Коллекция мхов (воспоминания об Ольге Акимовне Шумаевой)
Коллекция мхов (воспоминания об Ольге Акимовне Шумаевой)
Нефедова Ольга Васильевна. Коллекция мхов (воспоминания об Ольге Акимовне Шумаевой)
1.
В нашей семье никто не знал, что случилось с бабушкиной младшей сестрой Ольгой Акимовной Шумаевой. В конце 1936 года она уехала и пропала, исчезла навсегда…
Вот как пишет об этом в своих воспоминаниях
«…Беда не приходит одна. Так гласит народная мудрость. Так было и в нашей семье. Еще в прошлом [1936] году после очередной ссылки в Москву прибыла Ольга Акимовна Шумаева, младшая сестра мамы [Клавдии Акимовны Шумаевой].
…Ольга Акимовна еще во время учебы в Тимирязевской сельскохозяйственной Академии познакомилась с левым эсером Николаем Петровичем и стала его женой. Николай Петрович был очень приятный, интеллигентный и образованный человек. Но жизнь свою после революции за политические убеждения он проводил в бесконечных ссылках и тюрьмах. Эту жизнь разделяла с ним и Ольга Акимовна.
Пока Николай Петрович отбывал срок в тюрьме, тетя Люся жила в Москве и носила ему передачи. Но неожиданно ей сообщили, что ее муж умер от болезни, и отдали его одежду.
Одежда была в крови, и тетя Люся поняла, что его били до смерти. Она была в безутешном горе, а здоровье ее, и до этого подорванное, совсем ухудшилось, и начался процесс в легких.
Отец с мамой взяли тетю Люсю к себе на жительство [в совхоз Яковское под Каширой],
Сидеть бы тете Люсе тихонечко в Яковском, радуясь удаче, или в какой другой тихой заводи. Так нет же! Ей понадобилось ехать в Свердловск к «своим» [по материалам архивов – в Уфу], в самое пекло репрессий.
Она уехала и сгинула, а мама через какой-то срок поехала в Москву разыскивать ее через Красный крест, как рекомендовала тетя Люся. Известий о ней не было. Она вообще не нашлась никогда. А по весне перед выпускными экзаменами нам вдруг перестали присылать [в город, где мама и ее брат Степан учились] продукты, деньги и вести из совхоза. Нам нечего было есть, и Степа поехал на велосипеде в Яковское.
Поехал и не вернулся, а в нашу квартиру ночью пришли с обыском…» 1
Фотография 21 ноября 1937 г. Евгении Сулакшиной тогда 19 лет, а ее брату Степану на следующий день исполнится 18.
Степан Сулакшин станет ученым-геологом, ему установлена мемориальная доска в Томске.
Мама, тоже геолог, автор воспоминаний: 1918-1945 гг.
Мама написала воспоминания под восемьдесят лет, то есть
Во время войны, в 1942 году, первая ссылка закончилась. Но после войны бабушке дали новый срок и снова сослали – в село Большой Улуй Красноярского края (ссылка 2). Так ссылки продолжались до самой смерти Сталина. В ссылках прошла бабушкина жизнь, там она и состарилась.
Клавдия Акимовна Шумаева (Сулакшина, Спесивцева). Перед второй ссылкой. Вероятно, 1947 г.
После смерти Сталина, в 1954 году бабушка была освобождена и вернулась из Красноярского края в Москву. В 1956 году она была реабилитирована в связи с «недоказанностью предъявленного обвинения» и «отсутствием состава преступления».
Мама посвятила меня в эту семейную историю, когда я выросла, наверное, мне было лет
А еще с детства я запомнила на всю жизнь, как мама рассказывала, что тетя Люся
В
И только много времени спустя, увы, после смерти мамы, уже в эпоху Интернета, моя сестра однажды набрала в поисковой строке Яндекса: «Ольга Акимовна Шумаева» – и сразу возникла ответная информация: «Родилась в 1898 году в г. Кропоткине, русская, из рабочих, бп, образование высшее, агроном-экономист. Жила в Уфе: ул. Пушкинская, д.77, кв.3. Арестована 8 февраля 1937 г. Приговорена к расстрелу 13 июля 1937 г. ВКВС СССР по обвинению в участии в к.-р. террористической организации. Расстреляна 13 июля 1937 г. Место захоронения – Москва, Донское кладбище. Реабилитирована 26 апреля1991 г. Прокуратурой СССР».
Да, это была она, бабушкина младшая сестра, мамина тетя, моя двоюродная бабушка. Когда моя бабушка Клавдия поехала в Москву искать ее, Ольга Акимовна уже была расстреляна. Прошли многие годы, когда родственники о ней ничего не знали, а ее давно уже не было в живых. И хотя о ее гибели можно было догадываться, это известие нас ошеломило.
Первая мысль: за что?! Почему? Обвинение в контрреволюционной террористической деятельности было одним из шаблонов времени. Тогда по политической статье могли обвинить любого человека. Но что было на самом деле?
С тех пор я поняла, что не смогу жить спокойно, пока не попытаюсь узнать, как все случилось. Ольга Акимовна в свой последний страшный час оказалась одна, оторванной от родных и близких. И потом на долгие годы была потеряна родственниками. Что же была у нее за судьба? Какой была ее недолгая, насильственно прерванная жизнь? Какой была она сама, Ольга Акимовна Шумаева?
И кто был ее мужем, о котором мы почти ничего не знали, даже его фамилии?
У нас сохранилось лишь несколько фотографий Ольги Акимовны. Большие глубокие глаза, красивые черты. Нежный, женственный, одухотворенный облик.
Ольга Шумаева.
Вот она на общей фотографии вместе со своими родителями, сидит в самом центре – большеглазая малышка лет трех.
Семья Шумаевых Акима и Александры (Мерхалевой) с детьми. Младшая Ольга сидит в центре.
Эта единственная сохранившаяся общая фотография всей семьи Шумаевых сделана незадолго до скоропостижной смерти моей прабабушки Александры, ушедшей из жизни молодой и оставившей шестерых детей. Младенец Виктор, которого она на этой фотографии держит на руках, не выживет без мамы. И младшей в семье будет Ольга.
У Ольги в семье было ласковое прозвище «Олюся». Потом из «Олюси» получилось Люся… Всю жизнь так ее и звали, даже в ссыльных эсеровских кругах – Люся Шумаева.
Еще сохранилась единственная, почти выцветшая фотография, где все братья и сестры Шумаевы вместе.
Братья и сестры Шумаевы: Ольга, Клавдия, Аким, Мария, Николай (слева направо).
Они сидят под деревом возле дома в родном городе Кропоткине благодатного Кубанского края: Николай, Мария, Аким, Клавдия и Ольга со всеми вместе – в старинном длинном платье, с насмешливой задорной улыбкой… Молодые, веселые, улыбающиеся, они полны планов и надежд. И никто из них еще не знает своей судьбы…
Но уже скоро, в 1920 году, в рядах пленных белогвардейцев на Крымском полуострове под Симферополем будет расстрелян подпоручик Николай Акимович Шумаев (ссылка 3).
Шумаев Николай Акимович. Расстрелян в 1920 году в возрасте 24 лет.
Мария, старшая, будет учительствовать в городе Кропоткине.
Аким закончит коммерческое училище и будет работать экономистом в Москве и жить со своей семьей в Кривоарбатском переулке (эта квартира в самом центре столицы сыграет печальную роль в судьбах Ольги и Акима).
Аким Шумаев с женой Олимпиадой (Косаревой), жили в Кривоарбатском переулке, д. 13, кв. 1. Репрессированы и сосланы.
Аким Шумаев.
Клавдия Шумаева – моя бабушка.
Ей, цветущей красавице, было велено выходить замуж. Но она поступила по-своему: сама, без поддержки семьи получила образование и почетное звание учительницы. А уже затем вышла замуж, встретив свою любовь – учителя гимназии Степана Сулакшина, моего деда.
И еще фотография молодости, поблекшая от времени: Клавдия, Ольга и Аким перед открытым окном (фотографировали снаружи). Судьбы троих переплетутся…
Клавдия, Ольга и Аким Шумаевы у открытого окна.
А вот последняя фотография Ольги Акимовны: моя бабушка сфотографировала ее, когда та приезжала к ней в совхоз Яковское в 1936 году.
Ольга Шумаева. 1936 год. Последняя фотография.
Измученное скорбное лицо и какой-то изумленный взгляд. Она только что потеряла мужа. Позади – ссылки и гонения…
Отрывок из маминых воспоминаний, фотографии из семейного альбома – вот и все, что осталась в нашей семье об Ольге-Люсе Шумаевой.
