Все произошло случайно. В 1947 году моя бабушка Ольга Марковна разговорилась с Ириной Николаевной Вольфсон, женой известного геолога, профессора, доктора геолого-минералогических наук. А затем и меня познакомили с самим Федором Иосифовичем. Узнав, что я, восьмиклассник, мечтаю стать археологом и брежу дальними странствиями, Федор Иосифович предложил мне без отрыва от школьных занятий пройти курсы младших радиометристов при ИГЕМе и отправиться с ним летом в экспедицию в далекую Среднюю Азию, полную приключений и всяких археологических и исторических памятников. Я с радостью согласился.

И вот поезд Москва – Ташкент, вагон, заполненный студентами-геологами Московского института цветных металлов и золота (МИЦМиЗ), третья полка, на которой лежу я рядом с другим школьником, дальним родственником Вольфсона, Герой Фридманом. Как и я, Гера младший радиометрист. У нас много общего, и мы сразу подружились. Мы были ровесниками, но Гера в жизни повидал много горького: гибель родителей в минском гетто, партизанский отряд… В вагоне шумно и весело. Два года назад кончилась страшная война, еще голодно и тяжело, но у всех безудержная радость молодости, надежда на лучшее, путешествие в новую страну, интересная работа. Многих из окружения я запомнил: Борис и Эмма Рыбаловы, Варя Архангельская, Вера Мещерякова, Вася Черепанов, Витя и Оля Катаргины, Паня Козлова, Наташа Зигаль, Леня Хорошилов, Володя Левин, Вира Горохова, Катя Котова, Анатолий Каблуков, Паша Рязанов, Валентин Завалин, Володя Заварзин, Ольга Жаркова, Надя Кунавина, Шура Гречишникова, Валя Стрелкина, Дима Моторин, Андриан Гармаш, Нина Варягина, Инна Четырбоцкая, Нина Калинина, Гриша Кравченко, Володя Бойцов, Шура Мартынова, Сергей Муравицкий, Галя Малькова, а из старших товарищей, преподавателей МИЦМиЗа и научных сотрудников ИГЕМа –  Евгений Петрович Сонюшкин, Елена Викторовна Блесс, Ченцов, Егоров и многие- многие другие. Я, может быть, и путаю: одни были в 1947-м, другие в 1948-м и 1950-м. Это неважно. Но общую атмосферу дружбы и веселья я помню отчетливо, хотя и прошло более полувека. Многих из моих дорогих попутчиков уже нет в живых, другие уехали, третьи вышли на пенсию, так что встречаемся редко. Но память о первых полевых поездках сохранилась навсегда.

И всем этим буйным и веселым народом безгранично властвовал Федор Иосифович. Здесь было все: и уважение как к учителю и старшему, как к прекрасному человеку, к которому можно было обратиться со всеми своими бедами и просьбами за советом и помощью.

Недельная остановка в Ташкенте, получение снаряжения, продуктов. И вот мы разъехались по отрядам. Я попал в отряд Евгения Петровича Сонюшкина, одного из лучших и любимейших учеников Федора Иосифовича. Мои старшие товарищи: Оля Жаркова, Вера Мещерякова, Гриша Кравченко, Надя Кунявина и Люся Сонюшкина – жена Евгения Петровича. Стоим мы в маленьком горняцком поселке Табошары, расположенном в юго-западных отрогах Тянь-Шаня, в Карамазаре. Тут первый в Союзе урановый рудник. Идет разведка и добыча урана, послужившего начинкой для первой атомной бомбы. Обстановка сверхсекретная. Карьер, первые горизонты горных выработок. Вокруг выжженные солнцем невысокие горы. Жара и безводье. Здесь я впервые увидел концентрационные (“профилактические“) лагеря – бараки, обнесенные проволокой и колонны худых, оборванных людей: мужчин и женщин, старых и молодых. Утром их гнали на работу в карьер или в шахту, а вечером в лагерь. Их погоняли орущие солдаты с автоматами и воющие, рвущиеся с поводка овчарки. Фашистские прихвостни, власовцы. Но в большинстве случаев, как я узнал позже, все было не так. Это были бывшие военнопленные, люди с оккупированных территорий, жители западных областей Украины, Белоруссии, Молдавии, а также Прибалтики, служившие до присоединения к СССР в 1939–1940 годах в армиях своих бывших государств – Венгрии, Польши, Румынии, Литвы и других.

