ДВА ЦВЕТА ВРЕМЕНИ

Жизнь в эти 30-е годы как никогда представлялась одновременно своими черной и белой сторонами.

В начале 1935 г. по так называемому «кремлевскому делу» были арестованы младшая сестра Эды Юрьевны Елена Юрьевна Раевская, их отец Юрий Дмитриевич Урусов и муж сестры Сергей Петрович Раевский.

Это был уже второй процесс после рокового 1 декабря 1934 г., когда был убит С.М.Киров. В 1989 году в журнале «Известия ЦК КПСС» были опубликованы представленные в комиссию Политбюро ЦК КПСС документальные материалы о результатах реабилитации в судебном порядке лиц, проходивших по этому делу — Справка Прокуратуры СССР и КГБ СССР «О так называемом "кремлевском деле"»:

«Так называемое «кремлевское дело» возникло в начале 1935 г. как прямое продолжение сталинской политики репрессий после убийства С.М.Кирова. Поводом для его возникновения послужило «разоблачение» якобы существовавшего в Кремле заговора ряда служащих, работников комендатуры, военных и других лиц, которые, по данным НКВД, готовили покушение на И.В.Сталина».

Главным организатором террористической сети был объявлен один из бывших вождей большевиков Л.Б.Каменев, уже осужденный до этого на предшествующем процессе. Был так-

же выведен из состава ЦК и исключен из партии за «преступное попустительство» Председатель ВЦИК СССР А.С.Енукидзе (расстрелян в 1937г.)- 27 июля 1935г. высшей коллегией Верховного суда СССР под председательством В.В.Ульриха в закрытом судебном заседании, без участия государственного обвинителя и защиты по обвинению в подстрекательстве к совершению террористического акта были осуждены 30 человек. В справке приведен список всех осужденных, в т.ч. «Раевская Елена Юрьевна, 1913г. рождения, русская, библиотекарь библиотеки в Кремле — к 6 годам тюремного заключения. Виновной себя не признала».

К тюремному заключению были осуждены девять сотрудников правительственной библиотеки. Семь сотрудников библиотеки были отправлены в ссылку по постановлению особого совещания при НКВД СССР. Оно было принято 14 июля еще до заседания коллегии. По этому постановлению без предъявления обвинительного заключения по общей формуле — «контрреволюционная деятельность» были осуждены 80 человек, в основном родственники и знакомые тех, кто вслед за этим был осужден коллегией. В том числе:

«Раевский Сергей Петрович, 1907г. рождения, русский, сотрудник Московского института стали...

Урусов Юрий Дмитриевич, 1878г. рождения, русский, управ, делами застройщиков — к 5 годам заключения в лагерь...»

Весь процесс по так называемому «кремлевскому делу» был инсценирован секретно-политическим отделом НКВД СССР».

В 1957-58гг. все осужденные по «кремлевскому делу» были реабилитированы.

За два дня до вынесения приговора — 25 июля Елене Юрьевне исполнилось 22 года. Четыре года назад она вышла замуж за Сергея Раевского — двоюродного брата Михаила Унковского, мужа Э.Урусовой. Раевский занимался научно-исследовательской работой в области микроскопии металлов и, не имея специального образования, был соавтором научных публикаций в одном из зарубежных изданий.

В декабре 1931г. у Елены и Сергея Раевских родился сын Кирилл. В 1932г. Елена Юрьевна закончила библиотечные курсы и в 1934г. поступила на работу в библиотеку ВЦИК.

Это была необыкновенно обаятельная молодая женщина, настоящая русская красавица. Все звали ее Лёнушкой. Такой и осталась она в памяти тех, кто ее знал.

События эти стали тяжелым ударом для семей Урусовых и Раевских. Очевидно, что подлинной трагедией они были для Евдокии Евгеньевны — матери Лёнушки. Только-только дети Е.Е.Урусовой вышли на самостоятельную дорогу, обзавелись семьями. Была отменена карточная система, казалось, ушли в прошлое проблемы «лишенцев». И снова над семьей нависли мрачные тучи. На Евдокию Евгеньевну легла забота о внуках. Лето они проводили с ней на дачах. Дачи - это комнаты, которые снимались в обычных крестьянских избах в подмосковных деревнях. В 1935 году совсем рядом с городом в деревне Татаровке на берегу Москвы-реки, напротив Серебряного Бора (нынешнее Крылатское). На фотографии того времени — на крыльце избы два маленьких мальчика в матросской форме, рядом с ними собака. Выглядит все мило и безмятежно. Во время купания в реке Евдокия Евгеньевна надевала внукам на шеи длинные нитки, чтобы, если ненароком уйдут под воду, можно было бы сразу увидеть это место. А это лето 1935г. Идет процесс по «кремлевскому делу». Каждый вечер Евдокия Евгеньевна возвращается в Москву в надежде увидеть дочь или хотя бы что-то узнать о ней. Увы, их свидание состоялось только после объявления приговора.

Была и еще проблема, которая требовала от нее дополнительных сил и настойчивости. Ее старший внук, сын Э.Урусовой, родился с врожденным дефектом неба и верхней губы. Современная наука полагает, что этот дефект вызывается неким испорченным геном, который блуждает в человеческой популяции и даже является проявлением очень древнего атавизма.

Как бы то ни было, ему в первые 6 лет жизни пришлось сделать три операции, а потом еще обучать членораздельной речи в тогда, по-видимому, единственном логопедическом центре, организованном известным ученым, сурдопедагогом и логопедом Ф.О.Рау. Именно бабушка больше всех занималась всеми этими делами.

Возможно, что моральной поддержкой Евдокии Евгеньевне в эти тяжелые годы служили несомненные успехи ее стар-

шей дочери и зятя в театре им. Ермоловой, который набирал все большее признание.

Еще в 1934г. М.А.Терешкович пригласил в театр в качестве своего помощника актрису МХАТ Марию Осиповну Кнебель. Многое почерпнув в своей работе от Мейерхольда, он захотел обогатить свой еще юный театр опытом мхатовской школы.

Из всего молодого поколения мхатовцев Мария Осиповна, возможно, как никто другой понимала суть методов работы Станиславского, его систему и была способна воплотить их в работе с актерами.

О работе в Ермоловском театре М.О.Кнебель рассказывает в своей книге «Вся жизнь»¹.

«Третьим человеком, которому суждено было сыграть в моей режиссерской жизни, может быть, самую главную роль, был Макс Абрамович Терешкович.

Мы не были лично знакомы. Не знаю, что в моей актерской индивидуальности показалось ему привлекательным, но он однажды предложил мне заниматься системой с труппой студии имени Ермоловой, которой руководил.

При встрече Терешкович раскрыл передо мной свои планы. Он хотел, чтобы молодежь росла, впитывая не только то, что может дать ей он сам. Надо учиться и у учеников Станиславского, чтобы познать все пути работы над образом — от внутреннего к внешнему и от внешнего к внутреннему.

К маленькому театрику на Елоховской площади Терешкович относился с глубочайшей серьезностью. Ради него он ушел из театра Революции, где играл большие роли и очень успешно дебютировал как постановщик, — редко бывает, чтобы первая работа режиссера имела такой широкий резонанс, как «Наследники Рабурдена» в его постановке»².

«Работа под руководством Марии Осиповны Кнебель, — вспоминала Эда Юрьевна, — стала для меня подлинной школой актерского мастерства».

Первым спектаклем, над которым начала работать с Терешковичем Мария Осиповна, был «Искусство интриги»

Скриба. Оформлял спектакль замечательный театральный художник Юрий Иванович Пименов. Продолжая свой рассказ, М.О.Кнебель отмечала: «Коллектив, занятый в «Искусстве интриги», творчески был очень способным. Унковский, Макшеев, Лосев, Урусова, Леоненко, Лекарев, Кристи, Демич, Веровская, Дзыга, Иванов — каждый представлял своеобразную индивидуальность...»³

«Над «Искусством интриги» все мы работали взахлеб, и именно это вспоминается сейчас с радостью. То, что Тереш-кович был ярко характерным актером и я проявляла ту же склонность, повело нас к тому, чтобы заразить молодых актеров интересом к характерности. Толкал на это и Скриб...»⁴

«Еще одна рецензия, - продолжает свой рассказ М.Кнебель, — которой я дорожу, потому что она передает атмосферу студии, становящейся на ноги.

«Далеко от центра на оживленной улице не вход, а щель. Можно пройти и не заметить, что тут театр. Щель ведет в мышеловку, которая называется раздевальней. Чтобы попасть в зрительный зал и выбраться из него после спектакля, надо претерпеть мучения и на этом можно оценить любовь своего рабочего зрителя к маленькому театру. Зритель идет на муки в раздевальне и каждый вечер переполняет сарайчик с голыми стенами, который называется зрительным залом. И в еще большей степени надо оценить привязанность актера к своему театру после того, как заглянешь в конурки, где, сидя один на другом, готовятся актеры к выходу...

Вот так, если еще не окончательно выросла в заправский театр, то быстро подрастает студия имени Ермоловой...» Автор этой рецензии — Д.Заславский»⁵.

«Мне вспоминаются некоторые фигуры из этого спектакля (все это были двадцатилетние актеры).

Вдовствующую королеву Марию-Юлию играла Урусова, высокая, гибкая, пластичная, с великолепным голосом. Хитрый Ранцау держал ее в руках и командовал ею, как глупым ребенком. Урусова овладела довольно трудной внутренней ха-

рактерностью. Королева думала короткими мыслями. Высказывая их, она была по-королевски категорична, но когда из предыдущего направления мысли ничего не выходило, она послушно воспринимала команду о новом направлении и так же категорично ее выполняла. Она казалась вполне респектабельной королевой — изящно двигалась, кланялась, обмахивалась веером, давала целовать руки, улыбалась, но постепенно становилась очевидной ее безнадежная ограниченность»⁶.

Театральные работы М.А.Терешковича привлекали внимание и других театральных деятелей. Так, Б.Г.Голубовский писал об этом спектакле: «Вершиной работы Терешковича стала пьеса Скриба «Искусство интриги». Все флаги будут в гости к нам! Елоховская площадь сразу превратилась в один из центров театральной Москвы. Постановщик М.Терешкович, режиссер М.Кнебель, художник Юрий Пименов праздновали полную победу!»⁷

Далее Б.Г.Голубовский пишет:

«Выделялся еще М.Унковский, один из лучших актеров театра, прекрасно сыгравший военного министра — подлого, хитрого, но глупого, упивающегося своей глупой хитростью и поэтому смешного и даже в чем-то обаятельного.

Пожалуй, из московских студий Ермоловская была наиболее богата интересными актерскими индивидуальностями. В дальнейшем жизнь показала, что ермоловцы не подвели своих учителей. Старожилы студии, ее основоположники, слились с вновь пришедшими, и получился крепкий профессиональный коллектив: «первачи» — Михаил Унковский, Эда Урусова, Валерий Лекарев - каждый из них достоин большого рассказа»⁸.

Об игре М.Унковского в «Искусстве интриги» отзывается и М.О.Кнебель:

«Самой яркой актерской удачей в спектакле был граф Фалькескильд - Унковский. Бурбон, готовый воспользоваться любым доносом и арестовать кого угодно, он отправлял на эшафот юношу, которого любит его дочь, с таким же спо-

койствием, с каким организовывал балы. Незабываемо выразителен был он в зените славы, когда будто стряхивал со своих поджатых губ распоряжения. Образ, созданный Унковским, мог бы стать и страшным, но искрящийся юмор, свойственный этому актеру, освещал поведение глупейшего военного министра и делал его фигуру подлинно скрибовской. Работа давалась Унковскому легко. Ему важно было понять, за что ухватиться в роли, а дальше все делалось как-то само собой... Это был один из самых талантливых молодых актеров, с кем меня сталкивала жизнь.

Секрет его обаяния был в тонком артистическом уме, прозрачной, легкой и неожиданной характерности. Во всех ролях он был узнаваем, но до какой же степени разнообразны были создаваемые им характеры! С первых его шагов о нем заговорили. «Не удержать вам такого на Елоховской», — сказал мне А.Д.Попов, посмотрев «Искусство интриги», а Хмелев немедля пошел за кулисы и стал звать Унковского к себе в студию. Но молодой актер выстоял, он был патриотом-ермоловцем. Тогда никто из нас не думал ни о будущем слиянии студий, ни о том, как по-разному сложатся судьбы студийцев»⁹.

Из записок М.В.Хорошко-Лекаревой:

«Летом 1935г. театр им. Ермоловой весьма удачно провел гастроли на Украине — был в Полтаве, Харькове, Кременчуге, Одессе. Выступления проходили с триумфальным успехом.

Спектакль «Искусство интриги» имел повсеместно оглушительный успех...

Спектакль решен был в сатирических интонациях, самые драматические моменты не были лишены налета тонкой иронии.

9 июля 1935г. в газете «Макеевский рабочий» рецензент Ольга Чернова пишет: «Вчера закончились гастроли Московского театра им. Ермоловой. В своем репертуаре театр показал советскую тематику («Бойцы» и «Чудесный сплав»), классическую драматургию («Коварство и любовь» и «Искусство интриги»). Он показал и дореволюционную Россию в пьесах «Бедность не порок» и «Последняя жертва».

Талантливая театральная молодежь сумела создать на сцене прекрасные незабываемые образы, тепло встреченные столичной прессой, о которых с благодарностью будет вспоминать наш пролетарский зритель.

Следует отметить таких способных актеров, как Лекарев (Петя — «Чудесный сплав»), тов. Кристи (граф Ранцау — «Искусство интриги»), тов. Бахтаров (Вурм - «Коварство и любовь»), Унковский (Любим Торцов - «Бедность не порок»), Макшеев (Ленчицкий — «Бойцы»), Урусова (королева — «Искусство интриги»), Т.Смирнова (Тугина — «Последняя жертва»).

Коллектив театра показал упорную борьбу за овладение высотами театральной техники. Наш макеевский зритель внимательно и тепло отнесся к работе этого театра. Его спектакли внесли ценный вклад в летний театральный сезон нашего города».

(А в Москве в эти дни шел процесс по «кремлевскому делу».)

Гастрольная поездка, удачно завершившаяся, еще больше сплотила коллектив ермоловцев. В труппу вошло несколько человек со стороны, опытные актеры из различных театров — Александр Иванович Демич, Нина Львовна Бершадская, Анна Пирятинская. Удивительно было полное отсутствие каких-то группировочек, разницы интересов... Интересы были общие, делить было нечего, все сходились на одном: на преданной любви к делу, на уважении и любви к руководству. Макс Терешкович был другом, товарищем, все сознавали его превосходство и уважали в нем талантливого человека-руководителя. Мария Осиповна завоевала общие симпатии своей высокой интеллигентностью, тактичностью, добротой и внимательностью к людям».

К X съезду комсомола Мария Осиповна Кнебель решила поставить «Дальнюю дорогу» А.Н.Арбузова.

В своей книге она вспоминает:

«Моя первая встреча с современной советской пьесой была радостной, а это, как первая любовь, счастливая или несчастливая, кладет печать на всю жизнь. Я самостоятельно поставила в Ермоловской студии «Дальнюю дорогу» Алексея Арбузова.

Я всегда любила и теперь люблю этого автора...»¹⁰ «Я хорошо помню многие моменты спектакля. Помню, как суровая Лешка — Урусова, считавшая, что «она в любви, как в танцах, — ни шагу», спасает Солнышкину жизнь.

