Именно так Федор встречался с членами украинского подполья, с Юрием Кнопмусом еще незадолго до его отправки на материк.

…Иной раз Федор просто коротко называл того или иного нашего горлаговца: вот этот пожилой человек был заместителем Анастаса Микояна, а тот высокий, худощавый входил в состав русского правительства Освободительного движения Андрея Андреевича Власова…

Посещать в лагерном клубе спектакли, концерты я не любил. С трудом вспоминаю два-три таких случая. На этих культурных мероприятиях всегда присутствовало лагерное начальство, да еще со своей свитой. Поэтому тематика была соответствующей. Правда, иной раз понять истинную суть представления можно было двояко, как в действительности и было задумано артистами КВЧ (культурно-воспитательной части). Начальник лагеря, ни о чем не подозревая, уходил довольный успехами в главном назначении своего заведения – перевоспитании инакомыслящих. Тем более, что на таких ответственных мероприятиях были и его коллеги из других лагерей.

Во время работы в механической мастерской Горстроя со мной случилось такое, о чем и сегодня жутко вспомнить. В одну из ночных смен я на своем станке на длинном валу нарезал резьбу. Увлекшись работой, я не заметил, что шнурки-завязки комбинезона на левой руке болтались и их зацепила резьба. Вращение валика медленно, но неумолимо, начало затягивать рукав. Рычаг остановки вращения станка – с левой стороны. Напротив меня на другом станке тоже работал токарь. Посмотрел на него, хотел позвать на помощь, а он застыл от страха, видя такую картину. Всей силой уперся левым плечом в корпус станка. Момент – рукав оторвался по шву, и его на наших глазах стало наматывать на вал. Чувствую – сил больше нет. Сел на табуретку около станка, закрыл глаза. Подскочили ребята, что-то начали делать – не помню. Только потом мне сказали, что я был белый-белый.

Токарный станок был для меня, что называется, кормильцем. На нем «выкатывали» по шаблону различные сковородки и неглубокие кастрюли, тазики. Основная продукция – это детали для ремонта различных механизмов и оборудования на Горстрое и срочные работы при аварийных заказах, которые всегда выполнялись нами ответственно. Не помню таких случаев, чтобы «тянули резину», придумывали какие-то трудности, отговорки. Заказ поступил – все остальное подождет, в том числе изготовление различной хозяйственной посуды для вольнонаемных заказчиков.

Тогда, в начале 1952 года я познакомился с Петром Сериковым, Карлом Денцелем. А Роман Бракман был мне как подарок – земляк, москвич. В своей же смене я близко сдружился с Борисом Суворовым и Михаилом Резниковым.

Общая же обстановка в Горлаге продолжала оставаться напряженной. Бригадиры на общих работах ожесточенно заставляли выполнять повышенные нормы выработки. Как следствие, нет-нет да и стали «исчезать» наиболее ретивые прислужники режима. Наконец, в сентябре, пришел с материка этап, Карагандинский, как его стали именовать. Это были собранные из других особорежимных лагерей отчаянные ребята, не поддающиеся перевоспитанию в жарких южных песках, которых бросили «охладиться на вечной мерзлоте». Они сразу же включились в активную жизнь в четвертом и пятом лагерных отделениях. Каратовский отозвался коротко, но четко: «Прибыли такие ребята! Теперь нас так просто не возьмешь. Изготовление холодного оружия можно прекратить». Наш конвейер в мастерской остановился. Но сделанное не выбросили. Невидимое взаимодействие подпольных групп вышло на новый уровень сопротивления террору и насилию.

Правда, мы заметили, что отдельные карагандинцы (в основном молодые ребята из Западной Украины) относились несколько высокомерно к коренным горлаговцам. Вот мол, мы – борцы за свободу – открыто и смело проявляем свой бунтарский дух, не то, что норильчане. Они считали, что до их прибытия в Горном лагере царила только покорность, а слово «свобода» здесь забыли. В узком кругу Каратовский даже сетовал на то, что трудно достигается взаимопонимание с «западниками», что понятие «политическая борьба» у них заслоняется призывом «За самостийну Украину!». А какой общественный строй они хотят видеть в будущем на Украине – непонятно. Однако согласие все же достигалось, и это самое главное. Подполье, в конечном счете, обеспечивало наше объединение против общего зла.

В октябре 1952 года один день, лично для меня, стал и загадочным, и знаковым. Вечером, уже в жилой зоне, я вышел из барака просто так – походить без определенной цели. Так обычно поступал, когда хотел уединиться, спокойно подумать. Не получилось. Ко мне подошел человек среднего роста, с номером, как это было положено, на всей зимней одежде, которая, как это бросилось в глаза, была вся заплатках, и в подшитых уже не раз валенках. Словом, зэк как зэк. Возраст трудно понять. С бородой, закрывающей большую часть лица, что как-то во мне отметилось – старик. Но глаза не утомленные – ясные, глубокие! Разговор завязался без какого-либо взаимного представления. А точнее, говорил в основном только он, причем ничего у меня не спрашивая. Он, как бы читая мои прожитые дни, напоминал в основном критические ситуации. Особенно меня поразило, что он вспомнил первый момент из 1944 года, когда я мог уйти из жизни за считанные секунды. Причем это был не просто факт как таковой, а описание самой картины боя и его благополучного для меня исхода. Я напрягал память: где я мог встречаться с этим человеком? Так подробно делиться с кем? Когда? Во время этапа на пересылках? В барже на пути в Норильск, уже в зонах Горлага? Нет. Никакой ясности. С первым встречным такие разговоры не заводились. С друзьями таких бесед не было – как на фронте, как в плену. Главное были едины, верны своей дружбе. А тут такое «рентгеновское» просвечивание. Упрекнул он меня как бы в том, что не стремлюсь познать Божьи истины! Я был сражен. Это было действительно так. Знал, что у меня была крестная мама и крестный отец, что еще до школы я бывал со знакомой бабушкой в церкви на Сретенке. Было необычно. И все. На мои мгновенно возникшие оправдания, что в лагере нет церквей, последовало разъяснение: проницательная Вера достигается наедине с молитвой верности Богу! Не последовало никаких пожеланий, наставлений, только как бы совет друга: «Смело иди по своему жизненному пути! Тебя охраняет сам Иисус Христос!"...

Как я расстался с прозорливым старцем – не помню. На следующий день, вечером, опять хожу около медсанчасти, присматриваюсь, жду. Нет. Пытаюсь через Карла Карловича Денцеля что-либо прояснить о таинственном старце. Никакого намека. Исчез провидец. Я решил для себя, что он ушел на этап. Через какое-то время этот день ушел куда-то внутрь меня. Текущие заботы, новые встречи и события захватили все мои мысли. Ни с кем, даже с Федором, я не обмолвился ни словом о своем неразгаданном знакомстве. Не раз в последующее время, когда случалось что-то неординарное, думалось – возможно, на самом деле меня кто-то охраняет? И молитва к Всевышнему произносилась с Верой!

Политическая программа ДПР

Еще в 1949 году Федор говорил – программу партии получим. И вот… «я вас познакомлю. Тебе предстоит быть хранителем Программы и осуществлять ее размножение, то есть переписывать». Состояние у меня необычное, просто дух захватывает. С Сергеем Дмитриевичем Соловьевым встретились, будто мы старые знакомые. Но чувствую – он меня «просвечивает» своим взглядом. Мне 27, ему лет сорок. Как незримым магнитом снимает все мое волнение и спокойно говорит: «Вот наша Программа. Но я передам ее Вам послезавтра. Она у меня сейчас на французском языке».

Так состоялась моя первая встреча с Соловьевым, который как оказалось, не просто принес этот «крамольный» для Коммунистической системы документ, а был его автором. Все свои записи он делал по-французски, совершенно открыто; вертухаи, которые держали в своих руках эти бумаги, насмехались над «чудаком», изучающим в лагере французский язык.

Получив документ мы поняли, что это стратегическая программа политической партии, осуществление которой требует колоссальных усилий, ибо предусматривает не просто смену власти, а построение свободного демократического государства. С истоками народовластия в России мы в лагерных библиотеках ознакомились, впитали вековую мечту русского мужика быть хозяином на своей земле. Но какой должна быть конкретная программа действий? Соловьев сформулировал однозначно – устранение коммунистической системы без насилия, без братоубийства, без революций. Эту принципиальную установку предстояло еще более детально прорабатывать.

Одна из главных проблем, требующих разрешения, – внедрение в ряды Коммунистической партии тех, кто разделяет демократические принципы построения общества. Сергей Дмитриевич подчеркивал – чем больше в КПСС будет думающих людей, тем быстрее она развалится.

Соловьев – человек удивительный. Пятьдесят с лишним лет спустя он скажет о себе: «Мне девяносто лет. Красивая жизнь прошла. Опасная. Веселая. Интересная. Насмотрелся народов, и стран, и обычаев. Сколько прошло людей перед глазами, сколько было разных переживаний, эмоций…»

Встреча с ним оставила глубокий след в моей памяти – прежде я не встречал такого внутренне свободного человека.

А знакомство с его Программой Демократической партии России, которую уже можно было читать, держать в руках, отразилось на всей моей последующей жизни и, без преувеличения, на моем мировоззрении. Встречались мы и беседовали с Соловьевым потом еще не раз, но, как было принято тогда, он не задавал вопросов о моей биографии, и я тоже не спрашивал, кто он и откуда родом. Жаль, недолго длилось наше знакомство. В самом начале 1953 года в 4-й зоне его уже не было. Очередной этап.

Сколько экземпляров программы я переписал – не помню. Столько, сколько запрашивал Каратовский. Только ему я их и передавал. В то же время меня познакомили с Владимиром Недоростковым, инженером-экономистом из Саратова. Первая же встреча сразу вызвала доверие к нему, стало ясно, что Володя уже знаком с программой ДПР, что он решительный проводник демократических принципов и входит в состав русского подпольного центра в лагере.

НОРИЛЬСКОЕ ВОССТАНИЕ 1953 г.

Март 1953 года принес радостный настрой населению ГУЛАГа. Появилась надежда, что эта рабская империя, оставшаяся без своего идейного предводителя, примет другой облик, вернет отверженных в родные семьи. Но отработанная охранная система, а это огромная армия, могла в таком случае остаться без средств к существованию, не подтверждая своей крайней необходимости. На примере норильского Горлага такое решение было наглядно продемонстрировано. Провокационные действия охраны превратились в самый настоящий беспредел.

5 марта началось необычно – с плохо скрываемой радостью мы передавали друг другу главную новость: «Черт умер!». Лица заключенных как-то посветлели. Видно было, что теперь их будоражат иные мысли, чем вчера. Мы гадали о ближайшем будущем страны и, конечно, о возможности нашего возвращения домой. У многих трагедия жизни связывалась с именем тирана, которого теперь не стало.

Конечно, открыто проявлять свою радость мало кто решался, только два грузина в нашей бригаде то и дело изображали что-то вроде лезгинки. Но радостное возбуждение, которое охватило заключенных в первые дни после смерти Сталина, скоро сменилось тревогой. Амнистия не коснулась политузников. Мы почувствовали, что нас ожидают новые испытания: МГБ проявило стремление ужесточить режим в лагерях для политзаключенных Ведь наследники Сталина мало чем от него отличались – Берия, Молотов, Каганович, Маленков тоже подписывали расстрельные списки. А весной 1953 года они санкционировали необузданный произвол в особых лагерях. Конвоирам и охране на вышках даже давали отпуск за совершенно беспричинную жестокость: автоматные очереди то и дело уносили жизни заключенных, причем во всех лаготделениях. В Горлаге начался самый настоящий разгул террора.

Это было время провокаций, попыток поссорить национальные группы, а в лагере их было много: кавказцев с казаками, русских с украинцами и так далее, подстрекательства к неподготовленным опасным действиям. Откуда-то появились сомнительные личности, которые с таинственным видом нашептывали, что от верных людей слышали и точно знают о якобы готовящихся актах неповиновения лагерной администрации. В бараках усиленного режима все чаще возникали стычки с участием уголовников. Все это создавало атмосферу крайней психологической напряженности, в которой призыв к бунту мог разжечь не искру костра, а по-настоящему большое пламя: настолько все уже были ожесточены, так наболело у всех. Провокации общими усилиям подпольных центров все же удавалось пресечь. Мы понимали: когда толпа никем не организована, она может пойти в любом направлении – самом глупом, непредсказуемом, безрассудном.

Забастовка

25мая 1953 года я стоял, как обычно, за токарным станком в производственной зоне Горстроя. Работу прервали неожиданные гудки котельной. Мы уже привыкли к тому, что прерывистый гудок служил сигналом об окончании трудового дня, но тут звучали необычные, длинные гудки, к тому же совсем не вовремя: до конца рабочей смены было еще далеко. Гудок настойчиво звал куда-то, и я выбежал на улицу, чтобы через другую дверь попасть в инструменталку, где находился Федор. Но его на рабочем месте не было. Пробежал по территории, наконец увидел, что идет Федор и с ним группа заключенных. Я быстро его спросил: «Что случилось? Как действовать дальше?" Федор ответил, что в жилой зоне 5-го лаготделения было очередное убийство. Поэтому принято решение остановить работу и всем собраться в этом недостроенном здании, ждать указаний. Здание стояло уже под крышей, с застекленными окнами, только в эксплуатацию его еще не сдали. Видимо, такие же команды последовали и в бригадах на других объектах, потому что очень скоро собрались заключенные из 4-го и 5-го лаготделений – все, кто в тот день работал в производственной зоне Горстроя.

