В 1943 г. я экстренно закончила 10 классов в Башанте, по истории даже экзамен не сдавала, т. подала заявление в военкомат с просьбой направить на фронт. 12-13 июля меня и двух девушек, Лыскакову и Колпакову, вызвали в райвоенкомат и сказали, что направляют на фронт. Мы выехали в Сальск, а из Сальска поездом — в Бекетовку, расположенную недалеко от Сталинграда, где стоял 24-й отдельный дивизион аэростатного заграждения. Там проучились три месяца, изучали самолеты, аэростаты— все, что относилось к противовоздушной обороне. Оттуда направили нас к Белому морю. Мы охраняли небо я корабли, идущие по морю.

С начала 1944 г. я перестала получать письма из дома. Естественно, это меня беспокоило. Некоторую ясность внесло письмо, которое получила одна девушка из Сталинграда. В письме ее родители сообщали, что всех калмыков в декабре 1943г. выслали в Сибирь. Я пошла в штаб и спросила, почему все девушки получают письма, а я нет. Мне сказали, чтобы я дала сведения о родственниках и пообещали через три дня ответить. И действительно, адрес моих. родителей нашли. Они были высланы в Омскую область, Кормиловский район. Я отправила письмо по этому адресу. А в середине февраля получила от родных письмо, в котором они просили меня пока не писать им, т. к. их из Омской области собирались переселять на Север, Трое из нашей семьи были на фронте — я и двое братьев. Мама оставалась со старшей сестрой. Маме было 45, а сестре — 20 лет.

Через некоторое время меня вызвали в дивизион и сообщили, что организуется кавалерийская калмыцкая часть. Требовались грамотные девушки, которые могли бы работать медсестрами, санитарками» писарями: согласна ли я туда поехать? Я ответила, что с удовольствием поеду. Мне дали маршрутный лист, в котором было написано о том, что я, Онджинова Софья Николаевна из зенитно-артиллерийского полка 1568/3 направлена в военную комендатуру Омска.

Я приготовила вещмешок. Вместо белой шубки, которую у меня забрали, выдали шинель, а также новые сапоги. Я думала, что так и надо. Сержант привез меня в Вологду. Я подумала, что, наверное, отсюда направят в Витебск на фронт. Выписали красноармейскую книжку, в которой записали: "Запасной стрелковый батальон". Подумала, что будут учить стрелять. Через неделю сюда привезли еще одну девушку-калмычку. Ею оказалась Донара Джумали-нова, моя землячка. Потом приехала Таня Давинова. Оказывается, с нею мы служили в одном дивизионе, но друг друга не видели, потому что находились в разных точках. Точки назывались "Ласточка", "Чайка", а моя — "12-я батарея". На вопрос "Зачем нас сюда собрали?", нам ответили, что формируется национальная часть. Однажды нас троих посадили на поезд и повезли в сопровождении сержанта.

На пересыльном пункте сержанта сменил старший лейтенант. Через Свердловск мы приехали в г.Кунгур Пермской области (в то время Молотовской). Была зима, снега - по колено. Везли нас на открытой машине и привезли

в Белую церковь. Она стояла на возвышенности, далеко была видна. В церкви было пять или шесть девушек, остальные — мужчины. Для нас досками отгородили комнату. Мужчины—фронтовики возбужденно обсуждали вопрос: "Зачем нас сюда привезли?". Одни говорили, что территория Калмыкии занята немцами, поэтому всех калмыков выслали. Особенно возмущался один фронтовик, говорил, что он этого не потерпит, что имеет три ордена Славы и не намерен оставаться здесь, в глубоком тылу, что хочет на фронт, воевать до Победы. Многие мужчины были агрессивные, злые, потому что их с фронта отозвали. Некоторые сочувствовали нам, успокаивали, говорили, что женщин скоро отпустят.

Привезли нас в лагерь. Видим: кругом бараки, высокие деревянные заграждения, сторожевые вышки. Нам объяснили, что мы — солдаты, мобилизованные на строительство гидроэлектростанции на реке Косьва. Недалеко от бараков мы увидели котлован, где работали люди. Нас, первым делом, отправили в баню, а оттуда привели в бараки. Бараки имели номера, внутри стояли нары в три яруса. Здесь мы познакомились и узнали, что солдат калмыцкой национальности — рядовой и сержантский составы — мобилизовали на строительство Широковской ГЭС.

В Широклаге были Ариша Теленгидова (хорошо играла на домбре); Полина Мацакова (играла на саратовской гармошке), сейчас ее уже нет в живых;

Мария Ходжгоровна Монтиева, Татьяна Татнинова (Давинова), Эльзята Хонинова, Буляш Саранкаева, Ирина Наранова.

Дали нам матрацы и подушки, набитые стружками. Пищу получали на кухне-столовой. У каждого были котелок, ложка и вилка. Утром давали хлеб и чай (хлеба по 150-200 г), иногда — овсяную кашу, мы ее называли "лошадиным рисом". На обед — бурда из мороженой капусты и чуть-чуть картошки. Но мы, женщины, как говорили там, — живучие. Не опухали, не отекали, держались.

Меня сначала направили в прачечную. В больших котлах там вываривали грязное белье, потом его полоскали два-три раза в горячей и холодной воде. Последствия этой работы — мои больные суставы. Потом белье сами же и гладили. Это была очень тяжелая работа. Я согласна была куда угодно уйти отсюда. Поэтому и обратилась к начальству, попросилась в санчасть, сказала, что умею обращаться с больными. На Севере во время службы мне пришлось оказывать помощь раненому парню.

