ДНЕВНИК ЗЭКА^¹

24 марта 2006 года в Сыктывкарском Государственном университете состоялась Всероссийская научная конференция студентов и аспирантов но теме «История политических репрессий в СССР в 1930—1950-е гг.». Вера Немировская, студентка П курса Астраханского государственного технического университета, представила на ней доклад «Дневник ЗЭКа как источник по истории политических репрессий в СССР в 1930—50-е гг. (по «Воспоминаниям из моей жизни (1935—1951-е гг.)» В.В.Пудавова)». Основа доклада — недавно обнаруженный в семейном архиве дневник репрессированного прадеда девушки по отцовской линии Вячеслава Вячеславовича Пудавова, озаглавленный «Воспоминания из моей жизни (1935—1951 гг.)». Работа Немировской, выполненная под научным руководством Е.Ю.Полховской, кандидата исторических наук, доцента кафедры - «Всемирная история и политология» АГГУ, была отмечена дипломом первой степени.

Мы решили привести доклад в сокращении с некоторыми цитатами из дневника Пудавова как интересный источник и пример осмысления совеем молодым поколением российских граждан нашей истории, проблем нарушения прав человека правоохранительными органами и государством в целом.

* * *

Дневник — тетрадь объемом 189 страниц — был написан прадедом уже на свободе на основании тех записей, которые ему удалось сделать, находясь в ГУЛАГе. Документ охватывает период с 1935 по 1951 год. В нем описан один из самых трагических периодов жизни В.В.Пудавова — арест и отбывание срока в сталинских лагерях в течение шестнадцати с половиной лет.

Довольно тяжело было читать строки, переполненные болезненными воспоминаниями. Любые события нашей жизни оставляют след в памяти, но то, что происходило с миллионами людей во время массовых сталинских репрессий, не может быть забыто никогда. Как пишет об этом сам Вячеслав Пудавов: «Молодежь должна знать всю правду о своем старшем поколении, о своих отцах, непременно и именно для того, чтобы это не повторилось еще раз. И хотя как раз это и скрывают от молодежи, но от истории этот период скрыть не удастся никогда; такие события не забываются...»

Вячеслав писал свой дневник для нас, для молодого поколения, которому очень важно осмыслить события недавнего прошлого. Несправедливость обвинений, противоречивость и абсурдность проведения допросов, неуважительность и хамство в тюремной среде, напряжение и негатив общей атмосферы — все это жизнь, описанная в дневнике. Нужно обладать великой волей и пытливым умом, чтобы после стольких мучений собрать все факты воедино и написать о тех 16 годах полнейшего зэковского бесправия. Основной целью моей работы являлось желание рассказать, объяснить на примере жизни одного советского человека страшную трагедию всего народа. Из дневника: «Все, что произошло со мной за описываемый период моей жизни, описано мною с исключительной точностью и непогрешимостью, без малейших отклонений от истины; за мою правду меня никто не может обвинить ни в чем, так как что было, то было, и выбросить из времени 16 с половиной лет моей жизни невозможно».

Пудавов Вячеслав Вячеславович родился в 1901 году в г. Варшаве. Отец Вячеслава давал в Варшаве частные уроки. Мать занималась пошивом одежды на заказ, Постоянная нужда и болезнь отца вынудили семью переехать в Новочеркасск, где Вячеслава Вячеславовича Пудавова застала Гражданская война 1918-1920 годов. В конце 1919 года он был мобилизован Деникиным в Белую армию в качестве рядового. Вместе с деникинцами отступал до Кисловодска, где заболел сыпным тифом и был направлен в лазарет. В начале 1920 года туда пришла Красная армия, и Вячеслав оказался в числе военнопленных. По выздоровлении он вернулся в Новочеркасск, но из-за страха за семью не встал на учет как военнопленный и скрыл свое пребывание в Белой армии. В 1922 году от истощения и упадка сил умерла мать Вячеслава, а вскоре и младший брат. Вячеславу с сестрой Верой выжить помог брат матери, который жил в Астрахани и работал там врачом. После переезда в Астрахань Вячеслав поступил учиться в Механический техникум и окончил его в 1925-м, получив специальность техника-механика. В этом же году Вячеслав женился на дочери бакинского рабочего-литейщика Ольге Петровне.

