Мой дедушка Давид – «японский шпион»

Бабушка мне тоже рассказывала о тяжелых моментах ее детства до революции и во время Гражданской войны. В то время на Украине власть каждые несколько месяцев переходила от красных к белым и наоборот. Бабушка рассказывала, что их сосед вывешивал разные флаги в зависимости от того, кто приходил в их город – красные, белые или зеленые. Бабушка видела как-то Махно. Вспоминала она и жестокие еврейские погромы, организованные белыми в 1919 году в Александровске (Запорожье).

«Несколько ночей, когда шли эти погромы, мы ночевали на чердаке. Нас, меня и Веру, почему-то душил нервный смех. А мужчины все остались внизу. Нас, Сюзика и папу отправили наверх. Папа не котировался как мужчина. Внизу остались только молодые. И мы сидели на чердаке. Было тихонько-тихонько. “Есть ли тут жиды?” – стучали в нашу квартиру. А дядя Солика отвечал: “Никаких тут евреев нету”. Тогда как-то обошлось. Наверное, они тогда были пьяные. Они крепко пили».

В Запорожье погромы проводили белые, воевавшие под командованием Деникина.

Еврейская молодежь организовывала отряды самообороны во время погромов, которые перетекали в кружки, находившиеся под влиянием коммунистов. Многим тогда казалось, и в некотором отношении это было правдой, что красные были единственной силой, которая могла их защитить. Некоторые родственники в то время уехали в Палестину.

В этот период бабушка Рая познакомилась со своим будущим мужем, моим дедушкой, Давидом (Моселем) Марковичем Карташевым. Бабушка не вступала в партию, но всю жизнь не любила капиталистов.

Дедушка Давид, 1902 г.р., родился в «мелкобуржуазной семье», как он писал в своей биографии. Окончив Александровское коммерческое училище в 1919 году, участвовал в деникинском подполье, где взял себе кличку Карташев, в честь Тёмы Карташева, героя книги Гарина-Михайловского. В Гражданскую войну воевал в Красной Армии на Южном фронте. После войны, они вместе с бабушкой учились в Харьковском институте народного хозяйства, после чего стали работать в области черной металлургии. В 1928 году у них родилась дочь Майя, моя мама. В 1930 году их семья переехала в Москву. Давид стал работать в главке, а Раиса в Наркомчермете. В 1937 году Давида командировали в Ростов-на-Дону в качестве директора Ростсельмаша, где его и арестовали, а в 1938 году расстреляли как участника антисоветской троцкистской организации.

Я с детства видела фотографии его и мне всегда объясняли: «Это твой дедушка. Его расстреляли как японского шпиона».

Дальше бабушка рассказывала о времени сталинского террора.

В какой-то момент я захотела узнать подробности этого дела. Я написала письмо в Ростов-на-Дону в местное управление ФСБ, так как он там был арестован, и через полтора месяца мне пришел ответ, что с делом я могу познакомиться в Москве. Когда я вошла в это учреждение, я вспомнила и соотнесла себя с бабушкой, которая рассказывала мне в детстве, что тогда, в 1938 году, она ходила по инстанциям в Москве в поисках мужа. И вот теперь я хожу, пишу, иду в организацию, сопричастную этим событиям, как и моя бабушка тогда, понимая, что невольно становлюсь частью этого исторического процесса, частью этой трагедии моей семьи.

Нас усадили с сыном в отдельную комнату и дали дело. Это оказалась одна из папок большого дела с пожелтевшими страницами. Сотрудница все объяснила, и мы начали смотреть:

Постановление об избрании меры пресечения от 19 декабря 1937 года, анкета арестованного, протокол обыска, и вот начались протоколы допроса, проведенного через два месяца после ареста. Протокол, напечатанный на машинке, от 13 февраля 1938 года начинался словами:

«Вопрос: Вы подали на имя Начальника Управления НКВД заявление с просьбой предоставить Вам возможность дать показания. Что Вы хотите показать?

Ответ: Я решил прекратить борьбу против партии, которую я вел с начала 1933 года, являясь одним из участников организации врагов, существующий в составе ГЛАВСЕЛЬМАША. В своих показаниях я намерен честно и искренне рассказать следствию все, что мне известно о связях и практической деятельности этой контрреволюционной организации».

И вот передо мной лежат протоколы, которые были подписаны дедушкой. Это то самое дело, о котором мне когда-то говорила мама и бабушка. Я как будто переместилась в другое время. У меня все стало сжиматься, стали костенеть спина, лицо. Из 1938 года на меня пахнуло вот этим страхом, который испытывали мои близкие.

– Что это? – спросила я.

– Дает показания против себя и других, – ответил мне и себе сын.

Дедушка – участник войны – давал ложные показания на себя и оговаривал других людей. Все стало мелькать в глазах, текст расплывался, я не могла сосредоточиться. Далее на каждом листе протокола допроса стояла его подпись. Какие-то фамилии, какие-то факты. Следовал еще протокол допроса, очная ставка, в которой дедушкин коллега и он показывали, что они вместе занимались вредительством. Какая-то шизофрения. Невозможно понять власть, которая искусственно создала миф о вредительстве. Трудно поверить, что преданных граждан, патриотов пытали и потом просто убивали ни за что.

Потом документы суда. Протокол судебного заседания от 03 июня 1938 года, длящегося с 10.00 до 10.15 и заканчивающийся фразой:

«В последнем слове подсудимый просит суд дать ему возможность смыть позорное пятно с себя и своей семьи, и заверяет суд, что он докажет свою преданность Сов. власти своей кровью». И ничего более.

Он ничего не сказал на суде. Почему? А мог бы отказаться от своих ложных показаний, как делали некоторые, чтобы остаться честным. Или мог бы со всем согласиться и просить трудом искупить свою вину, чтобы его отправили в лагерь. И это тоже понятно – человек пытается выжить. А дедушка просил для себя расстрела. Что стоит за этой формулировкой?

В конце приговора суда написано «приговор приведен в исполнение 3/VI 38г.». Значит, расстрелян в этот же день.

Меня резануло чувство оскорбления близкого мне человека. Я испытывала подобное чувство, когда машина сбила моего отца насмерть. То же я испытала, когда в морге при прощании на лице моего умершего дяди я увидела шрам, которого при жизни не было. Тогда я почувствовала насилие, которое было совершено над телом близкого мне человека.

Нам дали все сфотографировать. Когда мы вышли, я ощутила освобождение оттого, что мы ушли из этого учреждения, и одновременно тяжесть, от того, что я там увидела. Мы шли с сыном и молчали.

Мы понимали, что, скорее всего, его пытали, и он все подписал, как и большинство остальных его коллег, но почему не отказался на суде? Все домашние были расстроены.

Первая встреча с близким и такая травмирующая, пронзительная. Первая встреча в момент смерти. Как себя может чувствовать человек, знакомящийся со своим близким родственником, которого он никогда ранее не встречал? Он хочет понять его и почувствовать. А за этими документами, с которыми мне дали ознакомиться, ничего не стояло. Это формальная и жесткая встреча, представленная в таком грубом виде. Все эти увиденные документы – абсолютно безликие. Что он думал перед смертью?

Днем я отвлекалась на работе, а вечером вновь погружалась в размышление об увиденном. Каждый вечер после работы мы вновь начинали обсуждать документы. Мы спорили с сыном почти каждый день. Было понятно, что каждый из нас проецирует свои чувства на эту ситуацию.

– Скорее всего, дедушка был в отчаянии, его сломили. Некоторые отказывались подписывать, отрицали все на суде. Правильно было бы и ему отказаться, – пытался объяснить поведение дедушки мой сын. Мой муж принимал его сторону.

Смятение моих близких меня расстраивало. Мне было тяжело выносить то, что поведение дедушки, находившегося в таких тяжелых условиях, дома как-то оценивалось.

Меня очень раздражало, что всех репрессированных мерят одной меркой. Оценка сводится к тому – как они вели себя на допросах. А критерий оценки – как они выдерживали пытки. Но это ошибочно. У всех арестованных была разная судьба. Одних сажали в 1934 году, как, например, моего дедушку Васю. Когда я смотрела его дело, то оно было маленькое – 20 страниц. Очевидно, что от него не требовали показаний против себя, тогда было достаточно и трех свидетелей. Его следствие длилось месяц. Его одного приговорили к лагерю. У дедушки Вити же, дело было на 70 листах, при этом оно длилось полгода и по этому делу шло 130 человек только в Ростове, а сколько по стране, даже трудно предположить. Судя по документам, его пытали два месяца перед тем, как он стал подписывать протоколы. И это был уже 1938 год. По этому делу всех арестованных пытали и практически все подписали протоколы. Но даже тогда, в 1938 году, нельзя всех ровнять. Одни были рабочими, другие были администрацией. Получается, что от кого-то больше требовалось признания. Кроме этого, у каждого были разные физические возможности – кто-то был молод, кто-то был стар, а кто-то умер в тюрьме, не выдержав пыток. Многие из них шли по сталинским расстрельным спискам. А вот в 1939 году многих, кто шел по этому делу, выпустили или посадили в лагерь. Расстрелов уже не было, так как изменилась политика. Кроме этого, кто-то отвергал советскую власть, а кто-то доверял власти. Причем, были те, кто считал, что враги народа есть, но с конкретно ними произошла ошибка. Другие думали, что происходит что-то не то.

