О Новочеркасском событии молчат. А молчание есть один из видов лжи. Я была совсем молоденькой девчонкой, студенткой политехнического института. После третьего курса тяжелое материальное положение заставило меня перейти на вечерний факультет и поступить на работу на Электровозостроительный завод. Отдел кадров направил меня в механический цех. Меня поразили громадные масштабы самого завода и нашего цеха, в котором были и токарный участок, фрезерный, строгальный и еще два. Завод числился в флагманах индустрии. В то время железная дорога осуществляла переход с паровой тяги на электрическую, и с дирекции завода требовали план любой ценой. Если говорить газетным языком тех лет, мы находились на переднем крае трудового фронта.
Меня назначили нормировщиком к токарям. Станки были новые, в основном Московского завода «Красный пролетарий», ДИП-300, ДИП-500 и другие. ДИП расшифровалось как «догоним и перегоним» Соединенные Штаты Америки. Производительность труда постоянно росла. Применялись новые резцы с победитовой напайкой, для стали Т15К6, для чугуна ВК8. Скорость резания возрастала. Применялись различные приспособления для увеличения выпуска деталей. Я говорю об этом, может, слишком подробно, но это очень важно.
В предыдущие годы в конце марта или начале апреля по радио передавали о снижении цен на продукты питания, об этом много говорили, люди ждали этого сообщения и радовались. Но в то же время постоянно снижали нормы выработки. Если раньше токарная обработка храповика стоила три рубля пятьдесят копеек, то после пересмотра норм - два рубля восемьдесят копеек. И так каждая операция, каждая деталь.
Получалось что-то вроде ломоносовского закона сохранения вещества, если в одном месте прибудет, то в другом месте убудет. Я видела, чтобы получить среднюю зарплату 1200-1500 рублей, рабочий за восемь часов ни на минуту не мог разогнуть спину. Но мало того, руки у него должны работать, как у хорошего жонглера.
Я видела, что через проходную, после окончания смены, выходил рабочий человек, словно выжатый лимон. А ведь многим из них было за пятьдесят.
После очередной резки расценок, видимо, комиссия потеряла чувство меры или их поджимал фонд заработной платы, но недовольство рабочих вылилось в стихийный митинг.
Я должна сказать о том времени. Эта была хрущевская оттепель, когда был осужден культ Сталина, широко применялась амнистия и лагеря начали пустеть. В книжных магазинах можно было купить Солженицына «Один день Ивана Денисовича» или мемуары американского генерала Риджуэя.
Часто ходили мы на художественные выставки, особенно мне запомнилась картина пражского художника-абстракциониста Эмиля Бачека «Знаменательный час», то есть на смену тотального социалистического реализма пришла разносторонняя человеческая культура.
Мы почувствовали свободу, перестали шептаться и начали громко говорить. Нам казалось, что сталинский террор больше никогда не вернется в нашу страну.
И мы, поддавшись этому чувству, вышли на улицу и пошли к горкому партии, чтобы сказать, что нельзя нас превращать в бессловесных роботов. Мы люди, а не станки по выточке деталей. Собралась огромная толпа, мы шли с надеждой, что нас поймут. Откуда-то взялась милиция, очень много милиции, потом солдаты и, наконец, танки. Они шли прямо на людей. Мы бросились врассыпную, кто куда. Но нас ловила милиция, как чабаны отлавливают овец, бросали в машины и развозили по своим отделениям.
На следствии мне предъявили обвинение в подрыве устоев советской власти. После следствия меня перевели в Ростов-на-Дону и осудили по статье 58, п. 10, ч. 1 Уголовного кодекса. Суд был при закрытых дверях, и приговорили меня к трем с половиной годам тюремного заключения. Но вскоре тюрьму заменили высылкой в Мариинский зерносовхоз Кемеровской области, где я и отбывала трудовую повинность более двух лет, затем меня перевели на пересыльный пункт «Тайшет», мы занимались переработкой продуктов животноводства.
Я писала, обращалась в вышестоящие организации о незаконном аресте и осуждении, и, наконец, было получено извещение о моем досрочном освобождении. Я этот день запомнила на всю жизнь, 6 февраля 1961 года, и я вернулась в родной свой город Пятигорск.
Работать я устроилась на завод «Пятигорсксельмаш» в инкубаторный цех, затем перешла в юридический отдел, где и проработала до самой пенсии, до 1992 года.