Предисловие

Крестьянские мемуары довольно редкое явление в отечественной литературе. Весьма редка публикация их писем, дневников, воспоминаний. И связано это, по моему глубокому убеждению, не с безграмотностью русского дореволюционного крестьянства, а с тем, что, во-первых, народоведы, исследуя традиционную культуру, писали о крестьянине, не предоставляя слово ему самому, а во-вторых, и это самое важное, крестьяне писали, в отличие от других слоев населения, не для публикации, не для чтения праздной публикой, а для самих себя, для фиксации и передачи опыта своим потомкам. Рукописи крестьян хранились в семьях, информация о них никому не разглашалась. В редких случаях крестьянские дневники, записи, воспоминания оказывались в музейных хранилищах, но время для их публикации только еще наступает.

Воспоминания и дневник моего отца Ивана Михайловича Решетникова - семейная реликвия.

Отец начал писать воспоминания с середины 1980-х гг. Приезжая домой на каникулы или в отпуск, я все время расспрашивал отца о жизни нашей семьи. Почувствовав мой интерес к прошлому, он и решил написать воспоминания, которые потом перешли в дневниковые записи.

Удивителен крестьянский характер, характер русского мужика-труженика. Наша семья была сослана в Нарымский край. Я вырос в семье спецпереселенца, в рабочем поселке Могочино Томской области, на реке Оби. Притеснения со стороны местных властей были постоянны. Но в детстве я этого не чувствовал, не ощущал. В нашей семье никогда не было об этом разговоров. К власти отец относился как к данности, никогда не высказывая никаких возмущений. Свои беды и невзгоды он объяснял как неизбежность судьбы и переносил, преодолевал их стоически. Он не следовал покорно уготованной

судьбе. Судьбу, или как он сам говорил, ступень человека, каждый должен решать сам. А решение это заключалось в постоянном труде. Труд - главное в человеческой жизни. Будешь работать - будешь сыт, не раз говорил отец. По его убеждению, только лодыри и лентяи, позарившись на чужой достаток, разорили трудолюбивое крестьянство в 1930-е гг. Он же, будучи ссыльным и долгое время находившимся под надзором комендатуры, не только вырастил детей и дал им дорогу в жизнь (нас, детей, выживших в семье выросло четверо), но и сам добился многого. Достаточно сказать, что сразу после Великой Отечественной войны он был отмечен правительственной наградой - медалью «За трудовую доблесть», а потом постоянно награждался всеми юбилейными медалями. Не всякий ссыльнопоселенец мог так противостоять своей судьбе. Именно отцу, его трудолюбию, обязан и я, став профессором и кандидатом исторических наук. Не сломался и мой старший брат Василий, когда в числе лучших спортсменов - студентов Кемеровского индустриального техникума его направили в Москву для учебы в Институт физкультуры, а его выдворили из столицы как сына врага народа. Он все же стал горным мастером и вырастил семерых детей. Старшая сестра Александра стала учительницей. В нашей семье ее звали Шурой, она воспитала двух дочерей и сына. Второй брат, Виктор, стал строителем. У него трое детей. Я был в семье младшим. Мои дети - Ольга и Татьяна, внуки - Алексей, Анна и Ольга.

В трудолюбии отцу было не отказать. Прожив до 92 лет, он не знал, что такое праздный отдых. За свою жизнь он овладел многими профессиями - крестьянскими и рабочими специальностями. Это одна его черта, присущая вообще русскому мужику, - умение делать все своими руками. А вторая

- его смекалка и любознательность. Крестьянским пареньком он довольно быстро овладевает сельскохозяйственными машинами и легко управляет ими. В ссылке, устроившись на лесопильный завод рабочим, вскоре становится машинистом паровой машины. Это, кстати, спасло его от неоправданных репрессий второй половины 1930-х гг., когда весной с открытием навигации на Оби, к нам в поселок приходил паузок (небольшая крытая баржа), в который собирали по ночам мужиков по приготовленным заранее доносным спискам. Отца дважды «забирали в паузок» и каждый раз заводское начальство до отхода паузка успевало его возвращать, так как некому было

давать заводской гудок, извещающий о начале рабочей смены (машинистов было наперечет - по два человека на двух паровых машинах).

До глубокой старости отец любил читать книги - больше всего любил историко-бытовые романы («Угрюм-река», «Амур-батюшка», «В лесах», «На горах», «Хан Батый», «Степан Разин»). Постоянно читал и газеты, а наиболее важные, на его взгляд, новости зачитывал вслух, когда семья оставалась за столом после ужина. Отец был грамотным человеком, хотя не смог окончить и трех классов приходской школы. Недостаток начального образования отчетливо виден в его рукописи. Но, вместе с тем, многие слова и выражения, которые он употребляет в своих воспоминаниях - признак достаточно глубоко развитой личности.

Отец был человеком добрым и отзывчивым. Я не помню, чтобы он повышал голос на нас, если мы что-либо набедокурили. С мамой они жили мирно и дружно. А соседи уважительно называли его Иваном Михайловичем. Да и в редких застольях, когда собиралось все «кумпанство» нашей улицы, проявлял себя человеком веселым, «компанейским». Кроме больших праздников, отец не пил, да и во время «гулянок» на праздниках я не видел его пьяным никогда. Не курил он и табак. Табачком больше баловались мы, ребятишки; старшие мои браться так и стали заядлыми курильщиками, а я курить бросил после службы в армии.

Никогда отец не ругался и не употреблял матерных слов. В сердцах он употреблял выражения: «Пошел к чомору», «Ишь ты, чомор какой» или «Язви тя в душу». Да и вообще я не помню, чтобы на нашей улице кто-либо из мужиков ругался непотребными словами. У женщин же самым презрительным в адрес сквернословящих мужчин было слово: «матершинник».

В нашей семье к старшим, в первую очередь, к отцу и матери, было принято обращаться на «Вы». Только став взрослым и хлебнув городской культуры, я потом стал обращаться к родителям на «ты». Детей своих отец и мать никогда не называли Васькой, Витькой, Колькой, а всегда ласково Вася, Витя, Коля или позднее уважительно: Василий, Виктор, Николай. Особое почтение оказывалось в семье грамотному человеку. Свою сестру Шуру я называл в детстве Александрой Ивановной не потому, что она была старше меня на 15 лет, а потому, что она работала учительницей. Отец же, когда я уже стал взрослым, защитил диссертацию и был профессором в

университете, нет-нет да и называл меня на «Вы» или Николаем Ивановичем. Крестьянское воспитание, уважительные семейные отношения не выветрились за долгие годы ссылки и порой жестких отношений между заводскими рабочими. Уважение и доброту мы воспринимали от родителей как необходимость человеческих взаимоотношений. Отцовская заповедь: будь добрым и трудом добивайся своей цели -помогала нам определить свой жизненный путь и добиться успехов.

Семья наша не была религиозной, но в доме в красном углу стояла бабушкина икона, которая потом стояла и в алма-атинском доме, куда отец с матерью перебрались в 1958 г. Мы не были набожными, садясь за стол не крестились, но уважали и принимали все православные праздники. В Могочино изначально церкви не было. Церковь была только в районном центре - Молчанове, да и та была закрытой.

Описывая свою жизнь, отец не допускает какого-либо злобствования в адрес тех, кто его притеснял. Он пишет просто, без эмоций, не посылая никаких проклятий и не восторгаясь ничем. Как было, так и было. О переживаниях, горечи и обидах можно только догадываться. А восторг? Восторгаться-то особенно было и нечем. Разве что небольшими событиями, поразившими его впечатление. Например, после того, как он с мамой, будучи в гостях у нас в Москве, посетил Останкинскую башню, долго потом рассказывал родным и соседям в Алма-Ате об этом незабываемом зрелище. Люди внизу, под Останкинской башней, казались муравьями, а машины - спичечными коробочками.

Побывал он на свадьбах почти у всех внуков и правнуков, непременно там танцевал и радовался тому, что его «снимают в кино» (на видеокамеру). Но в воспоминаниях этого ничего нет. Как нет и высказывания чувств, когда умирали близкие. Хотя он глубоко переживал, но переживания оставлял внутри себя.

В 1980-е гг. отец побывал у себя на родине, в селе Овчинникове Алтайского края. Заходил в дом, в котором родился и вырос. Но хозяйке дома даже не сказал, что это его дом, что здесь прошло его детство, юность, возмужание. И вообще никогда, ни к кому никаких претензий не предъявлял и никакого возмещения за понесенные утраты, никакой реабилитации не требовал. Он умер в 1996 г.. Преобразования последних лет воспринимал скептически: как пресловутую перестройку, так и торжествующую лжедемократию.

Готовя к публикации записи отца, я старался сохранить его текст. И вовсе не для того, чтобы показать его безграмотность, а для того, чтобы сохранить образ мысли почти безграмотного человека, который в течение нескольких лет вел записи воспоминаний, плавно перешедшие в дневниковые. И еще одно обстоятельство. Записи эти показывают глубокую мужицкую память. Отец хорошо помнил события, даты, имена, родственные связи. Мы с ним составили родословную нашей семьи. В генеалогическую таблицу, восходящую к началу XIX в., вошло более 360 человек. Все имена и родственные связи восстановлены только по памяти. Мало того, составили мы родословную и по линии мамы. Он и родственников своей жены знал очень хорошо - и не только близких, но и дальних. Со многими родственниками у нас в семье поддерживались тесные взаимоотношения. Живущие близко всегда собирались вместе на семейные или всеобщие праздники. Дальние родственники нередко навещали нас в Алма-Ате, да и сам отец нередко ездил в гости. А на похороны собирались многие. Уходящий в мир иной родственник собирал воедино всех живущих и тем объединял семью, укреплял их родственные отношения. Родственников в такой печальный момент собиралось много, в доме все не помещались, столы накрывали на улице и обедом кормили в несколько очередей.

Светлая память об отце и понимание важности описываемых им событий побудили меня опубликовать его записи. Пусть воспоминания сибирского крестьянина и рабочего встанут в один ряд с дневниками тотемского крестьянина А. А. Замараева¹ из нынешней Вологодской области, пежемского крестьянина И. Г. Глотова² из Архангельской области, усть-куломского крестьянина И. С. Рассыхаева³ из нынешней республики Коми и других.

ВОСПОМИНАНИЕ

Ступень человека и рода

Это я, Иван Михайлович, внук деда Ивана Григорьевича.

Воспоминание, рассказы моей бабушки Домны Фокеевны, своему внуку Ване.

Род наш из Вятки. Мой прадед, Григорий Решетников, еще при своей жизни крепостного права жил. А дедушка Иван Григорьевич уже вольным крестьянином. Но так как в Вятской губернии Нолинского уезда, а деревню не помню, земли было мало, мужики уходили в разные места на заработки. И вятские люди были мастеровыя. Дедушка И. Г. пошел служить в армию солдатом. Еще был холостым. Служил лет семь. Раньше служили подолгу, (позднейшее дополнение над строкой: Иван Григорьевич служил в армии 9 лет. Ушел холостым в 22 года). Когда отслужил, вернулся домой. Ему около тридцати лет было. Женился на девушке Домне Фокеевне. Она была младше дедушки на 13 лет. Вот и начали жить. Земли имели очень мало - полоска в ширину бороны. Сеяли в основном рожь. Но даже не хватало своего хлеба до нового урожая.

Дедушка И. Г. имел мастерство. Портной. Шил шубы и польта (пальто - Н. Р.). А когда семья стала пополняться, жизнь пошла тяжелее.

И тогда мужики пошли ходоками искать место о переезде. Собрались несколько мужиков. Родственники и хорошо знакомые, и дедушка И. Г. И отправились в Сибирь, Томскую губернию, Барнаульский уезд, Косихинскую волость, деревня Овчинникове, после стало село. В Томске была контора переселения по Сибири, там предлагали место, давали адреса. Посмотрели. Места понравились. Земли много. Ещенеделеная была. Коренных сибиряков было мало. Вот тут давай проситься у старожилов мужиков о том, что[бы] нас прибывших

приписали в деревню. Рассказали, какие мастера. Дедушка И. Г. портной. Князев Андрей сапожник. Алексей Григорьевич печник. Остальные плотники, столяра. Угостили знатных стариков, старосту, поставили четверть водки. Староста собрал сход. Объеснил (так в тексте - Н. Р.) своему народу о том, что к нам вот люди пришли из России, просят нас принять их к себе в деревню. Люди эти мастеровые, а нам это нужно. Проголосовали о принятье и приписке. Деревня была свободная, со своим самоуправлением. Находилась на тракте Барнаул - Бийск.

Вернулись ходоки домой и давай собираться в путь-дорогу в Сибирь на своих лошадях. Поехали летом. Вот только не помню, как сначала ехали, каким путем. Бабушка говорила, что в Барнаул приехали по Оби реке пароходом, а из Барнаула на своих лошадях 50 верст до Овчинникове. И поселились. Приехало 4 семьи Решетниковых: Алексей Григорьевич, Дмитрий Григорьевич, Матвей Григорьевич, Иван Григорьевич и еще Князев Андрей. Купили 3 усадьбы рядом и строили сами (кроме Алексея).

Дедушка купил домик на 2 комнаты. Привезли с собой дочь Степаниду и сына М. И., Мишу (моего дедушку - Н. Р.), ему было 2 года, дочь старше и еще двух девочек сирот родственников Устинью и Машу. И всех воспитали. Девок выдали замуж по другим деревням: Степанида в Заимку, Устинья - в Байново, Маша - в Кондышино. Когда приехали в Овчинниково, примерно в 1870 г., стали обживать новое место. Немного сеяли хлеб, заводили скот. До 1904 г. построили новый дом на этом же месте прямо в улицу. Строили отец с дедушкой.

Земля в Сибири была неделеная. Ее занимали столько, сколько у кого хватало силы бежать: бежал-бежал, упал, руку протянул и до куда рукой дотянулся - вся земля твоя. Но дедушка занял земли немного.

Дедушка был портным, шил одежду деревенским жителям, шубы, пальто, крестьянством занимался только для семьи, на продажу ничего не сеял. Дедушка был немного грамотный, а сын его М. И. почему-то не учился в школе. А школу снимали у мужиков, избы, вот там и учили. Когда мой отец Михаил Иванович вырос до 18 лет, его женили. На девушке (тоесь моя мама) из соседней деревни Песьянка Марфа Васильевна Скрябина 19 лет. Ее отец Василий Скрябин тоже из Вятки. Даже

я И. М. помню дедушку Василья. У мамы было два брата Афонасий В., Ефим В. Афонасий был на двух войнах, Японской и Германской, пришел весь израненый. Ефим на службе не был. Его тесть держал лавку. Ефим был взят в их дом в зятевья, его женой стала Алена.

