Лечебница обустраивается
Утром я не залеживался: встал с тяжелой головной болью и слабостью, от которой ноги не хотели двигаться, а руки шевелить пальцами. Что за оказия? И стало мне даже при дневном свете жутко. Голые стены в новых обоях, беленький потолок и чистенький, хотя и с облезлой краской пол вдруг представились мне наспех отремонтированной квартирой после грабежа и убийства в ней всей семьи. Пот и холод прошли у меня по коже. Преодолевая слабость, я кое-как оделся. Задохнулся; передохнул, пожалел, что нет оружия. Вдруг страшно стало: а если стук в дверь: «Отворяй!» Открою — и «во блаженном успении»!
Нет, так нехорошо. Никакое оружие не поможет, если собственная трусость пугает. Подхватил ведро с мусором — и черным ходом на двор.
Гулко и неровно спустился по лестнице, открыл выходную дверь — и на воздух. Стал на пороге, дышу. А в ушах кузнецы куют, в глазах круги вертятся, башка вот-вот разорвется.
— Ты что, Иван, белый как смерть? — глянул на меня проходивший дворник и приостановился. А я мычу, сам не знаю что.
— Должно, ты угорел, дружок! — И шасть наверх. Хоть и с трудом, я приволокся за ним. Степан — к печке, что в приемной. Заглянул в топку, тронул вьюшку в трубе.
— Так и есть, закрыта! Эх ты, голова! Хорошо, что не подох! — Он открыл одно окно, другое. Посмотрел другие печи. — Пущай окошки ветрюют. Пошли ко мне сидеть.
Но только мы спустились, во двор чужие люди пришли. Спрашивают доктора Аксанина лечебницу.
А Степан рубит:
— Такого нету.
— Как это нету, раз мы мебелю медицинскую и всякую приватную привезли! — пятерней вытер степенно нос главный из приезжих — бородатый, неторопливый, с бумагами и разговором.
— Сказано: нет, так нет! И катись, откудова взялся!
— Нет, Степан, погоди! — очухался я. — Кажись, это к нам. Записка есть? — обратился я к бородатому.
— На, гляди! Явственно выписано: доктору Аксанину в Молочном переулке, дом второй, седьмая квартира. И с разгрузкой.
Дальше я слушать не стал, побежал по черной лестнице наверх и широко распахнул дверь.
А по передней лестнице грузчики уже тащили в квартиру диваны, медицинский белый шкаф и всякое другое. Шкаф, железный, со стеклянной вставной стенкой, звякал о перила на поворотах. Бородатый откуда-то из середки начальственно кричал: «Тишей!», а подчиненные в ответ крыли его, почем зря: зачем взял такую «небесную» работу!
Но сквозь грохот матерной брани и стук кованых сапогов грузчиков я вдруг услышал снизу голос Аксанина:
— Осторожно, граждане, осторожно! Всю мебель пообиваете, а за нее хорошо заплачено!
— А нам что с того? — отозвался последний из грузчиков, несший на голове вверх ножками перевернутое кресло. — Ты лучшей сказывай: за доставку твово имущества на самое небо — поставишь? Нам ведь невдомек, когда соглашались, что медицина твоя под крышу забралась. Завсегда она снизу есть!
— Будет, будет, поставлю! — обещал доктор.
— А ну, ребята, гляди, чтоб в аккурат доставить! Магарыч будет! — гаркнул из-под кресла невидимый носчик.
И сразу на лестнице стало тихо: ни говора, ни ругани, ни стука о стенки и перила. Только ступеньки старенькие поскрипывали под тяжелыми сапогами носильщиков. И удивительное дело: ни одна дверь на лестницу не открылась, ни одна любопытная голова не выглянула ни разу, не поинтересовалась, не спросила, что несут. Вымороченный дом!
Три раза туда и назад проходили грузчики по лестнице. Все принесли, расставили, как надлежит, и стали: что дальше будет. Доктор обещание сдержал: магарыч отвалил не жалеючи. Грузчики «по-старорежимному», скинув шапки, поблагодарили доктора и с прибаутками загремели на улицу.
Перепало и Степану за помощь при переезде. Он с удовольствием подмигнул мне и по-хозяйски пошел черным ходом.
А в полдень принесли и прибили у парадной двери вывеску:
Лечебница для приходящих больных доктора Аксанина
Дальше следовало расписание, когда принимает доктор Аксанин и доктор имярек (фамилию его я не помню). Кажется, в нашу организацию он не входил, а по предложению доктора Аксанина за определенную мзду принимал в лечебнице настоящих больных.
Не успели прибить вывеску, как пришел пациент. Дверь ему открыл доктор Аксанин и сообщил, что прием начнется на следующей неделе. Больной стонал и жаловался, что у него «ужасно» болит живот. Пришлось его осмотреть и дать рецепт. Что-то подозрительно. Ничего серьезного у него не было. Больше интересовался, что да как. Кажется, убедился, что действительно открывается лечебница.
Целый день провозились мы в «медицинской». Ставили шкаф с инструментами и перевязочным материалом так, а стол этак и наобо-
рот. Наконец все стало сподручно. Разложили инструменты в шкафу, а на столик положили всякий материал и поставили бутылки с карболкой, сулемой и другими пахучими жидкостями. Все теперь выглядело по-настоящему. Как в амбулатории старого опытного врача: из шкафа, через стеклянную дверь, стали глядеть холодно и строго блестящие инструменты. И скоро запахло медицинскими специями.
Стол, диван кожаный, два стула, кресло — все подержанные, да не очень, вид имеют и знают себе цену. Лампу включили у стола. Светит, как солнце в ясный день. Мы с гордостью оглядели комнату.
Потом согрели на плите чайник. Попили, поели, что доктор принес. А там и вечереть начало. Аксанин спросил, есть ли у меня продукты на завтрак.
— Да вот пойду на Остоженку, запасусь чем-нибудь.
— Нет, вы отдыхайте. Я принесу. — И доктор исчез. Очень скоро он принес мне большой сверток с едой и ушел домой.
Я так подробно описал открытие лечебницы доктора Аксанина в Молочном переулке потому, что здесь была главная квартира нашей организации. Душой лечебницы был, конечно, доктор Григорьев (Аксанин). Я только помогал ему. Несколько раз к нам заглядывал Пер-хуров. Узнает, как идут дела, спросит, не звонил ли кто по телефону. И уйдет. Работы у него было выше головы.
Чтобы не быть голословным, приведу оценку деятельности лечебницы Б.В. Савинковым в его брошюре «Борьба с большевиками», изданной в 1920 году в Варшаве:
«Штаб Союза помещался в Молочном переулке. Точнее говоря, это была конспиративная квартира штаба. Собирались мы на общие заседания в других местах, и, кроме того, каждый из нас имел для свидания свою особую конспиративную квартиру. Но в Молочном переулке был истинный центр Союза. Доктор Григорьев открыл под чужим именем медицинский кабинет, куда ходили настоящие больные, но который посещали и все, кто имел надобность в штабе. Постоянно в кабинете дежурил кто-либо из начальников отделов, там же постоянно бывал полковник Перхуров, туда часто заходил и я. Спешные, не терпящие отлагательств дела решались в Молочном переулке, там уплачивалось жалованье, оттуда исходили все приказания текущего дня. Арестовать медицинский кабинет в Молочном переулке значило почти парализовать деятельность Союза» («Посев», июнь 1973 года, с. 52).