Арест

Был хмурый сентябрьский день. Я сидел на диване и читал «Мои скитания» Панаити Истрати. На душе было тревожно. Дней десять тому назад в обратился в военкомат, чтобы меня направили в действующую армию.

— Вы медик? — спросил меня усталый военный,— немецкий знаете;

— Да, в совершенстве.

— У вас есть братья и сестры?

—Нет.

— Значит вы у матери единственный?

—Да.

— Вы все хорошо обдумали?

— Да. Оставаться в городе тяжело, морально. Каждый видит во мне врага. Меня останавливают ежедневно по несколько раз и спрашивают документы. Видимо, слишком подозрительна моя внешность. Приходится постоянно таскать с собой кучу документов: паспорт, студенческий и профсоюзный билеты и т. д. На фронте проще. Там я могу на деле доказать, на чьей я стороне.

— Да, лицо ваше может вызвать подозрение. Пожалуй, и одежда,— военный улыбнулся. — Оставьте свой адрес, подумаем. Ответ сообщим в ближайшее время.

Моя мать, как и жена Мила, не знали об этом разговоре. Вряд ли они одобрили бы мой поступок. Пожалуй, для этого были основания. Куда спешить? Идти на войну никогда не поздно.

Комната в Москве, которую нам оставили родители Милы, была очень маленькая, не более двенадцати квадратных метров, и забита мебелью. Кроме дивана, кровати, стола и шифоньера порядочное место занимало пианино. Мила когда-то училась играть на нем.

Год тому назад ее родители поехали работать в Кавказский государственный заповедник, и Мила стала полновластной хозяйкой квартиры, точнее комнаты.

— Они чувствовали, что мы поженимся,— объяснила мне позже Мила, — и не хотели нам мешать.

Была, однако, еще одна причина. Константин Григорьевич Архангельский — отец Милы, в прошлом комбриг и бывший царский офицер, при Ягоде был осужден на пять лет и года два-три назад вернулся с острова Вайгач, где отбывал срок наказания. В Москве его не прописывали. Он работал где-то в Московской области, и довольно часто, правда, нелегально, жил в Москве. Долго так продолжаться не могло, и рано или поздно об этом узнала бы милиция. Последствия были бы весьма нежелательные. Вот поэтому родители Милы и поехали в заповедник.

Резкий звонок прервал мои мысли. Звонили дважды. Значит, мне. Я открыл дверь. Незнакомый мужчина спросил мою фамилию.

— Это я.

— Пойдемте со мной! — сказал он приказным тоном,— и захватите свой паспорт. А где ваша жена?

— На работе.

— Тогда берите и ее паспорт.

На улице было темно и как-то непривычно тихо. Кругом ни одного прохожего. Мы шли недолго, молча. Вскоре спутник мой остановился перед милицией.

— Обратитесь к начальнику,— сказал он,— у него узнаете причину вызова.

В помещении милиции было полно народа. В основном я заметил людей пожилого возраста. Они сидели на скамейках, стояли в проходах, и лица их были чем-то озабочены. Я слышал обрывки фраз, которые меня насторожили.

— У меня только фамилия немецкая.

— Я участвовал в гражданской, имею ранения и награды...

— А я не знаю даже ни одного немецкого слова... Начальник милиции сидел перед письменным столом и хмуро взглянул в мою сторону.

— Дайте паспорт,— буркнул он. Я дал ему свой паспорт.

— Вы обязаны покинуть Москву в течение 48 часов,— холодные глаза без выражения пронизывали меня.— Можете взять с собой багаж весом не более 200 килограммов.

— Подождите,— прервал я его,— как же так? Через две-три недели я должен закончить институт, получить диплом.

— Ничего не знаю. Приказ есть приказ. Жена поедет с вами?

— Этого я вам не могу сказать. Я должен ее сначала спросить.

— Ее паспорт у вас?

— Да.

— Дайте его сюда и ждите в коридоре. Меня вызвали минут через пять.

— Годен только для Карагандинской и Кзыл-Ординской областей Казахской ССР.

— А может быть, мне все-таки разрешат закончить институт? — обратился я к начальнику.

— Вам уже сказали, что приказ есть приказ. Сейчас война. Можете идти.

Первый человек, которого я встретил на улице, остановил меня, подозрительно оглядывая с ног до головы. Было довольно прохладно, и я надел очень теплый и нарядный норвежский свитер, который его, видимо, смущал.

— Гражданин, покажите ваши документы!

Я предъявил свой паспорт.

— Немец?

— Да.

— Сразу угадал. По морде. Студент?

— Да.

Он посмотрел на фотокарточку, потом на меня, проверил прописку.

— Ладно, идите,— сказал он огорченно, вероятно, жалея, что я не диверсант.