По рассказу бабушки отец мой взялся за крестьянство. Пахал. Сеял хлеб. Дедушка продолжал шить, а отец вел все три доли (дед, отец и внук) (то есть три земельных надела - Н.Р.), корчевали березник. А зимой ямшичали, соберутся человек шесть мужиков запрегут по пять лошадей в сани, а сани сам отец поделал, поедут в Барнаул к купцу берут товары и везут в Бийск здают тоже купцу, а купцы между собой договариваются. Купец напишет бумагу такой-то товар и сколько, здатут и никто друг друга не обманывал получали деньги за перевоз все было по чесности. Ездили даже до Томска, Новониколаевска (Новосибирска - Я.Р.). Зимой пускали на ночлег ямщиков, продавали им овес, сено. Возили шерсть, мясо, спирт в бочках.

По селу проходила река Бобровка, через которую строили железнодорожный мост на четырех быках.

Пошла семья на прибыль. Родятся дети. Первая Настасия родилась, так по подсчетам в 1894 г., потом Пелагея 1896 г. Церкви в деревне еще не было. Возили крестить в Косиху волость (район). Потом родилась Матрена, Маня. Я Иван М. родился в 1904 г.¹. Уже церковь была построена. И школа тоже большая построена. Мы уже в школе учились за исключением первых двух сестер. Дедушка Иван Григорьевич и мой отец построили новый дом, на той же усадьбе, в котором я родился (четыре комнаты сени и кладовая). А старый домик продали на слом, так как хозяйство пошло. Купили машину косить траву и жать хлеб, называлась косилка с конными граблями. Потом веелку. Купили вместе мой отец М. И. с шурином Ефимом Васильевичем, мамин брат, молотилку на конной тяге 8 лошадей, впрегали и молотили хлеб. Через год отец откупил вторую половину машины, а дядя Ефим купил сибе новую молотилку такую же. Дядя Ефим имел кузницу сам в ней работал.

А вот мои сестры Настасия и Полагея когда выходили в замуж, я не помню. Дедушка И. Г. еще был жив, а когда помер в 1910 г., то помню, как он лежал в гробу в горнице (по нонешнему

зале). Помню как стояло ведро, это болезнь (водянка) время было летом хоронили с выносом так называлось с попом и певчими. Похоронили дедушку в церковной ограде у церкви так дедушка был божественный и церкви дал приклад тоесь внес деньги и просил похоронить прихожан. Просьба была выполнена.

У нас в семье было 14 детей. Анастасия Михайловна (Торова), Пелагея Михайловна (Шишкина, потом Конькова, Больных, Доровских), Матрена Михайловна (Белкина) дожила до 1959 г, Мария умерла в 10 лет, Иван Михайлович родился в 1904 г., еще Мария (Маня), родилась в 1914 г., Гаврил (Ганя) родился в 1918 г. (Остальных семерых братьев и сестер отец не называет, вероятно, они умерли в младенчестве, и он их не запомнил, а может быть, членами семьи считались дети от приемных теток Устинъи и Марии - Н.Р.).

По рассказу моего отца, как только подрастали мои сестры уже в 8 лет были помощниками. Весной во время посевной, запрягает отец лошадей 3 шт. в бороны а одну лошадь оседлает и садит свою дочь в седло, раскажет, как надо ездить по паханой земле, которую он отец засеет в ручную, и забаранивать, чтобы было все ровно. Вот дальше в сенокос тоже верхом ездили возили, копны сена в один стог метали. А когда хлеб жали тоже также, когда косилкой с приводом запрегали три лошади две рядом одна гусем, тоесь впереди, на ней верхом садили маленьких, а второй уже на машине в беседке взрослый управлял и третий управлял граблями. На полок привода набирал большую горсть скошеного хлеба и отпускал на землю, а следом убирали вязали снопы и ставили в кучи (суслоны). Когда этот хлеб подсохнит, тогда собирали эти снопы и клали на одном месте, называлось гумешко, в скирды и дальше, устанавливали машину и молотили и веяли и увозили зерно домой. Солому сметывли в зароды (стога). Где-то примерно отец М. И. в 1912 году купил сноповезалку. Эта машина косила и сама вязала снопы шпагатом. Запрегали 5 лошадей три в первый ряд 2 впереди. На передних подросток верхом, а тройкой взрослый человек. Машинист на верху машины в беседке управлял механизмом. Следом убирали готовые снопы ставили в кучи. Вот и мне пришлось работать сначала с подроском, а потом и взрослым. Эту машину отец купил в Барнауле, привез.

Все части были в ящиках. Приехал мастер и собрал части. Получилась машина. Помню, это было летом перед уборкой. Собрал мастер и давай проверять. Дома у нас ограда была большая. Запрегли лошадей, поехали вдоль усадьбы, на платформу кидали солому, она по брезентовым полотнам передавалась в механизм, там связывалась в сноп и выкидывалась. Все мастер проверил, расказал все как обращаться с машиной и уехал.

Точно не помню в каком году был передел земли, можит в 1905 г. потому что нам нарезали земли на три души мужской. Дедушка отец и я. Земли много было. В двух местах пашня и покос. На одной делянке отец корчевал березник. По целине сеяли лен, потом пшеницу, овес, горох, конопле, картошку, даже огурцы. Сеяли на пашне, и так эту пашню держали до 1923 г. В 1923 г. был передел, так как село стало уже большое, нам земли дали уже на половину меньше так что хлеба стали сеять меньше.

В 1911 г. стали строить железную дорогу Барнаул - Бийск. Дорога прошла около нашего села, а станция железной дороги оказалась 7 километров от села, но назвали ст. Овчинникове так и существует. Стал поселок строиться. По воскресеньям были базары. Из деревень везли продавать все, что мужик приготовлял на базар.

У нас, когда строилась дорога, на квартире жил инженер Цветков, сначала один потом к нему приехала жена, один мальчик и одна девочка. Главным инженером был Саблинский. Я с мальчиком играл и бывало подрались уж не помню из чего, девочка любила в печке окапывать глину и ела. Тогда моя мама посоветовала намешать глину и настряпать маленькие калачики (крендели). Намыли глины наделали калачики и в русской печке испекли вот она их тогда грызла.

Ж. дорога у нас проходила через речку (Бобровка) вот там строился мост на трех столбах. Между столбов протекает река. Во втором проеме дорога проезжать на лошадях также пешим. Так вот помню я возил этого инженера туда на работу где строился мост. Отец запрягёт лошадь в (ходок) легкая тележка с кузовом сядиш на биседку а инжинер в кузов. Утром увезу а вечером еду за ним везу домой. Не знаю сколько платили за квартиру и за провоз. А главный инженер жил по соседству у Игнатия Шадрина. У того инжинера был кобель вроде

комнатный но большой. Однажды он меня укусил за руку там в ограде играли ребетишки и побежали к воротам а я только подошел и эта собака бежала вместе с ребятами и что с ней случилось укусить меня. Домой прибежал плачу и кровь немного была. Перевезали все обошлось хорошо. Скоро зажило. Вечером пришол хозяин этой собаки. Помню полтиник дал серебреный николаевской. Вот так закончилось.

Когда я возил на работу своего инженера, запомнилась там та работа. Сначала выкопали котлованы, потом забивали вплотную сваи, заливали щебенкой, мешали с цементом как сплошную подушку а потом клали камни большого размера выкладывали столбы (быки) до самого верху. Снизу были шире, кверху на конус уже сужали а там железные перекрытия и рельсы. Когда мост был готов тогда наш инженер уехал а главный жил до тех пор как пустили поезд. В 1914 г. пошли поезда и началась война с Германией.

Когда закончилось строительство, крестьяне пошли смотреть на поезд. Приближались опасливо. Стали щупать руками шпалы, рельсы. Всем было любопытно, удивительно. Когда поезд стал подходить, машинист пустил пар и дал гудок. Все в испуге рванули в разные стороны. Одна старуха в очках ухватилась за столб, очки на солнце блестят, собачонка рядом тявкает. Машинист и рабочие все смеялись. Лошади тоже боялись поезда.

В Барнауле был сильный пожар - загорел спиртзавод - любители выпить многие згорели там.

Сестра Настасия выходила в замуж за Димитрия Торова тоже вятской. Но свадьбу я не помню. Полагея вышла за Димитрия Шишкина тоже приезжий я не помню. Матрена вышла за Федора Белкина тоже из приезжих.

Я помню как была свадьба. Я был в повозниках. Это я уже управлял лошадью которая была запрежена в полусанки. Ездили в церковь где венчали. Всех лошадей было 5ть. Там 1 дружки, кресный жениха и кресная невесты, кресный, кресна и остальные назывались повозники. После как в церкви повенчали приехали к жениху и пошла гулянка. Помню мне подали стакан домашнего пива, и помню как меня кто-то взял на руки и унес в постель пьяного.

Белкины жили рядом с нами по соседству. 1913 г. свадьба. 1914 году Федора призвали в армию и тут война так и не вернулся. Родилась у них дочь Настасия - 1915 г., а 1989 г. уже бабушка много внучат. Торов и Шишкин тоже воевали.

Еще моя сестра Маня. Она померла еще когда училась в школе. Я уже по счету родился пятым, 1904 г. Наверно отец и мать были в восторге, ведь работник свой будет в доме.

Отец Михаил Иванович служил в армии. Взят в 1916 г. в ополчение. В Томске призывали, там обучали. Потом отправили в Смоленск, Вязьму, строительный батальон.

Учился я в школе плохо. Сходишь в школу, сумку бросишь а сам за санки и кататься. В доме не было у нас грамотных. Подсказать некто ни чего не мог. Ну конечно это моя лень, по две зимы сидел в первом и втором классе. Перешел в 3-й класс а тут отца призвали на войну, так я 1916 г. школу бросил, наняли сибе одного парня в работники. Вот мы с ним зимой возили корм сено солому домой с пашни своему скоту. Пришла весна стали сеять, мама сама сеяла семена пшеницу овес, я боронил а парень звали его Мартын он пахал, я пахать еще не мог. Отец служил в труд армии, в Смоленске Вязме. Расказывал что работали грущиками грузили и разгружали вагоны. 1917 году отец вернулся домой и стали жить дальше. Я уже больше в школу не ходил. Стал помогать отцу по дому всю крестьянскую работу уже выполнял.

А когда дедушка приехали, то в деревне еще ни у кого не было машин. Хлеб молотили (цепами) молотилами. Это деревянное приспособление одна большая палка к ней на коженом ремне была соединена маленькая палка, в руках человека она делала удары по снопам и зерно выбивалось. И еще снопы укладывали кругом и по этим снопам лошадьми ездили. Вот так и обмолачивали. Отец мой расказывал, когда еще не было машин не успевали убрать весь хлеб, осенью оставалось на зиму. Тогда укладывали снопы в скирды на пашне, а зимой возили домой, были так называли гумно. Это крытое помещение. В нем была изба, вроде бани, поделаные в ней стелажи. Вот на них-то ставили снопы, а печь поттапляли², значит сушили снопы, а затем их молотили, или лошадьми топтали.

Много молодых еще холостых не вернулись с войны. Вернулись раненые. Я помню двое мужиков пришли с одной

ногой. И молодые и пожилые со всякими раненьями. И несколько пришли целыми.

Когда война с Германией закончилась, сделался переворот. В Сибирь пришол через год. Сначала в России, а в Сибири еще существовала белая армия. Колчак. А в России уже Красная армия правила. А у нас в Сибири белая армия. Тоже ее стали преследовать партизаны. Было это зимой. В наше село заехали белые, полк. Ночевали. Утром мужиков в подводы запрегли парами лошадей и повезли эту армию по направлению на Вийск, до села Петровка. Вот у нас в селе никого не убили, а в Петровке убили трех мужиков и еще одну женщину, так как у нее было два сына партизана, а эта женщина жила у свещеника в

работницах. Но а свещеника уже не было, он успел уже мехать в город, так она жила в том доме, где жил свещеник. Дом казенный, тут же площадь и стояла церковь. Вот эту женщину вывели два солдата под руки на площадь, прям (то есть против - Н.Р.) церкви остановили, а сзади третий давай стрелять в нее. С третьего выстрела она упала. Это я видел своими глазами. Я был извощиком в подводах. Торов Павел, Князев Василий и меня отец отправил с ними. Мы вот на трех подводах везли начальство, командиры, офицеры. Вот когда все это убийство закончили, была команда отправитса на станцию Большая речка. А где стояли мы с лошадьми наготове в доме, там жил псаломшик, это церковный служитель. Он с семьей вместе с офицерами поехал. Хорошо помню нас троих посадили за стол кушать. Начальство было все пьяные, а Князеву В., Торову П. даже не дали водки по стопке. Вот один офицер говорит нам, чечас (сейчас - Н. Р.) вы нас повезете на станцию. Но вы старики, когда приедете домой, не куйте себе пики. И поехали и довезли до станции Большая речка и нас отпустили. Сколько нас было всех и мы все вернулись домой. А эта армия наверно хотела поехать поездом до Бийска, а там в Китай. Но там было уже много партизан, и они опять на билизовали³ мужиков с тех мест и обратно ехали через наше село ночью по направлению на Новосибирск на восток. Но где-то их уже стретила красная армия. Я точно не могу тут помнить. Наверное это 1918 г. Но это зима была. Белой армии уже у нас не было. Приехал отряд партизан. Человек 300. Все они были на лошадях верхом. Как заехали в село первым делом в церковь. Приказали срезать

каланчу. Собрались мужики. Сняли колокола спустили на землю колокол срезали. Партизаны на лошадях въежали в внутрь церкви, забирали что им нравилось. Ризы, это свещенник надевал во время службы. Был у нас магазин сельпо. Партизаны все из него растощили, весь товар. Но в это время ни кого из мужиков не убили. А когда они заехали в наше село было время половина дня. К.нам их заехало человек 18. А тогда в этот день резали своих свиней. Отец пригласил мастера по обработке Ивана Новоселова. Вот уже заканчивали мы работы, 2 тушки уже висели готовые. И вот эти гости. Ну хозяин давай свежинку нам готовь. У нас был двух ведерный чигун⁴. Мама затопила печь, отец (тятя) так мы раньше звали, нарубил мяса, наварили накормили. И эти хамы давай у нас все вещи, которые полутче забрали. А у нас на квартире жила женщина учительница, одинокая. Она за два дня до партизан уехала в Барнаул и больше она к нам не появлялась, а вещи ее все забрали, даже ложки вилки в общим все. В общим по всей деревне у всех жителей и уехали. А в соседней деревне Полковниково и станции Овчинникове была спышка⁵, Белая армия и партизаны. Из нашего села были убиты, тоесь наши деревенские четыре человека. Привезли их с поля боя поделали гроба и похоронили на кладбище как братскую могилу. Тогда уже была власть советов. До прихода Красной армии, приехал какой-то отряд человек 20 партизан и ночью собрали 18 человек. Были мужики свещеник одна женщина (и счетовод кредитного товарищества молодой парень). Собрали их ночью в сельсовет. Сказали что повезли вас в район на суд, одевайтесь потеплее. И вот выехали за село всех раздели донага и порубили шашками и сбросили в яр, вещи все забрали и уехали. Конечно и были наши деревенские указывали и собщали. А утром прибыла Красная армия. Похоронили их всех там же выкопали общию могилу всех из яра подняли, родные одели и всех сложили без гробов в общую могилу. Потом уже через несколько годов поставили ограду.

