лагерную одежду, которая от грязи была непонятного цвета. В бараках стоял холод.

В больнице лекарств не было, но какие-то таблетки давали. Я должна была следить, чтобы больной проглотил ее.

В лазарете калмыки лечились вместе с немцами, вместе с ними и работали, но жили раздельно. Немецких женщин на строительстве не. было. Умерших уносили в холодное деревянное помещение, хоронили их мужчины. Сколько там проработала, но так и не смогла привыкнуть к смерти. Жалко было ребят, молодыми умирали. Стала проситься в прачечную. Условия работы в прачечной были тоже не из легких.

Все выполнялось вручную: белье вываривали в котлах. Воздух в прачечной был очень тяжелый, сырой. Сейчас у меня от этой работы ноги болят. В прачечной я проработала до конца пребывания в Широклаге.

Девушки между собой жили очень дружно, жалели друг друга. Все письма читали вслух и по несколько раз, зачитывали до дыр. Девушки, получавшие посылки, делились их содержимым со всеми поровну, как сестры. Я посылок не получала. А письма и открытки мне присылал Ока Иванович Городовиков. Много он не писал. В основном писало бабушке, которая осталась в Западном районе (ныне Городовиковском), депортирована не была по причине глубокой старости. В своих письмах Ока Иванович меня успокаивал, говорил, что все выяснится, и наш народ оправдают.

Писал мне, правда, очень редко, и Басан Бадминович Городовиков, двоюродный брат моей мамы. Одно письмо, присланное с японской границы, помню, было очень интересным.

В Широклаге я была в таких же условиях, как и другие, несмотря на то, что — внучатая племянница О.И. Городовикова. Не помогли ни авторитет, ни высокое положение генерала.

В Широклаге я находилась с 14 марта 1944 г. по 26 марта 1945г. Уезжали из лагеря мы с Соней Онджиновой, а в Омске расстались. Я поехала к маме и брату в с.Ларга Щербакульского района.

В поисках работы обратилась в Щербакульский райком комсомола. Мне помогли устроиться военруком в семилетнюю школу с.Кутузовка Щербакульского района. В этой школе я и встретила Победу. Когда учителя ушли в отпуск, меня оставили исполняющей обязанности директора, приходилось также выполнять работу завхоза — водить учеников на прополку.

Мне выделили квартиру, и я перевезла туда мать с братом. У матери было телочка, мы по-сибирски посадили огород, выращивали картофель.

Однажды меня вызвали в спецкомендатуру и сообщили, что "пришел" документ, разрешающий мне выехать в Ростовскую область, в Западный район на постоянное место жительство. Там проживала моя 70-летняя бабушка (старшая сестра О.И. Городовикова) с семилетним внуком, ухаживать за которыми было некому. Спецкомендант выдал мне справку следующего содержания:

"Справка № 4/2470 от 30 октября 1945 г, дана гражданке Джумалиновой Данаре Дорджиевне 1924 года рождения в том, что ей, на основании распоряжения зам. наркома Внутренних дел тов. Чернышева № 1/12348 от 20/VI-1945 г., разрешается выезд на постоянное место жительства в Западный район Ростовской области.

Начальник НКВД по Омской области Паровой".

Я могла бы выехать еще в августе месяце. Но попросила разрешения взять с собой мать (фактически мачеху, родная мама умерла в 1929 г., она была племянницей О.И. Городовикова). Письмо с такой просьбой я направила в Москву, в НКВД. Ответ пришел: отказать. Так я и уехала, но с маленьким братом без документов на него и разрешения.

Когда приехала в Западный район, то пожалела об этом. В колхозе им. О.И. Городовикова царила разруха. Местных русских жителей осталось совсем мало, семей пять. Среди приезжих были люди из разных мест и разных национальностей, даже были из Белоруссии. Долгое время я сожалела, что сюда приехала. Можно было бы увезти назад в Сибирь бабушку, но она была старенькой и очень больной, поэтому я была вынуждена остаться. Здесь очень трудно было жить. В 1946-1947 гг. урожаи получали низкие, кроме "черной" муки ничего не давали в колхозе.

В июне 1946 г. я похоронила бабушку и осталась с двумя мальчиками: родным и двоюродным братьями.

В 1947г. вышла замуж за местного русского парня Ивана Кузьмича Кисте-рева, проживавшего здесь с 1933 г. и очень хорошо знавшего калмыцкий язык.

В 1952 г. мы всей семьей: я, муж, двое дочерей, мой родной брат переехали жить в станицу Константиновскую Ставропольского края. Сюда нас позвал родной дядя по матери Эренжен Атнанович Кулешов.

Муж мой недавно умер. Две дочери живут в Элисте, а старшая — в Саратове, у них свои семьи. Бабушкин внук — Владимир Кулешов живет в Элисте. Мой родной брат Николай Доржинович Джумалинов после окончания ремесленного училища в Пятигорске был направлен на работу в Москву, в Министерство путей сообщения. Он участвовал в освоении целинных земель и остался жить в г.Алтайске, У него трое детей.

После пребывания в Широклаге много времени прошло, многое забылось, да и я сама старалась забыть этот кошмар. Никому не рассказывала, что была в Широклаге. Мужу я рассказала об этом после возвращения калмыков из Сибири. Это произошло случайно. Как-то в Пятигорске, где я живу, на курсах учились жители Калмыкии, узнав обо мне, они пришли в гости. А когда разговорились, я и рассказала, что была в Широклаге.