Я была еще дошкольницей /1926–1928 гг./, но хорошо помню, как крестьяне села Красное Палеховского района Ивановской области выехали на поля: было радостное событие – они получали «наделы» – участки земли. Наконец-то крестьяне почувствовали свободу. Ведь теперь каждый распоряжался своим «наделом», как хотел. Но через некоторое время началось тяжелое и непонятное в жизни крестьян, так как Правительством были вынесены решения об изъятии «излишков» у крестьян, о вступлении в колхоз и сдаче всей живности /коров, лошадей, овец и др./ и сельскохозяйственных орудий в общее пользование. Крестьяне задавались вопросами: почему нужно отдать то, что было запасено для своей семьи, почему надо вступать в колхоз?

Мой отец Воронин Иван Ефимович был средним крестьянином: у нас был небольшой дом с двором и хозяйственными постройками: амбаром, баней, ригой и необходимыми сельхозорудиями. Лишних запасов не было. Семья состояла из шести человек: отец, его мать, моя мать Любовь Александровна и трое детей: я – 1923 г. рождения, брат Вячеслав – 1926 г. рождения, второй брат Иван – 1930 г. рождения. К моменту нашего выселения брату Ивану было 6 месяцев.
Я помню, что летом 1931 года к нашему селу подъехало несколько подвод лошадей и началась погрузка всех «раскулаченных» на телеги.
С собой разрешали взять только самое необходимое. Привезли всех на вокзал областного гор. Шуи, где загрузили в товарные вагоны по 50 человек в вагон /дети с родителями и старики/ и закрыли двери снаружи. Ехали около недели. Два раза в день поезд останавливался на несколько минут, двери раскрывались и всех выпускали в туалет. Состав был под охраной солдат.
В Магнитогорске всех разделили на отряды: некоторых повели под охраной, а некоторых, вроде нас, оставили прямо у поезда и сказали: «Как хотите, так и устраивайтесь, но домой дороги вам нет!» Мой отец в это время был в ссылке в Сибири, в Новосибирской области. Пока мы связались с ним, прошло некоторое время, мы ночевали на вокзале, потом поехали к нему на поезде.
Таким образом, был сделано все, чтобы наша семья не вернулась домой. А причина проста: отец не хотел вступать в колхоз.
К моменту выезда из села Красное наша семья распалась: мать решила оставить у родных одного сына Вячеслава, четырех лет, с бабушкой, так как она боялась ехать с детьми, и в то же время бабушка заболела. Сына Вячеслава мать привезла в Сибирь через два года.
Отец встретил нас в Новосибирске, и мы поехали на место, где был в ссылке он: в село Кузедеево Горно-Шорского района. Там мы прожили 4 года. Мы не были под охраной, но поездка в европейскую часть страны была запрещена.
Вернемся ко времени, когда наша семья еще была дома. О чем говорят документы? Отец был осужден дважды: 1/ за срыв хлебозаготовок /сдал зерно, засоренное землей/, Отец говорил, что его оклеветали, чтобы выслать из села. 2/ за то, что держал постоялый двор.
В 1921 году он получил патент II-го разряда, разрешающий ему заниматься торговлей и другими видами деятельности. За это он платил налоги. Он содержал постоялый двор. Но в 1927 году за ведение этой деятельности его лишили избирательных прав и отнесли к III-й категории крестьян /кулачество/.
Читая архивную справку и другие документы, удивляешься их безграмотности и непоследовательности: 1/ за то, что отец имел постоялый двор /указано несколько раз/, 2/ за то, что не имел стажа общественно-полезного труда /интересно, что под этим имелось в виду?/ 3/ что до революции и вплоть до 1929 года занимался сельским хозяйством, 4/ что вел его без применения наемного труда, – за всё за это его лишили избирательных прав, отобрали все имущество и выслали сначала его одного в Сибирь, а семью вместе с другими ссыльными вывезли на Урал.
Имущества было описано дважды: 1/ Из Архивной справки видно, что первая опись делалась вместе с оценкой имущества 11 февраля 1935 г. 2/ Вторично опись была сделана 11 ноября 1930 г./ Хотя эта опись числится под №1. Видимо, к этому времени нас уже выселили их дома, потому что нет подписи моей матери. Сказано: «За безграмотную расписалась Китаева В./ Это племянница матери и живет она в другой деревне Лужки, и как она здесь оказалась? Кроме этого, моя мать была грамотной. Видимо, вторая опись потребовалась потому, что часть имущества растащили, например, не было в описи 2-х столов, 2-х кроватей, посуды, картины /5 штук/, сельскохозяйственный инвентарь: плуг, борона и др. Оценка проводилась с «потолка» – например, шесть стульев стоили 6 руб.,, горка – 2 руб., тулуп – 5 руб., кровать железная – 10 руб., самовар медный – 10 руб., корова – 400 руб. /в первой описи – 100 руб./ и т.д.
Баню записали как «овчинный завод». Ее отец построил недавно и держал в ней шкуры животных /в предбаннике / и там же их обрабатывал.
«Наказание» с нашей семьи было снято незадолго до войны. Нам разрушили вернуться на родину, но там нас никто не ждал: жить было негде, скитались по сараям /летом/, а перед холодами местные власть выделили нам участок земли 6 соток на окраине г. Шуи Ивановской области. Отец построил хибарку, в которой мы ютились года два, жили впроголодь, пока мать и отец не устроились на работу. Никакой помощи от государства мы не получали, кроме того, что бесплатно учились в школе. Даже в ссылке к нам относились более человечно, чем здесь. Сибиряки жалели ссыльных, помогали им, чем могли. В школе мне и брату выдали бесплатно обувь и кормили раз в день.
Когда началась Великая Отечественная война, отца взяли на фронт, он прошел всю войну и вернулся, когда она закончилась. Мой брат Вячеслав Иванович был призван в Красную Армию в начале войны с Японией, был контужен, долго болел, затем ослеп. Второй брат Иван Иванович тоже служил в рядах Красной Армии. Годы, проведенные братьями в ссылке, не прошли для них бесследно: оба они были плохого здоровья, рано скончалась.
Реабилитировали родителей в 1992 году. Их уже не было в живых. Мы, трое детей, в 1993 году хлопотали о выдачи компенсации за дом и изъятое имущество. Ушло на это три года, потом нам выплатили на всех 8 тыс. рублей. Руководство района, Ивановской области, сообщило, что больше они выплатить не могут.

