Я родилась 2 августа 1922 года в Польше в деревне Грандичи в 4,5 км от Гродно. В 1939 г. моя родина стала называться Западная Белоруссия, а еще через два года мы оказались в зоне оккупации фашистов. 

Я была старшим ребёнком в многодетной семье. Необходимо было помочь родителям прокормить своих трёх братьев и сестер. Я пошла учиться на портную, а когда пришли немцы, отправилась работать в пошивочную мастерскую в Гродно. Трудиться приходилось много: ремонтировали обмундирование фашистов, шили одежду для военнопленных. Работали в мастерской, главным образом молодые люди, в две смены, однажды в нашу смену пришел офицер, нам тогда сказали, что он из СС, указав пальцем на несколько человек, в том числе и на меня, приказал собираться, чтобы завтра отправиться на работу в Германию. «Там вас ждет свобода», – сказал он. Моя подруга Надежда Шевчук предложила бежать. В раскроечном цехе мы связали отходы ткани и решили спуститься по этой веревке с третьего этажа. Я первой оказалась на земле, а когда Надежда спустилась до второго этажа, ткань не выдержала и порвалась. Подруга сломала ногу, добрые люди помогли нам скрыться в картофельной ботве. Когда стемнело, я отправилась к родственникам за подмогой. По дороге встретила Надиного брата, он уже искал сестру, вместе мы перенесли Надежду домой. Переночевав в Гродно, я пошла в родную деревню.
Оставшись без документов, я не рискнула возвращаться за ними в мастерскую. Мать, узнав о том, что случилось, посоветовала уйти к родственникам в деревню Гибуличи. Меня приютили мамина сестра с мужем, жили они в достатке, но детей у них не было. Там же прятался брат дяди, будучи польским офицером, он был вынужден скрываться как от немецких, так и от советских спецслужб. 11 ноября 1945 г. за ним пришли сотрудники НКВД, не застав Михаила дома, арестовали меня. А этапировать племянницу в гродненскую КПЗ заставили родного дядю.
Мне приписывали то, о чём я и не подозревала. А именно – противодействие установлению Советской власти. Я действительно была в составе Армии Крайовы, мы вели борьбу с фашистами. Я несколько раз относила записки, адресованные подпольщикам. Следователь же утверждал, что я была причастна к убийству красноармейцев и представителей новой власти. Могу сказать уверенно, что мы прекратили свою деятельность после освобождения Польши от фашистов.
Допросы проходили по ночам, однажды после очередной бессонной ночи я не узнала себя, взглянув случайно в зеркало. Протоколы допросов записывали на русском языке, тогда для меня он был чужим языком, я отказывалась подписывать то, чего не понимала. У следователя были свои приёмы: угрозы и удары шомполом сделали своё дело, я больше не требовала разъяснений содержания протоколов – подписывала всё, что мне предлагали лишь бы скорее закончилось это издевательство. Лишь однажды я не сдержалась, и бросила в следователя чернильницу. Промахнулась, была испачкана стена, но после этого сменили следователя, кстати сказать, не допускавшего избиений, а вскоре меня перевели в тюрьму. Там я находилась в ожидании суда. Сейчас это сложно объяснить, но тогда мне хотелось, чтобы меня скорее осудили, и я желала, чтобы дали мне побольше лет, я не хотела, чтобы дали год или два. Мне казалось, что пропаду, если будет маленький срок. Когда меня вызвали на суд, «тройка» поинтересовалась, что я скажу напоследок. Я попросила сесть. Суд удалился на совещание. Приговор: 10 лет трудовых исправительных лагерей и 5 лет высылки с поражением в правах (ст.63 УК БССР, за измену Родине).
Потом был долгий и страшный этап. Запомнилась пересылка в Орше (Витебская обл.), где «бытовики» в сговоре с охраной открыто грабили всех без исключения. Отбирали тёплую одежду, ценные вещи, сохранившиеся у осужденных. Там у нас не было фамилий, оставался только номер формуляра. Я навсегда запомнила эти три цифры «135». Из Орши мы отправились на восток. Конечной остановкой был 67 км строящейся железной дороги Тайшет – Усть-Кут. Привезли в лес и приказали размещаться: заключенные сами рыли себе землянки, возводили ограждение. От неминуемой смерти нас спасло то, что мы прибыли в мае 1946 г. Суровые морозы были позади, и непривычные к сибирскому климату жители прибалтийских республик, а именно они составляли большинство нашего этапа, смогли за летний период «обустроиться» на новом месте. Рядом с нами трудились японские военнопленные, являвшиеся основной рабочей силой на строящейся дороге.
За два года пребывания в Тайшетлаге меня несколько раз переводили из одного лагпункта в другой. Я работала в свинарнике 11-го сельхоза, затем на картофельных полях в 13-м сельхозе, пришлось поработать и на основных работах – мы отсыпали земляное полотно для будущей железной дороги. В нашей колонне было около двухсот женщин – русские, украинки, литовки, эстонки, польки, была даже одна китаянка. Машин, естественно, не было. Тачки, лопаты, носилки – вот и все наши инструменты. Там где нужно убирали слой земли, делали выемку, или делали насыпь в низменностях и оврагах. Недалеко от Чуны была на лесоповале, мы сами валили, сортировали и отправляли лес в Чунский ДОК. Страшно было, опыта лесорубов у нас не было, и немало наших женщин оставили свою жизнь под брёвнами. Там пословица «Кто не работает, тот не ест» была нашим главным девизом. Кормили хорошо только тех, кто выполнял норму, а хорошо это кило двести хлеба и три черпака каши. В 1948 г. в числе большой группы заключенных была отправлена в Монголию на строительство железной дороги Наушки – Улан-Батор. Там я пробыла недолго, вскоре пришло указание, запрещающее использование политзэков на работе за границей. Я вновь оказалась в Тайшете, но это был уже другой лагерь: к одежде пришили номера, усилили охрану, бараки стали закрывать на ночь. В Озерлаге (Особый лагерь № 7) я пробыла до конца своего срока.
Освободили меня «досрочно», на три месяца раньше положенного срока. Затем был Красноярский край, где я должна была отбывать 5 лет ссылки. Там я встретилась со своим будущим мужем Ждановым Анатолием Семёновичем, который, как и я, приехал в Сибирь не по своей воле. Времена изменились, в начале 1956 г. мы стали свободными, вскоре нам выдали паспорта. Но по-прежнему я не имею документов о своей реабилитации и не могу понять, за что меня осудили 54 года назад.

* * *

По инициативе Братского отделения историко-просветительского, правозащитного и благотворительного общества «Мемориал», Комиссия по восстановлению прав жертв политических репрессий Администрация города Братска направила в Гродно запросы о реабилитации Р.Б. Ждановой (Окулич). Ответы Прокуратуры и Управления КГБ Гродненской области оказались неожиданными и неутешительными. Ещё в декабре 1992 г. Президиум Гродненского областного суда, пересмотрев уголовное дело по обвинению Окулич Ромы Брониславовны, признал её осуждение законным и обоснованным и отказал в реабилитации.
А это значит, «обоснованными» признаны избиения и грубые нарушения в процессе следствия, и решения «тройки» Военного Трибунала «законны».
Нельзя допустить, чтобы 10 лет, отнятые у молодого человека, были «обоснованы» таким образом. Братское отделение общества «Мемориал» направляет официальный протест в Генеральную Прокуратуру Республики Беларусь и требует нового пересмотра дела Р.Б. Окулич.

Записал Александр Миронов