Для меня было очевидно, что его пытали. Но и у меня тоже постоянно крутилась мысль: почему не отказался на суде? Почему просил для себя расстрела? Почему молчание? Что он думал перед смертью?

Желание понять его привело к тому, что каждый вечер я искала какую-либо информацию о дедушке и о репрессиях. В какой-то момент я наткнулась на книгу, изданную Ростовским Мемориалом, «"Красное колесо" переехало и через "Ростсельмаш"».

«Там я наверняка что-то найду, – промелькнула у меня мысль, – Если не конкретно про дедушку, то хотя бы про обстановку на заводе в это время». Книга оказалась в Московском Мемориале. На следующее утро я помчалась туда. Сотрудники дали мне эту книгу и я стала просматривать страницу за страницей. Нашла! Карташев! В середине книги стала мелькать фамилия Карташев. Это был рассказ об обстановке на заводе. Использовались архивы каких-то совещаний, стенограммы собраний коммунистов.

Это было чудо! – я, его внучка, узнала более чем через 75 лет о том, что дедушка думал, что говорил, как себя вел в 1937 году незадолго до ареста.

Я узнала из книги, что дедушку на завод послали ликвидировать последствия вредительства, которое якобы организовал предыдущий директор Глебов-Авилов. На заводе по этому делу было арестовано 130 человек. Из них 52 человека расстреляли, а 17 сослали.

Дедушка Давид, назначенный на должность немногим более полутора месяцев назад, отчитываясь о ликвидации вредительства на заводе, говорит: «Должен вам сказать, что когда я ехал сюда, после назначения директором, я мыслил, что свяжусь с начальником НКВД Люшковым, он мне развернет всю картину вредительства, и по этим материалам мы будем действовать. Я думал, что все должен раскрыть НКВД, а мое дело будет заключаться в том, чтобы организовать борьбу за ликвидацию последствий вредительства. Я понял, что ошибался, что мне самому нужно искать эти явления вредительства и своей работой помогать органам НКВД в той работе, которую они проводят в отношении вредителей».

Некоторые работники, которые были сняты Карташевым в процессе кадровых перестановок, вскоре были арестованы НКВД. Поняв это, он становится более осмотрительным и начинает входить в оппозицию к НКВД. На партийной конференции, в мае месяце, первый секретарь крайкома ВКП(б) обращается к нему с требованием:

Евдакимов: «Вы директор завода, вскрыли какого-нибудь из последышей этих вредителей, нащупали?»

Карташев: «Нащупал»

Евдакимов: «Посадили его?»

Карташев: «Нет, я не сажаю. Я нащупал, но этого недостаточно».

Евдакимов: «Ведь Вам и карты в руки. Вы находите грань, где злой умысел, где халатность, где технический риск, без технического риска мы не можем. Вот выяснение этой грани между вредительством и техническим риском касается Вас. Если в этом вопросе будет ясность, то тогда меньше будет недоразумений».

Карташев: «Для того, чтобы определить грань между плохой работой и вредительством нужно время, чтобы разобраться в этом».

Евдокимов: «Три месяца недостаточно? Ведь это не месяц».

Карташев: «Большое количество тех людей, которых мы сняли, потом посадили».

Евдокимов: «Люшков сам не находит материала, он имеет вашу партийную организацию, ваших советских людей, рабочих инженеров, которые подсказывают, что там неладно, и он начинает смотреть, систематизировать материал: одного рванул, а там цепочка потянулась. Спрашивается, почему Люшков может это делать, а почему мы, партийные и хозяйственные руководители, не можем этого сделать? Раньше до того, как Люшкову сказать, то сам иди и распутай. На пленуме ЦК так и ставили вопрос».

Членам партии было известно, что многих арестованных расстреливают. На партийном активе из зала задавался вопрос: «Нужно ли собирать специальное собрание рабочих и разъяснять о расстреле». На что из президиума был дан ответ: «Специальных собраний собирать не нужно, а когда вас спросят, скажите, что такие-то и такие-то расстреляны». Поняв всю ситуацию и то, что он следующий претендент на арест, дедушка Давид при выборе членов на партконференцию, которая должна была оценивать работу других и тем самым участвует в поиске врагов народа и подписывать приговор, самоотстраняется и делает самоотвод, чтобы в этом не участвовать. Вот такая была партийная установка на поиск «врагов народа». Несколько дней подряд идет обсуждение кандидатур (76 человек) в состав пленума ВКП(б), бюро райкома, делегатов на городскую партийную конференцию. Каждый выдвинутый в тот или иной партийный орган рассказывает свою биографию от момента рождения, происхождение, участие в революции, борьбы с троцкизмом до работы в настоящее время. И по каждой кандидатуре принимается решение оставить в списках для тайного голосования или отвести. При обсуждении кандидатуры Карташева, тот делает самоотвод: « …Поскольку решением партконференции принято поставить вопрос перед крайкомом о том, чтобы просить ЦК проверить политическую линию в разрешении хозяйственных вопросов начальника Главсельмаша Борисова и меня, как заместителя начальника Главсельмаша, я прошу партконференцию мою кандидатуру с обсуждения снять…».

Узнав все это, для меня стало ясно, что дедушка, не понимая до конца, что происходит, решил отстраниться. Я стала понимать, что это самоотстранение он сохранял и потом: и в камере, и на суде. Из книги я узнала, что всех, кто шел по этому делу, целыми днями допрашивали стоя, а ночью, отводя в камеру, не давали спать. Дедушка не вынес пыток, а на суде он не отказался, так как не понимал, что происходит, и поэтому просто молчал. Ответ и «да», и «нет» были бы против и себя и против своих в любом случае. У меня в жизни были случаи, когда я, не понимая, как мне поступить правильно, отстранялась и молчала. И я чувствовала, что если я не буду с дедушкой на его стороне, то я предам его.

Конечно, я до конца не узнала, кто прав – я или мой сын. Что в действительности дедушка и его коллеги чувствовали перед лицом смерти? У человека перед лицом смертью нет единственно правильного поведения. У каждого своя правда. Их состояние и поведение до конца трудно объяснить, особенно когда понимаешь, что их пытали и расстреливали бывшие друзья и соратники.

Так или иначе, образ моего дедушки изменился. Теперь дедушка открыто смотрел мне в глаза. Такой была наша первая встреча.

Старая фотография

В семье моей бабушки Раи пострадал не только ее муж Давид. Были и другие члены ее семьи, которые сгинули в это время. Это сестра бабушки, Вера Барац, и муж Веры, Семен Белокриницкий.

Уже ребенком, я любила рассматривать старые семейные фотографии. Одной из тех фотографий, которая привлекала мое наибольшее внимание, был снимок, на котором были изображены две семьи. Семья моей мамы, которая была изображена с бабушкой Раей и дедушкой Давидом (бабушка звала его Витей). Кроме них, на фото рядом стояли моя тетя Сима со своей мамой Верой и отцом Семеном Белокриницкими. Помню с детства, что Сима к нам довольно часто приходила в гости. По мере взросления я узнавала подробности судьбы моей семьи (Карташевых) и семьи моей тети (Белокриницких). Я узнала тогда, что трое, изображенных на фотографии в верхнем ряду, погибли во время сталинских репрессий.

Белокриницкий Семен Михайлович, 1902 года рождения, начальник «Харэнерго», был арестован 27 мая 1937 года и обвинен в принадлежности к контрреволюционной организации и в проведении вредительской работы в электропромышленности. Он был приговорен к расстрелу и расстрелян 10 декабря 1937 года в г. Харькове. А Барац Вера Семеновна, 1905 года рождения, по решению особого совещания при НКВД СССР от 28 января 1938 года была заключена в лагерь сроком на 8 лет как жена осужденного за принадлежность к контрреволюционной организации. Она находилась в Темниковском лагере НКВД (Мордовия), умерла 2 мая 1942 года от двухстороннего воспаления легких. Их дочь Сильвия Белокриницкая, моя тетя Сима, 1928г.р., осталась без родителей в десять лет.

Бабушка мне много рассказывала в детстве об этих событиях. Кое-что вспоминали Сима и мама. Что-то я помнила, что-то мы записали на магнитофон.

Первым был арестован Белокриницкий Семен Михайлович. Арест был произведен в Харькове по адресу: ул. Пушкинская, дом 40. Сима вспоминает этот момент так:

«Утром я спала. Вдруг услышала голоса. Я выскочила из постели и увидела: мама, папа в костюме и какие-то незнакомые люди. Всегда, когда я видела папу, я бросалась ему на шею. Так и тогда: я бросилась ему на шею, он меня поцеловал и сказал:

– Я уезжаю на два месяца в командировку в Киев.

И они ушли.

После их ухода мама объяснила мне: папа не уезжает в командировку, его арестовали. Но это наверняка недоразумение. Все выяснится, полагала она».

