Хая ДЕТИНКО-КАЦ

Я ЧУДОМ УЦЕЛЕЛА

Об авторе. X. Л. Детинко-Кац родилась в 1929 году в ровенской области. Арестована 5 июня 1941 г. в Ровно. 25 июня под бомбежкой этапом эвакуирована в Камышин, где пробыла год. С приближением немцев к Сталинграду тюрьму эвакуировали на барже, где вспыхнула эпидемия холеры. Осуждена по 58 cm. к 5 годам лагерей. Публикуемые страницы Хая Нахмановна написала в 1946 году, будучи в лагере и узнав, что ей разрешено свидание с братом. Она писала на столике, стоявшем между нарами, стараясь, чтобы никто не увидел. Писала на родном языке - иврите. Брат сохранил написанное и в 1989 году, когда Хая Нахмановна гостила у него в Израиле, где он в настоящее время проживает, он отдал ей ломкие, пожелтевшие от времени страницы.

Отец, мать и сестра автора расстреляны германскими нацистами в Ровенском гетто.

Да, я еще жива и хочу еще жить. Мне стало интереснее жить, сквозь призму страданий я многое познала и хочу знать, чем все это кончится.

Прошло пять лет. Пять страшных лет дикой войны, огромного горя и моря крови. Но страдали все. Война коснулась каждого, и мысль, что я не одинока в этом море страданий, как ни странно, несколько утешает меня.

Несмотря на свое одиночество, я своим "Я" взвешивала свое место в общей людской массе, понимая, что несу ничтожную долю всеобщего страдания. Таких, как я, бесконечно много. Не знаю, дойдут ли мои слова туда, к моим братьям и сестрам, поймут ли они настрой моей души, заинтересует ли их моя судьба, вспомнят ли они мое имя. Я ведь жива, не умерла, хотя потеряла связь с близкими. Я верю, что время осуществит мои надежды и чаяния, и близкие услышат меня. Прошу прощения за мои выражения, мои упадочнические тоскливые мысли, выраженные - увы! - на небезупречном языке. Уже семь лет я не пользуюсь этим языком, который был когда-то моим родным. Сегодня я говорю в основном по-русски, и этот язык сделал меня почти русской.

Я хочу остановиться на некоторых проблемах. Во-первых, проблема выживания. Желание, стремление жить побеждает все остальные помыслы'. Трудно быть в моем состоянии, но я решительно противлюсь слабости, пытаюсь сосредоточить все силы ума и души на главном - выжить.

Мне трудно писать. Надо остановиться... передохнуть. Неподходящая обстановка. Борьба за существование - это огромная проблема всего человечества и каждого отдельного человека.

Несмотря на все испытания человек должен сохранить веру в жизнь и надежду на будущее. Я надеюсь, что настанет час, когда я безбоязненно и свободно буду говорить обо всем, не завися от чужих приказов и распоряжений. Это звучит странно для того, кто не перенес страданий, как мои. Вспоминаю слова знаменитого поэта Бялика: "Купи воздух для дыхания, достань света для глаз". Не раз пришлось мне встретиться с подобной необходимостью. Нечем дышать, воздух давит грудь, буквально вытесняет мысли, остается лишь крик души: за что? В чем моя вина? Почему?

И главное — нечем помочь себе, не известно, в чем спасение. Где найти человека, близкого по духу, с которым можно говорить о сокровенном, который бы тебя понял? Таких, как я, много, но нет того родного человека, с которым бы можно было быть самим собой. Люди думают о себе, о своих низменных желаниях, о хлебе насущном. Материальное - на первом плане.

Все цепляются за жизнь, всем существом хватаются за малейшую возможность выкарабкаться. Инстинкт жизни подавляет все остальное, животный страх потерять жизнь определяет сущность бытия. Все время пытаюсь осознать, что же разделяет людей, подобно мне погруженных в пучину переживаний и тех, кто их сюда направил, тех, кто управляет ими. Здесь есть заключенные всех видов. Но самые страшные муки выпадают на долю политических, осужденных на сроки 10-20 лет. И все же крепнут ростки моей надежды, что прошло время, годы и приближается осуществление моей мечты - свобода! Я человек с комплексами, мое мироощущение заставляет меня задать вопрос: нужна ли я кому-нибудь? Мои братья не знают моей действительности, но я надеюсь, что они все поймут, несмотря на бедность моего оскудевшего словаря. Я буду рада, если мои мысли дойдут до тех, о ком я думаю. Меня постоянно гнетет тоска,

тяжелые мысли подавляют естественные душевные порывы; одна со своим горем я не могу, подобно другим, радоваться жизни...

Конечно, есть люди, живущие в еще более тяжелых условиях. Например, те, кто занят изнурительным физическим трудом, отнимающим все силы. "В здоровом теле — здоровый дух". А здесь малейший укол булавки помножается на душевную боль.

В один из дней 1941 года сюда попали 8 человек из нашего города, пятеро девушек и три парня. Среди них была Цинора Фельдман, которую забрали от нас через полгода и о дальнейшей судьбе, которой мы ничего не знали. Был Яков Гольдберг, который умер в 1943 году. А ведь он был живым и активным, надеялся выжить и добиться своего, несмотря на все трудности, выпавшие на нашу долю. Однако физические страдания одолели его несокрушимый дух. Умер близкий, хороший, смелый человек. Известие о его кончине всех нас заставило плакать.

Горсточка земляков даже в этих условиях старалась дружить, поддерживать друг друга хотя бы словами утешения. Вдали от родных и близких мы старались найти точки соприкосновения с людьми, чтобы облегчить свои страдания. Мы были одной семьей, несмотря на преграды и запреты встречаться.

Настал самый страшный день, когда нам объявили сроки нашего заключения. 3 года мы жили в полном неведении своей вины и своей судьбы. В 1944 году я узнала, что мне дали 10 лет, то есть 10 лет мне предстояло находиться в этих условиях. И слезы не смягчили ужасной вести.

Прошло пять лет. За это время я успела поменять 9 мест заключения. Людей собирали партиями и посылали этапами в далекие от свободных районов места. Естественно, на нашу долю доставался тяжелый физический труд. Как я благодарна моим родителям, которые дали мне специальность и научили трудолюбию, которое здесь облегчило мою участь, дав возможность трудиться в должности швеи, исключающей тяжелый физический труд. Помню, как я мечтала стать "пролетаркой" и зарабатывать себе на хлеб собственными руками. Я много раз вспоминала свою прошлую жизнь и проводила параллель между нею и моим настоящим. Какая разница! Какой поворот судьбы загнал нас сюда? Какой рок приказал здесь, в лагере повиноваться чужому окрику: "Вкалывай!"

Я и мои солагерники были, конечно, далеки от непосредственной страшной борьбы с гитлеризмом. Но мы сознавали, что наш народ, евреи, самой дорогой ценой оплатили ее.

Все это навеяло на меня желание встречи с тем, кто когда-нибудь прочтет эти мои слова...