«Воспоминания о норильской жизни и печалят, и радуют душу…»
«Воспоминания о норильской жизни и печалят, и радуют душу…»
Журавлева (Кузнецова) Т.И. «Воспоминания о норильской жизни и печалят, и радуют душу…» // О времени, о Норильске, о себе… : Воспоминания / ред.-сост. Г. И. Касабова. – М. : ПолиМЕдиа, 2007. – Кн. 9. – С. 296–323 : ил.
Папу арестовали...
Мой отец Иннокентий Семенович Кузнецов родился в 1909 году. В г.Черногорск Красноярского края его направил НКВД в 1930 году, где он стал работать начальником паспортного стола. В 1933 году на «Черногорской» шахте произошел взрыв, погибло много шахтеров. С кадрами тогда было очень плохо, а специалистов горного дела просто не было. И вот папа добровольцем пошел работать в шахту и одновременно учиться на рабфак по горному делу. Он окончил учебу в 1936 году, получив специальность горного инженера, после чего был назначен начальником участка.
В июле 1937 года папу арестовали. При допросах его били и заставляли в конце чистого листа ставить дату и свою подпись. Папа отказывался, ссылаясь на то, что лист чистый и нет никакой записи, точнее, обвинения, на что они ему отвечали, что найдут о чем написать после его подписи. Били обухом топора по пяткам, он терял сознание, обливали водой — так они приводили его в чувство... Папа так и не поставил свою подпись. Тем не менее она была сфальсифицирована, и он получил 10 лет по ст.58. Позже он узнал, что его спасло от расстрела то, что он не поставил свою подпись.
Когда собрали этап, какое-то количество человек перебросили на остров Шпицберген для работы на угольной шахте. Но почему-то они там оказались не нужны, и их решили перебросить в пос.Норильск, который только начинал развиваться и которому нужна была рабочая сила.
Всех «лишних» заключенных этапом гнали Шпицбергена на Землю Франца-Иосифа, затем была Новая Земля и только потом — Таймыр, район пос.Норильска. Во время этапа на каждом привале оглашался список, вначале заключенных старше 65 лет отводили в сторону и расстреливали, затем — до 60 лет и т.д. После каждого ночлега, после каждого подъема каждый третий был замерзшим. До Норильска дошла только треть состава молодых. Папе в то время было 29 лет. Так осенью 1938 года папа начал отсчитывать свой срок на шахте № 11 пос.Норильска. Он был знаком с А.П.Завенягиным, так как работал начальником участка, часто присутствовал на летучках — так раньше назывались планерки. Об А.П.Завенягине папа отзывался очень хорошо, говорил, что он был очень требовательным, но и справедливым. Все заключенные жили «вольно» в районе промплощадки. Кормили их хорошо.
В 1947 году, в июле, папу освободили, и он приехал к семье в г.Черногорск. Его мама умерла в 1946 году, так и не дождавшись сына... Мою маму спасло от репрессий то, что на момент ареста папы их брак не был зарегистрирован и она носила фамилию Пескоцкая Евгения Романовна. По национальности она была полька, но при выдаче ей паспорта (в 1930 году ей исполнилось 16 лет) в графе «национальность» ей ошибочно записали — украинка. Но это не помешало маму, бабушку, меня и брата сразу вышвырнуть из благоустроенной квартиры. Жить нам было совершенно негде. Тогда мама, бабушка и мамин дядя вырыли яму и соорудили землянку. В ней мы жили до тех пор, пока мама не скопила денег и не купила во дворе у одной хозяйки избушку. Там мы и жили до возвращения папы.
Слово «жили» — это красиво сказано! Мы существовали, так как считались семьей «врага народа», нам не положен был земельный надел под посадку картофеля. А существовала наша семья на то, что мама ездила по деревням, меняла вещи на овощи и покупала еду на появившиеся деньги. Мы очень голодали, порой ходили попрошайничать, так как кроме этого ущемления нашей бабушке даже хлебную карточку не давали — ведь она была матерью «врага народа». Хлеба мы имели в сутки по 300 граммов на меня и брата и 500 граммов на маму, вот и все. До приезда папы я не знала вкуса конфет. Но это еще не вся беда. Играть с другими детьми нам не разрешали, потому что люди боялись иметь контакт с детьми «врага народа». Правда, все же находились добрые соседи, которые нас украдкой подкармливали.
