В СТУДЕНУЮ ПОРУ

Константин Макарович Тен

Кандидат технических наук

1937 год. В ту осеннюю пору уходящего года мне было 12 лет. В эти годы меня, как и моих сверстников школьников, озабочивали одни и те же думы, которые были присущи для детей того времени. И прежде всего и больше всего волновал нас такой вопрос, как и почему дети не могут попросить или не дают им более вкусной еды, кроме повседневного рациона пищи, где три раза в день кусок хлеба и кружка чая с маленьким кусочком сахара, расколотого специальными щипцами.

В те далекие времена форма сахара имела два вида. Один вид назывался комковым или кусковым, а второй вид был песок, который сохранился до наших дней. Сегодня комковый или кусковый сахар можно увидеть на выставках достижений пищевой промышленности или у редчайшего любителя коллекционера изделий сахара.

Второй озабоченностью детей этого времени была культурно-развлекательная часть жизни, которая в основном состояла из игр на улице. Такие игры как лапта, пряталки и другие для детей нынешнего поколения являются развлечениями давнего прошлого. Возвращаясь к той осенней прохладе, я вспоминаю, что вдруг ночная тишина маленького провинциального городка Биробиджана нарушилась под утро шепотом непонятных для детей разговоров, восприятие которых для нас были туманным, но представляющим по детскому пониманию тревогу. Загадка детской тревоги раскрылась неожиданно. Ждать долго не пришлось. Однажды в утренние часы перед тем, как услышать не очень приятный зов родителей

"пора вставать", я услышал их разговор, где промелькнули слова "наше село уже проехало". Имелось в виду, что односельчане моих родителей в том числе и родные в теплушках, то есть в товарных вагонах проследовали мимо г. Биробиджана. Было ясно, что первые эшелоны переселенцев корейцев формировались с поселенцев берегов Японского моря и последовательно шаг за шагом корейцы, проживающие на Дальнем Востоке, выселялись до определенной черты, или границы по направлению к западу. Позднее я узнал, что границей, до которой выселялись люди корейской национальности, была г. Чита. Немного ниже о моих впечатлениях этого большого сибирского города России я напишу несколько строк. А сейчас снова вернусь я к тем прекрасным дням времени года, которых немного на земле. Не могу воспеть так красиво и душевно, как дядя Саша (А.С.Пушкин): " Уж небо осенью дышало..."

В названном городке, где я жил со своей семьей, родные и все остальные корейцы, получив от проезжающих земляков полную информацию о процедуре переселения, ждали от властей дату извещения, а точнее приказания о высылке. Как сейчас отчетливо помню, это было в первых числах октября месяца того 1937 года, который позднее назвали годом свершений сталинских репрессий. Думая о происходивших событиях тех дней, мне хочется рассказать об одном случае, описанном А.И.Солженицыным в книге "Архипелаг ГУЛАГ".

В одном городе ночью пришли брать одного рабочего мужика. Он схватил топор и предупредил пришедших за ним сотрудников НКВД, что в случае насилия с их стороны он их зарубит. Взятие этого бастиона штурмом могли вызвать большой шум в ночной тишине, встревожить покой отдыхающих соседей и поэтому сотрудники НКВД были вынуждены отложить намеченную операцию. Этот случай я вспомнил потому, что возникла мысль,- а если б в то время каждый, подвергшийся политической репрессии, поступил б так, как простой мужик, который в моих глазах выглядел в сущности героем, то что было бы в стране?

Приказа со стороны властей о выселении долго ждать не пришлось. Помню, как однажды прохладным осенним утром октября месяца мои родители - Тен Макар Михайлович 1883 г.р., мать Тен Наталья Ивановна тоже 1883 г.р., немедля, а точнее быстро собрались и ушли из дому, так как этого часа ждали они изо дня в день. На их лицах не было видно ни грусти, ни трагического состояния души, они быстро вернулись, хотя в то время не было в этом