В эту зиму из бора везли дрова на станцию Овчинникове. Были мужики ближних деревень и наши обложены налогом, назывался гуж-труд. А вот нас два дома. Наш дом и соседа Белова. Наложили, так я и Ефим Белов, мы с ним, у каждого по две лошади, в санях мы как ямшики, а остальные ребята и девки

и молодые солдатки все мы были мобилизованы. Утром выежаем из села своего до станции Овчинникове 7 килом. Попровляли дорогу так по этой дороге везли из бора дрова государственные. И вот утром мы поехали и ничего не заметили что в яру люди зарубленые были все молодые да подроски. А когда возвращались со станции, это было уже время вторая половина дня, когда стали подъежать увидели много людей и солдат, в это время были похороны. Вот так закончилось. В то время никто не разбирался, кого за что убивали. Это был переворот государства. Установилась советская власть. Все пошло своим чередом.

1920 год была так называемая разверстка. У мужиков весь хлеб собирали в один амбар. Помню, как в наш, у нас в амбар свозили пшеницу заполнили полон. Поставили охрану из солдат Красной армии. А потом увезли весь хлеб на станцию, а там в город, в вагонах.

1919 год я болел сыпным тифом, был в тяжелом состоянии лежал в горнице в кровати. Когда я был в жару без памети, расказывали мои родные, я соскочил с кровати и бежать. Меня поймал солдат и унес в постель. И вот тот солдат заболел. Его увезли в Барнаул. Тогда у нас в селе стоял небольшой отряд солдат Красной армии.

1920 г. разверстка. Выгребли все, сеять нечего. На мужиков наложен трудгуж - налог по вывозке дров. Молодеж мобилизовали на ремонт дороги. Зимой железную дорогу заметало, чистили от снега. Платили деньгами. Особенно заметало на выемках, местные огребали лопатами.

После 1920 года пришол 1921 год, а сеять хлеба не было. Тут у нас организовалась артель семей 18 дворов. Были у всех лошади, молотилок 2 штуки, жаток 2 и косилок 3 штуки. В Барнауле была контора. Артель называлась Продпуть, это от железной дороги. И вот нашлись грамотные люди, у нас в селе жил Садырин, бывший капитан парохода. Вышел на пенсию и переехал в наше село жить. А второй Владимир Мамин, сын нашего попа. Вот эти двое мужиков обои грамотные и повели артельные дела, Землю общество выделило от грани следующей деревни. Получили семена в Барнауле, посеели пшеницы, овес, на пашне поставили кульстан две избы и ригу. Вот там летом на поле работали, все рабочие руки от 8 лет до стариков и там же

спали, а огород был в селе. Садили капусту. Морковь в поле. Получали паек, мука, крупа, сахар. На станцию приходил поезд и один вагон отцепляли который привозил продукты. Мы ездили получали себе продукты. Когда все это выростили начали здавать эту вырощеную продукцию. Капусты здали погрузили целый товарный вагон как по заданию. Остальную делили в артели по рабочим единицам. Также и пшеницу и морковь сдавали, остатки тоже делили. Убрали урожай, здали государству сколько было положено, остальное поделили хлеб, овощи по рабочим рукам. Получали паек муку, крупу, сахар. Когда это кончилось к зиме почему-то артель анулировалась. Стали жить всяк по себе. Помню родилась морковь каратель очень хорошая так что здали целый вагон и себе набрали. А после уборки из села нашего жители приходили на поля и еще перекапывали еще много набирали моркови. Год был голодный. А нас в артели было 18 семей. Люди были всякие, крестьяне зажиточные и середняки и бедняки и никто не упрекал друг друга. У нас были свои машины у нас молотилка и сноповязалка, а у Аплеухина молотилка и жатка. Молотилкой я уже в 16 лет работал самостоятельно.

Пришол 1922 год. Меня женили. Мне тогда исполнилось 18 лет. Взяли Ксению Васильевну, так что хозяйство поднималось, рабочие руки были нужны. Свадьба была зимой. Подошла весна, сеять почти ничего не было. Так кое чего посеели, особенно просо, где-то отец купил, и посеели лен, конопле, картошку, вобще все овощи. И так жизнь продолжалась. Начали сеять хлеб и убирать, продавать государству и также излишки на базар.

Как лето кончится, управятся со всеми полевыми работами, отец мой Михаил садитса за стол и всю зиму до весны шьет одежду, польта, шубы, дохи, кто что принесет Обувь рабочую тоже шил, сапоги, абутки. А на меня вся домашняя работа, возить сено, солому для скота с пашни, один на 3-х или 4-х лошадях, или на мельницу. В общим все что требовалось. Вот так жили до 1930 года.

Летом 1922 г. я в июне поступил работать почтальоном, тогда у нас в селе открылось почтовое отделение с телеграфом. В казенном доме, раньше в этом дому жил свещеник, вот, и передали для почты. Начальник почты и он же работал на телеграфе, и тут же жил в этом доме с семьей, 1-я половина дома

для жилья, и вторая для почты. Начальники были присланые из Барнаула. Один поработал около года, уволился, прислали другого. Обои были семейные. А почтальонов нас было два так по двум путям надо было ездить. Первый путь ехать с почты с почтой (здесь и далее подчеркнуто авт. - Н.Р.) на станцию ж. д. Овчинниково 7 километров к поезду, который проходил из Барнаула, до Бийска, и также в обратном направлении. Вот свою почту в почтовом вагоне здаш, и получит из вагона почту адресованую на наше почтовое отделение. Едиш домой. Это каждый день. Ямшик наш сельский Антон Як. Белкин. Второй путь, это почту возили по районам два раза в неделю. Едиш сначала свой район Косиха, что есть здаеш, и что получит, едиш дальше. Ямшики тоже менялись. В Косихе, потом Вер, Камышинке и до Сорокине, это Чумышский район. Растояние от Овчинникове п. о. (почтовое отделение - Н.Р.) до Сорокине, п. о. 70 кил. В Сорокине начлег. Утром обратно этим же путем. Сорокине большое село было, почта тоже, телеграф. Вот мы почтальоны чередовались. Так неделю едиш на станцию к поезду, а на вторую неделю едиш по районам. А 1923 года где-то тоже летом июнь у нас изменение получилось, оставили одного почтальона только ездить к поезду на станцию, а районова перевели в Сококино⁶. Но я туда не дал согласие так как жизнь пошла надо было пахать землю сееть хлеб и я уволился, а второй Тимафей Шадрин он жил бедно так и остался на почте.

В 1923 года у нас был передел земли в мае. По новому плану нам земли досталось уже меньше чем было до этого потому что село стало жителей больше, а земля-то та же столько сколько её было. Уже этим летом освоили новую пашню. Сеяли на новой пашне, со старой пашни перевезли избушку и ригу на новой пашне поставили. Место нам досталось хорошее. Был березник с логом. Огородили этот березник для пасбища лошадей. Распахали целину с гектар посеели просо уродилась очень хорошая. Вот своя крупа просеная и мука. Пекли хлеб. Вот так и жизнь пошла. С каждым годом все стало больше хлеба сеять и стали справлять все что требовалось. Это время было НЕП -Н.Э.П. Свободная крестьянская жизнь, кто сколь держал скота или машин это никого не принуждали. Платили только налог за землю, и страховку за постройку. Продавали государству хлеб, лен, скот, все, что вырашивал мужик без всякого плана, сам

мужик составлял сибе план где что сеять и когда продать. Продавали и на базаре и государству.

А вот еще в царское время когда не было у нас ж. д. почту возили на лошадях из Барнаула до Бийска, был хороший тракт так как каждое село следило за исправностью дороги исправляли, тоесь ремонтировали сами мужики. Наше село стояло на этом тракте. Был у нас построен большой дом его называли етап (этап - Н.Р.). Это казенный дом для ночлега заключеных. Помню летом как-то проходил этап политический заключеныых закованые в цепи с ног до пояса. Головы стриженые под машинку. Вот в этом доме поночуют и утром пошли дальше под охраной. А когда заходят в село тут было разрешено подать, так называлось, милостиню. Выходили жильцы села женщины выносили кто что мог из ясного⁷ и подавали в руки заключеным.

А когда еще у нас не было ж. д., то в селах мужики занимались извозом, тоесь держали специально лишних лошадей легковых. А ехали люди всякого професия командированые и купцы оплата по соглашению, а почта тоже перевозилась также от села до села, наш сосед Белов М. И. вот почту перевозил. Помню почта перевозилась в большой на одну телегу грузили коженые баулы. Наверно перевозились деньги и разные бумаги. Запрегали тройку лошадей с колокольчиками, ямщик сверху и одна подвода, это сопровождающий почтальон с ружьем. По селу ехали галопом. Как выедут за село, так лошадям делали передышку. А встречные кто едит, обязательно почте дают свободный путь. За извоз платило государство, налогов никаких не было. Вот когда я работал уже при сов. власти мы тоже перевозили в коженых баулах деньги и бумаги посылки. И мы тоже подерживали старый порядок. На дуге обязательно 2 колокольчика и путь свободная по селу едиш то с ветерком. Ни помню как раньше и когда сам работал не было ЧЕПЕ всё благополучно проходило.

1923 году у нас с Ксенией родилась первая девочка назвали Анастасия. Но она мало пожила умерла малышкой. 1924 года родилась дочка Шура. В мае месяце мы поехали сажать арбузы, приехали на пашню немного поработали и Ксении стало плохо. Я запрег лошадь в телегу усодил и отправил домой. Вот не помню кто повез или Маня моя сестра, или Степа мальчик. Это

из беженсов⁸ с Белорусии у нас было в селе много это во время войны 1914 года. Вот этот Степа жил у нас. Отец платил деньги Степанову отцу, а он у нас вместе с нами жил и работал как верхом на лошади боронил пашню и вобше. Вот то ли он и повез домой Ксению, почемуто в тот день отец мой оставался дома. Когда зделал свои дела и пошол пешком на пашню и на половине пути встретил и сел на телегу и домой понял в чем дело. Только что въехали во двор Ксения скорее в дом и тут же родилась дочь Щура.

И так далее пошла жизнь. С каждым годом все в хозяйстве улучшалось. Пошли свадьбы по родне, церковь начала службу служить. Новорожденых крестили свадьбы новобрачных венчали, покойных отпевали.

1926 г. у нас родилась девочка, назвали Оля. В 1928 г. померла. 1928 г. родился 7.1. (7 января - Н. Р.) Вася, 1930 дочь Валя, 1936 сын Виктор, 1939 сын Николай. У Ксенина отца и матери было рождено 19 человек, а скормлено 4 сына 6 дочерей. Отец Василий был сибиряк, служил в солдатах холостым, вышел фельдфебелем, служил 5 лет.

А летом 1928 нас окулачили. Наложили на нас бойкот. В магазин нам было запрещено, чтобы купить что-нибудь. И в этом же году опять был передел земли. 1929 году только что управились с пашней где то в сентябре нас начали раскулачивать. Зделали торги продали двор и всю скотину оставляли только одну корову, остальное все растащили развезли. Но пока жили в доме, а что делать оставалось.

Я хотел уехать на заработки Новокузнецк но не успел меня арестовали, и еще Березовскаго Ивана, Звягина В. Коркавина В. и еще двух. Посадили нас в камеру это в доме культуры там где была грамировочная (гримировочная - Н. Р.) за сценой. Дня четыре мы сидели, а 28 октября был суд 1929 г. показательный, из района приехал судья народный и вот в школе собрали людей и нас пригнали посадили на скамью подсудимых. Объявили начало суда кого будут судить. Нас судили четырех, по одной статье 61-я как за невыполнения сдачи хлеба государству а фактически уже хлеба не было все было забрато лентяями. И одного совсем освободили так он был не хозяином дома а как зять того, а одного судили как он кулатское подпевало дали ему 3 месяца принут работ⁹ так как он был партизаном во время

переворота. Осудили меня и Каркавина лишением свободы на полтора года. А Березовскаго Ивана и Звягина Василья, им обоим по 5 лет административной ссылки. И на завтра повезли нас в район Косиха. Выпал первый снег поехали на санях. Привезли в район под конвоем. В районе собирали со всех деревень людей осужденых мужиков. Когда мы тут были, дня четыре, сидели и районый защитник явился говорит давайте буду писать ходотайство о пересуде и правда уже в Барнауле был пересмотр, мне и Каркавину оставили без измененья по полтора года заключения, а Березовскому Звягину изменили, по два года заключения и 3 года вольной ссылки. Судили это без нас мы все уже были в тюрьме Барнауле. Когда в районе нас уже было много и погнали нас всех на станцию ж. д. Овчинниково к поезду а когда был назначен день отправки (из Косихи - Н. Р.) наши жены приехали. У нас еще была одна лошадь и поехали на подводах снег растаял, а у кого не было своих шли пешком. Конвой ехал верхом на лошади вооруженый, но никто не думал о побеге, прибыли на станцию, пришол поезд нас посадили в вагон, который заранее был приготовлен, и тут простились со своими, подсолили (подцепили - Н. Р.) и до Барнаула. В Барнауле на вокзале нас из вагона построили и шагом маршем погнали через весь город в тюрму уже была ночь. А эта тюрма, это был до советской власти маностырь, где жили монахи в помещениях где они жили тут наделали камеры для арестованых. А в самом манастыре был склад, там хранилось овоще хранилище и весь тюремный инвентарь. В подвале была отведена одна камерка, где там по ночам растреливали заключеных и ночью же увозили на захоронения. Там же были еще отдельные мастерские где работали арестанты. Пригнали нас человек 50 в тюрму. Открыли камеру а там полно мужиков. Кричат какого района. Так была камера забита мужиками вплотную двух ярусные нары и на полу и под нарами. Помню один человек так и сидел всю ночь у двери на пороге около параши. Через два дня стали отправлять в этапы. Но нам там долго сидеть не пришлось. Днями нас гоняли на работы по тюрме и ходили за город рубили кустарник для метель, а кто работал в мастерских, столяры, слесари. Люди были всякие мужики, и воришки и тому подобные.

Но вскоре нас мужиков по 61 статье, из тюрмы отправили в село Бобровка это около Барнаула. Там был сосновый бор. В селе нас раставили по три и больше человек по домам хозяев а в бору были лесозаготовки. И вот по три человека трупами выдали топоры пилу и пошли валить лес. Двое резали пилой а третий обрубал сучки и чистил кору. И вот мы там работали, я и один из Косихи мужик Наговицын мы с ним пилили тоесь с корню и на бревна распиливали, а Журавлев он обрубал сучья и чистил кору. И вот Журавлев оказался потом в Могочино столяр. Березовский Каркавин и Звягин они тоже там работали. А лес возили тоже мужики ближлежавших деревень по труд гуш¹⁰. Мы утром торопились, когда мужики едут садились в сани и ехали в лес, а вечером пешком на квартиру инструмент с собой несеш.

