ЖИЗНЬ И ГИБЕЛЬ АЛЕКСАНДРА ВОСКРЕСЕНСКОГО

Среди замечательных людей Тульской области имя Александра Александровича Воскресенского (1895-1942) занимает почетное место. Он был одним из организаторов и непосредственных участников восстановления и развития угольной, металлургической, химической промышленности в Тульской области и их электрификации в 1918-1937 гг. Более 120 статей в периодической печати посвятил он проблемам Подмосковного угольного бассейна, металлургической, химической индустрии, созданию научно-исследовательских и учебных институтов и горного техникума в Туле.

Александр Александрович родился 28 марта 1895 г. в Данкове Рязанской губернии в семье врача — коллежского советника Александра Васильевича Воскресенского. Александр Васильевич — уроженец Тульской губернии (1842 г.), за казенный счет окончил тульскую гимназию, а затем Московский университет и с 1868 г работал в Туле и Тульской губернии городским и уездным врачом, сотрудничал и в бесплатной для бедных городской лечебнице, открытой по инициативе врачей Н. Г. Позднышева и В. И. Смидовича в 1864 г. С1878 г. А. В. Воскресенский работал уездным врачом в г. Данкове. В1905 г. он и его семья переехали на жительство в Тулу.

Мать Александра Александровича Варвара Дмитриевна происходила из обедневшей дворянской семьи, окончила епархиальное училище в Рязани. Она родила двух сыновей, посвятила себя их воспитанию и умерла в Туле в 1953 г. Младший, Михаил, родившийся в 1897 г., окончил Петроградский университет и работал инженером-электриком на различных руководящих должностях в Туле в отделении Мосэнерго, умер в 1950 г.

В 1913 г. Александр Александрович с золотой медалью окончил Тульскую классическую гимназию и в этом же году поступил в Петербургский горный институт. В мае 1916 г. вместе с другими студентами был мобилизован на военную службу и направлен в Виленское военное училище. Но от прохождения службы был освобожден по состоянию здоровья, вернулся в Тульскую губернию и поступил на Судаковский чугуноплавильный завод. В мае 1918 г. завод был закрыт, и Александр стал работать на Бобриковских каменноугольных копях сначала техником-чертежником, потом маркшейдером и помощником заведующего техническим отделом.

С 1 июля 1919 г. Александр Александрович заведует разведочными на уголь буровыми работами в Щекинско-Оболенском районе. А с 1 января 1920 г. возглавляет геодезическую часть отдела горных разведок Главного угольного комитета РСФСР. Почти год — с 1 августа 1922 по 13 июля 1923 — руководит разведочными на уголь работами в Подмосковном бассейне. В тот же период выполняет обязанности помощника управляющего Тульской конторой Москваугля по технической части, а также топливного инспектора по Тульской губернии и заместителя заведующего Тульским отделением Всероссийского угольного синдиката. Полтора года — по сентябрь 1924-го — помощник заведующего Тульской конторой Москваугля по технической части и реализации угля.

В сентябре 1924 г. Александр решил продолжить образование и поступил на горнозаводской факультет Ленинградского горного института. В конце 1929-го защитил диплом инженера. С начала 1930 г. и до конца 1933 г. трудится старшим инженером, затем техническим руководителем Тульской лаборатории Мосхимэнергостроя, занимается проектировани-

ем химического производства строящегося Бобриковского энергохимического комбината.

В октябре 1932 г. А. А. Воскресенский участвует в VI Всесоюзном Менделеевском химическом съезде. Пригласительные билеты на этот съезд выдавались лишь самым инициативным и способным работникам.

С конца 1933 г. по начало 1936 г. Александр Александрович — ведущий специалист (а по некоторым данным — заведующий) центральной химической лаборатории Бобриковского химкомбината. Со 2 января 1936 г. по б октября 1937 г. заведует отделом изучения качества и использования подмосковного угля в созданном в Туле по его инициативе при поддержке наркома тяжелой промышленности С. Орджоникидзе Подмосковном научно-исследовательском угольном институте (в 1957 г. ПНИУИ переведен в г. Новомосковск Тульской области).

А. А. Воскресенский был последовательным сторонником работы тульской промышленности на местном сырье. Вот что он писал в 1920 г. в газете «Коммунар» в статье «Горная промышленность Тульской губернии»: «Создать свою горную промышленность на здоровых основаниях, уничтожить уродливые способы ее существования (доставка с юга кокса и руды для плавки чугуна на местных заводах), бывшие до революции,— являются ближайшими задачами промышленного строительства Тульской губернии». И далее: «Железорудная промышленность начнет постепенно развиваться, пока выстроенные на местном угле центральные электрические станции позволят начать выплавку чугуна в электрических домнах, варить железо и сталь в таких же печах и получать черный всевозможный сортовой металл из-под электрических же прокатных станов».

Но высокозольному подмосковному углю трудно было конкурировать с высококачественным донецким. В статьях «Первая конференция административно-технических сил горного дела» и «Возможный и должный объем развития горной промышленности Подмосковного бассейна», опубликованных в 1921 г., А. А. Воскресенский так комментирует этот факт: «Началось упорное изыскание способов сделать подмосковный уголь равноценным с донецким углем и бакинской нефтью видом топлива (...). Упорными исследованиями (проф. К. В. Кирша и сотрудников) способов наиболее правильного использования заключенной в угле энергии установлены как приборы (топки) для его сжигания, так и основное положение о необходимости его использования в больших районных электрических станциях, расположенных в центрах или, вернее, узловых пунктах добычи (Каширская электроцентраль как первое звено)».

Усилиями А. А. Воскресенского и его соратников Подмосковный бассейн в 1920 г. достиг довоенных (1913 г.) объемов добычи угля. Тем самым была решена важнейшая задача снабжения молодой Советской республики энергоносителями. В вышеуказанной статье Александр Александрович писал: «Итак, на топливном — каменноугольном фронте положение (...) должно быть признано блестящим».