Теперь, 77 лет спустя после ее расстрела, можно обратиться в то самое страшное место – на Лубянку, где это произошло, точнее, в приемную на Кузнецком мосту, в архив ФСБ, и попросить выдать Дело моей родственницы.
Пишу письмо-запрос: «В Центральный архив ФСБ России, Начальнику архивных фондов… Прошу Вас предоставить мне для ознакомления архивное следственное дело моей репрессированной двоюродной бабушки: Шумаевой Ольги Акимовны…»
И получаю ответ. Да, Дело найдено, и я могу приехать и с ним ознакомиться.
Прихожу в назначенное время на Кузнецкий мост, и беру в руки Дело по обвинению Шумаевой Ольги Акимовны. И читаю его с 10 утра до пяти вечера, не отрываясь, от начала до конца. Выхожу из читального зала на Кузнецкий мост, иду и плачу по моей двоюродной бабушке Ольге… А вокруг бурлит жизнь, праздничная, разноцветная, многоголосая. Сверкают витрины кафе, сияют вывески магазинов… Мимо меня идут люди, люди… И никому неведома только что открывшаяся мне скорбная история загубленной жизни.
А ведь Ольга Акимовна была красивая, умная, талантливая, и заслуживала иной доли. Ее дочь умерла в младенчестве, и нет никого на свете, кто продолжил бы ее прекрасные черты. Ольгу Акимовну убили, и с ней навсегда прервалась одна из линий нашего рода. Прочитав это следственное дело, теперь я знаю: Ольга Акимовна любила своего мужа, была ему предана всей душой и до конца разделила с ним его горькую участь.
Дело по обвинению Шумаевой Ольги Акимовны № 11373.
Но это был первоначальный номер, потом он несколько раз менялся в результате инвентаризаций. Так на обложке Дела появилось несколько разных номеров, и нынешний номер Р-40284. Человека уже не было, а Дело хранилось на полках и продолжало жить бумажной жизнью документа.
И в этом Деле с его не раз поменявшимися номерами – вся документация по уничтожению человека: допросы обвиняемой и свидетелей с их признательными показаниями, протоколы обысков и очной ставки с предателем, обвинительный приговор Суда Военной коллегии, справка о расстреле.
Вот как пишет об этом известная революционерка Ирина Каховская, одна из немногих левых эсеров, оставшаяся в живых (ссылка 4): «Я не знаю, какой вид получило все произведение в материалах следствия, сохранившихся, должно быть, в архивах органов безопасности. Должно быть, все уложено в благопристойную, подобающую бесстрастному следствию форму, с соблюдением всех юридических норм.
Но в одном я вполне уверена: личность каждого из обвиняемых ни в какой степени не отразилась в запротоколированных показаниях, и они выступают, как закоренелые враги социалистического строя, матерые контрреволюционеры.
А между тем для того, чтобы понять всю абсурдность возводимых на них обвинений, всю несовместимость инкриминируемых поступков с политической и нравственной физиономией каждого из них, нужно знать, что это были за люди…»
Фамилии, даты, адреса… Перелистывая снова и снова следственное дело Ольги Акимовны Шумаевой, среди протоколов допросов и обвинений я ищу драгоценные свидетельства – факты, детали, штрихи, за которыми открывается жизнь человека и сам человек.
И как со старой фотопленки проступают очертания прошлого, так из бесстрастных документов является нам давно ушедшая жизнь…
Прежде всего – хронология жизни.
2.
Ольга Шумаева родилась в 1898 году, еще в девятнадцатом веке, но уже накануне новой эпохи, которая началась страшными кровавыми событиями: первая мировая война, революция в России. Из анкеты обвиняемой известно, что до революции она училась в гимназии и подрабатывала репетиторством. В 1917 году Ольге 19 лет. Юность ее проходит в тяжкое и смутное время.
В ту пору братья Аким и Николай решают помочь ей поехать учиться в Москву: сами получили образование, теперь надо выучить Ольгу. И Ольга поступает в Тимирязевскую сельскохозяйственную Академию.
И вот она оказывается в Москве – недавно провозглашенной столице. Здесь она попадает в водоворот послереволюционной столичной жизни. Можно себе представить девушку из кубанской станицы в Москве в те грозные годы. Разруха, неустроенность, и лозунги, лозунги…
Но велико стремление к знаниям. Ольга слушает интереснейшие лекции, общается с незаурядными людьми. Учеба, книги, насыщенная встречами и событиями жизнь – все это увлекает ее пытливую, любознательную натуру. Она жадно ловит все новое.
Живет ли Ольга на квартире у брата Акима или в другом месте?.. Во всяком случае, она часто бывает у брата в Кривоарбатском переулке, дом 13, как раз наискосок от того места, где скоро вырастет знаменитый дома архитектора Мельникова «стакан в стакане». Отсюда и до Кремля рукой подать. И Ольга гуляет по улицам Москвы, по чудным арбатским переулкам…
Она живет совершенно самостоятельно. Мама давно умерла, когда Ольга была еще маленькой. Из детей ей меньше всех досталось материнского тепла. В 1919 году умер и отец, Аким Захарович Шумаев, мой прадед-железнодорожник (станция Кавказская была значимым железнодорожным узлом). Нет родителей – некому подсказать, уберечь, позаботиться.
Во время учебы в Академии Ольга познакомилась со своим будущим мужем – Николаем Петровичем Абакшиным, социалистом-революционером. Его фамилию я узнала из следственного Дела. Николай Петрович был на восемь лет старше Ольги. Эта встреча определила ее судьбу.
Наверное, выбор Ольги был неслучайным. В Николае Петровиче было то, к чему стремилась она сама: увлеченность, вера в благородное дело, образованность.
О Николае Петровиче Абакшине мы не знаем почти ничего. Но в следственном Деле есть список книг, который изъяли при обыске в квартире Акима Шумаева, брата Ольги Шумаевой, в Кривоарбатском переулке в апреле 1937 года. Эти книги, очевидно, принадлежали год назад погибшему мужу Ольги Акимовны.
Список книг говорит об интересах и убеждениях своего владельца: «Основные вопросы пролетарского движения» В. Чернова, «Наши направления» Н. Суханова, «Воспоминания террориста» Б. Савинкова, «Вильгельм II» Бисмарка, «Современная деревня» Феноменова, «Сборник статей» Кауфмана и его же «Крестьянская община» и «Аграрный вопрос в России», «Финансовый капитал» Р. Гильфердинга, «Азбука коммунизма» Бухарина, «Речи бунтовщика» Кропоткина, «Социальные основы кооперации»Туган-Барановского, «Основные идеи и формы организации крестьянской кооперации» Чаянова, «Записки германского кронпринца» в переводе Е. Борхсениуса и другие.
Неизвестно, как встретилась Ольга Акимовна со своим мужем Николаем Петровичем. Но можно представить то время: голодная и холодная послереволюционная Москва, учеба Ольги в Тимирязевской Академии, студенческие кружки и собрания. Кого же из молодых людей в ту пору не увлекали идеи о переустройстве мира, о социальном равенстве людей? А учебные заведения были центрами смелой мысли, идейных исканий.
И была молодость, встреча и любовь.
В ту пору моя бабушка Клавдия в далекой кубанской станице Ловлинская родила в 1919 году мою маму, а через год – ее брата Степана, который в будущем станет известным
Троих детей родит в родном Кропоткине и старшая сестра Мария и тоже останется вдовой…
И младшей их сестре Ольге обзавестись бы семьей, рожать красивых умных детей, развивать данные ей от природы таланты… Но для нее в те годы в полуразрушенной голодной Москве, где и пристанища толком нет, и завтрашний день непонятен, – для нее, связавшей свою судьбу с эсером, этот путь оказался невозможен. Став женой эсера, она стала изгоем в своей стране.
В 1917 году большевики победили, а партия эсеров (социалистов-революционеров) потерпела крах. Вскоре партия перестала существовать как политическая сила. Официальным годом гибели ПСР был 1922.
На процессе над социалистами-революционерами 1922 года один из лидеров партии Николай Иванович Артемьев, с которым Ольга Шумаева в дальнейшем окажется вместе в ссылке на Урале, говорил: «Наш процесс воистину исторический… не только потому, что вскрывает гигантскую борьбу нашей партии, стоящей на точке зрения демократии…, социализма, но … еще и потому, что здесь впервые коммунистическая власть путем кровавой расправы желает разделаться со своими политическими противниками за их политическую борьбу. Вы своим приговором начинаете новую эру кровавых расправ».