Около моего дома шел патруль. Проверяли затемнение окон. Я поднялся по скрипучей деревянной лестнице и открыл наружную дверь. В коридорчике гудел примус — варился суп. Значит, Мила была дома. Тихо вошел в комнату. Жена как раз накрыла стол. Мы обнялись.

— Откуда это ты идешь? — спросила она удивленно.

Я рассказал ей коротко обо всем, что произошло в этот вечер.

— Не везет нам с тобой,— сказала она задумчиво.— Только начали жить. А может быть, так и лучше. Казахстан — это не фронт, где каждый день убивают. Интересно, всех ли немцев высылают?

— Не знаю.

— У меня предложение. Давай зайдем на минутку к соседям. Они тоже немцы.

Знакомые Милы — очень интеллигентные пожилые люди жили в доме напротив. Квартира оказалась большая, богато обставленная: старинная мебель, ковры, мейссенский фарфор, кузнецовские сервизы, на стенах картины, множество безделушек из слоновой кости, дерева, бронзы...

Хозяева встретили нас совершенно растерянные.

— Вас тоже высылают? — спросили они.

— Да.

— А мы сейчас сидим и спрашиваем друг друга, что делать? Мы люди уже старые, всю жизнь прожили в Москве. Что же будем делать в Казахстане? А вещи? С ними связана вся наша совместная жизнь. Все эти картины, ковры, предметы старины были нами собраны за многие годы. Как же сейчас расстаться с ними?

Да, у них положение было значительно хуже, чем у нас. Мы все-таки были молоды и здоровы. А вещи? Пожалуй, лишь одно пианино имело какую-то ценность.

Мы вернулись в свою комнату, сели на диван и начали размышлять.

—Обязательно надо захватить палатку,— предложил я.— А вдруг будет плохо с жильем. Спальники у нас есть. На первое время достаточно.

Мила плохо слушала меня и, видимо, думала о своем.

— Завтра надо пойти на работу и уволиться,— сказала она,— да и тебе придется идти в деканат и забирать документы.

УКАЗ

Президиума Верховного Совета СССР «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья»

По достоверным данным, полученным военными властями, среди немецкого населения, проживающего в районах Поволжья, имеются тысячи и десятки тысяч диверсантов и шпионов, которые по сигналу, данному из Германии, должны произвести взрывы в районах, населенных немцами Поволжья.

О наличии такого большого количества диверсантов и шпионов среди немцев, проживающих в районах Поволжья, советским властям никто не сообщал, следовательно, немецкое население районов Поволжья скрывает в своей среде врагов советского народа и Советской власти.

В случае, если произойдут диверсионные акты, затеянные по указке Германии немецкими диверсантами и шпионами в республике немцев Поволжья или в прилегающих районах, случится кровопролитие, и Советское правительство по законам военного времени будет вынуждено принять карательные меры против всего немецкого населения Поволжья.

Во избежание таких нежелательных явлений и для предупреждения серьезных кровопролитий Президиум Верховного Совета СССР принял необходимым переселить все немецкое население, проживающее в районах Поволжья, в другие районы с тем, чтобы переселяемые были наделены землей и чтобы им была оказана государственная помощь по устройству в новых районах.

Для расселения выделены изобилующие пахотной землей районы Новосибирской и Омской областей и Алтайского края, Казахстана и другие соседние местности.

В связи с этим Государственному Комитету Обороны предписано срочно произвести переселение всех немцев Поволжья и наделить переселенцев — немцев Поволжья землей и угодьями в новых районах.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР

М. Калинин

Секретарь Президиума Верховного Совета СССР

А. Горкин

№21-160

28 августа 1941 г

ПРИКАЗ

народного комиссара по проведению операции по переселению

немцев из гор. Москвы и Московской области

001237 8/д сентября 1941 г. гор.Москва

Во исполнение постановления Государственного Комитета Обороны о переселении немцев из гор. Москвы и Московской области, провести следующие мероприятия:

1. Операцию начать 10 сентября и закончить 15 сентября 1941 года.

2. Проведение операции возложить на начальника Управления НКВД по Московской области — старшего майора государственной безопасности тов. Журавлева и начальника 2-го управления НКВД СССР комиссара государственной безопасности 3 ранга тов. Федотова.

3. Операцию провести, руководствуясь прилагаемой к настоящему приказу инструкцией.

4. Для обеспечения эшелонов с переселенными в пути следования войсковым резервом, генерал-майору Апполонову выделить в распоряжение начальника УНКВД по Московской области тов. Журавлева 4-х командиров среднего начсостава в качестве начальников эшелонов и 4 команды красноармейцев по 21 чел. в каждой.