В Бобровку приезжала ко мне Ксения. Была в положении. Говорила что живем еще в доме. Месяца 2 мы прорабтали в лесу, а потом нас опять в Барнаул в тюрьму. Я и Каркавин остались в тюрме, а Березовский и Звягин их угнали в этап в Маринискую¹¹ тайгу. И больше я Звягина уже не встретил он там остался навечно, меня из тюрмы и вобще мужиков перевели тут же от этой тюрмы было подсобное хозяйство назывался ос-обоз. Там тоже работали заключеные но без конвоя. Нас две бригады схормировали (сформировали - Н. Р.) и направили нас на лесопильный завод в городе Барнауле. Работали мы 12 часов в сутки. Одну неделю днем вторую в ночное время, воскресение завод не работал.

В декабре 1929 г. всех моих отца, мать, брата Ганю, Маню и Ксению с детьми выгнали из дома. Жили у соседа Попова Левонтия. В конце декабря Ксения находилась в Косихе, это районная больница. Там она родила девочку которую назвали Валя. Я так её не видал, она жила 1,5 месяца. В больницу Ксению возила её сестра Анна которая была за Бугровым Федором замужем. Они жили на поселке Огурцово, у них была лошадь.

В феврале 1930 года мою всю семью выслали, привезли в Барнаул. Там около вокзала был пересыльный пункт, куда и из деревень везли людей. А потом составляли шалон (эшелон - Н. Р.) из товарных вагонов и грузили в вагоны людей и отправляли в Томск. Когда мои все были в Барнауле, мы узнали что наши семьи здесь. Я ходил на вокзал повидался и ушол на свое место,

а некоторые мужики ушли в этот лагерь самовольно. Но когда шалон отправляли то мужиков которые сами пришли и их посадили в отдельный вагон а на станции Тайга вагон отцепили от талона. И вагон следовал в Марининскую тайгу. Там их всех на лесозаготовку. А шалон с семьями в Томск пришол. Там были солдатские казармы. Вот там была комендатура и тут она направляла людей, в Чаинский район и Колпашевский. Моя семья попала в Чаинский район деревня Ново Абрамкино. Деревня не большая, еще при царском времени заселяли эту деревню из России. Вот из Томска на подводах ехали. Одну лошадь в санях на семью. Кое какой багаж оставался в Томске на складах до весны. Когда река освободилась от льда, тогда багаж грузили на баржу и' отправляли из Томска в Чаинский район по реке Чая. Когда груз пришол известили людям, тогда отец мой с Ксенией ходили пешком до Чаштотом рекой ездили. Нашли свои вещи и приехали в Ново Абрамкино. Но много потерялось вещей у некоторых людей. Да и были такие люди забирали вещи чужие¹².

От Томска до Абрамкино 300 километров. Вот так деревня до деревни ехали люди под конвоем, а мороз 40 градусов в то время. Смотрели люди и удивлялись, ничего не понимали. Относились к переселенцам в самом худом виде. Это говорили кулаки. Но 1932 г. дошло и для этого края. Тогда поняли, что такое кулаки, когда их самих стали ссылать. Так вот маленькая дочка Валя чуть больше месяца так она и не смогла до места доехать в дороге померла¹³. Все мои попали на квартиру. Оказались хорошие люди. Сам хозяин лежал больной и сказал моему отцу М. И., управляй хозяйством. У хозяина 3 лошади и коровы были. А туе лошадь, на которой ехали из Томска, комендатура забрала и угнали в тайгу д. Гришкино куда потом людей переселяли на жительство. Когда жили на квартире а у их тоже семья 4 детей. Изба одна, все спали на полу, на печи. Хозяин как больной в углу койка деревяная. Хорошие люди. Весной хозяин помер, так все мои жили до лета.

Я был до 26 марта в Барнауле. Работали мы как заключеные на лесопильном заводе. И вот в эту ночь нас одиночек собрали в этап и погнали на вокзал. Там уже был составлен шалон (эшелон - Н.Р.) с переселенцами и нас по вагонам посадили и поехали до Томска. Вагоны были товарные, но были поставлены

железные печи. А мороз. Тут семейные с детьми и старики. Доехали до Томска. А в Томске поместили в солдатские казармы. Это были старые зданья. Вот с февраля до 26 марта 30 г. было из Барнаула отправлено. Я попал уже в 19 шалон. Какой был счет людей, я не знал, да и кто будет об этом сообщать. В Томске ночевали.

И собрались мужики одиночки и я с ними самый молодой, пошли к коменданту пересыльного пункта, справились, где наши семьи находятся. А были мы из разных районов, а с нашего Косихинского района разных деревень мужики и к ним припарился¹⁴. Комендант дал адреса. Вот там в Чаинском и Колпашевском районах в селе Леботёр есть комендатура, там и узнаете. Вот будем отправлять обоз с семьями и вы следуйте с ними. Нас собралось 9 человек. Мужики пошли на базар в Томске, купили лошадь в упряжке, тоесь в санях, за 45 рублей, вот и поехали из Томска вместе с обозом. На остановках, где приходилось ночевать в какой-нибудь деревне, для лошадей давали сено. Это по приказу комендатуры. Вот так мы и ехали до Леботера. Разошлись по своим адресам. А лошадь решили отдать, кому еще дальше ехать.

Как только заехали в Леботёр, тут встречают женщины сосланые, смотрят нет ли своих, вот и меня встретила женщина Вахонина Авдотья. Она сослана после моих вскоре, вот тут была радость стретится, а мы жили в Овчиниковой по соседству через два дома. Я с мужиками попрощался и пошол с ней на квартиру, где она жила, а муж ее был еще летом 1929 года арестован, находился где-то в заключение и через несколько годов он явился к ней, вобщим был соединен. Я у Вахониной попил чай, поговорили. Она мне говорит - ваши тут недалеко, 7 километров Новоабрамкино, дорога старый тракт. И пошол.

Время было еще 12 половина дня. Захожу в Ново Абрамкино. Из деревни видно, кто идет по дороге. Выбегают также женщины, у ково не было мужиков вместе. Я встретил своих деревенских. Они мне показали, в каком доме наши и быстрым шагом пошол, захожу во ограду, иду мимо окна, а в избе у окна стоял Вася. Увидал меня, кричит папа. Тут все выбежали из избы, слезы, радось, ну вот и встретились, только маленькая Валя не было, ее похоронили в этой деревне. Пришол я 2 апреля 30 года.

Но жить молодым мужикам тут не давали, гнали в тайгу осваивать место жительства. Собрали и пошли где-то по Чае реке. Там уже люди были, жили в палатках. Скипетили чай, подкрепились, и тут мужики собрались в кружок человек 5. И говорят, тут нам делать нечего, пошли обратно. Стемнело, а как пройти в Гришкино комендатуру. А когда шли вперед, то примечали местность и пошли не дорогой, а по тайге болотами, в обход. Перешли реку Чая, а на берегу деревня [Чежинто]. Попросились переночевать. Обсушились, обогрелись. Утром в поход через деревни Короткино, Сергушино, Сугот и Новоабрамкино. В Суготе я встретил Наговицына. Этот мужик со мной был на лесоповале в Бобровке, когда мы были в заключение. Я у его отдохнул, оставил вещи, пошол в Новоабрамкино. Лошадь еще была у отца, на которой они ехали из Томска. Я сел верхом и съездил за вещами. Но жить не было возможности, так что мужики прятались.

Подошол май, река Обь открылась. Пришло распоряжение, потребовалась мужская сила на сплав в Черкесове, это по Чулыму. Объявили, собирайтесь на сплав. Человек 40 собрали и пошли, и я в том числе. Пришли в Коломино на пристань, подошел пароход и мы сели. Ехали до Могочино, из Могочино погрузили в большую лодку и катер потянул на Чулым до Черкесове. Тут несколько человек оставили, посадили их на плоты и они их сплавляли до Могочино. Остальных нас увезли на плодбище, Змеиная грива, там была протока впадала в Чулым.

Грузили шпалы в пучки и сплавляли да еще грузили шпалы на баржу, это было в Игреково. Вот работали, а денег не дают, какие были уже кончаютса. Пошли в здравпункт в Черкесово. А отощали, стали прибаливать, врач дает освобождения от работы. Тут приходит начальник сплава, давай кричать на врача, зачем освобождаеш, ты знаеш, что эти люди кулаки высланые. Наорал и ушол. А тут в Черкесову приплыл из Молчанове пожилой мужик в лодке, что-то привозил. Мои мужики, были мы одного района, они в годах, а я молодой, уговорили молчановского мужика перевезти нас до Молчанове. Уплатили ему по 3 рубля и он нас человек 6 перевез. И опять пешком из Молчанове через Майкове, Нарга, Сарафановка, Леботер и Новоабрамкино пришли. И вот так все кто куда разбрелись.

Но жить-то никак не давали, гнали в тайгу. Немного побыли и тут мы трое, я, Семен Кыкманов и еще один парень, звать забыл, все мы были одного возраста, и договорились о том, что пойдем в Могочино на завод работать. Это был уже июнь месяц 1930 года. Вот договорились в один день вечером пойдем, и пошли из Новоабрамкино, нам нужно только пройти Леботер, чтобы не заметила комендатура, стемнело прошли тихо из Леботера трактом по тайге, шли ночью, но зделали привал, зашли в сторону от дороги, отдохнули, подремали. А ночь короткая и пошли Сарафановка, Нарга и берег Оби. На пристань через реку ходили лодки, перевозили людей. А как только мы прошли Наргу, тут тот парень не пошол с нами. Он пошол дальше, сказал, что пойду в Алтай. Вот и мы с ним распрощались, а я и Семен пошли на Могочино, переехали реку и пошли прямо на завод в распиловочный корпус.

Завод работает, спросили кто тут старший по работе. Нам показали, вон дядя Вася Злобин мастер этой смены. Подошли поздоровались и говорим, на работу к вам можно, он поглядел на нас ребята крепкие. Говорит, что сегодня уже 3 часа дня, моя смена кончается, вы вот ребята завтра утром, как загудит гудок, и приходите и я вас возьму. Тут мы с Семеном говорим, а где можно покушать. Он сказал вот там столовая, а как на счет хлеба. Он долго не думавши дает нам талончики на хлеб по 600 грам, и пошли мы в столовую. Купили там обед и хлеб, пошли, где-то надо ночлег. А на берегу около пристани были табора шпал. Там люди уже устроились, и мы тоже нашли место, ночевали. Было тепло, ночь короткая. Утром на работу, дядя Вася нас устроил.

Меня первый день поставил в машиное отделение подвозить опилок к топке. Кочегары опилок спускали в топки, тогда еще было 2 машины (паровые - Н. Р.), назывались Малиц и Вольф. Вот тут мне показалось все интересно. Крутится, дышет пар, опилок горит в топке. А Семёна поставил где-то около рамы убирать распиленые доски. Смена кончена. И получили на хлеб талон и опять на берег.

Смотрю, идет с работы мой земляк, он меня на один год старше, это Иван Седельников, так что мы жили в одной деревне не далеко друг от друга, когда были ребятами холостыми, дружили. Вот встреча. Разговорились. Он говорит, тут я снял квартиру и показал, хозяин Рындин. И с ним пошол. И так мы в

сенках спали вместе. Поговорили. Я расказал про сибя, он тоже про сибя, как оказались здесь в Могочино, а Семен тоже где-то устроился.

И так мы стали работать 1-е смену в корпусе убирали плахи доски от рамы (пилорамы - Н. Р.). Механизации не было, только по роликам толкали к обрезному станку. Работа тежелая, но дни были теплые и самые длиные. Мы с Семеном оставались на вторую смену, но уже полегче. Убирали опилки от рам. Это заставлял нас талон хлеба 1-е 600, 2-е 600.

А когда меня еще на/родине дома [судили] выежал из района судья. Судили нас 5 человек. Тогда еще Иван Седельников жил дома, но а зимой, как начали высылать людей, он сбежал, в общим, не один, сестра с мужем, они жили в другой деревне Кондышино, от Овчинникове 5 километров, и еще один мужик.

На завод, в том числен я, устроились как вольнонаемные. С меня не спрашивали ни документов. В общим на работе табельщик пройдет, запишит фамилию имя и все. Составят ведомости, получай деньги. Но у меня был только военный билет, а его и не спрашивали. А Иван Седельников работал на выкатке леса бревна из воды лошадями. Стояли два человека в воде, а коногоны верхом на лошади. Был хомут и подстромки с цепью. Этой цепью одевали на конце бревна и пара лошадей вывозила на берег по коткам и таборили¹⁵. И еще было одно приспособление механическое, называли его элеватор, это ходила цепь с тележкой на колесиках, спускалась в воду, а люди стояли на плотиках по два человека и бограми втыкали в концы бревна и по воде подводили на тележки и поднимались на бревнотаску, так называли, и по ей бревна шли в завод. Часть сбрасывалась в табор. Рабочим давали бесплатно водку, кто стоял в воде, а бригады были по 6 человек. На выкотке леса хорошо зарабатывали, до 150 руб.

А я когда работал впервые как сезонный рабочий, был тариф третий разряд, 58 р. Сначала работал в распиловочном цехе, потом на площадке на вагонетки укладывали пиломатерьял, и по рельсам уже коногоны, верхом на лошади отвозили на склад, а там люди укладывали в штабеля или летом на площадку а там грузили на баржи. Все вручную на плечах, а потом уже через несколько годов стали устраивать механизацию. Появились лебедки и конвеиры (конвейеры — Н. Р.) и краны. Стало уже

легче рабочему. А Иван Седельников так и работал на выкотке леса. А мой первый рабочий день 23 июня 1930 г.

Где-то в июле к Седельникову на пароходе приехала его жена Елена и двое детей, сын и дочь еще малые. А когда в реке вошла в свое русло, то остров был сухой¹⁶. Там много жили рабочия, а во время наводнения весной выезжали в поселок. Седельников купил барак на острове, а я написал письмо в Абрамкино, приехали ко мне Ксения и сестра Маня, Ксению на работу приняли, а Маню нет, так как ей было только 15 лет. Маню отправили обратно в Абрамкино. Жили там отец, мать, Маня, Ганя, Шура, Вася.

Мы с Ксенией помогли Ивану С. отремонтировать барак и пока вместе жили. Иван меня переманил, где он работал. Я тоже стал бревна из воды выкатывать, но уже лебедкой. Стальной трос тянул движок внутреннего згорания. Я управлял лебедкой. Бригада 7 человек. Заработки пошли хорошия. Ксения работала в распиловочном корпусе.

Да, пока я работал в корпусе, и мы с Ксенией решили съездить в Абрамкино. Это от Могочино 40 километров. Половина дороги пароходом, а там пешком. Побыли там и обратно в Могочино. Она на свое место стала, а я ушол в цех круглого леса на выкатку. Жили у Ивана Седельникова.

Ксения в августе 1930 г. поехала на родину в Алтай, а ко мне в Могочино приехала моя сестра Пелагея из Кемеровской области, побыла она у меня дня два и мы с ней пошли на пристань. Ждем пароход. Пришол пароход, и Ксения выходит. Приехала из Алтая. Кое-какие вещи и швейную машинку привезла¹⁷. Я все забрал и их обоих отправил на этом пароходе до Коломино, а там они пешком дошли до Абрамкино, пожили немного и опять обратно в Могочино.

