Из обвинения: «Следствием по делу установлено, что Стаховский Л. И. с 1923 г. является участником польской шпионско-диверсионной группы, существовавшей на ст. Саперная Кировской ж. д., созданной агентом 2-го отдела Польского Главного штаба капралом Метелица Михаилом (осужден по 1-й категории). В указанную польскую шпионско-диверсионную группу Стаховский был завербован резидентом польской разведки в Ленинграде Козловым — Козел (арестован), по заданию которого собирал

шпионские сведения о ж.-д. транспорте и содержал в Ленинграде явочную квартиру польской разведки».

Акт о расстреле составлен комендантом УНКВД ЛО Поликарповым А. Р., непосредственно производившим расстрел. Даже нет подписи медика, подтвердившего смерть. А может, смерть наступила еще во время следствия, допросов? Судя по акту, отец расстрелян 24 октября 1937 г., а передачу (очки, теплые вещи) приняли и после. В ноябре 1937 г. сказали, что отправлен «в дальние лагеря без права переписки». На неоднократные запросы о судьбе отца в НКВД, Прокуратуру, Президиум Верховного Совета и другие инстанции — был ли суд, где находится, жив ли? — ответа не было. Только в 1958 г. кончилось «без права переписки». На запрос написало само НКВД-Прокуратура. Сообщили о посмертной реабилитации, матери выдали двухнедельную зарплату отца, свидетельство о его смерти как умершего от возвратного тифа 12 февраля 1942 г. Где умершего, где захороненного — не указано. В 1994 году ознакомили меня с несколькими страницами дела. Из приложенного к ним конверта сотрудник Упр-ния внутр. дел показал вышеуказанный «акт». Зная благодарную приверженность отца к Советской власти, я был потрясен, шокирован. Окончательно угасла последняя, еще наивно тлевшая надежда, что случившееся с отцом все ж недоразумение. В справке изъятых документов и обвинительном заключении указано: «Вещественных доказательств по делу не имеется». И все равно расстреляли. На допросах, пытках добивались, получали любые нужные признания, изобличения. Да и изобличители тоже расстреляны. Судя по записи в анкете и отнятом паспорте, отец по национальности русский. Как мне известно, польского языка не знал, родной язык — русский, имя Лев. А в деле везде — Леон. Допрашивавший, сержант госбезопасности Кузнецов, сделал отца поляком. Так нужно было для следствия, чтобы создать «польско-щпионско-диверсионную группу», в которой участвовал бы Стаховский и содержал «явочную квартиру». В действительности это была коммуналка, в ней, кроме нашей, проживали еще три семьи. И создал не существовавшую «группу» не малограмотный Михаил Метелица из Белоруссии, а преступники из НКВД: пом. оперуполномоченного сержант ГБ Кузнецов, пом. оперуполномоченного мл. л-т ГБ Балансе, нач. 2-го отделения мл. л-т ГБ Кириллов, нач. ДТО НКВД Кировской ж. д. капитан ГБ Шмель, зам. нач. УНКВД ЛО майор ГБ Шапиро. А их действия оправдывало, да и предопределяло, совершенно секретное решение Политбюро ЦК ВКП(б) от 2 июля 1937 г. № 94, подписанное секретарем ЦК И. Сталиным, теперь рассекреченное.

Моя мать, Ольга Иосифовна, была арестована в ноябре 1937 г. и сослана в бессрочную ссылку в Казахстан без права выезда, под надзором НКВД. В 1954 году ей разрешили возвратиться в Ленинградскую область (101-й км), в 1955-м — в Ленинград.

Работала уборщицей, инвалид 2-й группы, умерла в 1975 г. Брат Владимир умер после финской войны. До декабря 1937 г. я был курсантом 3-го курса Академии гражданской авиации (тогда ЛИИГВФ). В конце ноября 1937 г. меня вызвали в отделение милиции на ул. Маяковского. Ст. л-т Бахтин объявил, что я высылаюсь в Сарапул. Отобрал паспорт, выдал вид на жительство. Я обратился с просьбой заменить ссылку на Казань, чтобы закончить учебу в Казанском авиаинституте. Заявление вручил лично выходившему из Литейного, 4, пом. нач. Управления Состэ. Через два дня ссылку заменили на Казань. Спешно распродав, а больше так раздав и бросив нажитое родителями, уехал в Казань. По пути, в Москве, с заявлениями я обращался в Прокуратуру СССР, в приемную М. И. Калинина. В Казани меня уже разыскивали. Обвинили: почему не приехал вместе с этапом, а самостоятельно? Жилья нет, в Авиаинститут не приняли, на работу тоже. Студенты Казанского университета помогли снять за небольшую плату угол комнаты на сундуке. Как прописался, сразу, 31 янв., 1938 г., был арестован, посажен в тюрьму. Я благодарен людям, с которыми сидел. Меня, 19-летнего, поддержали морально, подсказали, как вести себя на допросах. Следователи менялись. Требовали, чтобы я подписал признание виновным по статьям 58-4-6-10. Допускали преступные методы следствия. 13 апреля 1938 г. я был освобожден, но по-прежнему находился в бессрочной ссылке под надзором. С трудом устроился на работу. В начале войны разрешили экстерном сдать экзамены в Казанский инженерно-строительный институт. 31 декабря 41-го я защитил дипломный проект. В феврале 1942 г. был мобилизован в Красную Армию. Был радистом, сапером, минером, ком. орудия. Последняя должность — нач. инженерной части, но офицерское звание присвоили только после войны. Воевал на разных фронтах. Был ранен. Демобилизован в ноябре 1945 г. Восстанавливал Ленинград. Строил метрополитен, ж.-д. линию Ржевка-Мга, мосты, Зейскую и Саяно-Шушенскую ГЭС, Рязанскую и Костромскую ГРЭС, 3 атомных электростанции и т. п. Амнистирован в 1946 г. Реабилитирован в 1956 г. Но пятно бывшего «врага народа» отражалось в жизни и работе. Имею правительственные награды. Пенсионер, инвалид. Ветеран ВОВ. Ветеран труда. Ветеран сталинских репрессий.