Софья

Степановна

СОЛУНОВА

род. 1903

РАССКАЖУ О СЕБЕ...

Я—коренная петербурженка, родилась в сентябре 1903 года в семье служащего — выходца из крестьян. Поступила в гимназию, которую впоследствии переименовали в единую трудовую школу. В гимназии прекрасно преподавали иностранные языки, так что я с детства изучила немецкий, английский и особенно французский языки. Почти три года проучилась в Университете на этимолого-лингвистическом отделении, но на третьем курсе заболела туберкулезом и вынуждена была оставить учебу.

Диплом с отличием я получила много лет спустя — в 1954 году, когда мне было уже пятьдесят лет. В те годы местом моего жительства были маленькие города и поселки. В одном из сел — Алеховщине под Лодейным полем — я учительствовала.

Первое мое стихотворение было опубликовано в журнале «Аре» в 1913 году—мне тогда было десять лет. Затем появились стихи в журнале «Юный пролетарий», но это сплошь было подражанием Лермонтову.

Потом я вошла в литературное объединение при редакции журнала «Работница и крестьянка», где познакомилась с Ольгой Берггольц. Я очень любила ее стихи и даже в 1937 году, когда меня арестовали, захватила с собой книгу ее стихов.

С моим будущим мужем, Яковом Полем, я познакомилась в Ленинграде в 1926 году. И через два года мы поженились.

Многое из биографии моего мужа остается для меня тайной и сейчас.

Яков говорил, что он сирота, воспитывала его медсестра, с которой они разговаривали по-немецки. Яков получил блестящее военное образование. В 1928 году его назначили начальником инженерных войск Ленинградского военного округа. Затем перевели в Москву преподавать в Военно-инженерной академии им. В. Куйбышева. А в 1937 году он занимал должность начальника отдела военной разведки. Его должны были назначить военным атташе в Париже, но вместо столицы Франции он оказался в Лефортово, и через несколько месяцев после ареста, в апреле 1938 года его расстреляли. Но я узнала об этом через несколько десятков лет.

Я и сама находилась в то время в лагере как жена изменника Родины. Когда в 1954-м я вернулся в Ленинград, то все вглядывалась в лица прохожих, надеясь на чудо. И перестала ждать Якова лишь недавно, когда получила документ, подтверждающий расстрел. А где могила мужа — осталось неизвестным.

После того как забрали Якова, я, по наивности, ходила к следователю доказывать, что муж невиновен. Еще хорошо, что я тогда догадалась отправить свою дочь Светлану в Ленинград к ее дедушке — моему отцу. Светлане было тогда восемь лет. А увиделись мы с ней на девятый год моего лагерного житья, когда я уже числилась вольнонаемной. Семнадцатилетнюю Свету привез мой отец.

А в ноябре 1937-го, когда меня арестовали, привезли в Бутырку, где я провела семь месяцев. Затем — долгие девять лет лагерей (восемь из них заключенной, один — вольнонаемной). Узнала я, что такое система лагерей КарЛАГ (район Караганды), «АЛЖИР» (Акмолинский лагерь жен изменников Родины). В этих лагерях были родственницы выдающихся деятелей того времени: сестры Тухачевского, Блюхера, теща композитора Баснера, мать Майи Плисецкой.

Работать приходилось на разных работах: на сельхозработах, на жатве камыша (его собирали в огромных количествах для набивки матрасов), на вышивальной фабрике, долгое время была ветсанитаром, пришлось освоить профессию чабана, пасти отару овец.

И все же надеялась, что скоро весь это кошмар кончится. Как и многие, наивно верила, что руководство страны обмануто, страна поймет — мы честные люди, любящие Родину. Сама я по характеру человек спокойный, уравновешенный. Хотя один раз я сорвалась, пыталась свести счеты с жизнью.

Тогда я работала на ферме, ухаживала за овцами. На ферму прислали нового начальника — бывшего урку, уголовника. Он ненавидел политических заключенных и однажды довел меня до тяжелого нервного припадка. Вот тогда и решила уйти из жизни, но так, чтобы все вышло незаметно.

В молодости я перенесла туберкулез, и имела слабые легкие. Поэтому решила заболеть и умереть как бы вполне естественно. Три ночи подряд выходила из барака (там можно было выйти: жили мы в глуши, и охраняли нас меньше), снимала бушлат и ложилась в одной рубашке на снег. На снегу лежала около часа. Думала, что непременно умру, но за три ночи смерть меня не взяла, и я опять захотела жить. А в скором времени меня перевели на другую ферму, где все оказалось не таким ужасным. По крайней мере начальник лагеря был вежлив, всегда обращался к нам на «вы». А вот начальник ветеринарной части, наоборот, прослыл злобным и мстительным человеком. Он знал, что я не переношу мат, поэтому в моем присутствии нарочно матерился, приговаривая: «Тебе твоего Ленинграда в жизни больше не увидеть!»

Но, к счастью, его пророчества не сбылись. Я Ленинград увидела, до сих пор живу и радуюсь. А вот он умер давно, еще в лагерные времена.

Вернувшись в 1954 году в Ленинград, я устроилась преподавателем французского и английского языков в 222-ю школу. В 1956 году меня полностью реабилитировали. Я ушла на пенсию по состоянию здоровья, и тогда начала серьезно заниматься переводами, сочиняла и собственные произведения. Самое последнее стихотворение было написано в 1996 году, оно грустное, может быть, прощальное: «Читает жизнь последние страницы...»

Сейчас живем вместе с дочерью.

Камыши

Мы жнем камыш, как жнут хлеба в июле.

Кругом снопы и солнечная тишь.

Но берега в сугробах утонули.

Мы жнем камыш.

Звенят серпы над хрупкими стеблями.

Слова простые редки и скупы.

Зима и солнце в заговоре с ними.

Звенят серпы.

Пушистый снег пока нам греет плечи,

Как лучший мех.

Так пусть летит к нам весело навстречу

Пушистый снег.

Мы будем жить. Растают льды в апреле.

Весна, ликуя, встанет у межи.

В глаза беды бесстрашно мы смотрели.

Мы будем жить.

Пусть край суров, но небо примеряет

Все лучшие шелка невиданных цветов.

Нас каждый новый день надеждою встречает

. Пусть край суров.

И тут поют, кружась над степью, птицы

И гнезда в камышах весною также вьют.

Они еще не раз над нами будут виться,

Не раз споют.

Пока ветра лениво прикорнули

У дальних крыш.

Мы жнем камыш, как жнут хлеба в июле.

Мы жнем камыш.

1939. Акмолинский лагерь