А. А. Воскресенский был инициатором и участником пуска в 1926 г. (после консервации в 1918 г.) Судаковского (Косогорского) металлургического завода. В 1928 г. он поставил перед председателем Тулгубисполкома С. И. Степановым вопрос о путях преодоления застоя в Подмосковном бассейне. Как утверждает Александр Александрович в своей жалобе из места заключения на имя Наркома внутренних дел Берии, эта беседа с Сергеем Ивановичем была застенографирована и положила начало ряду мероприятий по развитию бассейна.

Еще будучи студентом вуза, в 1925 г. Александр Воскресенский совместно с другими студентами — членами научного кружка организовал журнал «Металлург» — орган научно-технических кружков вузов СССР. С момента основания журнала и до 1929 г. А. А. Воскресенский был членом редколлегии и секретарем редакции. Впоследствии «Металлург» стал органом Всесоюзного технического общества, одним ведущих научно-технических изданий в стране.

В 1929 г. А. А. Воскресенский разработал схему совместного использования минеральных ресурсов Подмосковного бассейна, впоследствии прошедшую представительную апробацию, в том числе при Главном государственном горно-геологическом управлении и Академии наук СССР.

С участием А. А. Воскресенского были изучены вопросы переработки подмосковного угля с целью синтеза аммиака, получения монтанселитры, серной кислоты из смеси уральского и подмосковного колчедана, удобрения для сельского хозяйства из местного гипса, алюминия из золы подмосковного угля, губчатого железа из местных железняков, кокса из подмосковного и донецкого угля.

В 1935 г. Александр Александрович явился ини-

циатором начала разработки геолого-химической карты Подмосковного бассейна.

Он принимал активное участие в подготовке строительства Новотульского металлургического завода (ныне ОАО «Тулачермет»), отстаивал схему его рационального профилирования на основе полного металлургического цикла, доказывал ее необходимость в руководящих органах Москвы и Тулы, в печати.

Вся эта энергичная государственно-необходимая деятельность замечательного инженера и ученого была прервана в самом расцвете. Александр Александрович вместе с сотнями и тысячами лучших инженеров, ученых, государственных и общественных деятелей оказался жертвой политических репрессий, обрушенных на народ руководителями ВКП(б) и Советского государства. Уродливая теория Сталина об усилении сопротивления свергнутых эксплуататорских классов по мере увеличения успехов социалистического строительства обернулась величайшей бедой. Клеймом «врагов народа» были помечены миллионы ни в чем не повинных граждан.

Ночью с 5 на 6 октября 1937 г. А. А. Воскресенского арестовали, предъявили обвинение в контрреволюционных преступлениях. Следователь требовал признания в контрреволюционной деятельности, участии в троцкистской организации, шпионаже, вредительстве, саботаже и других страшных злодеяниях. Четыре месяца шли допросы с пытками, оскорбительными издевательствами опричников — следователей.

Но они не сломили мужественного человека. Не признался он в том, чего не совершал и не мог совершить. Сфабрикованное дело было направлено в Особое Совещание НКВД СССР и всемогущая Тройка 22 декабря 1937 года без его участия приговорила безвинного инженера к 5 годам исправительно-трудового лагеря. 31 января 1938 г. Александра Александровича вызвали из камеры в канцелярию тульской тюрьмы и предложили расписаться в объявлении приговора.

12 февраля 1938 года осужденного включили в очередной этап и отправили в Коми АССР. Четыре слишком года в условиях лагерных бараков, скудного питания, рваной одежды подорвали здоровье Александра Воскресенского. Не дотянул он до окончания назначенного срока и 27 августа 1942 года умер в лагпункте поселка Ухта.

К этому материалу мы прилагаем несколько потрясающих документов: письма Александра Александровича о том, как фабриковалось его дело, письма из лагеря, а также заявления его жены Екатерины Ивановны на имя наркома внутренних дел Берии, прокурора СССР. Самоотверженная и любящая женщина, не боясь возможных преследований, отстаивала невиновность и доброе имя мужа, верила в то, что удастся доказать

лживость предъявленных ему обвинений. Верила Екатерина Ивановна, что в советской стране можно добиться справедливого решения судьбы оклеветанного человека. В этом были уверены многие, надеявшиеся, что власть рабочих и крестьян существует ради народа, отстаивает его интересы, а все несправедливости результат козней каких-то враждебных сил, недоброжелателей. Дальнейшие события показали, что такая уверенность была наивна. Разнузданная охота за «ведьмами» происходила вполне планомерно, в соответствии с программой гипертрофированной классовой борьбы. Особенно способствовала бессмысленной охоте патологическая подозрительность и жестокость Сталина. Поэтому все героические усилия Е. И. Воскресенской не привели к пересмотру дела ее мужа и потребовались кардинальные изменения в политике советского государства, чтобы в судьбе таких людей, как Александр Воскресенский, произошли изменения к лучшему.

Вскоре после смерти Сталина в итоге развернувшейся борьбы за власть между соратниками тирана чудовищные преступления в отношении граждан страны были использованы в качестве средства достижения победы. На XX съезде КПСС Первый секретарь ЦК КПСС Н. С. Хрущев выступил с секретным докладом, в котором коммунистам страны была впервые объявлена часть страшной правды о геноциде власти против собственного народа. Потребовалось еще несколько лет, чтобы тот исторический доклад был полностью доведен до сведения населения СССР и всего мира. Дело Александра Александровича было пересмотрено: 14 декабря 1955 года президиум Тульского областного суда отменил постановление Особого совещания 18-летней давности, прекратил дело за недоказанностью обвинения, что означало полную реабилитацию Воскресенского.

