«Тайно Антоновича привезли на север Франции. Ночью в порту передали на борт советского торгового парохода в руки переодетых чекистов».

Лагерная судьба бросила меня в 1951–1952 годах в норильский 2-й политический лагерь «Кайеркан», что находился на полдороге между городом Норильском и портом Дудинка. Местные чекисты в соответствии с пометкой в моем особом деле, где было написано «использовать только на тяжелых физических работах», загнали меня в 104-ю бригаду штрафников вместе с уголовниками-убийцами, которые попали в этот лагерь по статье 58, пункт 14, то есть за побег из мест заключения.

Один из моих лагерных друзей, Иван Васильевич Бедей, родом из Закарпатья, молодой парень из Тячева, сообщил, что в первой шахтерской колонне есть мой земляк-киевлянин, который работает бригадиром на сортировке шахты № 18. Как-то я выбрал время, когда перед отбоем еще не закрывали на замок бараки, и нашел своего земляка — Михаила Афанасьевича (Михайла Опанасовича) Войченко, 1925 года рождения, родом из-под Киева, из села Русановка Броварского района. Семью его в 1930 году раскулачили и вывез ли на Урал, где выгрузили на голое место, — позднее на их костях вырос город Серов. Большевики оторвали детей от родителей и поместили в детский дом, из которого отец Михаила забрал их перед войной, в 1940 году.

Михаил войну закончил офицером, имел несколько ранений, а уже после войны, студентом Львовского университета, был арестован как активный участник

ОУН. Его осудили на 25 лет заключения за то, что в университетской типографии напечатал листовки с обращением к львовянам — бороться за независимую Украину. Кстати, как демобилизованный офицер, Войченко был избран председателем университетского месткома… Он был силен и физически, и духовно. В лагере нас роднила любовь к Украине и поэзии. Войченко отличался умом и талантом художника-самоучки. В лагере он рисовал чудные пейзажи Севера, а начальству — их портреты, поэтому его назначили бригадиром на шахтных грохотах, на которых сортировали уголь, что конвейером подавался из шахты на гора. Отмечу, что в «Архипелаге ГУЛАГ» Александр Солженицын вспоминает слова Михаила Войченко о том, что человек остается таким, каким он запрограммирован от рождения, а вовсе не бытие его формирует, как утверждают идеологи-марксисты.

Однажды полярным вечером я зашел в барак норильской каторжной зоны, в секцию, где жила бригада Войченко. Около тумбочки Михаила, возле узкого за решеченного окна, я впервые увидел крепкого сложения высокого человека, с крупной головой и высоким лбом Сократа, наголо остриженного, как и все мы. На меня смотрели добрые и умные карие глаза. Он, восхищаясь украинской речью, рассказывал об истоках нашего украинского языка и о киевском златоверхом Михайловском монастыре, разрушенном большевиками, как о выдающемся национальном памятнике украинского народа. Нас познакомил Войченко. Но вый знакомый назвался Михаилом Дмитриевичем Антоновичем и тепло пожал мою руку.

Оказалось, что Войченко с большим трудом вы рвал Антоновича из штрафной 104-й бригады, где я работал, и держал его около себя. Михаил Антонович спал рядом с Михаилом Войченко, вместе они и питались. Войченко, как бригадир, имел чуть больше возможностей и спасал Антоновича от голода, недаром же в лагере бытовала горькая присказка: «Ой, когда ж мы наедимся хоть черного хлеба!» Все мы, политические узники, находились в ярме штучного голодо-

мора. Михаил Дмитриевич Антонович был старше нас (1910 года рождения). Часами мог читать в бараке собственные лекции из истории Украины и украинской литературы. Антоновича в лагере называли ходячей энциклопедией в области общественно-гуманитарных знаний. Не было более компетентного и авторитетного знатока истории, чем профессор М.Д. Антонович. Он был подлинно великим патриотом украинского народа. Его ум и сердце всегда горели безмерной любовью к Украине.

В начале нашего знакомства я поспорил с Антоновичем по поводу взглядов и учения Л.Н. Толстого. Я сказал, что человечество может совершенствоваться, только «познавая самого себя». Я доказывал Антоновичу, что необходимо распространять всюду среди людей «истинную веру». На меня ласково взглянули умные карие глаза Михаила Дмитриевича, и он меня спросил: «А в чем заключается эта истинная вера?»

…Увлеченно слушали мы его лекции об истории славян, Украины, России и соседних очагах культуры других народов. Когда он рассказывал про древний мир, Элладу, Рим и Карфаген, то закрывал глаза, получая огромное удовольствие, представляя себя, наверное, на кафедре Берлинского университета… Антонович по этично детализировал, скажем, битву под Карфагеном, словами, как художественными мазками, воссоздавал каждую битву так, что баталии оставались в представлении слушателей на всю жизнь. Словно мы собственными глазами видели отблеск серебряных подков, одичалых коней и искаженные яростью лица воинов… Я попал в рабочую бригаду Войченко и долгое время работал рядом с Антоновичем на грохотах угольной шахты № 18. Мы руками отбирали породу с дорожки конвейера и сбрасывали вниз, в бункеры. Я наблюдал, как профессор, стоя над конвейерной лентой, что-то сам себе шептал под грохот породы, которая падала…

Он сам себе читал лекции и этим жил. Михаил Дмитриевич родился в Киеве на улице Кузнечной (сегодня Горького), на пересечении с улицей Жилянской, где еще в 1960 году стоял двух этажный деревянный дом деда, на стене висела ме-

мориальная доска, сообщавшая, что тут жил украинский историк и декан историко-филологического факультета Киевского университета имени святого Владимира — Владимир Бонифатьевич Антонович. После 1960 года большевики снесли это здание вместе с мемориальной доской, чтобы не осталось памяти об известном украинском историке, которого они называли теоретиком украинского буржуазного на ционализма. Мне Михаил Дмитриевич говорил, когда вспоминали в лагере про Киев, что во дворе дедова дома стояла большая комора, которую я уже в 1939 году не видел. Ее снесли раньше.

