«...В ПЕРЕСМОТРЕ ДЕЛА ОТКАЗАТЬ»

Академик Михаил Филиппович Кравчук — выдающийся математик, один из наиболее деятельных и авторитетных ученых украинской науки 20 — 30-х годов нашего века.

Родился в селе Човницы на Волыни (северо-западная Украина) 27 сентября 1892 года. В 1910 году окончил гимназию в Луцке, в 1914 году — физико-математический факультет Киевского университета и был оставлен при университете для подготовки к научной и преподавательской деятельности. В 1924 году защищает докторскую диссертацию. В том же году результаты его исследований по обобщенной интерполяции были доложены на VII Международном конгрессе в Торонто. Был одним из основателей Института математики при Всеукраинской академии наук, заведуя отделом математической статистики. Научные интересы ученого широки и разнообразны, научное наследие — более 170 работ — это статьи, оригинальные монографии, научно-популярные очерки, статьи по истории математической науки, разработки украинской научной терминологии.

М. Ф. Кравчук был также выдающимся педагогом. Он преподавал в ряде высших учебных заведений г. Киева (университете, педагогическом институ

те, политехническом институте, сельскохозяйственной академии), основал математические кафедры. Кравчук был прекрасным лектором и популяризатором научных знаний. Круг его интересов не ограничивался математикой, он дружил с выдающимися украинскими филологами, историками, поэтами — академиками Агатангелом Крымским и Дмитрием Яворницким, Миколой Зеровым, Дмитром Загулом.

Все знавшие М. Ф. Кравчука отмечали его глубокую интеллигентность, благородство, высокие моральные, нравственные качества. Когда ему предложили быть общественным обвинителем в сфабрикованном против украинской интеллигенции процессе, так называемой СВУ, от отказался от этой позорной роли, и это стоило ему впоследствии жизни.

В расцвете своего таланта М. Ф. Кравчук был репрессирован — арестован 22 февраля 1938 года и погиб в колымском лагере 9 марта 1942 года.

Галина Сытая

11.02.1942

Магадан, 72-й км, Инвал. городок

Глубокоуважаемый и дорогой Александр Иосифович!

С июня 1941-го я не имею никаких известий от Фиры. Возможно, что письма где-нибудь застряли. Последние (июньские) Фирины телеграммы из Киева и Москвы информировали меня о ходе моего дела в Верховной прокуратуре и Верховном суде. Возможно, что пересмотр уже состоялся, но до сих пор я ничего не знаю. Не знаю, где находится Фира и дети, как живут, имеете ли Вы с ними связь. Три Фирины посылки от мая и июня 1941 г. я получил, хотя и с большим опозданием. К сожалению, они скоро кончатся благодаря бесчестности многих людей. Страдаю от полной неизвестности о судьбе семьи. Прошу Вас по почте и по телеграфу сообщить мне, что знаете о моей семье, — в крайнем случае, где она находится. К сожалению, я еще не могу пользоваться телеграфом. Сообщите о решении суда, каково бы оно ни было, это мне обещала Фира.

Здоровье мое удовлетворительно, но болезнь сердца понемногу прогрессирует. Находят у меня и нелады с почками, но я в этом не уверен. Держат меня на инвалидном режиме — работаю в помещении, а не на воздухе, что зимой очень существенно.

Если возможно, то поддержите продуктами (жиры, сахар).

Ваш М. Кравчук

Это последнее (и единственное сохранившееся) письмо Михаила Филипповича Кравчука родным. Адресовано оно брату жены М. Ф. (Александру Иосифовичу Шварцману). 9 марта 1942 года М. Ф. Кравчука не стало. Обстоятельства его смерти и место захоронения до сего дня не выяснены.

В архивно-следственном деле М. Ф. Кравчука сохранилась жалоба, написанная им собственноручно в августе 1940 года.

Председателю Верховного суда СССР,

верховному прокурору СССР

заключенного КРАВЧУКА Михаила Филипповича,

арестованного 21 февраля 1938 г.

НКВД УССР в Киеве и присужденного к

тюремному заключению сроком на 20 лет

с поражением в политических правах на 5 лет

ЖАЛОБА

Настоящая моя жалоба является третьей по счету. Первые две направлены были верховному прокурору СССР и Президиуму Верховного Совета СССР в январе и феврале 1939 г., и до сих пор (август 1940 г.) никаких ответов на них я не получал.

Я сын землемера, из крепостных крестьян, деревня Човныця Луцкого уезда Волынской губ. В 1910 г. окончил Луцкую гимназию, 1914 г. — Киевский университет по физ.-мат. факультету. С 1915 г. по 1918 г. состоял проф. стипендиатом (аспирантом) по математике при том же университете, с 1918 г. — доцентом, с 1920 г. — и.д.профессора, а с 1925 г. по защите докторской диссертации — профес. математики в университете и других вузах Киева. В 1929 г. был избран в действительные чл. Академии наук УССР. Имею более 100 опубликованных научных трудов, ряд учебников и научно-популярных работ на украинском, русском и иностранном языках.

С 12-летнего возраста сам добывал средства для жизни и помогал семье отца, в политических партиях и организациях не состоял.

После ареста мне на словах было предъявлено обвинение в принадлежности к буржуазно-националистической организации и указаны ее цели и средства к их достижению (следователи Ладков, Хазин и несколько других). По письменному изложению, врученному мне следователем, эта организация, к которой я будто бы принадлежал, имела своей целью восстановление капитализма на Украине, для чего она готова была применить террористические методы и пользоваться поддержкой фашистских госу

дарств. От меня требовали прежде всего письменно сознаться в принадлежности к этой организации, а также указать по Академии наук высших руководителей организации и лиц, которые меня в нее завербовали и которых я завербовал; указать, кто меня инструктировал. Описать эволюцию моих контрреволюционных убеждений, мою контрреволюционную работу, участие в белых армиях, мои вредительские действия по специальности, мою контрреволюционную агитацию среди студентов, создание повстанческих отрядов, мою шпионскую деятельность и т.д.