Сима слышала, что отца посадили на десять лет без права переписки. Как и многие тогда она считала, что через десять лет он вернется.

Вера прошла много инстанций, чтобы добиться свидания с Семеном в тюрьме. Наконец встреча состоялась. Семен убеждал жену, что его арест – ошибка, что «органы» во всём разберутся, и просил, чтобы дочь к нему не приводили. Просил, чтобы Сима продолжала заниматься музыкой.

Вера не хотела уезжать из Харькова, она хотела до конца быть с мужем и ждала своего ареста. Она морально готовила Симу к разлуке. Действительно 14 декабря 1937 года пришли и за Верой. Это случилось через четыре дня после расстрела Семена (10 декабря 1937 года).

«То, что маму могут посадить, предполагалось. В нашем кругу очень многих посадили. Знали, что жен сажают. Других каких-то уже посадили. Папиного заместителя, несколько человек вокруг нас было посажено. Об этом разговор шел. И мама сказала, ты иди жить к дяде Сюзику. Когда ее сажали, когда за ней пришли у нас был обыск. Обыск шел всю ночью. И утром вывели нас. Ее в машину естественно, а мне говорит оперативник, который делал обыск:

– Тут есть поблизости у тебя какие-нибудь родственники?

– Да.

– Ну беги к ним.

Мама это слышала. И стала я жить у Сюзика и Лёли. А Лёля ходила по тюрьмам выяснять».

28 января Веру приговорили к восьми годам колонии как жену «врага народа» и отправили в Тимниковский лагерь НКВД в Мордовии.

Тогда же в декабре, 17 числа, в Ростове на Дону арестовали моего дедушку Давида. До 1930 года мама, бабушка Раиса и дедушка Давид жили в Харькове. Затем их семья переехала в Москву. Бабушка в 1937 году работала в Наркомчермете, и возглавлял ее ведомство Орджоникидзе. Страх уже начинал сковывать страну. Как-то Раиса, подходя к работе, почувствовала волнение людей еще на улице рядом с учреждением. Сотрудники стояли группой на улице и что-то обсуждали. Выяснилось, что Орджоникидзе покончил с собой. В то время уже стали много сажать людей, обвиняя их в частности в троцкизме. В январе 1937 году Виктора направили директором на Ростсельмаш на ликвидацию вредительства, якобы организованного предыдущим директором. Давид жил тогда в служебной квартире по адресу: ул. Ростсельмаш, д. 11. Бабушка не хотела бросать работу и осталась жить в Москве с дочерью.

О времени посадки мужа бабушка Рая вспоминала:

«Когда Витю арестовали, то работница, которая помогала ему по хозяйству, мне позвонила и сказала об этом. Его арестовали на работе. А потом, как мне уже рассказывали, что его якобы очень быстро увезли. Что его арестовали в декабре, а в феврале увезли. Работница эта рассказывала, что пришли за вещами. Наверно его не привезли сюда (в Москву). У нас дома, на Фрунзенской набережной, вскоре после ареста был произведен обыск. Тогда я решила поехать в Ростов. Я уже договорилась с моим непосредственным начальником – начальником управления, что я уеду на три дня в Ростов. И попросила, чтобы это не было афишировано. Он сказал, что хорошо, поезжайте. Будет оформлен отпуск. И я уже взяла билеты. И вдруг ко мне домой прибегает Славка (сослуживец Рикман Вячеслав), и говорит:

– Вы не поезжайте. Поеду я с вашей матерью.

Все боялись, что если я приеду, то меня арестуют, как и многих. Веру арестовали, поскольку она оставалась там. Слава, через маму предлагал ей, что бы она приехала в Москву, и он с ней зарегистрирует фиктивный брак. Но она не хотела уезжать. Пока Сема был там, передавали записочки. Она передавала ему записки, она получала записку от Семы. Она ходила к нему. А потом ей дали свидание, перед тем, как с ним кончить. И он ей сказал на свидании, что меня посылают на работу, ну, конечно, в присутствии… И он ничего не мог, конечно, сказать. Попросил принести чеснок, кажется, так как на север едет. Она сидела до конца, а потом уже все. Даже если она просто приехала, без всякого фиктивного брака, ее бы уже никто не трогал. Ее бы не искали здесь. Но она хотела так. Потом я приезжала туда, ходила продавать книжки. У моей Раи Хазан мужа арестовали в Киеве, а она была в каком-то другом месте. Ей написали, и она решила поехать посмотреть, узнать насчет вещей. Так ее арестовали. Жена главного инженера на заводе Витином в Москву наезжала. В тот момент, когда его арестовали, она была здесь. И ее не арестовали. Так как надо было получить какое-то дело. За ней же дела не было. Так они не могли арестовать. Почему я и уцелела. Если бы я поехала в Ростов, то было бы тоже самое. Меня не вызывали за вещами, потому что мама поехала со Славой.

Маме в Ростове сказали, что ей ничего не могут сказать. Сказали, пусть приезжает жена.

– Какая вы ему родственница? Тёща – это не родственница.

– А почему же в Харькове мне все дали? У меня там у второй дочки арестовали мужа – так мне там дали справку.

– Насчет Харькова я ничего не знаю. А вот сюда пусть жена сама приезжает.

Одна моя знакомая сразу после ареста Вити ехала на Минеральные воды и проезжала Ростов. И там, в поезде встретила человека из Ростовского завода. Какого-то начальника. Она стала расспрашивать, так как она знала Витю:

– А кто у вас директор завода? А у вас был такой директор? А где же он?

Тот оживился и ответил:

– Он – «враг народа». Его посадили. Только ждали, чтоб жена приехала. Так бы ее сразу арестовали. Но она не приехала.

А я была уверена, что его привезли в Москву. Поэтому я ходила его искать в Москве. Я приходила в ГУЛАГ. Там, возможно, почему-то меня пожалели и мне сказали:

– Вы знаете, к сожалению, у меня нет о нем сведений. Но моей маме о моей сестре Вере дали здесь сведения. Просто он не хотел ничего мне сказать о Вите. А я его ходила искать по всем тюрьмам. На Бутырке меня вообще не хотели впустить.

– Его фамилия Карташев, а ваша фамилия Барац. Почему вы его жена? Как вы докажите?

А тут на мое счастье в паспорте было записана Майя с фамилией Карташева. И он дал мне справку, что его там нет. И на Таганке я была».

Бабушка отправила дочь к своему брату Сюзику в Харьков, боясь своего ареста. До этого девочки периодически встречались: то Сима приезжала в Москву, то Майя ездила в Харьков. В Харькове же девочки еще больше сблизились. Переждав какое-то время, Рая поехала в Харьков за дочерью, и Сима попросилась ехать с ними. Так Сима оказалась в Москве в семье тети – моей бабушки. Рая стала оформлять опекунство. Состоялось заседание комиссии.

«Один из членов комиссии спросил:

– Как же вы хотите взять к себе племянницу? Ведь вы сами – жена “врага народа”, как вы будете воспитывать ребенка?

Но у меня там был знакомый, который сделал мне знак глазами и произнес:

– А они развелись.

Я промолчала и дело обошлось».

Семья бабушки Раи тогда жила в большой квартире в доме на Фрунзенской набережной, дом 2/1. После ареста Давида семью «уплотнили», оставив только одну комнату.Сима вспоминала, что любила смотреть в окно: на противоположном берегу Москвы-реки располагался Парк культуры и отдыха имени Горького. Глядя на огни парка, она думала, что все еще может обойтись. Но надеждам не суждено было сбыться. В конце апреля 1938 года пришло извещение о немедленном выселении. Тогда она поняла, что ждать хорошего нечего.

Вера переписывалась с дочерью. Один раз Сима ездила с Раей в лагерь навестить мать. Сначала в Саранск, затем по одноколейке на поезде «кукушка».

Но через некоторое время письма стали возвращаться. На них стоял штамп: «Адресат выбыл». В семье решили, что Веру послали на сельсхозработы. Как выяснилось позже, Вера умерла в мае 1942 года и была похоронена в братской могиле... Через какое-то время, после войны к Раисе приехала женщина: оказалось, она была в том же лагере и знала Веру. «Стоило оказаться в лагере, чтобы познакомиться с таким светлым и хорошим человеком, как Вера!» – сказала она.

Письма Веры Барац из мордовского лагеря НКВД

(впервые напечатаны на сайте «Уроки истории. XX век»)

В лагере письма тщательно проверялись, поэтому заключенные в них мало, что могли написать о своей жизни. Письма Веры пронизаны любовью к дочери и страданием разлуки.

Письмо № 8.

27–29/IX- 1939 г.