В 1932 году Вячеслав с женой и малолетним сыном Павлом уехали из Астрахани в город Каширу Московской области, где Пудавов стал работать на Каширской ГЭС в качестве конструктора. Именно здесь 1 января 1935 года он был арестован по необоснованному обвинению в антисоветской агитации. Начался новый, самый тяжелый этап в жизни простого советского человека, попавшего в жернова времени. Началась другая жизнь, описанная Вячеславом Вячеславовичем в дневнике, волею судьбы попавшем в мои руки.

В дневнике он пишет: «Все началось с того дня, когда в Ленинграде был убит Киров...» За этим убийством последовали расстрелы, о которых почти каждый день сообщалось в газетах. На месте преступления был схвачен убийца, некий Николаев. Люди обменивались комментариями по поводу этих событий, и было довольно тяжело представить, что мысль, невольно произнесенная вслух, сможет превратить жизнь в несносные страдания. «И вот в один прекрасный день к нам в конструкторское бюро, как это часто бывало, попала какая-то газета, и эту газету стал кто-то вслух читать во время обеденного перерыва. В газете, как сенсация, сообщалось, что, наконец, Николаев признался, что он был подослан одной подпольной организацией, которой руководили Бухарин и Зиновьев; при этом описывались разные подробности с соответствующими комментариями. Естественно, что у меня невольно вырвалось неожиданное восклицание, которого я и сам не ожидал от себя, восклицание, вызванное неожиданностью такого оборота дела. Так зачем же расстреливать диверсантов, когда, оказывается, они совершенно ни при чем? Потом я прикусил язык, так как почувствовал, что сказал что-то лишнее».

Этот момент не случайно отчеканился в памяти автора с наибольшей точностью, так как именно эти слова повлекли за собой необратимые последствия. Автор уверен, что если бы эта фраза была произнесена в обыкновенных, нормальных условиях жизни, в ней не было бы ничего особенного, ведь каждый человек имеет право высказать свое мнение. Но тогда Вячеслав, заметив недоумение и настороженность в глазах коллег, почему-то сразу осознал, что сказанное может обернуться катастрофой. «Оно, может быть, и сошло бы как-нибудь, если бы не этот дурень Сергеев, старший конструктор. Он с таинственным видом, как какой-то секрет, стал говорить товарищам, то одному, то другому, о моих словах».

Мрачные мысли о возможных неприятностях не давали Вячеславу покоя. Отгоняя неприятные предчувствия прочь, он продолжал жить и работать. После празднования Нового, 1935 года, 1 января Вячеслав отправился на работу. День, насыщенный приятными поздравлениями, не мог предвещать ничего плохого. Однако: «Перед концом работы меня вдруг вызвали к телефону, и незнакомый голос просил меня прийти на минутку в спецотдел. Даже после этого, несмотря на все предшествовавшие опасения и переживания, мне не пришло в голову никакое подозрение, настолько я не чувствовал себя преступником». На проходной Вячеслава уже ожидали люди в форме НКВД, сопроводившие его до нужной комнаты. Человек, находившийся там, впустил Вячеслава и запер дверь на ключ. «Это его движение окончательно убедило меня в катастрофе, которая вдруг разразилась надо мной. Но даже после этого меня как громом поразили его слова: "Вы арестованы"». Вячеслав обвинялся в доброжелательных чувствах по отношению к диверсантам; в том, что якобы ругал Кирова и радовался его смерти, а также в массе других преступлений.

