* * *

В военные и послевоенные годы в СССР усилилось враждебное отношение к евреям со стороны нееврейского населения. Поэтому после войны многие евреи опасались, что Катастрофа может повториться.

В этой атмосфере четверо учащихся 8-го класса жмеринской средней русской школы № 2 – недавно вернувшиеся из эвакуации Меир (Майорчик) Гельфонд и Александр (Алик) Ходорковский, и бывшие узники жмеринского гетто Михаил (Муня) Спивак и Владимир (Вова) Керцман – в ноябре-декабре 1944 г. создали сионистскую организацию, которую в начале 1945 г. они назвали «Эйникайт» («Единство»). В 1945 г. в «Эйникайт» вступили также Татьяна (Таня) Хорол, Клара Шпигельман, Александр (Шика) Сухер, Моисей (Миша) Гейсман, Давид (Дава) Гервис; в 1946 г. – Илья (Люсик) Мишпотман, а в 1947 г. – Ефим (Фима) Вольф.

Члены «Эйникайт» решили распространять свои идеи следующими путями: а) посредством индивидуальных бесед с людьми, внушающими доверие; б) посредством изготовления и распространения листовок; в) посредством издания бюллетеня на русском языке (напечатанного на пишущей машинке), в котором будут освещаться еврейские проблемы.

С изданием бюллетеня ничего не получилось. Индивидуальные беседы с евреями на еврейские темы проводились все время. Время от времени члены «Эйникайт» встречались на улицах Жмеринки или на квартирах Михаила Спивака и Тани Хорол, чтобы обсудить дела организации и обменяться информацией по еврейским вопросам. Листовки изготовлялись и распространялись четыре раза: а) в 1945 г. во время празднования Симхат-Тора в жмеринской синагоге (на русском языке); б) в начале 1946 г. в Жмеринке – в синагоге, на рынке, в очередях за продуктами (на идиш с использованием русского алфавита); в) в начале 1946 г. в Жмеринке, Виннице и Киеве (на русском языке); г) осенью 1946 г. в Жмеринке (на идиш).

По окончании школы члены «Эйникайт поступили в вузы в разных городах.

18 февраля 1949 г. во Львове арестовали Спивака, 1 марта в Киеве – Сухера, Гервиса и Вольфа, 24 марта в Виннице – Гельфонда. В апреле были арестованы: Ходорковский – в Одессе, Керцман – в Ленинграде (ныне Санкт-Петербург) и Хорол – в Саратове, а в июне в Киеве был арестован Мишпотман. Моисей Гейсман стал на путь сотрудничества с органами госбезопасности и был оставлен на свободе. На свободе осталась также и Клара Шпигельман, которую предупредили о грозящей ей опасности, и ей удалось своевременно скрыться.

В конце октября 1949 г. решением Особого Совещания МГБ СССР Спивак был осужден на 25 лет исправительно-трудовых лагерей, Гельфонд, Керцман, Ходорковский, Сухер, Мишпотман и Вольф – на 10 лет, Хорол и Гервис – на 8 лет. В конце сентября 1954 г. члены «Эйникайт», за исключением Спивака, были освобождены по формулировке: «срок наказания снизить до фактически отбытого». Срок наказания Спиваку был снижен до 10 лет. В декабре 1955 г. в результате вторичного пересмотра дела Спивак был освобожден, но оставался на Воркуте, где он отбывал наказание до весны 1956 г.

* * *

Меир отбывал наказание в «Речлаге» (Воркутинский угольный бассейн, Коми АССР). В лагере он познакомился со старыми сионистами – Цви Прейгерзоном, Иосифом Меллером, Менахемом Леви и др., а также с евреями, которые стали сионистами уже после ареста, например с идишским поэтом Иосифом Керлером, бывшим троцкистом Эзрой Моргулисом. У Цви Прейгерзона Меир обучался ивриту, а Иосиф Меллер сыграл большую роль в жизни Меира после освобождения того из лагеря.