С приездом папы жизнь вошла в более или менее нормальное русло, потому что родители купили полдома и корову. Появился на свет еще один братишка — Саша в июне 1948 года, вот тогда родители и зарегистрировали свой брак. Работать папа пошел на ту же шахту начальником участка. Но 11 апреля 1949 года его арестовали прямо на шахте и привезли домой. Стали проводить обыск. Что искали? Одному Богу известно. Потом папу увели, и мы о нем ничего не знали до августа 1949 года. Однажды мы получили весточку, которую он закатал в хлебную жвачку и выкинул в окно через решетку с просьбой: если кто найдет записку, пусть сообщит семье по нашему адресу, где он находится. Нашлась добрая душа и прислала нам весточку и адрес нахождения папы.
Отца сослали в село Богучаны на Ангару и разрешили жить только в пределах данного села. Конечно же, мама, имея уже троих детей, папу не оставила, и, собрав необходимый скарб, мы приехали к нему. Но жить там было трудно, да и папе по специальности работы не было. Он попросил, чтобы его перевели в ссылку в пос.Норильск. Маму вызвали и сказали, чтобы она отказалась от папы, тогда она с детьми не будет сослана, чего мама не сделала: она была уже беременна четвертым ребенком. Вскоре нас под конвоем повезли в Норильск. До Енисейска мы в трюме плыли на барже, а вот из Енисейска до Дудинки нас везли на корме морской баржи, так как трюмы были заполнены грузами для Севера. Помню, как сейчас, был конец августа, было очень холодно, иногда шел хлопьями снег. Младшему брату всего было 1 год 3 месяца, он сильно плакал. Обслуга баржи ругала нас матом, и только один мужчина пожалел нас. Со словами: «Пусть со мной делают что хотят, но я не могу смотреть на такое издевательство!» — он принес большой кусок брезента, укрепил его над нами и скомандовал, чтобы мы легли под него и как можно реже вылезали — не мозолили глаза. Так мы добрались до Дудинки.
В Норильске всей семьей
Нас зарегистрировали в ОВД, и папе выдали пропуск для дальнейшего следования в пос.Норильск. Уже без конвоя, самостоятельно, мы пришли в район железнодорожного вокзала, где нас разместили в товарном вагоне, который был загружен электролампочками для Норильского комбината. Тут к нам подошла девочка лет пятнадцати и со слезами на глазах попросила моих родителей, чтобы они ее взяли с собой в Норильск. Рая, так звали девочку, была сирота, паспорта еще не получила, и ее в Норильск не пускали, потому что поселок был закрытого типа.
Мои родители рискнули и взяли ее с собой в Норильск. Помогло то, что в нашем пропуске было указано пять человек, родители и трое детей.
Поезд из Дудинки до пос.Норильска добирался более двух суток, и на каждой остановке при проверке документов моему старшему брату приходилось прятаться между коробками, чтобы количество детей соответствовало записи в пропуске. Так Рая доехала до Норильска, устроилась няней в семью, тогда еще в Норильске не было достаточно яслей, детских садов и все работающие вольнонаемные, которые имели детей, пользовались услугами нянь. Рая несколько лет часто приходила к нам в гости, а потом исчезла из поля зрения. Видимо, вышла замуж и наша помощь ей уже была не нужна.
Из барака, где нас поселили сразу же после приезда, мы переехали по адресу: 17-й квартал, д.31, кв.4. Нам дали комнату площадью 14 квадратных метров на шесть человек, так как мама родила 19 октября 1950 года дочку, и нас, детей, стало четверо. Кроме нас в этой квартире жили еще две семьи. Кухня была без окна с кирпичной печкой, которую мы топили, если нужно было что-то испечь. Туалет был на улице, который располагался между двухэтажными домами из расчета одна уборная на четыре дома, а за ним уже был лагерь для женщин. Вот так мои родители прожили до 1958 года.