Ныне его имя занесено в Тульский биографический словарь наряду с самыми выдающимися людьми, в первый том Книги памяти жертв политических репрессий 1917-1987 гг., в календари памятных дат Тульской области. Включено оно и в сборник «Репрессированные геологи» (Москва — С.-Петербург, 1995 и 1999 г. издания). Статьи о деятельности Воскресенского печатались в газетах «Тульские известия», «Тула вечерняя», «Тула», «Молодой коммунар», сборнике научных трудов ПНИУИ (1997 г.), в Известиях Тульского государственного университета (выпуск V, 1999 г.). В Государственном архиве Тульской области создан именной фонд, архив документов и личные вещи Александра Воскресенского находятся в Тульском историко-архитектурном и литературном музее, в Музейно-историческом комплексе «Бобрики» Тульской области. Сведения о деятельности А. А. Воскресенского включены в экспозиции музеев Тульского государственного университета, Косогорского металлургического завода, научно-производственного объединения «Тулачермет», представлены на стендах передвижной выставки «История политических репрессий в Тульской области», созданной Тульским отделением историко-просветительского, благотворительного и правозащитного общества «Мемориал», и в описании этой выставки, изданном в Туле в 2002 году под заголовком «Нам только правда очищает души».

Думается: это лишь первые шаги в достойном увековечении памяти выдающегося деятеля земли тульской. Будет справедливо, если подмосковные горняки и химики занесут имя Воскресенского в свои анналы. Правление тульского «Мемориала» в 1999 г. обратилось к генеральному директору ПНИУИ В. А. Потапенко с предложением возбудить ходатайство о присвоении имени А. А. Воскресенского названному институту, установить на его здании мемориальную доску, создать экспозицию материалов о его роли в становлении института. К сожалению, на обращение ответа не последовало. В марте 2004 г. «Мемориал» повторил предложение. На сей раз пришло письмо В. А. Потапенко, где было сказано: «Ученый совет ОАО ПНИУИ, рассмотрев Ваше предложение об увековечивании памяти А. А. Воскресенского, считает, что он внес определенный вклад в развитие промышленности Тульской области. В то же время ученый совет считает нецелесообразным принять ваше предложение в виду отсутствия у А. А. Воскресенского достаточного научного вклада в направления деятельности института».

Такая точка зрения не выдерживает критики. Как показано выше, А. А. Воскресенский внес весьма значительный вклад в историю горного дела Подмосковья.

Обратился «Мемориал» и к руководству и ветеранам химкомбината — филиала ЗАО «МХК Еврохим» в г. Новомосковске Тульской области. В письме управляющему филиалом В. В. Корякову и председателю совета ветеранов И. Ф. Кусакину говорилось: «Обращаемся к Вам с предложением достойно отразить в экспозиции музея истории Новомосковского химического комбината роль сотрудников, которые были подверг-

нуты репрессиям по политическим мотивам, а затем реабилитированы, в частности, в отношении А. А. Воскресенского. Он стоял у истоков угольной, металлургической и химической промышленности Подмосковья, Бобриковского (Сталиногорского) энергохимического комплекса, был автором схемы комплексного использования минерального сырья Подмосковного бассейна. Был техническим руководителем научно-исследовательской лаборатории «Мосхимэнергостроя», а после ее ликвидации — ведущим сотрудником центральной химической лаборатории Бобриковского энергохимкомбината.

Ответа на это обращение не получено. Но «Мемориал» будет продолжать усилия по увековечиванию памяти выдающегося сына земли тульской. Память об А. А. Воскресенском должна сохраниться.

С. Л. Щеглов

(по материалам Е. А. Воскресенского)

Р. С. Ф. С. Р.

В. С. Н.Х.

ЦЕНТРАЛЬНОЕ УПРАВЛЕНИЕ

КАМЕННОУГОЛЬНОЙ И СЛАНЦЕВОЙ

ПРОМЫШЛЕННОСТИ

Гл. Упр. по Топливу

Управление Горных Разведок

Отдел

25 Октября 1921 г.

№ 20164.

Адрес: Москва, Б. Дмитровка, 32

Телегр. адр. ГЛАВУГОЛЬ

МАНДАТ

Дан сей Заведующему Геодезическою Частью Управления Горных Разведок Центрального Управления Каменноугольной и Сланцевой промышленности Александру Александровичу ВОСКРЕСЕНСКОМУ в удостоверение его личности и того, что он командируется в районы производящихся в Подмосковном Каменноугольном Бассейне разведочных на уголь работ для наблюдения над сводкой результатов летних съемочных работ с поручением ему общего руководства разведочными на уголь работами в Притульских Каменноугольных районах (Щекинском, Оболенском, Судаковского завода и др.).

Ввиду чрезвычайной важности означенных работ для снабжения Республики топливом все военные, гражданские и железнодорожные власти приглашаются оказывать предъявителю сего А. А. ВОСКРЕСЕНСКОМУ всяческое содействие для успешного выполнения возложенных на него обязанностей.

Как сотруднику топливного учреждения А. А. ВОСКРЕСЕНСКОМУ предоставляется право подачи служебных телеграмм срочности отправления таковых лит. «В».

Первая станция ТУЛА.

Настоящий мандат действителен на два месяца.

М. П.

Нач. Главтопа: (подпись)

Нач. Главугля (подпись)

Нач. Адм. Управл. (подпись)

Нач. Управл. Горных Разведок (подпись)

Письмо А. А. Воскресенского E. И. Воскресенской из заключения

Дорогая Котя! Пишу это подробное письмо ввиду того, что, как практически решится вопрос с твоей поездкой, дело еще неясное, а между тем время идет и надо, наконец, принимать какие-то меры, чтобы сдвинуть дело с места. В обычных письмах это не так удобно сделать.

Начну для ясности сначала. Как ты, думаю, помнишь, в ордере на арест № 58 от 5 окт. 37 г. основанием для ареста было указание на обвинение меня по пп. 7 и 11 ст. 58 УК РСФСР, т. е. во вредительстве и участии в группе.

