«Мне довелось сидеть в 16 тюрьмах и лагерях»

Я родился в Литве 16 декабря 1929 года в Биржайском районе. С 1935 года до ареста проживал в селе Уогиню. Работал у богатого хозяина. Когда началось партизанское движение, я включился в борьбу за свободу Родины против оккупантов. Поддерживал связь с Анщицким партизанским отрядом в Зеленой пуще. Мой псевдоним был «кот». В 1947 году меня предал «друг». Я был арестован и в том же году был осужден 1-м трибуналом Прибалтийского округа по статье 58-й. Получил 10 лет тюрьмы.

Заключение отбывал в разных местах. В Караганде власти набрали группу политических, примерно 1200 человек (русских, украинцев, литовцев), и по реке Енисей отправили на Таймырский полуостров. В Норильске нас распределили по трем лагерям — 4, 5 и 1-й, называемый Медвежкой, в который я и попал. Местные чекисты нас представили всем как страшных рецидивистов. После долгого карантина и ознакомления с местной обстановкой мы начали активную деятельность: агитировали людей к сопротивлению, протестовали против непосильного рабского труда. Мы создали систему «пятерок» — это были группы самозащиты из пяти заключенных. В состав моей группы входили В. Трула, Ю. Карпавичюс, Ю. Ёгмайтис, С. Юзенас и К. Рудис.

После смерти Сталина чекисты сначала растерялись, но вскоре начали применять против заключенных самые крайние меры воздействия.

Поступило сообщение из 5-го лагеря, что там застрелено 5 з/к, в лагере объявлена забастовка. Это известие мы обсудили в «пятерках» и приняли реше-

ние поддержать забастовку. Первым делом прекратили работу на зоне. Остановилась главная добыча — добыча никеля для военной промышленности. Местная власть пыталась наказать нас за непослушание, но заключенные не испугались. Вывесили черные флаги с надписями «Свобода или смерть!». Затребовали комиссию из Москвы, которая прибыла через неделю. Выдвинули 16 требований. Главными из них были: пересмотр дел, отправка на материк инвалидов, отмена номеров заключенных, снятие решеток с окон бараков и др. Руководил переговорами с нашей стороны Френкель и др.

Часть этих требований комиссия удовлетворила и приказала продолжить работу. Остальные она пообещала согласовать с высшей властью в Москве. Комитет решил продолжить сопротивление, в жилые бараки никого не пропускали, кроме медиков и начальников хозчасти. Так продолжалось две недели — с 1 по 16 июня 1953 года. Тогда администрация окружила лагерь. По громкоговорителям звучали требования сдаваться и выходить на работу. Мы не послушались. На следующий день перерезали колючее ограждение, и в жилую зону ворвались солдаты, которые предупредительными выстрелами требовали сдаться. Активисты, чтобы избежать жертв, призвали людей мирно сдаться и выйти из зоны. 80 человек, весь актив, вышли последними. За пределами зоны чекисты распределили людей: одних налево, других направо. Меня выдали, я попал направо — нас загнали в большой котлован, там всячески издевались, избивали. Мы думали, что нам конец пришел. Потом всех загнали в недостроенный большой дом и несколько дней там держали. Наконец организаторов восстания отправили глубоко в тундру — лагерь «Купец». Туда же привезли участников восстания из 4-го и 5-го лагерей. Тут не было ни кухни, ни воды, все было привозное. Мы умывались и купались в ледяной воде речки. Мы пробыли здесь два месяца, хотя думали,

что останемся тут навечно. Думаю, арест Берии спас нас от смерти.

Когда солдаты начали распределять нас по вагонам, мы обрадовались. Поняли, что поедем на материк. Нас привезли на пристань Дудинки. И опять перед глазами рябит волнами суровый Енисей. Нас погрузили на баржу: она была перегружена, не хватало воздуха... Прошел слух, что нас всех утопят в реке. Поднялась паника. Но одна беда не беда. Мы заболели дизентерией. Трое заключенных умерли. Их тела выбросили прямо в реку. Тогда нам сопровождающие дали черники. И неизвестно, то ли от черники, то ли Божье милосердие помогло, болезнь отступила.

После двухнедельного путешествия прибыли в Красноярск. Тут одних отправили в местную тюрьму, других отвезли в Магадан. Я был направлен в тюрьму, пробыл в ней две недели. Тут впервые за многие годы встретил вежливых чекистов. Допрашивали спокойно. Не били, даже чаю предлагали выпить.

И опять в один день всех усадили в «черные воронки» и отвезли на вокзал. Никто не знал, куда нас везут. Оказалось, во Владимир. До Москвы всего 180 километров. Владимирская тюрьма славилась особо строгим режимом, ее контролировала московская власть. Здесь сидели министр иностранных дел Ю. Урбшис и другие знатные люди Литвы.

Заключенных вызывали по фамилиям, надзиратели надевали на свои ботинки мягкие «тапочки» и бесшумно ходили по коридорам, неслышно подходя к дверям любой камеры и через «волчье око» наблюдая за тем, чем заняты «враги народа».

В один из дней мы услышали крик: «Братья, нас ведут в карцер!» Это были особые одиночные помещения для подавления человеческой воли. Мы начали стучать по железным дверям, раздался бешеный шум и звон. Тюрьма в самом центре города, и потому этот шум чекистам очень не понравился. Они были вынуждены пойти на уступки и вернули заключенных в камеры. После этого случая в тюрьме стал воз-

можным нормальный разговор с нами. Раньше днем строго запрещалось лежать, а теперь на это не обращали внимания. Кормили неплохо, а у кого на счету были деньги, могли заказать продукты из магазина, их надзиратели приносили. Тут мне сообщили, что за организацию восстания мне прибавили два года закрытой тюрьмы. Я был осужден несовершеннолетним, по закону меня должны были освободить в 1954 году, а я вышел на свободу только в 1956-м.

Мне довелось сидеть в 16 тюрьмах и лагерях. Мне пришлось пережить много горя и страданий, но я не жалею, что участвовал в норильском восстании. После сопротивления многие почувствовали себя людьми, а не рабами, возможно, наши страдания спасли жизнь другим. После восстания начали пересмотр политических дел, многих заключенных выпустили на свободу. Было пересмотрено и мое дело. Выяснилось, что уже два года назад я должен быть свободным. Когда мне об этом сказали, я не поверил, думал, что опять пошлют на Север.

В мае 1956 года я вернулся в Литву. Тут меня ждали и с радостью встретили родители, сестры, друзья, но не власти. Создал семью, растил детей, работал на разных работах не хуже других, но мне часто напоминали, что я как бы второсортный человек, бывший политзаключенный. Теперь, когда Литва стала независимой, я чувствую, что мои страдания были ненапрасны, а сопротивление было просто необходимым.

2 мая 1980 года я получил документы о своей реабилитации. Участвую в движении «Норильских витязей» — мы встречаемся уже больше десяти лет.