5. Тов. тов. Журавлеву и Федотову состоящий на оперативном учете УНКВД антисоветский и сомнительный элемент арестовать, а членов их семей переселить в общем порядке.

6. Начальнику Транспортного управления тов. Синегубову обеспечить своевременную, по графику, подачу вагонов под погрузку и проведение эшелонов к месту назначения.

Народный комиссар внутренних дел Союза ССР

Л. Берия

Из справки Отдела спецпереселений НКВД СССР о переселении граждан немецкой национальности (на 28 октября 1941 г.)

Из республики немцев Поволжья операция по переселению закончилась 20. IX. 1941 г. Подлежали переселению 438280 чел. Из Москвы и Московской обл.— 8640 чел. (15 сент. 1941 г.) ... Всего подлежало переселению немцев 872670 чел. Переселено на 15 октября 1941 г.— 749613 человек.

Утром поехал в институт. Погода была мрачная и холодная. Мрачно было и на душе. Люди ходили по улице озабоченные, с утомленными лицами. Все куда-то спешили. Многие несли вещмешки, рюкзаки, баулы, чемоданы. Окна домов были заклеены накрест бумагой, перед магазинами лежали мешки с песком. Плакаты призывали быть бдительным, беспощадно уничтожать врагов, рассказывали о зверствах фашистов, предупреждали болтунов.

В деканате меня встретили сочувственно.

— Я думаю, что вам дадут все необходимые документы,— успокаивала меня секретарша.— Посидите здесь немного, я поговорю с деканом. Прошло минут десять. Дверь, ведущая в коридор, открылась.

— Вас вызывают в соседнюю комнату,— обратилась ко мне миловидная студентка четвертого курса.

Я вышел из деканата, остановился перед дверью незнакомой мне комнаты и постучал.

— Войдите! — услышал я глухой голос. В конце узкой, длинной комнаты за письменным столом сидел человек в штатском.

— Садитесь,— обратился он ко мне.

В его руках я увидел бумагу, которая, видимо, имела отношение ко мне.

— Мы изменили свое решение в отношении вас,— сказал он.— Читайте! Я обрадовался. Наверно, оставили в Москве, чтобы дать возможность закончить институт. Бумага, однако, оказалась совершенно иной, чем я предполагал. Это был ордер на обыск и арест.

— Поняли? — спросил человек в штатском.

—Да.

— Тогда пойдемте.

Около института нас ожидало такси. Шофер был не один. На заднем сидении я заметил человека в штатском, рядом с которым меня посадили. Мы ехали ко мне домой.

Мила, к счастью, уже вернулась с работы. Я стал объяснять причину появления незваных гостей, но она остановила меня.

— Мне все известно, Гарри. Они уже были здесь. Мы сели на диван, а люди в штатском начали обыск.

— В первую очередь надо тебе идти в милицию,— посоветовал я жене,— обстоятельства изменились, и тебе незачем ехать в Казахстан. Ты не немка.

— Это, конечно, так,— ответила она,— но милиция может думать по-другому. Печать уже стоит в паспорте.

— Разговоры! — прервал нас один из штатских,— говорить запрещается.

— Не имеете права,— возмущалась Мила.— Вы не можете лишать меня возможности поговорить с мужем перед расставанием.

Штатские почему-то замолчали и продолжали обыск, пригласив соседку в качестве понятой. Они работали, не спеша, и очень тщательно осматривали каждую вещичку, каждую коробку, каждую бумажку. Перебирали аптечку, грязное белье, мою коллекцию почтовых марок и монет, тетради со стихами. В туалет меня сопровождал один из штатских и терпеливо караулил у двери.

В шкафу нашли карту генерального штаба, как на грех западной границы, и положили ее на стол.

— Это моя карта,— объяснила Мила.— Я картограф и работаю в издательстве «Большой атлас мира».

— Разберемся, а пока мы ее конфискуем,— ответил сотрудник НКВД, возрастом постарше.

Я мечтал сейчас лишь об одном, чтобы пришла мать. Меня ожидали тяжелые испытания, которые, возможно, не удастся преодолеть, и хотелось проститься с ней.

Раздался звонок. Мила открыла дверь, и, к моей радости, на пороге появилась мать. Она далеко не каждый день навещала нас, но, видимо,

какое-то шестое чувство подсказало ей прийти именно в этот день. Она все поняла без слов. Опыт был. Всего три года прошло с того момента, когда арестовали ее братьев Степана и Эдуарда Аппингов, а также моего отчима Григория Александровича Раппопорта.

Сейчас мы уже сидели втроем на диване. Обыск подходил к концу.

— Собирайте вещи! — приказали мне,— и подпишитесь здесь,— мне вручили протокол обыска.

