Диакон Сергий Трубачёв

Отец Сергий Трубачёв (Сергей Зосимович Трубачёв) происходил из рода потомственных священнослужителей Архангельской епархии. Он родился 26 марта 1919 года в селе Подосиновце в семье протоиерея Зосимы Васильевича Трубачёва, впоследствии расстрелянного в феврале 1938 года в Бутове, и его супруги Клавдии Георгиевны, урожденной Санковой. По примеру отца Сергей с юных лет пел в церковном хоре и прислуживал в алтаре. В 1926 году отец Зосима отправился в Саровскую обитель и Дивеево поклониться преподобному Серафиму и взял с собой восьмилетнего Сережу. Эта поездка оставила в его душе неизгладимый след. С 1932 года семья репрессированного отца Зосимы поселилась у родственников в Сергиевом Посаде. Это имело промыслительное значение в жизни Сергея - с тех пор его судьба была неразрывно связана с этой твердыней русского Православия и незримое заступничество преподобного Сергия Радонежского хранило его на всех жизненных путях и перепутьях для будущего служения Церкви Божией.

В 1936 году Сергей Трубачёв поступил в Музыкальное училище имени Гнесиных, но учеба была прервана призывом в армию и войной. Всю Великую Отечественную войну Сергей воевал артиллеристом на Белорусском фронте, участвовал в освобождении Смоленска, Минска, Витебска, штурме Кенигсберга. За боевую доблесть был награжден орденами и медалями.

После войны С. 3. Трубачёв продолжал учиться. В 1950 году с отличием окончил теоретический факультет Музыкально-педагогического института имени Гнесиных, а в 1954 году, тоже с отличием,— оперно-симфоническое отделение Московской государственной консерватории (по классу профессора А. В. Гаука).

Дирижерская деятельность С. 3. Трубачёва началась еще в годы учебы в Сергиевом Посаде. Он руководил хором, созданным при местном оптико-механическом заводе. Вскоре хор выступал уже вполне на профессиональном уровне. По окончании консерватории - работа в Карелии, где в 1957 году ему было присвоено звание заслуженного деятеля искусств Карельской ССР. Сергей Зосимович был главным дирижером симфонического оркестра Карельского радио и телевидения, председателем Карельского отделения Хорового общества, создал Петрозаводскую хоровую капеллу, осуществил фондовые записи произведений карельских композиторов.

С 1961 года С. 3. Трубачёв преподавал на кафедре оркестрового дирижирования в Государственном музыкально-педагогическом институте им. Гнесиных, в 1967 году был назначен заведующим кафедрой. В 1973 году С. 3. Трубачёву присвоено ученое звание доцента, в 1978-м он - исполняющий обязанности профессора. За годы преподавания он воспитал около 30 выпускников, внес ценный вклад в теоретическое обобщение педагогического опыта воспитания оркестровых дирижеров. С. 3. Трубачёв автор целого ряда статей, посвященных дирижерскому мастерству, теории и истории дирижерского искусства, а также учебных программ и методических пособий по дирижированию.

Его должность явно не соответствовала обширным познаниям и авторитету как дирижера и педагога. Причина была проста: он был верующим и беспартийным. Впрочем, и формулировка «сын врага народа» могла всплыть в любой момент.

Однако вряд ли кто из сотрудников института догадывался, что обширная музыкально-педагогическая деятельность С. 3. Трубачёва и тем более служебное положение занимали далеко не главное место в его душе. Поэто-

му уход на пенсию в 1980 году был воспринят сотрудниками с недоумением. На самом же деле именно с 1980 года, когда С. 3. Трубачёв безвыездно поселился в Сергиевом Посаде, начался расцвет не только его духовной жизни, но и творчества.

С Сергиевым Посадом была связана вся его жизнь.

В 1946 году он вступил в брак с дочерью о. Павла Флоренского - Ольгой. Промыслом Божиим этот брак был предварен в 1917 году знаменательным событием: Таинство Брака над родителями Сергея Зосимовича совершил священник Павел Флоренский. В том же 1946 году молодые супруги Сергей и Ольга Трубачёвы участвовали в восстановлении Троице-Сергиевой Лавры. Сергей Зосимович был близок со многими людьми, пережившими страшные годы гонений на Церковь и закрытие Лавры. В его жизни как бы соединились две эпохи Сергиева Посада - эпоха гонений и эпоха возрождения церковной жизни. Поэтому каждая церковная служба воспринималась им как дар Божий, взывающий и об ответном даре верующего сердца. Естественно поэтому было для Сергея Зосимовича внести свои музыкальные способности и дарования в церковную сокровищницу во славу и благодарение Богу. Он установил творческие связи с хорами Троице-Сергиевой Лавры и Московской духовной академии.