Вот тогда-то Ксения взяла своих ребят, Шуру, Васю, и привезла их хозяйская дочка на лошади до пристани Нарга. Девка уехала обратно, а тот день была такая буря, что перевоз остановился. Но Пелагея как-то вседоки (все-таки - Н. Р.) переехала в Могочино и пришла ко мне. А буря так и ночь бушевала. На наргинском берегу стоял паузок, там рабочий пригласил, идите, говорит, вот в паузок и ночуйте. Ксения с ребятами и еще одна женщина Цынгель тоже с детишками, тоже ссыльная, из Абрамкино, а муж ее был уже в Могочино. Утром

я поехал и встретил. И пришли на остров. Вскоре Пелагею проводили. Она уехала в Салоир, это где-то не доезжая Новокузнецка, там она и жила.

Вот еще когда мы работали на заводе как сезонные рабочия, а что бросали работу и опять приходили, на это никто внимания не обращал. Вот когда мы обратно ехали в Могочино, то на пристани в Коломино ждали пароход где-то в августе. И под вечер смотрим на лодке сводят, мужики приехали с островов. Это заключеные собирали ягоду смородину. Тут они в Коломиной ночуют, утром вновь отправляются на сбор ягод. Смотрим показался наш земляк Иван Березовский. Ну тут немного посидел поговорили и он ушол в зону, а мы ночью поехали, пришол пароход. Приехали в Могочино и стали работать и больше мы никуда не уежали, так и остались на заводе.

А осенью, где то в октябре, приехали наши все. Отец, мать, Маня, Ганя. Было еще тепло, взялись строить. Выкопали на берегу там же на острове и построили землянку. Бревна тут же набрали, а горбыль с завода натаскали и получился засыпной барак 4x5. Поставили битую из глины рускую печь, из досок сколотили стол и нары. Вот нас 8 человек и живем. Мы с Ксенией работали по сменно, остальные не работали.

А дальше вскоре етого месяца на завод стали присылать спецпереселенцев, которые жили по деревням. Требовалась рабочая сила, и образовалась комендатура. Всех поставила на учет и на работу. Разместили по баракам и быстро строили. И вот комендатура давай проверять документы по всей Могочино. У ково не было, записали под комендатуру. И забрали наших стариков и поместили в общежитие, барак, так еще его называли Игрековский, так как его перевезли из Игрековой. Тогда отец стал работать на заводе. На заводской лошади подвозили они к заводу лес. Это уже зимой. А мы своей семьей тут прозимовали в этой землянке, да еще пустили на квартиру рабочих вольных, отец и его дочь. Комендатура все искала своих¹⁸. У меня был только один военный билет и все. Посмотрят и уйдут. Вседоки (все-таки - Н. Р.) кто то доказал, что переселенец и пришли, меня забрали в комендатуру. Посадили как говорится в котолашку¹⁹. Пока они там совещались с один час наверное. Потом призвали меня к столу, был список большой, вот говорит

комендант, теперь ты наш, распишись и каждую неделю приходи на отметку, иди работай на заводе и не здумай убегать. Мой документ забрали и завели дело. Зиму отмечался, а потом отменили, может сверяли по рабочему табелю.

И так зима кончилась, пришла весна, река скрылась²⁰, пошло наводнение. Мы из своей землянки выехали в поселок. Был построен за зиму большой барак, общежитие недалеко от завода. Тут водой не топило, около конного двора. А землянку на всюё (всю - Н. Р.) размыло и унесло водой. Когда вода прошла,шоди опять стали перебираться на остров, у кого уцелели, зделали ремонт и стали жить. А мы всёдаки собрали деньги и купили барак у Стрельникова, вольный рабочий, работал он в пекарне, а сам он пристроил к этому бараку комнатку, который мы купили. И тогда мы уже в новом бараке разделились, стали жить уже две семьи, питались всяк по себе.

А вот когда в 1930 г. летом мы жили у Ивана Седельникова, мы с ним пошли в деревню Конангино. Мужики начали продавать скот, так как скоро у них будет колхоз, и поэтому мужики торопились продать скот. Вот мы с Иваном купили двух коней, приехали в Могочино на остров, где жили, одного коня мерина сразу зарезали и мясо варили и ели, а как кончилось мясо, зарезали и второго, тоже съели за лето. А осенью на зиму мы уже с отцом зделали землянку и стали жить зиме и. Отца с семьей забрали в казенный барак, а я со своей семьей остался в землянке. Зимой пошел в деревню Майкове, купил двухлетнюю кобылку, и зарезал. И ели, так как ничего своего не было. Какие деньги зарабатывали, все уходило на питание.

Базар был в Нарге. Из ближних деревень мужики везли на базар картошку, муку и все что было. Но все было дорого. Так что купить самое необходимое брали и что по дешевле. Карточная система 600 грам рабочему, 300 грам детям. Хлеб был ржаной, выпечка плохая. Зиму прожили, а весной приходилось уежать с острова в поселок, вода затопляла, а в поселке топило, но не везде.

1931 год. Людей стало прибывать. Это спецпереселенцев все на завод везли. А вот на окраине поселка поставили сарай из теса на лето и тут люди жили лето. А завод начал строить бараки на одной гривке, но она была длиная, больше километра. За лето построили 83 барака на два хода²¹. Если семья большая, то

занимала одну половину барака, а если семьи малые, то соединяли. Бараки были тесовые, засыпали опилком, печи были кирпичные. От завода был свой кирпичный завод на левом берегу Оби, а Могочино стоит на правом берегу по течению. Строили, был организован стройцех, а в свободное от работы время мы мужики ходили помогали строить в том, чтобы на зиму получить квартиру. К зиме построили бараки, назвали улица Северная. Нам тоже давали полбарака. Мы правда пожили немного, купили себе барак на острове и на зиму опять уехали.

Я 1930 год работал рабочим цех круглый лес. Аксинья в цехе распиловочной, отец на лошади казеной подвозил бревна с острова к заводу.

А вот весной 1931 года на баржах везли по Оби спецпереселенцев в Нарым. Тут были наши деревенские и родня. Решетников Матвей Григорьевич со всей семьей, Попов Левонтий, и Попова одна, Оплеухин, Филатовы, Стародубов, Новоляловы, и другие. И наш дед Неупокоев Василий Ведоникстович²² со старушкой, Казанцевы, Бурундуков, все они были завезены по большой воде на протоку, высадили их всех на берег, а там был сосновый лес, по берегу наделали себе хатенки из земли, а лес начали рубить и строить дома на два хода, по комнаты и так устроились. Стали корчевать лес, делать пашню, сеять хлеб, картошку. А рыбы было много, лови и питайся. Но первый год правда некоторые не выжили, померли. Старых тут деревень близко не было, а были далеко и тоже ни сеяли. Так что негде было взять хлеба. Комендатура выдавала очень малый паек. И так, когда мы узнали, что нашего деда, тоесь моего тестя с тещей сослали и узнали где, Неупокоевы, я написал заявление в Могочино в комендатуру, упоменул, что я являюсь зятем, а Ксения Васильевна дочь Неупокоева Василья, просим соединить нас в одну семью, так как мы в Могочиной находимся под комендатурой, а работаем на лесозаводе и подписались обои. Я унес это заявление в могочинскую комендатуру, здал и могочинская комендатура отправила заявление, в каргасокскую комендатуру. Там посмотрели на стариков и направили их в могочинскую комендатуру на соединение в одну семью. Время было где то в июле. Они приехали на пароходе. На руках у них было направление в

могочинскую комендатуру. Ксения их стретила на пристани, наверно нам было собщено, и пришли они очень истошалые и у них ничего не было. Что было только на них и все. А мы в это время жили в шалаше в конце Северной улицы. Дамбы еще не было. Потом мы все перешли на остров в свой барак.

Дед Неупокоев ходил рубил срезку²³ на дрова в детсаде на улице Столовой. Его поставила могочинская комендатура, получал он паек на сибя и на бабушку Улиту, ну и скольто (сколько-то - Н. Р.) платили за дрова. Вот так и жили.

Прошла зима. Их комендатура направила на кирпичный завод. Это на левом берегу, на наргинском берегу, там была изба, вот в ней они и жили. Сторожили кирпичный завод, а осенью их освободили и они уехали в Новокузнецк и там дожили до своей смерти. Это был 1932 год.

Дедушка Иван Григорьевич умер, так и не видел у нас железной дороги. Похоронили его в церковной ограде, так как он дал дар церкви денег в том, что его похоронили именно у церкви, был верующий. А бабушка Домна Фокеевна дожила до Советской власти до 1918 года, померла. Дедушка был немного грамотный, а мой отец не учился, ни знаю почему. Но его была большая память, а так счет знал, но писать не умел. Я в школе учился плохо, так как подсказать было некому, отец и мать и сестры тоже неграмотные. Я кончил 2 класса сельской школы, в третий класс перешол, отца призвали на войну, мне пришлось малолетним с матерью вести хозяйство. Мать сама сеяла из лукошка вручную, я боронил. А как хлеб вырос, отца отпустили убирать хлеб. Потом гражданская война, то белые займут, то красные партизаны. А как пришли Красные войска и установилась власть советов.

Во время переворота много было убито людей всяких мужиков. Белая армия Колчака драла шомполами мужиков, а партизаны нагайками плетями и все мужика крестьянина.

Установилась власть. По указу В. И. Ленина была установлена Н. Э. П. новая экономическая политика. Мужики крестьяне зажили богато. Хлеба стало много. Элеватор был построен на станции, работал круглосуточно. Во время сдачи хлеба очень много скоплялось мужиков со всех деревень района, ждали очереди здать хлеб, приходилось по 2-е суток, как дойдет очередь.

В 1922 году в июне месяце я поступил в почтовое отделение почтальоном. Возил почту на станцию к поезду. Здал и получал. Нас было 2 человека почтальонов и начальник почты. Был телеграф. И возили почту по районам Косихинский, Сорокинский. 1923 года в июле я был сокращен, так как остался только один пожилой человек из бедняков. Я взялся за хозяйство, семья стала прибывать.

1923 года разделили землю. Нам досталось 3 десятины целины. Посеели просо, как уродило хорошо. Хлеб стали печь из просяной муки. На мельнице просо обдирали так. Мельник зделал просорушку. Вот и каша просееная с молоком хороша. Последующие годы стали сеять пшеницу, овес, ячмень.

За эти годы деньги были всякие. Колчака, керенки, потом СССР, цены были разные в разные годы. Не только были тысячи, но и мильоны. Деньги все росли. Когда я работал почтальоном, получал 12 мильонов в месяц, на них можно купить 6 пудов пшоной муки. Дошло до того, что один петух стоил один мильон. Дальше с годами все это изменилось, деньги установились, вышли червонсы. Все стало в норму. Мука пшеничная стала 1 руб., лошадь 30 р, корова 20 р. Жизнь наладилась. Лето придет, посеет, убереш и зиму живет. Справляешь все, что нужно крестьянину. Когда начнется молотьба, хлеб отмолотиш свой, а потом я молотил машиной по мужикам, это все доход к дому. Зимой бывало где-нибудь и приработает, то что подвезли, то дрова, то сено свезешь, в город продаш. Вообще мужики зажили хорошо, кто не ленился, находил себе работу летом и зимой.

С первых же годов советской власти у нас в селе образовалась комуна. Назвали ее Земной рай. В комуну вошли зажиточные и бедные мужики. Что у кого было, все свозили в один пригон. Выделили землю. Вот туда и выехали и там построились. Но эта комуна только 3 года посуществовала. Все разбежались, почему неизвестно. Не было хорошего руководителя.

Моя сестра Пелагея была тогда. Первый ее муж Дмитрий Шишкин пришол с войны комунистом, они тоже были в комуне. А как пришол после войны, со своим отцом не стали жить вместе, построили им домик пятистенок, все вместе помогали, его отец и мой и я помогал возить лес из бора. Детей у них было

2 девочки, но они померли маленькими. Когда они вошли в комуну, его отец, и они тоже увезли свои дома в комуну. Но Димитрий недолго там жил, так он был еще молодой и комунист, его райком партии направил учится на районого судью. Окончил курсы и работал в районе, потом направили его в Барнаул, дальше еще курсы в Иркутск. Дошол до прокурора. Жили в Барнауле. Потом разошлись. Этого я не знаю, что за причина. Позже сестра вышла замуж. Димитрий тоже женился на другой. И так наша связь затерялась, поразъехались в разные стороны.

Итак у нас с отцом хозяйство пошло в гору. Родни стало много. Придет зима, свадьбы справляют, то те, то другия, все свои родные. Кончится зима, опять с весны до зимы работать в поле. Все шло своим чередом без опозданий и без прогулов, все шло по указанию отца, что и когда нужно делать, что приобрести к дому и также обувь, одежду. Как-то делалось все с умственным распределением.

Сестре Матрене тоже в жизни всякое было. Первый муж Федор Антонович погиб во время Колчака, осталась девочка Настинька малюткой. Сестра ушла от свекра, жила у нас. Она меня старше на 4 года. Потом она вышла замуж за вдовца, у его детей не было в другую деревню, от нас 10 км. Нажили сына Николая. Матрена сестра померла в 1959 году, а ее муж Яков еще жил лет 6, брал бабушку и жил. И помер.

Вот так жили, работали своим хозяйством до 1930 года. Потом все изменилось.

А когда мы были в артели 21 году, так было весело. Летом в поле молодежь, вечером соберешься, игры песни всякие, шутки. Кульстан был хороший, а взрослые мужики обсуждали вопросы по работе артели. У нас тогда был Иван Попеляев, тоже из России переехал. Он любил рассказывать сказки. Как начнет с вечера одну сказку и даже не мог закончить, как все уснут. А те, кто у нас был грамотный. Один Сатырин, он, когда был молодым, служил в Барнауле на посожирском пароходе штурманом, ему было уже за пятьдесят лет. Вот я это не помню. Или он был на пенсии или просто уволился и переехал в село Овчинниково. У его был купленый домик. Детей у них с женой не было. А человек он грамотный. И у него здесь жили в селе, то есть с семьей Шамин и свояк Егор Гвоздек, они тоже из Вятки.

У Гвоздева была дочь Мария, но она меня была старше на три года. Отец и мать ее меня называли своим зятем.

Когда в селе еще не было клуба, то молодежь зимой откупали избу у кого-нибудь из бедных и там в избе проводили всякие игры. Гормонь играет, тонсовали, пели песни только днем, как завечерело, все по домам, такой был порядок родителей. А летом тоже собирались где-нибудь на полянке, были березки.

Раньше да и чичас (сейчас - Н. Р.) есть прозвищи, особенно в деревне. Если спросят по фамилии человека, не знают, а по прозвищу назови, сразу скажут, где живет. Вот у нас в селе был такой Иван Бреха, так его прозвали, так что действительно умел сбрехать, обмануть.