В нашем спектакле она несла его из люка на руках, как ребенка, и потом осторожно клала на землю. «Илюша, жив? Ну, скажи, рыжий ты мой...»

Лешка — крупный подарок актрисам от драматурга. Таких подарков Арбузов сделал немало...

Сколько наших известных актрис благодарны этому драматургу — Бабанова, Фрейндлих, Мизери, Борисова, Фадеева, Л.Пашкова и еще многие»¹¹.

Об этом спектакле вспоминает и Б.Г.Голубовский: «Почти все молодые театры ставили «Дальнюю дорогу» Арбузова, наиболее «человечную» из новых пьес, в большинстве своем однодневок. Ее поставили хмелевцы, ермоловцы и трамовцы. В таком соревновании, безусловно, победили ермоловцы. Эда Урусова, медлительная, но деловая и упорная Лешка, достоверный Максим - Валерий Лекарев, увлеченные молодые актеры — точное ощущение времени передала режиссер Кнебель, поставив негромкий, скорее, задумчивый спектакль. Актеры спускались в шахты строящегося метро, изучали жизнь, как и полагалось последователям системы Станиславского. В исполнении хмелевцев метростроевцы, с которыми мы встречались в жизни на каждом шагу, превратились в рафинированных персонажей, и представить их в шахте совершенно невозможно»¹².

Летом 1936г. театр был на гастролях в г.Сочи, где жил тогда писатель Н.А.Островский. Группа актеров посетила писателя. Вот рассказ одного из участников встречи:

— Встреча прошла очень оживленно. Беседовали на открытой веранде, рассевшись кто на стульях, кто на парапете. Художественный руководитель театра тов. Терешкович познакомил писателя с историей театра, рассказал о его творческих планах.

Передав артистам одобрительные отзывы, которые он слышал от своих гостей о постановке «Платон Кречет», писатель, между прочим, заметил:

«Жить в нашей стране стало лучше и веселее. Но нам, работникам искусств — и артистам, и писателям - жить стало трудновато. Наш читатель и зритель вырос, и приходится много работать, чтобы не отстать от него. Ведь это очень обидно, если зритель в середине спектакля вдруг вспомнит о мацестинской ванне. От души желаю, чтобы театр им. Ермоловой не знал таких провалов».

Здесь же на веранде артисты исполнили для Николая Алексеевича два драматических отрывка: сцену Мити и Любови Гордеевны из «Бедность не порок» сыграли артисты Лекарев и Сперанская, а сцену бригадирши Лешки и Ильюшки Солныш-кина из «Дальней дороги» — артисты Урусова и Чепель. Николай Алексеевич с напряженным вниманием слушал артистов.

«Слушая ваши голоса, — сказал он, — я думаю, жизненно, правильно ли передается чувство. Игру женщин — Любови Гордеевны и Лешки — я почувствовал хорошо. Такие женщины есть в жизни. Лешку, например, я сам когда-то встречал в числе работниц на украинских табачных фабриках. Митя в передаче Лекарева — очень решителен. Это, пожалуй, немного не по Островскому, но такой Митя мне очень нравится. Подневольного, забитого человека можно показывать по-всякому. Все мы знаем, что судьба часто ставит человека на колени. Но можно ползать на коленях так, что хозяин взглянет и подумает: «Ну, сегодня он ползает, а завтра он встанет и повесит меня». В показе такого вот Мити — большая правда».

Тепло попрощавшись с гостями, Николай Алексеевич сказал напоследок:

«Вы знаете, что В.Э.Мейерхольд работает сейчас над пьесой «Как закалялась сталь». Этим летом он будет у меня и я всемерно буду помогать ему. Надеюсь, что когда спектакль будет готов, вы придете посмотреть его. И может быть, мы снова соберемся, чтобы поговорить об этой постановке».

Осенью того же года состоялась премьера «Мачехи» Бальзака, поставленной Терешковичем и Кнебель, художник Пименов.

Из записок М.В.Хорошко-Лекаревой:

«Мачеха» имела грандиозный успех и присутствовала в репертуаре театра несколько десятилетий, претерпев в дальнейшем множество изменений в составе исполнителей, но неизменно находя горячий отклик у зрителей». Урусовой также довелось играть в этом спектакле.

Б.Г.Голубовский в главе «Ермоловцы» посвятил Урусовой отдельный рассказ — «Отступление об актрисе из княжеского рода».

«Всегда поражаюсь артистическому и человеческому подвигу Эды Юрьевны Урусовой, восторгаюсь ее несгибаемой волей, сверхчувственным умением противостоять злой судьбе, не потерять чувства юмора в экстремальных ситуациях, не допускающих расслабленности.

Эда Юрьевна происходит из старинного дворянского рода, не сановного, а служивого, так сказать, трудового.

Эда Юрьевна — коренная ермоловка, на личном примере доказывает, что «не единым МХАТом» жив человек: ее прекрасная работа с мхатовкой Кнебель — Лешка в «Дальней дороге» - показывает, что она творчески отнеслась к занятиям по системе Станиславского, проводимым Марией Осиповной с ермоловцами. Между прочим, Эда Юрьевна, входя в образ Лешки, 12 дней работала в шахте метро. Она не боялась сценической остроты, подкрепленной жизненной правдой. Этим она напоминает Серафиму Германовну Бирман: ее королева в «Искусстве интриги» — величавая и эффектная идиотка, или Ирина Лавровна в «Последней жертве», длинная, худая и злая, — образцы сценической характерности, которые можно сравнить с образами, созданными Бирман»¹³.

После «Дальней дороги» Мария Осиповна решила самостоятельно поставить «Последние» Горького. «Это был серьезнейший экзамен и целая школа — школа мировоззрения, школа социальная, идейная, художественная, методическая», — пишет М.О.Кнебель.

(Одновременно она ставит вместе с Хмелевым в его студии «Дети солнца».)

«Я приступила к «Последним» с самыми большими требо-

ваниями и к себе, и к молодым актерам. Теперь я убеждена, что через школу Горького необходимо пройти каждому актеру; тогда я это чувствовала интуитивно»¹⁴.

Продолжая свой рассказ, М.Кнебель вспоминает: «Помню, как мы с Терешковичем и директором театра Ю.П.Солониным, человеком, обладавшим подлинной театральной культурой, распределяли роли. Солонин был сыном знаменитого актера, хорошо знал актеров старшего поколения. На каждую роль в «Последних» он называл знаменитых покойников, тут же импровизируя, как Стрепетова, Комиссаржевская или Иванов-Козельский сыграли бы ту или иную роль. Мы смеялись до упаду... Я вспоминаю об этом потому, что первые годы моей жизни в Ермоловской студии протекали в атмосфере непрерывного жизнерадостного веселья. Сколько дружелюбия, веры в свои силы вкладывал каждый из нас в наш маленький театр! Особенно ярки эти воспоминания на фоне тех событий, что завершили первый этап жизни Ермоловского театра».¹⁵

СЛИЯНИЕ

Наступил 1937 год.

В феврале коллектив ермоловцев был потрясен внезапной кончиной Макса Абрамовича Терешковича.

Из записок М.В.Хорошко-Лекаревой:

«Он скоропостижно скончался 23 февраля 1937 года. В коллективе царила растерянность, пришибленность, удивление перед несправедливой жестокостью судьбы. Театр оделся в траур. Гроб стоял в фойе театра на Елоховской площади, в помещении, где Терешкович еще накануне репетировал «Шторм». Было нестерпимо от того, что столько осиротевших молодых существ расстаются со своим руководителем. От труппы последнее слово говорил Унковский, лицо его судорожно дергалось, морщилось от сдерживаемых рыданий... Толпа пришедших проститься артистов не только ермоловского, но и

других театров. М.А.Терешкович работал в театре Революции, в театре им. Мейерхольда, а в последнее время и в Камерном театре у А.Я.Таирова. Таиров и А.Г.Коонен стояли, держась за руки... Один из руководителей УМЗП (Управление московских зрелищных предприятий), тов. Гегузен сказал в своем прощальном слове:

- Я не знаю в Москве коллектива, где бы еще так беззаветно любили своего руководителя, так ему верили бы...—

Это были верные слова. Это было действительно так...»

В эти же дни также внезапно ушел из жизни прославленный нарком Серго Орджоникидзе. О том, что он покончил с собой в связи с началом массовых репрессий, страна узнала много позже. Однако ощущение тревоги, по-видимому, возникло у многих.

Еще в августе 1936г. на процессе по делу «объединенного троцкистско-зиновьевского центра» были осуждены и расстреляны Зиновьев, Каменев и др. Трагическими последствиями обернулись эти события для Эды Юрьевны Урусовой, ее родных и близких.

В этом же феврале была доставлена в Москву из политизолятора сестра Эды Юрьевны Елена Раевская. Состоялось ее свидание с матерью Евдокией Евгеньевной и 5-летним сыном и объявлен приговор: 10 лет без права переписки.

В мае Евдокия Евгеньевна перенесла тяжелую онкологическую операцию. Последнее лето она провела с внуками в деревне Кременье на берегу Оки, а в сентябре была отправлена в административную ссылку в Киргизию, в районный центр — село Кировское...

Сохранилась тетрадь записок Евдокии Евгеньевны Урусовой, которые она вела в ссылке. На форзаце надпись:

«ДЛЯ ЛЁНЫ О КИРЮШЕ.

Начала 14 января 1938г.»

«Радость моя Лёнушка, может быть, я тебя никогда больше не увижу и не смогу сказать все то, что хотела бы; поэтому решила понемногу писать тебе все, что передумала за эти три года о тебе, и рассказать тебе все, что вспомню про Кирюшу.

На днях год (1 февраля), что я ничего не знаю о тебе. Какой мучительный год! Кажется, хуже не было в моей жизни! Вероятно, он и для тебя показался бесконечным; а что впереди? Неужели нам не разрешат переписку, эту единственную радость разлуки? Твои письма из Верхнеуральска были моим счастьем. Я почувствовала, что ты жива не только физически, но и духовно. Ты сумела сохранить бодрость духа и нашла свое место в жизни на данный отрезок времени. А это так нужно. Без этого нельзя было жить... А вот теперь я не знаю, чем и как ты живешь, и это очень мучительно. Все-таки надеюсь, что ты себя не потеряешь и вернешься в жизнь здоровая духом и будешь счастлива.

Я буду писать тебе, чтобы иметь общение с тобой, и буду вспоминать эти годы, которые я провела с Кирюшей, и он заменил мне тебя»...

23 июня 1938г. — «Получила письмо от Кирюши (под диктовку). Первый раз за три с половиной года требует от тебя письма. «Милая баба Додя, напиши маме, чтобы она мне написала письмо. Если мама не знает адрес, ты ей напиши». Не могу придумать, что ему ответить, почему ты ему не пишешь...

От папы неутешительные вести; все болеет, мечтает о возвращении, но мало на это надеется».

Почти два года Евдокия Евгеньевна пишет в этой тетради письма своей младшей дочери. Рассказывает ей о ее маленьком сыне, о родных, о том, что узнает о них из писем, которые часто получает. Пишет ей о своих делах, о том, что думает, о чем мечтает и на что надеется. Всего в тетради 64 письма. Последнее помечено 19 октября 1939г.

Только через 50 лет, после публикации «расстрельных списков», стало известно, что Елена Раевская и другие, осужденные военной коллегией Верховного суда по «кремлевскому делу» и находившиеся в заключении вместе с Каменевым в Верхнеуральском политическом изоляторе, были в начале 1937 года привезены в Москву и расстреляны в июле, в тот же день после объявления приговора, а прах их высыпан в шурф возле Донского крематория. Очевидно, это произошло в связи с арестом 01.02.37г. Енукидзе, работавшего на небольшой должности в провинции. Енукидзе обвинили в том, что он вхо-

дил в состав «единого антисоветского центра» и осуществлял связь с военным центром», возглавляемым Тухачевским, а также в том, что «вел подготовку вооруженного переворота внутри Кремля и разработал план этого переворота», а также «был руководителем и организатором подготовки вооруженного переворота и группового террористического акта в отношении руководителей партии и правительства (убийство членов Политбюро путем отравления)». (Примерно в это же время были расстреляны сотрудники НКВД, принимавшие непосредственное участие в организации «кремлевского дела»¹.)

Волна репрессий нарастала и обрушилась на деятелей культуры: писателей, артистов, ученых...

Вот что пишет об этом роковом годе Б.Г.Голубовский:

«1937 год - год репрессий, связанный с арестами, ссылками. И для театров он оказался трагическим годом своеобразных репрессий - слияний...

Сперва прошла подготовка, обработка общественного мнения. «Советское искусство» в июне 37-го опубликовало стенограмму собрания актива работников искусств Москвы: «Дальнейшее существование таких стихийно возникших театров, как театр-студия Р.Симонова или... театр-студия Хмелева, не имеет смысла. Театры должны возникать в порядке «отпочкования» от больших коллективов. Нужно сливать в один более подготовленный хозяйственно и творчески организм». Удар грома среди ясного неба»².

Но вернемся снова к воспоминаниям М.Кнебель, связанным с кончиной М.АТерешковича.

«Через несколько дней после похорон основная группа студийцев собралась у меня дома. Что делать? Все считали, что я должна взять на себя руководство студией.

Во мне боролись сложные чувства. Во-первых, я не ощущала в себе данных для такой деятельности, во-вторых, это означало бы для меня разрыв с Хмелевской студией, которая в большой степени была на мне, так как Хмелев переживал стремительный актерский рост в МХАТ. Нет, хмелевцы крепко вош-

ли в мою жизнь, отказаться от них я уже не могла. Мы разошлись, не придя ни к какому решению...

Мысль о том, что нам надо просить взять на себя руководство студией Азария Михайловича Азарина, подал мне А.Д.Попов. Азарин — великолепный актер и чудесный человек. Это было выходом. Студийцы и дирекция согласились, мы поехали к Азарию Михайловичу и обо всем договорились. Я должна была выпускать «Последних», а он параллельно — «Шторм»³...

В июне 1937г. М.О.Кнебель завершила постановку «Последних». В своей книге она вспоминает:

«Каким же оказался в результате мой первый горьковский спектакль? Конечно, в нем была масса недостатков — мне вообще не удалось поставить ни одного спектакля, который полностью удовлетворил бы меня.

Но что-то в «Последних» я очень любила. Наверное, то, что в спектакле удалась атмосфера напряженной мысли...

Были и настоящие актерские удачи. В первую очередь АПирятинская — Любовь. Актрисе в ту пору было лет девятнадцать, не больше. Но каким-то образом ей удалось найти в себе удивительный сплав душевной боли, детской искренности и холодного ума. Это было поразительное слияние с горьковским образом...

Очень интересно играли в спектакле Э.Урусова — Надежду и АДемич — Александра. В творчестве этих актеров, даже в их внешнем облике было что-то общее. Оба рослые, внешне на редкость привлекательные, развязно свободные, они были достойными потомками Ивана Коломийцева — В.Менчинского...

С нежностью вспоминаю Л.Орданскую - Веру, девочку с большими черными глазами, всем своим существом рвущуюся к счастью...

Критики много говорили о Д.Бамдас - г-же Соколовой. Все в ней было как-то очень достойно, скромно и внешне покойно...»⁴

«Самым любимым моим образом в спектакле была старая нянька Федосья — М.Хорошко.

В доме, полном скандалов, взаимного неуважения, бурлящей злобы, притворства и тоски, Федосья — М.Хорошко жила своей особой жизнью...