Дорогая, любимая, родная моя дочурочка! Пишу тебе восьмое письмо, второе и последнее за сентябрь. За это время я получила от вас 16/IX посылку, твое письмо от 8/IX из Москвы и вчера письмо от 29/VII из Сенисар. Пришло письмо с таким запозданием, потому что адрес был написан неточно. Дорогое дитя. Я очень благодарна тебе за то, что ты пишешь мне, часто не часто, но и не редко, ведь за последнее время только ты одна, голубчик мой, и пишешь. Даже бабушка молчит, что меня, конечно, беспокоит и огорчает. Если вы действительно сфотографировались в Сенисарах, то поскорее присылайте карточку, ты ведь знаете, что я очень хочу получить ее! Свою прислать не могу, родная, у нас нет фотографии. О своей жизни я пишу тебе довольно подробно, но ведь она очень однообразна, потому тебе и кажется, что пишу мало. Вышиваю я в основном крестом мужские рубахи, а дамские платья умею шить и гладью, получается хорошо. Вот попробуйте, пришлите мне хорошего льняного полотна или маркизета на два платьица и разноцветные мулине и пришлите. Я вышью тебе и Мусеньке, тогда и увидишь, как у меня получается платьица: надо предварительно прикроить, можно купоном, так как я не знаю вашего размера. Думаю, что к лету сумею их вам переслать. Если у вас есть какие-нибудь старые шерстяные кофточки, шапочки, кашне, рейтузы, которые вы уже не носите, пришлите. Я перевяжу, правда, не так скоро, дело идет к зиме и зрение у меня уже неважное, но я этим занялась бы непременно. Я люблю эту работу, за ней хорошо думается. Чувствую я себя хорошо, гораздо лучше, чем летом, несмотря на то, что устала от переезда. Мы живем на новом месте. Я пока ничего еще не делаю, не знаю, что буду делать в дальнейшем, должно быть, опять вышивать. Надеюсь, что мы уже здесь и будем зимовать, так что вы пишите мне. Радость моя! Если тебе некогда очень, то пиши мне по выходным дням, все-таки выйдет пять писем в месяц, а до сих пор я получала их не чаще. О том, как я живу на новом месте, напишу в следующем письме, когда жизнь уже наладится и я уже буду работать. Я рада, что у вас отремонтирована комната, будет чисто и приятно зимой. Хвалю и тебя, и Мусеньку за полученные «отл». Дорогое дитя мое! Я прошу тебя, береги себя и свое здоровье, сейчас уже осень, сырость, будь осторожнее, переходя улицу, вообще береги себя. Пиши мне все о вашей школьной жизни и по мере получения моих писем, отвечай на все заданные вопросы. На каком этаже вы живете? Общая ли у вас квартира? Есть ли у тебя какие-нибудь «закадычные» подруги или ты дружишь только с Мусенькой? Пиши мне, дочурочка, обо всем и всех, мне все интересно, и твои хорошие письма самая большая радость, самое лучшее утешение в моей жизни. Обнимаю и целую тебя, друг мой дорогой, хороший, любимый, горячо и нежно. Твоя мама.

27/IX-1939

Дорогая моя, родная мамуся! Почему ты перестала писать мне? Твое молчание мне совсем непонятно. Здорова ли ты? Напиши мне хотя бы несколько строк, несколько слов. Я вижу, вы себе все-таки не совсем уясняете, что такое для меня ваши письма. Родная! То, что Симочка написала мне о Семушке, взволновало меня, обрадовало, потрясло, мне даже трудно подобрать соответствующее слово, но я надеюсь, ты поймешь меня. Прежде всего, моя благодарность тебе и только тебе. Может быть, и до тебя кто-нибудь пытался узнать о нем, но мне-то об этом не написали. А как я измучилась душой от неизвестности, как исстрадалась от различных тяжелых мыслей и предположений, и, хотя мало радости в самом сообщении, как я воспрянула сейчас духом и уж снова готова жить, страдать, верить и надеяться. Дорогая мамочка! Вашу хорошую посылку я получила. Спасибо. Мне очень понравилось прекрасное варенье, сливочное масло, вообще все очень хорошо. Я писала вам, чтобы вы временно прекратили посылку денег и посылок, так как ожидался наш переезд. Думаю, что здесь и будем зимовать, в крайнем случае, посылка вернется к вам обратно, если мы еще куда-либо поедем. Главное, посылайте их ценными. Пришли мне обувь, если нет бурок, можно прислать кожаные или прюнелевые туфли и ботинки к ним. Лекарств не нужно никаких. Если вы те, которые я просила, еще не послали, то не нужно их и посылать вовсе. Если не можете присылать сливочное масло, тоже не надо. Все прочее, что ты присылаешь достаточно калорийно. Мамочка! Я уже просила вас в прошлом письме к Симочке присылать мне в заказных письмах или посылке старые карточки Симочки, Симочки и Мусеньки, твои, папины, Белочки на общей карточке и еще чьи только хочешь. Самое важное вот что: присылай только в том случае, если есть новые экземпляры карточек, дублеты, у кого-либо из родных, если же карточка единственная, то присылать ее не надо. У меня может легко затеряться. Лучше посылай их в посылке, а не в письме. Напиши мне, как чувствуешь себя после приезда, как понравились девочки, как отдохнула Раюша, понравилась ли она, удалось ли Сюзеньке отдохнуть. Напиши мне про всех родных, все, что считаешь нужным, а мне все интересно. Пишет ли домой Витуся? Мамочка, напиши, лечишься ли ты и когда и как себя чувствуешь? Не болела ли ты за это время, напиши правду. Кто из родных болел и чем? Пиши мне правду, не бойся волновать меня, ведь это же смешно. Я жду от тебя писем, мамочка. Книги, если будете посылать, то можно любые, какие только у вас есть. Мой привет и поцелуи всем. Исааку моя благодарность за его письмо (самое первое). Напишу ему. Крепко целую Раечку и Мусеньку. Напишу тебе подробно, когда моя жизнь здесь совсем уже наладится. Мамочка! Пришли мне бутылочку касторки. Целую и обнимаю тебя, дорогая. Твоя Векка. 27/IX-1939

Симочка писала, что Сюзинька очень хочет поправиться и выпивает по пять яиц в день. Что-то он по-прежнему так плохо выглядит? Удалось ли ему «потолстеть»? Как выглядит сейчас Леля? Целую их. 29/IX-1939 г.

С присылкой полотна и ниток подождите. Пришлите раньше шерстяные старые вещи. Лучше я займусь вязкой. Полотно пришлите, когда я напишу.

Мамочка! Пришли мне очередную посылку в каком-нибудь чемодане старом, а ключ или замок вложи вовнутрь. Мне некуда складывать вещи.

Письмо № 10.

25–28/X- 1939

Дорогая моя, хорошая дочурочка!

Начинаю писать письмо. Я получила за это время твое № 3. Первое и второе я тоже получила, но на них я уже ответила. Спасибо, что ты написала мне подробно о том, как вы одеты к зиме, будь и впредь такой умницей, пиши подробно о вашей жизни. Я очень огорчена тем, что волосы у тебя сильно вылезли и продолжают выпадать. Я бы тебе советовала постричься, будут меньше падать, но если тебе не хочется, то советую втирать касторку в корни волос, хотя бы перед мытьем головы и почаще чесать не густым гребнем (массаж). Мне тоже жаль, что они потемнели, я так любила их цвет, помнишь, как я любовалась ими, когда причесывала тебя и как называла своей «златокудрой Лореляй». Не беда, однако, думаю, что и с темными тебе хорошо, надо только постараться, чтобы они поправились. Здорова ли ты, дитя мое дорогое, не болит ли часто голова? Почему вы освобождены от физкультуры, должно быть причиной слабое сердце? Напиши о вашей школьной жизни, как идет работа в пионеротряде? В одном из своих первых писем ты писала мне, что записалась в библиотеку вашего дома и подписалась на серию исторических романов. Что же из этого вышло? Я получила от бабушки Эти письмо. Она пишет мне, что выслала две посылки, я их пока еще не получила. Я пишу ей письмо, а тебя прошу, когда будешь ей писать, вложи и мое. Ваши две посылки от 30/IX и от 7/X получила. Спасибо, спасибо и спасибо. Симунчик родной! Прошу, пришли мне коробку зубного порошка. Я пасту не люблю, и еще, если у чемодана был ключик, пришлите его, хорошенько завернув, чтобы он не затерялся. Успехом Сюзеньки рада очень. Я работаю, вышиваю, читаю, гуляю мало, погода не совсем хорошая. У нас холодно, несколько раз шел снег. Сегодня с утра дождь и холодный ветер. Что ты читаешь? Не мыслю себе тебя без книги. Что ты проходишь по-немецки и говоришь ли уже немного? Бабушка Этя пишет мне, что послала тебе вещевую посылочку. Что именно? Пиши мне побольше. От вас опять ничего не получаю, а письма сейчас приходят аккуратно. Целую тебя дорогое дитя, солнце мое ясное, нежно, нежно. Твоя мама. Привет всем. Привет добрым друзьям.