По доставке в НКВД в ночь на 6 окт. с меня сняли так назыв. анкетный допрос, а утром отправили в тюрьму, где продержали до 9 окт. Вечером этого дня меня вновь привезли в НКВД и поздно вечером следователь Кочетов в присутствии нач. отделения Беляева (работник, только что приехавший среди других из Москвы в связи с образованием области) начал допрос. Мне (...) было предложено сознаться в контрреволюционной деятельности. Разумеется, я сразу четко заявил, что никогда ею не занимался. Мне предложили расписаться в этом. Что я немедленно сделал. Затем мне начали усиленно предлагать сознаться в шпионаже. Т. к. разговор принял грубоватый (непривычный мне по новизне) тон, то попросил держаться более приемлемого тона. Это вызвало приказание встать. В таком положении мне пришлось пробыть с 10 веч. до 5 утра. Во время этого мне все время твердили, чтобы я сознался в шпионаже, при этом подсовывали бумагу и перо, даже сами старались вложить мне в руку, чтобы я начал писать показания. На следующую ночь (с 10 на 11 окт.) повторилась буквально та же история и с тем же, разумеется, результатом. Я отвечал категорическим отказом признаваться в том, что я никогда не делал, а тем более писать какие-либо показания. Чтобы сбить меня с единственно мыслимой для меня позиции, мне обещали перевод на больничный режим, если я буду идти навстречу следствию. На этом попытки следствия в направлении шпионажа закончились. 13-го окт. днем Кочетов вызвал меня (...) и вновь предложил сознаться в контрреволюционной деятельности. На мой отказ (...) затем меня оставили в покое до 26 окт., когда опять днем вызвали и повторилась та же история, но с утверждением, что Блументаль и Гвоздева уже пишут свои показания. Я твердо держался в том же положении.

Вечером 1-го ноября меня с рядом других лиц отправили в тюрьму и продержали там до 14 ноября. Это дало тебе возможность сделать мне 2-го ноября передачу. Кстати, при проходе через вахту тюрьмы столкнулся с «Сулкой», который не мог не видеть меня.

Вечером 14 ноября меня опять повезли в Садовый и ночью требовали сознаться в том же, причем говорили, что мое отрицание бесполезно, т. е. все равно имеются свидетельские показания. 18-го ноября днем меня отправили в тюрьму и продержали до 21-го. В эти дни (14-18) я пережил тяжелые часы, т. к. мне передали, что ты также арестована. Удивляться этому было нечего, т. к. многие сидели одновременно с женами. Хорошо, что скоро явился Терновский (брат твоей стенографической сокурсницы) и убедительно доказал мне о невероятности столь неприятных о тебе сведений.

26-го ноября вечером был произведен предпоследний допрос, причем во время его фигурировал, насколько я мог разобраться глазами, какой-то акт, составленный 8-го окт. Можно было себе представить, что это акт о положении в лаборатории, подписанный среди прочих и Яблоновым. О последнем Кочетов во время следствия не раз иронически отзывался и говорил, что он теперь арестован.

Из этого акта во время допроса Кочетов выбрал вопрос о вспышках легковоспламеняющихся веществ, которые были дважды в лаборатории (помнишь 26-го марта, когда и меня также слегка обожгло) и о хранении ядовитых веществ. Вопрос сводился к тому, кто отвечает за лабораторию: завед., т. е. Стаханов, или я. Я заявил, что на мне лежало направление работ лаборатории. Заведование ею лежало на Стаханове. Можно было из высказываний Кочетова понять, что ядовитые вещества, будто бы не нужные для работы лаборатории, предназначались для диверсионных целей. В заключение Кочетов заявил, что меня будут судить за контрреволюционную вредительскую, шпионскую и диверсионную деятельность. Я подписал протокол допроса с обычным отрицанием всего, что мне старались навязать.

30-го ноября днем я вновь был вызван на допрос, причем, к своему удивлению, увидел сидящим у стола Воробьева. Из разговоров с сокамерниками я уже представлял себе течение «следствия», а потому сразу понял, что он будет фигурировать в очной ставке. Так оно и оказалось. 15-го ноября его вызвали в НКВД, и там он дал на меня ряд показаний. Они были оформлены протоколом. Вот этот протокол и был использован при очной ставке.

Показания эти сводились к тому, что: 1) из разговоров со мной он вынес впечатление о моей антисоветской настроенности, 2) я с похвалой отзывался о германской технике, 3) проводившаяся под моим руководством работа по составлению геолого-химической карты была сорвана, что повело будто бы к срыву разрешения вопроса о получении бензина из подмосковного угля, 4) я давал очковтирательские отчеты по своим работам, 5) я был «устроен» в институт «троцкистом» Рыбиным, 6) я организовал в институте склоку между старыми и молодыми сотрудниками и 7) я тратил институтские деньги на выписку японских журналов.

Никаких объяснений по всем этим показаниям мне не дано было возможности сделать, а только опять было предложено сознаться в контрреволюционной деятельности. Я вновь повторил уже не раз высказывавшееся свое заявление и еще раз расписался в этом. После этого Кочетов, отпустив предварительно Воробьева, заявил, что следствие по моему делу закончено.

В этот раз я сделал, как мне кажется на основании разговоров с сокамерниками, да, пожалуй, и самому, две ошибки. Первая это то, что я не сделал отвода Воробьева как очника. Дело в том, что перед очной ставкой задается обоим вопрос, нет ли каких-либо возражений в смысле взаимоотношений. У меня с Воробьевым отношения были обычные. Он даже оказывал мне иногда содействия, но в то же время мне говорили в институте, что он настраивает против меня молодых сотрудников (...) вообще можно удивляться, за что он меня ненавидит. Вот это-то я как-то упустил заявить, а потому было записано, что с моей стороны нет отвода против Воробьева. Вторая ошибка состояла в том, что перед подписанием протокола об окончании следствия я не потребовал всего материала следствия для просмотра. Это лишило меня представления о том, что же кто-то против меня показывал. Требовать предъявления всего материала следствия я мог на основании ст. 216 УК. На мой же вопрос, когда мне будет дана возможность ознакомиться с материалом. Кочетов заявил, что на суде. 8-го декабря я был окончательно отправлен в тюрьму, где и пробыл вплоть до отправки, т. е. 12 февраля.

