«Организация сопротивления лагерному режиму «Норильско Вичай» («Норильские витязи») по сути родилась... 8 сентября 1952 года…».

«ЖЕЛЕЗНЫЙ ВОЛК», АРЕСТ, НОРИЛЬСК

Я родился 14 октября 1927 года в Литве, в деревне Скирьечай, в семье крестьянина. Нас было пятеро детей, я был старшим. В 1946 году окончил гимназию и поступил в университет в г. Каунасе. Через год меня арестовали за принадлежность к организации сопротивления «Железный волк» — мы хотели вернуть свободу и независимость Литве, мы все помнили ее такой. Итог ареста — 10 лет лагерей и 5 лет поражения в правах.

С первым этапом 1948 года меня привезли в Норильск. Свои воспоминания о лагерной жизни я делю на два периода: 1948–1950 годы в Норильлаге и 1951–1956 годы в Горлаге. Условия пребывания там очень сильно отличались по режиму, продолжительности рабочего дня, поддержанию связи с близкими и по другим, уже описанным ограничениям прав заключенных. Нас пытались превратить в покорных рабов, обычными были директивы такого содержания: задания выполнять, несмотря на людские потери.

Меня и шестерых земляков направили на завод по производству кокса. Бригадир, человек вольнонаемный, поставил нас на уборку цеха. Через пару дней я заметил, что какой-то верзила шарит в наших карманах, угостил его крепким ударом (в университете я занимался боксом). Стянас Балтрушис подбежал ко мне на помощь. Бригадир видел это, и на следующий день нас двоих и еще человек 20 из нашего этапа перевели в 1-е лаготделение. Меня определили в бригаду по ремонту подъездных путей учетчиком. Рядом с конторкой дорожников дымилась труба небольшого цементного завода. Я узнал,

что там работает техруком латыш Кексис Август, инженер, офицер, привезенный в Норильск в 1941 году с группой арестованных военных из Прибалтики. Встретились с ним, поговорили. Он взял меня сначала лаборантом, а позже технологом… У меня началась цинга, заболели ноги — покрылись синими пятнами, зашатались зубы… Бесчеловечная лагерная система расставила в моей голове все на свои места. Я понял, что в новых условиях надо искать новые методы сопротивления режиму. Но как и с кем? Тут выжить-то непросто.

Мое состояние заметил Кексис, посмотрел на мои ноги и приказал утром на работу не выходить: повел в санчасть. Меня положили в больницу и не выписывали, пока я не восстановил силы. Меня посещал Альфонас Яловецкас, поддерживал, как мог. Потом определили меня в лабораторию, где я научился делать зеркала — они были большим дефицитом в Норильске, что и облегчило мне жизнь в лагере. Кексис не очень-то считался с чекистами рангом пониже. Его все ценили как специалиста, он имел пропуск на свободный выход из зоны, всегда имел выпивку, да и в лаборатории применяли спирт для химанализов. Под конец 1949 года Кексис окончательно «запраздновал» и ушел с завода.

Техруком назначили начальника лаборатории латыша Мервальда Лаздиньша, а меня определили начальником лаборатории. Лаздиньш, химик, доцент, интеллигентный, общительный пожилой человек, в Норильск прибыл с первым этапом. Я выдержал экзамен в комиссии центральной лаборатории, и мне присвоили квалификацию технолога по стройматериалам. Кроме меня в лаборатории работали латыш Александр Круминьш, его землячка Илга Смилдзиня и Валя Хитрова. Женщины работать на завод приходили из 7-го лаготделения. В середине 1950 года был построен новый большой цементный завод. Почти всех наших рабочих направили туда. На старом заводе остались я, один мастер и несколько рабочих.

За первые два с половиной года в Норильлаге случились две аварии в шахтах, обе в ночное время, поэтому жертв было относительно мало. Первый взрыв произошел в шахте рудника 3/6. Газом отравилось человек 600. Медики съехались со всего Норильска. Спасали людей, которые были без сознания. Большинство удалось спасти, погибло человек десять. Второй взрыв, в результате которого на угольной шахте возник пожар, имел более тяжелые последствия. Потушить пожар не удалось, и тогда заложили все входы в шахту, с озера подвели по трубам воду и залили-заморозили шахту вместе с людьми, которые уже погибли в огне.

Ежедневно в лагере от болезней, непосильного труда, недоедания умирали люди. Наш завод, где работало человек 150, был в каком-то смысле исключением — труд здесь не был таким тяжким, как в шахте. Я особенно оценил это, когда попал в Горлаг. Тут условия жизни и работы были особенно трудными Заключенные 2-го лаготделения Норильлага (Кайеркан). Нижний ряд (слева направо): Витаутас Бельсис, Петрас Кланаускас; верхний ряд: Витаутас Микутенас, Пранас Бучис, Ионас Чепонис. 1954 г.

и унизительными. Недаром именно здесь вспыхнуло сопротивление заключенных. Они, участники и активисты восстания, очень красноречиво рассказывали о его ходе в 6-м и 7-м томах издания «О времени, о Норильске, о себе…». Есть в 7-м томе и мой рассказ.

В 1954 году я получил освобождение из лагеря и был определен на спецпоселение. Только в конце 1955 года я получил разрешение на поездку в Иркутскую область к родителям, которых выслали из Литвы в Бодайбинский район. Здесь я окончил горный техникум, работал мастером, а потом старшим мастером на буровых работах. В конце 1958 года моё спецпоселение закончилось, и летом следующего года я вернулся в Литву, но жить на родине мне разрешили только в 1962 году. Заочно я окончил сельскохозяйственную академию по специальности инженер-механик.

