Мой дед по матери, Павел Артемьевич Неупокоев, был богатырского телосложения, жил в Большереченском районе, в деревне Неупокоевка. Много трудился, имел крепкое хозяйство: добротные строения, хороший дом, несколько амбаров для хранения зерна и утвари, кузницу на своей усадьбе, скотные дворы, гумно, сушилку... Разводил породистых лошадей и даже ими приторговывал. Работая в кузнице, мастерил сельхозинвентарь. Он был мастер на все руки. Рано вставал и поздно ложился. Умер он в 1928 году.

Моя мать, Ирина Неупокоева, была единственной дочерью. Вышла замуж в 1924 году, когда ей было всего восемнадцать, за Семена Машинского.

Была еще бабушка, Александра Павловна, которая лечила людей, занималась травами. Она умерла в тюрьме.

У моих родителей было трое детей мал мала меньше. После смерти деда хозяином всего богатства, нажитого дедом, становится мой отец.

В 1929 году, когда началась коллективизация, круто взялись за нашу семью. Началось раскулачивание. Конфискуют все: скот, зерно, всю живность, сельхозмашины, выгоняют из дома и на своей лошади ссылают обживать Кулайские болота...

Поселили на заброшенном хуторе. Отца сразу арестовали и послали строить бараки на Васюганские болота — они начинаются к северу от Тары. Семья брошена на произвол судьбы и вымирание — беременная мать с тремя маленькими детишками и старой бабушкой. Матери шел тогда 24-й год.

От безысходности она усаживает нас в короб, благо лошадь была своя, и возвращается в свою деревню.

Окна и двери нашего дома забиты досками, в дом местные власти войти не разрешают, и мы селимся в своей же бане. К зиме мать раскрывает забитые досками двери и окна, и мы входим в разграбленный дом.

А отец, узнав, что семьи на хуторе нет, тайно сбегает к семье и прячется в лесу, в подполе, в сарае. Позже решает с согласия матери уехать на прииск к своему дяде, чтобы позднее забрать и семью.

После всех мытарств, которые пережила мать, у нее рождается и вскоре умирает девочка.

В 1930 году, как только началась навигация, нас выгоняют из дома и отправляют в Евгащино. Вместе с нашей семьей высылают из деревни семью Макшеевых, они имели два двухэтажных дома, были богаты. В Евгащино нас загоняют, как скот, в трюм баржи, прицепляют к старенькому пароходу, его звали «Дедушкой». Плывем, не зная куда, вниз по Иртышу, затем по Оби. Плыли долго, часто пароход или баржа садились на мель. Ждали, когда снимут с мели, и плыли дальше.

Люди в трюмах задыхались от недостатка воздуха. Из трюма баржи выпускали редко, питались тем, кто что прихватил, в основном, сухарями с кипятком. Старые люди не выдерживали и умирали, их сбрасывали в реку. Осталось яркое воспоминание, как Иртыш соединялся с Обью: вода в Иртыше темная, а в Оби светлая, серебристая.

Наконец, высадили нас на крутой берег. Стеной стоял хвойный лес без всяких признаков жилья. Мужчины стали строить балаганы. Весной и летом Васюганские болота оживают: появляются клюква, брусника, морошка и всякая съедобная трава. В лесу — грибы, черника, голубика. Все, что росло, ползало, летало, плавало, квакало и дохло — было нашей пищей. С удовольствием ели жаренных на костре лягушек.

К зиме начался страшный голод и мор людей, не было сил толком их похоронить.

Мужчины занимались лесоповалом, часто их придавливало спиленным деревом, не было навыков выкорчевки. Строили бараки и вселялись первыми мужчины со своими семьями. Конечно, тем семьям, где были мужчины, выжить было легче. Представьте мою мать с тремя детьми!

Наконец и мы попали в барак без двери и окон, спасались на печке, холодные, голодные. Из-под снега доставали картофельную ботву, варили и обгладывали зелень и гнилую картошку. Мама обезумела от горя: начали умирать дети. Сначала Лиза, а утром проснулись — между нами лежит мертвым Миша, им было 3 и 6 лет. Мама начала рвать на себе волосы, стала безумной, убегала в тайгу, бросив меня одну, голодную, немытую. Вско-

ре и сама шла, упала и умерла, а было ей всего 26 лет. Так в нашей семье истребили за два года пять человек: троих детей и мать с бабушкой.

На следующий день меня увезли в детский дом. Так была спасена моя жизнь.

В 1932 году я стала учиться в 1 классе. Первые два года кормили в детском доме неважно, хлебный паек был маленький, дети болели цингой, чесоткой, мылись редко, но для меня и такая жизнь была раем. Позже жизнь в детском доме наладилась, появились бани, нас стали хорошо одевать, отменили хлебный паек. Самый счастливый день — это когда досыта наелись хлеба.

Летом с воспитательницей в тайге собирали грибы, ягоды, шишковали, иногда мимо нас на небольшом расстоянии проходили лоси и даже олени. Наш детский дом был окружен елями и соснами. Директор и воспитатели были добрыми, ласковыми, приучали нас к труду и порядку. В комнатах было чисто. Учителя давали хорошие знания.