Нам не хватало геологов, и Федор Иосифович договорился с местным лагерным начальством, отобрал наиболее смышленых молодых ребят из заключенных и устроил курсы коллекторов. Проводили занятия сам Федор Иосифович, Евгений Петрович и студенты-дипломники – Рыбалов, Хорошилов и другие. Новоиспеченные коллектора радостно и усердно работали без конвоиров на поверхности и под землей, пока не пришел приказ свыше, и их опять не загнали за колючую проволоку. Федор Иосифович при всех обстоятельствах оставался добрым человеком, стремился помочь людям, всеми правдами и неправдами стараясь облегчить их участь.

Федор Иосифович не был постоянно в отряде. Он уезжал, приезжал и вновь уезжал, руководя многочисленными, разбросанными по всей Средней Азии отрядами и студентами-дипломниками. Когда приезжал, наступал общий праздник. Вечером после работы Федор Иосифович читал лекции по рудным месторождениям, по структурной геологии, занимательно рассказывал о далекой белорусской деревне, откуда был родом, о своих замечательных учителях, ученых и друзьях. Иногда устраивался пир. Всем наливали немного гидролизного спирта, разбавленного томатным соком – “кровавая Мэри”. Перепадало даже мне, но в очень уменьшенной дозе. Федор Иосифович и Евгений Петрович пели (очень хорошо) песни гражданской войны (“Там вдали за рекой…”, “Слушай, товарищ, война началася…”), песни каторжан. Заканчивалось все нашей любимой отрядной частушкой “Цимля-ля”: «По горам катит фургон, в нем начальник наш Вольфсон. По всему Карамазару знают грозную Варвару (Архангельскую). По земле Евгеша ходит нарушения находит (Сонюшкин). Цимля, цимля, цимля-ля, гоп, цимля-ля, гоп цимля-ля».

Работа у меня была довольно нудная. Целый день по жаре таскал на лямках на шее тяжелый радиометр. На ушах наушники, стрелка, мигающая лампочка. Замеряю активность. Но Федор Иосифович для меня, как, впрочем, и для всех других, находил что-то новое, стремился заинтересовать работой, сделать ее творческой, научной. От меня он требовал не только замерять активность, но и обращать внимание, где, в каких местах она больше или меньше, с чем это связано, с трещинами каких направлений, искривлений, сочленений и т.п. Всюду и везде Федор Иосифович был учителем и замечательным исследователем. И нам старался привить первые научные навыки и интерес к самостоятельному труду. И забота, забота всегда и везде о своих питомцах. В то голодное карточное время Федор Иосифович добивался у начальства для студентов дополнительных пайков, денег, всего необходимого для общего котла. И никогда и ничего лично для себя. Вспоминается один забавный случай. Федор Иосифович вызвал меня и Геру Фридмана, попросил взять двух лошадей и отправил с денежным переводом через хребет на рудник Алтын- Топкан, где бедствовала в безденежье дипломница-студентка Вира Горохова. Мы радостно “поскакали”. Вечером заночевали на перевале в лагере чабанов. Нас предупредили, чтобы от лагеря мы не отходили, иначе разорвут пастушьи собачки. Но это было лишнее. Уставшие за день и разомлевшие от обильной еды, мы спали, как убитые. Утром проснулись: ни гостеприимных хозяев, ни овец с собаками, и лишь одна наша лошадь. Другая, оставив нам на память только седло, исчезла. Расстроенные, испуганные, мы добрались до Алтын- Топкана. Чудом не поломав ноги ни себе, ни лошади. Спустились к поселку, нашли Виру, передали деньги и обратно. В отряд вернулись поздно вечером, нарочно ждали темноты, чтобы не позориться. Отпустили лошадь в табун и к Федору Иосифовичу: так мол и так, пропала лошадь. Федор Иосифович не стал нас ругать, понял наше состояние, только спросил задумчиво сам себя: ”Сколько эта лошадь может стоить и как долго отрядной машине придется отрабатывать за нее в колхозе?”. К счастью, лошадь нашлась. Она прискакала к своему жеребенку. Федор Иосифович, щадя наше самолюбие, никому не рассказал о случившемся. И так во всем, в большом и в малом: доброта, понимание, искреннее участие, помощь.