Таково фактическое течение следствия. 31-го января меня в числе 25-30 человек вызвали для объявления решения по моему делу. Вместо суда мое «дело» было проведено через Особое совещание при НКВД СССР, которое приговорило меня к отбыванию в исправ.-труд, лагерях в течение 5 лет. Мы были первые, которым был объявлен 5-летний срок. До этого обычно срок был 8 или 10 лет. Со мною срок тоже 5 лет получил Шебунин. Что было дальше, ты, в общем, представляешь.

Теперь перехожу к объяснению всего происшедшего, как я могу себе представить на основании всего. Что только можно привлечь для этого объяснения. Фон, на котором развертывались массовые аресты, понятен. Вопрос: «Почему я был вовлечен в эту мясорубку?» Основной причиной я считаю те взаимоотношения, которые у меня сложились в институте с директором (фамилию не помню уже), Куплевасским и Колт. Подстрекателем, несомненно, был Костюченко. В условиях того момента, когда везде искали и везде полагалось находить вредителей и т. п., вполне естественно, что при тех, я сказал бы, враждебных отношениях, которые у меня были с указанными лицами, что внимание их было привлечено в мою сторону, чтобы отделаться от меня под столь благовидным предлогом. Очевидно они и их агенты (зав. хоз.— фамилию тоже уже забыл, Воробьев, а возможно, и другие) соответственно информировали НКВД. Вполне понятно, что Трегубов и др. не стали возражать против намеченного изъятия меня. Я вспоминаю до сих пор какие-то странные улыбки у Трегубова и Масленникова на общем собрании, которое было 5-го окт. после занятий, когда их глаза встречались с моими.

Думаю также, что должным образом меня характеризовали разные лица и раньше, лица, по тем или иным причинам имевшие основание быть мною недовольными наличной почве. К таковым я отношу Дьякова (нач. хоз. в лаборат.), Хайкову, вероятно, неизвестные мне по фамилии лица в Сталиногорске. Мне кажется даже: не приложили ли руку в том же направлении, если не прямо, то косвенно (путем разговоров, которые потом так или иначе дошли до Садо-

вого пер.) и более близкие люди, которые так или иначе могли иметь против меня зуб. В этом направлении я имею в виду в первую очередь «Куска». Как я уже писал еще весной из Медгоры, не обошлось здесь, конечно, по тем или другим мотивам без лепты и со стороны некоторых сотрудников (Гвоздева, м. б., даже Стаханова). Кочетов во время допросов бросал такие слова, как «барин», что «мы за Вами следили с 19 года». Человеческая зависть, что я всегда чисто одевался и т. п., сделала, конечно, свое дело.

В итоге я считаю, что вследствие неблагоприятно сложившихся для меня в институте обстоятельств я оказался козлом отпущения в эту тяжелую полосу.

То, что дело, несомненно, проистекало из кляуз и дрязг, видно из того, что за все время так назыв. следствия мне не был задан ни один вопрос по существу моей деятельности и работы, не был назван ни один работник Подмосковного бассейна. Больше того, ведшие следствие лица, видимо, старательно избегали разговоров на эти темы. Беляев так прямо, не стесняясь меня, инструктировал Кочетова не требовать объяснений от меня, опасаясь, видимо, что их «материалы» разлетятся как карточный домик. Это же обстоятельство и было причиной оформления дела в ОСО, а не через суд.

Как бы то ни было, но факт остается фактом, и все время стоит основной вопрос, чем и когда вся эта история кончится. У большинства лиц, попавших в эту мясорубку, уверенность, что все будет пересмотрено, и скоро все мы разъедемся по домам. Вера эта настолько сильна и неистребима, что, несмотря на то, что время идет и назначаемые для ожидаемых облегчений даты (обычно 1-ое мая, 7-ое ноября и т. д.) проходят без всяких результатов, все же постоянно приходится слышать разговоры об ожидающихся приездах комиссий для пересмотра дел и т. п. Разговоры эти, вполне понятно, являются основными, которые ведутся среди заключенных.

Как же следует, как мне кажется, смотреть на все это? Я не смотрю, к сожалению, на это дело оптимистически. Коротко трудно написать все то, что заставляет меня так смотреть. Несомненно, только одно, что очень много лиц пострадало незаслуженно, оказались втянутыми, как я, случайно.

Что же следует предпринять для разрешения создавшегося положения в желаемом направлении? Сейчас положение таково. Вероятно, подавляющее большинство подало жалобы верховному прокурору и в другие инстанции и другим лицам. Жалобы эти подавались не только самими осужденными, но и их женами и матерями. Те из осужденных, которые получили приговор по суду, получают извещение о назначении пересмотра их дела с отменой вынесенного им приговора, иногда очень тяжелого (25 лет + 5 лет поражения в правах). Таких случаев за последнее время немало, и немало народу уезжает на переследствие. Что же касается таких, которые осуждены через ОСО, то здесь пока положение на точке замерзания. Те, которые получили ответы на свои жалобы, получили их в отрицательном смысле. Есть, как говорят, будто бы, и случаи с положительным результатом, но четкости в этом никакой нет.