С. 3. Трубачёвым созданы многочисленные церков-но-певческие произведения, сделаны гармонизации монастырских и древнерусских распевов, которые органически вошли в ткань богослужения. Творчество Сергея Зосимовича наряду с произведениями признанных мастеров церковной музыки заняло заслуженное место в репертуаре хоров Троице-Сергиевой Лавры, руководителем которых и ныне является профессор Московской духовной академии, насельник Лавры архимандрит Матфей (Мормыль), хоров Московской духовной академии и ее Регентской школы, Санкт-Петербургского подворья Валаамского монастыря, Свято-Данилова и Новоспасского монастырей Москвы, московских храмов, а также хоров в различных епархиальных центрах - Харькове, Иванове и других. Особо следует сказать о творческом содружестве Сергея Зосимовича и архимандрита Матфея. Отец Матфей был первым слушателем, строгим рецензентом и исполнителем

большинства произведений С. 3. Трубачёва. В то же время Сергей Зосимович, прослушав хоровое исполнение произведения и будучи сам опытным педагогом и дирижером, давал советы регенту и хору в отношении исполнительской культуры. В их взаимообщении проявлялись черты соборного церковного творчества, оно приносило обильные плоды. Не только обогатился и стал особенно выразителен репертуар хора Троице-Сергиевой Лавры, но под влиянием репертуара несколько изменились и обрели завершенность некоторые чинопоследования (Пассия, Погребение Пресвятой Богородицы, Царские часы, Утреня Великой Пятницы).

При участии С. 3. Трубачёва Издательский отдел Московского патриархата подготовил и издал в качестве приложений к богослужебным книгам соответствующий нотный материал: Триодь Цветную и Постную, Чиновник архиерейского служения, Октоих, Ирмологий (материал, собранный по Минеям, издан не был). С. 3. Трубачёв участвовал и в новом для середины 1980-х годов деле издания нотного материала в «Журнале Московской патриархии», публикуя в числе прочих и свои произведения. Кроме того, в том же журнале был опубликован ряд статей С. 3. Трубачёва по вопросам церковной музыки и колокольного звона.

С. 3. Трубачёв принимал большое участие в подготовке к изданию многих сочинений священника Павла Флоренского. Он посвятил его памяти написанные на основе изучения архивов отца Павла статьи: «Флоренский и музыка», «Флоренский и М. В. Юдина», «Флоренский и B. А. Фаворский», «Флоренский и М. В. Нестеров», «Сергиев Посад в жизни П. А. Флоренского». С. 3. Трубачёв участвовал в создании в Сергиевом Посаде Музея священника Павла Флоренского и стал его первым экскурсоводом.

В области агиографии и церковного краеведения C. 3. Трубачёву принадлежит ряд статей о Николо-Уссурийском монастыре и его старцах Сергии и Германе, об истории Сергиева Посада и его окрестностях.

В течение многих лет Сергей Зосимович помогал в постановке клиросного пения многим храмам, расположенным вокруг Троице-Сергиевой Лавры (в особенности Черниговскому скиту). Особым желанием его было, сле-

дуя примеру отца, послужить Господу в священном сане. В 1995 году по благословению духовника Троице-Сергиевой Лавры архимандрита Кирилла (Павлова) он подал прошение Святейшему Патриарху Алексию о рукоположении во диакона. 20 августа 1995 года в академическом храме в честь Покрова Пресвятой Богородицы ректор Московской духовной академии епископ Верейский Евгений совершил его хиротонию во диакона. Указом Святейшего Патриарха Алексия II диакон Сергий Трубачёв был определен «к служению в Троице-Сергиевой Лавре и ее скитах сверхштатным диаконом». Краткое служение отца Сергия запомнилось благоговением, искренностью, строгим церковным стилем - качествами, столь часто недостающими многим молодым священнослужителям. Хотя служить отцу Сергию в его годы было нелегко, душою он обновился, как бы помолодел и достиг полного расцвета духовных и творческих сил. Он хотел завершить цикл песнопений Божественной литургии, и последним его произведением, почти завершенным, были «Блаженства». В этот момент жизни Господь и призвал его к вечному блаженству.

15 октября 1995 года, в воскресенье, отец Сергий служил в последний раз в семинарском храме преподобного Иоанна Лествичника. В ночь с 19 на 20 октября, под день памяти святых Сергия и Вакха, его срочно госпитализировали в сергиевопосадскую центральную районную больницу. 25 октября 1995 года он скончался от обширного инфаркта миокарда.

Отпевание состоялось в Успенском соборе Троице-Сергиевой Лавры при многочисленном стечении народа. Общее руководство тремя хорами - лаврским, академическим и Регентской школы - осуществлял архимандрит Матфей. Редкое отпевание проходит с такой полнотой, величавой торжественностью таинства и музыкальной насыщенностью.

С благодарной душой пришли проститься с отцом Сергием братия Лавры, сотрудники академии, студенты, семинаристы, ученицы Регентской школы, жители Сергиева Посада, друзья из Москвы, родные.

В жизни отец Сергий был очень простым, добрым и мягким человеком. Грубость, даже разногласия глубоко,

иногда до слез ранили его доверчивую душу. Занимая место «начальника хора», он, преображенный гармонией звуков, умел сочетать строгую требовательность с необычайной тактичностью и мягкостью. Но в обычной обстановке его кротость и застенчивость, сохранившиеся до последних дней жизни, никогда не позволяли ему быть в центре внимания. День прощания с отцом Сергием стал исключением: он собрал вокруг себя множество друзей. Господь устроил так, что, когда служилась уже последняя лития у ворот Лавры, в обитель приехал епископ Верейский Евгений, который рукополагал отца Сергия. Он же благословил его в последний путь. Погребен диакон Сергий на сергиевопосадском «новом» кладбище близ села Благовещенского.