Дорогая родная мамочка! Получила два твоих письма, в том числе и еврейское. Получила обе посылки и бандероль. Спасибо. Если ты купила уже валенки, то зачем же еще искать бурки? Ты меня доводишь до отчаяния, родная, у меня ведь только две ноги и куда мне столько обуви? Прошу тебя очень, дорогая, каковы бы они ни были, пришли те, которые ты уже купила, если же ты их еще не купила (быть может, я не так поняла) и достать их не можешь, то не нужно совсем, ведь ты уже прислала мне шерстяные чулки и кожаные туфли, и мне достаточно тепло. Мне, право, совестно, что доставляю тебе столько хлопот, возни и беготни. Я написала новые доверенности, уже на твое имя. Когда они будут заверены, я тебе их пришлю вместе с заявлением. Это сумею сделать к следующей почте. Ты подожди, пока в Харьков не езди. Заявления высылаю. Относительно родных Белочки. Я интересовалась ими только в связи с ней, а не потому, что хотела их сочувствия или еще чего-либо. В этом не нуждаюсь совершенно. Я прекрасно вижу, понимаю и соответствующим образом расцениваю отношение каждого ко мне и к дочурке. Мамочка! У нас некоторые получают уже первые свидания. Я пока получить его не могу. Если это будет возможно, я вышлю тебе пропуск, до получения пропуска не езди ни в коем случае. Я несколько обеспокоена тем, что от вас так долго нет писем. Я получила от вас последнее письмо от 5/X. Неужели вы ничего не писали мне с тех пор? Сколько дней пробудет в отъезде Витуся? Что слышно у Исаака? В прошлый раз от Раечки не было приписки, и я очень беспокоюсь. Ты, мамуся дорогая, не грусти, не томи себя страшными мыслями. Береги свое здоровье. Береги и деток, дорогая. Целую тебя много и нежно. Твоя Векка. Горячо целую Раечку и Мусюшку. Сегодня утром было много писем, а мне опять ничего. 25/X-1939 г.

Мой адрес: Мордовская АССР. Поселок Явас, почтовый ящик 241/1Д.

Не знаю, так ли написала тебе обо всем. Напишу в следующий раз подробнее. Сегодня уже 27/X. Мамочка! Бульонные кубики пока не присылай. У меня еще есть.

Сейчас уже вечер 28/X. Привет тебе, дорогая девочка.

Стихи 5/XI-38 (подаренные Вере)

Тебе я, Вера, посвящаю

Стихи… (Ты скажешь: «Боже мой!»)

И быть здоровой тебе желаю,

По возвращении домой.

И пусть любовь с надеждой, верой

Поют в душе согласный хор,

И сердце бьется равномерно,

Как мощный аэромотор.

Но чтоб здоровою и гордой

Дойти до счастья впереди –

Все пережить нам надо бодро,

В тернистом сумрачном пути.

Есть «Яшу» с «Зоей» научиться,

Без содроганья, и овес,

Чего еще надо добиться,

Вот актуальнейший вопрос!

----…---

Необходим нам воздух свежий,

Как рыбам – вольная вода.

Гуляешь!!! Теплей надев одежды,

И каждый день по 3 часа!

Скорей желаю идти «до дому»

Тебе, в цветущий Харьков свой;

И к Октябрю двадцать второму,

Уж быть с любимою семьей.

Как прежде, преданно трудиться,

Во славу родины своей,

Ты будешь вновь. И пусть не снится

Даже во сне жизнь лагерей!

P.S.

Ах! Позабыла, прошу прощенья!

Договоримся, давай с тобой –

Отныне наше обращенье

На «ты», как «мужа» со своей «женой».

(Подпись – неразборчивая)

Письмо № 18.

14–17/VII-1940 г.

Дорогие мои, любимые! В июне не смогла вам отправить очередное письмо. Это очень обидно, конечно, но что же делать? Хорошо, что пишу вам его теперь, а не в августе. Когда напишу следующее, не знаю. Вы не волнуйтесь, продолжайте мне писать. Я получила все ваши письма и две посылки из Харькова, 11-го получила третью, отправленную из Калинина. Спасибо, родные. Все пришло в целости и сохранности. Кофточки это как раз то, что мне нужно было, и платье чудесно. Оно на мне очень хорошо сидит. Рада я также присылке галош, если случится поехать и не сразу связь с вами будет налажена, ноги у меня будут обуты. Из одежды мне больше ничего не нужно. Если можно достать круглую резинку, пришлите мне полтора метра (широкую). Прошу вас также, пришлите мне писчей бумаги, необязательно почтовой, и флакон дешевого одеколона. Сейчас его выдают. Из первых двух посылок письма мне не выдали, я писала вам, что их нельзя вкладывать в посылки. Как мне было досадно! Я очень прошу Сюзика и Леленьку написать мне еще раз то, что они писали, и прислать по почте. В одном из своих июньских писем Игорь Раков писал матери, что был у вас. Это сын Анны Петровны Раковой, моего лучшего друга и товарища. Она писала Лидии Петровне (тетка, у которой живет Игорь). Я не знаю, звонила ли она вам. Держите с ними связь крепко. Анна Петровна получила свидание с сестрой, недели через три та поедет.

Теперь напишу вам о свидании. Я подаю заявление, прошу пропуск на тебя, мамочка, и на Симушу. Не знаю, получу ли разрешение и как скоро. Если я получу, то пропуск действителен в течение полугода. Но сможет ли Симочка приехать, если к тому времени уже начнутся школьные занятия. Дорога сопряжена с трудностями, не говоря уже о материальных затратах. Я думаю, мамочка, тебе будет трудна поездка. Я, конечно, была бы счастлива повидать тебя, дорогая, и родную свою девочку, поговорить с вами, побыть хотя бы только два часа, но вопрос этот должны решить вы. Напишите мне подробно, что вы думаете по этому поводу. Если я получу разрешение (я не очень уверена), то напишу вам номер пропуска, как только получу эту возможность. К тому времени вы уже должно быть повидаете и Дору Борисовну и Людмилу Петровну.

Письмо начала вчера, писала его ночью, я дежурила по бараку. Было тихо, все спали, легко было собраться с мыслями, я как бы говорила с вами, мои дорогие, хорошие! Как-то живете вы, родные, ненаглядные? Как проводите лето? Думаю о каждой из вас в отдельности и понимаю, как вам всем необходим отдых. Девочкам после учебного года и окончания испытаний надо бы хорошенько отдохнуть. За твое письмо «с философией», Раюша, я очень тебе благодарна, я как-то больше почувствовала тебя настоящую в этом письме, и мамочка порадовала меня, написала своей рукой. У меня все по-прежнему. Работаю на той же работе. Сейчас у нас очень жарко, так что чувствую себя похуже, но все же неплохо. Свое здоровье меня беспокоит гораздо меньше, чем ваше. Пишите о себе подробно, не держите меня, пожалуйста, в неведенье в отношении здоровья каждого из вас. С Дорой Борисовной собираюсь послать свою юбку и две кофточки. Мне эти вещи совершенно не нужны, а вам пригодятся, пожалуйста, Раюша, носи, не проливайте над ними слезы, не храните их. Напишите мне о ходе экзаменов у Лелечки. Хорошо будет, если они приедут к вам на лето. Все вы вместе лучше и веселее проведете время. Я не знаю, останусь ли здесь, быть может, скоро тронемся в путь. Не теряйте связь с Игорем, от него скорее сможете узнать, здесь ли мы еще. Всем родным привет и поцелуи. Горячий привет друзьям. Все ли у них в порядке? От моих приятельниц привет. Жду ваших писем с нетерпением. Обнимаю вас нежно, целую крепко, мои дорогие, очень любимые. Ваша Вера.

Напишите все, что вы думаете о свидании, если я его получу, то только на 3–4 часа. Напишите подробно и толково.

14/VII-1940

Дорогие девочки, любимые мои, ненаглядные! Поздравляю вас с успешным окончанием испытаний, с переходом в следующий класс. Горячо и нежно целую вас, желаю и в будущем успехов в учебе. Крепкого здоровья и счастья. Я очень благодарна вам за хорошие письма. Вы и представить себе не могли, какое это утешение во всех моих горестях и печалях. Из ваших писем я черпаю бодрость и силу, меньше чувствую свою оторванность от вас. Вы напрасно сердитесь на взрослых за то, что они «расписались на три листа». Письмо, как видите, прекрасно дошло. Я получила обе бандероли с «Огоньками». Спасибо. Кроссвордами я по-прежнему очень увлекаюсь. Вы меня спрашивали о книге Рабиндраната Тагора. Я потому не прошу у вас книг, что в случае переезда большинство из них придется оставить, а вы присылаете дорогие издания. Беру книги у товарищей. Недавно читала «Рудин», у нас тоже есть Тургенев. На твой вопрос об «Униженных и оскорбленных», Мусенька, я думаю, что Наташа и Ваня, конечно, встретятся. Хотелось бы написать об этом побольше, так же как и о «Войне и мире», но мне не хватило бы и трех страниц. Как хотелось бы поговорить с вами о книгах, чувствую, что вы их любите, так же как и я. Пишите мне и впредь о том, что читаете. Я уже счет потеряла, какие же оперы и балеты вы слышали и видели. Если не лень, напишите – мне, конечно, очень интересно. Какая опера у каждой из вас любимая? Девоньки! Мне очень хотелось бы вышить вам что-нибудь, платья или кофточки, но мне не на чем. Если бы вы прислали (маркизет, тонкое льняное полотно или шелковое полотно), я бы вышила, получится неплохо. Я знаю, вам бы понравилось. Я уже просила вас об этом в одном из своих писем, но вы даже не ответили. Что вы думаете по этому поводу? Как у вас идет дело по ботанике? Какие же цветы вы будете собирать для вашей коллекции? Что вам пишет Исаак? Что слышно у него? Я давно ничего не получала от него. Буду вам посылать маленькими суммами деньги. Это будет весточкой от меня, а деньги буду посылать вам на книги. Отдыхайте, родные, читайте и меня не забывайте. Не увлекайтесь плаванием. Все-таки я за вас побаиваюсь. Одна надежда на Раечку, а вы, думаю, большим благоразумием не отличаетесь. Симуточка, дорогая дочурочка! Не хочешь ли ты прислать мне какое-нибудь свое стихотворение? Ты понимаешь, как мне интересно, но я все не решалась попросить тебя об этом. Буду ждать посылку с нетерпением. Я очень прошу тебя, друг мой, напиши бабушке Эте и тете Марусе, что письмо их я получила. Напиши им в следующем письме. Пусть пишут мне, меня очень трогает внимание каждого, пусть напишут, как живут и как здоровье. Ты спрашиваешь меня о ягодах. Родненькая! Может быть их и много, я этого не знаю, так как не только не ем их, но даже не вижу. Почему вы не выходите во двор, хотя там приятно и зелено. Боюсь, что вы мало бываете на воздухе. Как проводите время? Я думаю, что когда Раечка получит отпуск, она сумеет чаще писать, а на тебя, Симушенька, мне жаловаться не приходится. Ты, голубчик мой дорогой, за последнее время пишешь мне часто, ты, Мусенька, реже, но все же ты молодец, право, а бабушка и Раечка постыдно отстают от вас. Учитывая у вас — отсутствие свободного времени, заботы по дому, печали и огорчения, все же прошу их писать чаще, а вас следить, чтобы это ими выполнялось.