Прощаясь с Меиром, Иосиф попросил его, когда тот остановится в Москве по дороге в Жмеринку, зайти к Вере Федоровне Левчак и передать привет от него. Иосиф пояснил: «С Верой Федоровной я работал вместе в лагерной больнице в Ухте, где она была вольнонаемным терапевтом, а я – зэком-медбратом. Она делала всё от нее зависящее, чтобы облегчить участь заключенных. В поселок вольнонаемных близ ухтинского лагеря Вера Федоровна прибыла вместе со своим мужем Семеном Александровичем Долгоплоск из г. Боровск близ Соликамска (Урал), где он отбывал ссылку после восьмилетнего заключения». Затем Иосиф добавил: «Будешь у Веры Федоровны, приглядись к ее дочери Марине, которая года на два моложе тебя. Как-то она приезжала в Ухту во время студенческих каникул повидаться с родителями. Вера Федоровна привела ее на работу, и мне удалось побеседовать с ней. Интересный человек, и я думаю, что тебе стоит с ней познакомиться поближе».

Меир выполнил поручение Иосифа и последовал его совету. Меир и Марина понравились друг другу.

После Москвы Меир поехал в Жмеринку к родителям и пробыл у них до декабря 1954 г. Затем он уехал в Караганду и поступил в местный мединститут. Вскоре Меир стал активным членом сионистского кружка инженера-электрика Иосифа Курицкого, в котором большинство составляли бывшие политзаключенные. Время от времени кто-то из членов кружка (в их числе и Меир) доставлял в Караганду из Москвы пропагандистские материалы, поступающие из израильского посольства через Менахема Леви и Якова Наумовича Эйдельмана, с которыми Меир был знаком еще по лагерю.

В 1955-1966 гг. Меир время от времени получал письма от Иосифа Меллера: вначале из лагеря, затем из Польши и, наконец, из Израиля. В Израиле Меллер очень скоро стал сотрудником «Бюро связи» (ведомства при премьер-министре, занимающегося проблемами восточно-европейского еврейства) и рекомендовал Меира Гельфонда как человека, достойного полного доверия. Поэтому в израильском посольстве в Москве внимательно относились к запросам и информации, идущим от Меира. Так, во второй половине 1956 г. для него была подобрана фиктивная невеста, а для Марины – фиктивный жених, чтобы с их помощью выбраться сначала из Советского Союза в Польшу, а затем – в Израиль. Правда, из этого ничего не получилось.

С января 1957 г. карагандинское отделение КГБ стало вызывать на допросы кружковцев Курицкого. Меир почувствовал, что над ним нависла угроза ареста, и перевелся на учебу из Карагандинского мединститута в Калининский. В Калинине, несмотря на непрекращающуюся слежку за ним, Меир продолжил и даже расширил свою сионистскую деятельность. Через доверенных лиц он влиял на репертуар идишской эстрады, в частности – на репертуар концертов Нехамы Лифшиц.

В последней четверти 1958 г. Меир оформил брак с Мариной, с которой дружил уже четыре года, и переехал в Москву на квартиру, в которой она жил вместе с матерью, а в 1959 г. он перевелся на учебу из Калининского мединститута в Московский.

Меир вспоминал: «С того времени, как я поселился в Москве, усилилась моя связь с моими друзьями и знакомыми, которые приезжали в столицу по делам работы или останавливались проездом во время каникул или отпуска. Они приходили ко мне домой, кое-кто оставался с ночевкой, и мне предоставлялась возможность знать способности и потребности каждого. Поэтому, когда я обращался в посольство, я мог говорить не только от имени своей группы, но и от имени представителей групп» – Риги, Вильнюса, Киева, Одессы и некоторых других городов.

«Особое географическое положение» Меира позволило ему организовать первое общее мероприятие разрозненных кружков, сочувствующих Израилю: издание в Риге ряда брошюр в 1963 г. Фотоспособом были напечатаны некоторые стихотворения Бялика, статьи Жаботинского и конспект книги Юриса «Эксодус». Доверенное лицо Меира в Риге, бывший его солагерник Иосиф Хорол, привез в Москву по триста экземпляров каждой из этих брошюр, и группа Меира распространила их в Москве, Ленинграде, Киеве и на Урале.

Упомянутое издание стало возможным благодаря наличию у Меира Гельфонда небольшого денежного фонда, предназначенного для покрытия нужд еврейского самиздата, и помощи нуждающимся товарищам. Деньги для этого фонда поступали Меиру от евреев-туристов, связанных с израильским посольством. (И здесь также не обошлось без рекомендации Иосифа Меллера израильскому министерству иностранных дел.).