Игумен Андроник (Трубачёв)

Об отце, протоиерее Зосиме Васильевиче Трубачёве

О моем отце пишу по личным и семейным воспоминаниям, высказываниям и сообщениям архиепископа Сергия (Голубцова), моего учителя Сергея Александровича Волкова, библиотекаря МДА Владимира Македоновича Волкова, Анны Михайловны Флоренской, Нины Александровны Беляевой-Боровковой, протоиерея Василия (Крылова) из города Юрьева-Польского, Ивана Степановича Карпова из села Пермогорья, Игоря Константиновича Фортунатова. Сохранились фотографии и некоторые документы, подтверждающие важнейшие факты его биографии.

Мой отец — священник Зосима Васильевич Трубачёв — родился в 1893 году на Северной Двине, в селе Пучуга Сольвычегодского уезда Вологодской губернии (ныне Верхнетоемский район Архангельской области) в семье сельского диакона. Не только рождением, но и наречением имени он укоренен в глубинах Северного края, почитающего имя преподобного Зосимы Соловецкого.

Родители его происходили из духовного звания. Отец, диакон Василий Петрович Трубачёв, скончался в 1917 году в Северо-Двинском селе Ракуле, мать, Вера Петровна, урожденная Попова, скончалась в 1942 году в Архангельске у своей дочери Натальи Васильевны Спасской. Братья Веры Петровны — Николай, Владимир, Симеон — священники. В селе Пермогорье возле храма Воскресения сохранилась могила иерея Симеона. В Красноборске служил старший брат — протоиерей о. Николай Попов, сын его — тоже о. Николай — священник в селе Евда, умер в лагере перед войной.

Дети диакона Василия Петровича Трубачёва — Николай, Зосима, Петр, Пантелеймон получили начальное образование в Духовном училище города Никольска, но только Зосима продолжил обучение в Вологодской духовной семинарии, по окончании ее в 1914 году направлен в Московскую духовную академию.

Душевные качества Зосимы — доброта, отзывчивость, любовь к храму и церковному богослужению — рано предопределили его священническое призвание. Наделенный от природы музыкальным слухом и певческим голосом, он еще в семинарии овладел навыками управления хором и замещал регента. Годы обучения в Московской духовной академии (1914— 1918) окончательно определили пастырскую направленность, воспитали преданность Православию в его святоотеческой традиции, привели к духовному возрастанию его личности. На пути к пастырству он прошел через старческое руководство духовников Троице-Сергиевой Лавры и посещаемой им Смоленской Зосимовой пустыни. В общении с любимыми преподавателями академии архимандритом Илларионом Троицким и священником о. Павлом Флоренским укрепилось его стремление послужить Церкви, непрестанно поучаться в ней святоотеческому богословию, заключенному в словах богослужебных песнопений, и полностью жить благодатной жизнью Церкви. Он глубоко почитал праведного о. Иоанна Кронштадтского, особенно близкого ему по родному Северному краю, и сохранил как благословение святого пастыря образ преподобного Иоанна Рыльского, написанный с портрета о. Иоанна и переданный о. Зосиме Верой Тимофеевной Верховцевой, духовной дочерью о. Иоанна. В детстве я подмечал неуловимое сходство в лице моего отца с лучистым взглядом о. Иоанна, объяснимое, быть может, их природным северным происхождением, икону я любил как образ самого о. Иоанна, как некий символ священства, неотделимый и от моего отца.

В студенческие годы о. Зосима управлял вторым академическим хором и в 1915—1918 годах — хором при домовой церкви во имя Марии Магдалины в Сергиево-Посадском убежище сестер милосердия Красного Креста, где настоятелем служил о. Павел Флоренский. В хоре пели студенты академии и любители (женские голоса), возможно и воспитанники приюта во имя Святителя Алексия, что на Валовой улице Посада.

За год до окончания академии он вступил в брак с Клавдией Георгиевной Санковой, дочерью давнего жителя Сергиева Посада. Отец ее, Георгий Прохорович Санков, по профессии железнодорожный мастер, помнил и почитал Гефсиманского старца Варнаву, при жизни старца обращался к нему за сонетом. Венчание совершил о. Павел Флоренский 23 августа 1917 года в храме Красного Креста, где пели сестры Санковы, и благословил Зосиму образом святителя Николая^¹.

Под руководством о. Павла Флоренского студент Зосима Трубачёв готовил кандидатское сочинение на тему: «Космический элемент в богослужении по богослужебным книгам» и посещал дом его в тот период. Бережно хранил он книги о. Павла с дарственной надписью и обращался именно к нему, уже будучи священником, в поисках ответа на волнующие вопросы церковной жизни. Участие о. Павла в судьбе о. Зоси-

мы по Промыслу Божию имело благодатное значение: в послевоенные годы семьи их породнились, а внук о. Павла и о. Зосимы (ныне игумен Андроник Трубачёв) стал продолжателем родовой традиции священства, исследователем и издателем трудов своего великого деда.