P.S. Мне 83 года. Когда родителей репрессировали, мне было 7 лет. Таких детей, как я, было очень много, потому что в крестьянских семьях всегда было много детей. /Репрессированные были не только среди крестьян/. Все они перенесли невероятные лишения и трудности вместе с родителями, а многие – без родителей. У них не было детства, а когда они подросли, то началась война. Они воевали, побеждали, погибали, а после войны восстанавливали разрушенное немцами народное хозяйство страны.
Их родители /целое поколение/ постепенно уходили в другой мир. А дети теперь стали старые и немощные, им уже 70-80 лет. Тоже целое поколение. Сколько их? Никто не знает.
Так повелось в нашей стране, что все репрессированные стали как бы людьми III-й категории. О них забыли. Есть участники ВОВ. Есть участники тыла, а «репрессированные» растворились между ними. А ведь это целое поколение людей, у которых когда-то было конфисковано всё: жилье, средства к сосуществованию и ничего не возвращено. Правда, после 1991 года на основании ст. 3 п. 6 и ст. 5 п. а Закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий» от 15 октября мои родители были реабилитированы, а мы, дети, начали считаться пострадавшими от политических репрессий. И только через 10 лет – в 2001 г. – нас признали репрессированными и реабилитировали, как и родителей.
Но государство так и осталось в большом долгу у этих людей, потому что, где люди и добились какой-то компенсации за утраченное имущество, то это была ничтожная доля изъятого у них.
Радует, что Владимир Владимирович Путин в День репрессированных 30.Х.2006 года обратил внимание Правительства и руководителей регионов на то, чтобы вопрос о репрессированных был внимательно рассмотрен.

Обуховская Александра Ивановна,
заслуженный учитель РСФСР, ветеран труда, инвалид II группы

декабрь 2006 г.