Эта роль требует большого такта...

Роль требует и правды подлинной старости, и беспросветного внутреннего монолога, и технического умения вплетать свои реплики в общую ткань происходящего.

Самым трудным для молодой актрисы было овладеть залом, «отказываясь от него»...

Хорошко прекрасно справилась с этой задачей...

Почему молодость так много может?.. Достаточно широко открытых на жизнь и на искусство глаз — и сколько будет сделано! Сохранить эти качества необычайно трудно... Поэтому так мало людей и театральных организмов, которые по большому счету выдерживают успех своей молодости»⁵...

Премьера «Последних» состоялась 14 июня 1937г. На большой фотографии участники спектакля и почти все работники театра. В центре - Кнебель, Качалов, Хмелев, присутствовавшие на премьере, и Азарин. Это последняя фотография, запечатлевшая коллектив театра, начало которому было положено в 1925 году.

И еще одна фотография: за столом сидят Хмелев, Кнебель и Качалов. По верху фотографии надпись: «Эде Георгиевне Урусовой лучшие пожелания. Василий Качалов. 14/VI 37г.» Увы, этим пожеланиям в наступившие времена сбыться было не суждено. Оставался ровно год работы Эды Юрьевны в театре имени М.Н.Ермоловой.

Постановкой спектакля «Последние» завершился целый период в истории Московского драматического театра им. М.Н.Ермоловой.

За прошедшие годы сформировался высокопрофессиональный театральный коллектив, коллектив единомышленников, в котором царил дух творчества, высокого служения искусству, дружбы и взаимопомощи.

В процессе своего роста он впитал в себя классические основы школы Малого театра, высокие достижения школы МХАТа, новаторские открытия Мейерхольда. Это был уникальный синтез, который во многом определил творческое

лицо театра им. Ермоловой на всю его последующую жизнь.

Уникальным в истории этого театра было и то, что возник он не по воле какого-либо одного выдающегося театрального деятеля и не как отделившаяся часть признанного театра. Никто из основателей и руководителей театральной студии им. М.Н.Ермоловой — актеров Малого театра не собирался создавать новый театр под собственным руководством. «Ну, ребята, открывайте свой театр, а меня берите к себе актрисой», — говорила Е.К.Лешковская.

Театр им. М.Н.Ермоловой возник и получил официальный статус благодаря коллективной воле, самоотверженности и беззаветной преданности театральному делу целой группы молодых актеров — выпускников ермоловской студии. В этом смысле его можно было бы назвать «театром-самородком».

Создать новый театр с группой молодых актеров Николай Павлович Хмелев решил в 1932г. Впервые театр-студия Хмелева заявил о себе спектаклем «Не было ни гроша, да вдруг алтын» Островского в 1934г. Спектакль имел большой успех и был высоко оценен театральной публикой. Однако в следующих спектаклях студии этот успех не повторился.

Между тем, как пишет Б.Г.Голубовский: «Атмосфера в театральной Москве накалялась. Я уже рассказывал о хаотичном слиянии театров... Опасность насильственного, по причудам начальства, слияния неизвестно с кем стала реальностью. Тогда Кнебель и Азарин решили, что в творческих интересах обеих студий лучше соединиться под руководством Хмелева. «Театром руководить должен только Коля», — Азарин дружил с Хмелевым и ценил его. Азарий Михайлович был честным художником и очень хорошим человеком, об этом говорит его решение. Мало кто из режиссеров мог бы пойти на такой шаг»⁶.

Продолжая свои воспоминания, Б.Г.Голубовский отмечает: «Вот так к концу тридцатых годов складывалась ситуация у ермоловцев и хмелевцев.

Мудрейшая Мария Осиповна Кнебель работала в обеих студиях, видела сильные и слабые стороны той и другой: яркие актерские индивидуальности у ермоловцев и отсутствие режиссуры, личность руководителя Хмелева и менее мощный

актерский потенциал его воспитанников. Она как бы становилась в позицию Агафьи Тихоновны из «Женитьбы»: «Если бы губы Никанора Ивановича приставить к носу Ивана Кузьмича...» — совершила эксперимент, не удавшийся гоголевской героине.

В данной «стратегической», да и в тактической обстановке слияние двух театров стало наилучшим вариантом. Хотя трудностей оказалось предостаточно.

До соединения коллективы отличались друг от друга и официальным положением. Театр-студия им. Ермоловой имела статус государственного театра и работала в собственном помещении на Елоховской площади; хмелевцы играли пятнадцать дней в месяц в полуподвале в Гнездниковском переулке, поделившись с цыганским театром «Ромэн». Ермоловцы родились в «районе», на окраине, как говорили театральные снобы. Как сторонний наблюдатель и внимательный зритель, я могу свидетельствовать: провинциальностью у них и не пахло, а по оригинальности режиссерского решения «Бедность не порок», «Последняя жертва», «Искусство интриги» нисколько не уступали спектаклю «Не было ни гроша» Хмелевской студии, которая ни «Комедиантами», ни «Дальней дорогой» не вызывала интереса у критики и у зрителей — а в конечном счете лишь зритель определяет истинную популярность театра. Повторю театральный афоризм: «зритель голосует ногами»⁷.

Впервые актеры Ермоловского театра услышали о предстоящем «слиянии» на летних гастролях и сперва отнеслись к этому недоверчиво...

К началу нового сезона 1937-38 года вопрос был решен. Сезон должен был начаться в новом помещении в центре Москвы на Пушкинской улице.

Из записок М.В.Хорошко-Лекаревой:

«Театр Ермоловой, конечно, переезжая в центр Москвы, переставал быть просто «районным» театром. Имя Н.П.Хмелева несомненно импонировало, выдвигало новые требования к коллективу, повышало ответственность. Азарин должен

был оставаться режиссером, членом художественного совета, а актером он работал в Центральном театре Советской Армии. Однако внезапная смерть поразила Азарина в возрасте 40 лет, так же скоропостижно, как умер прежний худрук — Макс Терешкович. Коллектив был потрясен: что это? Рок? На театр вторично обрушивается удар — смерть руководителя. Не прошло и семи месяцев после похорон Терешковича. Хмелев был тоже убит, пришиблен, ему казалось это тяжелым предзнаменованием. Он даже сказал: «Я буду, наверное, третьим!» Хоронили Азарина в день открытия вновь преобразованного после слияния театра им. Ермоловой. Открытие было уже анонсировано, афиши висели по городу, билеты все проданы. Шла пьеса М.Горького «Последние» - спектакль ермоловцев в постановке М.О.Кнебель. Горьким было сознание, что радостное событие — начало сезона в новом помещении на Пушкинской улице совпало с трагическим прощанием с А.М.Азариным. Гражданская панихида была в Доме Советской Армии.

Валерий Петрович Лекарев очень любил Азарина как актера и очень ценил его человеческие качества, всегда говорил о его высокой честности и принципиальности, доходящей до поражающей высоты. Когда Азарин пришел в театр им. Ермоловой на высокий пост художественного руководителя, он привел с собой в труппу театра свою жену — актрису Валентину Сергеевну Дуленко. На одном из первых же общих собраний выступил ведущий актер ермоловцев Михаил Семенович Унковский и сказал, что коллектив актеров чрезвычайно высоко оценивает приход к руководству театром Азарина, все ценят в нем серьезного и требовательного художника, но то, что Азарин вводит в труппу свою жену — говорит не в его пользу, смущает коллектив, и они не одобряют этого... На другой же день стало известно, что В.С.Дуленко работать в театре не будет. Лекарев не уставал повторять, что он не знает другого режиссера, который сумел бы так поступить на месте Азарина, этот поступок лучше всего свидетельствует о его деликатности и бескорыстном стремлении оставаться в театре.

Новый период в жизни театра имени Ермоловой, а следовательно его актеров, в том числе В.П.Лекарева, начался с 1

октября 1937 года, с начала совместного с Хмелевской студией сезона. Хмелев собрал всю труппу, познакомился с каждым, был очень доброжелателен и корректен. Труппа была расширена — помимо слияния двух трупп, были приглашены из театра под руководством Ю.А.Завадского Д.П.Фивейский, МЛавров, Е.М.Мессерер, В.В.Полонская и Е.Олень. Из каверинского театра перешел очень опытный и крепкий актер С.А.Зайцев, из студии А.Д.Дикого — В.П.Михайлов, а вскоре, после расформирования театра им. Мейерхольда, пришли Л.П.Галлис, Л.Д.Снежницкий и К.И.Федотов. Труппа усилилась за счет прихода опытных актеров, обладающих прекрасными актерскими данными. Кроме того, была приглашена только что окончившая школу при театре Моссовета молодая и в высшей степени обаятельная Н.В.Козлова.

Но в труппе ясно чувствовалось противостояние двух коллективов.

В студии Хмелева был целый ряд талантливых актеров — Э.С.Кириллова, Е.П.Кононенко, О.В.Николаева, И.И.Соловьев, Г.М.Вицин, Ф.Г.Корчагин, В.Г.Комиссаржевский, но они обладали меньшим опытом, чем ермоловцы, причем откровенно считали себя обладателями секретов мхатовского воспитания актеров, отказывая в этом ермоловцам, забывая при этом, что уже несколько лет как Мария Осиповна Кнебель причастила ермоловский театр ко всем таинствам приемов работы над собой и над образом, - которые сама она восприняла непосредственно от К.С.Станиславского. Коллектив актеров Ермоловского театра и В.П.Лекарев в числе своих товарищей стремился к тому, чтобы слияние, раз уж оно совершилось, проходило по всей возможности гладко. Закулисные интриги, злопыхательство, недоброжелательность отсутствовали в практической жизни ермоловцев, они самым искренним образом стремились к сближению. Но настоящее сближение могло осуществиться лишь в будущем, на совместной работе, при выпуске спектакля, где будут заняты все... Пока же шли спектакли, созданные прежде: в Хмелевской студии «Не было ни гроша, да вдруг алтын» А.Н.Островского и «Дети солнца» А.М.Горького, а по линии старого ермоловского репертуара то, что уже полюбилось мос-

ковской публике: «Мачеха» О.Бальзака, «Искусство интриги» Э.Скриба, «Последние» А.М.Горького, «Последняя жертва» А. Н.Островского.

Эда Юрьевна была занята во всех четырех ермоловских спектаклях. Она вспоминала: «В «Мачехе» роль Гертруды (мачехи) исполняла Бершадская. И вот в день отъезда на гастроли в Ленинград она внезапно заболела... Перед самым отходом поезда мне сказали, что завтра я должна играть ее роль... Всю ночь и весь день до спектакля я была в каком-то лихорадочном состоянии. Я не помню, что я делала, как готовила роль. Спектакль шел в Нарвском дворце культуры. Как я играла, не помню, но сыграла так, что все мои товарищи были поражены, все меня поздравляли. Так эту роль я больше, наверное, никогда не играла».

«Первые работы на профессиональной сцене характеризовали Урусову как актрису яркого темперамента — задорную, озорную и лукавую, пробующую себя в разных жанрах отечественной и зарубежной драматургии; некоторый азарт студийности еще ощущался в ролях Наташи («Рассказ о простой вещи» Б.А.Лавренева), Лоретты д'Аман («Иван Козырь и Татьяна Русских» Д.П.Смолина), Альбины («Альбина Мегурская» Н.Н.Шаповаленко по Л.Н.Толстому). Но уже последующие роли — Фенька («Республика на колесах» Я.А.Мамонтова), Лешка («Дальняя дорога» А.Н.Арбузова), Христина («Искусство интриги» Э.Скриба), Гертруда («Мачеха» О.Бальзака) и Надежда («Последние» А.М.Горького) — заявили о глубокой человеческой личности Урусовой и ее заразительном актерском мастерстве»⁸.

Первым спектаклем, в котором вместе играли хмелевцы и ермоловцы, стал «Бедная невеста» Островского, поставленный Е.С.Телешевой.

Из записок М.В.Хорошко-Лекаревой:

«Хмелев в это время был в зените своей славы. Народный артист СССР, он был всюду приглашаем: на радио, в кино... Но театр Ермоловой он любил, хоть и не так часто, но прихо-

дил в него, давал репетиции, просматривал самостоятельные работы актеров. К сожалению, некоторые товарищи из состава работников театра пользовались тем, что он иногда подолгу отсутствовал в театре, и старались его информировать по-своему, необъективно, а попросту пристрастно, всячески затеняя заслуги или добрые качества коренных ермоловцев.

Хмелев был доверчив, не давал себе труда проверить чужое мнение, поддавался наветам. В результате дело подлинного слияния творческого коллектива сильно страдало»...

На Новый — 1938 год в новом помещении на Малой Дмитровке была устроена елка для детей работников театра. На празднике дети не только получили подарки, но и сами выступали. Танцевала 12-летняя ученица хореографического училища Майя Плисецкая — племянница Е.М.Мессерер, сын Урусовой и Унковского прочел стихотворение А.С.Пушкина:

«Что ты ржешь, мой конь ретивый,

Что ты шею опустил...»

Он прочел только первую часть, но многие из слушателей знали и вторую:

«Отвечает конь печальный:

«Оттого я присмирел,

Что я слышу топот дальный,

Трубный звук и пенье стрел;

Оттого я ржу, что в поле

Уж недолго мне гулять,

Проживать в красе и в холе,

Светлой сбруей щеголять;

Что уж скоро враг суровый

Сбрую всю мою возьмет

И серебряны подковы

С легких ног моих сдерет;

Оттого мой дух и ноет,

Что наместо чепрака

Кожей он твоей покроет

Мне вспотевшие бока».

Можно предположить, какие предчувствия были у того, кто выбрал это стихотворение для 7-летнего мальчика.

С новогодней встречи, о которой вспоминал С.М.Голицын, прошло девять лет...

Обстановка, сложившаяся в театре, возможно, поспособствовала тому, что «органы» увидели в коллективе ермоловцев подходящую жертву для организации громкого дела по театральному ведомству. Тем более что «точечные пробы» они уже брали. В разное время в 1936г. были арестованы, но быстро выпущены несколько человек, а двое молодых актеров — Г.Бахтаров и И.Ключарев после ареста были высланы в административном порядке в Киргизию. Им удалось остаться в г.Фрунзе (ныне Бишкек) и устроиться на работу в театр.

18 марта 1938г. вскоре после завершения последнего открытого процесса по делу «антисоветского правотроцкистского блока» (Бухарин, Рыков и др.) были арестованы 6 ведущих актеров театра им. М.Н.Ермоловой. Среди них — Александр Демич и Михаил Унковский.

Из записок М.В.Хорошко-Лекаревой:

«Оставшиеся члены ермоловского коллектива были ошеломлены этим событием. Не только ошеломлены - они были придавлены, унижены. Среди арестованных не было ни одного хмелевца. Как и чем это можно было объяснить? Казалось, что кругом образовалась зияющая пустота. Казалось, что на них смотрят неподобающим образом, как будто все причастны к чему-то нехорошему, позорному.

Неудивительно, что оставшаяся группа старых ермоловцев как-то начала стушевываться, как бы вобрала голову в плечи, стала тише себя вести, и вот тут произошел перелом в сторону усиления и расширения удельного веса группы, именовавшейся прежде «студия под руководством Хмелева»...