Я училась хорошо и к 1 Мая меня, как лучшую ученицу и примерную детдомовку, награждают красивым платьем. Радости моей не было предела. Так я прожила в Каргасокском районе Нарымского края шесть лет.

В 1936 году вдруг меня вызывает директор и сообщает, что меня разыскивает бабушка, Елизавета Ермиловна Машинская — мачеха моего отца, которую я не знала, и берет меня на воспитание. Со слезами я покидаю детский дом. Десять человек увозят к родственникам в разные районы Омской области из детских домов.

Попадаю в г. Тару, в новую семью дедушки и бабушки, родителей отца. Жизнь вроде бы начинает налаживаться, учусь в 4 классе. По окончании учебного года получаю премию — книгу «Остров сокровищ». Бабушка внучкой довольна. Но, к моему несчастью, в 1938 году бабушка умирает. Шестидесятилетний дедушка женится на старушке, которая не хочет, чтобы я жила с ними.

Дед вызывает с прииска моего отца. Он приезжает с мачехой. Чувствую, что за девять лет он от меня отвык. Мачеха не понравилась мне, а я ей. У нее своих детей было двое, но общих с отцом не было. Отец решает зимой уехать на прииск один, а мы с мачехой должны были поехать туда весной, после окончания 6 класса.

11 февраля 1939 года отец из Тары полетел на самолете к месту работы. При посадке в Омске над посадочной полосой самолет загорелся и рухнул на землю... Хоронили погибших в цинковых гробах. Было отцу всего 38 лет.

Очень тяжело переживала я смерть отца. Теперь я осталась круглой сиротой. По суду с мачехой за смерть отца мне присудили страховку в сумме трех тысяч рублей, а дед стал моим опекуном. Каждый месяц получал он на мое питание по 100 рублей. Так на эти деньги я закончила 6, 7 классы и первый курс Тарского педучилища.

Летом 1941 года началась война. Дед с бабкой отказываются содержать меня, а мне так хотелось закончить училище, чтобы приобрести профессию. Я пишу письмо дяде Яше, брату отца, на прииск Алдан. Он присылает 300 рублей и обещает, что будет мне посылать деньги на питание. Это меня очень обрадовало и я стала учиться дальше.

Но вскоре вновь начинается тяжелая полоса выживания. Дядю призвали на фронт, на защиту Сталинграда, и в боях он погиб. В январе 1942 года закончились и деньги на мое проживание. Дома начались скандалы, бабка перестала меня кормить, посылала работать, гасила лампу, не давая возможности заниматься. 1942 год был очень тяжелым и голодным. Получив дневной хлебный паек, я сразу же его съедала, да в студенческой столовой ела баланду. С горем пополам окончила я второй курс, но училась хорошо. Остался год учебы, но в жилье мне отказывают. Летом я работала в подсобном хозяйстве, таскала из болота мох-сфагнум, сдавала его в аптеку. Дальше его отправляли на фронт для использования при перевязках. Заработала немного денег, но этого было мало для обучения, и я решаю уехать работать в деревню. В училище очень удивились, узнав, что я бросаю последний курс. Они не знали, что я сирота — дочь раскулаченных.

Документы мне не отдали, устроили в студенческое общежитие и каждый месяц из фонда директора выдавали 50-70 рублей на пропитание. Осенью в деревне я копала картошку — заработала мешок. Вот так жила и училась.

В 1943 году я окончила Тарское педагогическое училище и получила диплом учителя начальной школы. Была/направлена в Колосовский район. Учителей с высшим образованием в войну было только двое. А мне педучилище выдало рекомендацию, что русский язык и литературу мне можно было вести в 5-7 классах. Я работала в две смены, с работой справлялась. Принимала активное участие в общественной жизни села, мы собирали деньги на танковую колонну, выпускали боевые листки, работали с учениками в поле. Осенью часто в ночную смену работали на току, чтобы сдать больше хлеба государству.

В 1946 году я получила медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».

В 1948 году я вышла замуж за доброго порядочного человека Андриана Зиновьевича Палеева. Он работал первым секретарем Колосовского райкома комсомола. А 1 января следующего года у нас родился сын Володя.

Мужа посылают учиться в областную партийную школу. И мы переезжаем в Омск. Здесь родилась дочь Наташа. Более 30 лет я проработала учителем в школах Омска. Награждена за свой 40-летний труд значком «Отличник народного образования». Дети получили высшее образование.

Мой муж — участник Великой Отечественной войны, защитник Сталинграда. Имел тяжелое ранение и контузию, рано ушел из жизни.

Считаю, что свою жизнь я прожила достойно, профессию учителя любила, отдавала ей все силы. Но как трудно пробивала себе дорогу в жизни, сколько обид и несправедливости испытала!

Ежегодно 30 октября хожу на митинг к памятнику репрессированных, ведь я не знаю, где могилы моих родных: отца, матери, трех сестер, дедушек и бабушек. Скорблю об их так рано загубленных жизнях. И не могу простить тех, по чьей злой воле была разрушена наша семья, как тысячи и тысячи других в России.