Сам я, исходя из суммы всех впечатлений по этому вопросу, считал до сих пор целесообразным не торопиться с подачей жалобы. В настоящее время мне представляется, что наступает момент для подачи жалобы: в лагере я уже достаточное время, все относящееся к этому вопросу как будто обдумано не один десяток раз, отсутствие жалобы с моей стороны может, наконец, быть истолковано, как согласие с принятым в отношении меня шагом. Вот я и думаю в ближайшее время составить такую жалобу на имя Наркома ВнуДел, тем более что он теперь другой. Кроме того, одновременно имею в виду послать письмо на имя Л. М. Кагановича. Особым обстоятельством в моем положении является мое нездоровье. Я не раз уже писал, что, если в условиях так назыв. нормальной жизни, мне приходится все время быть на особом режиме, то в нелегких, а иногда просто тяжелых лагерных условиях, я по существу превращаюсь в хронически нездорового человека. Чем в конце концов такое положение кончится, сказать нелегко, но в лучшем случае инвалидностью. На это обстоятельство я думаю также обратить самое серьезное внимание тех, кому я буду писать. Думаю, что ты, несмотря на имеющийся у тебя один отказ, вновь могла бы поднять вопрос, поставив его прямо в том смысле: возможно ли мне перенести в лагерных условиях назначенный срок.

Основная причина моего нездорового состояния — это резкое несоответствие моего организма тем условиям, в которых приходится жить. Первое — это (...) жилище и бытовых условия. В самом деле, барак, в котором мы живем (между прочим, один из лучших, если не лучший), не имеет достаточного дневного освещения. Окна загорожены нарами,

хорошо, что хоть вагонного (а не сплошного) типа, постоянно покрыты льдом. Вентиляции почти нет. Живущие имеют деревянные урны, стоящие тут же у места, где ты сидишь. Масса клопов, которые летом совершенно не дают житья, а зимой только в холоде сокращают свой разбой. Моются бараки поливанием пола водой и размазывания грязи с ней. В результате получается только сырость, где пол просыхает, образующаяся пыль вместе с табачным дымом курящих отравляет воздух. Уборная расположена довольно далеко — во дворе — и представляет собой дощатый сарай с окнами. Содержится в недостаточной чистоте, отсюда, несомненно, источник заражения. Ночью нужно, следовательно, бежать по двору, набросив верхнюю одежду. Столовая холодная. В холоде кушанья настолько быстро охлаждаются, что есть их приходится совсем холодными. Руки, конечно, в перчатках. Баня тоже сделана так, что в ней очень легко простудиться, не говоря уже о том, что часто не хватает воды или она недостаточно нагрета.

При отправлении на работу и возвращении с нее приходится дожидаться конвоя. Это ведет к охлаждению и простуде. То же получается при излишне быстрой ходьбе, когда наглатываешься холодного воздуха, стремясь не отставать от других. Словом, в холодное и сырое время года все подстерегает тебя и грозит тебе простудой и др. заболеваниями. Так и получилось со мной. А простудившись и вообще заболев, уже трудно быстро поправиться. Вот так и получилось у меня. С желудком я вожусь с конца сентября, а с простудой со второй половины октября. И то и другое принимает застарелый характер, несмотря на то, что врачебная помощь сравнительно внимательно оказывается.

На работе обстановка не лучше. Скученность, тяжелый воздух от скученности и курения, холод в морозы, что заставляет сидеть в верхней одежде, так я чуть ли не с ноября все время сижу в пальто. В бараке тоже температура недостаточна, чтобы быть в костюме. Пища, как правило, готовится на сале и состоит из гороховых супов, щей, с различной крупяной засыпкой. Второе — различные каши и картофельные блюда. Третье — кисель из сушеных фруктов и серая булочка. По количеству это более чем достаточно, а по качеству большей частью невкусно, а самое главное, все это комом и тяжело ложится в желудке. При регулярной физической работе, возможно, что такая пища и подходяща, но при умственной работе она утомляет и без того утомленный организм. Вполне возможно, что с переходом в середине сентября с больничного питания на такой стол желудок оказался не в силах бороться с отрицательными сторонами подобного стола.

Таким образом, в итоге все не благоприятствует моему организму, а потому я все время нахожусь в напряжении, и у меня, понятно, нет уверенности, что я смогу в конце концов справиться со всем этим. В общем, для меня пока создается безвыходное положение. Необходимо поэтому посоветоваться с опытными людьми, что предпринять. Рассчитывать, что жалоба может привести к радикальному пересмотру моего «дела», у меня, по крайней мере, как-то нет.

Что можно получить, исходя из моего нездорового состояния, у меня также нет данных. Состояние это таково, что можно приравнивать его по существующим нормам к инвалидности. Нахождение в положении инвалида имеет свои недостатки в смысле бытового положения, худшие условия ъ жилищном и пищевом отношении. Что же может дать инвалидность в смысле принципиального облегчения положения, тоже мне неясно. Можно ли считать, что инвалиды могут получить освобождение или сокращение срока раньше, чем здоровые, пока нет никаких предпосылок. Имеется, правда статья УК, кажется, 458, по которой инвалиды могут быть досрочно освобождены, но, кажется, это не распространяется на осужденных по 58 ст.

Возможно, конечно, что в случае изменения общей обстановки инвалиды первыми получат облегчения. Вот по всем этим вопросам надо иметь совет понимающих людей. Я не знаю, имеешь ли ты возможность иметь такой совет.

Важно только одно. Я не знаю за собой таких дел, которые могли бы хоть в незначительной мере послужить основанием к тому шагу, который в отношении меня предпринят. Наоборот, все мои мысли и стремления всегда были направлены к тому, чтобы дело, в котором я был занят, наиболее успешно развивалось. Единственным упреком является то, что я не работал и ночью, как это делали другие. В этом отношении я могу только сказать, что в пределах имевшегося у меня здоровья и сил я делал все. Я заботился, чтобы поддерживать это здоровье опять-таки в интересах дела, чтобы иметь возможность работать.

Следовательно, причиной, по которой я оказался участником «контрреволюционной троцкистской организации, преследовавшей цель дезорганизации уголь-

ной промышленности и срыв добычи угля», как сказано в обвинительном постановлении, является чье-то изображение меня в отрицательных тонах, которое для пущей важности оформлено в столь громких словах.