В январе 1918 года Зосима Трубачёв принял сан диакона, а 25 апреля (8 мая нового стиля) 1918 года рукоположен во священника Святейшим Патриархом Тихоном в Троицком соборе Сергиевой Лавры. Сохранилась ставленническая грамота (№ 1083), выданная 22 июля 1924 года с подписью и печатью Святейшего Патриарха Тихона. В 1918 году студент LXXIII курса священник Зосима Трубачёв окончил Московскую духовную академию по первому разряду со степенью кандидата богословия (Диплом № 459).

Первые годы священства о. Зосима служил в селе Подосиновец Великоустюжской епархии настоятелем Богородице-Рождественского храма^¹. Холмистое село Подосиновец, расположенное в стороне от железной дороги (в 50 километрах от станции Пинега) стоит на высоком берегу реки Юг (приток Сухоны). Речной путь связывал его с Вологдой и Великим Устюгом, далее по Двине шел на север через Котлас к Архангельску и Белому морю. Крестьяне занимались хлебопашеством, сеяли и обрабатывали лен. Женщины пряли и ткали, носили домотканую одежду, старинные предметы домашнего обихода — прялки, глиняная посуда, светец для горящей лучины — тогда еще не стали музейной редкостью, индустрия почти не коснулась в те годы заповедных северных сел. Отец Зосима с детства хорошо знал трудовую крестьянскую жизнь. Поселившись в Подосиновце, он всецело посвятил себя пастырской деятельности. Совершение богослужений, проповедь Слова Божия, отеческая забота о вверенных ему прихожанах,

христианское воспитание детей стало смыслом и содержанием сто жизни. Служение в сельском храме сблизило его с народом, он посещал больных в отдаленных селениях прихода, устраивал воскресные беседы, обличая раскольников и сектантов,

просто и доступно изъяснял истины Православной веры, приходил на помощь нуждающимся. Он взял на воспитание 13-летнюю сироту Наташу Груздеву, дочку утонувшего помора, и впоследствии она всюду следовала за нашей семьей. Поселился в большом церковном доме вместе с матерью и братьями. Вера Петровна вела хозяйство и готовила просфоры.

В Подосиновце родились дети: Сергей (1919), Анастасия (1922), Алексей (1924). В младенческом возрасте младшего сына Алеши произошло событие, обычно именуемое чудом: в праздничный день семейного торжества собрались родные и гости, мальчика держали на руках, но кто-то отозвал папу, он неосторожно положил ребенка на подоконник и поспешно вышел. Через несколько мгновений Лёля упал со второго этажа дома, где тогда мы жили, на улицу. Когда его принесли — он тотчас уснул. Папа горячо молился в другой комнате, мальчик проснулся вполне здоровым и остался жив.

Отец Зосима очень любил детей, и не только своих. На Рождество в доме устраивалась елка. Пели рождественские песнопения «Рождество Твое Христе Боже наш», «Дева днесь» и детские игровые песни. С отцом я не расставался до ареста и ссылки ни на один день, он брал меня даже в дальние поездки. С четырех лет я уже прислуживал в храме, выносил напрестольную свечу перед Святыми Дарами на литургии преждеосвященных и на малом входе перед Евангелием. Служил о. Зосима внутренне собранно, сосредоточенно, в отдельные моменты истово, весь уходя в молитву. Возгласы произносил распевно, звучно, молитвы читал горячо, убежденно, иногда, казалось, даже властно. На крещенское водоосвящение в Подосиновце спускался к реке. Летом водосвятные молебны совершал перед храмом на огромном камне-валуне.

Зимой 1921 года отец заболел сыпным тифом. В горячечном бреду находился между жизнью и смертью. В крещенский сочельник после Великого водоосвящения пришли из храма священник в облачении и причетник, отслужили молебен,

окропили больного Святой водой, вынесли из дома с пением, как умирающего, и отвезли в больницу. Тогда отец выжил, вернулся, но пережитое потрясение осталось в душе моей как след расставания с умирающим отцом.

В1922 году, вероятно в связи с изъятием церковных ценностей, отца впервые арестовали, отправили в Великий Устюг, откуда он вернулся через месяц и продолжал служить в том же храме.

В 1924 году о. Зосиму перевели в Ивановскую епархию, возглавляемую тогда Преосвященным Августином, епископом Иваново-Вознесенским. Некоторое время отец служил в Кохме — рабочем предместье Иванова, где снова был арестован, но вскоре освобожден. В 1925 году Владыка назначил его настоятелем Введенского храма в самом Иванове, где он служил в сане протоиерея до осени 1928 года^¹.

Служение в этом храме было поистине подвижническим. В сложной обстановке противостояния Православной Церкви со стороны обновленцев и в Кохме, и в Иванове отпали от Патриарха некоторые священники и даже появился свой обновленческий архиерей (помнится, Иерофей). Обновленцы вызывающе совершали крестные ходы по городу, вводя в заблуждение верующих. Во все годы обновленческого раскола о. Зосима неизменно сохранял верность Святейшему Патриарху Тихону и его местоблюстителю. В тяжелейших условиях, когда власти намеревались закрыть храм или передать его обновленцам, безбожники открыто совершали злостные выходки, а среди церковного причта не было согласия и единомыслия, отцу Зосиме приходилось отстаивать и защищать вверенный ему храм, объединяя приход в сохранении церковного единства.