В деревне обычно собирались в свободное время мужики на улицу. Разговоры шли всякие. Кто сколь посеял, кто что купил, про скота, лошади, коров и так далее. Вот как-то собрались мужики, рассуждают и видят, едит на лошади верхом Иван Бреха. Мужики закричали: Эй, Иван, сбреши что-нибудь, а Иван уже приготовился, да некогда, тороплюсь на помочь, у Горбатова мельницу прорвало, вся вода ушла из пруда. Это Горбатов был хозяин мельницы. Иван поехал своей дорогой. Мужики поговорили, а что, паря⁵⁷, можит и правда что прорвало. Пошли позапрягали лошадей в телеги, поналожили назьму (навозу - Н. Р.) и скорее повезли на мельницу, как это бывало часто. Приезжают, а мельница мелит, пруд целый, все в порядке. А мельник говорит, а что вы это мужики назем привезли, я такое не мелю. Мужики ответили, да это Иван Бреха нам сказал, что пруд прорвало. Мельник посмеялся да и мужики тоже. Вот тебе и Бреха, точно соврал. Ну что делать нечего, свалили назем и поехали по домам. Это время было после посевной до сенокоса. А Иван Бреха был настолько рассудительный, мог же наврать, но знал, в какое время это надо пошутить, когда мужики свободны.

А еще был такой Василий Шурыгин, веселый мужик, любил частушки складывать. Был у него товарищ Федя Шадрин. У Феди один глаз, звали его Федя Кривой, а Василий это совсем слепой, его жена что-то не злюбила и взяла стекла натолкла и в рукомойку всыпала, утром стал Василий, умылся этой водой и вот он ослеп, стекло порезало ему глаза. Как-то они, Федор и Василий, сяли (сели - Н. Р.) на лошадей верхом и поехали по

своим делам. Едут по улице. Федор говорит своему товарищу, вон там мужики стоят, спой что-нибудь. Подъехали они к мужикам, поздоровались и Василий крикнул: эй, мужики, поглядите-ка на нас, у нас на двоих один глаз, до свиданья, почтенные мужички, и поехали дальше по своим делам. Мужики конечно посмеялись: вот, паря, где он только научился всяких песен. А Василий был работящий мужик. Во время молотьбы он подавал в барабан молотилки. Снопы ему подкладывал, рядом стоял помощник, а он снопы пускал в барабан, умел работать, так как когда был зрячим научился, чичас ему нипочем, говорил, что мне чичас очков не надо. Очки надевали простые, для того чтобы пыль не попадала в глаза. Очки были уплотнены в оправе.

Осенние дни были хорошие для молодьбы хлебов, а когда хлеб поспеет, его жали машинами. Машины были всякие, назывались сбросками. Запрегалось 3 лошади. Вот едит и косит и на платформу укладывает сама машина. У ей четыре крыла, вот так 1-2-3- крылья только прикладывали, получалась большая стопка, а четвертое крыло уже эту стопку сбрасывало по платформе в сторону на землю. А дальше уже это люди вязали в снопы и ставили в кучки по 10 снопов. А 20 кучек получалось 200 снопов. Называли это количество авин (овин - Н. Р.). Как подсохнет в кучках хлеб, его свозят в одно место, очищают площадку и складывают в клади по несколько прикладков. По 20 авинов и больше 25. Потом на этом месте устанавливают молотилку, в привод, запрегали 8 лошадей круг, как курасели (карусели - Н. Р.). Вот лошади в круглую, везут (то есть ходят кругом - Н. Р.) и передается передачей на маховик, с маховика на барабан передается ремнем кожовым (кожаным - Н. Р.) на растояние 4 метра. Снопы сбрасывают с клади, там их принимают и подают в барабан, из барабана вылетает солома и обмолоченый хлеб, пшеница. От барабана стоят женщины 4 пары с граблями, отбрасывают солому как по конвееру, а дальше 4 мужика с вилами убирают эту солому, укладывают в (зарод) как называли и (в стога), а зерно эти же женщины сталкивали в сторону. Тогда машинист останавливал подачу в барабан не надолго. А дальше другия люди убирали это зерно на веелку. Веелку крутил один человек мужик, редко женщина. Зерно в одну кучу, мякина от веелки в другую сторону. Были большие

риги. Это такие сараи и навесы крытыя соломой. Так они и существовали. Все это вместе с площадкой называлось гумешко.

Вот я и стал машинистом с 16 лет до 26 лет. Молотилка была своя. На этот коплес (комплекс - Н. Р.) нужно количество людей 25-28 человек, машинистов 2 человека, так [как] работа у барабана сложная, умелая и пыльная. Вот так меняли друг друга, один работает, другой отдыхает. Как начиналась молотьба, спать машинистам мало приходилось. Ставали очень рано. Поедиш на пашню темно и один прикладок смолотишь до света. И приходилось так 25 овинов смолотишь. Сонце закатится, разбираешь машину и поехали к другому хозяину. Установишь машину, приедиш ночью, а чуть свет снова хозяин кричит под окном завтракать и поехали. Весело было работать. Девки молодые, женщины песни поют, а барабан как музыка воет, а на кругу погонщик погоняет лошадей насвистывает, бичем помахивает. Через час останавливали машины на 10-15 минут для оправки лошадям, в общим перекур.

А вот у нас была сноповязалка. Жатка. Отец купил ее в Барнауле. Отец привез в ящиках, потом приехал мастер из города. Собрали дома в ограде, запрегли лошадей, наклали соломы на платформу и поехали по ограде. Машина заработала, солому потянуло по брезентам. И связывала в снопы и выбрасывала. Вот так и поехали на поле, жал хлеб, а готовые снопы ставили в кучки. Запрегалось 5 лошадей. Когда я еще был подроском, то я верхом правил на лошади. Запрегали лошадей 3 лошади в ряд, 2 гусем. Вот я на гусевых, а тройкой управлял другой человек. Отец на машине управлял.

А когда еще был маленьким, бывало, поедут на пашню летом, меня посадят в телегу, держит мать и сестра. Выехали за ворота из ограды, останавливают и меня передают бабушке. Вот тут-то слезы и укоры бабушке: если бы не ты, я бы уехал. Потом все успокоится, и мы с бабушкой управляли домашнюю работу, то в огороде пойдем огурцы собирать, то кур, уток кормить. За двором у нас было озерко, там утки, гуси плавали.

Еще когда я был подсаном, был товарищ мой Максим, сосед. Мы с ним играли в бабки. И зделали соху, пахали в огороде. Наберешь песку и пашешь и все у нас шло, как у взрослых, весной пашим, сенокос, собираем травку, мечим в стога, даже зделали барабан, один крутит, а другой соломку подает,

девченки откидывают, а мальчишки вилами мечут в стог. И все это делали сами, вилы, грабли, все деревянные.

А сколько было у нас в деревне голубей. Они жили на колокольне на церкви и под мостом. Был большой мост через речку. Как дашь курям пшеницы, а голубей (запись не завершена - И. Р.)

1939 году к нам приехали из Бийска Торов Дмитрий со всей семьей и отцом Димитрием Васильевичем. Жили они тут же у нас. К бараку была пристроена в которой жил Стрель[ни]ков. Он и продал Торову, а самому ему дали квартиру в поселке Могочино. Этим же летом помер старший Д. В. Торов. Взяли мы с Димитрием Димитриевичем лошадь на конном дворе, поставили гроб с покойным на телегу и повезли хоронить на кладбище. Кладбище только что отвели²⁴. Там рос осинник. Впоследствии осинник срубили жильцы, кто жил близко. Д. Д. (дядя Митя Торов - Н. Р.) на завод почему то не пошол работать, собрались несколько мужиков все такие же лишоные крестьянством²⁵, и поехали в колхоз, деревня Майкове. Устроились работать строили дворы для колхозного скота, а семья Д. Д. Торова жила до весны тут с нами. Весной 1933 года уехали в Майкове. Там им дали дом, вот и жили они там. Помню я и Ксения ходили к ним, когда поспели грибы. Набрали грибов посолили в кадку, а зимой привезли. Когда померла Настасия²⁶, похоронили ее в Майковой. А ребятишек их было Сергей, Катя, Саша, Борис. И привезли [их] к нам. Жили у бабушки и дедушки. Мы уже жили на Озерной ул. А когда Димитрий устроился в Молчановой, работали строили зерносклад, ему дали малянкую (маленькую - Н. Р.) избушку, тогда он перевез своих детей. Потом нашел женщину одинокую, у ей был свой дом, женился и перешол к ней со своими ребятами. Дальше они все переехали в Ергай, там долго жили до войны 1941 г. Сережу призвали в армию и он на войне погиб. После войны Саша и Катя уехали в Алтай, Борис пошол служить в армию. Там померла его Д. Д., эта вторая жена, похороны. Остался один. Борис пришол из армии и они выехали в Алма-Ату, а в Алма-Ате жила Катя, она была в замужем за Ф. Цыцыным и так живет. Построили они свой дом. Саша Торов служил в армии в Туркмении, окончил службу, приехал в Алма-Ату, женился и жили. Когда Д. Торов из Молчановой уехал в Ергай, мы с ним

потеряли переписку, и только узнали про их, когда они с Борисом приехали в Алма-Ату было письмо нам в Могочино.

Когда я работал в Могочино, у меня был отпуск²⁷. Проезд бесплатный по северной льготе. Поехали мы с Ксенией зимой. Из Могочиной на машинах от завода [отправили груз] в Томск и нас взяли. Из Томска до Москвы поездом приехали в Москву. А тут в Подмосковье служил Иван Резинкин²⁸. Дали ему телеграмму, он нас стретил на Козанском вокзале и повез к сибе на квартиру. Мы ему передали посылку от его матери, которая жила в Могочиной. Ночевали мы у его, а назавтра поехали на Казанский вокзал. Я ему дал денег, он нам купил билеты на поезд до Ростова и мы уехали. А в Старочеркасске жила Шура с Ф. И.²⁹. Погостили у них, и поехали из Ростова на Алмату. В Алмату приехали ночью, просидели на вокзале до утра, утром на такси по Красногвардейскому тракту³⁰ до остановки Извесковый завод. Почему-то шофер не довез нас до улицы Герцена, показал, как дойти и мы пошли по Шоторуставели³¹. Пришли к Кате. Вот тут-то опять встретились с Д. Торовым, они пока с Борисом жили у них. Погостили и поехали домой в Могочино. С Алматы до Томска поездом, из Томска до Молчановой самолетом АН-2, с Молчановой до Могочино на почтовых лошадях. Тогда еще почту возили от деревни до деревни на подводах. Вот так и приехали в Могочино. Это было время 1956 г.

1934 году мы переехали на Озёрную. Построили барак засыпной на два хода³². У нас уже было по корове. Жили всяк по себе отдельно от отца. Они жили отец, мать, Ганя, а Маня 1933 года вышла в замуж за Симакова Александра, тоже ссыльный с Алтая.

1933 году учился на курсах без отрыва от производства зимой на моториста двигателя внутреннего сгорания³³, а летом работал на моторе внутреннего сгорания (Янно) (и червоный прогрес). На следующую зиму кочегаром паросилового хозяйства. 1934 году VIII машинистом паровой машины. 1959.1. уволен по старости на пенсию. За эти годы был в доме отдыха 4 раза. Это когда были освобождены из комендатуры после войны 1946 года. За это время был у нас на заводе ликбес³⁴. 1934 году учился. Шура училась в школе и на улице Озёрной учила женщин грамоте. Когда кончила 7 классов на отлично 1939 году, поехала учится в Томск педучилище. 1941 году училище

закрыли в конце года, так как война, училище под госпиталь. Приехала домой, 1942 г. вышла в замуж за Ф. Деревянкина и их обоих мобилизовали, работали в Могочиной на рыбалке. 1943 году уехала в Колпашево в педучилище, там закончила. 1944 г. Филиппа Ив. взяли в армию, а Шуре дали работу в деревне Колбинка, а дальше следующие годы в Могочиной. Ф. И. после войны пришол домой. Зимой похоронил мать свою. Потом они уехали в Моряковку. Дальше в Старочеркасск. К этому времени у их были дети Вера, Тоня, Володя. Из Старочеркасска переехали в Подпольный. Живут вдвоем. А дети уже всяк по сибе семьями.

Василий кончил 7 классов в Могочино. Работал сначала учеником сапожника, на второй год у Скороспешкова в пимокатной, на третий год самостоятельно катал пимы (валенки - Н. Р.) дома у сибя в бане, их было трое ребят.

Виктор тоже после 7 класса уехал в Томск. Учился физкультора³⁵, но не кончил, призвали в армию. Служил Подмосковье (Ватутинки) и (Волчихе). Я бывал у него два раза. Домой пришол 1958 г. а 1959 года женился и уехали в Красноярск.

Николай кончил 10 кл. в Могочино. Поехал в Томск педучилище³⁶. Но в виду болезни глаз пришлось прервать учебу, поработал в школе, вожатым в пионерском лагере Могочино. Дальше поехал в Новосибирск. Культурно-просветительную школу кончил. Поработал 2 месяца. Призвали в трудармию³⁷. Служил Подмосковье и Москве. Там учился заочно в пединституте. Кончил службу, приехал в Алмату³⁸. Но тут не смог в институт поступить, уехал обратно в Москву, там закончил учебу, женился и так там остался жить. Работал в школе. 1973 году получил квартиру. Вот мы с Ксенией тогда ездили к ним. У них две дочери уже были, школу 10 к. кончили, учились педучилище, работают учителями³⁹. Оля 1988 г. 30 апреля вышла в замуж. Таня 1988 г. 2 июля вышла замуж.

1946 году я, Василий весной по большой воде наловили лесу бревен и срубили сруб рядом со старым бараком тут же на Озерной. В августе Василий уехал учиться. И так больше в Могочино не жил, учился в Кемерово на шахтерскую работу⁴⁰. Кончил учебу, его направили в Бурятию. Но вскоре там призвали в армию. Рита (жена Василия – Н.Р.) приехала с двумя

детьми в Могочино и тут еще родилась Галя. Уехали они последним пароходом в Кемерово. Там работал в шахте Березовская⁴¹.

Я остался с ребятами. Витя, Коля ходили в садик, а Ксению как домохозяйку послали в колхоз на уборку хлеба. Но я постепенно строил дом, пришлось нанимать людей. Покрыл крышу, наслал пол, а окна и дверь зделал мне Иван Сидельников. С уборочной вернулась Ксения. Собрались соседи. Женщины пощекотурили стены, а к зиме перешли жить в новый дом. На строительство брал ссуду, потом поквартально выплатил.

А как мы оказались жить на Озерной, это дело было так. Наши старики, мой отец, Кузнецов, Мишустин, вот они и сами сибе зделали усадьбы. 1. Мишустин, 2 Кузнецов, 3 Решетников, 4 Головин, а потом дальше пошли еще и еще. Усадьбы были большие, целина, рос осинник. Рубили, корчевали, делали огороды и строили бараки. Так и жили. У нас на усадьбе было несколько кустов смородины, потом она постепенно исчезла. Симаковы из Нарги переехали, устроились на другом берегу озера против нас и жили.