В первых вышедших книгах и в ряде воспоминаний о Норильском восстании содержатся описания первых дней – как все начиналось. И везде разночтения, ибо авторы не были непосредственными очевидцами и даже не называли источника получения данных об этом первом дне. Так говорят…

Только через три года поиска участников Норильского восстания (для встречи в Москве в 2003 году) на стол легла рукопись норильчанина, который сам лично видел, что было накануне 25 мая в 5-ой зоне. Слышал те роковые выстрелы, видел, кто стрелял и в кого стреляли.

Это Борис Григорьевич Дроздов. Живет он сейчас в Новосибирске, ему уже 88-й год. Вот его дословные воспоминания:

«Я с Лешей Болтушкиным дружил и был в его бригаде. В вечер трагедии, это была ночная смена рабочей зоны Горстроя, недалеко от вахты проезжей части из мужской в женскую рабочую зону. Около запретки с той женской стороны и нашей мужской кое-кто переговаривался, кто-то кого-то ждал. Вдруг Леша сказал, что ему надо сбегать на растворный узел, откуда самосвалы возили раствор и в нашу зону, и в женскую. И он ушел.

Через 15-20 минут подошел очередной самосвал с раствором и остановился в запретке против будки солдата. Как обычно, охранник заглянул в кабину шофера, и вместо команды «проезжай», что-то заподозрив, потребовал открыть капот. Как только капот поднялся, из него выскочил нащ Леша, и, видимо от неожиданности, побежал не обратно в свою зону – это 4-5 метров, не сориентировавшись по запретке. На этом пятачке у будки и проезжей части из зоны в зону вечно толкались и мужчины, и женщины и этим охранникам надоели.

А тут выпал подходящий случай – зэк убегает по запретке. Солдат крикнул и выстрелил вверх, а затем дважды в Лешу – и сразу насмерть. Должен заметить, таким образом под капотом, я тоже однажды ездил.

Накануне этого трагического события невдалеке от сторожевой вышки, к запретной зоне, разделявшей КИБЗ (кирпичный и бетонный завод) и 5-е лагерное отделение, собрались, как обычно, с обеих сторон знакомые женщины и мужчины, переговаривались через запретку. В числе 25-30 человек был и я. Стоявший на вышке солдат-краснопогонник иногда покрикивал: «Отойдите от проволочного ограждения!» В какой-то момент от женщин была брошена записка. Она упала в запретку в метре от проволоки. Один из мужчин пытался достать ее палкой, но безуспешно. Тогда он стал раздвигать колючку. Солдат приказал отойти (при этом слышался его украинский акцент). Раздвинув проволоку, храбрец оказался в запретной зоне. Солдат выстрелил вверх, а пролезший в запретку попросил, крикнул солдату: «Земляк, подожди я сейчас!» Но земляк выстрелил, теперь уже в него – и он упал. Все стали разбегаться...»

Эти два, безусловно, трагических эпизода послужили последней каплей, которая дала понять – надо принимать, пока не поздно, решение, для которого Горлаг созрел.

Так совпало, что в этот день на производственной площадке Горстроя оказались хорошо знавшие друг друга активные члены лагерного подполья.

Наш первый в норильском Горлаге митинг, собравшийся по волеизъявлению самих заключенных, прошел с большим воодушевлением.

Решение принято. Хватило малого толчка для остановки привычного лагерного круговорота. Внутреннее сопротивление каждого человека жестокому режиму перешло в другое качество – в массовое сопротивление системе. На строительном кране, а это уже на виду у всего города, затрепетал черный флаг с красной полоской. Сигналы флажками, воздушный змей с листовками, молва друзей на «воле» разнесли необычную весть – забастовка, забастовка...

Не помню, кто именно выступал, но на этом митинге я впервые обратил внимание на Евгения Грицяка, украинца из карагандинского этапа: как-то сразу, с первых минут забастовки, он действовал очень активно ради того, чтобы все прекратили работу и собрались вместе. Он сразу показал себя отличным организатором. Пока другие, возмущались молча или обсуждали случившееся он проявил инициативу, чтобы заявить протест по поводу очередного злодейства охраны – расстрела товарищей в пятой зоне: «Сколько можно терпеть, хватит, работу прекращаем!» Нет, он не организовывал восстание или забастовку, но вот эту вспыхнувшую искру протеста, которая появилась, тут же начал распространять, стал ее носителем, не давал ей погаснуть и поддерживал в душах огонь. Поэтому я про себя назвал его «факелоносцем восстания». Такие, как он, были в каждой зоне. Их призывы зажигали сердца людей, которые давно этого ждали. Эти ребята открыто «бросили перчатку» в лицо власти, не думая о том, что их ожидает, они скандировали лозунг: «Свобода или смерть!»

Так на моих глазах началась забастовка политзаключенных особого Горного лагеря в Норильске в мае 1953 года. Митинг добавил уверенности в правоте наших действий. А решение остаться в оцеплении, не возвращаться в жилую зону мы встретили прямо-таки на ура. Пока мы здесь, вывести из лагеря на работу другую смену невозможно.

После нескольких дней переговоров с лагерной администрацией было все же принято ее предложение о нашем возвращении в жилую зону, чтобы там все заключенные могли встретиться с московской комиссией.

В этот ответственный момент самоорганизации внутрилагерной жизни Каратовский счел нужным обратить внимание членов ДПР на необходимость дополнительных действия в условиях обостряющегося противостояния администрации лагеря и заключенных:

разъяснение провокационности действий лагерной администрации, нацеленных на возникновение эмоциональных вспышек среди заключенных, в ответ на которые возможно было бы обоснованное применение огнестрельного оружия;

целенаправленное участие членов ДПР и их друзей в митингах, проводимых забастовочными комитетами;

участие в разрешении отдельных конфликтных ситуаций, спонтанно возникших между национальными группами;

участие членов ДПР в создаваемых внутренних комиссиях;

активное участие в выработке требований от имени заключенных в отдельных инициативных группах;

особая бдительность в случаях призывов перевода забастовки в вооруженную форму сопротивления

Передача этих обращений осуществлялась только по партийной цепочке и только устно. Перед членами ДПР, входящих в составы забастовочных комитетов, была поставлена главная задача – не допустить безумного кровопролития. Правда, забастовочный комитет пятого лагерного отделения, члены подпольных организаций ДПР, украинцев, литовцев не смогли предусмотреть трагедию 1 июля 1953 года в своей зоне, что приезд высокой московской комиссии, которого настойчиво добивались, ждали «отверженные ГУЛАГа», окажется всего лишь иллюзорной мечтой. А массовым августовским расстрелом в жилой зоне 3-го лагерного отделения Горлага без какого-либо предупреждения, окончательно был подтвержден замысел власти: уничтожить «законным путем» в далеком Заполярье всех находящихся в Норильске бунтарей. Но задуманная большая, масштабная кровавая бойня сорвалась. Подпольная политическая организация – Демократическом партия России – в тот исторический отрезок времени внесла свой вклад в сплочение людей и их сохранение.

Практически в каждой лагерной зоне в забастовочных комитетах были члены подпольных организаций. Но это не афишировалось, глубокая конспирация строго соблюдалась.

Каждая зона Горлага организовывала жизнеобеспечение своего лагеря самостоятельно, но везде соблюдались демократические принципы. Это проявлялось и в том, что каждый заключенный сам принимал решение, оставаться ему в «мятежной» зоне или уходить за вахту – прислушиваться к призывам администрации и к словам отчаяния беглецов или оставаться с «чувством локтя» рядом со своими товарищами в единой судьбе. Беглецами были те, кто чувствовал себя в чем-то виноватым перед своей совестью. Подавляющее большинство заключенных нашего 4-го лагеря зону не покидало. Это я говорю, ибо принимал участие в такой службе, как внутренняя охрана лагеря, задача которой заключалась в пресечении возможных случаев провокаций, особенно поджогов. Взаимопонимание, взаимодействие узников разных национальностей в те дни наглядно отражено в воспоминаниях Василя Николишина по 5-й зоне, где находилась группа японцев, бывших военнопленных. Старший из них, по званию, спросил – что им, японцам делать? Ему было предложено не вмешиваться в дело, которое пахнет смертью, а выйти за зону по выделенному коридору. «Моя подумай», сказал этот мужественный человек. Через какое-то время он опять подошел и снова сказал: «Вася-сан, наша подумай, ваша справедлива. Моя пришла сказать, наша будет умирать с вами». Такой добровольный жест с японской стороны был настолько неожиданным, что как вспоминает Николишин, слезы навернулись на глазах. На отведенном им месте японцы с честью выполняли установленные обязанности.

В лагере тем временем жизнь организовывалась силами самих узников. В ожидании московской комиссии многие проявили свою инициативу: составляли листовки, обращения к товарищам, писали призывы в прозе и стихах.

Это были самодельные листы с разъяснениями, что нам нужно держаться вместе, потому что уже хватит терпеть это насилие: многие из нас не знали, за что сидят, нас оклеветали и превратили в рабов, а в последнее время вообще стали стрелять, как какую-то дичь. Благодаря этим листовкам, картинкам из нашей жизни, воззваниям люди становились явными сторонниками забастовки. Общая атмосфера в зоне в те дни была приподнятой, исчезли уныние и апатия, не было даже страха перед будущим.

Заключенные сразу же организовали собственную внутреннюю охрану по периметру зоны. Это было необходимо для ведения внешнего наблюдения и, конечно, для пресечения попыток каких-либо бесчинств в лагере. Мы патрулировали выделенный нам участок с северной стороны. Николай Шибенков, Михаил Резников, Борис Суворов отвечали за посменное дежурство. Каждый старший смены подобрал себе надежных ребят, с кем вместе работал, дружил, кому доверял. Дежурство поручалось не только подпольщикам, но и тем, кто даже не подозревал о существовании нашей партии.

Совещания забастовочного комитета обычно проходили в помещении медсанчасти, где у нас работали верные люди – Карл Карлович Денцель, Петр Михайлович Сериков. Каратовский тоже нередко приходил в центр, и я его всегда сопровождал. Моя задача состояла в том, чтобы следить, нет ли хвоста, осуществлять наблюдение за входом и выходом людей. Случалось подключаться и к стихийно возникавшим конфликтам. Как-то зашли в медсанчасть западные украинцы и, увидев в комнате за письменным столом какую-то группу (Чабуа Амирэджиби, Роман Бракман, Макс Минц и другие писали воззвание к заключенным), отнеслись к малознакомым людям с подозрением. Мне поневоле пришлось вмешаться, несмотря на строгий приказ Федора никуда не лезть и не светиться. Но у меня оказались знакомые в обеих группах, и я объяснил им, что тут все свои.

Комитеты вынуждены были играть сдерживающую роль, стремясь найти «золотую середину» между настроениями экстремистов, готовых к прорыву зоны и осторожностью общей массы.

Диапазон же мнений был широкий –

от:

-- прекратить расстрелы,

-- снять решетки с окон,

-- снять номерные знаки,

-- изменить режим рабочего дня,

-- ввести зачеты,

-- разрешить свободную переписку с родственниками,

-- не применять репрессии к членам забастовочных комитетов;

до:

- пересмотреть следственные дела,

- ликвидировать Особое совещание,

- превратить Норильск в поселение колониального типа,

- долой каторгу!

- долой концлагеря, культурно называемые Горлагом!

Каждая лагерная зона готовилась к встрече с ожидаемой московской комиссией самостоятельно.

В 4-м лаготделении встреча с московской комиссией состоялась 6 июня. Этот солнечный день остался в моей памяти.

В зоне, недалеко от вахты стоял стол, накрытый красной скатертью. С одной стороны сидели члены забастовочного комитета, напротив – начальство из Москвы. Полковник Кузнецов, стоя, громко обратился к заключенным, которые стояли плотной стеной в метрах 30-ти от стола переговоров: «Меня к Вам прислал Лаврентий Павлович Берия узнать, в чем дело, почему вы, выполняя ответственное задание страны, отказались работать?»

Это было для нас огромным событием века! Генералы из Москвы впервые говорили с зэками, как с людьми. Впервые были уступки. Мы радовались, что обошлось без репрессий.

Забастовочный комитет объявил о насущных требованиях заключенных. Некоторые из них были спокойно приняты: комиссия разрешила снять с бараков решетки и замки, а с одежды – номера; разрешила переписку без прежних ограничений и даже свидания с родными; заявила об упорядочении рабочего дня и предоставлении выходных; пообещала, что инвалидов вывезут на материк, а остальные наши просьбы будут рассмотрены в Москве.

Подобные встречи прошли и в других зонах: в 1-й, 5-й и 6-й. Только каторжане 3-го лаготделения отказались вести переговоры с этой комиссией. На общем собрании было решено отправить письмо Ворошилову с просьбой прислать в Норильск правительственную комиссию. Каторжане на работу не вышли.

Четыре зоны поверили комиссии и вышли опять на свои производственные участки. Но было сомнение: прочны ли все эти изменения в лагерной жизни, насколько они долговременны? Из различных источников мы знали, что кадры в лагерной администрации остались прежние, а генералов Семенова и Царева просто поменяли местами. Неужели и практика поддержания режима вернется вновь после очередного призыва к повышению бдительности? Что делать?