Михаил Антонович начинал учебу в Киеве, в пансионе Павла Галагана, о котором много рассказывал. В 1918 году восьмилетним ребенком вместе с родителями эмигрировал в Италию. Отец Дмитрий Владимирович Антонович был членом Украинской Центральной рады и активным участником Украинского Возрождения. Из Италии семья Антоновичей переехала в Германию, где Михаил окончил Берлинский университет, сразу два факультета — исторический и географический^¹.

Михаил Дмитриевич был женат на немке и потому имел немецкое подданство. В Берлине он стал профессором и читал лекции в Берлинском университете. Во время Второй мировой войны был мобилизован вермахтом и в чине майора стал участником похода на Восток. В 1942 году Антонович побывал в Киеве. Ходил по пустым улицам города, Андреевскому спуску и с высоты Андреевской церкви любовался левобережными дне провскими далями. Заходил в дом Антоновичей, бродил по следам своего детства. Его воинская часть воевала на Кубани. На Михаила большое впечатление произвела кубанская земля с ее черноземами, на которых все буйно росло («Лопухи толщиной в руку!» — говорил он).

После капитуляции Германии Антонович выехал во Францию, в Париж. Именно в столице Франции, когда он шел по темной улице, на него набросились французские коммунисты — по заданию МГБ накину ли на голову мешок и запихали в легковую машину. Тайно Антоновича привезли на север Франции. Ночью в порту передали на борт советского торгового парохода в руки переодетых чекистов. В СССР Антоновича судили как военного преступника и идеолога буржуазного национализма. Михаилу Антоновичу влепили срок 25 лет (такой же точно, как и мне) специальных политических концлагерей, 5 лет лишения прав и конфискацию всего имущества, которого у профессора не было, к превеликому сожалению чекистов.

Припоминаю, как мы с профессором стояли рядом около того проклятого угольного конвейера в бригаде Михаила Афанасьевича Войченко (которого в 1970-х годах зарезали во время операции в Киеве…). Выстаивали при 40–50-градусных морозах по 11 часов в сутки. В холодной галерее, в морозном воздухе, стоял черный мелкий, как порох, туман, который забивал дыхание, а вверху еле светилась электролампочка. Иногда я слушал его лекции и читал Антоновичу свои лагерные стихи. Каждый погружался в свой мир — науки и поэзии. Когда я получал из Киева посылку, то делился с Михаилом Дмитриевичем, хотя он с детской скромностью не хотел ничего брать.

В 1953 году меня забрали на этап в 4-й политлагерь Норильска, и я оставил Антоновича в бригаде Войченко. Перед этим в лагере «Кайеркан», когда я был подле Антоновича, он много писал об истории Украины, а также литературоведческие работы. Через меня передал рукописи волынянину Владимиру Терентьевичу Тимощуку, который в производственной зоне работал лаборантом на бетонном заводе. Володя Тимощук пря тал рукописи под полом лаборатории. Однажды, уже в 1953 году, когда чекисты проводили обыск в рабочей зоне, Володя перепрятал рукописи Антоновича в одном из котлованов с новой опалубкой для будущей галереи шахты № 18. Но ночью другая бригада залила

бетоном тот котлован с рукописями профессора Антоновича… Про это написал мне Владимир Терентьевич Тимощук из города Хмельницкий, где он живет.

Весной 1954 года после норильского восстания Михаила Войченко забрали из 2-го политического лагеря на этап и кинули к нам в штрафной концлагерь «Купец», где готовились расстрелять, но события в Москве, где начался процесс относительной оттепели, помешали чекистам выполнить их план. Войченко оставил Антоновича на старом месте.

Летом 1954 года М.Д. Антоновича вместе с киевлянином О.Ф. Чоповским, 1903 года рождения, и группой других украинских патриотов и литовцев отправили из Норильска на Колыму. Там их поместили в тюрьму-политизолятор. Антоновича посадили в одиночную камеру, где его навещал прибывший из Москвы полковник КГБ, который вел с профессором долгие беседы. Полковник что-то предлагал Антоновичу, а тот категорически отказывался. Когда закончилась аудиенция, в камеру изолятора ворвались надзиратели, повалили профессора и насильно сделали какой то укол, от которого у Антоновича пропали речь и память, но он не умер — физически сильный организм выдержал. Из этого изолятора Михаила Дмитриевича Антоновича взяли на этап, вместе с другими узниками и конвоем посадили в грузовую машину, которая потерпела аварию…

Так погиб Антонович (и все политзаключенные, и конвойные солдаты, что ехали в машине). Так изверги-чекисты расправились с внуком и сыном известных украинских ученых Владимира Бонифатьевича и Дмитрия Владимировича Антоновичей уже после смерти Сталина, летом 1954 года.

Из журнала «Зона, № 7, 1994 г.

Издание Всеукраинского товарищества

политзаключенных и репрессированных.