В мае 1940 г. тоесь 1 мая праздновали, гуляли, были у Симаковых в гостях. Вобщим много было людей Симаковых сватовей, а 1940 года 2 мая отец заболел увезли в больницу. Мы и не знали что, какая болезнь. Потом выяснилось, у его оказалось проститут (простата - Н. Р.). Это закрылось мочевой проход. В больнице в Могочиной он пролежал 12 дней и никакой помощи от врача не было да и врач наверное плохо знал о болезни. Иглой колол в живот, мочевой пузырь и спускал мочу через иглу, а так как мы были под комендатурой, и о нас так относились плохо, а можно было бы вскоре направить в Молчаново или в Томск. Этого ни зделали. Но после 12 суток дали направление в Томск. Я пошол в комендатуру взять разрешение повести отца в Томск, дали справку, даже указали срок, когда вернуться. Вот так относились к нам спецпереселенцам. Повез я отца в Томск пароходом. На пароходе был медицинский пункт. Я заявил, что везу больного в больницу по направлению. С парохода известили в скорую, это уже в Томске. Как только пароход причалил, тут уже ждала скорая помоч. Увезли с папахода прямо в больницу, дело было

ночью. Дежурный врач сразу принял больного, зделал трубочкой через член и спустил мочу, я тут был. Потом его положили в палату. Врач говорил что ваши врачи над стариком издевались. Весь живот был сколот и в крови засохшей. Я до утра пробыл в больнице. Утром поехал в город. В то время наша Шура училась в Томске в педучилище. Приехал. Тут и было общежитье для учеников, вот она там жила. Помню этого же дня во второй половине мы с Шурой поехали в больницу, где лежал отец. Нам разрешили войти в палату, где он лежит. Зашли. Было тихо. Отец вроде спит, и мы не стали тревожить его. Постояли около него, посмотрели. Я обратил внимание на руки. Они были посиневшие, но он еще был живой и мы ушли в училище. А на следующий день я поехал один. Приезжаю в больницу, справляюсь. Мне говорят, подождите. Сижу жду. С через примерно час, говорят мне ваш больной помер, увезли его в морг. Я туда. Прихожу, узнал что он там. Я стал разговаривать с дежурным врачом о том, чтобы его не натомировали (анатомировали - Н. Р.). Он мне говорит, пиши заявление главному профессору. Я так и зделал, что я сын покойного, похоронить не натомировать, так [как] старик 70 лет. Профессор подписал заявление разрешил хоронить. Там его обмыли. Я принес белье. Одели. В похоронбюро дали справку что надо могилу и гроб. Все это оплатил. На следующий день опять еду в морг. Гроб уже привез мужик рабочий. Положили в гроб покойного отца и мы с мужиком поехали на кладбище. А там уже могила выкопана. Сидят рабочие ждут. Вот так и похоронили. Никакого памятника или креста не поставлено. И так из родных не знали, где могила. А я через несколько годов 20 или больше ездил в Томск. И я с Иваном Попадейкиным, это Зои Симаковой муж, они жили в Томске, вот мы с ним ездили на кладбище. Место нашли 40-х годов могилы, но были много без крестов и точно не узнали, где наша. Посидели. Летом было тепло вот и все. А когда я приехал из Томска, как похоронил отца, в Могочинскую комендатуру здал похоронную и ту справку и все на этом конец.

1936 году начали строить дамбу42⁴². Сестра Палагея приехала. Жила у отца. Работала в трудартели в портновском цехе, а ее муж Иосиф Больных, он приехал осенью 1936, работал на дамбе до весны 1937 г. Весной уехал, на Алдан хотел, но по состоянию

здоровья его туда не пустили. Он уехал в Салоир, а осенью и Полагея уехала к нему. Но вскоре они разошлись. Полагея уехала из Салоира к Деревянкиным к Шуре на Дон. Потом уехала в Сибирь, в Романове к сестре Матрене. Приехал в Романове в гости Доровских Михаил из Сарыозека. И они раньше, когда еще в Овчинниковой мы жили, а Михаил жил в работниках у попа⁴³ и так они знали друг друга по молодости. И вот Михаил свою жену похоронил, был вдовцом, и сговорились и поженились и уехали в Сары-Озек в Казахстан и жили. Михаил 1964. XI. помер. И после Полагея заболела. Тоже померла, это уже у меня в Алматах 1965. VIII. Я ее перевез из Сарыозека к сибе в Алма-Ату в 1964 году.

Когда строили дамбу, но не успели закончить полностью, а вода в 1937 году была большая и прорвало в одном месте. И вода пошла в дамбу. На Заводской улице один дом смыло, а рядом заводская контора, тоже нимного подмыло, но уцелела, после отремонтировали. И вот тут-то вымыло котлован и вода в нем стоит. А через несколько годов огородили и держат в чистоте это озерко. А дальше ежегодно дамбу стали укреплять, так что в поселке весной воды не бывает. А наша Озерная улица оказалась за дамбой, нас каждый год вода топила, всегда лодка у крыльца, привязывали. На лодке во время наводнения ездили, ловили бревна на дрова.

В войну Ганю призвали и он попал в трудармию. Работал в Прокопьевске в шахте. Первый раз женился на Шуре Клименской, у них родилась в 1940 г. дочь Тамара. Но вскоре Шура ушла от него, а Тамара осталась с бабушкой. Потом он женился на Кресте Санаровой. Был мальчик, но он маленьким помер, в то время Ганя был уже в шахте работал. Но и Крестя ушла. Ганя приехал в отпуск, уговорил Шуру, она пришла к матери нашей и жили, а Ганя уехал в Прокопьевск в шахты. Жил он там в общежитие и познакомился там с Валькой пьяницей. Она там в общежитие работала. Клименская Шура узнала это и от бабушки ушла на квартиру, тут же в Могочиной, взяла с собой Тому. И дальше Шура из Могочиной уехала не известно куда. А Тома осталась у той женщины, где жили, а эта женщина Тому привела к маме, тоесь к бабушке и жили до 1947 г. И вот Ганя с Валькой приехали из Прокопьевска. Поступил на завод работать. Валька не работала. В 1948 году Валька маму выгнала

из избы. Мама пришла к нам. Жила до 1958 года. И тут приехали в гости Симаков А. и Маня. И увезли (мать с собой). Они жили в Карыболтах, но не довезли. Оставили маму у Полагеи в Сарыозеке. Мама из Сарыозека приезжала в Алмату к Кате, гостила и потом Торов Д. повезли ее в Сарыозек к Палагее. В 1959 году она, мама, померла.

В 1949 году Ганя с Валькой уехали в Тогур на завод. Там жили. И с ним же жила Тамара, а когда школу окончила, уехала в Томск, училась. Дальше вышла в замуж и так живут, имеют 2 дочери. А Ганя переехал в Колпашево. Тут Валька померла. Женился на Анне и жил до 1989 года. Помер 8. XI.

А мы, так я и Ксения, остались в Могочиной вдвоем жить, так как все наши дети поуезжали кто куда.

Я с 1948 года катал пимы до 1959 года и работал на заводе. 6 января 1959 года уволен по старости на пенсию. Весной 1959 поехал к Василью. Они жили в Кемерово на Березовке, шахты, так как он окончил учебу по шахтам, там работал. А когда он учился в Кемеровой, окончил, его направили на работу в Бурятию, местечко Гусиное озеро. Поехали они с Ритой и двое детей уже у них было, Надя, Володя. Но вскоре Василия призвали в армию, а Рита с детьми приехала к нам в Могочино. Прожили лето, родилась Галя. В сентябре приехал Василий и тогда они уехали, уже последний шол параход. И вот на шахты Березовке там жили.

Я в 1959 году будучи пенсионером поехал к ним, погостил, а от них в Алмату. Приехал. Вобщим искал место жительства и нашол в Алмате на Ленинградской. С помочью Жукова, Торовых договорились, купили времянку. Жуков и Торов дали мне денег на задаток. Сторговались, и я поехал обратно в Могочино: Дал телеграму в том, что продавать в Могочино, все что у нас было. Продали все что имели и собрались уежать. Собрали соседей и друзей, провели прощальный вечер и на завтра поехали на пристань. Багаж здали в Могочиной до Алматы, и сами сели на параход до Новосибирска и уехали.

Вот еще когда я вернулся из Алматы Виктор уже с Люсей расписались и уволились с завода. Мы с матерью проводили их в Красноярск к Люсиной родне.

Когда мы все продали и пошли в поссовет регистрироваться, так как у нас не было свидетельства, а это обязывали всех. Избу купила соседка Нюра Чуйкова, тоже из спецпереселенцев.

В Алмату приехали 1959 года 19.VII. Хозяин, у которого мы купили времянку, он уже нас ждал и освободил жилье. И мы поселились. И начали с хозяином хлопотать и оформлять документы. Сначала прописались. Хозяйке был участковый милиционер знакомый, он помог, а хозяина жена фронтовичка. И дальше получил из Октябрьского райсовета разрешение и документы перевели на меня. С хозяевами за времянку расчитались. И также с Жуковым и Торовым, которые они давали мне задаток, когда я покупал место. И так мы уже по настоящему жители Алматы.

И вот Жуков мне говорит, что тут Кириенко строится, возможно ему нужны рабочия. Я пошол к Федору Кириенко, живет он на Дзержинской улице недалеко от Ленинградской. Познакомились и договорились о работе. Он строил дом уже низ, это подвальное помещение, было зделано, и поставлен каркас для дома. И вот он сам с женой Нюрой, и я с Ксенией стали работать. Возводить стены. Зделали тесовые щиты и смесь укладывали. Так опилок от пилорамы он брал на ульевом заводе, известь, цемент, и жидкое стекло, все это перемешивали с водой в корыте, и эту массу укладывали в стены. Когда кончили стены, он, тоесь Кириенко, нанял плотников. Они поставили стропила и покрыли, а мы еще помогли доделать веранду. И я ему сложил печь кирпичную. И они к зиме перешли в новый дом. А когда мы работали, не считались с часами, вобщим с утра до вечера. Обедали и ужинали вместе. Платил он нам по 40 р. каждому, это еще старые деньги. Так мы заработали за всю работу больше 1000 рублей.

В это лето к осени Зина Симакова жила у Торова Саши. Вот молодеш (молодежь - Н. Р.), Женя Фирсов познакомился с Зиной, вобщим вечер свадебный провели у нас во времянке. Быстро зделали брашку и водка была тогда свободная. Женя пришли, отец, мать и бабушка, а Симаков А. с Маней приехали из Караболты, и Доровских Михаил с Полагеей, Жуков, Нюра, Торов Димит, Елена. Подпили, повеселели. Ксения взяла заслонку и давай играть, пошли плясать Доровской и бабушка Жени, вот так получилась свадьба. Вскоре Женя с Зиной стали жить самостоятельно. Жуков, Торов Д. работали на ульевом заводе. А в октябре 1959 г. Жуков мне говорит, Иван Мих. пойдем к нам на завод работать кочегаром, там был паровой

котел, отапливали цеха. Вот я и начал работать. В эту зиму купил лесу плах, тес, а шлак Борис Торов, где он работал там была большая котельная, шлаку было много, Борис там договорился с шофером и он мне 15 машин самосвалов привез, платил 15 р. машина. Это все зимой припас. Весной до 1 апреля кочегарка 1960 г, уже кончила свой сизон, я начал готовиться к строительству. Нужно было еще цемент, купил целый самосвал, да и не хватило, еще купил в шибпотребе⁴⁴. А известку купил в ларьке. Известку пришлось носить на сибе и в яме заспускали. А так как уже опыт у нас был и начали строить сибе дом. Тоже зделали щиты. Фундамент был уже готовый, его зделал хозяин, у которого купили, кое где пришлось подлить фундамент, Жуков дал мне корыто. И вот начали лить стены. 13 ведер шлака, 1 ведро цемента, 1 ведро известки густой разводили в кадке. Все это мешали в корыте [с водой] и эту массу укладывали в стены. Работали мы вдвоем с Ксенией, а как только стены слили, тут приехал Николай из Новосибирска в отпуск⁴⁵. Мы с ним уложили потолочные балки, подшили потолок. И он уехал в Новосибирск. Там ему дали работу, а через 2 месяца взяли в армию. Стройка продолжалась. В одно воскресение собрались к нам на помоч⁴⁶, Жуков С., Торовы Д., Саша, Борис и Гриша Иванов. Поставили стропила и ряд один покрыли шифером. На завтра пришол Борис и мы с ним покрыли весь дом. А потом стали опять одни работать. Слали пол и засыпали потолок. Сложил печь. Веранда оставалась еще не доделана. Жуков зделал входную дверь и окна, Торов Д. стеклил, и мы к зиме перешли в новый дом.

К нам в 1960 году приехала Тоня Шопен с сыном Сережей. Я дал ей домовую книгу, она и прописалась к нам, а жили еще во времянке, а к зиме перешли в новый дом. Зимой 1960 г. приехал Василий со всей своей семьей. Тогда Шопен ушли на квартиру 1-я Алмата, она там работала в детском саду булгалтером (бухгалтером - Н. Р.), и так сослуживцами познакомилась и устроилась на квартире у одной женщины. А весной 1961 года уехала в Красноярск, и живет. Сергей вырос, женился, есть дети, живет отдельно, а Тоня с матерью Верой Васильевной. И дальше через год Василий получил квартиру и переехали. Сначала жили около Парка м. г.⁴⁷, потом переехали в 10 микрорайон. А мы с Ксенией остались жить вдвоем.

А когда Николай кончил службу в армии, приехал в Алмату, устроился на работу в институт иностранных языков. Потом уехал в Москву жить.

Виктор жили в Сибири, станция Шуба. Там был лесозавод. Он там работал машинистом башенного крана. От завода был послан учиться в Ленинград⁴⁸ на машиниста башенного крана, работал на лесозаводе, дальше завод прикрыли и он уволился с завода. Приехал в Алмату сначала с дочкой Леной, прописать нам удалось. Потом он уехал на Шубу и со всей семьей приехал в Алмату. Устроился работать на стройке на кране. А в 1978 году в сентябре они от нас переехали на квартиру около вагоного депо, там был барак. Вот мы опять остались вдвоем, но не долго.

А 1978 года 23 октября померла Ксения. После похорон ко мне перешли жить Василий с Мотей и так жили втроем до 1980 года вместе.

Я ездил в Москву встречал Новый 1980 год. Помню был мороз⁴⁹. А 1980 год октябрь приезжали Николай и Шура. Был у меня обед как два года как померла Ксения. Приезжали Атамановы, они жили в Капчагае. Потом все уехали к сибе домой.

1934 года З.П. померла сестра Настасия, 42 года, похоронена в Майковой, Молчановский район. 1940 года, май, помер отец Михаил Иванович, похоронен в Томске, 70 лет возраст, май. 1959 г., январь 18.1. померла мама Марфа Васильевна, похоронена в Казахстане, Сарыозек, 90 лет. 1959 г. август, померла сестра Матрена М., 21.XII. Алтайский край, Романове, 60 л. 1965 г. 30.X померла в Алмаата 69 л. сестра Пелагея. 1978 г. 23.X померла Ксения Вас., 74 г. Алмата. 1988 г. 23.IX - сестра Маня 1915 год рождения, Текели. 1989 г. 8.XI помер брат Ганя, год рождения 1918 г., Колпашево. 1980 году помер Торов Д. Д. летом. Ездили с Васильем Р. на похороны Гани в Колпашево. Были у Атамановых в Вершинино, в Томске у Зои.

