Александр Савельевич ДАРБАКОВ

«ДАВАЙ ШТУКУ НА ШТУКУ...»

Когда я вспоминаю про выселение калмыков, то, в первую очередь, на ум приходит фраза: "Давай штуку на штуку, и я тебе помогу. А так - нет". Помнят ее и все мои многочисленные родственники. Думаю, что она останется памятной и для многих последующих поколений нашего рода. Поскольку связана она с трагической страницей всего калмыцкого народа и нашей семьи, в частности.

А дело было так. Осенью 1943 года я окончил курсы трактористов и получил права на вождение колесных тракторов типа "ХТЗ", "СТЗ". Устроился работать трактористом на Дубовский конезавод №3. Жил у родного брата Петра Савельевича. Он был главным бухгалтером и по брони не призывался в ряды Красной Армии.

Родители наши - отец, Дарбаков Савелий. Тихо-нович, 1870 года рождения, и мать, Пелагея Бомбель-

диковна, 1878 года рождения - жили в станице Бурульская, которая находилась примерно в 15 километрах от конезавода и входила территориально в Калмыцкий район Ростовской области. И вот из этой станицы прибегает вся запыхавшаяся русская женщина, соседка наших родителей, чтобы сообщить моему брату, что родителей увезли в Зимовники, чтобы сослать куда-то. Если бы не она, мы, конечно, еще какое-то время не знали бы об этом. Оказалось, что те калмыки, которые жили на территории Ростовской области, но за пределами Калмыцкого района области, 28 декабря 1943 года не подверглись выселению. Выселяли их уже весной 1944 года. Однако стало известно это позже.

Брат тут же пошел к начальнику конезавода и рассказал эту потрясшую нас новость. Трагедия усугублялась тем, что девятимесячный сынишка брата был на некоторое время отдан родителям для ухода за ним. И он, как стало известно со слов той же соседки, был отправлен с дедушкой и бабушкой.

Начальник конезавода незамедлительно предоставил Петру свою выездную трехконную тачанку. А чтобы никто не посмел к нему приставать, в сопровождение выделил двух военных из охраны конезавода, написал ходатайство военкому района об оказании с его стороны содействия в возвращении брату его ребенка.

Но в Зимовниковском военкомате даже бровью не повели. Наше появление вызвало раздражение, хотя им было известно, что Петр, работающий на военном конезаводе, имеет прямое к военкомату отношение. Тогда Петр отыскал начальника эшелона, изложил ему суть своей просьбы. А тот тоже не хотел ничего слушать. Он, дескать, принял людей по счету и должен доставить их на станцию назначения в том же количестве. Живыми или трупами - не его забота. Его забота - арифметика. Все же Петр был настойчив и продол-

жал подбирать "ключи" к начальнику эшелона. И тот дал маленькую надежду приведенной выше фразой: "Давай штуку на штуку, и я тебе помогу. А так - нет".

Это означало, что в момент отхода поезда, 30 декабря ночью или 31 декабря утром, нужно было обменять мальчика-младенца на калмыка мужского пола из числа тех, кто не попал пока под выселение. Но кто же добровольно согласится на такой обмен? И брат был в сильном расстройстве. Тогда я ему сказал, что я поеду с родителями, а его сына освободят. Тем не менее Петр не был уверен в благополучном исходе договоренности и сильно переживал. А начальник поезда что сказал, на том и стоял. И только когда паровоз, дав несколько отрывистых гудков, начал раскачивать состав, чтобы начать плавный ход вперед, разрешил мне подниматься в вагон. В этот миг родственники бережно, насколько это было возможно при дергающемся вагоне, передали спеленатого младенца Петру. Все родственники - и те, что отъезжали в неизвестность, и те, что остались у железнодорожного полотна, - плакали. И трудно было понять, чего в тех слезах больше: горечи тяжелого расставания или радости, что малец в конце концов спасен.

В самом деле, как это стало ясно очень скоро, в пути люди стали умирать от лютого холода и голода. Особенно много умирало детей, стариков. Так, в пути не стало одной из моих младших сестер. Она была несколько ослаблена болезнью и не выдержала. Буквально за считанные дни окоченела в стылом вагоне. На станции Сызрань труп ее и еще одного старика из нашего вагона вынесли. Где теперь их прах? Мои родители очень переживали. Но что могли они сделать? С тех пор весь наш род убежден, что тот самый начальник эшелона, хоть и вредничал, но, предложив обмен "штука на штуку", спас от неминуемой смерти крохот-

ного "кандидата" в смертники нашего Бадьмашку. Теперь мой родной племянник, Бадьма Петрович Дарбаков, разменял шестой десяток. Жив, здоров, имеет детей, внуков.