Как-то перед Пасхой отцу угрожали, требовали отменить крестный ход в Пасхальную ночь. Когда с пением «Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на небеси» свя-

щенство и верующие вышли из храма, их стали теснить с безобразными выкриками заранее поджидавшие этот момент дюжие парни. Отца Зосиму, как и все духовенство, охраняли ивановские рабочие — прихожане храма. Они оцепили процессию, взявшись за руки, и не допустили избиения, я крепко держался за край священнического облачения и тоже «охранял» отца, идущего с крестом и трисвещником.

В тревожный и крайне болезненный период церковной жизни о. Зосима направлял нравственные усилия к достойному устроению храмового богослужения, преодолению всякой небрежности в отправлении чинопоследований, в особенности совершении таинства исповеди, настойчиво отстаивая обиходные традиции церковного пения, не совместимые с концертностью, стремился придать хору подлинно молитвенное направление.

Введенский храм, сравнительно недавно построенный, по своему архитектурному облику напоминал величественный собор, внутреннее пространство храма украшал резной деревянный иконостас, массивные иконы строгого письма. При о. Зосиме отдельно от храма заложили и построили небольшую колокольню, им же освящены колокола и установлен ежедневный уставной звон.

С любовью встречали в храме Владыку Августина — ему дозволялось служить только по разрешению властей. Как и многие другие архиереи, в то время он подолгу жил в Москве, служил в Преображенском соборе. Если Владыка приезжал, то неизменно проповедовал и не покидал храм, пока не благословит каждого, кто молился в храме. Незабываемыми остались произносимая им на литургии архиерейская молитва «Призри с небеси Боже, и виждь, и посети виноград сей и утверди и, его же насади десница Твоя» и прикосновение благословляющей руки, возлагаемой на голову.

Кроме о. Зосимы во Введенском храме служили протоиерей Василий (бывший настоятель, отстраненный, возможно, в связи с отпадением в обновленчество), священники Алек-

сандр, Николай (других имен не помню). По воскресеньям после вечернего богослужения отец проводил беседы на религиозные темы, привлекая к ним и других священников. Каждую неделю по вторникам читали акафист перед чтимой иконой Божией Матери «Нечаянная Радость», и тогда молебная икона ставилась посредине храма.

Проповеди о. Зосимы убеждали силой его веры, соединенной с преданностью воле Божией. Изъясняя Слово Божие, он искал путь к душе верующих, призывал неложно исповедовать Христа, не отрекаясь от Него, приводил примеры из жизни святых мучеников. Из русских подвижников особенно почитал преподобного Серафима Саровского.

В июле 1926 года о. Зосима совершил поездку в Сэров на празднование обретения мощей преподобного Серафима, взял с собой и семилетнего сына Сережу. От Арзамаса двинулись на подводе через песчаные Саровские сосновые леса. Большую часть пути отец прошел пешком, успели ко всенощной в Успенском соборе, пламенеющем огнями свечей возле раки мощей преподобного, а на другой день побывали и в Пустыньке, и на камне, и на источнике, освежились родниковой водой — всюду с молитвой, призывая имя святого старца Саровского,— монастырь тогда еще не подвергся окончательному разорению.

На обратном пути остановились в Дивееве, и в памяти моей до сего дня видится, как отец водил меня вдоль Богородичной канавки с молитвой «Богородице Дево, радуйся». Побывал он и у блаженной Марии Ивановны Дивеевской, уговорил и меня зайти в домик блаженной, и она простилась с нами ласково. Помню, какой-то юродивый предсказал отцу нечто о нем и об открытии недостроенного собора, но что именно — папа умолчал.

Насколько я знаю и помню своего отца — светлое восприятие жизни преобладало в нем над всеми жизненными невзгодами. По своему характеру о. Зосима был общителен, легко

сближался с людьми и в церковной, и в мирской среде, но и к нему тянулись люди, и простые, и образованные. Так, в Подосиновце он сблизился с семьей земского врача, дочь которого — Екатерина Отрокова — стала крестной матерью моей сестры Анастасии. В Иванове он посещал дом, где иногда музицировали, и познакомился там с музыкантом из Петрограда, который помог ему приобрести пианино. Отец радовался, когда в доме появился прекрасный инструмент. А я очень жалел фисгармонию — инструмент моего раннего детства, — с ним пришлось расстаться, чтобы оплатить приобретение нового.

Отец любил не только церковную музыку — в юности он народные и некоторые вокальные произведения русских композиторов. На вечерах в академии исполнял «Благословляю вас, леса» П. И. Чайковского на слова из поэмы «Иоанн Дамаскин» А. К. Толстого. Нам, детям, стремился привить любовь к музыке, играл и пел с нами «Песни для детей» Чайковского на слова А. Н. Плещеева и особенно выделял его «Легенду»

Был у Христа Младенца сад,

И много роз взрастил Он в нем,

Он трижды в день их поливал,

Чтоб сплесть венок Себе потом.

Когда же розы расцвели,

Детей еврейских созвал Он;

Они сорвали по цветку,

И сад был весь опустошен.

«Как Ты сплетешь теперь венок?

В Твоем саду нет больше роз!»

«Вы позабыли, что шипы

Остались Мне», — сказал Христос.

И из шипов они сплели

Венок колючий для Него,

И капли крови вместо роз

Чело украсили Его.