После победы большевиков и крушения партии левых эсеров, бывшие ее сторонники не отказывались от своих убеждений. Партии эсеров не стало, но продолжал существовать, как пишут на сайте http://socialist.memo.ru, «совершенно особый социум людей, «со своей субкультурой и своими порядками», «социум, живший в совершенно особых условиях – условиях политизоляторов, концлагерей, ссылок и «минусов» (ссылка 11).
Об этом пишет в статье «Механизмы фабрикации следственных дел» исследователь истории левых эсеров Ярослав Леонтьев (ссылка 8): «После исчезновения левых эсеров в качестве субъекта политической жизни сообщество продолжало существовать в виде фракций в политизоляторах и других местах заключения, «колоний» – в ссылках, и кружков идейных единомышленников на воле – вплоть до физической ликвидации эсеров в период т.н. «Большого террора».
Таким и был круг жизни и общения Ольги Акимовны по последнюю ее пору – колонии ссыльных, сообщества единомышленников и соратников ее мужа. Наверное, это были в большинстве своем замечательные люди: мыслящие, честные, образованные.
«Самые смелые, самые самоотверженные — лучший человеческий материал», — так говорил об эсерах Варлам Шаламов.
Теперь эсеров называют «заложниками революции», потому что все они с их помыслами, надеждами, чаяниями и убеждениями были обречены на «полное физическое уничтожение». Может быть, единицы чудом выжили, как Ирина Каховская.
А тогда были простые человеческие будни: встречи и расставания, аресты и ссылки, явки в НКВД. Надо было жить день за днем, в горестях и в радостях.
И люди жили, не зная своей судьбы.
3.
В последний год учебы в Тимирязевской Академии в 1924 (1923 ?) году Ольга Шумаева Особым совещанием впервые сослана из Москвы на три года в Архангельский край. В тот год проходила масштабная «чистка» вузов по всей стране, когда многих студентов сослали на Соловки, на Север, в Сибирь.
Историк из Архангельска Антонина Сошина писала в статье «Подстреленные на взлете (молодежь в лагере на Соловках)»: «В годы массовых репрессий в нашей стране безвинно пострадало очень много молодежи, особенно – активной, творческой. …Молодежь со своей импульсивностью, бесстрашием, порой несдержанностью становилась легкой добычей. В стране не было ни одного крупного города, ни одного ВУЗа, где бы органами не были выявлены очаги молодежной крамолы. … Осужденные в молодом возрасте обречены были нести свой крест пожизненно. Даже для тех, кому удавалось вырваться на свободу, лагерь был пожизненным клеймом…»
Такова была участь и молодой выпускницы Тимирязевской Академии Ольги Шумаевой. Именно из Архангельских лесов привезла она своим маленьким племянникам удивительный подарок – коллекцию мхов. Разве любому пришла бы такая идея? Но Ольга, выпускница Тимирязевской Академии, хотела удивить и порадовать родных. С любовью и со знанием дела собирала она образцы мхов в лесах на самом краю страны, возле студеного Белого моря.
И в это же время, в апреле 1923-го, Николай Абакшин сослан на три года в концлагерь на Соловки.
Ольга и Николай молоды: ей двадцать шесть, ему тридцать два. Они оба сосланы в один и тот же суровый северный край. Они находятся как бы напротив друг друга: он на Соловках, она под Архангельском. Только воды ледяного Белого моря их разделяли…
Но пережитая разлука еще больше сплотила молодых людей. В 1927 году закончилась первая ссылка Ольги Шумаевой. У Николая Абакшина ссылка закончилась тогда же.
После северной ссылки Ольга вместе с мужем Николаем приезжает к своей сестре Клавдии повидаться. К тому времени Клавдия второй раз вышла замуж и с детьми и мужем живет под Краснодаром в совхозе Отрадное. Моей маме Евгении тогда было приблизительно десять лет, и подаренная тетей Люсей коллекция мхов запомнилась ей на всю жизнь. В ту встречу мои родственники единственный, первый и последний раз видели мужа тети Люси. Он всем понравился, и моя мама потом напишет, что он был приятным, интеллигентным, образованным человеком. После этой встречи сестры Ольга и Клавдия надолго разлучатся. Ольга с тех пор будет следовать за своим мужем по этапам ссылок.
После Соловков Абакшина переводят в Саратов, и Ольга следует за ним. Три года они проживут в Саратове.
В сентябре 1930 года Николай Абакшин вновь арестован и теперь сослан в Казахстан.
Ольгу Шумаеву за всю ее жизнь ссылали всего два раза: в Архангельск в 1924 году и потом уже вместе с мужем с 1933 по 1935 годы в Ирбит и Свердловск. Но с 1924 по 1933 года, то есть в течение девяти лет, Ольга добровольно следует за своим мужем. А могла бы избежать тяжкой участи жены ссыльного эсера: скрыться, отсидеться в стороне. Тем более, Ольга Акимовна носила свою девичью фамилию…
Из следственного дела известно, что в 1931 году Ольга Шумаева по доброй воле приехалав Алма-Ату в ссылку к Николаю Абакшину. Ей в ту пору 33 года. Так, по февраль 1933 года она живет вместе с ним в Казахстане. Здесь у них умерла в младенчестве дочь: не выжила в условиях ссылки.
И потом Ольга Акимовна уже не расстанется с Николаем Петровичем до самого конца, то есть до его гибели.
Вот некоторые свидетельства о пребывании Ольги Акимовны Шумаевой вместе с ее мужем Николаем Петровичем Абакшиным в ссылках с 1931 по 1936 годы.
Из показаний Бориса Борисовича Ю. – человека, который в своих признательных показаниях предал своих товарищей и мою двоюродную бабушку (орфографию и написание фамилий сохраняю, как в Деле, также и во всех последующих цитатах из Дела): «Я познакомился с ШУМАЕВОЙ Ольгой Акимовной весной 1931 года, когда она приехала в Алма-Ата к своему мужу АБАКШИНУ Николаю, который отбывал в это время ссылку, как левый эсер. Я в это время также отбывал там ссылку. …
В 1935 году Николай Абакшин и Ольга Шумаева переведены из Казахстана на Урал: в Ирбит, затем в Свердловск. Совершенно случайно нахожу свидетельства о них в Интернете, в книге Н.Н. Илькевича «Владимир Прокулевич: Восстановленное время». В книге – рассказ хозяйки квартиры в Свердловске, на которой жил белорусский социалист Прокулевич: «В феврале м-це 1935 года по рекомендации и поручительству… я пустила на квартиру временно гр-на Прокулевич[а] Владимира Михаиловича… С первых дней приезда в Свердловск, он стал принимать у себя большое количество людей, причем часть из них оставались ночевать. Посещали его преимущественно в одиночку и иногда по 2 человека. <…> Его часто посещают супруги: Николай и Ольга, фамилии которых мне неизвестны…».
По всем данным, «супруги Николай и Ольга» – моя двоюродная бабушка Ольга Шумаева и ее муж Николай Абакшин. Они тогда как раз находились в Свердловске. Тем более, что в книге Н.Н. Илькевича упоминается фамилия Абакшина.
О том, что в ссылке вместе с ними действительно были белорусские социал-демократы, говорится и в показаниях некоего Д.В. Козлова из Дела по обвинению Ольги Шумаевой: «…В г. Свердловске, как мне известно, в эсеровскую организацию, которой также руководил АРТЕМЬЕВ [в начале рассказа приводились слова из его выступления на процессе над социалистами в 1922 г.], входили: … белорусский национал-демократ ПРОКУЛЕВИЧ и группа эсеров, переброшенных в 1935 году из г. Ирбита: [среди них ] АБАКШИН, ШУМАЕВА… Бывая в Свердловске, я через эсеров БОГОЯВЛЕНСКОГО и АБАКШИНА познакомился с белорусским нац. демократом, находившимся в Свердловске в ссылке ПРОКУЛЕВИЧЕМ, к которому я однажды ездил … с тем, чтобы передать письмо
Ольга и Николай были неразлучно вместе пять лет с 1931 по 1936 год. Но круги вокруг них сужались.
Теперь я знаю, что моя двоюродная бабушка умела глубоко и преданно любить. Что она была верной, самоотверженной, всегда готовой помочь. Отважной и мужественной, честной в своих убеждениях.
Но в худшие времена лучшие качества человека могут обернуться ему не во благо, для расцвета талантов и способностей, а на погибель.
4.