До свидания, дорогие мои, любимые девочки. Сегодня уже 16-ое. Если получу еще письмо, допишу. Обнимаю вас нежно, целую крепко.

Ваша мама Веся.

16/VII-1940г.

Дорогая дочурочка, любимый друг мой! Сердце меня не обмануло. Вчера вечером получила твое письмо от 7/VII. Спасибо, родная! Мне очень досадно, что Лелечка так плохо выглядит. Я даже уже не могу себе представить, как выглядит каждый из вас. Как много времени прошло! Вчера у нас было много писем. Я теперь надеюсь, что скоро, быть может, получите известие или письмо от Белочки. Если это будет лично от нее, дадите мне телеграмму. Пишите мне, голубчик, моя хорошая. Целую много, много. Твоя мама.

17/VII-1940.

Письмо 7/III- 1941 г.

Дорогие мои, родные, нежно любимые! Получила все ваши письма. Для меня это такая большая радость видеть почерк каждой из вас. Вот от тебя, Мусюшка, долго ничего не было, и я очень беспокоилась, пока не получила письмо, думала, что ты больна. Может быть, это так и было? Последнее письмо было от тебя, дочурочка, от 23/II. Большие карточки, бабушкину и ваши маленькие получила. Спасибо большое. Вы на всех мне очень нравитесь, если будут еще новые, присылай, пожалуйста. Радость моя девочка, ясное мое солнышко! Скоро день твоего рождения. Поздравляю тебя, мысленно обнимаю и целую. Будь счастлива, моя ненаглядная! Скоро напишу каждой из вас. Что слышно у всех родных? Я давно ничего не получала из Харькова, говорю о письмах. Посылки получаю часто, чаще даже, чем нужно. Меня мучит, что они отрывают из нужного, необходимого себе и высылают столько мне. От Мити получила посылку в первых числах января и вторую вчера. Спасибо! Я очень прошу вас, мои хорошие, обо мне не беспокоиться. Я здорова, сыта, одета, обута и всегда бодра духом. Живу в большой дружбе с Нюрочкой, она заботится обо мне, как родная. Новые лекарства я еще не принимала, скоро начну и приму те, которые прислали раньше, а затем уже вторую партию. Думаю, что больше и посылать не следует. Лучшее лекарство для меня это ваши письма. Зачем вы прислали мне одеяло, ведь я не просила, но как бы то ни было, я благодарна вам за ваши заботы. Вы делаете все возможное, чтобы сохранить мою жизнь и здоровье. Обнимаю и целую вас всех, мои любимые! Привет и поцелуи родным и друзьям. Вера.17/III-1941.

Письмо № 15.

13–14/III-1940 г.

Дорогая моя, родная, ненаглядная доченька. Получила все твои письма новой нумерации, начиная с № 1 и кончая 7. Очень тебе благодарна, моя умница, за то, что ты в этом месяце была так щедра, меня ты так этим радуешь, твои нежные слова согревают сердце, облегчают и красят мою жизнь. Сегодня, моя любимая, уже 13-е марта, послезавтра день твоего рождения. Я писала тебе уже в прошлом письме, послала тебе пятьдесят рублей ко дню рождения. Еще раз поздравляю тебя, друг мой родной, желаю счастья и здоровья. Мысленно крепко обнимаю тебя, целую много, крепко, нежно, так же как и люблю тебя, моя ясная, моя светлая радость. Ты мне напиши непременно и как можно подробнее, как пройдет день твоего рождения.

Я очень довольна тем, что вы часто бываете в театре, читаете интересные книги, мне очень хочется, чтобы жизнь ваша, дорогие деточки, текла как можно веселее, интереснее и радостнее. Радуют меня также твои успехи в учебе, радуют меня очень, непонятно только, почему ты побаиваешься будущих испытаний. Я надеюсь, что все у тебя сойдет отлично, оснований к беспокойству нет никаких. Меня больше беспокоит твое здоровье. Ты болеешь все-таки, реже, чем раньше, но все же часто. Если тебя смотрит врач, то что он говорит о твоем сердце, вообще о состоянии твоего здоровья? Напиши мне об этом откровенно. Твоими письмами я очень довольна. Все подробности вашей жизни, даже самые незначительные, меня очень интересуют, важны для меня, переносят меня ближе к вам. Я очень много думаю о тебе, о всех вас. Сейчас сижу и пишу тебе. Рядом со мной мои приятельницы. Они тоже пишут своим дочкам, просят передать тебе привет. Они знают тебя по моим рассказам, так же как и я знакома по рассказам и фотокарточкам с их детками. Мама Юрочки и Лиды Хромченко теперь не со мною. Зоя Константиновна в Темлаге, но на другом пункте, а Лидина мама, вместе со многими другими моими приятельницами уехала далеко на север. Я чувствую себя хорошо, работаю, читаю. Рада тому, что уже март, хотя еще холодно, метели, снег, но днем уже чувствуется дыхание весны.

Дочурочка родненькая! Если случится, что от меня долго не будет писем, не беспокойся. Могут ведь быть переезды, когда я лишена буду возможности написать. Жди терпеливо весточки, сама не грусти и бабусеньке не давай грустить и тосковать. Что пишут Сюзинька, Леля, Исаак? Что у них слышно? Что вообще слышно у родных? Я ни от кого из них писем за это время не получила. Напиши мне, пожалуйста, какие мои письма не дошли к вам. Родным от меня привет. Пиши мне, голубчик мой, дитя мое дорогое. Обнимаю и целую тебя нежно, нежно. Твоя мама. 13/III–1940 г.

Дорогая Мусенька! Роман Дюма «Граф Монте-Кристо» я читала. Книга эта, действительно, очень интересна и увлекательна. Хотя ты и очень занята, но все же прошу тебя, девочка моя, пиши мне. Не беспокойся о посланных деньгах. В этом месяце, если получу разрешение, пошлю тоже деньги бабушке, а там сделаю перерыв. Они мне пока не нужны совершенно, мне их не на что тратить. Когда получите возможность послать посылку, пришлите мне флакон одеколона цветочного, недорогого. Пиши мне о ваших школьных делах, о прочитанных книгах, обо всем и всех. Целую тебя нежно. Твоя Века.

Дорогие мои родные, горячо любимые! За это время получила от вас шесть писем и посылку из Сталина. Надо сказать, я была очень удивлена. Я знала, что вам послать нельзя, но думала, что получу ее из Харькова и меньше всего ждала от Мити. Как бы то ни было, спасибо большое. Басни Лафонтена я получила. Вчера я получила также заказную бандероль: поэмы Лермонтова, два «Огонька» и «Крокодил». Спасибо, спасибо, родные. Очень тронута вашим вниманием. Как ты еще помнишь, Раечка, мои вкусы, моих любимых поэтов? Я очень ценю это, моя хорошая. До сих пор у нас были сильные морозы, но теперь потеплело. Валенки посылать мне уже не нужно. Теперь они мне могут понадобиться только к будущей зиме, а об этом сейчас еще рано думать.