Когда-то в Вологде отец приобрел собрание хоровых партитур церковных композиторов, принадлежащих местному краеведу и коллекционеру И. Н. Суворову. Среди них — в издании Юргенсона — и «Реквием» Моцарта. Собрание не сохранилось, но партитура «Реквиема» осталась как вещественный знак памяти об отце.

Меня он рано начал обучать музыке, направил петь в церковном хоре, сначала я подбирал на фисгармонии напевы, услышанные в храме. Отец объяснил устройство клавиатуры, последовательность звуков гаммы, помогал найти нужную клавишу. Все это было до 7 лет. В Иванове я начал заниматься у преподавательницы музыкального училища Татьяны Петровны Поповой, с ней познакомила отца обаятельная «тетя Валя», как мы ее называли, приносившая нам детские книги (работала она в книжном магазине). В доме ее отца и состоялось знакомство с консерваторским музыкантом. Выбранный им красивый по тембру инструмент тетя Валя уберегла от конфискации, когда папу арестовали — перевезла к себе, а позже переправила в Загорск. Инструмент же Татьяны Петровны — старый рояль «Беккер», дребезжащий звук его казался скучным и безжизненным, отпугивал в начале занятий.

Позже в Малоярославце отец познакомился с семьей высокообразованного священника о. Михаила Шика. В1918—1920 годах М. В. Шик жил в Сергиевом Посаде и работал в Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой Лавры вместе с Ю. А. Олсуфьевым и П. А. Флоренским. Отца интересовало общение с человеком высокой интеллектуальной культуры, принявшим священство.

Отец любил русскую религиозную живопись, в редкие приезды в Москву водил меня по залам Третьяковской галереи, чтобы я посмотрел «Явление Христа народу» А. Иванова, «Видение отроку Варфоломею» и «Юность преподобного Сергия» М. В. Нестерова, исторические картины Сурикова и Васнецова, пейзажи русских художников. Всегда знакомил и с

достопримечательностями города, где жил, направлял мое внимание на памятники древнерусской архитектуры. Так, в Юрьеве-Польском постоянным местом наших прогулок был городской вал и Георгиевский собор XIII века.

В другие уже годы, читая оставшиеся от отца книги, я прочел «Умозрение в красках» Е. Трубецкого, и мне стало понятно отношение отца к древнерусской иконе, древнерусской архитектуре. Возросший на родине северного зодчества, он воспринимал его как неотъемлемую часть впитанной им с младенческих лет культуры, неотделимой от родной природы, религиозного восприятия мира и церковности самой жизни.

Интерес к многообразным сторонам жизни позволял ему сближаться с людьми очень разного уровня. При том он всегда оставался священником, лицом, облеченным в иерейский сан, и тяготение к искусству не заглушало в нем внутренней настроенности, обогащенной обертонами красоты, прозреваемой в творениях Божиих, в земных откровениях вечного.

В семейном чтении отец нередко обращался и к русской поэзии: мы слушали «Песню про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова», запали в душу лермонтовские стихотворения «Скажи мне, ветка Палестины», «Я, Матерь Божия, ныне с молитвою Пред Твоим образом, ярким сиянием», и, конечно же, «По небу полуночи Ангел летел» и «Когда волнуется желтеющая нива». Любимым чтением в кругу семьи стали «Жития святых» святого Димитрия Ростовского, когда двенадцатитомное издание их в русском переводе украсило его скромное книжное собрание. Помню, при чтении жития мученика Евстафия Плакиды младшие дети и мама плакали. Запомнился и вопрос отца: «А если бы тебя отдали на мучения за Христа — ты пошел бы?» В детской душе колебаний не было, и я отвечал утвердительно.

В 1928 году в Иванове расклеили по городу списки «лишенцев», в них заносились фамилии «бывших» — фабрикантов, купцов, военных и «служителей культа». Продолжалось

глумление над церковными праздниками, устраивались антирелигиозные карнавальные шествия. Появились и клеветнические статьи в местной газете. Вскоре последовал вызов отца в ОГПУ и тюремное заключение, свидания разрешали только через тюремную решетку. Ждали свидания у тюремных ворот, пока не откроют, и тогда поток ожидающих устремлялся внутрь двора, охраняемого часовыми.

Ранее отца пострадал Владыка Августин. В 1926 году его выслали в Среднюю Азию, в город Ходжент, о. Зосиму — в северный городок Вельск, тогда он отстоял от железной дороги на 120 км. После ареста отца семью поддерживали прихожане Введенского храма, помогали и материально, и нравственно пережить его отсутствие. Память об о. Зосиме многие годы сохраняли его искренние почитатели, ныне уже умершие, вспоминал его и о. Николай Калистов, служивший с ним в те годы.

Высланному в город Вельск о. Зосиме служить не разрешали. В 1929 году ссылку ужесточили, отправили в лагерь на лесоразработки в районе станций Коноша—Няндома северной железной дороги. Там он встретился с Павлом Голубцовым (будущим архиепископом Сергием), тоже ссыльным. Владыка вспоминал, как двое ссыльных священников — один из них был о. Зосима — обращались к нему, как бригадиру, за теплой одеждой. Слабое здоровье отца не выдерживало тяжелых условий работы, и его посылали на перевозку лесоматериалов к станции Коноша, где начиналось строительство железнодорожного пути к Вельску.