По возвращении в Москву, зимой мы часто собирались у Вольфсонов, в их маленькой комнатке в общей квартире (соседи Кравченко) на Чкаловской улице. Нас радушно встречала милая Ирина Николаевна: прекрасные серые умные глаза, русая коса, гордая осанка. В то время (1948–1949 годы), когда велась борьба с космополитами, когда арестовали многих видных геологов, такие встречи могли дорого стоить Федору Иосифовичу, еврею, организатору и руководителю сверхсекретных исследований. Но он никогда и никого не боялся и поступал, как подсказывало ему сердце. Позднее я узнал, что у Ирины Николаевны в 1937 году был расстрелян отец, Николай Иванович Дыренков, главный изобретатель РККА, друг Тухачевского. Танки имени Дыренкова отлично зарекомендовали себя в боях на Халхин-Голе и Хасане. Мать Ирины Николаевны, Надежда Николаевна, была арестована и находилась в лагере для родственников врагов народа. В 1939 году Федор Иосифович мотался по бескрайним казахским степям от лагеря к лагерю в поисках Надежды Николаевны. Вместе с ним была и Ирина Николаевна. Какая же должна быть гражданская смелость, какая отвага, чтобы так поступать!

Федор Иосифович не забыл о том, что я увлекался археологией. Он уговорил меня сделать доклад на эту тему в своей школе и в соседней женской, где преподавала французский язык моя мама. И сам приехал и выступил перед ученицами старших классов. Рассказывал о геологии, о полезных ископаемых, о том, как ищут месторождения и как это интересно и необходимо для страны. И это при своей занятости в ИГЕМе, руководстве крупнейшей Среднеазиатской экспедицией, преподавании в МИЦМиЗе, многочисленных лекциях. Сомневаюсь, что кто-нибудь из тех моих слушателей стал историком, а вот геологов знаю. Назову только Эльзу Пушкину, Веру Кончаловскую, Владу Богатову.

Каждый год в отрядах Ф.И. Вольфсона работали один-два подростка- школьника. И не приживалами, детьми начальников и знакомых, а полноценными помощниками: радиометристами, маршрутными рабочими, коллекторами, поварами. Все это было в нарушение существующих строгих инструкций. Многие начальники отрядов морщились, боялись ответственности из-за техники безопасности, но Федор Иосифович настаивал и брал всевозможные неприятности на себя. Для подростков это была прекрасная первая трудовая практика в кругу студентов, определившая многое в дальнейшей судьбе. Из всех получились первоклассные специалисты-геологи: Гера Фридман, Жора Рубо, Коля Бенделиани, Юра Баранов, Алик Вольфсон и другие. Излишне говорить, что все “птенцы гнезда Вольфсона” сохранили на всю жизнь благодарность первому своему наставнику

Федор Иосифович был по призванию учителем. Все учившиеся в Институте цветных металлов и золота помнят студенческие научные кружки, в которых каждый после летней практики должен был выступить с докладом. На первом курсе института Федор Иосифович привлек меня и Н. Лаверова к оформлению своей популярной книжки ”Как искать руду”. Мы прилежно рисовали разные геологические картинки. Этой работой преследовались две цели: увлечь нас наукой и дать возможность немного подзаработать, что было немаловажно в те трудные годы.

