Норильск

В ленинградском райкоме комсомола нас уверяли, что строительство Норильска — это комсомольско-молодежная стройка, что мы едем на пустое место и должны быть горды, что на вечной мерзлоте за 69-й параллелью, в продуваемой холодными ветрами тундре мы построим город. Я до поры до времени была глубоко убеждена, что Комсомольск-на-Амуре и Магнитогорск построили молодые комсомольцы-энтузиасты, а не заключенные, страдающие от дикого холода и недоедания, подгоняемые автоматами и злыми овчарками.

Норильск возник перед глазами, как одна из сказок Шахерезады. Способствовала этому и чудесная, солнечная, теплая погода. Я поняла, что с мечтой о жизни в палатках придется распроститься. Настоящий город — похож чем-то на Ленинград. В центре — драматический театр, ювелирный магазин, ресторан «Таймыр», прямые чистые улицы, к городу примыкал небольшой парк с заполярными березками и кустами и всеми необходимыми для парка атрибутами. Вокруг же города дымили многочисленные трубы заводов и фабрик, перерабатывающих чуть ли не всю таблицу Менделеева.

Нас поселили в общежитии по адресу Заводская, № 26. Общежитие находилось в стороне от центра города — Старый город. Напротив нашего общежития, через дорогу, находился дом культуры, назывался он ДИТР (Дом инженерно-технических работников), построенный заключенными, в нем играл оркестр, но уже из бывших заключенных, куда почти каждый вечер, освоившись в новой обстановке, мы бегали на танцы. Впервые в жизни я стала жить в общежитии. Наконец-то у меня появилось жилье. В комнате было пять кроватей. Возраст моих соседок — от 18 до 22 лет. Трое из Ленинграда, двое из Кронштадта. Из Кронштадта приехала целая группа девочек, воспитанниц детского дома.

Из них выделялась Верочка Смирнова, веселая, жизнерадостная, умница. Женственность — это тоже врожденный талант, и Верочка обладала им в полной мере. Она родилась в Ленинграде в 1939 году. Мама у нее была балерина, отец — художник. Но в Великую Отечественную она осталась круглой сиротой, потеряв в блокаду родителей, и ее забрали в детский дом. Она прекрасно рисовала, была всегда доброжелательной и отзывчивой. В Норильске она работала в бригаде, которая копала траншеи на улице и прокладывала какие-то трубы и в мороз и в пургу. Ходила зимой, как и все мы, в овчинном полушубке, но улыбка не сходила с ее лица. Она дружила с Люсей, девочкой тоже из детского дома. Люся была очень тихой, интеллигентной, маленького роста, хрупкой девочкой в больших очках, мне казалось, что ей не больше 15 лет. Верочка рассказала, что ей уже 18 лет, что она тоже круглая сирота, но когда ей было 14 лет, ее изнасиловал родной дедушка. Я чуть в обморок не упала от такого известия, впервые в свои 22 года я узнала, что бывает и такое. Люся родила сына, его звали Дима, ему уже тогда исполнилось четыре года, она оставила его у родственников, а сама приехала в Норильск на заработки и вместе с Верой киркой долбила мерзлую землю. И сколько еще таких историй.

По приезде нас всех распределили на подсобные работы, так как ни у кого из нас не было соответствующих специальностей, с окладом в 70 рублей. Конечно, гроши, но мы и не умели ничего делать. Все мы, живущие в одной комнате, решили питаться вместе, собра-

ли необходимые деньги на питание и зажили дружной коммуной. Но потом оказалось, что не совсем дружно, иногда одной девочке присылали из дома какие-то посылочки с едой, которой она ни с кем не делилась и ела в уголке, отвернувшись от всех.

Однажды в нашем общежитии появилась высокая, красивая, стройная блондинка с природно пепельными волосами и зелеными удлиненными глазами. В то время она единственная, в отличие от нас, не носила ватных брюк и телогреек, так как работала воспитательницей в детском саду, чему я втайне завидовала, — она работала в теплом чистом помещении. Совсем юная, она казалась мне ровесницей, так как не по годам была серьезной и деловой. Спустя какое-то время ее статус повысился, она стала заведующей, и в дальнейшем детский сад, которым она руководила, всегда по показателям выходил на первое место в городе. Кроме деловых качеств, она оказалась и настоящим человеком в вопросах дружбы, любой помощи. Зовут ее Рая Федосеева, и живет она сейчас во Владимире. Получается, что мои норильские друзья оккупировали так называемое «Золотое Кольцо России» — Рая во Владимире, Володя Ташевский (о нем ниже) под Угличем, Нина Григорович под Ростовом Великим.