То обстоятельство, что по сравнению с другими я получил минимальный срок, показывает, что соответствующие органы сами не видели серьезных оснований для наказания меня. Прием был такой. Раз человек попал в НКВД, он оттуда не выпускался. Так мне говорил и следователь, когда в результате наших разговоров выходило, что против меня ничего нет, Кочетов не раз задавал, правда, в слегка ироническом тоне, вопрос: «Так что же прикажете написать ордер о вашем освобождении?» — и дальше добавлял: «Нет, НКВД зря не берет, раз кто сюда попал, то выхода свободного не получит».

Сейчас рано гадать, что будет по окончании наказания, но пока-то приходится считаться с тем, что в Тулу мне, как это ни печально, вернуться не придется. Тот же Кочетов, не знаю, насколько серьезно во время следствия как-то бросил: «Своей улицы Вы больше не увидите». Повторяю еще раз, что сейчас очень трудно говорить о таких вещах, но считаться, как это ни горько, приходится.

Вообще (не для того, чтобы плакаться, говорю это) жизнь моя, а следовательно и ваша, испорчена. Нужно что-то чрезвычайно благоприятное, чтобы изменить положение. Я притерпелся и духом все время не падаю. Внутри сидит какая-то надежда, что это очередной (правда (...) более тяжелый) шквал в моей жизни, что все наладится и что, может быть, будет даже что-то хорошее. Но это ни на чем не основанное ощущение. Уверенность у подавляющего большинства, что все это преходящее. Пока что действительность каждый день говорит о неприятном. Пока что страдания на каждом шагу. Их переносить тем тяжелее, что не чувствуешь за собой вины, как, скажем, так называемые бытовые осужденные.

Поддерживает, конечно, морально сознание, что существуете вы, что вы поддерживаете меня. Каждая телеграмма, письмо, посылка стоят в этом отношении многого. Отравляется это чувство, конечно, сознанием, что это ведет к лишениям у вас. Из писем ваших чувствуется (...), что вы ограничиваете (...) себя ради того, чтобы поддержать меня.

То, что я здесь пишу, конечно, недостаточно, чтобы внести ясность в то, что произошло за этот год. Но пока и этого, по-моему, достаточно. Я все никак не могу рискнуть на твою сюда поездку. Впечатления из рассказов говорят о тяжестях этого пути: Мурманск — Сыктывкар — Пезмог. Кроме того, он дорог. Я подробно писал об этом. Возможно, что письмо об этом не дошло, а потому повторяю. Проезд в приспособленном грузовике (с войлочным верхом) стоит (Мурманск — Сыктывкар) около ста рублей. Сыктывкар — Пезмог — 18 р. Мурманск — Сыктывкар в машине «М-1» — 156 р., если собираются люди на полную машину (3 места). Вещи только легкие. Эти машины идут 12 часов. Грузовики 24 часа. Здесь у нас помещение для свиданий очень неприятное. При вахте у входа в лагерь есть четыре комнатушки, в которых очень холодно при сильных холодах. Часто нет даже крючка на двери. Поэтому имей это в виду, если все же поедешь. Следовательно, также поездка обойдется рублей в 400-500. В дороге могут быть всякие случайности, а поэтому в обрез деньги брать нельзя. Погода у нас, как ее пока наблюдаешь, тяжелая. То морозы (30-40°) несколько дней (2-5), то отпускает (15-20°), то опять морозы. Даже в течение дня бывает так, что утром не так холодно, а к вечеру завертывает мороз. Мне теперь мороз в 20° не кажется страшным. Вот почему я никак не решусь на твою поездку, как бы самому мне этого ни хотелось. Ты все же будь все время наготове, т. к. вдруг какие-либо обстоятельства сделают приемлемой эту поездку. Ваш батя.

Письмо А. А. Воскресенского домой из заключения

Пезмог, 9 мая 1940 г.

Дорогая Котя! По получении от тебя телеграммы о направлении тульского решения на утверждение в Москву я невольно должен был удовлетворять интерес своих соседей. Из разговоров, да и собственному представлению об этом, следует считать, что решение пошло, по-видимому, сначала в республиканскую прокуратуру, затем должно быть направлено прокурору Союза. Последний, в случае согласия, направит свое мнение (его называют протест) в ОСО, где и будет происходить окончательное решение.

Из этого видно, что предстоит еще довольно длительный и нелегкий путь, требующий времени. Кроме того, возможен и случай залеживания в каком-либо промежуточном месте. Не говоря о желательности скорейшего разрешения вопроса вообще, надо еще учитывать возможности всяких перебросок (в том числе и далеких) с наступлением навигации. Эти переброски могут еще больше отдалить реализацию положительного решения дела, если оно будет иметь место.

Из всего из этого следует, что по мере возможности надо продвигать это дело, не давать ему залеживаться, а тем более затеряться, как это было с делом д-ра Рудермана, о котором я уже писал. Напиши поэтому, как ты думаешь проталкивать этот вопрос. Я еще раз вернусь к примеру Рудермана. Его дело тоже пересматривалось в тульской прокуратуре и пошло в Москву, где в прокуратуре затерялось (как дополнительно выяснил, не в московской прокуратуре, в тульской; в Москве дело пошло сравнительно быстро). Жена подняла скандал и добилась, воспользовавшись этим, окончательного разрешения вопроса. Я думаю, что тебе следовало бы попытаться поговорить с женой его для того, чтобы учесть ее опыт и самой вернее действовать.

Я считаю, что надо найти возможность лично выяснить в Москве положение дела. Запросы по почте, понятно, не дадут такого результата, как при непосредственном личном выяснении.