В июне 1936 года в Челябинском политизоляторе умер от болезни, как сообщили Ольге (скорее всего, был забит до смерти) Николай Петрович Абакшин. Оставшись одна, вдовой левого эсера, Ольга стала еще более беззащитной и неприкаянной… Поделиться горем она едет к родственникам: к брату Акиму в Москву и к сестре Клавдии в совхоз Яковское. В Москве Ольга Шумаева оказалась именно на виду – «удобной добычей» и подходящей жертвой для осведомителей и провокаторов.
В 1936 году НКВД возглавил Ежов. Надвигался «Большой террор». 1 февраля 1937 года Ежов пишет Сталину: «Спецсообщение Н.И. Ежова И.В. Сталину о ликвидации эсеровского подполья. […] В последнее время в Свердловской, Воронежской, Куйбышевской, Московской областях, Западно-Сибирском и Азово-Черноморском краях в результате агентурной и следственной работы нам удалось вскрыть и приступить к ликвидации широко разветвленного эсеровского подполья, руководимого ссыльными членами ЦК партии левых и правых эсеров..."
Это длинное послание с перечислением фамилий будущих жертв и протоколами допросов людей в виде приложений, завершается словами «Прошу санкций». Санкции были даны.
Прошло время, и стали известны те личности из среды эсеров, которые сотрудничали с органами госбезопасности. Это был печально известный Леонид Петрович Драверт, проживавший в 1937 году в Уфе (ссылка 5). Он оговорил более ста человек, своих друзей и соратников, заявив, по заказу следствия, о существовании мифического эсеровского «Всесоюзного центра» и подготовке покушений на правительство.
О предательстве Драверта стало известно, помимо прочих источников, из воспоминаний Ирины Каховской, написанных в пятидесятые годы прошлого века (ссылка 4).
Из архивов стал известен и факт сотрудничества с органами Бориса Борисовича Ю. Он был личным помощником сосланного в Архангельск руководителя правых эсеров Бориса Давидовича Камкова (ссылка 6).
Историк Ярослав Леонтьев в статье «Механизм фабрикации следственных дел» (ссылка 8) пишет «Представляют интерес показания, которые дал в Архангельске сотрудничавший со следствием двоюродный брат М. П. Бученковой Б.Б. Ю. (1903 г. рожд.) – бывший активный участник молодежного студенческого подполья в Москве, а затем связник Камкова. … Позднее Ю., подобно Драверту, был доставлен в Москву и расстрелян здесь в один день с ним 25 апреля 1938 года».
Изданная обществом «Мемориал» в 2005 году книга-мартиролог «Расстрельные списки» включает всех реабилитированных лиц и публикует биографические справки о них. В этой книге фамилии Л.П. Драверта и Б.Б. Ю. стоят в одном списке с фамилиями людей, которых они предавали и оговаривали.
«И все же людей, реабилитация которых вызывает сомнение, совсем немного. Почти все, чьи биографии представлены в книге, безвинные жертвы сталинского террора», – пишут авторы книги «Расстрельные списки» в послесловии.
Но у Ольги Шумаевой и мысли не могло быть о том, что друг ее покойного мужа по алма-атинской ссылке Борис Борисович Ю. – предатель и провокатор. На свою беду она пишет ему письмо в Архангельск и сообщает о смерти Николая Петровича. Из этого письма Б.Б. Ю., по его собственному признанию, и узнал ее обратный адрес: Кривоарбатский переулок, дом 13, квартира 1.
Получив от Ольги Акимовны письмо, Борис Борисович тут же прибыл в Москву и явился к ней на квартиру в Кривоарбатский переулок. И он начинает в буквальном смысле виться вокруг вдовы. Приводит к ней на квартиру таких людей, за встречу с которыми уже можно было осудить. Например, известного максималиста Нестроева Григория Абрамовича, который тоже будет фигурантом Дела. Также некоего боевика Луттарта, которого он специально вызывает из Архангельска…
Б.Б. Ю. этих людей приводил, он же вскоре расскажет об этих визитах следствию, обвиняя Ольгу Акимовну. Из его показаний было сфабриковано Дело, в котором Ольга Шумаева обвинялась в участии в «подпольной террористической организации», которая якобы собиралась у нее на квартире в Кривоарбатском переулке.
Владелец квартиры Аким Акимович Шумаев, мой двоюродный дедушка, тоже будет арестован в 1937 году и сослан в Магаданский край. Трудно себе представить человека более мирного. Это был тот редкий случай, когда сотрудники учреждения по заготовке зерна, где он работал бухгалтером, ходатайствовали за него перед органами НКВД, представив ему отличную характеристику. При этом защитники «врага народа» подвергали себя большому риску. Но дядю Киму любили и ценили на работе.
В дальнейшем квартиру в Кривоарбатском у Акима Акимовича Шумаева отобрали.
Кривоарбатский переулок, дом 13, окна бывшей квартиры № 1.
Когда после смерти Сталина Аким Акимович вернулся в Москву и был реабилитирован, то стал жить уже по другому московскому адресу.
С самыми теплыми чувствами вспоминаю я нашего дядю Киму, у которого был чудесный дар сочинять поздравления в стихах. Мы так любили получать его поздравительные открытки со всегда новыми, добрыми и веселыми стихами…
143 страницы Дела по обвинению Ольги Акимовны Шумаевой состоят из показаний пяти личностей. Большую часть Дела занимают показания Б.Б. Ю., в которых он оговаривает многих людей.
Начинается Дело по обвинению Ольги Акимовны Шумаевой с показаний от 10 апреля 1937 года некоего Семена Соломоновича Виталина, о котором также теперь известно, как о сотрудничавшем с НКВД (ссылка 8). В своих показаниях, продиктованных следствием, он сообщает, что «В феврале мес. 1936 г. в связи с окончанием моей ссылки, по поручению СПИРИДОНОВОЙ (ссылка 7) и ДРАВЕРТА я поехал в Москву с задачей организовать в Москве нелегальный эсеровский комитет. … Перед отъездом из Уфы … я с ДРАВЕРТОМ имел длительную беседу. ДРАВЕРТ мне заявил, что московский комитет […] должен являться боевой террористической организацией союзного центра, основной задачей которого будет подготовка террористических актов против членов Политбюро…»
С. С. Виталин поименно сообщает список людей, которых он завербовал как «террористов». В показаниях Виталина имени Ольги Шумаевой нет.
Но затем в ее следственном Деле следуют показания Драверта от 8 марта, данные ровно через месяц после ареста 8 февраля Ольги Шумаевой и всех уфимских политссыльных.
За этот месяц в стране произошли немаловажные политические события: состоялся пленум, давший начало «Большому террору». Историк Ярослав Леонтьев в статье «Механизм фабрикации следственных дел» (ссылка 8) пишет: «Идеологическое обоснование “Большого террора” 1937 – 1938 гг. дал февральско-мартовский Пленум ЦК ВКП(б). Главные враги советского государства были названы в основном докладе И. В. Сталина “О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников”… Резолюцией, принятой 3 марта по докладу Н. И. Ежова “Уроки вредительства, диверсий и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов”, были одобрены мероприятия ЦК ВКП(б) по разгрому антисоветской, диверсионно-вредительской шпионской и террористической банды троцкистов и иных двурушников”.
И вот 8 марта Леонид Драверт, вслед за Виталиным, дает следствию «нужные» показания про организацию в Москве «террористической группы», будто бы готовившей «террористический акт» против Сталина и Ворошилова. При этом Драверт с готовностью «показывает» на Ольгу Шумаеву, обрекая ее на страшную участь.
В показаниях Драверта, подшитых в Дело по обвинению Шумаевой, подчеркнуто толстым цветным синим карандашом (такое подчеркивание уже было приговором): «В августе месяце 1936 года в Москву по личному делу выезжала участница нашей организации ДАВЫДОВА, которой я дал явку к члену областного комитета в Москве БУЧЕНКОВОЙ, а ГРОШЕВ от имени СПИРИДОНОВОЙ поручил ей членам областного комитета в Москве передать директиву Всесоюзного центра о необходимости в ближайшее время в Москве организовать террористическую группу и приступить к осуществлению террористических актов над Сталиным и Ворошиловым и что террористические акты должны быть осуществлены в марте 1937 года.
Разработка конкретного плана террористических актов, избрание средств для их осуществления, предоставлялась на усмотрение областного комитета.
Давыдова это поручение выполнила через участника нашей организации, проживавшей в Москве – ШУМАЕВУ Люсю. Центральный террористический акт должен был служить сигналом для всех боевых групп нашей организации и они должны были немедленно приступить к совершению террористических актов над местными партийно-советскими руководителями.