В 1932 году отцу разрешили переезд в город Юрьев-Польской, но все еще как ссыльному, без права церковного служения, там он работал в совхозе, а в свободные дни руководил клиросным пением в храме во имя святых бессребреников Косьмы и Дамиана — единственном храме, уцелевшем до 1937 года на окраине города. На клиросе пели старые монахини бывшего Петропавловского монастыря, расположенного

неподалеку от Косьмодамиановского храма. Два лета — 1932 и 1933 годов — я провел в Юрьеве, пел в хоре и прислуживал за архиерейским богослужением. Викарный епископ Хрисогон иподиаконов не имел, приходилось и облачать, и выносить светильники, и стоять с жезлом. Отец тайно причащался в алтаре, не участвуя в сослужении.

В Юрьеве-Польском о. Зосима много читал. Книги брал у местного книголюба В. И. Акимова и у старого заштатного священника, бывшего законоучителя. Богословские, исторические и даже богослужебные книги хранились им потаенно в кладовой или в сарае. Отец приносил творения Тихона Задонского, Игнатия Брянчанинова, Феофана-затворника. Для моего чтения отыскал Православный Катехизис в рассказах — замечательно составленное пособие, раскрывающее основы христианского вероучения на примерах из истории Церкви и житий святых, изложенное доступным, образным языком. В книге, обращенной к детям, в текстах и иллюстрациях, в рассказах и стихотворениях русских поэтов открывался светлый мир Евангельских образов.

Отец позаботился, чтобы и в Юрьеве я продолжал заниматься на фортепиано. Нашелся заброшенный инструмент у сестер-учительниц, вынесенный на мансарду, там же лежали ноты для любительского музицирования, главным образом вокальные. Предоставленный самому себе, я не играл гаммы, а импровизировал и пытался записывать сочиняемую музыку. Впервые в это лето я слушал струнный квартет — приезжие музыканты играли в городском парке квартеты Бетховена и Чайковского. Идти мне не хотелось, но отец настоял, чтобы я послушал, и в тот памятный вечер проникновенная русская напевность Анданте кантабиле Чайковского внятно говорила мне голосами смычковых инструментов.

В Юрьеве-Польском о. Зосима встретился с высланным настоятелем уссурийского Свято-Троицкого монастыря архимандритом Сергием (Озеровым), благодатным старцем, заоч-

ным наставником разбросанных по стране насельников Дальневосточной обители. Вместе с отцом мы часто посещали о. Сергия — он жил напротив ворот Архангельского монастыря и совершал длинный путь до храма по всей Петропавловсской улице как простой путник, одетый в крестьянскую одежду, но всегда — с посохом. Беседы с ним, неторопливые повествования о любимой обители на Уссури, куда перенес он с Валаама строгий устав монастырской жизни, вместе с его благословением запечатлелись в памяти и в сердце на всю последующую жизнь. Общение с архимандритом Сергием имело для о. Зосимы особый духовный смысл — оно подготовило его к будущим испытаниям, и как дар старческого руководства — воспитало в нем непрестанную внутреннюю молитву.

За годы ссылки отец стал сдержаннее в проявлении своих чувств, но не изменил ни убеждений, ни твердого намерения продолжить церковное служение.

Летом 1934 года закончился срок ссылки, ограниченной проживанием без права выезда и служения, и отец поспешил навестить свою мать — она жила в Архангельске. Семья о. Зосимы к тому времени переселилась в город Загорск (Сергиев Посад) к родным сестрам моей матери и в дальнейшем жила отдельно от о. Зосимы. В Москве о. Зосима встретился с архиепископом Варфоломеем (Ремовым), настоятелем Высокопетровского монастыря, служившим тогда в храме Рождества Богородицы в Путинках. Он помнил отца по Московской духовной академии и в чем-то помог ему в тот переходный период. В том же году вернулся из второй уже ссылки в лагерь на реке Свирь Преосвященный Августин, назначенный митрополитом Сергием на Калужскую кафедру. В Москве произошла встреча с любимым архипастырем, и тот предложил ему служение в городе Малоярославце. Отец Зосима с радостью согласился на предложение Владыки и служил в Малоярославце настоятелем Казанского собора и благочинным приходов до своего последнего ареста.

И архиепископ Августин, и протоиерей Зосима разделили судьбу епископов и священников, репрессированных в годы гонения на Церковь.

Согласно справке, полученной в 1990 году из прокуратуры Калужской области, Владыка Августин расстрелян 23 ноября 1937 года. О судьбе о. Зосимы многие годы не было достоверно известно. В конце августа 1938 года я приезжал в Малоярославец вместе с сестрой Анастасией, чтобы собрать и отвезти домой оставшиеся после него священнические вещи и книги. Среди них не было серебряного иерейского креста и Нового Завета, изданного с параллельным славяно-русским текстом,— с ним он не расставался в годы первой ссылки. В ответ на мой письменный запрос осенью 1938 года мне ответили через окно справочной на улице Матросская тишина: «Выслан на 10 лет без права переписки». На вторичный запрос в 1954 году получен еще более краткий ответ из управления НКВД на Кузнецком мосту: «Сведений нет». Но, не имея достоверных сведений о кончине отца, я неожиданно получил косвенные указания на нее при необычных обстоятельствах.