Хочется вспомнить добрым словом соседку тетю Соню. Ее комната была больше нашей, то есть где-то около 20 квадратных метров, так вот она предложила моим родителям поменяться комнатами без оформления ордеров, ведь она жила одна. Была она инвалидом детства (горбатенькая), работала на почте. Вот такие добрые люди жили в то время в Норильске.
Помню первый комсомольско-молодежный десант 1956 года. Его встречали на вокзале с духовым оркестром, молодые люди вышли из вагонов одетые по-летнему, а в Норильске шел снег и стояла минусовая температура, где-то около минус 10° С. Всех быстро посадили в автобус и отвезли в общежитие на ул.Комсомольскую.
Учебу я начала в школе № 2 на ул.Октябрьской, затем меня перевели в школу № 4, где я и окончила семь классов. Дальше учиться не было возможности, так как на руках было двое малышей. Родители решили, что я должна учиться в горно-металлургическом техникуме в пос.Норильске, тем более что по указу дети горняков зачислялись на учебу без экзаменов после семи классов. Но все же на учебу меня не приняли — я же дочь «врага народа»... В школу вернуться не было возможности, так как мама работала, детей оставлять было не с кем, а для ссыльных не было мест, чтобы устроить ребенка в ясли-сад. Так я осталась недоучкой.
Счастье в нашу семью пришло в августе 1954 года, когда папу реабилитировали. А до этого счастливого дня он писал письма с просьбой о помиловании на имя Сталина, Шверника, Кагановича, Ворошилова, но получал только уведомление: «Письмо получено», и тишина...
В августе 1954 года папа был на работе в забое. Вдруг его по телефону срочно вызвали на-гора. Когда он поднялся и увидел людей в серых плащах — ему стало плохо... Но его вежливо взяли под руки, усадили в легковую машину и доставили в Первый отдел НКВД. Папе помогли подняться на второй этаж, пригласили в кабинет, где сотрудник отдела зачитал ему текст реабилитации, после чего папа снова потерял сознание... Вызвали «скорую», папу привели в чувство и отвезли домой. Но после этого удара папа уже не мог работать в шахте, его комиссовали по состоянию здоровья, перевели на должность диспетчера шахты, и в этой должности он работал до выхода на пенсию в 1959 году.
Мама с папой и младшим братом Сашей уехали из Норильска в 1960 году. При выходе на пенсию папу наградили орденом Шахтерской славы. Жизнь он завершил в Кабардино-Балкарии, куда с семьей переехал в 1963 году из г.Омска. Он прожил 81 год, мама умерла в возрасте 83 лет...
Я же надолго осталась в Норильске, встретила там фронтовика Михаила Григорьевича Журавлева, который приехал в Норильск после войны в 1947 году. Пошла работать на кирпичный завод УПСМ — лаборантом. Хотела вступить в комсомол, но меня не приняли все по той же причине. На заводе работали в основном заключенные, вольнонаемных было всего где-то 34-36 человек, и возили нас на работу в «пикапе» от дома № 7 на ул.Севастопольской.
На кирпичном заводе я проработала всего семь месяцев, перевелась на цементный завод. Он уже был выведен из зоны, и весь коллектив завода состоял из вольнонаемных, хотя и бывших заключенных. На цементном заводе я вступила в комсомол, занималась общественной работой. Пошла учиться в ШРМ в 1957 году, когда сыну был год, и окончила ее в 1960 году. В том же году поступила в институт и окончила Новочеркасский политехнический институт по специальности технология силикатов в 1966 году. Опять вернулась на кирпичный завод, тогда он уже стал называться заводом строительных материалов (ЗСМ) на должность и.о. начальника по производству легкого заполнителя. В 1969 году вступила в партию, тогда это было необходимо и обязательно для ИТР.