А вот как вспоминал о слиянии тогда молодой хмелевец, впоследствии народный артист СССР Иван Иванович Соловьев в своей книге «Монолог под занавес» в 1979 году:

«То ли от того, что «свой» зритель у ермоловцев был «окраинный» зритель, и он так или иначе накладывал отпечаток на культуру и эстетику театра, то ли от условий обучения и воспитания, в которых складывался коллектив, но на нем был некоторый налет «провинциальности», пониженная тре-

бовательность, и он не всегда соответствовал тем меркам, которые существовали тогда в театральной Москве. Так, по крайней мере, считали мы — хмелевцы...

В момент слияния у ермоловцев была довольно сильная ведущая группа: Бершадская — пожилая героиня, Шутова, Смирнова, Орданская — молодые героини, Урусова — характерная героиня, Унковский, Макшеев, Лекарев, Демич, Лосев, Якут, Раевский, Менчинский — актеры разных амплуа. Эта группа была достаточно сплоченной и дружной. Их надо было в чем-то переубеждать и преодолевать их коллективное сопротивление. Но многие из них и сами «переубедились», некоторые перешли в другие театры... Так что, в сущности, от того ермоловского коллектива, с которым произошло слияние, осталась только вывеска...»

Все арестованные актеры в первые дни признались в участии в контрреволюционной организации и в своих террористических намерениях по отношению к руководителям партии и правительства.

Однако вслед за этим где-то произошел сбой. Следствие затянулось. Возможно, из-за организационной неразберихи. Ведь объем работы в органах нарастал как снежный ком.

Эда Юрьевна продолжала работать в театре. Она получила две новые роли. Ее пригласили на кинопробу на главную женскую роль в фильме Эйзенштейна «Александр Невский».

Один хороший знакомый, которому было известно действительное положение дел, сказал ей, что она должна все бросить, забрать сына и уехать подальше в провинцию.

Но Эда Юрьевна не была в состоянии трезво, с холодным рассудком оценить грозящую ей опасность. Слишком дорог был для нее театр. Его она бросить не могла.

Ее арестовали 17 июня 1938г. на вокзале перед отходом «Красной стрелы», на которой театр выезжал на гастроли в Ленинград.

Так закончились первые десять лет работы Эды Урусовой в театре им. Ермоловой. Вернуться в него ей удалось только через 17 долгих лет.

Я ОСТАПАСЬ ЖИВА БПАГОДАРЯ СВОЕЙ ПРОФЕССИИ И ЛЮДЯМ

«Тому, что осталась жить, я обязана своей профессии и людям, которые меня окружали», — говорила Эда Юрьевна.

Но окружали ее разные люди. Одни способствовали ее аресту или пытались усугубить тяжести лагерной жизни. Другие же старались облегчить ее положение, поддержать и спасти в самые тяжелые моменты ее жизни.

Эда Юрьевна вспоминала, что следователь Эдельман, который вел допрос на Лубянке, не обвинял ее в участии в группе, в которую входил М.Унковский, не пытался добиться от нее признания в контрреволюционной деятельности и дать показания против кого-либо из товарищей или знакомых. Обвинял он ее в связях с фашистами, а она плохо представляла себе, что такое фашизм и в чем заключается ее преступление... Виновной Урусова себя не признала и даже не испытывала к этому следователю особой неприязни.

Через несколько дней ее перевели из внутренней тюрьмы на Лубянке в Таганскую тюрьму. Там она провела все лето до начала сентября, не ведая своей дальнейшей участи и сохраняя каплю надежды.

Только через много лет при получении документов о реабилитации Урусова узнала, что уже на третий день после ее ареста — 20 июня 1938г. было принято постановление тройки УНКВД по Московской области — осудить за контрреволюционную деятельность к 10-ти годам заключения в ИТЛ (исправительно-трудовые лагеря).

Из следственного дела, хранящегося в архиве, доступ к которому открылся совсем недавно, стало известно, что двое ее товарищей из группы актеров, арестованных в марте, подтвердили ее активное участие в их контрреволюционной фашистской организации. Так что следователю незачем было особо стараться, надо было успеть оформить дело к установленному сроку. Об этом она так никогда и не узнала и все удивлялась, что ее осудили за участие в организации, хотя на допросах ей такого обвинения не предъявляли.

Евдокия Евгеньевна узнала об аресте старшей дочери в середине июля. В своей тетради она пишет:

25 июля 1938г. — «Радость моя, сегодня 3 года, что тебя нет, и я тебя видела по-настоящему; в феврале свидание не в счет, один кошмар. Сегодня же 25 лет со дня твоего рождения... Ты сегодня думала обо мне, я это знаю. Я тебя видела во сне... Очень горюю за Эду. Неужели и ей суждено после всего влачить жалкую жизнь ссылки?! С ее специальностью ей будет это особенно тяжело; она достигла очень многого, и я думаю (и другие это говорят), что ей судьба могла дать очень много с ее способностями. А что будет теперь?!»

16 сентября 1938г. — «Сегодня узнала от бабы Вавы о смерти папы. Я этого ожидала, особенно после возврата посылки. Вероятно, в ночь его смерти видела его во сне: он взбирался по лестнице все выше и выше, и вдруг лестница под ним рухнула. Умер он в мае. Последние ниточки рвутся, которые связывают меня с жизнью. Хотелось бы увидеть тебя, знать, что ты вернулась к жизни; боюсь, что не придется. Беспокоюсь о судьбе Юрайки; пока неизвестна участь его родителей...»

В сентябре Э.Ю.Урусовой объявили приговор тройки — 10 лет заключения в ИТЛ — и вместе с очередной партией заключенных погрузили в эшелон, отправляющийся на Восток. Сколько таких эшелонов ушло с удлиненной платформы Ярославского вокзала, построенной специально для них в отдалении справа от основных платформ.

«Это были самые тяжелые дни в моей жизни. Все время болело сердце, происходящее казалось каким-то ужасным кошмаром», - вспоминала Эда Юрьевна. Впереди - бесконечные 10 лет каторги, а в Москве остались маленький сын и театр, в котором прошла вся ее молодая жизнь...

В таких трагических обстоятельствах одни падают духом, ломаются, другие мобилизуют все свои духовные силы в борьбе за жизнь. Урусова не сломалась.

Уже в дороге ей довелось проявить свой характер. Она вспоминала, что в эшелоне вперемежку везли политических и уголовных. Наиболее отъявленные уголовницы начали грабить политических, отнимая все более или менее ценные вещи. Но

когда подошли к ней, она одним ударом разбила окно, и в руке у нее оказался зажат кусок стекла... Налетчицы отступили.

Однако этот поступок мог ей дорого обойтись. По жалобе пострадавших конвойные начали обыскивать уголовниц и возвращать отнятые вещи. Кто-то указал им на нее. Но Урусова так возмутилась, что обыскивать ее не стали. А потом оказалось, что одна хитрая уголовница спрятала в ее вещах свою «добычу».

Как бы то ни было, но, не доезжая до Биробиджана, на станции Известковая сняли с эшелона всех уголовниц. Политические отправлялись дальше — до Владивостока, а затем пароходами на Колыму. Княжну Урусову неожиданно для нее сняли с эшелона в Известковой вместе с уголовницами.

Неведомо, как и по чьей воле это случилось. Возможно, сыграла роль ее профессия. Но по сравнению с Колымой это был первый, пусть небольшой, шаг к спасению.

От Известковой на Ургал началось тогда строительство БАМа. Это была одна из самых крупных строек на Дальнем Востоке, и велась она, как все остальные, руками заключенных. По всей трассе от Известковой до Ургала одни отряды заключенных валили лес, другие с помощью тачек отсыпали насыпи.

Это была тяжелая, изнурительная работа, в особенности зимой.

Стройка БАМа состояла из нескольких отделений. Лагеря заключенных располагались по всей трассе.

Из Известковой Урусову направили в 5-е отделение в Ургал. В этом отделении был ансамбль заключенных, и это открывало какую-то перспективу. Но попала она в ансамбль не скоро.

Ее включили в команду, которая перегоняла стадо коров в Ургал. Но начальник команды — ветврач оставил ее в одном из лагерей по дороге из-за того, что она отвергла его притязания. Так Урусова оказалась на лесоповале на общих работах.

Из тетради Евдокии Евгеньевны Урусовой:

26 ноября 1938г. — «Не с кем поделиться моим большим горем, кроме этих страниц и мысленно с тобою, моя дорогая. Получила письмо от тети Кати. Эда в тайге на 10 лет. Эта

мысль еще не вкладывается полностью в мое сознание. Но я бесконечно страдаю и нравственно и физически; уже вторые сутки не могу спать, болит сердце; и сегодня ночью я мечтала умереть, чтобы ничего больше не знать. Но я живу и, может быть, еще хоть чем-нибудь буду вам полезна, тебе, Эде, Юрочке. У остальных есть кому помочь. Все-таки не могу даже писать об этом. Подожди».

20 декабря 1938г. — «Чувствую себя бесконечно одинокой и заброшенной в далекой чужой стране, среди чужих и чуждых людей. Нет ни одного человека, с которым я могла бы говорить...

Ты далеко, далеко... А Эда еще дальше...»

Эда Юрьевна рассказывала:

«Мне сразу разъяснили, что работа зимой на лесоповале для непривычного человека - это гибель. Свалишься на третий день, и тогда конец.

Лес валили привыкшие к физической работе молодые здоровые девушки, в основном из семей раскулаченных. Остальная масса уголовных сидела у костров и не работала.

Охранник, один солдат на весь отряд, даже и не пытался их заставлять.

Я сидела вместе с ними. На ногах у нас были матерчатые чуни, которые постоянно промокали. Мы придвигались как можно ближе к костру, стараясь вобрать в себя все идущее от него тепло, чтобы согреться.

Конечно, я читала стихи, благо знала их бесчисленное множество, о чем-то рассказывала, что-то показывала. Охранник тоже подсаживался поближе к нам.

В общем, я снова как бы выступала перед благодарными слушателями, и это согревало душу».

Под впечатлением от этого рассказа поэт Юрий Криво-руцкий написал посвященные Э.Ю.Урусовой стихи, опубликованные в газете «Экран и сцена» 17 апреля 2004г.

АКТРИСА

Памяти народной артистки России Эды Урусовой

В приземистых бараках длинных,

Будя в сердцах восторг и грусть,

Стихи неведомой Марины

Она читала наизусть.

Читала в полной тишине,

Читала трепетно и гордо;

Лишь чуточку сипело горло

В заношенном до дыр кашне.

И урки слушали, волнуясь,

И вспоминали вновь и вновь,

Кто зря загубленную юность,

Кто первую свою любовь.

И сам пахан душой оттаивал

И становился сам не свой,

И благодарная Цветаева

Вдали кивала головой.

2003г.

Из тетради Евдокии Евгеньевны Урусовой:

«С Новым Годом, моя радость дорогая. Скоро 4 года, что тебя нет со мной. Живу мыслями между тобой и Эдой. Иногда надеюсь еще увидеть тебя, но это в хорошие минуты, большей частью — никакой надежды. Даже последняя надежда пожить с Юрочкой и Кирюшей испарилась как дым; отъезд Эды унес последнюю надежду. Зачем я живу сейчас, не понимаю. Живу письмами из Москвы и надеждами получить от тебя и от Эды. Живу мечтами. Счастлив человек, что он может еще мечтать. А чтобы забывать тоску одиночества — есть работа и книги.

У нас стоит красивая зима. Это тоже одна из моих маленьких радостей. Лунные ночи, звезды, белые хаты, тополя в инее. Прохожу по вечерам и думаю о вас всех, моих милых и далеких.

Приехал в Москву Кирилл; начнем с ним усиленную переписку об Эде; будем делать всякие попытки изменить или, по крайней мере, смягчить ее участь».

20 января — «Голубка моя, сегодня с утра дума о тебе и об Эде. Обе вы мои горемычные! Надеюсь, что дождетесь своего счастья.

От Эды получила первое письмо. К счастью, она справилась с собой; учится на техника-топографа. Пока работает топографом; ее учат товарищи. Она приободрилась, только голодает и раздета (продала, украли и т.д.). Посылок еще не получила. К счастью, живет больше не в палатке, не пилит дрова, не стирает на арестованных. Играет в драмкружке.

Я все надеюсь каждый день получить от тебя письмо... Посылаю посылку ко дню рождения Юры...

Сегодня мороз. Яркие звезды. Привет тебе с самой яркой звездочкой. Пусть она светит тебе всю жизнь, моя голубка!»

1 февраля 1939г. — «Сегодня 2 года с тех пор, что я видела тебя в последний раз. И писем нет с тех пор. Мечтаю каждую почту получить от тебя что-нибудь, в надежде, что перемены в НКВД как-нибудь отразятся и на вас. М.б. разрешат переписку. Я эту зиму живу только надеждой о тебе и об Эде. Не живу, а горюю. Не могу спокойно жить, а все жду... Кирилл (брат Эды и Лёнушки) пишет... еще большая нагрузка хлопоты об Эде, посылки, заявления и т.д. Он опекун; комната закрыта, вещей и денег нет...»

О том, как Эда Юрьевна работала в топографическом отряде, рассказывает в своих воспоминаниях Василий Антонович Пигарев:

«Как-то в зоне стали говорить, что ночью от этапа на северную женскую колонну оставили больную, что она пока у лекпома, а помощник по труду якобы намерен оставить ее на будущее для работы на кухне или в прачечной. И еще стало известно, что это по формуляру артистка из Москвы, статья 58, срок - десять. Как только Феде (Попов - начальник топографического отряда, который выполнял срочные работы по трассе в разных местах) это стало известно, он тут же подошел к начальнику колонны Голайко: «Мне нужна грамотная женщина для чертежной и счетной работы, чтобы успеть сделать отчет о выполненных кубатурных объемах». Раз разговор идет о «кубатуре», начальник, старый лагерник, знает,

что это главное из главных, это его успех, престиж и экономическое положение колонны №20 в Бамлаге! Через пару дней, как только снизилась у больной температура, сразу Евдокия Юрьевна Урусова, артистка театра имени Ермоловой, стала работать в топотряде у Феди. Сначала Эда - так она велела себя называть — знакомилась с чертежами, приводила в порядок книги на полках и в шкафу, а Федя решил научить ее работать с планиметром.

Наши вечерние занятия в клубе-столовой (мы, любители музицировать на струнных инструментах и баяне, подолгу задерживались там) с появлением Эды Урусовой стали центром внимания, особенно со стороны дежурных ВОХР. Женщина на мужской колонне — это уже событие, да еще настоящая артистка московского театра, поющая, читающая классиков поэзии. Это ли не настоящий праздник даже для властителей лагеря! И тут же сомнение у них: а можно ли допускать такое? Да это же опасное нарушение режима! А Эда, как будто прожектором, озарила темноту таежного лагеря заключенных своей неуемной инициативой и сделала театральные спектакли с помощью любителей, самодеятельных артистов. Еще культурно-воспитательный отдел только собирался, а тут, на 20-й колонне, при ярких керосиновых лампах (еще электродвижок не работал) играют чеховскую комедию «Медведь».

Как же это было дорого и прекрасно, если изнуренный тяжким трудом подневольный зритель вдруг улыбнулся, благодарно похлопал в ладоши за вольную музыку, пение да еще и комедию!