Как только мы приехали, к нам в общежитие стали приходить вербовщики с разных заводов или строительных контор, чтобы отобрать нужных для них людей. Так я попала с небольшой группой в ремонтно-строительный цех никелевого завода. Нам выдали рабочую одежду с рукавицами, на зиму шикарные белые, очень теплые овчинные полушубки, валенки, и мы вышли на работу. Мастер нас привел в пустующее помещение, где с потолка что-то капало, и сказал, что мы будем выкладывать полы метлахской плиткой, чтобы капающая сверху, через потолок, какая-то химическая жидкость не разъедала полы. Никогда никто из нас этим не занимался, но мы ползали по полу, сверху, уже не на пол, а на наши головы, капали ненужные производству остатки таблицы Менделеева. Но никто не облысел почему-то. Мастер был молодым, но вредным, из местных, наверно. Он презирал всех комсомольцев-энтузиастов, недоплачивал деньги. Подумаешь — приехали тут с материка! Тоже мне

строители! И ненавидел нас. Но зато после работы мы были свободны. В общежитии на первом этаже располагалась большая ванная комната, в которой в ряд стояло несколько ванн, штук шесть; когда-то, наверно сто лет назад, ванны были наверняка белыми, но при нас они были коричневого цвета от ржавчины, но где-то надо было приводить себя в порядок. И в этом уголке цивилизации приводило себя в порядок и занималось стиркой все двухэтажное общежитие. Затем после работы мы направлялись в город, солнце заходило поздно, и в нашем распоряжении был весь долгий вечер. Мы бродили по красивым улицам, не ведая тогда того, что он был, по выражению старожилов, «построен на костях заключенных». Позже я просветилась.

Появились новые знакомые. Зимой, когда из-за мороза не высунешь носа на улицу, приходили в гости ребята из мужских общежитий, мы их поили чаем, никто не пьянствовал, и отношения были дружескими. Наверно, просто было такое время. В Норильск прибывало новое пополнение, появились москвичи. В общежитии поселилась москвичка Женя Егунова, хорошенькая, очень аккуратная и со вкусом одетая. Ей было 24 года, работала она на стройке, по ее рассказам, приехала она не движимая энтузиазмом, а после неудачной любви к кинорежиссеру Юрию Чулюкину, чтобы сменить обстановку. За ней стал ухаживать приходивший к нам в общежитие молодой врач из Москвы Дима Сегаль, в очках, серьезный не в меру, как мне тогда казалось. Сейчас мы с ним иногда перезваниваемся, а времени прошло уже больше 45 лет. Все у него в жизни было, был и Чернобыль, куда он направился как врач и который сказался на его здоровье. След же Жени затерялся тоже во времени, так же как и Верочки Смирновой, о чем очень жалею. Дима и Женя были чем-то неуловимо похожи друг на друга. Зимними вечерами очень часто бегали на танцы в ДИТР, где я много танцевала и тайно влюбилась в высокого стройного мальчика, который иногда приглашал меня на танец. В Норильск он приехал тоже по комсомольской путевке и тоже из Ленинграда, где учился в кораблестроительном институте, но не доучился. Танцевал он очень хорошо, и я, опять же тайно, млела в его танцевальных объятиях. Он, конечно, и не дога-

дывался об этом. Днем он сваривал на морозе какие-то трубы, гордясь каждым удачно заваренным швом. Это был Боря Колохин.

Прошло какое-то время, и я решила навестить своих родственников и познакомиться с дядей Валей, которого до этого никогда в жизни не видела. Кажется, они были рады; у него уже было три очаровательных ребенка, старший, Гера, учился в третьем классе. Дети всегда хороши. Я была у них несколько раз, но всегда уходила с каким-то камнем на душе. Дядю Валю постоянно «пилили» необразованная теща с молодой женой, — то он выпьет, то еще что-то. Запьешь от такой жизни. Серая, унылая жизнь. А дядя Валя был духовный, образованный человек, интеллектуал. К моему приезду в Норильск он уже жил на поселении без права выезда куда-либо, работая начальником планового отдела горстроя. Вырвался из Норильска только через двадцать лет.