На кирпичном заводе работала под началом Н.Н.Рознатовского, затем В.П.Гумейко, а на цементном заводе директором был Т.А.Огибалов, главным инженером — Оскар Ильич Фишбейн, прекраснейший специалист и инженер, у которого я многому научилась. С огромным желанием вспоминаю начальника лаборатории цементного завода Марию Федоровну Алфименко, супругу председателя Таймырского окружкома профсоюзов Федора Андреевича Алфименко. Вот уж человек с большой буквы! Она была для нас и мамой, и сестрой, и подругой. Я и сейчас с Марией Федоровной и Федором Андреевичем перезваниваюсь, хотя они живут в Санкт-Петербурге, а я в Нальчике.
Помню, как проходила забастовка заключенных. Мы жили в 17-м квартале, наш дом стоял напротив фермы, затем там, на ул.Пушкина, построили скверик, а уж затем стадион. За ним стояло здание бани, напротив которой строились дома (будущая ул.Ломоносова). На одном из домов был лозунг, написанный на красной материи с черной окантовкой: «Граждане Норильчане! Комиссия уехала, произвол возобновился. Сообщайте Советскому правительству». Мы поднимались на второй этаж бани и с лестничной клетки наблюдали за происходившим. Много дней продолжалась забастовка, и все эти дни заключенные оставались на стройке, а из зоны никто не шел на работу. Женский лагерь был у нас под боком, поэтому я видела, как заключенных снимали с крыш бараков брандспойтами, а ведь было очень холодно. Женщины, сбитые струей воды, падали с коньков крыш, получали травмы, а некоторые погибали.
После восстания каторжан сортировали в тундре за 80-м кварталом. Нас туда не допускали, но мы явно слышали автоматные очереди. Потом рассказывали, что многих расстреливали, а уцелевших этапировали дальше — на Север. Помню первую газету, которая печаталась на одном листе и называлась «Сталинец». Внизу второй страницы мелким шрифтом под чертой было написано: «За вывоз газеты за пределы пос.Норильска срок 20 лет каторги». Затем в декабре 1953 года стала выходить газета «Заполярная правда» на четырех страничках и заработала широкая колея железной дороги Норильск—Дудинка. Поселок Норильск стал называться городом.
В 1971 году меня назначили на вновь строящийся бетонный завод в пос.Талнах, где я работала начальником лаборатории. В 1973 году я родила второго сына. При переводе бетонного завода в систему Управления строительства меня оставили в системе УПСМ и направили создавать лабораторию на ЗКПД-2. В процессе строительства завода уже начали выпускать сваи для Надеждинского металлургического завода, который тоже начали строить. Я набирала штат, обучала его и в полном смысле строила лабораторию, выполняя должность прораба, так как зимой температура в лаборатории не превышала 5° С. Коллектив был женский, молодой, и нужно было беспокоиться о здоровье людей. Мы убрали стену из стеклоблоков, заменив на кирпичную стену, и поставили оконные блоки. Позже бетонный пол покрыли плиткой на растворной подушке, озеленили и благоустроили лабораторию и зажили нормальной жизнью и работой. Все говорили, что у нас оазис.
В 1978 году я окончила Всесоюзный институт повышения квалификации руководящих и инженерно-технических работников в области стандартизации, качества продукции и метрологии (ВИСМ). В 1979 году ЗКПД-2 опять передали в систему Управления строительства, где я и проработала до декабря 1984 года.
В январе 1985 года я вновь вернулась в УПСМ на должность лаборанта химического анализа 5-го разряда, так как мне было уже все равно кем работать: у нас в семье был план обмена квартиры и отъезд из Норильска на материк. Но работать лаборантом долго не пришлось — на комбинате решили строить завод легких заполнителей, который должен был входить в систему УПСМ. Его начальник Чупретов предложил мне вновь возглавить лабораторию.
Так я в третий раз занялась строительством и благоустройством лаборатории, подбором и обучением кадров по контролю за качеством выпускаемого азерита. Было это весной 1986 года, а осенью наш завод объединили с заводом по производству минваты, и он стал называться ЗМОКТМ. Завод легких заполнителей стал цехом, а я получила должность зам. начальника лаборатории. Добилась хороших условий для работы лаборантов, занималась строительством и руководством лаборатории. В цехе была построена и оборудована экспресс-лаборатория. На втором этаже АБК заработали кабинет начальника лаборатории, дробильное, сушильное отделения, отделение физико-механических испытаний и химико-аналитическое отделение.