Со своей женой я познакомился в Бодайбо. Она тоже была спецпоселенкой. Мы вырастили двоих сыновей, с 1964 года живем в Вильнюсе. Нас и тут преследовали власти, проводили обыски. А мы собирали материалы о жертвах репрессий. Потом активно участвовали в перестройке Литвы. Мы и сейчас ежегодно собираемся на съезды нашего общества «Норильские витязи», председателем которого я являюсь. В 1999 году меня наградили боевым орденом «Виче Крижус» («Крест витязя»), и теперь я являюсь кавалером Офицерского Креста.

«НОРИЛЬСКИЕ ВИТЯЗИ»

Организация сопротивления лагерному режиму «Норильско Вичай» («Норильские витязи») по сути родилась после прибытия карагандинского этапа 8 сентября 1952 года в Норильск. После волнений и столкновений с криминальным контингентом, неповиновения лагерной администрации зачинщиков и активистов отправили на Крайний Север, «на вымерзание», как выражались сами чекисты. 1200 человек разбросали по лагерям. В основном это были западные украинцы, но и литовцев в этом этапе было более 50 человек.

В лагерях в это время свирепствовали придурки — подручники администрации из числа заключенных. Сеть стукачей доносила в оперчасть разговоры заключенных. Многие смирились с лагерным рабством. Кто-то был просто сломлен духовно… Непокорных за малейшее неповиновение бросали в ШИЗО, БУР, режимные бригады. А тут привезли вирус мятежа, который попал на уже подготовленную почву: новые объединились со старожилами, была принята программа конкретных действий.

Решили:

1. Образовать литовскую группу сопротивления.

2. Создать пятерки защиты, в каждой из которых должен быть старший.

3. Запретить самостоятельно проводить акты террора.

4. Собирать сведения об агентурной сети оперчасти.

5. Собирать сведения об активных пособниках лагерной администрации, любителях с помощью палки наводить порядок.

6. В каждой секции барака иметь своего человека для сбора информации.

Структура организации: представительное и исполнительное звенья, координаторы, советники, штаб.

Представительное литовское звено поручили возглавить адвокату Вацловасу Зубкявичусу. Координаторами назначили Микаса Мисюрявичуса, Бронюса Раманаускаса и меня (я держал связь с народностями Северного Кавказа). Советником стал ксендз Чесловас Каваляускас. Штаб возглавил Юозас Лукшис, имевший опыт организации групп сопротивления в карагандинских лагерях. Первые пятерки создали и возглавили Юозас Лукшис, Казимерас Везбяргас, Антанас Зинкявичус, Казимерас Шалкаускас.

В первую очередь мы вступили в союз с западными украинцами, потом с русскими, при необходимости проводили совместные акции. Решили, что каждая нация сама наказывает виновных земляков.

Комитет литовцев вынес смертный приговор старшему нарядчику Ионасу Мисявичусу, прозванному Удавом. В октябре 1952 года исполнили еще один смертный приговор Варнасу, известному заключенным как Ворона. Больше в среде литовцев извергов не было. Атмосфера в лагерях изменилась к лучшему, люди свободно стали разговаривать, стукачи боялись бегать в оперчасть или искали приюта у чекистов.

Во время восстания мы призвали к действию все активные и резервные пятерки. Мне было поручено обеспечивать внутренний порядок в лагере и его противопожарную безопасность. Мы упростили на Медвежке представительство от бараков, назвали его комитетом. Руководство поручили Павлу Френкелю. Измайлов, Галема и другие выработали требования для переговоров с московской комиссией, изготовили плакаты, проводили собрания и т.д. Всей лагерной жизнью во время восстания руководили подпольные братства, комитеты, обеспечивая порядок и охрану зоны.

И хотя восстание заключенных было подавлено, мы, несмотря ни на что, победили: московские власти наши требования удовлетворили, вскоре многих из нас освободили, лагеря стали закрывать. Я спрашиваю себя: виноваты ли мы были? И в чем? Если бы в 1940 году в нашу независимую Литву не пришли непрошеные гости, мы бы жили свободно, учились, работали, создавали семьи… Мы никогда бы не попали в Норильск, не стали бы рабами в сталинских лагерях, не были бы обречены на долгие годы страданий… Во всем мире признано право человека бороться за свободу своей Родины, и мы боролись. Так в чем же мы были виноваты? Ответ на этот вопрос дала наша страна. «Норильских витязей» литовцы назвали поколением наследников духа рыцарей и героев. Они получили самую высокую национальную награду — орден «Креста Витис». Этим орденом удостаивают тех, кто защищал

свободу и независимость Литвы, участвовал в боях («лесные братья»).

«Норильские витязи» собираются ежегодно с 1989 года. Уже прошло 16 съездов нашего общества в Вильнюсе, Каунасе, Тельшяе, Радвилишкисе, Паневежисе и других городах. Мы не просто подводим итоги и строим планы своей общественной работы, мы обсуждаем события в стране и в мире. К нам прислушивается власть. Например, мы писали в 2005 году обращения к президенту Литвы Валдасу Адамкусу по поводу министра, потерявшего доверие людей, критиковали работу Сейма и правительства, наши тексты были опубликованы в газетах, по ним были приняты меры, как и должно быть в свободной стране.

…А я и сегодня вспоминаю русскую группу.

В ней было немало крупных специалистов, ученых, инженерно-технических работников. Со многими я был знаком. Они были настоящими патриотами своей страны и производства, где трудились. Они гордились достижениями норильской промышленности, позже работали на руководящих должностях, вплоть до главных инженеров. Их называли лордами. А под Шмидтихой обрели покой тысячи и тысячи «винтиков» — простых людей, которые работали на свою страну до последнего вздоха, имели семьи, близких людей, с которыми им так и не довелось даже проститься… Хочется надеяться, что труд заключенных уже никогда не станет основой политико-экономической системы ни в одной стране.