Дяди Валин двоюродный брат, дядя Миша, Михаил Васильевич Ким, тоже был сослан в Норильск по одной и той же статье, и они, прибыв на место с первой партией заключенных, — «зэки-первооткрыватели», — вместе отбывали срок. Он тоже был женат, и у него родился в Норильске прекрасный сын Володя, будущий талантливый физик, умница и добрейшей души человек — иначе не скажешь. Когда я приехала в Норильск, Володя учился в девятом-десятом классе и дружил с Гошей Муравьевым. Гоша окончил операторское отделение ВГИКа и до сих пор работает на Первом телевизионном канале. Его отец, Дмитрий Муравьев, был начальником Норильского горстроя, да еще и интересным мужчиной, и поэтому многие норильские красотки были в него влюблены. Чуть позже он стал лауреатом Ленинской премии.

В отличие от дяди Вали, у дяди Миши после отбывания срока судьба сложилась творческая, удачная, открывавшая перед ним большие перспективы, и он не преминул этим воспользоваться. Дядя Валя был гуманитарий, а дядя Миша окончил Ленинградский строительный институт, учился в аспирантуре, и его профессия инженера-гидротехника пригодилась сразу же, как он прибыл в лагерь. Дядю Мишу назначили бригадиром строителей, и он основал для начала в Заполярье самую северную в стране мерзлотную стан-

цию. Недавно, читая мемуары Рины Зеленой, наткнулась на описание этой мерзлотной станции, которую она видела во время гастрольных поездок по Крайнему Северу. Вот что она пишет: «Едем смотреть мерзлотную станцию. Это научно-исследовательский институт Академии наук. Мы спустились глубоко вниз под землю по лестницам и туннелям, будто по замерзшим оранжереям. Потолки и стены покрыты кристаллами снежинок. Они образовывались здесь медленно от конденсации теплого воздуха, поэтому каждая снежинка достигает огромных размеров, величиной с блюдце, и выглядит как огромный замерзший цветок.

Вечная мерзлота, которая мне представлялась раньше просто как промерзшая земля, оказывается, лежит толстыми пластами льда в земле, слоями, как в «Раковых шейках»: слой льда — слой земли. Лед такой прочный и вечный, что в срезах туннеля лежит как стекло, и, когда трогаешь его, ощущаешь на пальцах плотность и сухость — не тает.

Когда вышли из института, то увидели табличку на углу: «Улица Большого театра». Итак, станция вечной мерзлоты помещается на улице Большого театра!»^*

У меня сохранилась статья из газеты, кажется это «Известия», автор — В. Лобанов. Привожу выдержки: «Пройдет 25 лет (со времени этапирования.— И. К.), и к проблемам мерзлотоведения широко обратятся научно-исследовательские институты в Москве и Якутске, они изучат опыт строительства города Норильска и Норильского комбината. Ким станет научным консультантом московского НИИ, не получив даже ученой степени. Его метод произведет технический переворот в наиболее трудоемкой части строительства на Крайнем Севере — нулевом цикле. Двадцать пять лет спустя появятся первые каменные дома в Магадане, а шахты Воркуты перестанут расползаться по швам. Двадцать пять лет спустя Норильск займет одно из первых мест в стране по комфорту жилых помещений, а сама проблема жилья уйдет в воспоминания. Пройдет чет-

верть века, а Ким все так же будет работать по девятнадцать часов в сутки...

Награжденный медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941 — 1945 г.г.» (странная награда! — И. К.), он получит еще орден Ленина и три серебряные медали ВДНХ СССР. За разработку и внедрение прогрессивных методов фундаментостроения на вечномерзлых грунтах при строительстве Норильского комбината и города [Норильска] М. В. Киму будет присуждена Ленинская премия 1966 года...

Он умер на работе, приехав в командировку в Красноярск на доклад. Тело привезли в Норильск и похоронили 9 сентября 1970 года».

Дяде Мише было 63 года. И опять горькое отступление, но уже сегодняшнего дня.

8 октября 2003 года умер Володя, дяди Мишин сын. Ему было 62 года. Такие люди, как он, должны жить на свете долго, здоровыми и радовать людей своим присутствием, а не умирать тяжело.

В Норильск постоянно прибывали партии молодых строителей со всего Советского Союза. Повсюду одна молодежь. Как грибы стали расти пятиэтажные дома из красного кирпича в центре города, наверно, по высоте такие многоэтажные дома в Заполярье были равнозначны нью-йоркским небоскребам. И первая заслуга в этом строительстве принадлежала Михаилу Васильевичу Киму. Он показывал мне кипу статей и журналов, переводных и не переводных, о нем, на разных языках и, конечно, был горд и рад. Так жаль, что он рано умер.