В 1951 году в разгар борьбы с космополитизмом Федор Иосифович был лишен допуска к секретным материалам, исключен из ИГЕМа, отлучен от любимого детища Среднеазиатской (“Вольфсоновской”) экспедиции. Он мог заниматься, да и то лишь неофициально, железорудными месторождениями и нерудным сырьем. Александр Евстафиевич Бенделиани, доцент Тбилисского политехнического института, пригласил Федора Иосифовича в Грузию для обслуживания Чатахского месторождения. Федор Иосифович объяснил мне ситуацию и предложил сопровождать его в качестве коллектора. Я с радостью согласился.

Тбилиси прекрасный город. Его Федор Иосифович по старинке упорно называл Тифлисом. По случаю нашего приезда Александр Евстафиевич организовал застолье. Его ученик, студент геологического факультета Отар Менабде, был сыном министра КГБ Грузии (!) и на пирушку в скромный малоприметный подвальчик собрались одни чекисты! И это в 1951 году!

Пили стаканами за великого вождя всех времен и народов, за его верных сподвижников и учеников.
Сидевший рядом со мной толстый и старый чекист сжалился над моей молодостью, нарезал в мой стакан почти до верха яблока, и я смог выдержать застолье. А вот Федор Иосифович сидел на другом конце стола в окружении самых знатных гэбистов, и я не мог передать ему своего нового опыта пития. Представляю, как удивилась бы и негодовала вся “честная компания”, если бы узнала, что “почетный гость”, знаменитый профессор из Москвы, отлучен от всех секретов, а родственники его жены репрессированы! Но все обошлось благополучно.

На Чатахском железорудном месторождении с нами работали студенты и специалисты Тбилисского государственного университета и Политехнического института Отар Менабде, Мэри Дорокошвили, Алла Сванидзе и другие. Федор Иосифович учил нас документировать горные выработки и скважины, составлять глазомерную топографическую основу, вести геологическую съемку. Вечером он читал нам курс рудных месторождений. Так что была теория и замечательная практика, дававшая нам очень многое. Среди проходчиков была группа русских старателей с Украины – все как на подбор, богатыри, прошедшие войну и не признававшие над собой никакой власти. А вот Федора Иосифовича они уважали очень, как, впрочем, и все остальные. Помню прекрасные украинские и казачьи песни на четыре голоса. Федор Иосифович был постоянным участником этих песнопений. В 1952 году Федор Иосифович и А. Е. Бенделиани решили расширить круг работ, охватив исследованиями весь Кавказ. В план были включены месторождения золота, полиметаллов и молибдена, а также краски. Была организована Северокавказская экспедиция.

Отобрав нескольких студентов третьего курса (Н. Лаверова, Е. Некрасова, В.  Балицкого, В. Петрова и меня), Федор Иосифович не побоялся назначить нас начальниками производственных отрядов, поручил самостоятельные темы и дал задание – написать и защитить наш первый производственный отчет.

Из студентов-сверстников в этой экспедиции с нами работали Ольга Луканина, Инна Волкова, Вася Величкин, Юля Боровская, Ира Семенова, Витя Черненко, Сергей Щербин (Саратовский университет), из школьников – Жора Рубо, Коля Бенделиани. Это была по всем статьям замечательная практика.

Осенью, после окончания экспедиционных работ, Федор Иосифович, взяв с собою меня, Н. Лаверова, В. Величкина и С. Щербина, отправился в протекторскую поездку по золотым проявлениям Аджарии на границе с Турцией. Крутые склоны, поросшие лавровишней, почти стопроцентная влажность, каждый день ливневые дожди. Не уступая нам, молодым, Федор Иосифович карабкался по кручам, цепляясь за кусты и рискуя свалиться в расщелину. С едой у нас было неважно. Наши хозяева почему-то кормили нас одними яйцами. Утром, в обед и на ужин по десятку на брата, вареными и сырыми. Федор Иосифович не роптал, был, как всегда, оживлен и погружен в работу и в наше обучение. Эта поездка научила нас, студентов, по высыпкам, древним отвалам и неровностям рельефа делать быструю предварительную оценку обследуемых месторождений.