Я был ошеломлен этими дикими обвинениями, разбит физически ночными допросами, в частности полным лишением сна в течение 11 суток, обострением болезни сердца; мерами прямого физического воздействия; морально на меня воздействовали криками, стонами истязаемых в соседних комнатах людей. Сломали меня окончательно угрозы — в случае запирательства и отказа принять на себя несовершенные преступления арестовать и уничтожить мою семью. Ради спасения семьи я решил оклеветать себя — тем более, как было вполне ясно, мои обвинители, сами не веря своим обвинениям, имели совершенно определенную цель — сделать из меня преступника.

Я начал изображать более или менее правдоподобные — а часто и совсем нелепые — истории с помощью товарищей по камере и записывать их в виде показаний. Так появилось признание, что я принадлежал к националистической организации, в которую перешел из других, ранее существовавших, в частности из СВУ (о которой я в свое время впервые узнал из газетного сообщения о ее раскрытии), куда я попал из какой-то еще более старой организации; что я завербовал в националистическую организацию нескольких лиц, которым, однако, факт их вербовки остался неизвестен; что Затонский инструктировал меня по делам организации, однако мне не удалось указать место и дату свидания с ним. В моих показаниях мои интернациональные позиции в комиссии по разработке украинской математической терминологии превратились во вредительские; участие в разоружении полиции во время февральской революции — в принадлежность армии Центральной Рады; работа под руководством партийного комитета Академии — в выполнение заданий националистической организации; спортивные кружки при Академии — в повстанческие отряды и т.д. Не мог согласиться только на слишком гнусное требование признать себя шпионом и не сумел придумать для себя вербовщиков в организацию.

В минуты просветления, когда мне ясно представлялась вся мерзость самоклеветания, и когда я решал покончить самоубийством, чтобы избавить семью от угрозы ареста, а

себя от физических и моральных мучений, я письменно отказывался от своих лживых показаний. После таких деклараций — ругательства, угрозы и репрессии со стороны следователей усиливались, в результате чего я продолжал катиться по наклонной плоскости самооговора.

К концу мая 1938 г. следователи состряпали протокол моих показаний, который от содержания показаний был почти так же далек, как сами показания от истины, и заставили меня его подписать. В нем указывалось на мои мнимые связи с националистическими деятелями. На известную будто бы мне деятельность организации по созданию повстанческих отрядов, на мою руководящую роль в одной из ячеек националистической организации и на другие столь же фантастические вещи.

В сентябре новые следователи, в ведение которых я был передан, провели меня через свидание с прокурором, предупредив, что оно будет происходить в их присутствии и чтобы я не вздумал отказаться от ранее подписанных показаний и протокола. Я выполнил и это требование, мечтая о скорейшем окончании этой лживой комедии. Перед судебным заседанием следователь опять посоветовал мне не отказываться от подписанных показаний, т. к. и после суда я не выйду из сферы влияния следственных органов. Обвинительное заключение, врученное мне ночью, часов за 10 — 12 до суда, инкриминировало мне, как и протокол следствия, общие вещи: принадлежность к организации, признающей террор, националистическую деятельность, связи с контрреволюционерами — без указания на какие-либо конкретные преступления. Суд после полутора-двухминутного опроса прибавил, тоже без конкретизации, вредительство на культурно-научном фронте.

Решительно отвергаю свою принадлежность к националистической организации и заявляю, что о существовании ее мне ничего не было известно. Уверен, что в этом не сомневалось ни следствие, ни те клеветники, которые из зависти и других низменных побуждений приложили столько усилий, чтобы меня уничтожить. Как показывает вся моя жизнь, состав семьи, родственные связи, состав учеников, научная и педагогическая деятельность — моя позиция в национальном вопросе никогда не была националистической. Я участвовал в украинизации, проводившейся партией и правительством, сам добросовестно украинизировался (по крайней мере, в области моей специальности) и бесплатно помогал в этом профессуре и студенчеству. Если в этой моей работе были ошибки, то они объясняются перегибами, допущенными в руководящих органах.

Состояние моего здоровья почти освобождает меня от личной заинтересованности в пересмотре моего дела. Но восстановление истины важно само по себе. Поэтому я прошу пересмотреть мое дело, подвергнув меня в случае надобности новому следствию в условиях, которые дали бы возможность избежать ложных показаний.

Михаил Филиппович Кравчук

16 августа 1940

Адр.: Магадан, почт. ящик 261/5

Михаилу Филипповичу Кравчуку

Жалоба, как и две предыдущие, никаких последствий не имела. Только в 1945 году после очередного ходатайства жены М. Ф. Кравчука (еще не знавшей о смерти мужа в 1942 году) дело было направлено на рассмотрение старшему следователю следственной части НКГБ УССР Салацкову. Его вывод был таков:

«Принимая во внимание, что виновность КРАВЧУК следствием доказана, и учитывая, что проверка, которая производилась Военной прокуратурой КОВО в 1939 году, никаких изменений в дело не внесла,

ПОСТАНОВИЛ: В ходатайстве Кравчук Михаилу Филипповичу о пересмотре дела ОТКАЗАТЬ».

С этим решением «согласны»:

Нач. 4-го отделения следчасти НКГБ УССР капитан Скитев, нач.следчасти НКГБ УССР полковник Павловский.

31 октября 1946 года.

Лишь в 1956 году Михаил Филиппович Кравчук посмертно реабилитирован. Восстановлен в звании действительного члена АН Украины 20 марта 1992 года.