Старые, видавшие виды лагерники убежденно доказывали, что уже сделано очень многое. ГУЛАГ еще не знал такого примера единства, такой организованной сплоченности. Надо теперь показать власти, что наши требования действительно мирные, что мы готовы трудиться. Одним из сторонников такого подхода был Иван Кляченко. Федор называл его прозревшим ленинцем, ценил логичность его рассуждений, однако с выводами не соглашался. Но была и другая крайность – отчаянные парни, которые не хотели мириться с выходом на работу, выдвигали идею вооруженного выступления. Лозунг забастовки «Свобода или смерть!» они восприняли по-своему: лучше смерть в борьбе, чем рабский труд. Таких было относительно немного, но их приходилось часто останавливать. Тон задавали заключенные Жиленко и Касьянов.

В дни перемирия с администрацией массовое изготовление холодного оружия в мастерской приостановили, но отдельные заказы выполняли. Так, Федор попросил сделать для Володи Недоросткова небольшой кинжал. В жилую зону проносить его пришлось мне. На вахте в это время досмотр проводился чисто формально, так что сложностей не возникло.

Но московская комиссия, которой поверили заключенные, нарушила свое обещание, что к членам забастовочных комитетов не будут применены никакие репрессии. Из вызванных на этап лагерников для перевода из 4-й зоны в 5-е отделение в тундре, вдали от лагерных зон были выдернуты и увезены куда-то семь человек лагерных активистов.

В 6-м лаготделении тоже были произведены аресты женщин – участниц переговоров с комиссией Кузнецова. Мирное время закончилось. Начинался второй этап забастовки. В Норильске вновь забастовали 4-е, 5-е и 6-е отделения Горлага, причем часть заключенных 5-го лаготделения остались на Горстрое, не вернулись в зону.

22 июня дневная смена на работу не вышла, требуя вернуть арестованных товарищей. А ночная смена осталась на Горстрое.

Так сложилось, что второй этап забастовки я встретил опять на Горстрое, и опять в одной смене с Федором Каратовским. И снова возник вопрос – что делать? Возвращаться в жилую зону или оставаться в производственной? Логика подсказывала, что надо уходить, чтобы быть всем вместе. Но наши «горячие головы» даже слышать об этом не хотели. Завязывались оживленные обсуждения результатов дружного взаимодействия большинства заключенных Горлага, признавших забастовку как проявление справедливых требований, признанных московской комиссией.

Решительные речи Касьянова, рассуждения о возможных дальнейших успехах «боевых действий», безусловно, вселяли в разгоряченные головы надежду, разжигали чувство отваги в сопротивлении насилию над человеком.

Уход из рабочей зоны, где есть трактора и другая техника, они воспринимали как упущение момента для осуществления их плана действий.

Отчаянным «героям» объясняли, что даже за успешными одиночными прорывами охранной зоны только на Горстрое не может осуществиться всеобщее стремление всех невольников Норильска выйти на «свободу».

С ними велись и одиночные, и групповые беседы. Бесполезно. Каратовский принял решение внедрить в эту группу «героев» наших ребят, которые помогли бы им изменить свою точку зрения, не дали даже приступить к попытке осуществления безумства, равноценного провокации, которая даст возможность власти провести массовое «законное» кровопролитие в зонах Горлага.

По просьбе Федора из своей цепочки в эту группу я предложил двух ребят – Бориса Суворова и Николая Шебенкова. Оба хорошо знали Славу Жиленко по горячим спорам в нашей мастерской.

Составленная группа «действия» получила наказ. А эти ребята всегда выполняли поручения безупречно. После общего возвращения нашей смены в жилую зону вскоре прибыла и «ударная» группа Касьянова. Прежнего пыла в ее речах уже не ощущалось.

Возникшее чувство недоверия к московской комиссии слилось с тревогой ожидания: что будет дальше? Русский и украинский подпольные центры вместе разъясняли массе заключенных сложившуюся обстановку. Я присутствовал на одном из таких митингов перед клубом. Выступали члены забастовочного комитета. Вдруг раздался чей-то громкий возглас: «Стреляют!» Вся площадь инстинктивно пригнулась. Люди, стоявшие перед клубом, попадали на землю, повалились друг на друга. Но тут же стали вскакивать и оглядываться с недоумением. Хорошо было видно, что и солдаты охраны (это было рядом с запреткой) беспорядочно забегали, не понимая, что случилось. То ли крик « Стреляют!» был злой шуткой, то ли кому-то пулемет на вышке показался и вправду готовым открыть огонь. К чести ребят из комитета, они не растерялись и митинг довели до конца.

Провокации являлись обычным методом воздействия лагерной администрации на заключенных. В дни забастовки делалось все, чтобы вызвать раскол в наших рядах и бегство слабонервных из зоны. При непосредственном общении офицеров с группами заключенных звучали угрозы и призывы выходить за вахту. По местной радиосети шла постоянная трансляция обращений работников администрации и выступления беглецов-заключенных из лагерной обслуги, которые кричали: «Выходите из зоны, в вас не будут стрелять!»

Хорошо, что среди вольных, даже среди солдат охраны были разные люди. Помню, еще до забастовки я однажды видел, как к вышке подошли трое военных, вниз спустился солдат, который стоял на вахте, и эти трое увели его, уже без оружия, как арестованного. Не знаю, что случилось, может, он заключенным записку бросил или поговорил с кем-то, а с соседней вышки это заметили. За связь с заключенными карали строго. Но я точно знаю, что у Федора связь с волей была через офицеров, то ли непосредственная, то ли по какой-то цепочке, И это тоже доказывает, что вольнонаемные не были однородной массой и многие нам старались помочь, хотя бы передать информацию.

В производственной зоне Горстроя получили сообщение, что московская комиссия готовит силовое воздействие на заключенных, чтобы прекратить «волынку» – так МГБ называло нашу забастовку. Чего именно ждать, где и когда, было неясно. Члены забастовочного комитета чувствовали, что ответственный момент приближается. В последних числах июня стало известно, что в 5-м лаготделении попытка силового подавления забастовки с привлечением пожарных машин и офицерского корпуса была предпринята, но провалилась. Внутренняя охрана лагеря успешно отбила атаку.

Но наступило 1 июля 1953 года, и 5-й зоне пришлось принять на себя новый жестокий удар – даже у нас в лагере были слышны автоматные и пулеметные очереди оттуда. Людей охватило беспокойство. Стало ясно, что силовое воздействие проявилось в самой жестокой форме, что система и не мыслила сдавать позиции, а лишь меняла методы насилия и террора.

Уже 2 июля Федор Смирнов сказал, что с одной из охранных вышек бросили в сторону ребят из нашей внутренней охраны небольшой камень с запиской: «В пятой зоне много убитых и раненых». Мы не гадали, что это: провокационный шаг или акт сочувственного предупреждения. Мы приняли это как послание друга.

Ночи как таковой не было: летом заполярная ночь светла, как день. Большинству из нас было не до сна. Ждали, что предстоит резкое изменение ситуации; вчера расстреливали людей из 5-го лаготделения, а что будет с нами? В такой напряженной обстановке мы невольно старались держаться ближе друг к другу. Собирались все вместе на втором этаже барака, в отсеке, где жили ребята из нашей мастерской, и, что удивительно, дружно, с душой, вполголоса пели свои любимые песни. Казалось бы, с чего? Не от радости и не от воспоминаний, а в преддверии грозных событий, возможных жизненных изменений душа хотела слиться с другими, как-то выразить себя, высказаться в песне. Тогда впервые в лагере я услышал, как русские поют. До этого в течение предыдущих лет не помню, чтобы такое было. Обычно, собираясь группами, беседовали, вспоминали что-то, спорили. Пели свои песни только украинцы и литовцы, всегда и всюду, где бы ни оказались. А тут и россиянам захотелось вспомнить песни «Ревела буря...», «Раскинулось море широко...», «Стенька Разин» и другие всем известные народные песни. Наверное, это было естественное стремление людей скрепить связавшую нас дружбу, может, протянуть общую нить сквозь поколения и времена. Мы все уже хорошо знали друг друга и понимали, что впереди нас ждут новые испытания лагерной жизнью и, конечно, новые пути-дороги. Моя записная книжка, как и у других ребят, пополнилась адресами родственников, через которых можно было бы найти друг друга.

С Федором встречи были практически каждый час. В предыдущие несколько дней он чаще обычного выходил на связь с членами подпольного центра. Держался спокойно, уверенно, – видимо, ясно понимал, как следует дальше поступать.

И вот по нашей внутренней цепочке поступила команда быть готовыми покинуть лагерь. Забастовочный комитет активно настраивал людей на окончание забастовки: «Надежды на милость властей уже не может быть. Как только прозвучит их ультиматум, все моментально выходим из зоны». При создавшейся обстановке это был самый разумный выход.

Когда начальство объявило ультиматум, предложив выходить с вещами на вахту, 4-е лаготделение вновь отличилось своей организованностью. Из всех бараков, собрав пожитки, заключенные дружно двинулись навстречу администрации.

На вахте отсчитывали сотни и отводили в тундру. Каждую сотню фильтровали однотипно. Начальство указывало, кому куда следует двигаться, причем быстро. Если вправо или влево, то на пути к новому конвою стояли лагерные подонки и остервенело пускали в ход палки, железные прутья и отработанные кулачные приемы. Если указывалось идти в лагерь, то можно было спокойно проходить через знакомые ворота даже без шмона. Мне был указан такой путь. Я быстро добрался до своего места на нарах, прилег, осмотрелся. Из наших ребят увидел только Сашу Анохина, Михаила Резникова, эстонца Аарну. Но уже через полчаса в барак заглянул наш нарядчик Гриша Мирошниченко и вызвал меня:

– Нетто, ты здесь? Бери вещи, пойдем.
По пути к вахте дружелюбно спросил:

–Ты кому насолил? Почему велели тебя вывести из зоны?

– Понятия не имею, – ответил я.

Гриша, большой болельщик футбола, сочувственно посоветовал:

– Ладно. Как только перейдешь линию ворот, сразу беги к ближайшей группе под конвоем, иначе могут сильно побить. Давай!

Я так и поступил. Пройдя линию ворот, увидев обстановку, бросился бегом в сторону тундры, где метрах в 100 от вахты сидели, плотно прижавшись друг к другу под охраной автоматчиков наши ребята.

Мой маневр оказался столь неожиданным, что только когда я проскочил около половины моего спасительного пути, за мной бросились двое из компании придурков.

Солдаты меня свободно приняли под свою охрану, а в адрес этих двух «зверьков», почти догнавших меня, последовал окрик со вскидкой автомата: «Стой!»

Спасибо Грише. Меня миновала участь многих наших ребят.

На следующий день наш этап, человек около трехсот, прибыл на «Надежду». Стоял солнечный день. Для обыска приказали раздеться догола, вещи положить перед собой у ног, руки заложить за голову. К счастью, шмон был не слишком усердный. Дело в том, что я держал в кулаке программу Демократической партии России и опасался, как бы ее не обнаружили. Краткая программа ДПР была написана на тонкой бумаге и сложена гармошкой, потому она и не привлекла
внимание солдата. Я готов был съесть ее, если бы меня заставили открыть ладонь. Но все обошлось.

Процедура подавления восстания в 4-й зоне прошла без единого выстрела. Как позднее мы узнали, по такому же сценарию завершилась забастовка и в 1-м лаготделении.

Очень жестоко была продумана расправа с забастовщицами в 6-й женской зоне. Сошлюсь на воспоминания Ирены Мартинкуте-Сметонене. Она приезжала в 2003 году в Москву. Я был гостем у «Норильских витязей» в Вильнюсе в мае 2005 года. Рассказы Ирены впечатляют.

Воспоминания Ирены Мартинкуте-Сметонене

«Штурм восставших начался с мужских лагерей. Однажды ночью мы услышали выстрелы, шум, крики и стоны. В тундре видели группы узников. Их сортировали всю ночь. Флаги в 4-й и 5-й зонах упали. Мы чувствовали, что власть действовала уверенно по плану. Мы ждали своей очереди. Каждый день мы с гордостью взирали на свои флаги – они остались в Норильске в одиночестве.

Однажды вечером со стороны улицы мы услышали странный стук. Там был высокий забор из досок. Я поднялась на крышу близлежащего барака – и на меня обрушился град камней: за забором были солдаты. С раненой ногой и пробитой головой я спустилась с крыши. За забором играла гармошка, можно было подумать, что солдаты только веселятся и ничего серьезного не происходит. Но вскоре мы услышали визг пилы. Мы поняли, что пилят столбы забора. Со стороны тундры зону окружили солдаты с пулеметами. Женщины стали собираться около тех бараков, над которыми развевались черные флаги. Все 4000. В бараках остались больные и старики. Мы взялись за руки. Взревел рупор над воротами: «Агитаторы и провокаторы (называли по именам: Тофри, Дауге, Мартинкуте, Зеленская), выводите людей из зоны. Честные работницы, соберитесь у ворот и выходите из зоны. Так вы избежите жертв!» Мы говорили:

– Идите, милые, кто хочет и боится, потому что здесь остаются решившиеся на все. Простимся, и идите.

Желающих не нашлось. Выигрывает всегда тот, кто со всеми. Ни украинские бандеровки, ни литовские "фашистки-националистки", ни латвийские ульманистки, ни эстонки с какими-то пристегнутыми советской властью этикетками не вышли и не пали в объятия лагерных "отцов". Крепче соединили руки, сдвинули плечи, подставили грудь пулеметам. Оделись потеплее во все, что у нас было, обулись в полуботинки лагерные и ждали своей судьбы. Враг тоже ждал, не стрелял. Начал лить дождь. Мы скандировали:

– Сво-бо-да или смерть! Стре-ляй-те!