Федор Иосифович первым приходил на помощь студентам – и деньгами, и советом. Устраивал на производственную практику, снабжал рекомендательными письмами к геологам-производственникам. Моего сокурсника Эрика Мулюкова, отчисленного за какую-то провинность из института, направил с рекомендациями и пожеланиями на рудник в Бурятию, дал возможность заочно закончить институт. И Эрик не подвел, заслужив хорошую память геологов-производственников из Восточной Сибири.

В отличие от многих современных “руководителей”, Федор Иосифович был абсолютно доступен для всех и в студенческие годы, и позднее, когда мы уже работали в разных учреждениях. Он мог принять тебя в любое время дня и ночи, дома и на работе, и на прогулке. Обращались к нему по всем вопросам – научным, производственным, житейским. Никому не было отказа. Вечером перед сном Федор Иосифович ежедневно час-другой гулял в Нескучном саду. Там можно было всегда с ним встретиться, чем я и многие другие пользовались, чтобы поговорить о сокровенном. Федор Иосифович был из среды первых комсомольцев-романтиков первых пятилеток. Он свято верил в коммунистические заветы классиков и очень расстраивался, встречая на каждом шагу совсем обратные явления, и чем дальше, тем больше. Но он не уходил и от опасных вопросов, в частности, от моих, не прятался за догмами. Честно и прямо пытался ответить мне, мальчишке, и в первую очередь себе. Он до конца своих дней был непоколебим, утверждая значимость общечеловеческих истин: не убий, не укради, не делай другому плохо. По житейским вопросам я предпочитал обращаться к Ирине Николаевне. Она была более снисходительна к чужим слабостям. Вообще в доме, в семье главным советчиком по всем вопросам была она. Она прошла через тяжелые испытания: гибель отца, арест мамы, вечный страх за Федора Иосифовича. Была мудра и хорошо разбиралась в людях. Главными для нее были честность, порядочность, гражданское мужество, чувство благодарности. Федор Иосифович, при всем своем знании людей, был открыт и доверчив. Но, как правило, не ошибался в своих суждениях о людях. Недаром так много прекрасных людей окружали семью Вольфсонов всю жизнь (Сонюшкин, Коган, Архангельская и др.). А те, в ком он обманывался (таких было немного), переставали для него существовать. Он мог с ними общаться, работать, встречаться, но они были как бы вне его.

А вот еще одно воспоминание, связанное с дорогим именем Вольфсона. 1953 год, Восточное Забайкалье, рудник Кличка. Лена Троицкая, Володя Гуреев и я – студенты МИЦМиЗа, и Римма Варюхина (МГУ) под началом Вари Архангельской открываем новое свинцово-цинковое рудопроявление и единодушно называем его Файтеловским. Дело в том, что Федор Иосифович по паспорту не Федор, а Файтель. Это часто приводило к досадным недоразумениям. Строгий страж на проходной, сличая данные паспорта и пропуска, находил несоответствие и не пускал Федора Иосифовича на совещание в закрытое (засекреченное) учреждение. По случаю открытия месторождения мы устроили большой праздник. И сейчас мы не перестаем надеяться, что когда-нибудь открытое нами месторождение будет достойно имени нашего любимого учителя.

Летом 1973 года я с отрядом летел в Читу. В аэропорту с радостью увидел Федора Иосифовича. Полетели вместе. В Чите Федора Иосифовича встретила машина, и он радушно предложил всех нас подвезти в город. Погода была слякотная, дорога грязная, вся в рытвинах. Машину занесло, и мы намертво застряли. Делать нечего, все стали дружно толкать машину, в том числе и Федор Иосифович. Ему было уже далеко за шестьдесят, он был известным всему Союзу геологом, руководителем крупнейшей экспедиции, лауреатом Ленинской премии, профессором и т.п. Без лишних слов, в хорошем “начальственном” костюме, он стал помогать нам. Все порядком попыхтели, перепачкались, но машину выкатили на ровное место. Много ли найдется в наше время начальников, спокойно, без суеты и шума помогающих делать грязную полевую работу? А Федор Иосифович делал. И ни тени зазнайства и самолюбования. Естественность всегда и везде, при всех обстоятельствах.