«Потом мы сели в автомобиль и меня отвезли в городскую тюрьму. Это было мрачное здание, как все тюрьмы, выкрашенное белой известью. Кругом была каменная стена и громадные железные ворота. Меня впустили в эти ворота, за спиной загремел железный засов. Затем меня отвели в подвал, открыли одну из мрачных дверей с маленьким окошечком с задвижкой, впустили в полутемное маленькое помещение, в котором я сперва ничего не разобрал, и захлопнули за мной дверь. Камера эта освещалась маленькой коптилкой, стоящей на подоконнике единственного окна с решеткой. Окно было под самым потолком и до него едва можно было достать рукой. Возле него около стены стояла единственная железная кровать без матраца, покрытая одними досками. Больше в этой комнате не было никакой мебели, если не считать большую деревянную бочку, стоящую возле дверей, хотя и покрытую сверху деревянным кружком, но, тем не менее, распространяющую вокруг себя нестерпимое зловоние. Камера эта на тюремном языке, как я после узнал, называлась вокзалом. Она служила как бы пересыльным пунктом для поступающих в тюрьму арестантов. Вокзалы эти обычно не имели никаких предметов,

имеющих своим назначением создавать хотя бы какой-нибудь намек на удобства, необходимые для существования живого человека. В них нередко набивали людей столько, сколько вмещал их физический объем, не считаясь с тем, что это были живые люди. В этой камере, когда я вошел, находилось всего несколько человеческих существ, которых я разглядел, когда мои глаза привыкли к полумраку. На кровати лежали два человека, укутавшись в какие-то грязные тряпки, они, вероятно, спали или просто лежали. На полу, среди плевков и окурков, вдоль стен также лежали, скорчившись, люди, подобрав под себя ноги, а некоторые закрывшись с головой своими жалкими одеждами».

Как и в любой тюрьме, камера для «новобранцев» являла собой самое жуткое зрелище. Можно только догадываться о том, что чувствовал человек, не видящий никакой своей вины, попав в тюрьму.

А наутро «<...> меня вызвали. Сперва в помещение, куда меня привели, пришел человек, оказавшийся парикмахером, который остриг меня под машинку, а затем меня отвели в баню. В бане было холодно, на полу был лед, я старался наступать на трапы, так как на полу стоять не было никакой возможности. Только вода была горячая. Одежду мою забрали на прожарку, где должны были ее продезинфицировать, словно это было старое арестантское барахло, в котором водились вши».

Спустя несколько часов Вячеслава проводили в деревянное здание районного НКВД. Начальник своей внешностью производил вполне приятное впечатление: добродушный взгляд, гимнастерка с красными петлицами на воротнике с одной «шпалой»¹ на каждой. Фамилия его была Чесноков. Хорошие манеры, подчеркнутая вежливость и никакой злобы в глазах. Вячеслав, будучи еще «шпалой» на каждой. Фамилия его была Чесноков. Хорошие манеры, подчеркнутая вежливость и никакой злобы в глазах. Вячеслав, будучи еще неопытным новичком, ничего не смыслящим в следовательском деле, поверил первому впечатлению.

Вячеслав решил сознаться — сел за отдельный стол и, все еще не чувствуя никакой своей вины, написал, что родители его из дворян; что был мобилизован в Деникинскую армию в течение четырех месяцев; про свою работу. Всего — около 12 листов. Чесноков дружески подбадривал его, действуя по хорошо отработанному плану — Вячеславу принесли горячий чай, бутерброд, булочку и пачку папирос «Беломор». Написанное следователь забрал себе, а Вячеслава велел отвести в камеру. «На этот раз меня отвели не в вокзал, а повели на второй этаж, в другую камеру. Здесь было уже совершенно другое помещение. Это была камера для подследственных. В ней стояло семь железных кроватей, как в обычном общежитии, между ними тумбочки, у другой стены стол, скамьи и несколько табуреток у стола». Ни один день не обходился без выматывающих допросов: «С самого утра, после завтрака, надзиратель, гремя железом, отпирал дверь и выкликал мою фамилию. Меня опять вели по улице к Чеснокову, который принялся не на шутку «разоблачать» меня». Первое признание Вячеслава ие удовлетворило следователя — оно не раскрывало в полной мере контрреволюционную сущность подследственного. В ходе следующих допросов к первому, обвинению (контрреволюционная агитация — ст. 58, п. 10) прибавилось еще одно: вредительство — ст. 58, п. 7, предъявленное на основании найденных в чертежах Вячеслава ошибок.