…Вопрос: Откуда вам известно, что ДАВЫДОВА выполнила поручение Всесоюзного центра?
Ответ: ДАВЫДОВА очень скоро из Москвы вернулась и сообщила, что она директиву центра передала участнику организации ШУМАЕВОЙ и что последняя передаст ее или БУЧЕНКОВОЙ, или ШАПИРО (ссылка 8)».
Взявшись помочь своей давней знакомой по Устюжской ссылке Полине Давыдовой, Ольга Шумаева стала замешанной в якобы готовившемся в Москве «террористическом акте» против правительства.
И вместо того, чтобы пересидеть в совхозе Яковское у своей сестры с «выправленным» новым паспортом, как пишет в воспоминаниях моя мама Евгения Степановна Нефедова (Сулакшина) (ссылка 1), Ольга Акимовна в канун 1937-го Нового года поехала «к «своим», в самое пекло репрессий» – в Уфу.
Теперь ясно, что все было не случайно. Б.Б. Ю. спровоцировал Ольгу Шумаеву на поездку в Уфу, где были сосредоточены левые эсеры и готовился их массовый арест.
К тому же, он направил ее в квартиру к Марии Спиридоновой (ссылка 7), известной еще со времен царской России революционерке-террористке, застрелившей тамбовского чиновника. Уже одно только увидеться с этой женщиной означало навлечь на себя беду.
В показаниях от 16 апреля Б.Б Ю. цинично говорит следствию, что он «имел целью Шумаеву использовать» для связи Камкова и Спиридоновой: «…а именно она должна была отвезти в Уфу СПИРИДОНОВОЙ последнюю директиву заграничной делегации эсеров, которую вручил мне КАМКОВ для переотправки СПИРИДОНОВОЙ».
И вот моя двоюродная бабушка Ольга Шумаева везет в Уфу письмо от руководителя правых эсеров Камкова лидеру левых эсеров Марии Спиридоновой. Она выполняла это роковое поручение с ответственностью и честностью, как она делала все. В эсеровских кругах знали, что на верную, отзывчивую, красивую Люсю Шумаеву можно положиться. Знали это и провокаторы… И только сама Ольга Акимовна не подозревала, что это – ее последнее поручение.
Не знала Ольга Шумаева и о том, что было в письме, которое вручил ей Б.Б. Ю. Из протокола очной ставки Шумаевой и Б.Б. Ю.: «Вопрос Ю.: Ознакомили ли вы ШУМАЕВУ с содержанием запечатанного письма, переданного ей для вручения СПИРИДОНОВОЙ?
Ответ: С текстом письма я ее не ознакомлял…
Вопрос Ю.: А вы лично были знакомы с содержанием этого письма КАМКОВА?
Ответ: Да, я знал, что КАМКОВ писал в этом письме СПИРИДОНОВОЙ о директиве заграничной эсеровской делегации об ускорении выполнения намеченных террористических актов против СТАЛИНА,
Передачу письма, которое она и не читала, Ольге Шумаевой предъявят как одно из главных обвинений, за которое присудят расстрел.
Но этого следствию было мало. Какая же террористическая группа без оружия!
Хотя и с опозданием, следственное Дело примет еще более ошеломляющий оборот. В протоколе допроса Б.Б. Ю. от 16 апреля появляются новые «нужные» показания: «Я прошу следствие простить меня, что я его обманывал и вводил в заблуждение. Я упорно укрывал сведения о наличии оружия, которым располагала наша организация, не решаясь разоблачить свою деятельность до конца.
Московская террористическая организация от левой эсерки – члена свердловской нелегальной организации ШУМАЕВОЙ получила привезенную ею в конце мая 1936 года из Свердловска партию бомб /они имеют форму больших апельсин. с продольными рубчиками/, из коих три снаряженных, 2 без капсюлей, а 10 одних пустых оболочек.
Вопрос: Где и от кого ШУМАЕВА в Свердловске получила эти бомбы?
Ответ: От кого она получила это оружие мне неизвестно, но знаю, что это оружие она доставила по поручению руководителя боевой работы в Москве НЕСТРОЕВА /старый теоретик и лидер максималистов/(ссылка 12). ШУМАЕВА, по отбытии ссылки в Ирбите, была переброшена во второй половине 1935 года, вместе со своим мужем /ныне покойным/ АБАКШИНЫМ в Свердловск, где и вступила в созданную там НЕСТРОЕВЫМ нелегальную эсеровскую организацию. О существовании этой организации мне лично сообщили в Москве ШУМАЕВА и НЕСТРОЕВ.
У НЕСТРОЕВА, после того как он прибыл в Москву в начале 1936 года и решением ЦК эсеров был назначен руководителем всей террористической подготовки по Москве, остались естественно связи со Свердловском, которые он и использовал, посылая Шумаеву за оружием.
Вопрос: Известно ли вам как распорядился НЕСТРОЕВ с полученными через ШУМАЕВУ бомбами?
Ответ: НЕСТРОЕВ бомбы отдал члену Московской террористической организации ШАПИРО, который хранил их в тайнике, находящемся в его квартире, но так как бомбы были без капсюлей и не снаряженные, то для приведения их в полную боевую готовность ШАПИРО отвез их на станцию Щекино, что под Тулой, к Каплуну Григорию, работающему на угольных копях не то техником, не то нормировщиком.
Вопрос: Кто такой КАПЛУН Григорий?
Ответ: КАПЛУН Григорий бывший сионист, отбывал ссылку в Ташкенте в 1930 году, сочувствующий левым эсерам, хороший знакомый децистки Лузиной (бывшей моей жены)… ЛУЗИНА лично из Москвы съездила на ст. Щекино, повидала КАПЛУНА и получила его согласие на организацию небольшой лаборатории для снаряжения и испытания бомб».
Даже не требуется опровергать эту невероятную историю про бомбы, настолько она неправдоподобна и абсурдна. Сочинения, продиктованные следственными органами, были порой на грани фантастики.
Но невозможно не заметить странную последовательность показаний.
8 марта Драверт «показывает», что Люся Шумаева в Москве помогла передать «директиву Всесоюзного центра».
В изобилующих нужными показаниями протоколах допросов Б.Б.
И вот 16 апреля, как по команде, возникает складная история о том, как Ольга Шумаева привезла из Свердловска десяток бомб «величиной с апельсин».
Версия об оружии была нужна, чтобы обвинить в террористических намерениях лидеров бывшей партии эсеров и всех ее членов. Обвинение в «теракте» развязывало руки для «Большого террора» против бывших эсеров и «других двурушников». А расстрел Ольги Шумаевой, проживавшей у брата в центре Москвы и якобы причастной к «центральному теракту», нужен был для подтверждения этой версии.
…«Так в кого же я должна была метать бомбу – в Сталина, Молотова или Ворошилова?» – с сарказмом спрашивала у следователя Ирина Каховская, еще умудряясь на допросе шутить…
Не было не только бомб, не было и «Всесоюзного центра» левых эсеров, о котором заявляли в своих показаниях Драверт и Б.Б. Ю., не было никакой террористической группы и «центрального террористического акта». Не было уже и самой партии эсеров, но были лишь затравленные арестами и ссылками люди, которые пытались как-то выживать.
В своих воспоминаниях Ирина Каховская, проживавшая в ссылке в Уфе вместе с Марией Спиридоновой, писала (ссылка 4): «Среди ссыльных завязывались дружеские отношения, ездили друг к другу в гости, обменивались книгами и т.д., и поневоле держались ближе друг к другу. Никакой решительно политической работы, никаких собраний, сходок, коллективных обсуждений, никаких планов о возобновлении политической работы в будущем в среде ссыльных эсеров не было.
… С 1925 по 1937 годы мы, волею органов безопасности, тоже были неразлучны [с Марией Спиридоновой, Александрой Измайлович (ссылка9)] и знали мысли друг друга, настроения и поступки. Поэтому я с полным убеждением могу говорить за своих погибших товарищей; о том, что я не знала чего-либо из их дела и мысли, не может быть и речи. А так как они сказать уже сами ничего не могут, то должна рассказать я, единственная уцелевшая.
Не может быть сомнений в том, что между собой мы говорили на политические темы, расценивая объективно и свою бывшую политическую работу и настоящее положение вещей в стране.