Издание упомянутых брошюр в 1963 г. Меир считал «началом настоящего еврейского самиздата», то есть самиздата сравнительно многотиражного. Его тематика и объем постоянно расширялись, и скоро потребовались новые переводчики, пишущие машинки и машинистки. Расходы на приобретение новых машинок и оплату труда машинисток покрывали за счет «фонда Гельфонда». Переводчики же и распространители самиздата за свой труд денег не брали. Лучшей переводчицей еврейского самиздата считалась «подруга» – под этой кличкой скрывались супруги Эстер Айзенштадт и Лазарь Непомнящий.

Меир говорил: «Шестидневная война превратила все советское еврейство в единую подпольную инстинктивную организацию». Почти не было еврейского дома, где бы не обсуждались события в Израиле и где бы не желали Израилю победы. Поскольку советские средства массовой информации излагали события в Израиле в искаженном виде, еврейский самиздат прилагал все усилия, чтобы дать возможность знать об истинном положении дел, печатая и распространяя сведения, почерпнутые из тайного прослушивания зарубежных радиопередач и из зарубежной коммунистической прессы (иная зарубежная пресса была мало кому доступна).

Меир вспоминает: «С сентября 1968 г. начинают давать разрешения на выезд в Израиль, и я прихожу к выводу, что надо менять тактику. До сих пор я и мои друзья продолжали действовать в духе Эйдельмана. Каждый раз кто-то из нас печатал нужный пропагандистский материал на машинке в нескольких экземплярах и передавал по экземпляру в разные места. Каждый, получивший экземпляр, печатал несколько копий и передавал дальше. Так что получалось нечто вроде цепной реакции. Машинки принадлежали частным лицам, а не организации. И вообще можно сказать, что организации не было, а была группа знакомых, занимающихся сионистской деятельностью».

Отныне же «необходимо создание единой неформальной организации с четким распределением функций и руководства; необходимо планомерное создание ульпанов в надежных домах; необходимы подготовка учителей и обеспечение ульпанов учебными пособиями».

В это время рождается славная традиция проводов отъезжающих в Израиль. На эти проводы съезжаются люди из разных городов. Происходит обмен мнениями и материалами. Воспитательное значение этих проводов трудно переоценить.

В начале апреля 1969 г. в Москве была создана так называемая «учредительная группа» нашей неформальной организации, в которую вошли: Виталий Свечинский (ответственный за связь с иностранными корреспондентами и демократами), Давид Хавкин (ответственный за фотокопирование и бюджет), Карл Малкин (ответственный за ульпаны, подготовку учителей и учебных пособий) и Меир Гельфонд (ответственный за самиздат). Меир был также ответственным за то, чтобы деньги, вырученные за учебу в ульпанах и приобретение учебных материалов, поступали в центральную общественную кассу. В 1970 г. он открыл в Москве детский ульпан и был инициатором так называемого «ульпана для интеллектуалов», в котором преподавал Х.И. Севашинский.

19 апреля в моем доме состоялись проводы Иосифа Хорола, уезжающего в Израиль. На проводы прибыли друзья из разных городов, в частности, из Ленинграда, Киева и Риги. В ходе бесед было решено, что разные города будут поддерживать связь между собой через лиц, которым это будет специально поручено.

Следующая «встреча представителей городов» состоялась 16-17 августа 1969 г., в первый день – в доме Меира Гельфонда, а во второй – в доме московского товарища лидера грузинских сионистов Гершона Цуцуашвили. Формальным поводом для встречи послужили выезд в Израиль ленинградца Саши Бланка и получение разрешение на выезд Давидом Хавкиным. Эта встреча вошла в историю как «Первое совещание ВКК» (Всесоюзного координационного комитета). На совещании были рассмотрены три вопроса: а) организационный; б) издание печатного органа; в) печатание и распределение учебных материалов, организация ульпанов и летних лагерей для совершенствования разговорного иврита.