Ежедневные допросы истязали Вячеслава. От него стали требовать назвать сообщников. Вячеслав долго отказывался подписывать «фантастические сочинения» Чеснокова. «Эта игра на нервах была едва ли не менее мучительна и невыносима, чем физическая пытка», — отмечает автор. Но страшная усталость, мысли о том, что все мучения напрасны и что судьба уже решена, подтолкнули

Вячеслава подписать бумаги. Дело было отправлено в Особое Совещание, уведомившее позднее следователя о том, что оно перенаправлено в Московский областной суд. После двухдневного заседания, мучительных допросов судьи и потоков лжи «Выездная коллегия Московского Областного Суда <...> 7-го и 8-го марта 1935 года в закрытом судебном заседании рассмотрела уголовное дело по обвинению Кириллова Вячеслава Михайловича², привлеченного к судебной ответственности по статьям: 58, п. 10, ч. Iu 5S, п. 7УК, походу судебного следствия установила следующее: <... > на основании этих, доказанных судом, обвинений суд считает необходимым в качестве мер пресечения применить изоляцию от общества на длительный срок. Виновность Кириллова в совершении предъявленного ему обвинения по ст. 58 п. 10 ч. 1 УК и ст. 58 п. 14 на основании материалов судебного следствия, свидетельских показаний, заключений экспертов считается доказанной а потому судебная коллегия по уголовным делам выездной сессии Московского Областного Суда приговорила: Кириллова Вячеслава Михайловиче к лишению свободы в исправительно-трудовых лагерях — по ст. 58 п. 10 на срок 5 лет, по ст. 58 п. 14 на срок 8 лет, а по совокупности на 8 лет. Приговор может быть обжалован в трехдневный срок в Верховный Суд РСФСР».

После шести лет пребывания в лагерях, накануне освобождения, 17 января 1941 года, в г. Биробиджане, Вячеслав был вновь арестован и по обвинению в контрреволюционной агитации (ст. 58 п. 10) приговорен к 10 годам ИТЛ.

Вячеслав Вячеславович Пудавов отбыл наказание в течение 16 с половиной лет. С 1935 года — в лагерях Дальнего Востока; с 1939 года — в Амурлаге, г. Биробиджан; с 1941 года—в сельскохозяйственных лагерях Сиблага МВД, ст. Югра, а с апреля 1943 года — в г. Мариинск, Кемеровская область, с ноября 1946 года — в Баимском отделении Сиблага МВД.

После освобождения возникли проблемы с местом жительства. «Особым совещанием МВД мое место жительства определено в Наримановском районе Астраханской области, на попечении, как больного, своей жены, проживающей в гор. Астрахани».

В моем распоряжении есть еще один документ — справка из Прокуратуры СССР (от 14.02.1957 г., 9/7-597055, Москва, Центр, Кузнецкий мост, д. 13), в которой сообщается следующее: «гор. Астрахань, Новочеркасская, 4. Пудавову Вячеславу Вячеславовичу.

Сообщаю, что по протесту Прокурора РСФСР постановлением Президиума Верховного суда РСФСР от 30.01.1957 года приговор областного суда Еврейской автономной области от 8—9 апреля 1941 г. и определение Верховного суда РСФСР от 20 мая 1941 г. в отношении Вас отменены и дело производством прекращено. За получением справки о прекращении дела необходимо обратиться в Верховный суд РСФСР.

Прокурор отдела по надзору за следствием в органах по безопасности, юрист I класса, Новокщенов».

Реабилитирован Вячеслав Пудавов был еще при жизни, но вот точная дата мне, к сожалению, не известна. Перед смертью ему разрешили жить в крупных городах и промышленных центрах СССР, и он переехал в Астрахань к жене и сыну. Вячеслав Вячеславович Пудавов скончался в одной из астраханских больниц в 1966 году.

Этапы его жизненного пути я попытаюсь проследить в своих дальнейших научных изысканиях.

История Советского государства — это не просто этап политической и экономической эволюции общества. Это — наша история. Я ее мы знать обязаны. Точно так же, как обязаны знать, кем были наши предки, чем они жили и что после себя оставили. История — это наш опыт, наши ошибки и наши победы. Именно осмысляя прошлое нашего государства, можно понять, ЧТО являлось ошибкой, ЧТО было сделано не так и чего можно было бы избежать, добившись при этом иных результатов. Опыт прошлого должен помогать людям в настоящем.