В 1990 году ездил в Новокузнецк и Заринск. Это все по гостям. 1984 г. ездил на Дон к Шуре на юбилей, ей 60 лет было. 1980 г., когда приежали Шура, Коля, их познакомили с Манной Александровной, а когда они уехали по своим домам, я перешол окончательно к М. А. 1981 г. перестроили баню и курятник и стали держать кур. На следующие годы ремонтировали дом, пристроили веранду. В Москву я ездил каждый год до 1988 г.

Из Москвы я летал в Колпашево 1988 года июль на день рождения Гани. Три раза побывал в мавзолее, один раз был, когда Сталин был там. 1958 году был на курорте в Кисловодске.

В 1989 году начал участвовать в самодеятельности в хоре⁵⁰. А на Новый год 1990 играл роль Деда Мороза, получил приз 15 р. 1990 май был смотр, пели песни в хоре. 20 р. получил. Вот под старость лет это все получается. И так продолжаем. Получили 1 место. 22/2 90 года получил из Райсобеса удостоверение на бесплатный проезд в городском транспорте, так как я ветеран отечественной войны⁵¹ и по этому документу я получаю 50% льготы на газ, которым пользуюсь в доме Парковая 144. 1991 году играл роль медведя в Новый год, а в сентябре 91 г., как Мая заболела, так мы в хоре не участвовали. А на Новый год 1992 ходили с Анной Решетниковой на встречу нового года на предприятие Кос-2. Была там лотерея. Я выиграл стиральную ванну (машину - Я. Р.), билет 1 р. Ходил на встречу праздника 8 III 92 г.

Сегодня был на хоре 18 III. Дали мне 10 пачек сигарет, все конечно за деньги⁵². Меня уговаривают, чтобы я участвовал в хоре.

Поминают Маю и делятся моей утраты.

Напомню о свадьбах. С 1922 г. была наша свадьба. Я женился на Ксении В. Это еще на родине Овчинниково. И так гуляли мы у родных на свадьбах у сродных братьев. Ивана Решетникова, Сергея Решетникова, Гаврилы Скрябина, Миши Торова, Афони Белова, Ефима Белова, Алексея Белкина, Максима Чечулина, у сестры Матрены, Федор Неупокоев, Анна, Фаса, Варя Неупокоевы. В Могочино Николая Писарева, Ивана Протопопова, Мити Ильченко. В Алмате с 1959 г. Зина Симакова Фирсова, внучки Гали Решетниковой, Володя Жуков, Тамара Жукова.

А вот как я стал жить с Маей 1980 года. Были у Володи Иванова, Виктора Чичкарева, Булата Шалпан, Андрея Тришкина, Наташи, Т. У Виктора серебреная с Люсей, Вася, Марина, Лена, Решетниковы, Игорь Решетников, это в Алмате. Ездил в Долгопрудный я один к внучкам Оля, Таня. 1988 год на свадьбы. 1990 весной ездил в Новокузнецк, Заринск 16 III. A летом 1990 года к нам приежали гости Анна из Колпашево, Тамара из Томска, Я.В.⁵³ с Валей из Новокузнецка. Маина

ездила в Устькаменогорск, а обратно приехала с Машей Бояриновой. А Николай Ив. приежал в Алмату в командировку 1990 январе, в мае, октябре.

О пенсии. С начала 1959 года получал 60 р. В 1970 г. работал. Пенсию перевели 72 р. Дальше были надбавки 81 р., 89 р., 92 р., а с января 1991 г. 132 р. С апреля 1991 г. пенсия 197 р., с 1.1.92 г. 342 р.

Какие мои изменения в жизни. Я сын крестьянина жил и работали с отцом до 1929 года до октября и нас окулачили. Меня посадили в тюрьму, а всю семью нашу выгнали из дома, все имущество растащили лентяи, а зимой в феврале семью сослали в Нарымскии край, в марте меня из тюрьмы тоже направили в Нарым. 2 апреля я добрался до семьи. 1930 года в июне месяце я попал на лесопильный завод Могочино и так до пенсии работал на заводе, сначала простым рабочим, потом кочегаром, машинистом паровой машины, жили в своей избе до 1959 года.

И что я за свою жизнь научился: слесарь, печник, пимокат, плотник, столяр, жестянщик, кровельщик крыш железом, сапожник, портной, когда жил в Могочино сам выделывал кожи для обуви сибе, и еще стекольщик, щекотурщик, сантехник, водопроводчик, и артист самодеятельности с 1989 года. Играл роль Деда Мороза 1989-1990 и так далее участвую в хоровом, общем с женщинами и в мужском хоре весь 1990 г. 8 декабря был областной смотр [Алма-Атинской области]. Наш колектив исполнял ярманку, были хоровые песни, пляски и роли в одиночку, частушки, расказы, а я роль играл медведя, а Майна водителем меня. Наш весь коллектив занял 1 место. Получили вознаграждение на весь колектив магдиофон (магнитофон - Н. Р.), похвальну грамоту и 1200 руб. По 60 р. я и Мая получили. А новогоднюю елку встречали 28.XII.1990-1991 г.

1991 г. 8.1. получили от правнучки Тони Деревянкиной приглашение на свадьбу. И поехал я поездом московским до станции Ртищево, это уже в России, там пересадка на поезд Новосибирск, который следует в Крым. Доехал до города Шахты, где живут Володя Деревянкин. 19 января состоялась свадьба. Ездили в закс (ЗАГС - Я. Р.), зарегистрировали, поехали в ресторан, гуляли. А на завтра 20 января поехали в церковь, где и обвенчал наших молодых. После опять в тот же ресторан, опять гулянка. Фотограф много зделал снимков и даже заснял

на видиопленку. 20-го вечером я поехал вместе с Верой и гостями, которые приежали на свадьбу из Подпольного. Приехали на автобусе, брали в совхозе, приехали к Вере, все кто ездил. Вера включила эту пленку в телевизор. Вот и посмотрели все, как была в заксе регистрация, и в церкве, вот и я увидел сибя в телевизоре. И того же вечера пошли с Верой к Ф. И., Шуре и тут я заболел. Видимо дорогой просквозило. Так что все время не выходил на улицу. Билет на Алмату самолетом не было до 15.1. А Вера провожала девушку в Ташкент, 22.1, которая была на свадьбе. Вера мне купила билет самолетом до Ташкента. Полетел 1.II. Меня встретили, а на 5.II. купили билет самолетом на Алмаата. Время лету 1 ч. 30 м. Вот и закончилось мое путешествие.

В марте 1991 г. меня приписали к магазину Стол заказов, стал я получать продукты. 1991 год 8 июля приехала Тамара к нам, а мы с Манной ездили в гости Устькаменогорск к сестре Май 13 июля до 23 июля, а Тамара домовничевала, уехала домой 6 августа. А мы с Маиной подали заявление в закс на регистрацию на брак 25 июля 1991 г., а 25 июля 91 год здали паспорта, а 2 августа произвели нам регистрацию. Ездили я, Мая, Тамара. Приежала Валя Смолякова с дочкой, она уже замужняя из Новокузнецка в августе.

В октябре был Николай в Алмате в командировке, уехал домой 29.Х. Была и Маша Бояринова.

Мая заболела в сентябре, а в больницу положили 25.X. 91 г., а 19.XI. выписали, но здоровье не улутшилось. С каждым днем все хуже. Несколько раз вызывали скорую, и также на дом врачей, вот 15.XII был врач онколог, выписал таблетки. 6.XII. вызывали скорую. 7.XII был дождь. Была скорая 30.XI, 14 час. 25, З.ХП. 12.40, 6.ХП. 22.30, 7.ХП, 8.ХП вечера 10.35. 9. XI, 2 часа 40 м. Майна померла. 11.XII. 1991 г. похоронили. 9 дней был обед 17.XII., а 17 января 1992 г. будит 40 дней.

Приежала на похороны Маша Бояринова, уежает 19.XII., Анна Решетникова 12.XII. приехала, уехала домой 6.1. 92 г.

Переехали ко мне жить внук Василий Викторович 11.1.92 г. Я с Ленинградской выписался. 28/12 - 91 г. прописался на Парковую.

27.1.92 г. Ивана (приемный сын Маины Александровны, душевнобольной. , чаще находился в больнице, нежели дома – Н.Р.)

отправили в Кзыл Орду, в дом инвалидов. Это зделала больница, тоесь врачи, так как Маины нет в живых. Привозили Ивана на похороны. Посмотрел, узнал что Май нет.

Лена купили цыплят в феврале 1992 30 штук. Посеели помидоры в ящик в феврале первой половины.

21.11. 92 г. я шол по улице Ярославской, запнулся и упал, ушиб левое колено, лечение было анбулаторное, прошол ренген кости, колена целые, но опухоль большая, и еще побаливает.

17.III. зделал заказ на новые протезы (зубной челюсти - Н. Р.), будут готовы 23.III. 92 г.

17.III. 92 г. поставили на могилу Майне памятник светло синий из природного камня, вмонтировали в камне патрет (портрет - Н. Р.) тоесь фото на мраморной пластинке. Сын Василий Иванович сшил мне туфли.

16.III. 92 г. ездили на кладбище.

7.IV. 92 г. я, Вася, Лена, Саша, Надя произвели могилу М.А. в порядок, посадили цветы.

12.IV. я ездил поставил Мае цветок искуственый на памятнике, полил цветы на могиле и К. В. П. М.⁵⁴ тоже посадили цветы.

Я ездил на кладбище на паске (Пасхе - Н. Р.) и родительский день и вообще езжу по воскресеньям, а цветок, который я поставил искусственный Майне, долго не побыл, кто-то недобрый человек забрал цветок.

30.VIII.92 г. августа ездил на кладбище и вообще бываю на могилах Ксени и Май. Покрасил Ксении и Полагее памятники. Поливаю цветы.

18.VIII. 92 г. полетел в Ростов и гостил у Ф. И. и Шуры, а 29.VIII. 92 г. прилетел домой. Дома Вася с Леной сделали внутри комнат ремонт. Майну спальню занимают дети Саша, Надя. Я также остался, где и был. Вася с Леной в комнате, которую занимал Иван. Сделали перестановку мебели в зале и на кухне. Вася привез свою стенку, поставили в зале, а Майн шифонер ко мне в спальню.

С 18 августа по 29 августа ездил жил у Деревянкиных. Побывал у внучки Лены и Бояриновых в Усть-Каменогорске с 15 октября 92 г. по 25 октября.

Приехал домой, а 24.X. приехал Николай в командировку, жил у меня, уехал 11.Х.

26.Х. ездили на кладбище - я, Николай, Василий старший, укрепили на памятнике портреты на керамике Ксении, Полагее и Манной маме. 26.Х. совпало день похорон, когда хоронили Ксенью, 14 лет прошло.

Погибла Оля, внучка 7.Х.92 г., дорожная катастрофа.

9.XII.92 г. исполнилось один год как померла М. А., был обед поминальный. Лена купила утят.

1992 г. выкормили борова Борьку, зарезали 92 г.

Ездил в Новокузнецк в 1993 году. 1 июня помер Яков Неупокоев. На похороны не успел, похоронили 3 июня, а я приехал 4.VI., а 10.VI. выехал в Заринск к племяннице Настиньке, а ее муж Михаил Д. помер 16.V.93 г.

Я купил цыплят 30 штук в июле 93 г. У меня в 1993 году получилось много травм. Сначала кусала собака - правую руку. Дальше садился в автобус, ранил левую ногу ниже колена. Еще падал дома, ранил правую ногу, еще упал, сильно ушиб грудь. Не успеет одно зажить, получаешь следующий удар. 23 июля ушиб левую ногу, большой палец, так здорово, большая опухоль, ходить трудно, пользуюсь костылем.

А когда был в Новокузнецке, у меня сломался верхний протез (зубной - И. Р.). Сделали новые протезы в июле 93 г., когда приезжал Николай Ив. Он был в командировке в Усть-Каменогорске, Семипалатном, Павлодаре⁵⁵ и заезжал в Алма-Ату. У нас пожил только три дня, уехал домой 13 июня 93 г.

Вася сделал инкубатор, заложили яйца утиных 7 шт., одно куриное. 27 июля 1993 г. включили в работу, но почему то ничего не получилось.

12 марта 1994 г. получил телеграмму. Шура померла, но поехать не пришлось на похороны, так как самолета не было, дали телеграмму о невозможности ехать.

Мы чичас (сейчас - Н. Р.) живем своим государством Казахстан. Ввели свои деньги. 1 теньге 1 руб. Был обмен денег в декабре 1993 г. На старые российские рубли обменяли на теньге, одна 1000 рублей 2 теньге. Последнее время булка хлеба была 45 р., а на новые 36 тин (копеек).

Последний месяц ноябрь 1993 год получил пенсию 29165 рублей, а за март 1994 г. 229 тенге. Это название по-казахски.

Зима нонче была морозная и снегу очень было много, а как стало тепло за четыре дня снегу нет, все растаяло, ушло в землю.

1994 году в июне ездил к внучке Лене⁵⁶. Жил там 3 недели, а потом заехал к Бояриновым в Усть-Каменогорск.

Приезжал Николай 31.XII., уехал 7.1. 1995 г.

Помер Василий 8.XI.95 г. Приехал Николай на похороны. А заболел Василий 22.IV.95 г.

А я сам заболел еще в декабре 1995 г. Было сильное удушие, дышал тяжело прошел. Ренген показал, что расширение сердечных сосуд. Лечение проходило трудное, но стал поправляться, и вдруг неожиданно приступ. Закрылась моча. Вызвали скорую, возили в больницу, но спустить мочу не удалось и сразу меня на операцию 26.III.

В больнице я пролежал до 12.IV. Выписали домой. Вставили мне в мочевой пузырь резиновую трубку и дальше 1 метр шланг в бутылочку. Вот так и собирается моя моча в бутылку. Сильно исхудал. Часто головные боли и вообще

На этом рукопись заканчивается. Отец не мог уже больше писать. Он болел очень сильно, звал меня к себе. И Васина жена Лена об этом писала. Она за ним заботливо ухаживала. Отец ей был очень благодарен и завещал ей дом на Парковой улице. Но я смог приехать только летом. Отец меня все-таки дождался и умер у меня на руках в июне 1996 г. Накануне ему в очередной раз стало плохо. Вызвали «Скорую помощь». Врач посмотрел и сказал, что надо везти в больницу. В больнице молодой врач, казах, осмотрел отца, но ничего вразумительного не сказал, положить на стационарное лечение отказал, ссылаясь на то, что сегодня суббота, мест нет. Велел привезти в понедельник. Пришлось ехать обратно. Дорога плохая, на ухабах трясет. Как он выдержал путь туда и обратно, не знаю. Вечером и ночью ему стало легче. А в воскресенье днем я сидел у него на кровати; мы о чем-то беседовали. Потом он замолчал, поднял правую руку, сам прикрыл веки и затих. Так мирно и отошел в мир иной.

Светлая ему память.