Я наблюдал многих “великих ученых” в домашней обстановке. Когда такой ученый творит в своем кабинете – все домашние замирают. Мертвая тишина. А у Федора Иосифовича в его комнате-кабинете дым коромыслом. Дети (трое сыновей) чуть ли не на голову лезут. А Федор Иосифович сидит себе за письменным столом, пишет статью, правит чью-либо диссертацию и благодушно посмеивается.

Какое это было счастье, когда в начале пятидесятых семейство Вольфсонов переехало из коммуналки в большой красивый дом на Калужской, в отдельную квартиру с ванной и кухней. Тогда это было несусветной роскошью. И когда бы я ни приходил в гости, радушные хозяева тут же предлагали принять освежающий душ, а затем приглашали за стол. Трапезы были очень скромными. Федор Иосифович зарабатывал не так уж много, а семья большая, много родственников, помочь всем надо. Гостеприимство и искренность были основными чертами семейства Вольфсонов. Это распространялось не только на родных и близких, но и на всех заезжих. У Федора Иосифовича было много друзей и учеников в Средней Азии и на Кавказе. Некоторые привозили с собой фрукты, коньяк. Сам Федор Иосифович был равнодушен к горячительным напиткам, а вот я и старшие сыновья (Алик и Ефим) потихоньку “припадали к источнику”. Федор Иосифович делал вид, что ничего не замечает, а только изредка, посмеиваясь, спрашивал: “...не вредно ли?”.

Федор Иосифович был скромнейшим из скромнейших, честнейшим из честнейших людей, которых я встречал в жизни. Приведу два примера.

Первый – профессор Смольянинов до войны, просматривая образцы музея МГУ, обнаружил в одном из них шеелит. Приехав в Среднюю Азию на Такели, он обратился к Федору Иосифовичу с просьбой пройти шурф на Чорух- Дайроне. Федор Иосифович организовал работу, открыл богатейшую вольфрамоносную жилу, подсчитал запасы. Это было сделано во время войны, когда страна очень нуждалась в этом металле. Как видно из воспоминаний, Федор Иосифович всюду и везде подчеркивает первооткрывательство Смольянинова. Перечисляет всех, кто принимал участие в разведке месторождения – канавщиков, взрывников, шурфовщиков, а о себе лишь вскользь, между делом.

Другой пример. 1948 год. Я школьник-радиометрист, совершенно случайно обнаружил в одной из жил Табошара высокую активность. Дело случая. Моя роль минимальная. Тем не менее, Федор Иосифович постоянно подчеркивал это мое “достижение” и перечислял всех тех, кто документировал и исследовал эту жилу. И ничего о себе.

Иное дело, если обратиться к окружающим нас действительным начальникам разных рангов. Им нет числа. Любая статья, книга, достижение – они первые соавторы, хотя, как правило, не имеют к делу никакого отношения. Не говоря уже о собственном материальном вознаграждении. Знамение нашего времени: “Я начальник – ты дурак…”. Следует с грустью признать, что Федор Иосифович Вольфсон – редчайшее исключение.

При всех своих заслугах Федор Иосифович не удостоился стать ни академиком, ни даже заслуженным деятелем науки. С таким характером и отношением к делу в то время, как, впрочем, и в настоящее, редко кто удостаивался этих званий. Здесь необходим политес, который напрочь отсутствовал у Федора Иосифовича. Всем хорошо известна “Война” Федора Иосифовича с всесильным академиком В. И. Смирновым. Дело было не только в научных расхождениях, оно лежало гораздо глубже – в восприятии добра и зла. Федор Иосифович в этом отношении был неумолим. В. И. Смирнов и его сподвижники занимали все высокие посты в Академии и других высоких инстанциях – комиссиях по премиям, ВАКе, ЦК и др. Федор Иосифович терпел массу неудобств, лишений, но оставался твердым в своих убеждениях: черное –  это черное, а белое – это белое.