413

ПРОТОКОЛ

На основании ордера 3————————— УГБ УНКВД МО за № 413

oт 11 сентября 1941 г. произведен обыск /арест у гр. Левенштейн Г. Р.

в доме № 45 кв. № 8 по улице (село, деревня) 3. Мещанская ул.

При обыске присутствовала Волосова Адель Савельевна, проживает в кв. 7 данного дома.

Согласно данным задержан гражд. Левенштейн Генри-Ральф Рудольфов. 1918 г.

Взято для доставления в ... в 3 УГБ УНКВД МО следующее (подробная опись всего конфискуемого или реквизируемого)

1. Паспорт на имя Левенштейна за № Vlll-cy-700951

2. Удостоверение за № 50 выдано фрунз. р. ВК

3. Студенческий билет за № 1326

4. Зачетная книжка I. Медицинского института за № 1707

5. Разная переписка на нем. языке на 20-ти л.

6. Записки с адресами и телефонами 2 штук

7. Записная книжка с адресами и телефонами одна штука

8. Шесть листов на которых напечатано на машинке на немецком языке

9. Фотокарточки четыре штука

10. Топографические карты три штука

Обыск произведен сотрудниками Шерстнюк и А...

При обыске заявлена жалоба от Левенштейна

1. на неправильности, допущенные при обыске и заключающиеся по мнению жалобщика в ... не поступило

2. на исчезновение предметов, не занесенных в протокол, а именно ... нет.

Примечание: В квартире Левенштейна осталась проживать жена Архангельская Людмила и ее мать.

Запечатана / Распечатана Все взятое у гр-на Левенштейн с № 1 по № 10 опечатано сургучной печатью за № 26 УНКВД МО

Все заявления и претензии должны быть занесены в протокол. После подписания протокола никакое заявление и претензии не принимаются.

С запросами обращаться в бюро справок ... УГБ УНКВД МО по адресу Матросская тишина дом,

Все указанное в протоколе и прочтение его вместе с примечаниями, лицами, у которых обыск производился, удостоверяем

Обыскиваемого Генри Левенштейн

Задерживаемого

Подписи Представителя домоуправления Волосова А. С.

(в сельских местностях представители сельского совета)

Производивший обыск А... Ш...

Копию протокола получила Архангельская

11 сентября 1941 года.

Мила достала мой старый альпинистский рюкзак и начала укладывать его. Она ничего не забыла, что требуется для дальней дороги: постельные принадлежности, полотенца, теплое белье, рубашки, носки, норвежский свитер, мыло и т. п. И, конечно, деньги.

Настало время расставания — последние минуты перед поездкой в неизвестность.

— Не беспокойтесь,— сказал я, обращаясь к матери и Миле,— меня так быстро не поломают. Я выдержу. А к тебе, Мила, одна просьба,— это я уже говорил тихо, только для нее,— жди меня не больше трех лет. Если я не вернусь — считай себя свободной.

— Буду тебя ждать и больше, если ты только вернешься ко мне,— ответила она.

Я понял, что она имела в виду. Мила была на три года старше меня, и эта разница в возрасте беспокоила ее всегда.

— Конечно, я вернусь к тебе.

Мать перекрестила меня. Насколько я помню, впервые. Это была ее последняя надежда. В те годы я не знал, что такое слезы, но в этот момент с трудом сдержал их.

И вот я надел свой старенький рюкзак и медленно спустился по ветхой лестнице. Внизу на секунду остановился. Когда мы еще не были женаты, то часто стояли здесь в ненастную погоду и целовались. Времена были тяжелые, и купить что-либо, особенно из одежды, было почти невозможно. Еще хуже дело обстояло с обувью. Мои полуботинки были дырявыми, а ноги в дождь всегда мокрые. Поэтому в слякотную осень мы скрывались здесь под лестницей, где всегда было сухо, да еще темно.

В такси меня посадили в середину, как арестанта, и, пока ехали, хватило времени на размышления. Я не очень удивился, когда арестовали, и не потому, что чувствовал за собой какую-то вину. Просто обстановка была такая.

В 1938 году я присутствовал при аресте дяди Степана, а когда на следующее утро прибежал к матери, то узнал, что в эту же ночь забрали и отчима. Оба были честнейшими советскими гражданами, и если у кого-то еще были кое-какие буржуазные взгляды, то не у них, а у меня.

Невольно вспомнил русскую пословицу — от тюрьмы да от сумы не зарекайся! Да, в нашей стране проще простого оказаться в тюрьме, и

совсем не обязательно для этого совершать преступления. Сейчас я испытывал даже чувство гордости, что удостоился чести оказаться за решеткой. Раз там находились не только мои близкие, но и овеянные славой полководцы, латышские стрелки, старые большевики ... значит, это было почетно.