городке никакого транспорта, которым бы мог воспользоваться пешеход. А расстояние до здания, где размещалась власть, было изрядным. Оно находилось в полутора-двух километрах от нашего дома. По времени возвращения родителей к двенадцати часам дня можно было судить о том, что разговор был короток и ясен. Поскольку дети, кроме меня старшая сестра Тен Вера Макаровна 1923 г.р. младшие-Тен Людмила Макаровна 1928 г.р. и Тен Нина Макаровна 1936 г.р. полностью были подготовлены к разговору, то нам долго не пришлось терять время. Отец сказал, что через день мы со всей семьей и вещами, которых было так мало, должны были явиться на станцию, где нас будут сажать в вагон товарного состава. Одни ожидания закончились и начались другие, но более конкретные. Помню, как сейчас, в ясное прохладное утро октября на станции Биробиждан собралась толпа с вещами, состоящая из корейцев всех возрастов. Правда, никто из моих товарищей и товарищей и знакомых родителей, с которыми общались и дружили, не пришли нас провожать. Я имею в виду некоторых людей другой национальности. Кроме любопытных наблюдателей за ходом событий. У посторонних людей было двойственное восприятие происходящих событий; с одной стороны непонимание вопроса и отпечаток грусти, а с другой - испытывали полурадостное чувство того, что местность, где они проживают, очищается от потенциальных врагов, могущих в случае чего-нибудь стать сторонниками внешнего врага, японских интервентов, империалистов. Может быть, это и нагнеталось. Вдоль товарного состава прошлись туда и обратно группа исполнителей распоряжений властей, состоящая из сотрудников НКВД, которые были в форме и в штатской одежде. В середине длинного товарняка размещался вагон-штаб, где находились ответственные старшие чины сотрудников НКВД и солдаты. Через каждые восемь-десять вагонов состава был прицеплен вагон, в котором имелась переходная площадка, где находился на посту вооруженный солдат-конвоир. После полудня к часам трем -четырем дня размещение людей в вагонах закончилось. Оставалось только ждать, когда с места тронется поезд. Наступление сумерков долго не заставило нас ждать, через один час после окончания посадки пассажиров в поезд, если так можно выразиться, темень короткого осеннего дня мгновенно нависла над эшелоном. Поезд тронулся с места в темноте и стук колес предвещал что-то нерадостное, какие-то неведомые и неожиданные в пути события.

В товарном вагоне люди были размещены на нарах в три этажа. Посередине между противоположно расположенными нарами стояла чугунка, которая поддерживала огонь круглые сутки. Дети, как правило, размещались на третьей полке, не преувеличивая, можно сказать, что вагон был набит людьми, как в бочке селедкой. Самым большим неудобством в пути следования товарняка, набитого людьми, были стесненные санитарно-бытовые условия. Как известно, вереница или цепочка в ней составляющих звеньев включает многое, начиная от утреннего туалета, места и удобства приготовления пищи и до исполнения естественных надобностей. Что касается качества и количества продуктов, то они соотносились с уровнем жизни того времени. Однако условия приготовления и приема пищи осложнялись неудобствами движения, преодолеваемого в пути "путешественниками". Я помню до мельчайших подробностей каждое звено этой цепи неудобств. Но самое главное, что усугубляло это, было отсутствие информации о времени, отводящей на стоянку поезда. Сегодня кажется, чего проще объявить по рупору "стоянка поезда пять минут или десять минут". Но этого не было и поэтому вернемся к реально в то время происходившим событиям. Поезд товарняк медленно останавливался, в это время в основном взрослые и подростки старше 15-16 лет разбегались кто-куда по разные стороны состава. Через несколько секунд зачем-то раздавался голос начальника эшелона или его помощника, который предупреждал, что не следует выходить из вагонов, остановки здесь нет.

В это время происходило страшное. Кто как мог забирался в свои вагоны. Нынешнему поколению людей трудно представить себе как можно в длительной дороге в товарном вагоне изо дня в день несколько раз сходить и залезать в вагон, где планка пола вагона, на которую нужно взобраться, расположена от земли на уровне не менее одного метра. Дети словно забыли печали и сутолоку первых дней пути, они обвыклись к монотонному перестуку колес и ужасной тесноте вагона. Взрослые пребывали в грусти и тревоге. Но мы, дети, были далеки от этих переживаний, мы принялись за свои дела. Нам было весело в пути, мы наблюдали за новыми видами природы, населенными пунктами, полями, реками, встречающимися на пути, и придумывали сами для себя различные развлечения.