Рассмотрение организационного вопроса закончилось лишь на второй день. Было отклонено предложение ленинградцев и киевлян о создании формальной организации с уставом, программой, денежными взносами и т.п., а также требование Хавкина, чтобы вся сионистская деятельность носила исключительно открытый характер. Было принято предложение Гельфонда и Свечинского о координировании действий отдельных сионистских групп посредством ВКК и разбиение активистов в каждом городе на две группы – «алию алеф» и «алию бет». Активисты первой группы действуют открыто и пишут индивидуальные и коллективные открытые письма, устанавливают контакты с иностранными журналистами и дипломатами; никаких пропагандистских материалов они у себя не хранят. Активисты второй группы действуют подпольно – занимаются самиздатом и распространением пропагандистского материала. На практике четкое разбиение активистов на «алию алеф» и «алию бет» оказалось неосуществимым.

Меир голосовал против создания единого печатного органа всесоюзной неформальной сионистской организации, но оказался в меньшинстве. Тем не менее, когда ему поручили написать передовую статью для первого номера этого органа, который назвали на иврите просто «Итон» («Газета»), он написал ее. Первую часть передовицы, посвященную ассимиляции, поместили, а вторую часть, посвященную дискриминации, побоялись.

По третьему вопросу, в частности, было решено поставить на более широкую ногу печатание учебных и пропагандистских материалов и установить принципы их распределения. Рекомендовалось все открытые письма передавать через Свечинского».

Меир считал, что сионистское движение, как и другие неофициальные движения в СССР, можно назвать «диссидентским». Он возражал против стратегического, идеологического сотрудничества сионистов с другими диссидентами, ибо сионисты, в отличие от них, не ставят своей целью изменение существующего строя в Советском Союзе. Но он был сторонником тактического, технического сотрудничества между сионистами и другими диссидентами-демократами.

Между тем, начиная с осени 1969 г., неустанно росло число лиц, подающих заявления на выезд в Израиль, но большинство из них получало отказ.

«В августе-сентябре 1969 г. среди отказников усилились экстремистские настроения. Стали поговаривать о самовольном уходе из СССР пешком или путем захвата корабля или самолета. К последней идее пришли ленинградцы, а попытались реализовать ее, в основном, рижане, которых арестовали 15 июня 1970 г. непосредственно перед попыткой захватить самолет.

В июне-июле 1970 г. после ареста самолетной группы атмосфера среди советского еврейства была убийственной. Многие считали, что наступает нечто наподобие 1952 г., что евреев ожидает чуть ли не «физическое истребление». На некоторое время замерла сионистская деятельность в Ленинграде и Риге. Но мы продолжали действовать в Москве, Киеве, Одессе и других городах, печатался самиздат, продолжалось распространение пропагандистских материалов, в частности, второго номера газеты «Итон».

В августе-сентябре в советском еврействе все еще господствовала атмосфера отчаяния, но уже в октябре-ноябре наступил значительный перелом. Кто раньше намеревался подать заявление на выезд, но опасался, теперь решил идти напрямик: «ведь властям известно, что ты получил приглашение. Ты в их глазах все равно неблагонадежный. Так уж лучше попытать счастья». В это время заявлений на выезд стало поступать значительно больше, чем до ареста самолетной группы. В октябре подал заявление и я.

26 декабря 1970 г. было объявлено решение суда по самолетному делу. В тот же день Меир Гельфонд отправил в Париж открытое письмо, адресованное «Эмнисти Интернейшнл» и бывшим заключенным концлагерей. Отметив, что лично он провел пять с половиной лет в советских лагерях, Меир писал:

«Обращаюсь к вам в связи с процессом, который только что закончился в Ленинграде. На нем были осуждены на смертную казнь два человека, а девять – на длительные сроки заключения. Еще один человек из этой группы ожидает суда военного трибунала. Значит, над ним также нависла угроза смертной казни.

Осуждены люди, много лет тщетно добивавшиеся разрешения на выезд в страну, которую считают своей родиной. Отчаявшись получить разрешение, они намеревались без согласия властей покинуть СССР на двенадцатиместном самолете, чтобы попасть в Израиль.

Декларация прав человека гарантирует всем людям право покинуть любую страну, в том числе и свою, и поселиться в другой стране. Это право не противоречит и советскому законодательству. Суд не пытался искать виновных среди тех, кто нарушил это элементарное право и толкнул подсудимых на отчаянный шаг.