Но недолго талант московской артистки Эды Урусовой был счастливым уделом только двадцатой колонны. Высшее начальство управления лагеря сочло нужным направить Эду в дальнюю женскую ИТК, а потом, как стало известно, на сельхозколонну. Срок большой, все еще впереди»¹

Из тетради Евдокии Евгеньевны Урусовой:

22 февраля 1939г. — «Варя пишет, что 9 февраля Кирюшу привозили на рождение к Юрочке, которое праздновали на

Знаменском. Юрочка был очень доволен. Веселились... Что сказать о себе? Не живу, а беспокоюсь обо всех. Особенно об Эде: где она? Без денег, голодная, раздетая. Письма были очень грустные, а сейчас ничего нет. Вернули деньги «за ненахождением адресата». Или ее перевели, или ее нет. Один сплошной ужас и тоска. Неужели никогда не будет лучше?! Осталась одна забота и цель - заработать на посылки ей и тебе; это единственное реальное удовлетворение».

23 февраля 1939г. — «Дитя мое милое, сегодня я огорчена; получила обратно деньги, посланные тебе в январе в адрес — Ярославль, почт. ящ. №34. Я надеялась, что ты их получишь, т.к. предыдущая отправка по тому же адресу мне не вернулась... Я жду общих изменений. Все мои попытки до сих пор оставались без последствий...»

24 марта 1939г. — «Здравствуй, голубка моя. Сейчас увидела молодой месяц, подумала, м.б., ты на него смотришь; по слала тебе с ним поцелуй, тебе, Эде и мальчуганам. О Кирюше хорошие вести... Жду, когда пройдет март. Не люблю я его. Много в жизни было горя в этом месяце. Беспокоюсь за Эду. Дело Михаила и ее пересматривается, как сказали в прокуратуре. Уже год как Михаил в Таганке (в Бутырке). Когда будет ответ об них, буду писать и о тебе. Впрочем, в заявлении об Эде я писала и о тебе... Целую, люблю много и бесконечно».

В следственном деле находится Постановление от 29.12.1939г. о результатах рассмотрения ходатайства Урусовой Е.Ю. о пересмотре ее дела. Буквально в первых строках дела, после года рождения написано: «Происходит из семьи князя Урусова Ю.Д., мать быв. графиня Салиас де Турнемир»... А в заключительной части:

«Установлено, что по показаниям Унковского, Демич-Демидовича и Чернышева Урусова Е.Ю. не проходит.

Допрошена в качестве свидетеля Волкова Софья Иосифовна (жена младшего брата Эды Юрьевны — Кирилла Юрьевича Волкова-Урусова), которая фактов а/с деятельности со стороны Урусовой не привела.

Полученная характеристика с последнего места

службы Урусовой Е.Ю. характеризует ее с отрицательной стороны. Характеристикой с места заключения Урусова характеризуется с положительной стороны.

На основании изложенного, руководствуясь приказом НКВД СССР и Прокурора Союза ССР за № 2709 от 26/ХП-38г.

ПОСТАНОВИЛ:

В ходатайстве Урусовой Евдокии Юрьевны о пересмотре решения по ее делу отказать.

Решение тройки УНКВД МО по делу Урусовой оставить в силе.

Следователь след, части УНКВД г. Москвы.

Согласующие и утверждающие подписи».

Примечательна отрицательная характеристика из театра, приложенная к постановлению:

«Урусова Э.Г. работала в театре им. М.Н.Ермоловой с 1928 по 1938г. непрерывно в качестве актрисы на основные (ведущие) роли. Ею сыграно около 15 главных ролей.

Общественной работой занималась мало и плохо...

Впечатление, что не по внутреннему призванию, а скорее формально и по принуждению.

Друзьями и близкими людьми... были ныне арестованные...

внутренне была очень скрытная и замкнутая...

всегда в театре относилась с большой неприязнью к партийным и общественным организациям, точнее, к людям, принадлежащим к этим организациям...

не пропускала ни одного человека в театре, чтобы не склонить его в свою сторону (это «очень скрытная и замкнутая»)... где ей не удавалось этого сделать, она стремилась сделать ему неприятное, дискредитировать его. Конечно, делала она это не всегда сама, а через приближенных к ней людей.

Трудно было узнать принципиальную точку зрения Урусовой...

Урусова Э.Г. открыто не высказывала своих взглядов на решения, проводимые партией и правительством Советского Союза».

Подписи секретаря партбюро и председателя Месткома.

Подпись директора отсутствует.

(Орфог. и знаки препинания сохранены.)

Можно понимать так, что взгляды у Урусовой безусловно антисоветские, но она их не высказывала. Вот такая получается контрреволюционная агитация.

Положительная характеристика с места заключения к постановлению не приложена. Зато в деле есть характеристика, данная ссыльной актрисе Урусовой руководством Норильского драматического театра 24 мая 1954г.

Невозможно себе представить, что все эти характеристики относятся к одному и тому же человеку. Разве только в части исполнения главных ролей...

Чем руководствовались, что чувствовали люди, составлявшие подобные характеристики, дававшие «изобличительные» показания (за исключением тех случаев, когда такие показания выбивались под пыткой) или строчившие доносы.

Страх за собственную судьбу, боязнь быть обвиненными в покрывании «врагов народа». Патологическая ненависть к «недобитым аристократам», убежденность в том, что они, особенно уже осужденные, не могут не быть контрреволюционерами.

Под воздействием шантажа со стороны органов, покупка собственной свободы ценою предательства. А может быть, просто злобная зависть к тем, кто успешнее, умнее, красивее?..

В народе про таких говорят: «Бог им судья».

Появление в отряде молодой красивой женщины, да еще актрисы, не было обычным делом и, по-видимому, могло создавать определенные сложности и проблемы. Наверное, поэтому Урусову переводили несколько раз из одного отряда в другой, с одной работы на другую. Довелось ей поработать и с тачкой на строительстве железнодорожного полотна до того, как она попала, наконец, в ансамбль 3-го отделения в Тырму.

Из тетради Евдокии Евгеньевны Урусовой:

14 апреля 1939г. — «Голубка моя, дарю тебе первые весенние цветы - тюльпаны с гор. Давно не говорила с тобой. Нового ничего — хорошего... С Эдой ничего нового. Часто пишу и не жду изменений...»

3 мая 1939г. — «Надеюсь на приезд сестры Кати с Юрочкой на лето...»

30 июня 1939г. ~ «Получила фото Кирюши с домиком... Мы часто с Юрочкой его вспоминаем; наше житье в Кременье на Оке... Эда все там же. Пилит лес; вырабатывает 30% нормы и обеда не получает, кроме хлеба...»

25 июля 1939г. — «Радость дорогая, сегодня тебе 26 лет. Целую, поздравляю, думала о тебе много, много. Написала очередное письмо в «пространство». Адрес — Ярославль, почт. ящ. 34. Сейчас зашью тебе между страниц платочек; сшила тебе и Эде из моей крестильной рубашки; это настоящий батист и кружева из Валенсии (провинция Франции). Эде послала вчера подарок к именинам; 24-го день ее приговора... Целую, радость. Я сейчас живу работой и Юрой. Нужны деньги для себя, для него и для Эды. В работе и в нем нахожу забвение; неужели я не увижу тебя, моя радость? А вдруг?!»

3 октября 1939г. — «Сергей (муж Е.Раевской) уехал 24-го на Урал и будет работать там с Никитой. За него я рада... Сегодня думаю о тебе особенно; видела во сне... У нас жарко. Днем 40 - 45 град. Тополя желтеют. Сегодня еще ели чудную малину. Страшно думать, что в Сибири уже холодно. Тоскую по тебе и жалею бесконечно Эду».

В декабре жизнь Евдокии Евгеньевны оборвалась. Она скончалась от рака желудка в возрасте 57-ми лет. Так и не привелось ей узнать ни о трагической судьбе, постигшей ее младшую дочь, ни о счастливом изменении в судьбе старшей дочери. Отправленное ею ходатайство об освобождении из ссылки было отклонено уже после ее смерти. 15 мая 1940г. Пом. Прокурора г.Москвы по спецделам рассмотрел жалобу Урусовой Е.Е. с просьбой об отмене административной высылки в Киргизскую ССР, постановил: оставить без удовлетворения.

Жившие с нею — сестра Екатерина Евгеньевна и внук,

сын Эды Юрьевны — вернулись в Москву. Его официальным опекуном стал ее брат Кирилл Юрьевич.

Евдокия Евгеньевна Урусова была высокообразованной женщиной с большим интеллектом. Она могла бы стать писательницей, а может быть, ученым-историком или литературоведом. Она умела все: готовить, шить, рукодельничать, ухаживать за детьми, за больными и многое другое. И это спасало ее и ее детей в трудные времена. Евдокию Евгеньевну глубоко уважали, любили и почитали и дети, и родственники, и невестки, и зятья, и друзья, и знакомые. Ее главной миссией в жизни стала забота о родных и близких, тех, кто нуждался в ее поддержке и помощи.

Между тем в положении Эды Юрьевны произошла важная перемена.

СЧАСТЛИВЫЙ СЛУЧАЙ

Вспоминая события из прожитой жизни, Эда Юрьевна часто повторяла: «И тут мне опять повезло». Действительно, везение и счастливый случай не раз ее выручали в тяжелые моменты.

Урусова вспоминала:

«В театр я попала совершенно случайно. Там работало много вольнонаемных, и одна актриса родила чуть ли не за два дня перед спектаклем. Да еще перед праздником. Стали искать ей замену, нет ли еще актрисы где-нибудь. А трасса огромная от Известковой до Ургала. И вот узнали, что есть актриса уже с опытом. Вытащили меня, спросили: «Можете завтра сыграть?» Я ответила — смогу. На следующий день я сыграла спектакль, и моя карьера была обеспечена.

Так что чистый случай меня выручил. Вместе с тем, если бы я не была актрисой, ничего бы этого не было...»

Так началась ее работа в театре КВО (культурно-воспитательного отдела) Управления Бамлага.

В ходатайстве о пересмотре дела Э.Ю.Урусовой было отказано.

Дело группы актеров Ермоловского театра тянулось весь 1938г. В конце этого года Унковский и Демич оказались в од-

ной камере в Бутырской тюрьме. Благодаря этому они смогли сговориться и отказаться от своих показаний, данных сразу после ареста. Следствие продолжалось...

По рассказам, очень тяжело переживал Михаил Унковский показания по его делу, которые дал его близкий родственник и, казалось бы, друг, многим ему обязанный. Только в июне 1939г. Постановлением Особого совещания все они — шесть человек — были осуждены на 8 лет заключения в ИТЛ. Можно подумать, что Урусова в этой группе была как бы главной, так как ей дали 10 лет.

Театр КВО, в котором начала работать Урусова, располагался в Известковой.

Вскоре она становится в нем ведущей актрисой. В первый год Урусова была занята в трех спектаклях. В следующем году у нее добавляется еще пять ролей. Она начинает самостоятельно ставить небольшие пьесы и водевили.

Театр не был обойден вниманием администрации Управления и другого лагерного начальства. Благодаря этому актеры из заключенных имели существенные льготы и даже пользовались относительной свободой. Но главное, конечно, — возможность заниматься своей любимой работой. Это помогает сохранять веру в будущее. Характерна надпись на фотографии, подаренной Урусовой художественным руководителем театра В.Шапиро:

«На долгую, хорошую память милой Эде о нашей совместной работе и в чаянии будущих, более счастливых творческих встреч в иных, радостных временах.

Ведь жизни еще много впереди, и должны, и еще будут светлые дни.

28 февраля 42г. Известковая».

Из интервью Э.Урусовой:

«Мы делали все, что могли, и порою свыше возможного. Ставили в тех условиях почти всю классику, а когда началась война, мы, конечно же, не могли остаться в стороне. Когда в «Правде» опубликовали «Русские люди» К.Симонова, мы всего за две недели срежиссировали и поставили наш спектакль — гораздо раньше, чем Художественный театр в Москве».

В 1942 году в ответ на свой запрос Эда Юрьевна получает официальное извещение о смерти мужа — Михаила Унковс-

кого. Он был осужден без права переписки. За все время от него пришла в Москву матери только одна открытка с дороги, написанная карандашом. Эту открытку он, по-видимому, выбросил из окна поезда, как это делали тогда многие.

О судьбе Унковского стало известно от его товарища по заключению Олега Курнатовского, который встретился в 1946 году с Марианной Васильевной Хорошко, когда она была на гастролях в Хабаровске. Он был скрипачом и работал в Музыкальном театре. Марианна Васильевна приводит его рассказ в отдельной записке, посвященной своим репрессированным товарищам из театра им. Ермоловой:

«Я случайно узнал, что вы прежде работали в Московском театре им. М.Н.Ермоловой. Наверное, вы знали Мишу Унковского? Я должен рассказать вам о нем, потому что мы были вместе с ним на Колыме. В бараке спали на соседних койках. Михаил Унковский был замечательным человеком, он был душой нашего барака. Необыкновенно умел во всех нас поддерживать бодрость духа. Он был необычайно активен в своем желании вынести все трудности, выдюжить, выжить в этих чудовищных условиях, в которых мы находились. И холод, и плохое питание... Михаил острил, шутил, иногда разыгрывал перед зеками какие-нибудь сценки из своих и, может быть, и из чужих ролей. Он помогал нам, заключенным, дожить, вернуться домой к родным, к любимой профессии. Но все оказалось хуже. Вторая лагерная зима была лютой. Унковский отморозил ноги, и одну ему ампутировали. После этого в нем все сломалось. Исчезла вера возвращения на сцену. Он утратил волю к жизни и умер ночью во сне».

Война принесла в лагеря так же, как и всей стране, нехватку всего самого необходимого и, прежде всего, продовольствия. Между тем в порты Дальнего Востока стали приходить караваны судов из США и Канады с грузами, поставляемыми по Ленд-лизу.

Встала острейшая необходимость обеспечить доставку грузов на транссибирскую магистраль из Советской Гавани — самого удобного порта для приема морских судов. Началось строительство железной дороги через Сихотэ-Алиньский хребет между Советской Гаванью и Комсомольском-на-Амуре. Для

этого с ветки Известковая — Ургал не только сняли рельсы, но и основную рабочую силу — заключенных. От Комсомольска-на-Амуре стройку вели заключенные Бамлага, от Советской Гавани - с Колымы. Вслед за ними отправился туда и театр. Между тем наступил настоящий голод. Кормили только хлебом, в котором муки было не больше половины. В Комсомольске работал по вольному найму отбывший заключение родственник Урусовой - ученый геолог Константин Боголе-пов. Впоследствии он продолжал работать на Дальнем Востоке и его избрали в Академию наук. Пока театр оставался в городе, он приносил актерам чай в неограниченном количестве — единственное, что было в свободной продаже. Они заваривали крепчайший «чифирь», и это их очень поддерживало. Довелось Урусовой встретиться там и с великим советским футболистом Николаем Старостиным.

Но дорога продвигалась к океану, и театр двигался вслед за строителями. Как раз в это время у Эды Юрьевны разыгралась жесточайшая язва. Спасали ее всем коллективом. Она лежала в мужском бараке, а актеры с риском пробирались мимо охраны в ближайшую деревню. Там они обменивали на молоко хлеб, который выделяли для этого из своих скудных паек. Молоко было единственной диетической пищей, которая поддерживала Урусову. «Благодаря этому я выжила. Это было содружество людей одной судьбы, нас спасала солидарность», — вспоминала она.

Стыковка железнодорожных путей была отмечена с большим торжеством, в котором театр принимал участие. После завершения строительства он вернулся в Известковую.

В Советской Гавани к этому времени скопилась целая флотилия транспортных судов, и оттуда сплошным потоком пошли эшелоны. Голод кончился. Появились разнообразные консервы, окорока с клеймами XIX века, жиры и прочие американские продукты. Урусовой стало легче справляться с болезнью желудка и с цингой.