Зная, что путь к широкой общественной работе, а тем более к политической деятельности, для нас закрыт, и заполняя жизнь другим содержанием, мы стали обычными честными советскими тружениками, не поступившись ни одним из основных своих революционных принципов. Никто из нас, четверых, не считал возможным борьбу против линии большевиков; ни с какой оппозицией мы не солидаризировались идеологически, а тем более, практически, и с величайшим удивлением и волнением читали показания обвиняемых зиновьевцев, не веря своим глазам. Никакой попытки организационно связаться с другими социалистическими фракциями, никаких ни с кем переговоров, обсуждений не было, и никто из нас об этом и не помышлял. К тому же, политическая платформа левых эсеров, как известно, по существу отлична от платформы правых социалистических группировок.
Словом, политической деятельности левые эсеры уже давно не вели никакой».
5.
1 января 1937 года Ольга Шумаева прибывает в Уфу и останавливается на квартире у бывшей левой эсерки Лидии Арбузовой, которую знает давно по прежним ссылкам и с которой предварительно переписывалась.
Вскоре после приезда она идет на квартиру к Марии Спиридоновой, вместе с которой живут также знаменитые еще в царской России революционерки Александра Измайлович (ссылка 9) и Ирина Каховская. А за этой квартирой день и ночь ведется неустанная слежка…
8 февраля в Уфе, в квартире на улице Пушкинской, Ольга Акимовна Шумаева была арестована. Были в ту ночь арестованы и все политические ссыльные города Уфы, и сама Мария Спиридонова.
В своих воспоминаниях Ирина Каховская пишет, что «…из допросов, из уст без конца сменявшихся следователей» она узнала фамилии тех, кто был арестован в ту ночь. Среди перечисленных Ириной Каховской имен – Антонов-Грошев Алексей, его жена Арбузова Лидия, Шумаева Люся (так она ее называет в воспоминаниях), Лузин Святослав, Давыдова Полина, Драверт Леонид и многие другие. «Кроме левых эсеров в ту же ночь забрали всех ссыльных, правых эсеров, меньшевиков, анархистов, стоистов и проч. Началось следствие ошеломляющее, неслыханное и неправдоподобное, которое будет длиться одиннадцать месяцев»(ссылка 4).
Как я уже писала, в Деле Ольги Акимовны Шумаевой большую часть занимают признательные показания других лиц, на основании которых предъявлено обвинение. Что же сказала на следствии сама Ольга Шумаева? В Деле содержится протокол допроса Шумаевой еще в Уфе, сразу после ареста, и протокол ее очной ставки с Ю. уже незадолго до расстрела. И это все, что отражает сказанное самой Ольгой Акимовной. А также ее последние слова на суде Военной коллегии перед расстрелом.
Теперь привожу ее ответ на первом допросе: «Показания обвиняемого (слово «свидетеля» зачеркнуто) Шумаевой О.А. 11 февраля 1937 г.
Вопрос: Скажите гр-ка Шумаева, ваши связи и знакомства в г. Уфе, в чем каковые выражаются?
Ответ: Связи с кем-либо в г. Уфе я не имею, имею лишь только знакомства, как например, – с 1927 года с гр-кой Арбузовой Лидией Ивановной и ее мужем Антоновым Алексеем Михайловичем с 1929 года. Познакомилась с Арбузовой Л.И. в г. Саратове после отбывания ссылки через одну б/студентку по совместной учебе в Академии … С мужем Арбузовой – Антоновым Алексеем Михайловичем я познакомилась через моего мужа там же в г. Саратове. В первый же день моего приезда в г. Уфу, я сразу поселилась на квартиру у Арбузовой Л.И., как старой знакомой.
Еще в г. Уфе имеется знакомая Давыдова Полина Васильевна, которую я знаю по Устюжской ссылке, где мы вместе отбывали ссылку, с Давыдовой П.В. в г. Уфе я встретилась только один раз на улице, где Давыдова обещалась зайти ко мне, но не (неразборчиво, О.Н.). Последний мне знакомый человек в г. Уфе – Лузин Святослав Александрович, … знаю его как ссыльного, проезжавшего через г. Алма-Ата в 1933 году, где я проживала. В городе Уфе я с ним встретилась на улице, где велся разговор о жилой комнате, после чего я Лузину сказала, что я иду в их края в поисках комнаты и с ним вместе пошла и зашли к нему на квартиру.
Вопрос: Скажите гражданка Шумаева, – в предварительной беседе с Вами, Вы назвали фамилию и имя Спиридоновой Марии Александровны, как Вам известна личность Спиридоновой?
Ответ: Личности Спиридоновой Марии Александровны я и сейчас не знаю, если встречусь может быть и не узнаю, т.к. видела Спиридонову мельком один раз у нее же на квартире в январе месяце 1937 года. В эту квартиру я шла спросить проживающих [вместе со Спиридоновой и др.] ссыльных стариков, не знают ли они
Из Уфы Ольгу Шумаеву вскоре переправили на Лубянку, так как она будет проходить по делу «Москва-центр». И пока в Уфе над другими арестованными следствие еще будет вестись, над Ольгой Шумаевой уже вершат суд Военной Коллегии.
В статье «Механизм фабрикации следственных дел» историк Ярослав Леонтьев пишет об «упрощенных процедурах судопроизводства, которые были постулированы печально знаменитым постановлением ЦИК и СНК СССР от 1 декабря 1934 г., изданным в день убийства Кирова. Согласно ему, следствие по делам о террористических организациях и терактах должно было вестись в ускоренном порядке (до десяти дней), судебное слушание – производиться без участия сторон и без вызова свидетелей. Также в соответствии с ним не допускались кассационное обжалование приговоров и подача ходатайств о помиловании, а смертные приговоры должны были приводиться в исполнение незамедлительно» (ссылка 8).
Итогом суда Военной Коллегии мог быть только приговор к расстрелу. Даже так называемые «тройки», в иных случаях, могли присудить каторгу вместо расстрела. Но у Суда Военной Коллегии исход был один.
Тем не менее, спектакль, изображавший процедуру суда, исполнялся исправно.
Суд Военной Коллегии обвинил Ольгу Акимовну Шумаеву в преступлениях по статьям 58-8и 58-II УК РСФСР. Из Протокола закрытого судебного заседания: «Подсудимая виновной себя не признала и на вопросы Председателя отвечает: В эсеровском подполье она не состояла».
В приговоре, на бланке с «шапкой» «Именем Советских Социалистических Республик, Военная Коллегия Верховного Суда ССР», написано, что, как «участницу контрреволюционной эсеровской террористической организации, ставившей своей целью свержение советской власти путем совершения террористических актов над руководителями ВКП(б) и Сов. Правительства», суд приговаривает Ольгу Акимовну Шумаеву к высшей мере наказания – расстрелу с конфискацией всего лично ей принадлежащего имущества.
Приговор Ольге Акимовне Шумаевой был подписан председателем Суда Военной Коллегии Ульрихом, которого прозвали «кровавым упырем» и который подписывал все расстрельные приговоры того времени.
Суд 13 июля длился с 22 часов 18 минут до 22 часов 38 минут – всего 20 минут. Ольгу Акимовну Шумаеву расстреляли тогда же 13 июля 1937 года, сразу после суда, на самом исходе дня. Ей было 39 лет.
На допросах моя двоюродная бабушка Ольга Акимовна Шумаева никого из товарищей не выдала. Показания Б.Б. Ю. на очной ставке с ним отрицала. Последними ее словами перед расстрелом были, что в эсеровском подполье она не состояла.
Из мартиролога жертв общества «Мемориал» известно, что расстрелянных 13 июля закопали на кладбище Донского монастыря возле Донского крематория. Точного места теперь никто не знает. Но в условном месте создана братская могила. На черной кладбищенской плите надпись: « Общая могила №1 Захоронение невостребованных
Общая могила № 1 (жертв политическихрепрессий) на Донском кладбище.
На Донском кладбище покоятся от пяти до семи тысяч (точно неизвестно) расстрелянных в период репрессий. Прах их и не мог быть востребован, так
Через три месяца после расстрела Ольги Шумаевой, в ноябре 1937 года, в Уфе и в Москве, расстреляли ее друзей и знакомых по ссылкам: Лидию Ивановну Арбузову, ее мужа Алексея Михайловича Антонова-Грошева, Полину Васильевну Давыдову, Святослава Александровича Лузина, Николая Ивановича Артемьева… И многих других. Почти всех.
Ярослав Леонтьев пишет: «При том, что подавляющая часть уфимских ссыльных была расстреляна, четверо главных «руководителей (Спиридонова, Каховская, Измайлович, Майоров) получили тюремные приговоры»(ссылка 8). Другой историк К.Н. Морозов пишет: «… Решение сохранить жизни некоторым руководителям под корень уничтоженных партий вряд ли могло быть принято кем-то, кроме Сталина» (ссылка 10).