Я здорова, по-прежнему работаю на вышивальном производстве. Тяжко, дорогая мамуся, что тебе приношу столько горя и страданий. Я, конечно, хорошо понимаю твою тоску, но не знаю, чем могу тебя утешить, успокоить. Об одном прошу тебя, родимая, ты обо мне не грусти, что бы ни случилось. Я не знаю, что ждет еще меня в будущем, близится весна, возможны переезды, возможно, не смогу написать так скоро, не тоскуй и не беспокойся. Если и хлопоты твои не увенчаются успехом, не падай духом, дорогая. Меня больше всего волнует твое отношение к этому, мне страшны твои страдания и, хотя нет в этом моей вины, но как мне больно и горько, что я так омрачила твою старость, родная мамочка! Если тебя может это успокоить, знай, что я здорова, бодра, что у меня есть друзья, которые относятся ко мне хорошо и бережно, как могут относиться друг к другу только близкие люди. Мне кажется, мамочка, что ты чувствуешь себя не совсем хорошо. Я прошу тебя, пиши мне откровенно о твоем здоровье и самочувствии. Если тебе трудно писать самой, пусть об этом напишет Раечка, главное не старайтесь скрывать от меня ничего, гораздо легче знать всю правду, чем предполагать худшее. Как только потеплеет и ты почувствуешь себя лучше, напиши мне побольше. Вас удивляют мои жалобы на то, что вы мне редко пишете. В этом месяце у меня не было оснований жаловаться, так как вы мне писали часто, вернее не вы все, а Симуша. Во всяком случае, достоверно то, что все письма, которые написаны, пусть с запозданием, но приходят. Ваши нумерованные письма я получила все до одного. Мои к вам, очевидно, тоже доходят все. Пропало только восьмое!? Это письмо было моим ответом на полученное от вас известие о Белочке. Я тогда много перестрадала и передумала и в нем писала о своих чувствах и мыслях, писала совершенно откровенно. Я думаю, что ехать в Харьков с доверенностями ни к чему, да и твое здоровье и погоды не позволяют это сделать.

Пишите, дорогие, так часто, как только разрешают ваши силы и свободное время. Как только получите возможность прислать фотокарточки, сделайте это. Я подала заявление с просьбой разрешить мне отправить деньги. Не знаю, какую сумму разрешат. Они предназначаются тебе, мамочка. Пишите, еще раз прошу вас. Обнимаю вас, целую родные, любимые. Ваша Вера. Добрым, хорошим друзьям мой привет.13/III–1940 г.

Сегодня 14/III. Сейчас отдаю письмо. Еще раз обнимаю, целую от всей своей любящей души.

Письмо. 2/IV-1941 г.

Радость моя ясная, любимая, дорогая дочурочка! Вчера получила твое письмо от 17/III. как и всегда обрадовалась ему очень. Если бы ты знала, как радостна для меня каждая весточка о вас и как мне нехорошо, когда я в беспокойстве и предполагаю, и рисую себе всякие ужасы. Я знаю, что ты всегда так аккуратна и вдруг от тебя такое долгое время не было писем, я была убеждена, что ты больна, вообрази, моя девочка, как я волновалась! В день твоего рождения мои приятельницы испекли мне пирог. Мы вместе пили чай, меня поздравляли. Я крепилась, конечно, но на душе у меня было очень тревожно и тяжело. Я только 17-го получила твою первую открытку. Почему ты мне ничего не написала, остались ли следы на лице? Как ты чувствуешь себя теперь? Если судить по маленькой карточке, ты очень похудела, а сейчас наверно еще больше? Какие у вас отметки за четверть? Что вы подумали относительно дачи? Приезжал ли Митя? Что слышно у всех родных? Я получила на днях письмо из Киева, от бабушки. Отдельно ей не пишу, так как лишена этой возможности. Когда будешь ей писать, напиши от меня привет. Подарки, полученные тобой в день рождения, мне очень нравятся, в том числе и мой! Хорошо, что у вас есть бинокли, ведь вы же такие театралки! Что вы теперь читаете? Напиши. Я за последнее время много читала. Прочла также «Три мушкетера» и «Агасфер», первые два тома, третьего и четвертого у нас нет. Очень увлекательные книги. Читала ли ты «Агасфер»? Автор — Эжен Сю. Я думаю, тебе очень понравилось бы.

Получила вчера твое письмо от 20/III, дорогая моя девочка! Я очень благодарна тебе за твою аккуратность в этом отношении. Твои письма лучшее для меня утешение, радость моей жизни, лучшее мое лекарство, много лучше всех пилюлек и бутылочек. Я очень рада, что вы будете слушать оперу «Царская невеста». Я знаю, что ты ее любишь. Я помню, с каким напряженным вниманием ты слушала ее передачу по радио, как взволновала тебя судьба Марфы, и мне, чтобы успокоить тебя, пришлось даже выдумать, что Марфу в конце концов вылечили! Тебе тогда было лет семь. Помнишь, дочурочка, на свидании ты мне говорила, что у тебя сохранилась карточка, где мы сняты группой. У вас два экземпляра. Ты обещала мне прислать ее, но до сих пор я ее не получила. Если у тебя есть какие-нибудь вторые экземпляры фотокарточек, где ты маленькая вместе с Мусенькой, ты с Белочкой, пришли мне их, на обратной стороне напиши адрес, как ты сделала это на маленьких снимках.

Тепло ли у вас? У нас сегодня настоящая февральская погода. Снегу намело очень много. Ветер завывает, и лес стоит пасмурный и темный. Вчера рано утром было 27⁰ холода, но несколько дней тому назад солнышко пригревало совсем по-весеннему. Думаю и у вас, было так, ведь мы близко. Так жду тепла, весны, дорогая дочурочка. Зима надоела очень. Береги себя, голубчик, не простудились и не застуди лицо, я думаю, бабушка права. Как вы приготовлены к лету, есть ли обувь, платья, в достаточном ли количестве? Борода Сюзиньки меня не очень волнует, если ему нравится — очень хорошо. Нравится и Лели — тем лучше. Он мне как-то уже давно писал, что у него много седых волос, видимо он и в самом деле постарел и борода тут ни при чем. Годы идут, и никто из нас не молодеет, это только вы растете и цветете, но на то и возраст вам таков. Дитятко родное! Так никто из родных мне не пишет, кроме тебя, напиши мне, когда будешь свободна, обо всех родных, о бабушке, Милюке и Мусеньке. Пиши и о себе все, все ведь дорого и интересно — и школьные новости, и дела домашние, и твои думы и переживания. Если ты о них хочешь и можешь писать. Мне бы так хотелось, чтобы ты чувствовала, хотя бы немного, как я люблю тебя, как мне хочется быть тебе близкой, видеть твой рост, твое движение вперед. Пиши мне, дочка моя бесценная, хотя до сих пор у меня не было повода и основания жаловаться на тебя и упрекать в том, что ты меня забываешь. Ты молчишь только тогда, когда больна. Я думаю, что это происходит из-за физической невозможности писать в таком состоянии, а не из боязни волновать меня, потому что ведь я беспокоюсь не меньше и всегда предполагаю самое страшное заболевание. Посылки я получила от Мити и Лелечки. Я уже просила и сейчас еще раз прошу не посылать мне очень часто. Тогда, когда посылает Митя, не посылает Леле. Это будет им передышка, почему бы ни списаться об этом. От Мити получила посылку, в которой было между прочими продуктами два десятка яиц, они дошли в целости, а Лелечка вместе с яйцами прислала десяток картофелин и 13 яиц вытекли. Картошка, морковь и яйца в одном ящике мешают друг другу или надо их упаковать иначе (в отдельную коробку) или может быть лучше вовсе их не посылать (яйца). Питаюсь я хорошо, одета и обута тоже неплохо. Получила из Харькова одеяло. Хотя я не просила о присылке и не знаю, чем она вызвана, благодарю. Получаю, что оно еще сослужит мне службу верную. Относительно одеяла. Я живу на старом месте, но письмо адресуются теперь так: почтовое отделение Явас МАССР. Почт. ящик 241/4. Мне письма, которые ты посылала на старый адрес, я тоже получила, ты не беспокойся. Мите (брату Якова) спасибо за память, привет ему от меня. Видите ли когда-нибудь Игоря или Лидию Петровну? Как идут учеба у Леленьки? Я вообще о них ничего не знаю. Благодари ее от моего имени за заботы и внимание ко мне. Она ведь занята и по дому, и учебой, у нее тоже лишнего времени не очень много. Я ее мало знаю, но у нее должно быть хорошее сердце.

С Милюкой вышло недоразумение. В своем последнем письме она мне писала, что «не понимает, о каких это «старых претензиях» идет речь. Очевидно, всему виной мой неразборчивый почерк; ты, очевидно, не могла разобрать мои каракули, т. к. никаких «претензий» я к тебе не имею и ни о каких твоих «претензиях» ко мне я не писала. «Пишу выдержку из ее старого письма. “Во-первых, у меня еще к тебе есть старая претензия — мне было очень больно твое обращение ко мне в последнем письме, где ты просишь, чтобы я, несмотря на занятость, помогла маме и Симочке съездить к тебе”. Как бы разучилась разбирать ее почерк». В самом деле, не стоило бы об этом писать, но меня мучила все время мысль, что могла она подумать обо мне, моя родная Милючинька! К сожалению, мы так редко пишем друг другу, что, действительно, можно забыть то, о чем сама писала. Я буду просить свидания с ней и с тобой, не знаю, получу ли разрешение, но надеюсь, конечно. Вместе с нею и с бабушкой не выйдет. Относительно свидания с Мусенькой, узнайте у Лидии Петровны. Как здоровье бабушки, почему она ничего не пишет?