«Мне страшно повезло, — говорила она, — со мной были люди, которые прекрасно ко мне относились... И все, что только можно было сделать в тех условиях доброго для меня, они это делали...»

Однажды с ней произошел такой случай. Ее должны были отправлять в какое-то другое место. Чтобы этого избежать, доктор-заключенный поставил ей диагноз — аппендицит и сделал операцию, удалив здоровый аппендикс. Отправка не состоялась.

Конечно, в жизни заключенных было много всяких событий. Но Эда Юрьевна редко и мало рассказывала о них. Все-таки как-то она рассказала об одном необычайном происшествии в театре.

У заключенных-актеров были пропуска на выход из зоны. И вот одна молодая актриса на железнодорожной станции спокойно вошла в вагон-ресторан проходящего поезда «Владивосток - Москва» и подсела к группе молодых офицеров, ехавших на Запад. Через какое-то время она эффектно разыграла сцену, что у нее пропали все вещи вместе с документами.

Офицеры стали свидетелями, и ей в поезде выдали справку об утрате документов. С этой справкой она забрала из дома маленького сына и уехала куда-то далеко в провинцию. Там она по справке об утрате документов получила новый паспорт и зажила спокойно. Подвело ее то, что в письме подруге в лагерь она написала, каким образом можно легко выйти на свободу. Ее, конечно, разыскали и вернули обратно.

Театр КВО в Известковой продолжал расширять свой репертуар. В нем кроме драматических спектаклей появились водевили, музыкальные комедии, оперетты. Урусова играла сама и все чаще выступала в качестве режиссера. Всего в театре КВО ею было сыграно около 30 ролей и сделано 8 режиссерских работ. В том числе в спектаклях по пьесам Островского, Гоголя, Лавренева, Катаева, Симонова, Мопассана...

О своей работе в театре КВО Урусова говорила: «Невозможно забыть, с какой радостью встречали нас наши товарищи — заключенные. И нам было радостно слышать их смех, видеть, как светлеют их лица. Словно мы подносили им глоток живительной влаги. Вряд ли были у меня когда-либо еще такие благодарные зрители».

Анастасия Цветаева в своем поздравлении с юбилеем писала Урусовой:

«Я прекрасно помню Вас на репетициях и спектаклях театра КВО на станции Известковая, где судьба свела нас в 1943 году. Ваш неистребимый оптимизм, помогая и нам, — сохранил Вам жизнь».

В 1945г. у театра появился еще один контингент зрителей -военнопленные японцы, которые тоже очень живо реагировали на выступления актеров.

Победоносное окончание войны и приближение к концу срока заключения придавали силы, вселяли надежду на будущее. Особым совещанием от 08.09.1945 года срок заключения Урусовой был снижен на 1 год.

Сохранился листок бумаги, на котором Эда Юрьевна записала стихи Анатолия Жигулина, пережившего Колымские лагеря. Видимо, и через много лет они были созвучны ее душе и ее воспоминаниям.

Опубликовано в 1981г. в книге «Избранное» (возможно, изданной в Магадане). См. «Собеседник», окт. 1987г.

О люди, люди с номерами,

Вы были люди, не рабы.

Вы были выше и упрямей

Своей трагической судьбы.

Я с вами шел в те злые годы,

И с вами был не страшен мне

Жестокий титул «враг народа»

И черный номер на спине...

Мы были выше и упрямей

Своей трагической судьбы.

Из записок реабилитированного

Вот одна запись из ее тетради:

«Жизнь, везде жизнь, жизнь в нас самих, а не во внешнем. Подле меня будут люди, и быть человеком между людьми и остаться им навсегда, в каких бы то ни было несчастьях, неуныть и не пасть — вот в чем жизнь, в чем задача ее».

Ф. М.Достоевский (письма к брату из тюрьмы)

В 1947-48 годах вышли из лагерей те, кто выжил, отбыв десятилетние сроки заключения... Но они не могли вернуть-

ся к своим родным, в свои дома, на прежние места работы. Им не разрешалось жить в областных городах и ближе 100 км от столиц. То есть для бывших москвичей нельзя было жить практически в пределах Московской области.

Многие из них оставались работать по вольному найму вблизи мест своего заключения, а основная масса осела по небольшим городам центральных областей.

17 июня 1947 года Э.Ю.Урусова была досрочно освобождена, но некоторое время продолжала работать по вольному найму в концертной бригаде Постройкома Ургальского строительства лагеря №4 НКВД СССР до ее ликвидации.

Сохранился акварельный рисунок (пейзаж) в формате открытки с надписью на обороте:

«Милому, чуткому другу, талантливой актрисе, замечательному педагогу - Эдде Георгиевне Урусовой от благодарной ученицы в память о совместной работе в Ансамбле.

Вы будете для меня всегда примером благородства и порядочности, человеком, сумевшим в этих трудных условиях с гордостью пронести имя Русской Актрисы, научившей меня «поклоняться искусству, только ему безраздельно, бесцельно» (В.Брюсов)

04.05.48. ст. Известковая, Г.Ургальская»

И еще одна открытка без подписи:

«Дорогая т. Урусова!

Приближается день всемирного праздника — день 8 марта. Как и все — советские девушки и женщины отмечают свой юбилейный день хорошими успехами в труде и учебе. Где бы они ни находились, они всеми силами стремятся, чтобы своим трудом быть полезными Родине.

И вот Вы сейчас по своему призванию делаете большое благородное дело. И если я скажу от себя, то эти мысли будут многих, которые уважают Вас и ценят как человека знающего и любящего свой труд. (Простите, не знаю Вас по имени.) Но я желаю Вам самого отличного здоровья и хороших успехов на благо процветания нашей любимой Родины.

4 марта 48г., г.Облучье С ком. приветом!»

ГЛОТОК «СВОБОДЫ» И СНОВА СИБИРЬ

Весной 1948 года Э.Ю.Урусова приехала в Москву вместе со своим другом Александром Ивановичем Блохиным, ставшим ее мужем. В свое время он учился в балетной школе, но по молодости лет попал в колонию малолетних правонарушителей. Над этой колонией шефствовал сам нарком внутренних дел Ягода, и в 1937 году это стало черной меткой для ее воспитанников. Так Александр Блохин попал в лагерь на 10 лет как социально-вредный элемент. Была и такая категория репрессированных. В заключении он работал в том же театральном коллективе, где работала Эда Юрьевна. Он сам танцевал и ставил танцы. Вместе они поставили и исполняли отрывки из популярной оперетты «Свадьба в Малиновке».

Семья Александра Ивановича, оставшаяся в Москве, распалась. Но в Москве жили его родители: отец - Иван Федорович Блохин, бывший характерный танцовщик, солист Большого театра, и мать — Мария Львовна Клементьева — бывшая балерина Большого, заслуженный деятель искусств РСФСР, ставшая режиссером-репетитором ансамбля «Березка» с момента его образования.

Старая квартира в Б. Знаменском, где жили Урусовы, давно стала коммунальной. Комнату Эды Юрьевны - ту самую, детскую с угловым окном, реквизировали после ее ареста и поселили в ней сотрудника НКВД с семьей. Подолгу задерживаться в Москве она не могла, чтобы не подвести родственников.

Хотя у Александра Ивановича не было ограничения по месту жительства, они поселились в г.Александрове, а в Москве бывали наездами. Иногда удавалось подработать, выступая в концертных программах по клубам. Помогали родители Александра Ивановича, друзья Урусовой — М.О.Кнебель, Лекаревы и др.

Александр Иванович заработал в лагере хронический туберкулез, а Эда Юрьевна от цинги потеряла все зубы... Случилось так, что после установки зубных протезов ей на следу-

ющий день пришлось выступать в эстрадном концерте... Вот такой оказалась свобода.

Положение изменилось, когда Урусова летом 1948г. на актерской бирже нашла работу в Угличском драматическом театре. Это был уже какой-то «проблеск в конце тоннеля».

В Угличе она поставила своего рода личный рекорд — сыграла за один театральный сезон 12 ролей. Александр Иванович тогда работал в этом театре администратором. В январе 1949 года на зимние каникулы к Эде Юрьевне приезжал сын, закончивший 10-й класс.

Все оборвалось 25 мая 1949г. Она была вновь арестована и помещена в Ярославскую тюрьму.

Глоток свободы иссяк...

Весной 1949г. на высшем уровне было принято решение — зачистить центральные области от нежелательного элемента. Последовали аресты всех отбывших 10-летние сроки по пресловутой 58-й статье.

Опять тюремная камера и ожидание своей дальнейшей участи... Не разрешено было даже отправлять письмо родным. Александр Иванович искал ее тогда повсюду, но в Ярославской тюрьме ему сказали, что ее там нет... Бывшая сокамерница Эды Юрьевны в письме к ней в 1966г. вспоминала:

«Стайка ласточек расселась на проводах у нашего окна. Они будто прощались с нами, улетая на юг. Мы молча смотрели с грустью, с болью в сердце, завидуя их свободе. Переночевав у нас под окном, утром рано они улетели в дальний путь, оставив неизгладимый след в памяти, в сердце».

Осенью все арестованные были отправлены по этапу на Восток в бессрочную ссылку. 28 октября 1949 года Урусова была доставлена в таежное село Тасеево Красноярского края и выпущена из-под ареста на поселение вместе с группой таких же ссыльных. Впереди предстояла сибирская зима. Ее надо было пережить.

Э.Ю.Урусова вспоминала:

«Меня забрали на улице после спектакля «Последняя жертва» в белых туфлях и легком платьишке и отправили в тюрьму в Ярославль, где я просидела все лето. Потом вызвали, сказали, что дела на меня нет, но Москва высылает всех як/

ранее судимых. Нас загнали в ужасные вагоны и повезли.

Я попала в село Тасеево Красноярского края, неподалеку от деревни, где была Наталья Сац.

Молодых посылали на лесоповал, а нас, постарше, на работу не гоняли, но не давали ни еды, ни одежды, ничего; только два рубля на телеграмму родным, чтобы они помогли. Фактически мы были обречены на вымирание... Это была страшная зима. Было тяжелее, чем в лагере на лесоповале. Ссыльные жили небольшими группами по крестьянским избам. Спасала солидарность и взаимовыручка. Каждый делился, чем мог. На улицу выходили поочередно. Собирали со всех теплую одежду, и была одна пара валенок на всех».

Выжить удалось благодаря помощи друзей и родственников. При этом для них при определенных обстоятельствах это могло обернуться серьезными неприятностями.

В мае 1950 года в Москве была арестована сестра Константина Боголепова, с которым Урусова встречалась в Комсомольске-на-Амуре, — художница Мария Владимировна Ивановская. Сам Константин был тоже выслан весной 1949 года на вечное поселение в Красноярский край и работал там начальником геологической партии. Муж Марии Владимировны — художник Александр Михайлович Ивановский был осужден как участник «террористической организации» Даниила Андреева, с которым они были знакомы.

В своих воспоминаниях М.В.Ивановская пишет:

«Сначала предъявили обвинение, что я организовала «Красный крест» помощи заключенным. Мы с отцом и еще некоторыми знакомыми посылали в течение года деньги Эде Урусовой — артистке, которая была в ссылке в Красноярском крае без работы. Это был такой момент, когда я сильно испугалась, что заберут и отца, поэтому я сказала, что это делала только я, так как Урусова моя двоюродная сестра и к отцу не имеет никакого отношения. Требовали еще людей, но я стояла твердо, что никто не участвовал кроме меня... Следующий допрос был совсем в другом духе. Начали гонять по делу Андреева и моего мужа, и я была счастлива, что это и есть причина ареста...»

Марию Владимировну освободили через 6 лет «из-за от-

сутствия состава преступления». Вспоминая о театральных представлениях, которые позволяли устраивать для себя заключенным, она пишет: «...эти концерты были единственное, что приносило радость в этой лишенной всего человеческого жизни».

Только к весне 1950г. Урусовой удалось установить необходимые связи и получить приглашение в Драматический театр в Норильске, который относился к тому же Красноярскому краю. Александр Иванович несмотря на болезнь приехал к ней в Тасеево, и они с открытием навигации отправились вниз по Енисею в заполярный город Норильск. Она вспоминала:

«В Норильске работали знакомые актеры, в том числе бывший ермоловец И.Кузьмин. Я написала им. Они поговорили с директором театра Дучманом, и он прислал вызов с просьбой перевести меня в Норильск. Местная администрация была только рада избавиться от лишнего человека.

Это было лето 1950 года. Театр пуст — все уехали в отпуск. На месте директор и кое-кто из актеров. Меня встретила одна актриса из Тбилиси, Евстратова (впоследствии она сыграла в фильме Кулиджанова «Преступление и наказание» старуху-процентщицу). Она никуда не поехала, видно, у нее никого не было. Она нас встретила, угостила чаем, поила-кормила, всячески привечала. А мы продавали на рынке чеснок и на эти деньги питались.

К началу сезона стали съезжаться артисты. Тогда я впервые увидела Смоктуновского. Это был скромно, даже бедно одетый — в каком-то пиджачке, с рюкзаком за спиной — несколько сутулый юноша. (Когда я смотрела «Берегись автомобиля», Деточкин напомнил мне того Кешу, какого я знала в Норильске, - только он тогда был моложе. Но походка, сутулость и весь вид человека не от мира сего, отстраненного, чудаковатого — из того времени.) Он держал себя очень замкнуто, очень скрытно, почти ни с кем не разговаривал. Но с нами у него сложились самые дружеские отношения; мы жили все рядом в коридоре на втором этаже актерского дома — он, я с мужем, Жженов с женой. Но по-настоящему дружил только с Жженовым: Смоктуновский нуждался очень, и Жженов ему всячески помогал.

Театр в Норильске был очень хороший. В его труппе играли актеры из Москвы, Ленинграда и из других городов. Кое-кто приезжал в Норильск, чтобы, получая северную надбавку, увеличить свою пенсию.

Главным режиссером был Дашковский, немолодой, интеллигентный человек и довольно сильный, опытный режиссер. Он не навязывал актерам своего решения, охотно шел навстречу актерам: с ним было просто и легко.

Он себя неважно почувствовал и уехал на юг. Его сменил Кякшто, но он недолго был у нас. А до этого, примерно за год до моего прихода, главным режиссером работал бывший актер Дикого — Никандров, замечательный актер. Рассказывали, что это был хороший период в жизни Норильского театра.

Уровень спектаклей был значительно выше ряда провинциальных театров. Прежде всего, намного выше был уровень актерского исполнения, ибо туда приезжали артисты высокой профессиональной квалификации... Актеры стремились в Норильск — в театре был хороший репертуар, хорошая труппа, толковые режиссеры, а кроме того, здесь хорошо платили, давали квартиры, вообще, это был богатый город. А самое главное — это был театральный город, театр всегда был полон.

Хорошими спектаклями были «Бешеные деньги» и «Не все коту масленица» А.Островского, «Зыковы», «Последние», «Сомов и другие» М.Горького, «Калиновая роща» А.Корнейчука. Особенным успехом пользовался «Шельменко-денщик» Г. Квитка-Основьяненко. В нем великолепно комедийную роль неудачного жениха Лопуцьковского играл Смоктуновский. А я — Аграфену Семеновну. Был он занят и в слабой пьесе Поташова «За здоровье молодых», роль тоже комедийная. Хорошо играл Петра в «Последних». Мы вместе были заняты и в спектакле «Близкое» Ю.Чепурина.