Путь понемногу и потихоньку продлевался, но только было неизвестно одно, где нас высадят и в какой конечный пункт нас привезут. В детстве я часто смотрел на карту Советского Союза, запомнил,

что с востока на запад до Москвы расположены такие-то по моим представлениям города-гиганты, как Чита, Улан-Удэ, Иркутск, Красноярск, Новосибирск, Омск, Свердловск, Казань. Моей неведомой ни для кого тайной было увидеть город-гигант Читу - с нетерпением ждал того дня или ночи, когда я буду им любоваться и восхищаться. От взрослых я слышал, что в маршруте перемещения специально предусмотрено мимо больших городов следовать только ночью. По моим наблюдениям эта версия в основном подтверждалась, поэтому я настроился на то, что гигант увижу ночью. Мы были в пути, примерно около десяти суток, прошел слух, что ночью проследуем Читу. А ночь для детей длилась с вечера, то есть с наступления темноты и до появления света, когда наступает утро. Я был полностью поглощен ожиданием встречи первых огоньков, появляющихся в жилых и служебных зданиях, а также промышленных объектов этого красивого по моим представлениям города. Вечерняя темень быстро сменила короткий день глубокой осени, кто-то из мужиков, ехавших в вагоне, крикнул: "начинается Чита!"

Маленькая щель вагона, у которой я занял место и предусмотрел для наблюдений, была тут мною расширена ножом.

Вдали появились огоньки домов, в основном одноэтажных, изредка мелькали огоньки двух- и трехэтажных зданий. При медленном движении поезда расстояние от первых и до последних домиков западной окраины города длилось минут двадцать пять - тридцать. Я полностью был удовлетворен увиденным и насладился красотой долгожданного города, хотя о сущности я кроме огоньков, мелькавших вблизи и вдали ничего, другого не увидел и не ощутил. Через два дня после этого я поделился с ехавшим со мной в одном вагоне подростком, который был старше меня на три года, то есть ему в то время исполнилось пятнадцать лет. Он внимательно выслушал меня и сказал: "Дурак ты, больше никто!" Я спросил у него: это почему так? В ответ подросток сказал: " Читу мы проехали вчера ночью, а ты ее видел двое суток тому назад!"

Эшелон двигался по намеченному, но нам неизвестному пути. Вскоре мы привыкли к сложившейся жизни дороги. Санитарно-бытовые условия ухудшались с каждым днем, не было достаточного качества воды для мытья рук, умывания, не говоря уже о том, что хотя бы один раз в неделю человек должен был помыться. Скученность, отсутствие условий для сна и отдыха... Все это сделали свое дело. Ясные отчетливые воспоминания антисанитарии быта переселенцев до сих пор мелькают перед моими глазами, их подробно

описание вызывает у меня чувства отвращения. Достаточно отметить только об одном факте, который характеризует всеобъемлющие стороны антисанитарных условий быта. Люди овшивились. Между тем поезд с путешественниками все дальше и дальше продвигался на запад. Привычные глазу красоты русской природы становились обычным восприятием. Какие чувства испытываешь, когда ежедневно изо дня в день проходишь мимо одних и тех же построек и скверной улицы, идя утром на работу и возвращаясь вечером домой? Подобное испытывали уже и дети, с каждым днем восприятие блекло. Нас тревожила неизвестность. Шли дни, надвигался холод, приближалась зима.

Первым большим городом, который я увидел в пути, был Иркутск, а увидел всего лишь его часть, расположенную по видимости глаз по обе стороны транссибирской магистрали. Это случилось ранним утром, примерно на пятнадцатые или восемнадцатые сутки пути. Версия о том, что проследование через большие населенные пункты в дневное время не предусмотрено в маршруте, полностью не подтвердилась. Но ведь не останавливался эшелон на крупных станциях, тяжело больных забирали в больницу на полустанках на полуминутных остановках.