Суд «не заметил» тех мер предосторожности, которые подсудимые намеревались принять, чтобы не подвергать опасности жизнь людей…

Суд беспощадно расправился с одиннадцатью. Намерение этих людей захватить самолет явилось только поводом для расправы, а ее истинная причина – стремление терроризировать десятки тысяч евреев, рвущихся в Израиль».

Открытое письмо Меира заканчивалось словами:

«Друзья! Я обращаюсь к вам с призывом. Если вам по ночам еще снятся тюрьмы и этапы, карцеры и лагеря, пусть ваш голос во всем мире прозвучит в защиту одиннадцати. Я обращаюсь к тем, кто выжил в Воркуте и на Колыме, в Освенциме и Треблинке. Мы прошли дорогой страданий и смерти, и наш долг сейчас спасти тех, кого ведут по этой дороге. Спасти, иначе жизнь теряет всякий смысл».

Под давлением мирового общественного мнения Верховный суд СССР, рассмотрев кассационную жалобу, 31 декабря 1970 г. отменил смертные приговоры по самолетному делу.

Вечером того же дня группа евреев вышла на улицу со щитом Давида на груди и с плакатом, требующим свободы выезда. Поток заявлений в ОВИР о выезде возрастал. Власти игнорировали эти заявления, говорили, что они их не получают. Активисты алии стали получать анонимные угрозы по телефону. Стало ясно, что надо менять тактику». Первым шагом Меира в этом направлении было его письмо в защиту самолетчиков, вторым – приветствие делегатам Всемирной конференции солидарности с советским еврейством, которая состоялась в Брюсселе 23-25 февраля 1971 г. (это приветствие подписали также Иосиф Керлер, Дмитрий Клебанов и Лев Фрейдин), третьим – организация коллективного похода в приемную Верховного Совета СССР с требованием предоставить евреям свободный выезд в Израиль.

О своем третьем акте в духе «алии алеф» Меир вспоминает:

«Файнблюм из Москвы и Геренрот из Киева потребовали выхода на демонстрацию. Я предложил вместо выхода на демонстрацию организовать поход в Верховный Совет СССР лиц, которые подали заявление на выезд, но еще не получили ответа: «Напишем коллективное письмо и не выйдем из здания Верховного Совета, пока не получим на него вразумительного ответа», – сказал я. Текст написанного мной письма отредактировал Анатолий Якобсон, главный редактор «Хроники текущих событий». Копию этого письма я вручил Юле Винер для передачи иностранным корреспондентам. Письмо содержало следующие требования:

1. Освободить узников Сиона и прекратить преследование их семей;

2. Предоставить свободу выезда в Израиль любому еврею, того пожелавшему;

3. Не требовать характеристики с места работы и согласия родителей на выезд в Израиль;

4. Гарантировать доставку виз, поступающих из Израиля.

Под этой петицией подписалось 24 человека».

В приемную Верховного Совета СССР подписанты явились в 9 часов утра 24 февраля 1971 г., и оставались там в течение 12 часов. «Под конец нам было сказано: «Послушайте: просьба ваша коллективная, и ответ на нее должен обсуждаться коллективно. Сегодня это невозможно сделать. Тем более, что Подгорного (председателя Президиума Верховного Совета СССР) теперь нет в Москве. Идите домой, и первого марта вы получите ответ на ваше письмо. Несмотря на то, что на этот раз вы не просили за себя, ваши давнишние просьбы о выезде в Израиль будут рассмотрены благосклонно».

В 9 часов вечера мы покинули здание Верховного Совета СССР. Уходя, мы просили гарантий, что никто нас не тронет. На всякий случай, при каждом из нас был один или два сопровождающих.

Буковский сообщил за границу о нашем походе, и в ту же ночь «Голос Америки» рассказывал об этом.

Первого марта мы не получили ответа на наше письмо и вышли на уличную демонстрацию. Вскоре многие из демонстрантов получили разрешение на выезд с требованием покинуть пределы Советского Союза в ближайшее время.

Меир Гельфонд получил выездную визу 3 марта 1971 г. с предписанием покинуть страну не позже 12 марта. 9 марта Меир, Марина и их девятилетняя дочь Сима вылетели из Москвы в Вену, а затем – в Израиль.

Иерусалим