...Мы попали в Тюменскую область в селение Сазоновка. Стояло оно у слияния рек Тура и Тобол. Людей устроили жить, куда попало. О более или менее благоустроенных жилищах, конечно, не могло быть и речи. Жили в хозяйственных амбарах, сараях. Через некоторое время стали посылать на разные работы. А как только пошло к весне, всех, кто только мог держаться на ногах, мобилизовали на лесозаготовки. Мы ведь до выселения и леса в глаза не видели, какие из нас заготовщики. Кроме того, работа сама по себе физически тяжелая. Нужны сноровка и навыки. И следовало целыми днями действовать топором и ручной пилой.

Лес валили, заготавливали из стволов метровые чурки. Таскали их на себе и штабелевали для вывозки на причалы. Таким образом готовили топочный материал к открытию навигации по рекам Тура и Тобол. Продолжал заниматься этим и летом.

Такая работа требовала полноценного питания, а его-то и не было. Жили впроголодь. И пошла смерть косить людей. Очень много калмыков раньше времени ушли из жизни на тех лесных делянках. Даже сегодня, спустя пятьдесят с лишним лет, тяжело об этом вспоминать. Я не знаю, какие только силы спасли меня в том злосчастном 1944 году. Каким-то образом выдюжил. А к концу года мы оттуда уехали. Не случись так, что могло бы быть дальше, трудно сказать. И все же я склонен считать, что меня спас брат, Петр Савельевич.

Как известно, калмыки, оставшиеся на территории Ростовской области, были выселены в Сибирь весной 1944 года. И брат мой Петр с семьей, в том числе и Бадьмой, попал в город Новосибирск. Без малого пол-

года хлопотал он через органы НКВД, чтобы разрешили ему вывезти из Сазоновки к себе родителей, так как они были в очень преклонном возрасте. Так я с родителями переехал к брату в Новосибирск. Здесь нам всем вместе было несколько легче. И работать мне пришлось в сносных условиях. В суровых условиях Сибири родители долго не могли выдержать: отец умер зимой 1945 года, а весной следующего года умерла и мать.

С конца 1944 года, когда мы переехали в Новосибирск, более восемнадцати лет я прожил в этом замечательном городе. За эти годы пришлось пережить всякое. Положение спецпереселенца, пока официально не освободили от спецучета в органах НКВД - МВД, постоянно довлело над нами. Мало того, что приходилось по официальным каналам терпеть всякого рода ограничения, недружелюбное отношение со стороны некоторых людей. Бывало, что уже и сам на себя смотришь, как на неполноценного человека, которому нельзя то, нельзя это. Трудное было положение: ни свободы передвижения, ни свободы выбора в учебе, работе. Потому что, если твое желание выходит за рамки разрешенного, то на все ставится крест. Отсюда и страх, что получишь отказ...

Часто жизнь вносила свои коррективы во всякие инструкции НКВД, причем, в хорошую сторону. Считаю, что мне в этом отношении частенько везло. Что я имею в виду? Работать ведь пришлось на разных предприятиях. Начиная с обычной черновой работы. А я еще до выселения закончил семилетку и курсы трактористов. По тем временам такое образование и специальность значили довольно многое. Вот и стал мало-помалу притираться к жизни, осваивать новые специальности. Был слесарем, котельщиком, токарем. Начальники разных уровней относились ко мне хорошо. Появилась у меня большая уверенность. И поступил на ве-

чернее отделение индустриального техникума, а работал в механических мастерских в дневную смену. Правда, некоторое время приходилось скрывать свою учебу. Потому что некоторые мастера-практики недолюбливали тех ребят, которые тянулись к учебе, строили им разные козни: могли поставить в ночную смену работать, тогда учеба срывалась. Со мной такого не случалось.

В 1950 году я перешел работать на довольно известный инструментальный завод им. Воскова. Учебу в техникуме я продолжал. Здесь меня назначили мастером. В 1952 году техникум закончил с дипломом по специальности "техник-механик".

