А ДУША ОСТАЛАСЬ ДОБРОЙ^¹

Есть непреложная библейская заповедь: «Возлюби ближнего своего». В наш неспокойный XX век, полный ожесточения и озлобления, просто необходимо пронести ее через всю жизнь, как и дух добра, ибо зло порождает только зло. Поколения советских людей прожили свои жизни, радуясь, свирепствуя и мучаясь, а из проклинаемого прошлого напрашивается вывод: для успешного осуществления великого социального эксперимента нам не хватило искренности, доброты и милосердия...

Моросил осенний надоедливый дождь, когда я приехав в Черноисточинск, спешил к незнакомому пока мне человеку. В маленьких селениях не утруждают свою

память запоминанием номеров домов. Обычно объясняют так:

— Пойдешь прямо, потом налево — в переулок и упрешься в тот дом.

Но на этот раз сказали точнее:

— Дойдешь до дома № 60, а там спросишь у любого…

И вот я, кажется, у нужного дома. Чутье меня не подвело на этот раз, и на мой вопрос о хозяине простая русская женщина ответила:

— Леонид Богданович дома, проходите! Отложив газету, ко мне поднялся грузный, широкоплечий мужчина, которого я узнал по фотографии, помещенной в Черноисточинском сельсовете в одном из альбомов, посвященном истории черновлян. Он — лишь один из двухмиллионного народа немцев, разбросанного по необъятным просторам бывшего СССР. Десятки тысяч советских немцев, не признав реальной возможности изменения жизни в нашей стране, перебрались в объединенную Германию, надеясь найти свою Родину там, коль уж они не нашли ее у нас.

— Я не немец Поволжья,— так начал свой рассказ Леонард Готлибович Рейзлер (таково его подлинное имя),— я с Украины, уроженец немецкой колонии села Красная Речка Володарского района Житомирской области. Родился в 1920 году и был первенцем в семье Готлиба Августовича и Ольги Теодоровны Рейзлер. Советская власть дала отцу семь гектаров земли, потом обзавелись коровами, двумя лошадьми. У отца были крепкие крестьянские руки и, может быть, кулаки тоже, вот и признали его, как и миллионы граждан нашей страны, классовым врагом — кулаком. В 1934 году, осенью, люди в форме НКВД забрали отца, отправив его сначала в Володарскую, а затем в Житомирскую тюрьму

Так раскулачили семью Рейзлеров. Ольге Теодоровне было приказано в трехдневный срок подготовиться к высылке в далекий северный край. Сначала она была отправлена в райцентр, где в клубе были сконцентрированы спецпереселенцы немецкой, украинской, молдавской национальностей, затем, посадив на подводы, их сопроводили до станции Гурченко, где они встретились с отцом, выпущенным из Житомирской тюрьмы. Ольга Теодоровна, еще не оправившаяся от потрясений, связанных со смертью младшего сына Владимира и описанными выше событиями, мало что из вещей смогла взять с собой, главное для нее — дети, а их было четверо...

За одиннадцать суток посадки в вагонах-телятниках по железным дорогам страны в начинающиеся холода и неизвестность много чего пережито. Мытарства дороги сменились остановкой в тупике станции Качкома Мурманской области. Сначала жили в вагонах, а затем были переведены в бараки с трехъярусными нарами. Где же те, кто жил в них раньше?

Нарубили они дров для растопки, обогрелись, и вновь команда: мужчинам отделиться от высланных, у них особое задание — строительство домов для спецпереселенцев в Медвежегорске (станция Пинджи), а также строительство барж и работа на лесоповале.

И вновь от семьи оторвали кормильца и увезли. Встретились родные уже через год. Стали жить в Медвежегорске, в двухкомнатном домике, построенном руками отца. А рядом боролись за жизнь восемь тысяч спецпереселенцев, обживавших северный край, получавших за свой труд 800 граммов хлеба и лишь много позднее — деньги. Лесная Карелия помнит эти поселения, оцепленные охраной из спецкомендатуры НКВД.