Однажды мы с Жженовым сидели в партере и смотрели, как Кеша репетирует. Ведь всегда интересно смотреть, как это делает хороший, большой актер. Он репетировал роль не то итальянца, не то испанца — в шляпе с большим страусовым пером, в плаще, в высоких сапогах. Это было настолько здорово, что мы только восхищенно переглядывались. Я помногу

раз смотрела во всех ролях Михаила Чехова. Без преувеличения могу сказать, что репетицию Смоктуновского я могу сравнить с впечатлением от игры Чехова». (Из интервью Урусовой, опубликованного в кн. «Иннокентий Смоктуновский», М., Искусство, 2001г., с.31.)

Народный артист СССР Иннокентий Смоктуновский вспоминал:

«Я, конечно, был тогда еще очень молод и порой даже обижался на этакое снисходительное отношение ко мне старших товарищей. Но сегодня, через многие годы, я могу признаться, что я тогда просто восхищался талантом Урусовой-актрисы, ее талантом настоящего, большого человека, всегда готового прийти на помощь в любой беде». (И.Пигарева, В. Соловьев, «Изрода Урусовых», газ. «Советская культура», январь, 1989г.)

По приезде в Норильск Эда Юрьевна и Александр Иванович поселились в так называемом общежитии «для ссыльных». Позже они жили в одной квартире с актерами театра - мужем и женой Юровскими. При в общем сносных бытовых условиях переносить полярную зиму было трудно, и это имело необратимые последствия для здоровья их обоих. Ведь установлено, что продолжительность жизни в этих местах значительно меньше. Летом во время отпуска Александр Иванович улетал в Москву, а Эде Юрьевне довелось побывать в доме отдыха на озере Лама южнее Норильска, но в том же Красноярском крае.

Сохранилась фотография, сделанная там Г.Жженовым, с надписью:

«Уважаемая Эда Юрьевна! Не каждому смертному выпадает счастье встретить свой день рождения в таком живописном месте! Пусть мой подарок вам — эта фотография — надолго сохранит в вашей памяти день вашего рождения, отпразднованный на Ламе.

Г.Жженов».

К юбилею Георгия Жженова в «Общей газете» в марте 1995г. № 12 была опубликована заметка Урусовой «Цветок из таймырской тундры» об их жизни и работе в Норильске и отдыхе на озере Лама:

«Конечно же, все видели и помнят, как в фильме «Берегись автомобиля» милиционер — Жженов в гонке на мотоцик-

ле пытается задержать Деточкина — Смоктуновского, угнавшего очередную «Волгу». А я вот, сколько раз уже смеясь над этим кадром, вновь и вновь вспоминаю, как жили в общежитии театра в Норильске ссыльные и вольнонаемные артисты, все вместе — Жженов, Смоктуновский, я... И сколько же раз «страж закона» Жженов выручал «преступника» Смоктуновского в самых разных обстоятельствах! Он вообще опекал Кешу как ребенка, дал ему денег, чтобы уехать из Норильска.

И даже к эпизоду задержания злоумышленника в «Берегись автомобиля» есть у меня своя история, которая связывает нас с Георгием Степановичем с тех далеких времен.

Муж мой тогда оказался удачливее, чем Жженов в фильме, - ему удалось задержать преступника, похитившего вещи артиста. Сначала этот человек (он работал пожарным в Норильске, и до его освобождения оставалось месяца два) заглянул к актрисе нашего театра, вольнонаемной, приехавшей из Тбилисского театра, Елизавете Евстратовой. Предложил купить у него одеколон; Лиле Евстратовой было скучно - в этот день она не была занята в репетиции, потому усадила гостя, предложила ему чашку чая, а за чаем начала рассказывать о своих соседях: кто чем увлекается, у кого что есть. Наверное, сказала и о том, что Георгий Жженов у нас самый элегантный мужчина, прекрасно одевается — может быть, ему

одеколон понадобится?.. Короче говоря, навела вора: он надел на себя под широкий брезентовый плащ все, что только можно было унести из жженовского гардероба и собрался уходить. Вот тут-то и попался моему мужу. А Евстратова, попив чаю, села к окошку, посмотреть: что на улице происходит, кто из театра возвращается. И увидела с ужасом, что мой муж ведет по двору ее недавнего гостя, держа у самой его головы маленький топорик. Топорик у меня хранится по сей день и частенько напоминает мне о том, как не состоялось ограбление Жженова. Вечером мы все вместе, конечно, радостно отметили это событие.

Георгий Степанович всегда умел быть добрым и верным товарищем — и мужчинам, и женщинам. Хотя женщины-то вообще сходили от него с ума, буквально вешались на шею. Я вспоминаю случай, связанный именно с влюбленными женщинами. Во время отпуска, когда театр закрывался, мы все обычно выезжали в летний дом отдыха на озере Лама — единственное место, куда можно было отправляться из Норильска нам, «невыездным». И вот там-то и произошла почти настоящая драка между двумя преданными поклонницами Жженова — одну из них, наиболее агрессивную, пришлось даже выставить обратно в Норильск. Ну и спектакль это был для всех, когда директор дома отдыха специально вызвала пароходик, смутьянку погрузили на него, и все вышли ее провожать, словно она отправлялась в новую ссылку. И смех, и грех...

Нам много довелось играть вместе с Георгием Степановичем. Познакомившись в пересыльной тюрьме в Красноярске в 1949 году, мы на протяжении почти четырех лет и играли на одной сцене, и жили в одном общежитии, и дружили — настолько, насколько вообще была тогда принята дружба: ссыльные были людьми осторожными...

Помимо актерского мастерства, большого таланта, появившегося уже тогда, в далекие норильские годы, Жженова отличали всегда еще и любовь, и интерес к разнообразной технике - каким замечательным мастером фотографии был Георгий Жженов, трудно даже представить себе! У меня хранятся многие его фотографии, и среди них есть один особенно дорогой мне снимок — на нем изображен цветок, чуть ли не

единственный, распустившийся на берегу холодного озера Лама в таймырской тундре. Жженов сумел снять его так, словно это не маленький жалкий цветочек, а большое цветущее дерево. Вот так же, слава Богу, расцвел и его талант, став могучим кряжистым дубом».

Рассказывает народный артист СССР Георгий Жженов:

«В Норильск меня привела та же судьба, что и Эдду Юрьевну. Там мы стали партнерами по сцене театра имени Маяковского и соседями в деревянном двухэтажном доме на Аварийной горе. Состав труппы нашей тогда был очень сильным: Никаноров, Рытьков, молодой Иннокентий Смоктуновский. Но Эдда Урусова выделялась среди них особым мастерством, талантом, какой-то магической притягательностью. Она блестяще исполняла характерные роли, но меня-то она потрясла огромным талантом комедийной актрисы. В «Калиновой роще» Корнейчука я играл тогда Вербу, а она — Щуку. Но как! Весь Норильск по многу раз ходил от души нахохотаться на Щуку Урусовой!» (И.Пигарева, В.Соловьев, «Из рода Урусовых», газ. «Советская культура», январь, 1989г.)

В газете «Заполярная правда» от 11 мая 1954г. была опубликована рецензия на спектакль «В сиреневом саду»:

«...Лучше всех справились со своей ролью артистки Урусова и Евстратова... Можно смело сказать, что Урусова, исполняющая Мадлен, играла прекрасно. Вот уж действительно: несмотря на все утрированные жесты, мимику, прическу, голос — она живая, взятая из жизни. Это поистине водевильный образ. Он цельный и по-своему психологически верный, хотя в нем в изобилии и преувеличения, и элементы трюка...»

Ю.Мизулин «Водевиль "В сиреневом саду"»

Александр Иванович Блохин был занят в театре на административной работе. Он был очень волевым и сильным человеком. Небольшого роста, но решительный и отважный. Еще в лагере с ним был такой случай. Артисты театра пользовались некоторыми льготами и в столовую ходили не строем, а в удобное для каждого время. Однажды, когда Блохин подошел к двери в столовую, охранник, здоровый мужик, его грубо оттолкнул. Не сдержавшись, Александр Иванович ударил его головой, да так, что тот рухнул навзничь. Ему это грозило

самыми жестокими карами. Оказалось, что в это время в столовой находился спецконтингент каторжников. С большим трудом дело удалось замять.

Урусова помимо театра работала также руководителем кружков художественного слова и драматического при клубе профсоюза и Доме культуры. На смотре художественной самодеятельности города ее «кружок художественного слова занял первое место и был премирован как лучший в городе. Участники кружка получили индивидуальные премии».

Летом 1954г. к Эде Юрьевне приезжал сын, который в это время заканчивал Ленинградский кораблестроительный институт.

Безусловно, как и повсюду, были и там свои проблемы и конфликтные ситуации. Так, однажды всех ссыльных актеров перевели из творческого состава во вспомогательный. Эда Юрьевна, например, стала костюмершей. Но их роли за ними сохранили, так как играть их было больше некому. В 1953г. им пришлось пережить знаменитую амнистию уголовников, которых до конца навигации не успели вывезти из Норильска. Об этих событиях можно судить хотя бы по фильму «Холодное лето 1953 года».

Весной 1955г. всем ссыльным были выданы чистые паспорта, и они обрели долгожданную свободу. Надежда на это не оставляла их никогда.

Урусова вернулась в Москву с жестокой язвой и дистрофией последней степени. В таком состоянии, о котором говорят — краше в гроб кладут. Что явилось этому причиной?.. Суровый заполярный климат или просто после всего пережитого были уже на исходе внутренние силы организма?

Только длительное лечение в Институте им.Склифосовского подняло ее на ноги. Но «борьба за существование» еще не окончилась. Не было ни жилья, ни работы. Прежде всего, надо было получить документ о реабилитации — бумажку в половину тетрадного листа, отпечатанную на машинке. По закону о реабилитации ей обязаны были предоставить жилье и восстановить на старом месте работы. Добиться этого оказалось совсем не легко. Только энергия и настойчивость Александра Ивановича помогли решить жилищный вопрос. Им предоставили комнату в коммунальной квартире в доме в Трубников-

ском переулке рядом с известным Спасо-Хаусом — резиденцией посла США. Для того чтобы вернуться в театр, пришлось обращаться в Министерство культуры РСФСР. Только после указания оттуда дирекция театра была вынуждена принять ее на работу на ту же категорию, с которой она его покинула. Однако новую жизнь пришлось начинать с чистого листа.

ВСЕ ПРИШЛОСЬ НАЧИНАТЬ СНАЧАЛА

«В театре меня, конечно, никто не ждал. Мои года уже приближались к 50-ти, а таких актрис там и без меня хватало, - вспоминала Э.Ю.Урусова. — Чтобы восстановиться в театре, пришлось обращаться в Министерство культуры РСФСР. По закону о реабилитации меня обязаны были восстановить. После указания из министерства меня в театр приняли, но ролей никаких не давали, и я сидела без работы. Мне даже понизили ставку с высшей, которая была у меня до ареста.

И вдруг меня назначают на роль в пьесе «Преступление и наказание» по Достоевскому, которую ставил прекрасный режиссер Петр Павлович Васильев. Роль Луизы Карловны - очень хорошая, мне вполне удалась. Остался доволен и главный режиссер Андрей Михайлович Лобанов. За ней последовали и другие роли. И все успешнее и успешнее...

И вот однажды актриса Угрюмова, которая недавно перешла из другого театра, и ей тоже никаких ролей не давали, мне говорит: «Ты знаешь, что ты играешь мои роли?» Оказывается, ее муж занимал какой-то высокий пост, и она попросила его надавить через министерство, чтобы ей дали роль. А в министерстве какой-то чиновник перепутал фамилии и вместо Угрюмовой выпустил указание дать роль Урусовой. Может быть, через него проходили мои бумаги о восстановлении в театре. После такого распоряжения Васильев обратился к старым ермоловцам Лекареву, Якуту, что ему делать? Ему суют какую-то Урусову. Они его заверили, что все получится. И получилось...

Вот он опять счастливый случай!»

Из интервью Урусовой, опубликованного в книге «Иннокентий Смоктуновский»:

«Вот тогда я и встретила в Москве Кешу, который приехал с надеждой устроиться в каком-либо московском театре.

Однажды я зашла в театр Ленинского комсомола к своей племяннице Л.Фадеевой... А когда я вышла из театра и направлялась по Настасьинскому переулку, меня вдруг догнал Кеша. Он рассказал о своем обращении чуть не во все московские театры. Побывал он, оказывается, и в Ермоловском. Л.В.Варпаховский, блестящий режиссер и бывший ссыльный, сказал: «Немедленно его взять!», — но у Кеши не было прописки, квартиры, и лопоухая дирекция, как и в других театрах, ему отказала. Я предложила ему ночевать у меня, хотела подкормить, приютить. Но он отказался — к этому времени он познакомился со своей будущей женой и она помогла ему с устройством. Он поблагодарил и сказал, что ему нужен совет и помощь актерская, товарищеская. В театре Ленинского комсомола ему предложили играть на разовых, с тем, чтобы в третьем составе он играл Петра в «Последних». Но одновременно он пробует попасть в Театр киноактера. Он спрашивал совета, как ему поступить, где интересней и лучше работать. Я ему посоветовала пойти в Театр киноактера».

(кн.«Иннокентий Смоктуновский», с.52)

Уже в следующем сезоне летом 1957г. взыскательный критик — главный режиссер Магнитогорского драматического театра Н.Ладыгин в своей рецензии на гастрольный спектакль театра им.Ермоловой «Опасный поворот» по пьесе Дж.Пристли пишет:

«...Приятно отметить, что артистка Э.Ю.Урусова встает в ряд хороших характерных актрис столицы. В созданном ею образе Мод Мокридж хотелось бы только видеть более ярко выделенной профессиональную черту этой писательницы — умение распознать людей...»

Н.Ладыгин, нар. артист Узбекской ССР, главный режиссер Магнитогорского драмтеатра им. А.С.Пушкина, «Крушение иллюзий Роберта Кэплена».

Газета «Магнитогорский рабочий», 13 июля 1957г.

Большой интерес, но и неоднозначную оценку, вызвал у

театральной критики спектакль по пьесе Б.Брехта и Л.Фейхтвангера «Сны Симоны Машар», поставленный в Ермоловском театре в 1959г. Анатолием Эфросом. Но все рецензенты сходятся в высокой оценке исполнения ролей В.Пекаревым (Анри Супо), Э.Урусовой (Мадам Супо) и молодой актрисой Е.Королевой (Симона). И в последующие годы исполнение Э.Урусовой роли мадам Супо не осталось без внимания.

«Актриса Э.Урусова верно передает основное в характере, важное в замысле пьесы. Социальный тип удается. Запоминается в спектакле и яркая сцена с беженцами, прекрасно исполнены бытовые эпизоды».

К.Потапова «Сны и жизнь Симоны Машар».

Газета «Московская правда», 16 октября 1959г.

«Мари Супо — Э.Урусова зловеща, как сказочная злая королева, в ее истеричности есть поразительная наглость, она беззастенчиво дурачит людей, придавая своей самой тривиальной жадности и хитрости видимость какого-то исступленного самоотречения».

Б.Львов-Анохин «Об этом стоит поспорить».

Газета «Вечерняя Москва», 21 октября 1959г.

«Пожалуй, только Э.Урусова (мадам Супо), композитор А.Пригожин и художники Н.Сосунов и В.Лалевич в полной мере выдержали экзамен на реалистическую условность в театре. И что характерно, всех их отличает одно: лаконизм в выразительных средствах».