Одни из нас устали и охрипли, другие кричали. И так продолжалось час, другой и третий. Крыши домов свободного Норильска облепили люди, наблюдали, что происходит в нашей зоне, а мы кричали. Под утро среди нас упали в обморок несколько десятков женщин.

Вдруг рухнул забор, и в зону, вереща сиренами, ворвались пожарные машины с облепившими их солдатами, которые были вооружены ломами и топориками. Они быстро развернули шланги, прицелились – и в нас полетели струи воды с песком. Было трудно удержаться. Мы тащили из бараков матрасы и, закрываясь ими, стояли. Солдаты били топориками куда попало: по рукам, плечам, груди. Мы еще держались и кричали:

– Стре-ляй-те! Сво-бо-да! Смерть!

Смешались стоны и проклятия.

– Лечь! Лежачих не бьют! – скомандовал кто-то.

– Пусть убьют всех до одной, но из зоны не уйдем! – кричали мы.

Упала и я. Почувствовала, что меня кто-то тащит. Это был молодой солдатик, по указанию начальника тащивший меня как агитатора и провокатора. Хотели судить меня живой. Заломив мне руку, солдат тащил меня из зоны к воротам. Я видела, как участницы восстания были разбиты на группы, их избивали и гнали в тундру. Протащив несколько метров, солдат бросил меня и прошипел:

– Вставай и беги из зоны!

– Не могу и из зоны не уйду! – ответила я, ибо поклялась, что своими ногами из зоны не уйду.

Я продолжала лежать. Тогда он, избив меня, вытащил за запретную зону и бросил у колонны, которую выстраивали по пятеркам. Встала и я. Увидела окровавленные лица, порубленные руки, кто-то тянул разрубленную ногу и полз по мокрой траве.

Дождь прекратился. В тундре поставили покрытые красным сукном столики. За ними величественно стояла лагерная власть, позади ухмылялись "дачницы", бригадиры, изгнанные во время восстания из зоны "красавицы" (Загарская, Кузнецова, Кульнева, Решетникова и др.). Около столиков стояли дежурные с железными прутами арматуры и сплетенными из проводов плетками. Нас, построенных пятерками, медленно гнали перед этими столиками, останавливали и просверливали взглядами. По подсказке "дачниц" или "красавиц" начальники приказывали: "Направо!", "Налево!", "В болото!". Направо гнали тех, чья вина была минимальной, то есть пассивных, поддавшихся агитации, налево – более активных, а в болото – нас, самых активных, внесенных в черный список. В левой стороне собралось несколько сотен. Позже из них создали режимную бригаду и поместили в 7-й зоне, где раньше содержали уголовниц. "Правых" отвели в 6-ю зону, куда вернулись и все небастовавшие "дачницы". Они вновь стали бригадирами, распределителями работ, барынями зоны.

Нас уложили в болото в тундре и запретили малейшее движение. Со всех сторон нас окружили солдаты с ружьями и били нас. Только солдаты оставили в покое, как на нас напала мошка. После каждого укуса брызгала кровь, а на лице оставалась рана. В этом болоте нас было 40 человек. Сколько времени в нем держали – не помню. Руки и ноги одеревенели. На пинки солдат никто уже не обращал внимания.

Наконец закончился кошмарный пир – нас подняли и погнали в БУР 6-й зоны. Загнали в одну камеру, набили как сельдей в бочку. Тогда же прибежала злая, с синяком под глазом надзирательница Валька. Вызвала украинку Мазепу и увела ее в отдельную камеру. Там ее били и пинали столько, сколько хотели (кто-то запустил в Вальку кирпичом, когда она гнала восставших из зоны, но почему она мстила именно этой узнице, неизвестно). Мазепа пролежала потом несколько дней, потому что была не в состоянии подняться. Мы ухаживали за ней как могли, к синякам прикладывали мокрые носовые платки. Через несколько дней мы стали звать опера по фамилии Фрид (полковник). Несколько человек он вывел в 7-й лагерь, в зону строгого режима, а кого-то вывез в другое место, возможно в тюрьму. В БУРе нас осталось 10 человек. Насколько помню, это были Леся Зеленская, Аста Тофри, Юля Сафранович, Мария Нич, Дауге, Мазепа, Ольга Зозюк, Мария Гунько, Косте Посполита. Через месяц их тоже увезли, как я позже узнала, во Владимирскую тюрьму. Меня и Ольгу Зозюк оставили в БУРе.

Через полгода Ольгу Зозюк поместили в стационар с открытой формой туберкулеза. А мне после постоянных требований было зачитано постановление прокурора Норильска, приговорившего меня к году тюрьмы. Через год меня выпустили в зону, но спустя несколько дней опять поместили в тюрьму якобы за намерение вновь организовать восстание, а точнее, за отказ подписать какие-то документы, которые опер Лашенков время от времени просовывал мне под дверь камеры. Я от подписи отказалась, и он, злобно хлопнув дверью, бросил: "Ну и сгниешь здесь!"

Так закончилось восстание в нашей 6-й зоне. Говорили, что среди нас жертв не было. Может быть, и так, в нас ведь не стреляли, только топориками рубили. Моей близкой подруге Приме Монкевичюте поранили голову и прорубили плечо. И таких было много!..

Это было в нашем Норильске. Но выжили и мы. Восстание, каким бы оно ни было, я приветствую. Это было пробуждение человека от духовной летаргии, и проходило оно на наших глазах».

Продолжал держаться последний бастион забастовки – каторжане в 3-й зоне. Комиссия Кузнецова провела несколько «психических атак» – лагерь окружили солдаты в полной боевой готовности. Надзиратели топорами прорубали проходы в проволочном заборе, открывали ворота. По радио Кузнецов обратился к лагерникам с призывом расправляться с членами комитета и уходить из лагеря. Но ни один человек не вышел. В ночь на 4 августа лагерь окружили три цепочки солдат.

Громкоговорители настойчиво повторяли требование выходить из лагеря. Решив, что это обычная «психическая атака», заключенные разошлись по баракам. Лагерь уже спал, когда машины с автоматчиками на полном ходу влетели в лагерь, поливая его огнем (из воспоминаний Бориса Шамаева, руководителя забастовочного комитета.)

Последний флаг забастовки упал.

Вот как эти кошмарные дни из своего детства вспоминает вольный норильчанин Владислав Пьявко, очевидец тех событий 1953 года:

Воспоминания Владимира Пьявко

«Летом начались бурные волнения заключенных. Женские и мужские лагеря вышли из повиновения, не выходили на работу или не уходили со строительных площадок города, требуя приезда Климента Ефремовича Ворошилова, бывшего в то время Председателем Верховного Совета СССР.

По ночам была слышна остервенелая стрельба из автоматов. Рядом с нашим домом была стройплощадка в целый квартал, огороженная высоким деревянным плотным забором и обнесенная колючей проволокой в три ряда. Вдоль забора и днем и ночью рыскали охранные собаки, немецкие овчарки, и на вышках сидели охранники, методично срезая пулеметными очередями черно-красные флаги, вывешиваемые заключенными на башенных кранах...»

Август 1953 года

Сегодня ночью лай собачий

И автоматный злобный лай...

Во тьме ночной я горько плачу.

А Нинка мне –

Ну, не рыдай!

В домах Норильска свет погашен.

А в зонах стоны, раны, бой...

Я весь горю. Я ошарашен.

А Нинка мне: –

Молчи, не вой!

- Да как же мне не выть, подруга,

Когда вокруг кромешный ад,

А я, забыв про мать, про друга,

В раю блаженствую и рад.

Когда за тонкою стеною

Смерть правит бал – судьбы венец,

А мне дано в сей миг иное:

Я стал мужчиной, наконец.

Тенор Владислав Пьявко

«Из хроники прожитых жизней...»

После подавления восстания, сразу же после вывода зэков из зоны в тундру, начались аресты членов забастовочных комитетов при активном участии лагерных подонков, оснащенных палками, арматурными прутьями, и ожесточенное пускание в ход традиционных для ГУЛАГа «мясорубок» в штрафных изоляторах, бараках усиленного режима и тюремных камерах.

В официальных следственных материалах по делу «Об антисоветском вооруженном восстании» появилась запись типа: «Заключенные 4 августа 1953 года с криком – Ура! – оказали солдатам ожесточенное вооруженное сопротивление, которое продолжалось около двух часов, и только в результате применения огнестрельного оружия бунт был ликвидирован».

А в оправдательных отчетах в высшие инстанции свой обычный стиль: «Основной причиной, вследствие чего стала возможной такая массовая волынка, и массовое неповиновение заключенных в горном лагере, являются крайне слабая работа оперативного и режимного аппаратов лагеря и его малочисленность». Все ясно.

Норильское восстание духа доказало, что даже в самых тяжелых условиях угнетения можно бороться с тоталитарным режимом, причем не террором, а легальными методами коллективного протеста, когда идеи восстания поддержали массы, отбросившие многолетний страх перед системой.

А какой ценой досталось заключенным Норильска это проявление духа? Сколько было убитых и раненых? А сколько покалеченных, избитых? Официальных данных по сей день нет.

Только через годы стали известны судьбы некоторых наших друзей, открыто бросивших вызов режиму. В своих воспоминаниях Евгений Грицяк кратко описал состояние полпреда зэков в забастовочном комитете 4-й зоны Владимира Недоросткова после зверских избиений его «молотобойцами»: «Надзиратель волочил по земле к машине избитого до бесчувствия Володю... Недоросткова тоже больше не били, так как не было кого бить... В камере я застал Владимира Недоросткова, который без памяти лежал на спине на нижних нарах... Наконец он подал первые признаки жизни, зашевелил руками, которые лежали у него на груди, как у мертвеца, и начал что-то неразборчиво бормотать».

Моя Норильская эпопея активно продолжалась. Память все так же набирала новые и новые имена людей, зрительные образы. Это звучное слово Норильск стало связующим в моих стремлениях, мыслях, действиях, навсегда вошло в мою жизнь.

В августе, когда я оказался уже на «Купце», встретил здесь много знакомых ребят, в том числе Каратовского, и при рукопожатии передал ему экземпляр нашей партийной программы. Федор сразу понял, что за сюрприз я вложил ему в руку, даже слегка оторопел, но тут же одобрительно произнес: «Ты настоящий «Налим»! Пойду к старику Дикареву и покажу».

Жизнью на «Купце» управляли сами заключенные, в том числе и выходом на работу. Примерно в двух километрах от зоны строили двухэтажные кирпичные здания, Федор мне сказал: «Будешь бригадиром». Я взмолился: «Никогда не пробовал...» «Так надо!» – коротко прозвучало в ответ. Пришлось заниматься оформлением нарядов, следить за соблюдением порядка. В бригаде было человек 60-70. Конвоиры – один впереди, двое позади колонны – позволяли идти неспешным шагом, не соблюдая строгого построения по пятеркам.

В моей бригаде работал молодой парень, немного старше меня, лет тридцати. Темноволосый, очень подвижный, спортивного склада, с небольшими черными усиками. Федор мне сказал о Владимире (фамилия его исчезла из памяти): «Наш парень», поэтому мои беседы с ним были откровенными. От него я получил неожиданное подтверждение слов, сказанных Коротовским еще в 1949 году, что в стране существует подпольная политическая организация – Демократическая партия России. Владимир, сам дальневосточник, рассказал, что два конспиративных съезда ДПР состоялись во Владивостоке и Хабаровске. (Когда мы расстались, в моей записной книжке остался адрес Володиной сестры, но поиски соратника результатов не дали).

В жилой зоне после работы – вместе с друзьями, беседы в основном о только что минувших напряженных днях. О моем бригадирстве Федор никогда не спрашивал – это была обычная лагерная жизнь, а новостями, как и всегда раньше, делился. В один из дней на «Купце» он сообщил, что в зоне повешены два осведомителя, распространявшие еще перед забастовкой среди заключенных слухи о якобы готовящемся бунте, и заключил:

«Провокаторы, распространявшие по заданию спецслужб ложные слухи о предстоящем установлении в зонах Горлага беспредела, должны были держать ответ за свой подлый поступок. Эти типы полагали, что «хозяин» их пристроит, скроет этот коварный замысел – не получилось!» (Одну фамилию я помню – Вольяно.)

На «Купце» тогда было понятно, что это промежуточное звено общей фильтрации заключенных – участников забастовки – «восстания духа», что впереди будут еще этапы.

В ноябре в составе небольшой группы зэков мы с Федором попали в незнакомую зону ИТЛ, где были отгорожены три барака и медпункт. Встретились с Петром Зиновьевичем Дикаревым, прибывшим раньше нас. А в медпункте хозяином оказался хорошо нам знакомый Карл Карлович Денцель, российский немец-хирург, с которым я уже был вместе в 4-м лаготделении. Почему он тоже оказался отобранным из общей зоны, было ясно – в числе не убежавших за проволоку остались «надежные» осведомители, видевшие, что не случайно в медсанчасти лагеря собираются активисты забастовки. Они не ошибались. Там работал хирург Денцель.