Леонид Богданович (так его называют в Черноисточинске) задумчиво смотрит в окно в сторону соседнего огорода. Проследив за его взглядом, я увидел сарай с позеленевшей от мха крышей, к тому же с подгнившими досками. Возможно, стоят там перемерзшие домашние животные. А дождь все идет...

— Меня призвали в Красную Армию 5 апреля 1941 года,— продолжает он свой рассказ,— строить военный аэродром в местечке Рапла (Эстония), затем, когда началась война,— оборонительные укрепления. В сентябре 1941 года в связи с известным указом в отношении лиц немецкой национальности, я был отозван из прифронтовой полосы и вместе с другими солдатами-немцами из России посажен в теплушку, якобы для передислокации. Из вагонов нас выгрузили в Свердловске...

Там, на площадке № 1 в районе Пышминского тракта, расположили целый «интернационал» из немцев, поляков, евреев, которые прокладывали дороги, рубили лес. Тысячи безвинных узников-трудармейцев.

В начале 1942 года его перевели в отряд 18-74, расположенный в Нижнем Тагиле. Работал Л. Рейзлер на кирпичном заводе. Здесь, на самом верху печи для обжига кирпича, устроил он свое жилье, как и тысячи других трудармейцев. Леонид Богданович помнит и маленькую часовенку на кирпичном заводе, прозванную

русскими «Расстани». По легенде, в 1860 году до этой часовенки провожали рекрутов, отправлявшихся в Верхотурье на воинскую службу. Обнесенная колючей проволокой часовенка, разделенная коридором с тремя камерами под названием «Тамара», в 1942—1945 годах служила карцером для трудармейцев. Ее лет 30 назад, по свидетельству старожилов, снесли за ненадобностью. Название «Тамара» часовенка получила потому, что трудармеец, который первым сидел в камере, отлучился на свидание с русской девушкой Тамарой и за это был водворен в карцер.

— Многие, очень многие не пережили зимы 1942/43 годами лишь следующий год принес облегчение. Начальником Тагилстроя был назначен генерал-майор Царевский, который спас от голода и истощения уцелевших. Советские немцы с благодарностью отзываются о нем, подчеркивают его требовательность и гуманность. Он похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.

— В Тагиле я работал,— продолжает Леонид Богданович,— на Первой площадке Нижнетагильского металлургического завода, затем в подсобном хозяйстве, а в 1944—1945 годах — заместителем диспетчера цементного завода. Потом перевели меня в Черноисточинск на строительство новой плотины, которую, кстати, строили военнопленные немцы в те годы.

Там он встретился со своей будущей женой. От этого брака родились две дочери: Эльвира Леонардовна — ныне инспектор Нижнетагильского ГУНО — и Валентина Леонардовна — историк Черноисточинской средней школы.

— А как же родители?— спрашиваю я.

— В 1941 году отца мобилизовали, отправили в Челябинск или в Челябинский район. В январе или в феврале 1942 года он умер от голода. Маму и пятерых младших переместили в Коми АССР, видимо, в село Жа-шард, где она работала на лесоповале. Последний кусок хлеба отдавала детям, пытаясь спасти их. Еще при ее жизни пропала сестра Лилия, 1927 года рождения, вызванная в спецкомендатуру НКВД. До сих пор о ней ничего не известно. В 1943 году умерла от голода мама. Сейчас нас осталось пятеро: я, Зельма, Арнольд, Райнгольд и Эрвин. Кстати, Эрвин с 1957 года живет в Черноисточинске, приехал из Рубцовска.

Поработал немало Леонид Богданович в ставшем родным для него поселке: в детском доме, в психоболь-

нице, заведующим в поселковом пищеторге. Сейчас — пенсионер. Проживший многотрудную жизнь, не сломлен, открыт, не озлоблен. Здесь, на улице Куйбышева, стоит дом, построенный его руками. Сохранилась мебель, изготовленная им же, а в душе — доброта, которую, несмотря на страдания, донес он до современников.