Применение азерита в качестве заполнителя для бетонов ограждающих конструкций позволило домостроителям Норильска перейти от трехслойных панелей и панелей с термовкладышами на выпуск однослойных азерито-бетонных панелей, которые полностью отвечали требованиям ГОСТа.
Все было бы хорошо, если бы не портило настроение одно обстоятельство. Когда речь заходила о премировании работников по случаю перевыполнения плана, нашу лабораторию постоянно обходили вниманием, как будто и не было ее вклада в общее дело. Наконец я решилась задать вопрос об этом директору завода Г.Б.Созаеву. Он с улыбкой, которую я бы назвала ухмылкой, сказал, что, значит, премию я не заслужила. В слезах и с болью в сердце я написала заявление об увольнении, и Созаев легко подписал его, без всяких слов и объяснений.
Я собиралась покинуть Норильск раньше, но не уехала, потому что была нужна комбинату: остаться и поработать меня попросил директор комбината Борис Иванович Колесников, а ведь я уже поменяла норильскую квартиру на материке... Я с полной отдачей сил занялась отработкой технологии по производству и контролю азерита, в общем успехе была и моя частица, вот почему премию я восприняла не просто как дополнительные деньги...
Главный инженер завода Приходько уговаривал меня остаться, но обида переполняла меня... С тяжелым сердцем я покинула Норильск в сентябре 1988 года. С тех пор я пенсионерка, но до сих пор во сне нет-нет да и строю, набиваю кубики, в общем, продолжаю работать в лабораториях по контролю бетона, железобетона и легкого заполнителя, не говоря уж об азерите... И что ж тут удивительного? Наше поколение не умело отдыхать, а работать много, трудно, максимально выкладываясь, умело всегда. Так и прожили всю свою сознательную жизнь... Хорошо, что руководство комбината оценило мой труд, присвоив звания «Кадровый рабочий комбината», «Ветеран НГМК», «Ветеран труда союзного значения».
Мой муж Михаил Григорьевич Журавлев — фронтовик. Он трудился в системе общепита комбината с 1947 года. Какие трудные времена он пережил! Занимался оборудованием столовых на кирпичном заводе, Позже был шеф-поваром в столовой № 10, ресторане «Таймыр». С 1968 года работал в Талнахе — в столовой поселка геологов, рудника «Комсомольский». Он вышел на пенсию, но продолжал работать... М.Г.Журавлев умер в марте 1998 года.
Мы вырастили хороших детей. Старший сын после ленинградской мореходки был направлен на работу в Одессу, где выросли его дети, внучка. Младший сын по окончании университета по специальности романо-германская филология нашел работу за границей. Я живу в Нальчике, на родине своего мужа.
Друзья
Житейские трудности всегда проверяют людей на человечность. С Володей Гольдбрейхом я познакомилась в 1954 году, когда устраивалась работать на кирпичный завод. Володю приняли учеником электрика. Он, как настоящий и чуткий друг, всегда приходил мне на помощь в трудную минуту — и доброе слово поддержки найдет, и совет даст, и, если надо, делом поможет... Талантливый организатор и специалист, В.Гольдбрейх быстро поднимался по служебной лестнице, но оставался всегда простым и добрым человеком.
Много лет моей дружбе с семьей Волошиных. Всегда вспоминаю хорошим словом своего первого директора Н.Н.Рознатовского (кирпичный завод), второго директора (цементный завод) Т.А.Огибалова и главного инженера этого же завода А.И.Фишбейна и конечно же свою наставницу — М.Ф.Алфименко. Это под ее чутким руководством я пошла учиться в ШРМ, в 8-й класс, когда сыну было всего год, и окончила 10 классов в 1960 году и сразу же поступила в институт. Она всегда помогала мне во всем, только чтобы я не бросила учебу. Поставила меня в подменный график работы, это значит, что я работала по два дня с выходным днем в воскресенье. В график отпусков во время учебы ставила меня в летнее время. Да и тогда, когда я уже окончила Новочеркасский политехнический институт и доросла до начальника лаборатории, она при любой просьбе помогала мне в работе.