Собирались вечером в медпункте 5–6 человек. В этом кругу Дикарев вспоминал дни своей армейской жизни, пел басом с большой душой: «По диким пустыням Китая, с тоской в наболевшей груди…». Рассказывал о том, как покидала Родину Белая гвардия.

Республика отверженных

Новый, 1954 год я встретил в лаготделении «Западный». Раньше там находилась одна из лагерных зон ИТЛ, а теперь собрали зэков из мужских отделений Горлага. Но здесь уже не было Каратовского, Соловьева, Мелентьева… Разорвалось наше шестилетнее существование рядом с Федором. Для меня это было равно потере старшего брата. Не мог я тогда предвидеть, что нам предстояло быть вместе в единой сцепке еще почти десять лет.

Здесь же, на «Западной» собралось много своих, что мсягчило горечь потери старых друзей, доставило неожиданно большую радость. Войдя в зону, я сразу же увидел Тихона Ивановича Петрова – начальника колонны, который теперь отвечал перед администрацией нового лагеря и перед своими друзьями за организацию здесь всей жизни по всем внутренним организационным и хозяйственным направлениям. Пищеблоком управлял Петр Михайлович Сериков.

В созданной за горой Шмидта демократической республике отверженных всю свою жизнь в зоне зэки определяли сами. Внешняя охрана не ощущалась. Офицеры, заходившие в зону, были какие-то иные, чем год тому назад. Трудно припомнить, чтобы возникали конфликты, даже грубые слова куда-то исчезли, режим не нарушался. Говорили что думали, письма писали сколько хотели…

Ветерок грядущей свободы сделал лица узников светлей. Ребята из Западной Украины пели свои любимые задушевные песни, мечтая о возвращении домой. Художественная самодеятельность в клубе стала потребностью, а не подконтрольной «воспитательной работой» с обязательным присутствием лагерной администрации. Здесь ставили спектакли по своему усмотрению. Тихон Петров организовал кружок спортивной акробатики, сам обычно был нижним и держал на себе четыре-пять человек. Я должен был подниматься на самый верх пирамиды. Но все обходилось благополучно – ни разу не падал!

Инициатором бесед о построении общества будущего, как правило, являлся заведующий клубом Владимир Иванович Венгеров. Он рассуждал о том, что Россию ожидает третий путь развития, поскольку ни капитализм, ни социализм с переходом к коммунизму не соответствуют обществу, основой которого является народовластие.

В собранном им философском кружке допоздна спорили, представляя себе это заманчивое будущее на российской земле. Но недавно минувшие дни не забывались, ведь на «Западной» собирались отсеянные из всех пяти мужских зон. Обмен информацией был самый полный, достоверный, из первых уст. Надо было делать записи по свежим следам, но не додумались или понадеялись, что так же свободно будем чувствовать себя с другой стороны проволоки. Вот были мы с Бракманом рядом, а через 54 года я посылаю ему электронное письмо в Нью-Йорк: «Жду подробных воспоминаний». В ответ Роман успокаивает: «Пишу, пишу! Приезжай!» Но это же не пройтись со Сретенки на Чистые Пруды!

В те дни на «Западной» возникал и тяжелый для всех вопрос: сколько же наших зэков ушло под «Шмидтиху» в результате безжалостного огня автоматов 1 июля в 5-й зоне и 4 августа в 3-й? Одиночные сведения от медицинских работников, соприкасавшихся с процедурой захоронения, просачивались, но это были уже «рассказы»! У нас в зоне, к сожалению, конкретных данных не было. Много или мало?

Наше общение расширялось. Подробно стали пересказывать друг другу летние события. Анализировали ход и методы подавления этой вспышки неповиновения режиму. Вспоминали о жертвах расстрела в 5-м лаготделении, о том, как начальство осталось «с носом» в 4-м, где сценарий подавления должен был повториться. Можно предположить, что начальство решило не допустить повторения упущения в 3-й зоне, где также пролилась кровь безоружных спящих людей. Говорили, якобы со слов зэков, которые участвовали в захоронении тех жертв, что в 5-м было 150 убитых и столько же в 3-й зоне. Это очень много! Страшное преступление!

В лаготделении «Западный» была возможность составления такого описания, как «силовое подавление забастовки» и расстрел восставших духом отверженных в 5-й и 3-й зонах Горлага.

Мне запомнился устный рассказ о трагедии в 5-м лаготделении (фамилия этого молодого парня-рассказчика выпала из памяти).

«Мирная силовая операция началась под прикрытием двух пожарных машин, неожиданно выехавших через главные ворота зоны. А сразу следом быстрым шагом ворвался штурмовой отряд из офицерского состава, вооруженный палками, который должен был «отрезать» барак за бараком и выгонять «бунтарей» за зону. Но в первом же бараке они оказались в глупом положении. Офицеру на голову зэки ловко надели обыкновенную кастрюлю. Бедняга начал умолять: «У меня семья, дети. Я не виноват». Под восторженные крики началось бегство из зоны обратно через вахту. Задний ход дали и пожарные машины. Вот здесь уже были слегка пострадавшие нападающие. Чем не спектакль?

1 июля все уже было серьезно. Полковник Кузнецов по мегафону потребовал выхода из зоны. Возбужденные зэки, ожидая нового варианта встречи с усмирителями, начали с любопытством выбегать из бараков. Но через раскрытые ворота уже начали входить плотными рядами автоматчики. Заключенные оцепенели. Остановились и солдаты – возникло минутное молчаливое противостояние. Но раздался громкий возглас: «Что вы, мальчики, медлите!» Именно не приказ, а внушительное напоминание…

Автоматные очереди разорвали тишину… Зэковская толпа стала разбегаться. В наступившем безумии некоторые в горячке стали бросать в солдат оказавшиеся под рукой кирпичные осколки…»

Рассказывающий очевидец раскрыл еще одну особенность этого «боя». Он уверял, что стреляли прицельно на поражение не все автоматчики… свинец летал и над головами приговоренных к расстрелу… Недаром, как потом оказалось, возвышавшийся над бараком портрет Ворошилова весь был «как решето».

Молодой рассказчик не мог все это придумать, он говорил то, что было свежо у него в памяти.

Пришлось мне в те дни услышать воспоминания представителя и каторжанского сообщества Горлага. Ранее с этой 3-й зоной зэков нас никогда не соединяли – там были «сидельцы» времен еще до Горлага – каторжане Норильлага. У них были сугубо свои производственные объекты.

Этого бледнолицего человека средних лет называли Толей. Вот его рассказ.

«В зоне было тихо, многие уже спали. Нас около своего барака было трое. Неожиданно со всех сторон начались автоматные очереди, и мы разбежались. Ребята бросились в барак, а я как-то невольно принял другое решение. Постройки в лагере были на сваях, вот я, спасаясь, и полез под барак и спрятался там в глубине. Творилось что-то страшное. Крики, стоны, а через щели в полу стала просачиваться кровь. Я обезумел от страха и прижался к земле за бетонными столбами. Когда стрельба прекратилась, стали слышны злобные окрики охраны… Как я понял, выгоняли всех живых из зоны.

Сколько там пролежал, трудно сказать. Долго, наверное, сутки или больше. Решился выползти из своего убежища только тогда, когда не стало слышно машин в зоне, когда наступила мертвая тишина. Заключенных в лагере уже не было. Я направился к вахте и только здесь меня солдаты схватили и отправили в какую-то другую зону. Это было уже где-то недалеко от Шмидтихи.

Из этой зоны была видна часть территории перед кладбищем. Мы видели, как убитых привозили на машинах в деревянных ящиках и уносили на места захоронения. А далее… Сомнительно, чтобы погибшие оставались в этих «гробах»?

Помню наши озабоченные вопросы – а где же то место, где покоятся в вечной мерзлоте наши друзья – жертвы массового расстрела восставших духом против «красного террора» уже послевоенных лет? Надо было бы не закатывать территорию кладбища под асфальт, а провести раскопки…

Но вечная мерзлота надежно сохраняет тайну преступления режима власти пятидесятых…

Наше подполье уже не было озабоченно предотвращением экстремистских проявлений со стороны наших же верных отчаянных друзей. Здесь, на «Западном», пришлось опять «бороться» с «черной пургой». От жилых бараков к кухне протянули веревки-канаты, держась за которые, можно было смело перемещаться. Случился со мной тогда маленький конфуз: получив на кухне кашу для тружеников своего барака, мы с напарником двинулись вдоль каната – он держал меня, а я крепко обхватил бачок. Вдруг очередной порыв пурги сорвал с бачка крышку, и она улетела через проволочный забор в тундру. Зато каша осталась цела, а это главное.

Руководство партийной деятельностью у нас на «Западном» осуществлялось коллективно. Петров и Сериков поставили задачу – ряды членов ДПР поредели, но друзей у нас не счесть! Будем принимать в партию по всем правилам. Основная политическая Программа в нашей зоне есть. Я ее принес с собой. Надо отработать программу действия уже вне лагерных условий.

Если в 5-м и 4-м лагпунктах наши тайные встречи проходили, как правило, в сушилках, в том числе и размножение документов, теперь мне уже предоставили одну из комнат хозяйственной постройки, где размещалась баня. Мне пришлось напрячь память и собрать воедино все устно передававшиеся положения этого партийного документа. То есть свежие еще в памяти наставления Сергея Дмитриевича Соловьева, Алексея Алексеевича Мелентьева, Федора Каратовского и других наших старожилов и учителей. В те часы, когда я там работал, обязательно кто-то из ребят следил, чтобы неожиданно не вошли надзиратели, проводившие дежурные обходы по зоне. Сколько мне потребовалось времени на формирование этого документа, уже не помню, но главное было сделано. После согласования с Петровым и Сериковым «Программа действий» была размножена в нужном количестве. Вступающие в партию знакомились с основным «документом» и давали Клятву члена ДПР.

Моя цепочка стала состоять из девяти человек. Членами ДПР в моей цепочке стали давние друзья Александр Анохин и Борис Суворов, москвич Виктор Тараскин, украинец Михаил Бережанский, белорус Глицевич, эстонец Нурк, российские немцы Герберт Филяуэр и Мартин Нойбауэр. Все они зачитывали Клятву и скрепляли ее своей кровью, как предусматривал ритуал вступления. Петров и Сериков приняли в ДПР таких активных ребят, как литовец Нос (так его звали между собой, имени не могу вспомнить), латыш Ян, немцы Герман Калюза и Роот, которые образовали свои цепочки. Требования конспирации продолжали строго соблюдаться.

Мне памятна одна из общих встреч, где собрались человек пятьдесят. Это были не только члены партии, но и просто надежные ребята, хорошие знакомые: Николай Абраменко, Роман Бракман, Ганс Утсал и др. Мы исполняли в полный голос любимые песни, декламировали стихи. Кто-то читал собственные сочинения, а кто-то Пушкина, только немного переделав на иной лад.

Во глубине норильских руд

Храните гордое терпенье,

Не пропадет ваш скорбный труд

И дум высокое стремленье...

Товарищ, верь: взойдет она,

Звезда пленительного счастья!

Россия вспрянет ото сна,

И на обломках большевизма

Напишут наши имена...

Зашли к нам в гости даже два надзирателя, поинтересовались: «По какому поводу собрались?» – «Отмечаем день рождения!» Это было 1 апреля 1954 года – мой день рождения. Налили надзирателям даже по кружке браги (ее приготовили наши немцы), и те, довольные, ушли восвояси. Тоже поняли, что «республика заключенных» живет уже по иным законам.

В своих общих разговорах обсуждали прошедший, 1953-ий год. Да, это было восстание. Но не вооруженное восстание, продуманное, подготовленное, имеющее целью свержение, захват власти. И не бунт невольников, жаждущих получить хотя бы кратковременную свободу, надышаться этой волей, погулять. И не спонтанное выступление, спровоцированное как ответ на жестокое угнетение человеческой личности. В Горлаге с 25 мая по 4 августа 1953 года было восстание человеческих душ. Заполярный Норильск объединил тех, кто вобрал в себя боль и страдания предыдущих лет – от октябрьского переворота до расцвета авторитаризма на землях СССР, кто прошел горнило Великой Отечественной войны, кто осознал великую силу солидарности и понял, что единение, сплоченность – это самое мощное и надежное оружие в борьбе за свободу.

Собирались мы и только в кругу членов партии. Стратегическая цель ДПР, кратко, но четко сформулированная в политической Программе, не требовала дополнительных разъяснений, призывов. Организационные принципы деятельности партии, подтвердившие свою жизненность в условиях ГУЛАГа, стали основой для предстоящего периода. С партийными документами друзья знакомились еще перед принятием Клятвы, а затем по своей партийной цепочке. Принципиальные же положения по требованиям конспирации каждый член ДПР должен был держать в своей памяти. Прошедший в 1954 году прием в партию на "Западной» наглядно показал и сплоченность, и единство устремлений у представителей всех союзных республик. Ребята из Прибалтики, вступая в ДПР, понимали, что они будут хозяевами на своей земле только тогда, когда рядом будет демократическая Россия, а не коммунистические порядки. Членами ДПР стали не только коренные российские немцы, но даже рожденные в Германии. В целом же, наша партийная группа значительно выросла. Все были едины в понимании будущего построения государства на территории СССР.