А вот любви и уважения от многих, встретившихся на его пути, он чувствовал немало. Дом его, несмотря на тесноту, всегда был полон родственников и учеников, детей и просто знакомых. Федор Иосифович и Ирина Николаевна всем помогали: устраивали на ночлег, определяли на работу, в аспирантуру, в школу, что-то покупали, посылали. Хлопоча о своем родном колхозе в Белоруссии, Федор Иосифович писал письма в ЦК, обращался к члену Политбюро Мазурову и другим. Получал отповеди, но все же добивался своего и отправлял к землякам отписанные им комбайны и трактора, грузовики и пилорамы. И земляки не забывали добро. Федор Иосифович очень гордился званием “Почетного колхозника”. “Такого, – говорил он, – нет ни у одного геолога в мире! “.

После окончания института мне пришлось два года отслужить в армии, в авиации, в должности воздушного стрелка-радиста. Федор Иосифович не забыл своего ученика, регулярно присылал книги по геологии, довольно ценные издания из личной библиотеки. Старался, чтобы вынужденный перерыв не сказался на моих геологических знаниях.

Однажды меня вызвали в штаб к самому командиру дивизии, Герою Советского Союза генералу Живолупу. Это было необычно. В большом кабинете я, рядовой, вытянувшись стоял перед грозным генералом, ожидая наихудшего. А он благодушно посмотрел на меня, предложил сесть и указал на письмо, лежащее перед ним: “Получил письмо от старого заслуженного профессора. Он заботится о своем ученике. Просит меня, если можно, помочь. Чувствуется, что пишет очень хороший человек, раз не забывает своих. Если что-нибудь понадобится, прошу сразу лично, а не по команде, обращаться ко мне.” Уважительное письмо генерала Живолупа к Вольфсону с перечислением всех званий и регалий до сих пор хранится у меня в шкатулке. После окончания службы в армии и получения офицерского звания мне предлагали учиться в военной академии на весьма выгодных условиях. Но я вернулся в геологию на должность младшего научного сотрудника с окладом сто двадцать рублей и ничуть об этом не жалею. Недаром у Федора Иосифовича столько искренних друзей во всех отраслях жизни. Это видно даже из прочтения его “Воспоминаний”, в которых упоминаются десятки людей, с ним связанных случайной встречей или работой в каком-нибудь из уголков нашей страны. Геологи, чабаны, рабочие, шоферы, колхозники, руководители производства, военные – кого тут только нет.

Закончив институт, мы разлетелись по всему свету, работая в науке и производстве. Федор Иосифович никого не забывал и готов был прийти на помощь по первому зову. Я работал в другом институте, в другой тематике, но постоянно обращался к нему за советом. Федор Иосифович далеко не всегда был согласен с моими научными изысканиями и выводами. Тем не менее всегда был готов помочь; не препятствовал, не ломал, а старался понять, принять мою точку зрения. “Как говорил мой учитель Заврицкий, – шутил он, – науку толкаю я и мои ученики”.

Последние годы жизни Федора Иосифовича были трудными. Верной его опоры, Ирины Николаевны, уже не было в живых. Мучали и разные болезни. Но он не сдавался. В виде тренировки пешком после работы брел с Полянки домой на Калужскую. Жара, автомашины, в руках огромный тяжелый портфель, набитый рукописями и диссертациями. “Надо торопиться, успеть, мало времени”, – повторял он.

Как всегда был участлив, внимателен, полон благожелательства.

Каждый раз, собираясь на встречу выпускников потока РМ-49 МИЦМиЗа, мы, сокурсники, уже старые, лысые и седые, поднимаем неизменно тост за чудесного человека, великого труженика, дорогого нашего учителя Федора Иосифовича Вольфсона, своим примером учившего нас жизни и работе.

Когда я познакомился с Федором Иосифовичем, ему было сорок лет, мне шестнадцать. Сейчас мне шестьдесят семь. Я благодарю судьбу, которая дала мне возможность в течение многих лет близко общаться с ним дома и на работе и быть участником его путешествий.