Ю.Бабушкин «Пьеса и спектакль».

Газета «Московский комсомолец», 15 октября 1959г.

Каждый сезон у Э.Ю.Урусовой добавлялось по 2-3 новых роли. Наступило время, когда она была занята чуть ли не в половине репертуара театра и играла по 4-5 спектаклей в неделю.

Ей было уже за пятьдесят, а у нее как бы открылось второе дыхание. Она снова была в родной Москве, в родном театре и снова была востребована в нем, как 20 лет назад, в первые годы существования театра. Словно вернулись времена далекой театральной молодости.

Конечно, Урусова уже не играла молодых героинь, как когда-то, но у нее не было проходных ролей. Каждая ее даже маленькая, эпизодическая роль была заметна.

В 1961 году к 22-му съезду партии главный режиссер театра А.Шатрин поставил спектакль по пьесе Н.Погодина «Мой друг» о строительстве завода в годы первых пятилеток. Среди более сорока действующих лиц там были четыре работницы, которым автор даже не дал имен. Одну из них — «Пожилую» играла Э.Урусова. Вот два отрывка из рецензий того времени:

«За каждым человеком, проходящим по спектаклю, ощущается его жизнь, его душа, неповторимый склад ума...

В мягкости, задумчиво-сдержанной чистосердечности женщины с грустными глазами и робкой улыбкой (великолепно играет Пожилую Э.Урусова) видна не только она сама — простодушный, глубоко сознательный, прекрасный человек, но и ее «старик» Леонтий Афанасьевич, что мыкается по Уралу...»

А.Якубовский «Глазами современника».

Газета «Московский комсомолец»,

23 ноября 1961г.

«Очень правдива Э.Урусова в эпизодической роли Пожилой женщины, немного сказано слов, а есть характер, не только она сама ясна, но через нее мы словно видим и ее старика, о котором она так печется!»

Б.Коган «Наш друг Гай».

Газета «Уральский рабочий»,

16 июля 1964г.

На летних гастролях Эде Юрьевне довелось побывать вместе с театром во многих городах страны.

Актриса театра Надя Вишневская - ближайшая из младших по возрасту подруг Эды Юрьевны - вспоминает: «Во Владивостоке после спектакля за кулисы пришел морской офицер высокого ранга. К удивлению Урусовой, он остановился перед ней, встал на одно колено, протянул роскошный букет и начал читать стихи.

Оказывается, еще до войны он, молодой красноармеец, служил в охране в Известковой и мечтал стать артистом. Нарушая все инструкции, он попросил Э.Урусову помочь ему, и она учила его читать стихи... Прошло много лет. Он закончил военно-морское училище, воевал, занимает высокую командную должность, но помнит эти стихи. Вечер закончился банке-

том, на который моряк пригласил участников спектакля». Подобных примечательных встреч было немало: и с теми, кому довелось разделить ее участь в годы репрессий, и с теми, кто знал ее еще в ранней молодости, и с вновь обретенными поклонниками.

С особенным чувством Э.Ю.Урусова вспоминала о том, как в разных городах к ней подходили незнакомые люди, чтобы выразить свою глубокую признательность за то, что своим искусством она помогла им выжить в тяжелые лагерные годы, и радовались тому, что она снова играет в своем московском театре.

В эти годы у актрисы образовался по всей стране широкий круг преданных друзей и поклонников: в Киеве и в Тбилиси, в Калуге и в Смоленске, во Владивостоке и в Ленинграде, в Пятигорске и в Твери... Тесные связи с ними сохранились у нее на всю оставшуюся жизнь.

В 1962г. Александр Шатрин поставил спектакль по пьесе Эдуарде де Филиппе «Суббота, воскресенье, понедельник». В рецензии на спектакль, опубликованной 03.11.1962г. в газете «Советская культура», Р.Кречетова пишет: «Постановщик прибегает к той благородной режиссерской манере, которая заставляет художника искать именно в актерах своих представителей перед зрителем, а не просто использовать или даже изобретать повод, чтобы представиться самому. И актерские индивидуальности раскрываются ярко, порой неожиданно».

Урусова играет в этом спектакле острохарактерную роль экстравагантной тети Меме. Ее великовозрастного сына играет Владимир Андреев. Их игра стала достойным украшением спектакля.

В заключение Р.Кречетова отмечает: «Меме - Э.Урусова. Нервный тик, прищуренные, близорукие глаза. Когда читает, почти водит по бумаге заострившимся носом, но очки не носит — не хочет признать себя старой. Когда разражается скандал, она купается в свалившихся на нее заботах, наслаждается тем, что люди нуждаются в ее помощи, ее уколах, ее лекарствах. И в лавине забот за надменной сухостью и предвзятостью Меме открывается ее неуклюжая доброта и всепонимание».

Позже, когда Шатрин был вынужден уйти из театра, Урусова в поздравительной открытке к Новому году благодарила его за эту роль, а он в ответном письме написал: «...Благодарить Вас хочу взаимно, что мог бы я сделать, если бы Бог не дал Вам талант и душу!»

В первом номере журнала «Театр» за 1963 год об этом спектакле была опубликована статья И.Вишневской — «Поэзия добрых чувств». Вот отрывок из этой статьи:

«Новый спектакль ермоловцев - еще один образный довод в пользу искусства человечного, где быт и простые заботы людей вовсе не мешают общественному звучанию драмы.

И еще, что позволила узнать нам трагикомедия де Филиппо — какие же, однако, великолепные есть у нас актеры и как жаль, что не всегда бывают у них такие благодарные роли.

Долго будут помнить зрители Э.Кириллову, удивительно женственную, в ломано-резком, почти гротесковом рисунке образа...

А как превосходно чувствует В.Якут комическое, не забывая и о лирической стихии своей природы...

Истинное наслаждение доставила всем, кто видел этот спектакль, актриса Э.Урусова в роли сестры Пепино — тетушки Меме. Поразительное сочетание вычурности и банальности, жеманства и обывательщины, внешней интеллигентности и глубокого невежества. Но и в этой нелепой фигуре актриса увидела нечто живое, человеческое. Вот встретили мы ее ночью, растрепанную, испуганную, с жалкой рюмочкой глупых капель от бессонницы, и поняли, что человек этот одинокий, несчастный, потому что, погнавшись за внешним, пропустил существо жизни.

Ну а узнали ли вы В.Андреева, а если узнали, то, конечно, с трудом догадались, что это именно он играет остро-карикатурную роль сына Меме - Аттилио...»

В этом же году на театральном конкурсе, посвященном 100-летию со дня рождения К.С.Станиславского, по результатам тайного голосования Э.Урусова была за роль Меме удостоена диплома и медали.

С этим спектаклем театр побывал во многих городах страны. Вот отрывок из рецензии Гунара Трейманиса:

«Девять лет на сцене Московского театра им. М.Н.Ермоловой с успехом идет трагикомедия Эдуарде де Филиппе «Суббота, воскресенье, понедельник»...

Интересно рассказывает о жизни своей героини Меме Эдда Урусова. Эта актриса приковывает к себе внимание на протяжении всего спектакля. Внешность, голос, мимика, походка — все выразительные средства артистка использует очень точно: убедительно, как она готовит ампулу для инъекции, как в своей близорукости «водит носом» по страницам книги, как походкой «изящно воспитанной» дамы проходит через столовую. Будничность повседневной жизни Урусова раскрывает с максимальной выразительностью. В стремлении ее героини лечить всех и вся кроется страстная потребность быть хоть чем-то полезной людям».

Гунар Треманис «Только три дня»

(гастроли Московского театра им. М.Н.Ермоловой).

Газета «Ригас Более», 18 июля 1971г.

А вот что писала о спектакле в статье, посвященной гастролям театра во Владивостоке, Г.Островская:

«Наибольшее удовольствие и радость доставляет спектакль ермоловцев «Суббота, воскресенье, понедельник». Это удивительное, ни с чем не сравнимое творение. Больше 10 лет идет этот спектакль, но свежесть чувств, трепетность и влюбленность актеров в материал, их большая внутренняя взволнованность и вдохновение ощущаются и поныне.

С полным правом «Субботу, воскресенье, понедельник» можно считать эталоном работы наших гостей...

Об актерских удачах в спектакле... можно и нужно писать отдельно...

Остается только пожелать нашим гостям — ермоловцам таких же художественных высот и открытий, такого же долголетия их спектаклям, такого же чуда искусства, какое предстало перед нами в прекрасном спектакле «Суббота, воскресенье, понедельник».

Более 15 лет не сходил этот спектакль со сцены театра.

Вслед за трагикомической тетей Меме Э.Урусова создает образ Екатерины Ивановны Лагутиной — русской матери, главной героини пьесы А.Афиногенова «Мать своих детей».

Эти роли как бы открывают целую череду образов матерей, созданных Урусовой в ее последующей сценической деятельности. Но какие же они разные — эти женщины.

Спектакль «Мать своих детей» — это первая режиссерская работа Владимира Андреева. В театральном обозрении «Время собирать плоды!», опубликованном в журнале «Москва» №11, 1964г., критик Б.Волгин писал:

«Три образа матерей, совершенно различных, но одинаково стойких, сильных, превосходно чувствующих правду, воссозданы в минувшем сезоне на столичной сцене.

Прежде всего это Мать в исполнении Л.Сухаревской в драме Карела Чапека «Мать» (Московский драматический театр). Беспредельная ненависть к войне, к фашизму заставляет ее послать на бой последнего младшего сына...

Екатерина Ивановна Лагутина - Э.Урусова... живет в преддверии больших схваток с германским фашизмом. Просто, умно, по-народному мудро наставляет она своих уже взрослых детей; идет напролом, защищая их честь и имя, учит добру; требовательно, заботливо растит внуков...

Так же растила, пестовала детей и Толгонай (Л.Добржанская в спектакле «Материнское поле» — сценическая композиция и постановка Б.Львова-Анохина по повести Чингиза Айтматова в театре им. К.С.Станиславского)».

Спектакль «Мать своих детей» был показан по телевидению, и образ Екатерины Ивановны Лагутиной, простой, мужественной и мудрой русской женщины, стал большим успехом Урусовой. После этого показа на телевидение пришло много писем от зрителей. Вот некоторые из них:

Уважаемая тов. Урусова!

(Простите, что так официально, но мы не знаем Вашего имени и отчества. Диктор назвал только Вашу фамилию.)

19 февраля мы по телевизору видели спектакль Московского драматического театра им. Ермоловой «Мать своих детей». Мы не первый раз видим этот спектакль, но в постановке Вашего театра он нам очень понравился.

Вы исполнили главную роль — Екатерины Ивановны Лагутиной. Ваша игра взволновала нас до слез. Как будто на

сцене не артистка, а настоящая мать. Все было так естественно, просто и душевно.

Сердечное Вам спасибо за созданный образ простой русской матери.

Поздравляем Вас с праздником весны, женским днем 8-е марта! Желаем Вам хорошего здоровья, счастливой жизни и многих творческих удач!

Нам очень бы хотелось иметь Вашу фотографию, но ее нет в продаже.

Еще раз желаем Вам всего самого хорошего!

С уважением,

Борисова В.М., Антоненкова А.А.

05.03.65г.

Уважаемая тов. Урусова!

Приношу тысячу извинений: во-первых, не знаю Вашего имени и отчества, а поэтому и пишу т. Урусова. (Как-то даже неудобно.) Во-вторых, я, очевидно, занимаю у Вас драгоценное время.

Видя Вас вчера по телевидению в спектакле «Мать своих детей», где играете ведущую роль — Екатерины Ивановны, я не могу не выразить не только свое восхищение, но и восхищение моих студентов, которые организовали вчера коллективный просмотр. Вся лекция сегодня превратилась в обсуждение этого столь интересного спектакля. Это большое искусство, а искусство — это исполинский труд...

Большое Вам спасибо за представленное удовольствие.

С глубоким к Вам уважением,

З.Я.Лейбзон

Возвращение Эды Урусовой в число ведущих актрис Московского театра им. М.Н.Ермоловой состоялось. Ее избрали в Художественный совет, в составе которого она оставалась в течение многих лет. Избиралась она также и в местный комитет театра.

Она была полна энергии и жила напряженной творческой жизнью. В свободные вечера бывала на всех сколько-нибудь заметных театральных премьерах. Много читала: русскую классику, книги о театре, современную поэзию. Сохранилась пачка тетрадей, в которые она выписывала близкие ей мысли из прочитанного, переписывала стихи Ахматовой, Пастернака,

Евтушенко и др. В то время приобретение книг, и прежде всего современных поэтов, было большой проблемой. Она была в центре культурной жизни Москвы и не только Москвы. Ее письма полны впечатлений от просмотра новых спектаклей, кинофильмов, встреч с интересными людьми в Доме актера: «Простуда не помешала мне сбегать в Дом актера, посмотреть «Обнаженную Маху» — фильм о Гойе интересный, а также видела Фрейндлих. Они привозили и показывали нам, москвичам, свою «Варшавскую мелодию» — пишет в письме Урусова. Приезжая в Ленинград, Эда Юрьевна не упускала возможности побывать на спектаклях Г.Товстоногова в БДТ, Н.Акимова в театре Комедии. Она словно стремилась наверстать упущенное, восполнить тот отрыв от культурной жизни страны, который ей пришлось пережить в предшествующие 17 лет.

Дома тоже все было благополучно. Муж — Александр Иванович успешно работал руководителем танцевального коллектива в художественной самодеятельности, награждался дипломами смотров и фестивалей.

Вместо комнаты в коммунальной квартире, полученной после реабилитации, театр выделил ей однокомнатную квартиру. Благодаря этому путем сложного обмена им удалось вместе с родителями Александра Ивановича объединиться в отдельной большой квартире в центре Москвы в Трехпрудном переулке.

Сын Эды Юрьевны по окончании Ленинградского кораблестроительного института жил с семьей в Ленинграде и работал в ныне широко известном ЦКБ «Рубин».

Но неумолимо приближалась новая беда. Судьба уготовила ей новое жестокое испытание. Начала развиваться тяжелая болезнь ног. Нарастала непрерывная боль в тазобедренных суставах. Видимо, напомнили о себе годы, проведенные в Гулаге и в Заполярье.

Из ее письма от 11 апреля 1967г.:

«Лес» должна была играть 9-го, но отложили на май, так как вводят нового Буланого. Еще хожу ежедневно на массаж, ноги не хотят ходить, к великому моему сожалению. Вчера распределяли санаторные путевки на отпуск, дали 2 штуки, одну из них мне.

Ужас! Придется ехать, брать радоновые ванны, если разрешат по сердцу, возможно, в Цхалтубо».

Врачи не сразу распознали характер заболевания. Не помогли ни Цхалтубо, ни другие курорты. Не спасло и лечение у лучших специалистов в ЦИТО. Через какое-то время суставы полностью закрылись и перестали работать. Надо было постоянно принимать обезболивающие. Ходить становилось все труднее и труднее. Она уже не могла поднять ногу, чтобы встать на ступеньку лестницы. Как будто ноги сковали железными цепями.

Стало невозможно пользоваться общественным транспортом, передвигаться приходилось при помощи палки. Для нее это было ограничением свободы, снова поразившим ее — теперь уже пожизненно. И не только в быту, но и на сцене. Каждый спектакль требовал дополнительных сил для преодоления недуга. Сниматься в кино и на телевидении было легче.