Собирались. Понимали, что созданному нами «кулаку» предстоит набирать силу, возрождаться в новой непростой обстановке. Знакомая, уже привычная нам лагерная жизнь, когда надо было бороться за жизнь в самом прямом смысле, кончалась…

Оказавшись на «воле», мы должны были сохранить тактику «малого действия»: действовать все так же тайно, создавая малые очаги прозрения, убежденности, веры в конечный крах системы насилия. Вопроса – кто враг, а кто друг – не существовало. Конкретный враг – коммунистическая система – не скрывал себя, открыто шел к своей цели. А друзья Демократической партии России – подавляющее большинство народа, оказавшегося под гнетом Страха действовать, говорить, даже думать по-своему.

Впереди – испытание самостоятельности, не допускающей бездействия. Впереди жизнь, подтверждающая верность партийной Клятве!

С учетом складывающейся обстановки в жизни ГУЛАГа уже в Норильске было решено сохранить полностью только основные документы, заложить их в тайник. Получение документов «на волю» стало обычным делом. Дошла очередь и до пересмотра дел политзаключенных из нашей зоны. «Демократическая республика» начала таять на глазах. Раньше всех вышел из лагеря Николай Абраменко. Мои друзья постепенно оказывались на воле. Некоторых отправляли на материк. Стало понятно, что в любой момент это может коснуться каждого из нас. Тихон Петров поручил мне и Михаилу Бережанскому надежно спрятать комплект партийных документов. Программу ДПР, Устав, «Программу действий» завернули в рубероид, залив все основательно смолой.

В производственной зоне, где Бережанский работал водителем мотовоза на руднике, присмотрели подходящее место – внутри кирпичной тепловой подстанции. Там в нишу положили этот пакет, с виду похожий на обыкновенный булыжник, и заложили красным кирпичом. Все это хорошо вписалось в обзор стены подстанции. (В Норильске я прятал документы партии дважды. Первый раз это было в июне 1953 года, когда мы находились в зоне Горстроя. Тогда бумаги были заложены в обычную бутылку, запечатаны и закопаны под зданием нашей мастерской…)

Лагпункт «Средний» – конечный этап моего ГУЛАГа

До освобождения мне пришлось побывать еще в одной лагерной зоне Норильска. Лагпункт «Средний» на Вальковском шоссе принял наш небольшой этап, около 200 человек, в июне 1954 года. Мы должны были ремонтировать дорожное покрытие и снегозащитные сооружения, а зимой очищать шоссе от снега. Со мной вместе пришли на «Средний» Бережанский, Утсал, Филяуэр, из западных украинцев пришел хорошо мне знакомый Дмитрий Мельник. Буквально через несколько дней Ганса Утсала вызвали и освободили. Его место заведующего баней занял Филяуэр. Бережанский стал ответственным за все слесарные и сантехнические работы по зоне. Я в составе ремонтной бригады ходил по тундре и заново узнавал Заполярье, но уже с другой стороны. Если в 5-й зоне Горлага и на «Западной» запомнились черные пурги, в 4-м лаготделении – северное сияние всех цветов радуги, то здесь, на «Среднем», я впервые увидел цветущую тундру. Бригада в 20 человек выходила в тундру под «надежной» охраной согласно Уставу, ведь все бригадники имели срок по 25 лет. Один конвоир с винтовкой вполне справлялся со своими обязанностями, хотя мы и растягивались порой вдоль шоссе на приличное расстояние. Когда же был перекур, то совмещали это с летним заполярным купанием вдали от шоссе среди неповторимого разноцветья. Мы купались в небольших озерцах, которых было множество. Были странные ощущения: пока плаваешь, вода кажется терпимой, но как только опускаешь ноги вниз – о ужас! – ледяное дно. Больше такого необычного чувства удовольствия и страха одновременно я никогда не испытывал. Наш «человек с ружьем» с нами не купался, на все наши добрые предложения был один ответ – Устав!

Зимой донимали снежные заносы, но я всегда ободрял себя – это же не в шурфу сидеть и долбить мерзлоту, да еще вдобавок каждый день слышать: «…шаг влево, шаг вправо…»

Невольно приходило на ум требование бастующих невольников, обращенное к московской комиссии: «превратить Норильск в поселение колониального типа». Вот где корень – без Свободы Человек не человек!

На «Среднем» все вопросы внутренней жизни по согласованию с администрацией решал Дмитрий Мельник. Кажется, в сентябре он предложил мне войти в группу, обеспечивающую лагерь продовольствием. Это было удобно, потому что группу перевели на бесконвойный режим, и мы, 25-летники, включая самого Мельника, жили уже не в лагере, а в балке около вахты. Вскоре я смог побывать в гостях у Николая Абраменко в Норильске и у Ганса Утсала в балке на самом начале Вальковского шоссе.

Новый, 1955 год встречали у себя в зоне. Ребята держались дружно. Все начали надеяться на освобождение: одни писали просьбы о помиловании или жалобы на необоснованный арест в самые разные инстанции, другие выходили на волю в результате пересмотра следственного дела. Мы с Бережанским твердо решили не просить милости и никуда не писать.

В мои новые обязанности входило также быть сторожем продовольственного ларька в зоне, где продавцом был вольнонаемный чеченец Карен. Но само это время в лагерной жизни было крайне неопределенным. В любой момент можно было стать свободным человеком и покинуть ставший уже родным Норильск.

О такой возможности мы с Бережанским обменивались своими мыслями и, как правило, возникало множество вопросов... А старших наших друзей, тем более учителей-наставников, рядом нет. У Михаила свежо было в памяти вступление в ДПР, знакомство с партийными документами, Клятва, скрепленная кровью. Особенно Программа действий – не в лагере, а на воле. Я тоже чувствовал, что в решении конкретных задач у нас, естественно, нет опыта и мы, молодые, не владеем нужными навыками организации конспиративной деятельности. Стремиться выйти на уже действующие партийные ячейки – понятно. Но не сидеть же у моря и ждать погоды?! Бережанский подавал правильную мысль: проникновение в органы КГБ, как это записано в Программе действий, хоть как-то реально осуществимо сейчас в лагере. Надо попасть «куму» на крючок! Дня через два Миша выдал сценарий такой операции: «Лев! Ты работаешь в обслуге лагеря, да еще сторожем магазина чеченца Карена. Вот и надо сделать так, чтобы этот Карен передал тебя «куму». А это просто – устоим кражу магазина!» Откровенно говоря, я аж поперхнулся. Но логика была железная. В Программе действий предусмотрены такие маневры, записанные притом моей рукой. Мне оставалось только выразить ему признательность и выставить свое требование — ключи. У меня ключи от магазина бывают только в дневное время. На ночь Карен сам закрывает двери. Поэтому надо сделать вторые ключи: «Это твоя задача». Вижу, Миша аж как-то просветлел и начал меня ободрять. А у меня «шарики» уже начали «крутиться» – как это сделать правдоподобно и надежно, тоесть чтобы Карен застал меня в магазине. Карен выручку уносил с собой не каждый день, это я видел. Утром приходил в разное время, когда как. Мы с Бережанским решили сделать главный упор на совпадение времени прихода в зону и Карена, и «кума». Сколько пришлось ждать нужного момента, сейчас я уже не помню. Но только скандал вспыльчивый горец устроил. Мы с ним всегда были в добрых отношениях, и я даже удивился его тихой ярости – без крика, только повторял: «Я тебе устрою, ты предал мою веру». Потащил меня, держа за руку, чтобы я не убежал и не спрятался где-то в бараке. Горцы, оказывается, тоже бывают глупые. «Кум», старший лейтенант Клименко, упитанный, круглолицый, краснощекий, от этого казавшийся еще ниже своего среднего роста, принял нас спокойно. Выслушал, надо полагать, все понял и отпустил Карена восвояси. Началось чтение морали, сожаления о том, что мой поступок лишает возможности включения меня в списки на досрочное освобождение. Администрация лагеря делает все возможное, чтобы в кратчайшие сроки пересмотреть следственные дела заключенных... а вот теперь: «Твой необдуманный глупый поступок вносит неопределенность. Оставить же без внимания такое нарушение законности мы не имеем права». Смиренно выслушивая тирады «кума», я чувствовал: все рухнуло, недостаточно продуманные действия не привели к намеченной цели. Но вдруг «дорогой кум» вспомнил моих родителей, сказав, какой удар судьбы им грозит в виде моего дополнительного срока заключения. Такое я испытал еще в 1948 году, когда в недрах контрразведки испытал на себе изощренные приемы допросов. Но Клименко спросил спокойно и просто: «А как девичья фамилия твоей матери?» Я ответил: «Тамм. В переводе на русский язык означает «дуб» – «Вот теперь с этой фамилией мы и запишем тебя в этой бумаге о нашем сотрудничестве». Мне стало предельно ясно: свершилось. Подписал, не читая, какие-то бумаги. Они для меня уже не имели того значения, ради которого они были составлены. Наверное, по наивности, я все же спросил: «Что мне делать, с кем предстоит держать связь?» Ответ я получил уже в другом тоне: «Вас вызовут». И «кум», уже на новый лад, добавил: «У Карена Вы работать больше не будете. В остальном Ваше положение в лагере остается без изменений». Бережанский встретил меня недоуменно: «Ну как? Почему так долго?» В его слесарной мастерской отметили, как положено, нашу «сделку». Вернулись к обычным своим трудовым будням. Стали ждать. Но состояние «молчания» и тем более ожидания неведомого, – мучительно. Я стал понимать, что мне предстоит двойная жизнь. «Сколь долго она продлится?» – ставил перед собой вопрос и понимал уже тогда – пока не наступит наш час «икс».

Но жить постоянно с такими мыслями,
тяжело, а порой и страшно, необходима какая-то отдушина. И она у меня появилась – милый, ласковый ребенок. Николай Абраменко освободился еще на «Западной» и остался в Норильске. Познакомился с Антониной Осеюк, очень милой женщиной, у которой была трехлетняя дочка. Вот с этой Любочкой у нас и установилась взаимная любовь. Когда Николай и Тоня оставляли нас одних, это было душевное блаженство после пройденного ада. И в этот все мои мысли, скажу откровенно, были не о том, как выполнять Программу действий. Цель жизни утвердилась – дети!

В течение 1955 года освободились многие бывшие узники Горлага. Петр Сериков обосновался в поселке Медвежий Ручей, Виктор Тараскин – на Кайеркане, Глицевич женился в Норильске, к Ивану Одинцову с материка приехала жена, и они поселились на улице Комсомольской. Встретившись с друзьями по механической мастерской Леолой и Каарепом, я узнал об освобождении Ивана Ивановича Бакланова и Василия Петровича Бархонова – наших заботливых старичков, оставшихся непоколебимо уверенными в том, что их арестовали в 1937 году по ошибке.

Для нас, членов подпольной ДПР, это были дни радостной надежды на обновление жизни, на скорое установление связи с «коренной» организацией нашей партии на воле.

Всех своих друзей, которые освобождались и на какое-то время останавливались в Норильске, я посещал, благо бесконвойный режим позволял мне достаточно свободно распоряжаться своим временем.

В декабре 1955 года я был на Медвежке, где обосновалась уже в полном составе семья Сериковых: бывшие горлаговцы Петр Михайлович и Маргарита Ивановна с коренными норильчанами – старшим сыном Олегом и трехмесячным Петром.

Встретившись с Михалычем (Сериковым) уже вне лагеря, в кругу его семьи, мы невольно затронули вопрос: а как же так случилось, что кубанский казак и его подруга из Брянска встретились в заполярном Норильске? История оказалась далеко не обычной. Петр родился в 1916 году. 1937 год – Красная Армия, он в звании старшины. С первых дней Великой Отечественной войны – на фронте. В 1942 году – на Сталинградском направлении, плен. Две недели группа бойцов Красной армии находилась в плену. Был организован и осуществлен групповой побег, но пробраться к своим не удалось. Те, кто был захвачен живым, все равно были обречены. За побег из лагеря полагался расстрел. Таков был приказ.

Всю группу бойцов Красной армии, среди которых был и Петр Сериков, отправили на расстрел. Через сутки бульдозер, водителем которого был румынский солдат, начал операцию захоронения (скорее просто закапывания). Вдруг среди груды трупов поднялся, пошатываясь, живой человек. Румын – солдат немецкой армии минуты две был в остолбенении. Но затем решительно махнул рукой, дал понять – беги! И Петр Сериков, единственный, покинул расстрельное поле. Волей судьбы он был только контужен, а местные жители потом дали ему убежище. И уже в составе новой группы он возвратился в ряды солдат Красной армии.

Участвовал в боевых действиях вплоть до освобождения Болгарии. Кончилась война. Но домой возврата не было: Петр узнал, что жена вышла замуж за другого. Еще когда он был в армии, произошла стычка с одним «другом» – энкавэдэшником, в результате которой тот оказался в нокауте. Последовало «дружеское» предупреждение: «Ну, я тебе покажу!» Вскоре – арест. В обвинении значилось: убил командира своей части, сдался немцам в плен. Приговор стандартный – 25 лет заключения и 5 поражения в правах. Направление – особорежимный лагерь, город Норильск.

Маргарита Маевская 1926 года рождения. Ее родные места на Брянщине оказались оккупированными уже в 1941 году. Сразу со школьной скамьи стала юной разведчицей. Выполняя задания своего партизанского отряда, Маргарита попала под подозрение немецкой комендатуры. Чтобы установить за ней более действенное наблюдение, ее взяли на работу в столовую при комендатуре. Но прямых улик о ее связях с партизанами не обнаружили. После ухода немцев из Брянской области в КГБ поступил донос, что Маргарита Маевская работала в столовой при немецкой комендатуре, сотрудничала с оккупантами. Ситуация оказалась похожей на ту, когда во время оккупации Маргарита оказалась на подозрении у немцев. Логичен вывод о том, что кто-то из местных добровольно тайно сотрудничавший с врагом, настойчиво хотел девушку устранить.