Некоторые здесь оценивают, что в лучшем случае дело может еще протянуть два месяца. А в неблагоприятном случае задержаться на неопределенное время, как это имеет место у некоторых находящихся здесь, напр., у двух врачей-москвичей. У них имеются прокурорские протесты уже давно, но в ОСО дело не движется.

Разговаривал с одним косогорцем по поводу положения московского дела. Он сообщил, что один туляк еще в сентябре имел опротестование тульской прокуратурой, но вот до сих пор дело дальше не дает результатов. Жена уже два раза была в Москве, но тоже ничего не добилась. Конечно, для каждого отдельного случая возможно свое решение, но все же надо иметь в виду все эти осложнения.

Ожидаю от тебя, Котя, письма с более подробным сообщением. В связи с распутицей письма последнее время не приходят, и доставка их возобновится, видимо, с началом пароходного сообщения. Сегодня пришел первый пароход из Сыктывкара, и говорят, что уже вышел первый пароход из Котласа. Следовательно, скоро можно рассчитывать на получение писем и задержавшейся посылочки. Если будет препятствие в самой Туле, постарайся найти выход, т. к. нужда в ней самая настоятельная.

С наступлением более теплого времени, как я ожидал, улучшилось мое состояние в смысле кашля. Зато в связи, по-видимому, с большим расходом сил на борьбу с недомоганием в предшествовавший период, сейчас ощущаю все время потребность в еде, которую не удается удовлетворить. Буду стараться найти все возможные способы преодолеть это существенное обстоятельство.

Пишите о себе. Давно я на этот счет почти ничего не имею от вас. От Нонны тоже давно не было письма. У нее теперь скоро период экзаменов, но зато и близок отдых. Как у ней было дело в третьей четверти? Что делает Женя, какие новости у него в детском саде? Куда клонятся его интересы?

У нас последние дни днем бывает тепло. Стоит ясная солнечная погода. Стало очень пыльно.

Сегодня слышны были гудки пароходов. По небу пролетают стаи уток (гусей?). Наступает период белых ночей. В двенадцатом часу ночи на небе еще светло, а рано утром тоже.

Написала ли ты, Котя, как я просил, относительно

трудов геологического конгресса. Если не писала еще, напиши, чтобы не потерять возможности получить книги, т. к. с течением времени они могут разойтись. По радио слышал о выходе книги о Чайковском и театре. Постарайся купить ее. Кроме того, хорошо бы достать книги: Игнатьева «50 лет в строю»; другая — автора не знаю — название «Севастопольская страда».

При отправке посылки имей в виду чеснок, лимонную кислоту, шнурки для штиблет (не толстые, но прочные).

Целую вас всех.

Прокурору Союза ССР

От Воскресенской Екатерины Ивановны,

проживающей в г. Туле по ул. Коминтерна, д. № 1

Заявление

20-го апреля 1940 г. Тулобл прокуратуре и был послан в прокуратуру Союза СССР протест по делу мужа моего, Воскресенского Александра Александровича, бывшего работника научно-исследовательского угольного института Подмосковного бассейна за № B-IC//I 42, осужденного Особым Совещанием при НКВД от 22.ХП-1937 г. к отбыванию наказания в исправительно-трудовых лагерях сроком на 5 лети ныне находящегося в Коми АССР в с. Пезмог, Корткеросского р-на, почт. ящ. № 1.

8-го июня с. г., будучи в Москве на приеме у дежурного прокурора тов. Юдовича, я узнала, что протест еще не получен.

13-го июня с. г. по возвращении из Москвы, я вновь обратилась в Тулоблпрокуратуру за выяснением вопроса об отправлении протеста по делу моего мужа. Облпрокурор подтвердил мне категорически, что протест по делу моего мужа направлен в прокуратуру Союза 20-го апреля 1940 г. за № B-I C//142.

В целях наиболее спешного установления факта получения протеста Тулоблпрокуратуры по делу моего мужа прошу Вашего срочного распоряжения о проверке означенного факта и срочного сообщения мне, получен ли протест и когда возможно ожидать рассмотрения по существу этого протеста, поскольку по времени отправления Тулоблпрокуратурой означенного протеста прошло уже 4 месяца.

26/VIII-40 г.

Прокурору Союза СССР

гр. Воскресенской Екатерины Ивановны,

г. Тула, Коминтерна, 1

Заявление

Муж мой, гр. Воскресенский Александр Александрович, горный инженер, работавший в научно-исследовательском институте угля Подмосковного бассейна в г. Туле, органами НКВД по Тульской области был арестован 5/Х-1937 года.

Впоследствии муж мой был осужден с лишением свободы с отбыванием в лагерях НКВД сроком на 5 лет и ныне отбывает наказание в Коми АССР.

20 апреля 1940 г. Тулоблпрокурор направил в прокуратуру Союза СССР протест по делу моего мужа, поскольку исследованием материалов по делу была установлена полная невиновность моего мужа в инкриминируемом ему деянии. До настоящего времени этот протест Тулоблпрокурора прокуратурой Союза СССР не рассмотрен, и муж мой продолжает нести тяжкое наказание без какой-либо вины с его стороны. Я неоднократно и лично, и письменно обращалась в прокуратуру Союза СССР с просьбой об ускорении

рассмотрения протеста Тулоблпрокурора по делу моего мужа, однако до настоящего времени результатов я никаких не имею.

При личном посещении помощника прокурора Союза СССР т. Юдовича в августе мес. 1940 г. последний обещал мне рассмотреть протест Тулобопрокурора в срочном порядке и сообщить мне о результатах этого рассмотрения.

До настоящего времени этого извещения от прокурора Союза СССР я не имею, вследствие чего вынуждена вновь просить о скорейшем рассмотрении протеста Тулоблпрокурора в отношении моего мужа, учитывая, что он под стражей находится с б/Х-1937 г. по настоящее время, страдает тяжкой болезнью, вследствие чего дальнейшее содержание его под стражей угрожает состоянию его здоровья.