В том же году вдохновленный удачным стечением обстоятельств, замахнулся и на высшее образование. В те годы в городе большой популярностью пользовался филиал Московского энергетического института. Вот и пошел я туда на заочное отделение. Выбрал специальность "Электрические машины и точная аппаратура". Кстати говоря, в институте в то время учились калмыки, ставшие после возвращения на родину известными руководителями. Манджиев Л. И., Герой Советского Союза, для нас, калмыков, и тогда был всеобщей гордостью, честью народа, как доблестный воин-патриот. После восстановления республики он долгие годы был директором радиотелевизионного центра. Бабаев Н. Д.-Г. работал директором Каспийского машзавода, позже заместителем Председателя Совета Министров КАССР. Дорджи-Горяев В. Л.-Г. был заведующим промышленно-транспортным отделом обкома партии, затем председателем Элистинского горисполкома. Учились мы по разным специальностям, получили необходимое образование, прошли хорошую практическую школу на крупных предприятиях большого индустриального города. Это и помогло нам уже

дома успешно работать.

На заводе дела у меня шли вполне успешно. Меня перевели уже старшим мастером, но я стал приглядываться к другому предприятию - заводу радиодеталей. Он именовался "Почтовый ящик-66". В связи с учебой в институте нужно было думать о переходе на работу, более близкую будущей специальности по диплому. Так я и перешел в 1954 году на этот завод. Сразу меня назначили старшим мастером. За шесть лет работы на этом предприятии меня последовательно повышали в должности, поручая более ответственные участки. Так, я работал начальником участка, заместителем начальника цеха, начальником цеха. Я понимаю, что в таком служебном продвижении не последнюю роль играли мои собственные качества как специалиста, как руководителя на определенном участке работы. Но не будь того доброго отношения ко мне со стороны руководителей, главных специалистов разных уровней, конечно, я бы не добился этого. Особенно в тот период, пока я был спецпереселенцем.

После того, как в январе 1957 года восстановили республику и позорное клеймо с калмыков было снято, официальных препонов уже не стало. К 1960 году я уже был начальником цеха. Выезжать на родину не спешил, поскольку работы по моей специальности там не предвиделось. Поэтому продолжал оставаться в Новосибирске.

В 1960-1963 годах работал на таком крупном предприятии, как завод "Сибтяжмаш". Здесь я был начальником производства № 2 и выехал в Элисту по спецвызову, когда решался вопрос об открытии завода "Звезда".

Возвращаясь к сибирскому периоду, хочу вспомнить один эпизод. Было это в годы моей работы на ин-

струментальном заводе, наверное, в 1952 или 1953 году. Летняя пора. Молодые рабочие по выходным тянулись за город, в Заельцовский парк. Это было очень популярное и оживленное место отдыха горожан. Человек десять заводских ребят в очередное воскресенье решили выехать в парк. Подговорили и меня. Пришли на речной вокзал, чтобы плыть на катере, любуясь прибрежным пейзажем, рекой. Коротая время в ожидании отплытия, я заметил, что за мной наблюдают. Сказал ребятам. Хотел уже отказаться от поездки, но друзья настояли. Успокоили, что ведь едем за город отдохнуть группой. Но стоило катеру отчалить - тут же ко мне: "Ваши документы?". Я замялся. Их у меня не было. И тут произошло неожиданное. Ребята молча обступили нас, оттеснили от меня проверяющего к самому краю палубы. А потом - в реку его.

Настроение у меня испортилось. Уже не до веселья. Друзьям моим, наоборот, весело. Оживленно обсуждают, как это они без шума, ловко устроили. Когда без дальнейших приключений прибыли на место отдыха, а потом миновало час-полтора времени в парке, я успокоился. Разделились по два-три человека и разбрелись по разным уголкам.

Совершенно неожиданно появились трое или четверо людей в штатском и на глазах оторопевших двух моих друзей без шума отвели меня в сторону. Проворно втолкнули в подлетевший "черный ворон" и увезли. Привезли в подвал, - он был весь зарешеченный, видимо, КПЗ, - и закрыли. Примерно до полуночи никто мною не занимался.

Потом явился старший лейтенант в форме. В нем я узнал того, кто подходил с проверкой. Но виду не подаю. Привели меня в милицейскую комнату и стали допрашивать. Принуждали дать разные показания, нуж-

ные им. Лейтенант все допытывался: "Кто твои друзья? Это они меня сбросили в воду". А я свое: "Вас я не знаю. Ребята - не друзья. Случайно встретились. Их фамилий не знаю...". Еле выкрутился. Взяли подписку о неразглашении ареста и допроса, выпустили только на следующий день.