Донара Джумалинова тоже попросилась, и нас перевели в лазарет. Больные были там, в основном, туберкулезники, с воспалением легких было мало. Наша работа заключалась в том, чтобы им постельное белье готовить. Кроме того, мы должны были снимать одежду с покойников и относить их на носилках в ледник. Бывали случаи, когда за ночь умирали 4-5 человек. Мне все это сейчас вспоминается как кошмарный сон.

Медицинского обслуживания в Щироклаге никакого не было. Если горло болело, пили хвойную воду. Иногда давали лекарство. Если человек уже не мог ходить, его посылали на актирование. Я часто ходила в медпункт, просила что-нибудь от цинги, мне давали только аскорбиновые таблетки.

Работать в лазарете стало невыносимо, я сказала коменданту, что лучше кирку возьму и пойду на котлован, чтобы мертвых не видеть. Комендант неплохо ко мне относился, Когда я работала в прачечной, он приносил в стирку белье семьи командира Рябова. Я стирала и гладила это белье отдельно, В это время жена Рябова родила и искала себе помощницу. Комендант, к которому я обратилась с просьбой освободить от работы в лазарете, предложил

жене Рябова взять меня к себе нянечкой. А на котлован не советовал идти: "Пропадешь!". После этого меня вызвал начальник штаба и спросил, согласна ли я холить к жене Рябова с 9 до 17 час. ежедневно. Я ответила, что согласна, уж лучше ребенка нянчить, чем раздевать мертвых и относить их в ледник.

У Рябовых я стирала пеленки, мне доверяли варить пищу, питались вместе. Мне повезло. Хорошо было то, что я знала русский язык, можно было объясниться, кому-то душу излить. Жена Рябова хорошо ко мне относилась. Даже моим подружкам давала поесть что-нибудь. Однажды дала бутерброды с икрой, я ими угостила девчат.

Из культурного обслуживания в лагере ничего не было, кроме художественной самодеятельности. Ее участниками были сами же широкстроевцы, Помню одного калмыка, он пел про нашу высылку. Это был, кажется, Бадмаев из Юстинского района. Но это держалось в секрете от начальства.

Я дружила в Широклаге с художником Гаря Рокчинским. Мы беседовали о литературе, искусстве. Он мне рассказывал о художниках. Однажды на простом листе карандашом он нарисовал мой портрет. К сожалению, этот рисунок не сохранился.

Некоторые наши девушки в Широклаге вышли замуж. Я тоже там познакомилась с одним мужчиной и мы хотели пожениться. Но перед нашим желанием встало много препятствий. Официально оформить брак мы не могли, т. к. ЗАГСа не было. Кроме того, он работал в отделе кадров Широклага. Нам сказали, что из лагеря он уедет последним, когда здесь не останется ни одного калмыка. Он, действительно, уехал последним в конце июня 1945 г. А меня отпустили 26 марта 1945 г. Он должен был ехать в Казахстан к своим родным, а я к своим — на Север. Я переписывалась с ним до 1948 г., а семью создать нам так и не удалось. Сейчас его уже нет в живых. Так что Широклаг сказался на моей личной судьбе.

Из Широклага мы уехали вместе с Донарой Джумалиновой. Я поехала в Омск. День Победы встретила в совхозе "Боевой" Исилькульского района Омской области. Там я работала воспитательницей в детском доме, эвакуированном из Ленинграда. Я хотела сначала работать в школе, но в облоно посоветовали пойти в детский дом. Я согласилась, потому что в городе тяжело было жить, да и приличной одежды у меня не было, чтобы ходить в школу, 9 мая 1945 г. воспитательницы детского дома чествовали- меня.

Потом этот совхоз расформировали, детский дом и детей увезли в Ленинград. Я уехала на Север к своим родным. Работала на Ханты-Мансийском рыбоконсервном комбинате. Материально мы там жили неплохо.

В Городовиковск всей семьей приехали в 1958 г. Дождавшись навигации, на пароходе доплыли до Тюмени. А из Тюмени до Сальска ехали в "телячьем" вагоне, по четыре-пять семей в каждом. Некоторые в вагоне ставили даже кровати. И наша семья взяла одну никелированную кровать и постель, так что в дороге можно было отдыхать. Мы рады были и "телячьему" вагону, т. к. с каждым километром пути приближались к дому.

Из Тюмени доехали до станции Абганерово. На этой станции многие семьи сошли и направились в Элисту. Я тоже хотела поехать в Элисту, но мама сказала, что поедем только на родину — в Башанту. Там были похоронены ее родители. От Абганерово мы доехали до Сальска. Из Сальска я позвонила директору Башантинского совхоза-техникума Джинцанову, попросила его прислать за нами машину. Так, наконец, мы добрались до Башанты.

Сначала жили в общежитии, т. к. наш дом был занят другими людьми. Оказывается, в 1956г. поселковый совет продал частникам все калмыцкие дома.

Нам выдали денежную ссуду в размере одной тысячи рублей. За 800 руб. мы купили избушку, в ней жили до 1964г. Когда я стала работать в Управлении сельского хозяйства заведующей отделом кадров, мне дали квартиру. К тому времени моя семья состояла из пяти человек: двое детей, мама, сестра и я.

Поддерживаю связи с однополчанами, в частности, с Ниной Бажановой. С нею мы вместе призывались Западным райвоенкоматом и служили в отдельном дивизионе аэростатного заграждения.

Сейчас я живу в Элисте в семье дочери. Здесь у меня много знакомых и по службе в армии, и по участию в строительстве Широковской ГЭС, и по работе уже здесь, в Калмыкии.

Имею награды: орден Отечественной войны 2-й степени и медаль "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.".