Мария Спиридонова и Александра Измайлович были перевезены в Орловскую тюрьму и расстреляны в 1941 году в Медведевском лесу при наступлении немцев. Ирина Каховская была отправлена в Краслаг, где «проработала 7 лет исключительно на тяжелых общих работах: лесозаготовках и сельхоззаготовках» (ссылка 8).
Кроме самих бывших эсеров, «по делу об эсерах» было репрессировано еще множество людей. Ярослав Леонтьев пишет (ссылка 8): «18 января [1938 года] последовали две новые директивы НКВД: об “исчерпывающей ликвидации эсеровского подполья” (в особенности бывших эсеров, вступивших в компартию) и о чистке эсеров в армии. Во исполнение их в течение недели … по Союзу было арестовано около 12 тыс. человек. В докладной записке Ежова Сталину от 10 февраля 1938 г. нарком признал “недоработки” операции по эсерам, а в оправдание привел общую цифру арестованных “членов антисоветской организации эсеров” за 1937 г. – 25 212 человек».
6.
Что же еще осталось свидетельством времени и жизни человека, сохранившемся в этом архивном Деле до наших дней? В Деле подшит пожелтевший лист с протоколом обыска Ольги Акимовны Шумаевой от 8 февраля 1937 года и перечнем тех вещей, что были изъяты у нее при аресте. Вот этот перечень:
«Протокол обыска от 8 февраля 1937 года.
Я нач. 2 отдела сержант Гос. Без. Левченко на основании ордера от 8 февраля 1937 г. УНКВД БАССР за № 1365 провел обыск у гр-ки Шумаевой Ольги Акимовны проживающей в г. Уфе по ул. Пушкинской дом №77 кв. 3. Согласно полученных указаний задержана гр-нка Шумаева Ольга Акимовна. Изъято для представления в 4-й отдел УНКВД следующее:
1. Паспорт №741348 на имя Шумаевой О.А. Выдан Каширским Р/О УНКВД МО.
2. Профбилет №945757
3. Чл. Билет №179 (неразборчиво… что за билет. — О.Н.).
4. Словарь на немецком языке – издания 1874 года.
5. Книги на немецком языке – 2 книги.
6. Пассажир. расписание поездов ж.д. с приложением карты ж.д. СССР.
8. Газета «Правда» от 24.01.-37г. № 23/6989.
9. Черновые рукописи – Агроправление (Агроправлин? – окончание слова неразборчиво О.Н.) и фактический материал по обоснованию сырьевой базы. 90 листов.
10. Общая тетрадь с черновыми рукописями – 1.
11. Писем в конвертах – 2.
12. Конверт письма с адресом – 1.
13. Открыток почтовых – 2.
14. Записная книжка.
15. Отдельные листки с разными записями – 4.
16. Расписки №№2138/1 и 2335/1 на перевод денег 100 р.
17. Фотокарточек – 7 шт.
18. Билет на проезд в трамвае за №43914 (20 коп) – 1»
Вот и все, что было у нее, и осталось по ту сторону, где свет, жизнь, люди. Где отправляют письма, ездят поезда, трамваи и был бы нужен этот неиспользованный билет… Но Ольгу Шумаеву уже забрали по другую сторону, где больше все это не нужно. Где ей присвоят «категорию 1» и лишат жизни.
О чем же был номер газеты «Известия», найденный у Ольги Акимовны при обыске? В этом номере от 30 января 1937 года напечатана речь Вышинского, в которой он громил троцкистов. Их, как позже эсеров, обвиняли в создании «подпольного Всесоюзного центра», в подготовке «террористического акта», в данном случае, против Ежова. Газета была предвестием беды: за процессом над троцкистами последовал процесс над эсерами.
Вот такая история открылась из следственного Дела Ольги Акимовны Шумаевой. Приехала из маленького городка на Кубани в Москву девушка, с желанием учиться, с готовностью любить и помогать людям. Студентка Тимирязевской академии, Кривоарбатский переулок в Москве – казалось бы, такое мирное начало.
И попала она в страшную мясорубку времени, под самые жернова…
Ольга Шумаева будет следовать по ссылкам в разные концы нашей великой страны: в Архангельск, Саратов, Казань, Алма-Ату, Ирбит, Свердловск, Уфу… И, потеряв маленькую дочь, лишившись любимого мужа, она опять окажется в Москве: ее привезут на Лубянку и, обвинив в преступлениях, которых не было, расстреляют.
…Когда я впервые увидела, что расстреляли нашу родственницу Ольгу Шумаеву, я невольно стала смотреть в списках соседние фамилии, кого также расстреляли 13 июля: Фаину Ставскую, замечательного директора Исторической библиотеки; девушку студентку, совсем юную; мужчину без образования, наверное, далекого от политических партий… На следующий день расстреляли юношу-студента Авиационного института, обвинив в троцкизме – он родился в Нью-Йорке, наверное, поэтому и обвинили…
И таких людей, убитых ни за что, не счесть...
В храме накануне родительской субботы подаю записку на помин родных и близких. Женщина со строгим монашеским лицом, платком до бровей, спрашивает: «Все крещеные? Все своей смертью умерли?» В моей записке – Ольга, Николай…Отвечаю: «Есть расстрелянные». Женщина поднимает глаза, берет записку, говорит: «За них – тем более».
Лишь след воспоминаний…
(Послесловие)
Что может быть дороже воспоминаний о родных и близких, кого уже с нами нет, кто ушел из жизни давно или недавно, но кого мы так любили… Что остается нам, хранящим эту память?
Из маминых рассказов знаю о том, что любила моя бабушка Клавдия. У нас на даче до сих пор хранится напечатанная на картоне, в поблекшей золоченой рамочке репродукция любимой бабушкиной картины – «Московский дворик» Поленова. Это был подарок ей на день рождения от брата Акима. Закончилось время репрессий, ссылок и разлук, мои родственники жили в Москве, ходили друг к другу в гости. И дядя Кима, зная бабушкин вкус, хотел угодить сестре.
Моя бабушка «собирала» словари, считая, что в доме они обязательно должны быть. У нас хранится старый словарь иностранных слов от бабушки Клавы. И коллекция открыток в альбоме с «уголками», поздравительных и разных.
А как она, по воспоминаниям моей мамы, замирала, когда по радио передавали оперу Чайковского «Евгений Онегин»: «Тише, я – в театре!». И еще знаю с детства, что «анютины глазки» – любимые цветы моей бабушки…
Все это было дорого ее сердцу. И все, что любила моя бабушка, принадлежало мирной жизни, в которой главное – человеческая любовь. Страшные годы ссылок, преследований не искоренили это из нее, не превратили в человека угнетенного, забитого, обиженного. Нет, бабушка всегда была открыта миру, людям, всему новому и интересному. Такой я ее помню.
И такой же любознательной, увлеченной, открытой была, судя по всему, и моя двоюродная бабушка Ольга Акимовна. Железнодорожная карта России; фотокарточки любимых людей, немецкий словарик старинного года издания; рукопись в 90 страниц о сырьевой базе (возможно, дипломная); надписанный конверт и блокнот для записей… – вот что изъяли у нее при аресте. Этот набор вещей говорил о своей хозяйке, круге ее интересов.
И еще – привезенная племянникам из архангельской ссылки коллекция мхов, о которой помнила моя мама. Ольга Акимовна восхищалась жизнью, ее красотой даже в изгнании! И хотела этим восхищением поделиться с детьми.
Весь состав преступления расстрелянной Ольги Акимовны был в том, что она была женой левого эсера. И весь состав преступления моей родной бабушки Клавдии Акимовны, пробывшей в ссылках долгие годы, – в том, что она была сестрой жены левого эсера.
Мои любимые бабушки, родная и двоюродная, и мой добрейшей души двоюродный дедушка Аким, и неведомый мне дедушка Николай, погибший совсем молодым, – все они были мирными людьми, по-своему талантливыми. У каждого была большая любовь и своя мечта о счастье. И каждый отличался жаждой знаний. Жизнь им досталась трудная, и судьба жестоко обошлась с иным из них. Такое было время. Но души их были простыми и чистыми.
Из личных вещей Ольги Акимовны до наших дней не сохранилось ничего: ни документов, ни писем, ни фотографий. Ни немецкого словаря, ни рукописи в 90 страниц. Все это – пропало, исчезло и растворилось во времени.