В 1968 году со мной встретился бывший ссыльный из Карагандинского лагеря (Карлаг) Игорь Константинович Фортунатов, ранее нам неизвестный. Он был репрессирован в 1933 году по делу, связанному с храмом святителя Николая в Петровском-Разумовском (у Соломенной сторожки). И. К. Фортунатов, по специальности агроном, остался работать в лагере по окончании срока как вольнонаемный. По его словам, летом 1938 года (или 1937-го) он знал в лагере о священнике по имени Зосима и однажды говорил с ним, но очень непродолжительно, так как тот не хотел, чтобы разговор их был замечен. Увидев его фотографическое изображение, он признал несомненное сходство. Вскоре в лагере же ему стало известно, что в ночь на Преображение Господне 19 августа были расстреляны священник Зосима и с ним двое ссыльных.

Второй случай, также указывающий на кончину о. Зосимы, произошел в Троице-Сергиевой Лавре. Во время общей служивший игумен о. Никифор обратил внимание на имя протоиерея Зосимы в поданной мною записке. Он спросил, кто этот о. Зосима, и после моего ответа сказал, что он хранит иерейский наперсный крест о. Зосимы, переданный им в тюрьме священнику о. Василию, служившему в Рязанской епархии. Отец Никифор знал этого священника и получил от него памятный крест. О вторичном уже совпадении имени и рассказе о. Никифора я сообщил архиепископу Сергию (Голубцову), пребывавшему на покое в Троице-Сергиевой Лавре. По благословению Владыки о. Никифор передал этот крест моему сыну, насельнику Сергиевой Лавры. На обратной стороне переданного ему креста гравирована надпись из послания к Тимофею (I Тим. 4,12) и монограмма Государя Николая II с датой его коронации — «лета 1896, мая I дня». Отчетливо помню, что серебряный иерейский крест о. Зосимы имел такую же надпись и монограмму с короной и памятной датой. Второй наградной крест — золотой, носимый им с 1926 года, имел надпись, соотносимую с царствованием императора Павла. В какие-то моменты отец чувствовал сопричастность своей судьбы со страдальческой кончиной Государя, имя которого закреплено монограммой на его наперсном кресте. Второй (Павловский) крест вместе с дарохранительницей и священническим облачением мама передала о. Клавдиану в годы пребывания его в Троице-Сергиевой Лавре (позднее архимандрит Клавдиан служил в городе Старая Русса Новгородской епархии). В 1989 году после указа Президента СССР о реабилитации репрессированных в 1930—1950-е годы я направил в прокуратуру СССР письмо с запросом сведений о моем отце. В ответном письме из прокуратуры Калужской области мне сообщили, что мой отец Зосима Васильевич Трубачёв решением тройки УНКВД СССР по Московской области от 19 февраля 1938 года приговорен к расстрелу, «постановление приве-

дено в исполнение 26 февраля 1938 года». Во втором письме из управления КГБ по Калужской области сообщалось, что он «содержался в Таганской тюрьме г. Москвы. Данных о месте исполнения постановления и месте захоронения Вашего отца в имеющихся документах не имеется».

Полученные сведения я направил в Московскую Патриархию на имя председателя Комиссии по изучению материалов, относящихся к репрессиям духовенства и мирян Русской Православной Церкви.

В настоящее время едва ли возможно установить, какая из двух версий о кончине о. Зосимы является подлинной. Можно лишь предположить, что по вынесении приговора он мог быть отправлен в Карагандинский лагерь и там расстрелян. Но мог быть в лагере и другой священник с тем же именем, и тогда дата расстрела 26 февраля 1938 года может быть признана действительной. Однако независимо от признания достоверности сообщаемой даты, жизненный и пастырский путь о. Зосимы окончен мученической смертью. Предвидя ее, он остался верен своему священническому призванию. В памяти моей

духовный облик его неотделим от наставления апостола Павла, читаемого на его иерейском кресте:

Образ

буди

верным

словом, житием, чистотою,

I Тимоф.

4.12

В Неделю крестопоклонную Великого поста, март 1994

* * *

Когда появились сообщения о массовых расстрелах в подмосковном Бутове и стали известны имена многих священнослужителей, убиенных на этом месте в 1937—1938 годах, возникла почти уверенность — не там ли захоронен и о. Зосима, приговоренный к расстрелу «тройкой» по Московской области. Под впечатлением глубоко личного сообщения скульптора Димитрия Михайловича Шаховского о панихиде, совершенной 9 мая 1994 года в Бутове перед Крестом, сооруженным и установленным с его участием, я написал ему о своем не подтвержденном еще предположении и просил узнать — есть ли имя моего отца в списках расстрелянных? За неделю до поминовения Новомучеников Российских Ксения Федоровна Любимова ответила на мой вопрос утвердительно. Так оправдалось и осознанное в последние годы предположение и, еще ранее, когда жили мы в Бирюлёве^¹, неосознанное предчувствие, что отец мой где-то совсем близко — тогда он являлся мне во сне, пробуждая надежду на посмертную встречу. Состоялась она в день памяти Новомучеников Российских 5 февраля 1995 года в Бутове.

26 февраля 1995