Людмила Петровна Васяева

Я родилась в день смерти В.И.Ленина – 21 января 1940 года на станции Сухобезводное Горьковской области. Так записано в моем свидетельстве о рождении. Там же записаны имена родителей. Больше никаких документов о них у меня нет.

Я воспитывалась в разных детских домах с года до совершеннолетия. Когда мне было семь лет, я впервые увидела свою маму – худенькую, изможденную женщину в шинели и сапогах. Мама сильно кашляла и сплевывала в бутылочку. Как я узнала позже, у нее была открытая форма туберкулеза. В это время ее освободили, но сильно ограничили в выборе мест для проживания. Из-за меня она выбрала Балахну, так как мой детдом находился в 12 километрах от города, в поселке Рылово. Там была школа-десятилетка.

Иногда мама брала меня из детдома на несколько дней, когда ей было получше. А когда ей было совсем плохо (весной и осенью), она ложилась в больницу. Я к ней приходила, навещала. Мама меня никогда не целовала – боялась заразить и всегда держала меня на расстоянии. В это время мы жили в г.Балахне, я в детдоме, а мама снимала комнатенку. Работала она в райздравотделе инспектором. Иногда она устраивала меня в санатории, поскольку заведовала путевками. По словам ее знакомых, она многим помогала с путевками, у кого были больные дети.

Когда мне исполнилось 10 лет, мама умерла. Ей было всего 40 лет. В воскресенье я стала отпрашиваться у воспитателя навестить маму в больнице. Была осень, день был пасмурный, моросил дождь. Меня не отпускали. Я убежала без разрешения. Прибежала к больнице и стою, боюсь войти. Ко мне подошла медсестра (меня знали в больнице) и спросила: «Как ты узнала, что твоя мама сегодня утром умерла?». Я разревелась и бросилась назад в детдом. Там у меня случилась истерика. Через день меня привезли в Балахну. Маму хоронили из больницы. Эта грустная картина до сих пор осталась у меня в памяти: запряженная в телегу лошадь везла гроб из белых некрашеных досок, а за ней шло несколько провожающих, с которыми мама соприкасалась по работе. Старое кладбище, где похоронена моя мама, находится сейчас почти в центре Балахны. Сегодня у его ворот установлен памятный крест, на плите которого помещены фамилии захороненных репрессированных жителей Балахны.

Мамы не стало в 1950 году. Тогда еще был жив Сталин, так что мама унесла тайну их ареста с папой с собой.

В 16 лет я уехала из детдома, поступила в Заволжье в техникум на строительный факультет. Кончилась беззаботная жизнь. Я чувствовала себя одинокой, безродной, беспомощной. В техникуме нас было 10 человек-детдомовцев. Мы были на гособеспечении: общежитие, талоны на питание, какая-то мизерная сумма денег (не помню какая) на баню, туалетные принадлежности, чулки, тетради и др. На «обмундирование» нам полагалось: на первом курсе – 500 рублей, на втором – 600, на третьем – 700, на четвертом – 800 рублей в год с предоставлением чека. Но их получить было очень трудно, так как у зама по хозчасти «кровь из зубов текла» (как он говорил), когда к нему обращались. Все четыре года я проходила в школьной форме, в которой меня выпустили из детдома.

В летние каникулы я оставалась в общежитии одна. Остальные разъезжались по родным и близким. Поскольку мне некуда было деваться, я работала на стройке разнорабочей. Работа была очень тяжелая. Помню носилки с раствором, кирпич «на пузе», сплошной мат, неприличные разговоры. Но на этот заработок я смогла приобрести себе платье, обувь, чтобы ходить на вечера. Окончила техникум я с отличием.

Следующая полоса моей жизни была самой трудной. Теперь я должна была выживать уже без помощи государства. Преподаватели советовали мне не брать направление на трудоустройство в дальние районы страны, так как многие, имевшие родителей, возвращаются назад, а мне в таком случае возвращаться некуда. Я послушалась и выбрала Горьковскую область. Когда мне пришел вызов из г.Вязники на рабочее место, я была в панике. Я узнала, что это город текстильщиков. Из нашего детдома туда направляли девочек на фабрики, где ткали мешковину (тех, кто не мог поступать в учебные заведения). Они рассказывали, какие там ужасные условия труда, сплошная пыль. Девушек, у которых были родственники, забирали оттуда, а у кого не было – зарабатывали туберкулез и другие болезни. Я отказалась от этого вызова. Я очень завидовала тем выпускникам техникума, которые уехали по направлениям в Сибирь. Мне подсказали сходить в отдел кадров при совнархозе в Горьком, что я и сделала. Мне повезло, предложили работу проектировщика во вновь образующуюся проектную организацию: по проектированию подземных переходов в нашем городе (филиал от Москвы).

Мне пришлось вначале ездить на работу из Балахны, а вечером возвращаться опять и ночевать в детдоме, где меня подкармливали. Найдя угол, я окончательно перебралась в Горький, и начались мои мытарства по углам. В каких только условиях мне не приходилось жить: и в подвалах, и в прихожих с промерзшими стенами, где по соседству со мной были пьяницы и воры. Оклад был маленький, поскольку начинала я с чертежника. Позже я поступила в Горьковский инженерно-строительный институт на вечернее отделение. Жила впроголодь. Хотелось есть – сосала монпансье, утоляя голод.

На четвертом курсе вышла замуж. Наконец мои мытарства кончились. Я попала в хорошую интеллигентную семью (кстати, тоже пострадавшую от репрессий). Глава семьи Васяев Федор Матвеевич (реабилитированный позже) в общей сложности в ссылке провел 17 лет: 10 лет на Камчатке, затем в ссылке на вечном поселении в Игарке. Он был доцентом политехнического, затем медицинского институтов, преподавал философию. В городе был известный человек. Он интересовался, кто я, кто мои родители. Я отвечала, как и всем, задававшим этот вопрос, что ничего не знаю о родителях, кроме имен и фамилий.

Однажды свекор увидел мое свидетельство о рождении, в котором было указано место моего рождения. Это его насторожило, и он посоветовал мне написать в органы УВД запрос и рассказать все свои детские воспоминания. И в 1994 году, когда мне уже было 54 года, я получила ответ, прояснивший мне кое-что о моих родителях. Вот что я узнала из полученной справки. Родители мои жили в 1939 году в Великом Новгороде. Отец – Серов Петр Николаевич, начальник отдела кадров Новгородского промсоюза. Мама – Кира Семеновна Серова, младший научный сотрудник Новгородского исторического музея. В 1939 году у них был сын Марат четырех лет. В 1939 году они оба были арестованы за контрреволюционную деятельность. Отцу приписывали организацию контрреволюционной группировки, маме – соучастие в заговоре.

Отца расстреляли. Мама получила восемь лет исправительно-трудовых лагерей. Отбывала срок в Унжлаге НКВД в пос.Сухобезводное Семеновского района Горьковской области. Сына Марата взяла под опеку сестра матери и увезла его из Новгорода в Мурманскую область. Я запрашивала о нем в архивы Мурманской, Новгородской и Ленинградской областей. Ответ один: «нет данных». Так что до сих пор мне его судьба неизвестна.

Из полученного мной документа я узнала, что решением президиума Новгородского областного суда от 29 сентября 1956 года «...учетное дело в отношении Серова Петра Николаевича прекращено... за отсутствием состава преступления». Реабилитирован он 29 сентября 1956 года. Тогда же была реабилитирована и мама.