Приближающаяся зима и короткие ее дни вызывали у людей потерю интереса к наблюдениям за происходящими в пути событиями. Люди в основном выполняли жизненно необходимые ритуалы, связанные с потреблением пищи, и большей частью времени суток пребывали в тяжелом дорожном сне. Время необратимо шло, изредка по утрам кто-то сообщал о том, что проехали такую-то станцию, такой-то большой город или крупный населенный пункт. Но это было слабым утешением. Люди измучились в пути и хотели одного - конца дорожным мучениям.

Перевалило за месяц в пути, вспоминаю, что Октябрьские праздники отмечали в дороге, зима уже прочно вошла в свое русло.

Однажды в сумерках я вдруг услышал голос любителя-информатора, он сообщал о том, что приближаемся к индустриальному гиганту - Омску. Радости это сообщение не вызвало. Однообразие дороги ни к чему не вызывало интереса, в том числе и к Омску. Помню одно, стояли долго, что-то уже в полночь эшелон двинулся с места. Омск мы проследовали в середине ноября месяца, примерно, пятнадцатого-восемнадцатого числа. К вечеру следующего дня мы остановились в небольшом населенном пункте, кто-то сбегал до вокзала и принес сообщение, что мы находимся на

станции Петропавловск. Никто не слыхал о ней и никто на это не обратил внимания. Это ведь не конечная станция!

Утром, когда я проснулся, люди переговаривались, что на этой маленькой станции прежде чем следовать дальше наш эшелон долго таскали то сюда, то туда, то есть долго он маневрировал, и никто этому не придал никакого значения. Люди нехотя вставали с нар и приступали к обычной утренней трапезе. К удивлению всех сквозь смотровую щель мы увидели совершенно незнакомый пейзаж: всюду проступала степь да степь кругом. "Значит, где-то здесь мы будем жить",- подумал я. И вправду, поздно вечером к часам десяти одиннадцати вечера эшелон остановился в тупике. Неужели более чем полуторамесячное "катание" по железной дороге закончилось? Вдоль вагонов прошла группа официальных лиц и громким голосом попеременно сообщала: "Выходить и приготовиться к дальнейшему следованию". И когда огромное количество людей высадилось на станции, их стали размещать в конные сани.

Это были конец ноября месяца, когда уже начались лютые морозы. Караваны санного транспорта двинулись и снова впереди была неведомая дорога. Станция, на которой нас выгрузили, как узнал позже, называлась Шортанды и была расположена в 70 км от города Акмолинска. В дороге мы промаялись 15016 часов!

И осталось до нового местожительства несколько десятков километров. Ехали всю ночь и день на санях. Уставали кони, приходилось их останавливать, кормить, поить, чтобы за получасовой отдых они могли восстановить силы. А люди, голодные и изрядно замерзшие, желали одного - конца скитаниям. Многим было невмоготу.

Чуть перевалило за полдень, и мы стали въезжать в достаточно большой населенный пункт, состоящий из 5-6 рядов саманных домов и длинной улицы не менее 500-600 м. Когда нас расселили, мы узнали, что населенный пункт называется точка 32. Здесь мы прожили чуть более одного месяца, взрослым работать было негде, люди постепенно искали выхода из положения. Мучились, направляясь в город Акмолинск (по тем временам численность его была 30-40 тысяч человек). Вскоре кто куда устроился на работу. И стали возвращаться за семьями. Как помню сейчас, переезжали в город Акмолинск на трехтонке. Путь был преодолен часов за 5-6 час при скорости грузового автомобиля 25-30 км в час. По-видимому, мы преодолели 150-160 км.

Итак, последним пунктом переселения стал г. Акмолинск, где мы состояли на спецучете до 1953 г. Переселили людей, лишили их прав передвижения, оставалось только одно - выжить.

Тен Константин Макарович родился в 1925 году в селе "Красное" Хасанского района Приморского края. Ученый геолог. За плечами большая жизнь с научными изысканиями и открытиями, наметками и свершениями. Тен автор многих оригинальных идей и проектов. В настоящее время живет в поселке Зеленом Московской области.