Девочка моя дорогая, хорошая! Я очень прошу тебя беречь свое здоровье, особенно весной, ведь и ты переболела воспалением легких. Как это и было в прошлом году, но все же надо быть осторожной, и теперь я все еще не начинала свои новые лекарства, так как принимаю те, которые мне здесь прописывают врачи, а ведь путать нельзя, ты так мне писала. Как только перестану принимать эти, возьмусь за присланные, буду принимать, а потом напишу о том, какое они на меня оказывают действие. Здоровье мое все так же. Духом я бодра всегда, ведь мне, моя голубка, что это правда, хотя я и тоскую, и грущу обо всех таких близких моему сердцу и таких далеких. Да и как может быть иначе, но бодрости не теряю ни при каких обстоятельствах. Мечтаю теперь о встрече с тобою на свидании. На днях было свидание у Веры Семеновны с мамой и с сыном. И на днях будет свидание у Нюточки (я так зову ее).

Читаю теперь «Ледяной дом» Лажечникова. Читала ли ты? Он издан в серии «Исторические романы» Ты мне как-то писала, что вы подписались на эту серию, но не писала, что вами уже получено и что прочитано. Любишь ли ты исторические романы? Я очень любила и сейчас люблю. Напиши мне, что вы прошли по литературе и что сейчас проходите, на какие темы пишите сочинения? Любишь ли писать их?

Раечка спрашивала меня, хотела ли бы я получить «Кола Брюньона» Ромена Роллана. Я очень люблю эту книгу, если можно пришлите. Есть издание «Роман-газета» недорогое, выходит отдельными выпусками. Когда будешь на почте (специально ходить для отправки бандеролей не нужно) пришли мне, что у вас есть из этих выпусков или что-нибудь другое уже прочитанное вами. Есть отдельные маленькие книжечки Некрасова. Если можно будет достать «Рыцарь на час», пришлите с очередной бандеролью «Огонек». Я вовсе не задумываюсь над тем, что я буду делать с книгами в случае переезда. Возить с собой я их, конечно, не собираюсь, у нас тут есть своя библиотечка, и книги можно сдавать туда. Я просто не хочу вас затруднять поисками любимых мною произведений и не хочу, чтобы вы тратились на дорогие издания.

Девочка, у меня еще такая просьба. Если это возможно, я прошу прислать мне ситцевую или сатиновую косынку. Если нет косынки, просто кусок такой материи (не светлый). Вы мне уже раз присылали, но шелковые. Шелк выгорел на солнце и посекся от стирки. Из одежды мне ничего больше не нужно, у меня есть абсолютно все.

Непременно напиши, как понравилась вам диванная подушка? Вышиваете ли вы что-нибудь и что именно? Получили ли красную, вязаную кофточку и носишь ли ты ее? Я прошу тебя, носи ее, пусть это будет моим подарком тебе. Напиши об этом, я ведь до сих пор не знаю, хотя и спрашивала уже об этом. Сегодня уже 2 апреля. Я все надеялась, что получу еще письмо от тебя, ждала с нетерпением, но его нет. Все ли в порядке? Меня опять начинает грызть беспокойство. Моя родная. Здорова ли ты? Не болен ли кто дома. Зима в этом году упорная, холодная, долго ли простудиться? Сегодня сдаю уже свое письмо и теперь напишу только в июле. От тебя жду частых писем, но если ты писать часто не сможешь, прошу тебя, предупреди меня заранее. Я еще раз прошу, не посылать мне слишком часто посылки, это меня тоже волнует, мучит меня, ведь я знаю, что вам это не так легко дается. Лучше питать вас деток, чтобы вы были крепкими и здоровыми. Как хорошо, как важно, как необходимо быть здоровым! Это старая истина, конечно, но мне хочется напомнить ее всем вам. Итак, условились, не отрывайте, не лишайте себя необходимого вам и сохраните тем мой душевный покой.

Ну вот, доченька моя любимая, как будто обо всем написала, моя жизнь ведь очень однообразна. Если тебя что-либо интересует, о чем не писала, задавай мне вопросы, в следующий раз напишу.

Всем родным от меня поцелуи. Бабушку, Раюшу и Мусеньку целую крепко, крепко. Добрым друзьям привет. Тебя, мою ненаглядную, жму к сердцу и целую так горячо и нежно, как люблю. Твоя мама. 02/IV–1941 г.

Письмо 18/I-1942г.

Здравствуй девочка моя ненаглядная, дорогая, любимая доченька! За это время получила от тебя три открытки, последняя – от 18 ноября, получила и телеграмму, подтверждающую получения моего письма. Как я рада, родная, что письмо мое дошло к вам и вы знаете, что я здорова и на прежнем месте. Солнышко, напиши мне подробно, что слышно у братьев, где они сейчас, где их семье, где Вовик, где Рика? В одном из своих открыток, ты пишешь «живем все вместе», а я не поняла, кого же ты имеешь в виду. Разъясни, пожалуйста, и вообще не бойся повторений, ведь письма могут затеряться в пути. О всяких изменениях в вашей жизни сообщай мне и еще, моя радость, просьба, пиши мне правду и только правду обо всех и о себе. Так изныла душа по близким и любимым, так страшна неизвестность, дитя мое, доченька бесценная, будь и впредь такой же внимательной, не забывай свою маму, моя родненькая!

Обо мне не надо беспокоиться, я сыта, тепло одета, работаю. Живем мы вместе с Нюточкой, дорогим моим товарищем, она для меня родной и близкий человек. Она работает на швейном производстве, а я вяжу варежки. Бабушку и Раечку поздравляю с днем рождения, желаю им здоровья, бодрости и сил, тоскую о них, помню и люблю как прежде, горячо и нежно. Берегите друг друга, берегите свое здоровье. Как ваши школьные дела, как питаетесь, кто занимается хозяйством, много ли работает Раечка. По существу говоря, я о вашей жизни ничего не знаю, ты, видимо, считаешь, что это мелочи, которые не могут меня интересовать. Глупенькая моя, хорошая! Ты, конечно, ошибаешься. Пиши мне на старый адрес, если не будешь получать от меня ответных писем, продолжай все- таки писать. Недавно у одной из наших было свидание с зятем (муж сестры). Он военный, проезжал мимо, попросил разрешения повидать свою родственницу, и ему это удалось без особого труда. Можешь себе представить, какое это для нее важное событие, да и для нас. Доченька моя, родненькая, моя ласточка, крепко, крепко любимая, целую и обнимаю тебя нежно, нежно и много тебя, бабушку, Раю и Мусеньку. Пишите мне. Твоя мама.

19/I-1942

Доченька родненькая! Только что получила твое и Мусенькино письмо от 3/XII. Конечно, очень обеспокоена твоим гриппом. Очень прошу тебя, береги себя, не простудись, после гриппа могут быть осложнения. Радует меня то, что вы по-прежнему отличницы учебы, а работы по дому у вас, видимо, теперь немало. Я от тебя не получала письма с описанием того, как вы подготовились к зиме, так что Мусенькино очень кстати. Есть ли у вас книги для чтения, записаны ли вы в какую-нибудь библиотеку, или времени так мало, что и читать некогда? Тепло ли у вас в комнате, какая топка, обеспечены ли вы дровами? Ответь мне на все заданные вопросы. Симушенька! С этого надо было начинать письмо. Но это не столь важно, поздравляю вас всех с новым годом, желаю и себе, и вам всем только здоровья и сил, а там будет и бодрость и вера в лучшее будущее. Еще обнимаю и целую, крепко, крепко, как люблю. Твоя мама.

Дорогая, родная моя Мусенька! Как ты порадовала меня своим письмом, девочка моя. Рада тому, что вы тепло одеты. Почему вам заказали новые пальто, вы выросли из старых или вам их просто нельзя было взять с собой? Как бы то ни было, хорошо, что они есть у вас. Тепло ли у вас в комнате, кто готовит обед, как здоровье бабушки? Почему ты так долго мне не писала? Неужели ты так была занята все время, что не находилось совершенно возможности урвать полчасика и написать? С кем ты занимаешься французским языком и успеваешь ли? Напиши, как живет и работает Милюка? Раз уж ты написала мне, то пиши мне и впредь, думаю, ты моя хорошая, сама понимаешь и чувствуешь, как дорого мне каждое слово от любимых и близких.

О себе я уже все написала в письме к Симочке. Обо мне не надо ни грустить, ни беспокоиться. Я не хвораю, работаю, немного читаю, не много, потому что мало светлого времени. В бараке у нас тепло, питаюсь я неплохо, одета и обута очень тепло, и так мне жаль вас, дорогие мои девочки, ноженьки ваши, должно быть, все-таки мерзнут в бабушкиных валенках, когда приходится долго простаивать. Пишите мне, не забывайте. Обнимаю и целую тебя много, крепко, нежно, родненькая девочка. Твоя Веся.