Маргарита была арестована, и по 58-й статье приговор определил ей срок заключения 25 лет. Еще не закончилась война, а Маевская уже была на лесоповале. В 1948 году ее принял норильский Горлаг. Так сердца Маргариты Маевской и Петра Серикова нашли друг друга в Норильске.

Много лет спустя в семейном архиве Сериковых я увидел бережно хранимую характеристику на отважную разведчицу – юную партизанку Маевскую:

«Я, бывший командир партизанского отряда имени Свердлова партизанской бригады имени Кравцова, Антошкин Федор Николаевич, подтверждаю, что гражданка Маевская Маргарита Ивановна действительно состояла в действующем партизанском отряде с мая месяца 1942 года по март месяц 1943 года в должности разведчицы в глубоком тылу врага.

За время пребывания в партизанском отряде проявила мужество и отвагу в борьбе с немецкими оккупантами за нашу Советскую Родину».

Человек за любовь к своей Родине, доказавший это личной преданностью в суровые годы войны, превращался в бесправного раба в своем Отечестве.

Так коммунистический режим создавал и «воспитывал» в людях ненависть к своей системе насилия и террора.

Во время нашей последней норильской встречи мы с Петром обменялись мнениями о сложившейся обстановке, исходя из нашей деятельности после лагпункта «Западный». Я поставил Петра в известность о выполненной совместно с Бережанским операции внедрения. В целом он высказался одобрительно, но заметил: «Мишка – горячий парень». Передал, что Тихона отправили этапом на материк, а его жена Галина с младшим сыном уже у своих родных на Украине. То, что Бережанский горячий парень, я почувствовал еще в те последние дни в Норильске. Он регулярно с чувством нетерпения и досады спрашивал: «Ну что?».

Эта первая встреча с Петром Михайловичем, когда он был уже на «воле», оказалась и последней. У нас с ним не было договоренности о контактах на предстоящее время. О намерении покинуть Норильск Петр ничего не говорил. Мы даже не обменялись адресами, которые обеспечивали бы возможность какой-то связи, настолько я был уверен, что семья Сериковых прочно закрепилась в Норильске. Еще когда мы все вместе были на «Западной», в моей записной книжке нашли место многие адреса наших родителей, родственников, близких друзей – а Петра Серикова не было. Когда много лет спустя, возникла необходимость установить, где же находятся норильские друзья, как сложилась их судьба, пришлось признать, что привычное для лагеря чувство, что друзья здесь, рядом, покинуло нас. Друзья разъехались по всему огромному Отечеству и не всех удавалось отыскать. К этому мы психологически не были готовы.

Так закончился 1955 год.

15 февраля 1956 года и я получил справку, что содержался в местах заключения МВД с 22 февраля 1948 года по 13 февраля 1956 года. Освобожден по определению Верховного суда Союза ССР № 1/Н-02Н от 25 января 1956 года, с применением статей 1 и 6 Указа от 17 сентября 1955 года «Об амнистии» со снятием судимости и поражения в правах. Следует к месту жительства в г. Москва. Вроде всё понятно, да не всё!

Через два дня я вылетел с аэродрома «Надежда» на грузовом самолете. Салон был основательно забит коробками и ящиками. Нас, таких возвращенцев, было трое. Мы прижимались друг к другу, ибо было довольно прохладно. Проводил меня Сулев Каареп. Он не был членом ДПР, но опекал меня постоянно. Мы вместе работали рядом на токарных станках. Он был моим учителем в трудовой профессии, верным старшим другом. Я несколько раз был у него в гостях в Таллинне, в районе Пирита в последующие годы, когда приезжал в гости к своей двоюродной сестре.

Прилетел в Красноярск. Билет на поезд по железной дороге до столицы у меня уже был.

Из Красноярска в Москву поезд тянулся шесть суток. Но у меня уже не было настроя обозревать бесконечные просторы моего Отечества, как это было 8 лет назад, когда я ехал на восток и для обзора была только щелочка в стенке товарного вагона. Сейчас впереди была Москва. То, что я вернусь в свои родные края, я был убежден абсолютно. Еще в самый первый год своей норильской эпопеи я видел сон, цветной сон, который и сегодня как будто ощущаю. Я будто бы несу тяжелый мешок соли, ноги проваливаются в какой-то вязкой почве. Но я отдыхаю и иду дальше. Вдруг передо мной – ослепительный солнечный день, искрящаяся река, на берегу которой чистейший песочный пляж. Еще несколько шагов по этому как будто бы знакомому пляжу – и… радость! Это же Звенигород, Москва-река! Сбрасываю мешок. Все! Значит, дома мне быть!

Мой горький путь от Москвы до Норильска длился больше шести лет, на возвращение ушло шесть календарных дней. Уже в поезде под стук колес мне всё еще не верилось, что вот-вот я буду дома, что настанет наконец та долгожданная минута, о которой мечтал целых тринадцать лет.

Как часто в горестной разлуке,

В моей блуждающей судьбе,

Москва, я думал о тебе!...

ЗДРАВСТВУЙ, МОСКВА

В поезде из головы не выходило неожиданное мое освобождение – как появилось это определение Верховного суда? Только уже дома я узнал, что отец еще 21 сентября 1955 года написал письмо Генеральному прокурору СССР Руденко, о том, что его, преданного партийца, сын не может быть изменником Родины, и просил пересмотреть судебное дело.

Главная военная Прокуратура направила дело для окончательного решения в Верховный суд СССР, откуда поступил на имя отца ответ: Решением от 25.01.1956 г. – освободить, снять судимость и восстановить в правах.

И вот через 13 лет странствий – моя улица, мой дом, мои дорогие, святые для меня лица. Я в объятиях мамы, отца. С братом Игорем мы встретились вечером. У него была уже своя квартира, как поощрение за победу нашей сборной страны по футболу над чемпионом мира, сборной командой ФРГ.

Расстались мы в 1943 году, когда Игорю было 13 детских беззаботных лет. Теперь же оба познали, какова жизнь. При встрече не были слишком эмоциональны в проявлении чувств. Прильнули к самому дорогому для нас человеку – обняли маму. Игорь поздравил с возвращением домой её Лёвушки, мне же не задал никаких вопросов.

Отец уже лег отдыхать. Он был серьезно болен, перенес очередной раз воспаление легких. Когда мы остались с мамой вдвоем, она с чувством радости сказала мне: «Игорь считает, что тебе надо в первую очередь отдохнуть после всех невзгод и провести необходимое лечение. Что надо, сделаем, ты мамочка, только скажи».

В специальном же лечении и даже отдыхе у меня не было необходимости. Главный прицел – это подготовка к учебе в 9-м классе, что я и начал с первого сентября.

Мать и отец очень мало расспрашивали меня как о годах моих странствий в военное время, так и о ГУЛАГе.

С отцом в основном гуляли в хорошую летнюю погоду по ближайшим улицам в районе Сретенки, Сухаревки, Рождественского и Цветного бульваров. Он любил отмечать происшедшие изменения в городской жизни. У меня в памяти осталась наша прогулка около высотки в районе трех вокзалов: «Смотри, Левушка, какое здесь здание построили! А вот где мы сейчас с тобой идем, раньше были булыжники. Едешь на извозчике, тебя так трясет, все внутри отваливается. Сейчас асфальт, просто приятно. Вот что сделала наша Советская власть!» У меня внутри закипало. Но возражать, вступать в спор было и бесполезно, и тяжело. Я задал только вопрос: «А ты что, папа, думаешь, в других странах по сей день на булыжниках прыгают?» Он не ответил. Видно было по его лицу – блаженствует, вот за какую власть он тоже боролся верой и правдой!

Тихо идем дальше. У меня перед глазами возникла прочитанная буквально на днях справка:

...За весь длительный период совместной работы я в тов. Нетто встречал сознательного и устойчивого партийца, не проявлявшего никаких уклонов и колебаний от генеральной линии нашей партии.

За свою активную деятельность в дореволюционный период в профессиональном и революционном движении и в рядах КПСС тов. Нетто А.А. вполне заслуживает присвоения ему персональной пенсии республиканского значения.

Марков

Член КПСС с 1.03.1917 г.

Персональный пенсионер

Союзного значения»

Вот такое оно было, трагически исчезнувшее поколение, гордо именовавшее себя «Ленинская гвардия».

Да, сохранять Верность и Честь, не увлекаться сиюминутным соблазном — достойно!

Я горжусь своим отцом! Поверившим в призрачное будущее, пронесшим эту Веру до конца своих дней...

Невольно вспомнил, как вместе с отцом ходил на праздничные демонстрации, когда мне было 11–14 лет. После Красной площади ветераны всегда собирались у себя в главке. Вручались праздничные подарки – что-то из ширпотреба, продукты. Мне еще доставались и конфеты, которые сразу прятал в карман. Братишка дома их ждал.

За чайным столом выступали. Памятно, что ничего спиртного не было. А главное – все дружно пели гимн «Интернационал», но как! В первые мои посещения таких торжеств я стоял молча. Потом слова врезались в памяти, я самозабвенно присоединялся к этому торжественному хору.

Много позднее я спрашивал себя, повторяя молча: «… мы наш, мы новый мир построим!» А какой??? Понятно, что имелось в виду – «светлый».

В 1956 году, когда в октябре я уже опять стоял у токарного станка в инструментальном цехе завода «Калибр», спросил у нашего бригадира, молодого парня:

- А как ты понимаешь большие светящиеся буквы на здании кинотеатра «Москва» на площади Маяковского?

- Наше поколение будет жить при коммунизме! – Сергей ответил сразу же. – Да это я вижу уже по третьему заходу в своей жизни. И засмеялся – Да, внушающее будущее!

Завод «Калибр» я выбрал не случайно. В квартире № 7 нашего дома жил старший брат моего школьного друга Шурика Кондратьева Василий. Он и предложил пойти работать на свой завод. Отец был доволен. Он всегда хотел, чтобы я был мастеровым. По его воле я еще в 1942 году поступил в ФЗО и стал токарем. Моим рабочим местом на заводе «Калибр» был отечественный токарный станок «ДИП-200», где ДИП расшифровывалось как «Догоним и Перегоним».

Матрицы, пуансоны и другие детали для создания инструментальных изделий требовали «ловить» микроны в точности и зеркальной чистоты. За два года я сдал через ОТК много таких точных изделий, «ласкающих» память.

Летом 1956 года приезжал в Москву Вольдемар Петрович Пусчуц. В бывшей его комнате уже жила другая семья и он останавливался на эти дни у нас. Мне было очень приятно, трогательно вспоминать дни своего детства, проведенные вместе с этим человеком, моим старшим другом-воспитателем. Задушевные беседы Вольдемар Петрович с отцом вел каждый день. Я это прекрасно понимал, ведь они были знакомы с 1903 года, то есть с самой своей юности, а с шестнадцатого вообще вместе.

Историю создания подразделений латышских стрелков я не знал, но их дружба была очевидной, ей было уже 53 года. Чего только они не вспоминали! Я это чувствовал, видел их взаимную и радость, и грусть. Но, как и всегда ранее, вся значимость пройденного ими пути для меня осталась неведомой – латышским языком я не владел.

Их непоколебимая вера в свои идеалы, у этих семидесятилетних, чудом уцелевших латышских стрелков – «мушкетеров» большевизма, была необыкновенной.

После 1956 года я еще дважды встречался с Вольдемаром в Риге. Но он никоим образом так и не касался темы пройденных мною тринадцати лет после ухода на фронт в 1943 году.

Мы с ним вспоминали приятные памятные дни в нашем Даевом переулке, дружбу с соседями по квартире, а это четыре семьи латышских стрелков. Каждые Новогодние праздники в складчину устраивали застолье у Вольдемара. Холл квартиры и комната Арнольда Граудинга позволяли взрослым танцевать в свое удовольствие. И так вплоть до 1938 года. Задал я Вольдемару и беспокоивший меня вопрос о судьбе Арнольда и Яна Киккаса. Но он перевел разговор на более ранние события, забыть которые, видимо, не мог. Эти отважные стрелки участвовали в 1918–1919 годах в походах по установлению «советской» власти в центральных районах России. Вольдемар лишь коротко отметил, что Ян был молчун, а вот Арнольд с болью вспоминал, сколько латышских стрелков отдали свои жизни, преданно выполняя воинский приказ. Особенно тяжело пришлось в Саратовской, Тамбовской, Калужской губерниях. Чувствовалось, что Вольдемар не только со слов Арнольда знал трагическую историю своих земляков в годы утверждения новой власти, но и представлял, какой кровью это было достигнуто. При этом мне было странно сознавать, что этот уважаемый мной человек вспоминает те трагические годы, унесшие жизни многих тысяч близких ему по духу людей, но совершенно безразличен к тому, а сколько же вообще человеческих жизней было загублено в «мясорубке» той поры.

Ни единым словом не упомянул Вольдемар и об исчезновении Яна Киккаса и Арнольда Граудинга в 1938 году.

К сожалению, я тоже не попытался задать Вольдемару вопросы об участии отца как латышского стрелка в первые революционные годы, когда они были вместе. Сам он инициативу в этом не проявлял, видимо, чувствовал изменившуюся обстановку.