В сентябре 2004 года норильские друзья встречались в Ярославле у Волошиных по случаю юбилея. Здесь я увиделась с Верой Фатеевой и Тамарой Темниковой... Это был такой эликсир для души!..
Часто вспоминаю Тамару Лыткину, Сашу Левчук (Головко), с которой мы познакомились в 1955 году на цементном заводе. Она была крестной моего старшего сына и даже тайно крестила его в Москве в церкви на Соколе — по-другому тогда нельзя было. Теперь судьба разбросала нас, Саша живет в Красноярске, а пенсия северян сейчас такова, что поездки в другие города невозможны.
Расскажу о распространенном среди норильчан случае. 1956 год, осень. Мы с мужем и сыном возвращаемся из отпуска через Красноярск. Здесь походили по магазинам, присмотрели радиолу «Балтика» (в Норильске тогда такую нельзя было купить). Посчитали свою наличность — 800 рублей не хватает. Услышал об этом наш норильчанин Николай Корельков и тут же предложил деньги... А в Норильске я однажды отправляла родителям посылку, и так оказалось, что у меня не хватает 12 рублей. Чтобы с посылкой не ходить лишний раз, на почте мне предложили оставить в залог паспорт, но незнакомый мужчина протянул мне деньги. Он не захотел мне назвать ни своего имени, ни своего адреса: «Расплатитесь, когда другому потребуется помощь...» Вот пример настоящего норильчанина. Мне кажется, что эта традиция безымянной помощи шла от з/к, от политических, которые были совестью нашей нации. После долгих сроков заключения, после тяжких испытаний в нашей системе УПСМ продолжали трудиться замечательные люди — Шерер, Коляда, Гумейко...
В Киришах я встретила Янину Гаеву, с которой в параллельных классах мы учились в норильской школе № 4, а в Москве я отдыхаю душой в семье Шатковых. Мне кажется, наша многолетняя дружба стала настоящим родством по теплоте чувств. У Елены столько талантов (одно кулинарное творчество чего только стоит!), но главный — умение быть другом! Переписываюсь я с семьей Кузнецовых — с Галиной Михайловной мы вместе работали в комиссии по распределению жилья: я — на общественной основе, она была представителем окружкома профсоюзов.
Говорят, что свет не без добрых людей. Так было и в лагерные времена. Мама рассказывала мне, что, когда она выезжала со своей торговой точкой на обслуживание торжественных дат в район Купец или на Валек, бывало, что оставались продукты, чаще всего пирожные. Тогда она шла в лаготделение № 4 и просила начальство передать остатки пиршества вольных заключенным. И что удивительно, ей всегда это разрешали, даже пропускали в зону. После освобождения некоторые лагерники приходили к нам, мама их кормила. Помню Виктора Кушнира, а у другого запомнила только имя и отчество: Кирилл Спиридонович. В нашей семье все помнят и такое: однажды мама узнала, что моя младшая сестра Галя (ей тогда было три года) повадилась ходить в обед в женскую бригаду зэков, которая разбирала старую железную дорогу. Ее переносили в тундру с улицы Мончегорской. Галя ела с женщинами их обед! Тогда мама стала передавать с Галей шоколад, кусковой сахар, сгущенное молоко. Солдаты-охранники все это видели и разрешали ребенку общаться с заключенными. И это в поселке-лагере, где выходила газета «Сталинец», где внизу второй страницы мелким шрифтом под чертой было написано, что за вывоз газеты за пределы поселка полагается 20 лет каторги...
Когда мне становится грустно, я достаю фотоальбомы, рассматриваю старые фотографии, и память уносит меня в прошлое... Воспоминания о норильской жизни и печалят, и радуют душу...