Остался лишь след воспоминаний…
Но, слава Богу, жизнь Ольги Акимовны Шумаевой не канула в Лету. Благодаря моей маме, ее рассказам, которые я запомнила с детства, не оборвалась ниточка памяти о ней.
Только узнать эту печальную и трагическую историю довелось не искавшей ее родной сестре – моей родной бабушке Клавдии, и не знавшей ее при жизни племяннице – моей маме Евгении, но уже следующему поколению. Прошло 77 лет, и вот из найденного в архивах следственного Дела стало известно, что произошло
Ольга Акимовна Шумаева была посмертно реабилитирована. В ее Деле, на последнем листе в «Заключении» написано: «Шумаева Ольга Акимовна подпадает под действие ст. 1 Указа Президента СССР от 13 августа 1990 г. «О восстановлении прав всех жертв политических репрессий 1920-1950-х годов».
История жизни и гибели Ольги Акимовны – это история нашей семьи. Но это и скорбная история нашей страны в лихолетье минувшего века, отразившаяся, как в капле воды, в судьбе Ольги-Люси Шумаевой.
Май - июль 2014 года
Ссылки:
1. «Воспоминания Евгении Нефедовой (Сулакшиной): 1919-1946», книга, автор Нефедова Евгения Степановна. Личный архив дочери, Нефедовой Ольги Васильевны.
2. «Деревня. Детство», эссе, автор Татьяна Васильевна Нефедова. Рассказывает о том, как мама Е.С. Нефедова (Сулакшина) возила ее в возрасте от года до четырех лет (с 1949 по 1953 годы) в ссылку к бабушке Клавдии Акимовне Шумаевой в село Большой Улуй Красноярского края. Личный архив Нефедовой О.В.
3. Шумаев Николай Акимович, расстрелян в 1920 году в возрасте 24 лет.
«По постановлению чрезвычайной тройки ВЧК при РВС Южного фронта от 22 ноября 1920 г. в составе председателя Манцева, членов Евдокимова и Бредиса в Симферополе было расстреляно 857 пленных.
…Одновременно по одному делу и в один день был расстрелян сразу целый полк пленных — именно восемьсот пятьдесят семь человек.
Кто были эти люди? Установлены только их имена и воинские звания. … Все они сдались в плен частям Красной армии в Симферополе и Симферопольском регионе. Оставшись в центре Крымского полуострова, без сомнения, они не имели намерения добираться к побережью, к черноморским портам, выезжать куда-то в Турцию или Болгарию и искать там пристанища, хотя и имели для этого полную возможность.
Офицеры, вероятно, были убеждены, что международное гуманитарное право в отношении пленных, законы и обычаи войны действуют и являются для большевиков обязательными. Они, конечно же, приняли во внимание заверения и обещания Фрунзе и штаба Южного фронта не применять насилия к ним, если они прекратят боевые действия. Сопротивление прекратили, оружие сдали и с полной уверенностью в своей безопасности по приказу Реввоенсовета прибыли в особый отдел на регистрацию, но, тут же, были арестованы.
К этим офицерам, видимо, не доходила информация разведки о том, что красные в плен не берут и пленных расстреливают. Не могли они поверить, что советская власть, «самая справедливая и гуманная» в мире, власть большевиков и «вооруженного отряда партии» — ЧК проигнорирует традиционные и признанные в цивилизованном мире обычаи ведения войны, с пренебрежением отбросит общечеловеческие нравственные принципы жизнедеятельности. Многие офицеры уже побывали в плену у немцев, но выжили, и, ощутив на себе преисполненное злобы и ненависти отношение со стороны победителей, неожиданно убедились в достоверности слухов о беспощадности красных ко всем, кто пытается выступать против их полного, безраздельного господства в стране».
В списке расстрелянного белогвардейского полка имя Шумаева Николая Акимовича – под номером 828.
Источник:
4. Каховская Ирина Константиновна (1887-1960) – российская революционерка, внучатая племянница декабриста Петра Каховского, представительница партии эсеров. «Воспоминания Ирины Константиновны Каховской» написаны в пятидесятые годы прошлого века. Источник: Интернет, Википедия.
5. Драверт Леонид Петрович (1901-1938) – эсер.
6. Камков Бори́ с Дави́ дович (настоящая фамилия Кац; 1885 – 1938) – социалист, один из создателей и лидеров партии эсеров. Источник: Интернет, Википедия.
7. Спиридонова Мари́ я Алекса́ ндровна (1884 – 1941)— российская террористка, одна из руководителей партии левых эсеров. 16 января 1906 года на вокзале Борисоглебска смертельно ранила советника тамбовского губернатора, отличившегося в подавлении революционных выступлений во время Революции 1905 года. Приговорена к смертной казни через повешение, которую заменили бессрочной каторгой. Источник: Интернет, Википедия.
8. Ярослав Леонтьев, историк, исследователь левоэсеровского движения.
«Механизм фабрикации следственных дел» – статья об «уфимском деле», о ликвидации эсеров.
Из статьи: «В заявлении Каховской приведены факты, дающие некоторое представление о механизме подготовки чекистской операции. В 1935 г. в Уфе неожиданно появился “некий гражданин из Архангельской ссылки (фамилии не помню)”, который “сказал, что является другом Камкова Б. Д., прислан в Уфу кончать трехлетний срок ссылки, так как архангельский климат ему вреден”. Далее Каховская сообщала: “Он заявился к нам и сказал, что хотел познакомиться со Спиридоновой. Одновременно пришла открытка от Камкова, где тот сообщал, что от них, из Архангельска, направлен в Уфу очень подозрительный человек, с которым архангельские ссыльные не хотели иметь дела; что если он к нам явится, то и нам он не советует вести с ним знакомство. Этот человек посетил нас раза три, не застав Спиридоновой, которая избегала встречи с ним, и исчез. Мы приписали его визиты простому любопытству: он, очевидно, хотел “посмотреть” на известную Спиридонову. Впоследствии он давал о нас какие-то порочащие показания”.
Этим “подозрительным человеком” был Симон Самойлович Виталин (1897 г. рожд.), в 1920 г. член Полтавского губкома левых эсеров. В 1933 г. он был приговорен в Москве к ссылке на три года по одному из дел “Народнического центра”. Можно предположить, что уже в этот период он согласился секретно сотрудничать с ОГПУ и отправился в Архангельск в качестве соглядатая за Камковым под своеобразным “прикрытием” ссыльного12. 13 марта 1937 г. Виталин был арестован в Москве, куда он вернулся из Уфы, и затем 13 июля того же года приговорен к расстрелу по обвинению в принадлежности к контрреволюционной террористической организации. На допросе 10 апреля Виталин действительно показал, что будто бы привез Спиридоновой в Уфу письмо от Камкова, в котором шла речь об активизации партийной работы. Сама Спиридонова заявила в этой связи: “Виталин лжет, показывая, что привез мне письмо”.
Из статьи: «Драверта продолжали допрашивать, но на допросе […] он, по необъяснимым пока причинам, неожиданно заявил: “Признаю, что я до сего времени провоцировал следствие”, и утверждал, что “в этих показаниях я оклеветал Бученкову, Шапиро, Виталина и Андреева”. Подтекст этого допроса заключался в том, что перечисленные лица являлись секретными сотрудниками органов госбезопасности»
Из статьи: «…таинственным выглядит сохранение жизни Шапиро и его жене Бученковой, значившимся в расстрельном списке “Москва-центр”, подлежавших суду Военной коллегиипо 1-й категории, от 10 июля 1937 года…. Фамилии Шапиро и Бученковой вычеркнуты не были, однако и среди расстрелянных их не оказалось. Выяснить их дальнейшую судьбу пока не удалось».
9. Измайлович Александра Адольфовна (1878 — 1941) — российская террористка, член партии социалистов-революционеров. По происхождению дворянка, родилась в семье офицера. В 1901 году вступила в партию социалистов-революционеров. Участвовала в Революции 1905—1907 годов. Источник: Интернет, Википедия.
10. Морозов К.Н. Судебный процесс социалистов-революционеров и тюремное противостояние. 1922-1926.М. 2005
11. «Минуса» – право проживание «минус» 101 километр от центральных городов.
12. Нестроев Григорий Абрамович, настоящие имя и фамилия Гирш Цыпин (1877 — ?), политический деятель. Член Союза эсеров-максималистов (с 1906), его теоретик. Автор программной брошюры «Максимализм и большевизм» (1919). С 1924 в тюрьмах и ссылках. Источник: Википедия.