Очень часто и с удовольствием вспоминал о своей жене Ирме Фрицевне Витоль, работавшей в свое время в Москве в адвокатуре, а с 1945 года – в Риге (она умерла в 1947 году). Мама с Ирмой дружили, я их часто видел вместе, уединившихся в нашей общей квартире на Сретенке. Эта дружба определенно поддерживала в маме мечту – чтобы я учился, получил высшее образование.

Но для поступления в институт нужна была справка о реабилитации. И именно этой проблемой я и начал заниматься, написав соответствующую бумагу в Военную прокуратуру. Писать пришлось три раза с интервалом в два-три месяца, так оперативно рассматривались мои заявления. На каждое из моих обращений приходил отрицательный ответ: «Предъявленные Вам обвинения Вами признаны. Оснований для пересмотра решений суда нет». Я приходил в недоумение: а как же кассационная жалоба 1948 года, которая сняла все одиозные обвинения?

В тот год, после ХХ съезда КПСС журнал «Коммунист» много писал о восстановлении справедливости по отношению к незаконно репрессированным в сталинский период. Написал и я в этот журнал: как же эту справедливость понимать при совершенно другой позиции Главной военной прокуратуры? Референт Быстрова, с которой у нас был целый ряд встреч, успокаивала меня, убеждала, что справедливость восторжествует! Благодаря ее содействию я был на приеме у Генерального прокурора СССР Руденко. Разговор с ним был очень своеобразный. Все его вопросы относились к биографии моего отца. Я чувствовал, что он как бы «сливался» с образом незнакомого, но близкого ему по духу человека. В заключение заверил, что его помощник товарищ Кудрявцев займется моим вопросом, и закрепил свои слова пожатием руки.

Только тогда я узнал, что моего архивно-следственного дела в Москве вообще нет, а отказы в Главной военной прокуратуре штамповали, как принято говорить, «с потолка». Только 26 июня 1958 года закончилось это испытание нервов. Получил справку, благодаря которой путь на учебу в институте был открыт.

Еще через 45 лет я ознакомился с заключением Прокуратуры СССР: «…произведено дополнительное расследование, которым выявлены обстоятельства, неизвестные суду при вынесении приговора и установлении невиновности осужденного Нетто... Работники контрразведки Федоров и Дроздов, производившие расследования, были уволены из органов госбезопасности по несоответствию и необъективности в расследовании...»

Заместитель Генерального прокурора СССР

Государственный Советник Юстиции I класса

П. Кудрявцев. 28 мая 1958 г.

1956 год был для меня очень своеобразным, наполненным радостью исполнения мечтаний и стремлений, но оставившим в памяти горечь утраты.

В 1945 году, когда мне было 20 лет, отказавшись от заманчивых зарубежных далей, я устремился к маме, папе, брату. Но только в 1956 году, когда мне было уже 31 год, я смог вернуться к родному очагу. Человеку дано право идти по жизни с другом. Вот и я еще в Норильске, в особорежимном лагере был уверен, что у меня будет такое право. Мечтал, видел свой идеал. И это свершилось после череды поисков и познания жизненных нюансов. В тот год я находился под пристальным вниманием – наблюдением со стороны самого дорогого, заботливого человека, давшего мне жизнь – мамы. Она повлияла на ряд не свершившихся моих намерений.

Но вот осенью 1956 года вернулся из Норильска мой единомышленник Павел Френкель.

В некоторых воспоминаниях норильчан упоминается Пауль Френкель – австриец. Это подтверждает то, что для достоверности фактов требуются личные знания, конкретные источники получения данных. В действительности Френкель – коренной москвич. Родился 21 января 1904 года. Крещен в церкви Богоявления на Бауманской. Жил и учился в Москве. Окончил МВТУ в 1926 году. Вот Павел Андреевич и познакомил меня со своей дочерью, Зинаидой Павловной. А она, человек с добрым сердцем, показала мне путь в Перловку, где Всевышний направил… Этот момент вижу и сейчас, будто это было вчера. Вернувшись домой, в этот же вечер я поведал маме свою радость, назвав только имя девушки — Лариса. Здесь пришлось пережить мучительные минуты, казавшиеся вечностью. Но мама произнесла только два слова: «Красивое имя!» Как будто тяжелый груз свалился с меня. Душа торжествовала!

В конце ноября 1956 года папу положили в больницу, его болезнь легких явно прогрессировала. Игорь был далеко в Австралии, в Мельбурне. В больницу же передали большую радость – наша команда стала Олимпийским чемпионом. Отец очень сдержанно отреагировал: «молодец наш Игорек».

Папа, как много значит это слово...

Он был человек музыкального настроя. Есть фотография, где он снят в составе духового оркестра.

В моей памяти его детищем был контрабас. Это было и хобби, и дополнительный заработок в оркестре клуба деревообделочников. Дома в руках – только мандолина. Мама нет-нет да и бросит упрек – что же это такое, сам играет на разных инструментах, а обоим сыновьям «медведь на ухо наступил».

Не могу припомнить, чтобы отец занимался сугубо домашними делами. Но совершенно ясно вижу его сидящим на табуретке с сапожной «лапой» и молотком – идет починка разбитых ботинок после очередной футбольной игры в нашем дворе, азартным участником которой непременно был наш Игорек. Видимо, отцу часто приходилось этим заниматься. Эту «лапу» я тщательно храню как исторический экспонат, который обеспечивал становление будущего олимпийского чемпиона.

1956 год остался для меня особенно памятным. Благодарю Судьбу, что дала возможность быть почти целый год со своим отцом рядом, ближе узнать его уже опираясь на опыт суровой жизненной школы. В годы детства не хвтало откровенности, открытости, включая даже самое предвоенное время.

Сейчас отец, вспоминая свои прошедшие годы, убеждал молодых в необходимости продолжать их дело, быть верными последователями, устремленными борцами за новый мир. А я это новое будущее представлял себе уже не детским наивным взором, а совсем по-другому.

Говорили мы и о личном. Я рассказал ему о Ларисе, о наших взаимных планах. Получил родительское благословение, пожелание любви и согласия.

26 декабря в 17 часов был в больнице. Папа был в плохом состоянии, чувствовалось, что силы на исходе. Последние его слова были: «Берегите маму». Вечером этого же дня раздался телефонный звонок: «Александр Андреевич Нетто скончался».

Меня не было 13 лет, но я все же вернулся, успел увидеть и услышать его…

После возвращения домой с Введенского кладбища, где отец нашел свой вечный покой, мама тихо, с глубокой скорбью произнесла – а Теодор (Нетте) похоронен на Ваганьковском. Углубившись в воспоминания о двадцатых годах, она задумчиво продолжала – а ведь он видел тебя, когда еще в 25 году приходил сюда к нам, встречался с Александром и Вольдемаром. Я вошла к ним в комнату и представила: а вот наш маленький Лев. Теодор потрепал тебя за ножку и что-то сказал по латышски. Потом уже отец перевел – только чтобы он был не во всем похож на нашего большого Льва.

Тут же рядом были подруги ее юных лет, которые всегда, когда собирались вместе, с большим задором пели под мандолину Александра (моего отца), изливая свою душу. Я почувствовал, что маму охватили воспоминания далекого прошлого – героика бурных событий… несбывшиеся мечты… крушение идеалов… Все это подруги выражали совместным пением в минувшие тридцатые годы. Но теперь настрой не тот.

Уже не звучал призыв к борьбе за построение «нового мира», а слышна была неотвратимая неизбежность, связанная с судьбой их кумира.

Теперь была фатальная покорность, не позволяющая Человеку быть самим собой, быть свободным, следовать Божественным Заповедям.

25 апреля 1957 года мы с Ларисой буквально вылетели из ЗАГСа на Сретенский бульвар, сели на скамейку и стали рассматривать – что же нам написали в наших паспортах! (Скамейка на том месте стоит и сейчас.) Прохожу мимо и вижу тот солнечный день «притяжения» подобных. Ведь отец Ларисы, Василий Иванович Бурцев, прошел всю войну в артиллерийских частях, а после Победы в звании капитана служил в Узбекистане. Демобилизовавшись, работал на Сахалине, где зарплаты были с надбавками.

Дедушка по линии мамы, Елисей Осипович Пасекунов, в былые годы предприниматель, имевший некоторые плавсредства для рыбного промысла на Каспии, слава Богу, был лишен только всего своего достояния, арестован и сослан в Сибирь на поселение, оставив дома четырех малолетних детей. Возвратившись в Пятигорск, до конца жизни вел себя так, что оставил у Ларисы незабываемую память о взаимной любви.

Родной дядя, Иван Елисеевич, «положенные» десять лет после фронта провел на Колыме.

Родительские пожелания любви и согласия, напутствия моего дяди Сергея, стали «маяком» для всей нашей жизни – в 2007 году мы с Ларисой отметили золотой юбилей!

1958 год был особым для меня периодом крайностей – чувства досады, неудовлетворенности, даже злости, уходили, сменялись радостным ожиданием.

В мае я закончил 10-й класс вечерней школы. Подал документы в московский физико-технологический институт, но в процессе приема, включавшем медицинское освидетельствование, получил отказ – организм имеет повышенную чувствительность к восприятию радиации. Было ясно – без реабилитации дорога закрыта. Мой друг детства Александр Фефер, мы были одногодки, в одном дворе выросли, тогда перешел уже на четвертый курс МВТУ им. Баумана. Он настоятельно рекомендовал ориентироваться на этот вуз, где был нормальный дружный коллектив. Так я и поступил. Уже в 1959 году был сразу зачислен без вступительных экзаменов как окончивший среднюю школу с серебряной медалью. Федор поздравил меня с таким существенным жизненным шагом и высказал доброе пожелание: «Держись, «Налим»!

26 июня 1958 года меня пригласили для получения справки о реабилитации. Путь для обучения в институте был открыт.

А 3 июля сбылась моя заветная мечта – Лариса сделала мне чудный подарок. Я не мог и представить себе, что может быть такая радость! Когда в роддоме сестра вынесла и передала мне на руки завернутую в одеяльце кроху, которая молчала, только сопела носиком и водила глазками, мне показалось, что она меня узнала! Но мое блаженство длилось недолго. Моя мама была уже тут как тут. Решительно, молча, взяла из моих рук мою дочку. А охватившее меня чувство, что свершилась мечта, конечно, осталось со мной – это Мое!!! Даже сейчас, когда прошло много-много лет, четко вижу перед собой эти картинки, как кадры фильма.

Фотографии, слайды, кинопленка возрождают для памяти очень многое. Но есть еще и зрительная память. Вот еще одна картинка: вхожу на кухню нашей коммунальной квартиры на Сретенке. Мама поддерживает одной рукой внучку, а другой рукой в кастрюльке на керосинке мешает – варит кашку. Малышка прижалась и ручонкой водит по бабушкиной шее. Прошу – давай, мама, я ее подержу. Она отмахивается – ты занят, мы сами! И чуть-чуть обидно, и безмерно радостно. Этот образ бабушки с внучкой остался со мной навечно.

Родственная связь с Игорем у нас духовно еще более укрепилась. Он стал крестным отцом своей племянницы, а крестной мамой у Люсеньки назвалась Ларисина школьная подруга Люся Джун. За этим радостным и ответственным ритуалом зорко следила моя мама, ставшая наконец-то бабушкой.

Летней обители нашей семьи – Звенигороду – предстояло получить свое второе, уже послевоенное, дыхание.

Городок – древняя крепость на подступах к Москве – ромашковое поле, Москва-река, пляж… Прекрасный солнечный день. Вижу, как бабушка с внучкой после водной процедуры торжественно шествуют вдоль берега домой. Внучка бежит голышом, чувствуя себя свободной, независимой и защищенной, ведь за руку надежно держит любимый человек.

Вспоминаю еще один день в родном Даевом переулке. Летом 1959 года Игорь приехал из зарубежной поездки и, как обычно, сразу к маме. Дома мы втроем. Уже не помню, где он в тот раз был, но как всегда, у мамы возникли вопросы на житейскую тему. Игорь охотно рассказывает о «тамошней» жизни без всяких прикрас и какой-либо лжи. По-иному он никогда не говорил. Лучше молчал, но не изменял себе.

Что-то задело маму за живое, видно сравнила «здесь» и «там». Глубоко вздохнув, она высказала свою внутреннюю боль: «Да, прав был Лев Давыдович, когда он говорил – согнут Россию в бараний рог!». Так она сама слышала из уст своего кумира – Льва Троцкого оценку происходящего в стране. Минутное общее молчание. Смотрю на Игоря – мне было очень важно, как он себя поведет. И мой Игорек разбил мамины иллюзии, ответив ей очень коротко: «А ты что думаешь, было бы по-другому?» Мама изменилась в лице, молча взяла со стола какую-то посуду и быстро вышла из комнаты. Было ясно – пошла курить на кухню, снимать стресс.

Этот эпизод заставил меня мысленно вернуться на 16 лет в прошлое, когда в сорок третьем году с эшелона на фронт мне удалось заскочить на несколько минут домой. Провожая меня обратно, благословив меня на предстоящие, смертельно опасные дела, она тихо сказала, раскрывая все ту же боль своей души: «Но за что?!» Сопутствующие этим словам слезы, ее душевное состояние свидетельствовали о крушении ее мечты юных лет о торжестве Добра. Отдавать же жизнь за утверждение Зла – противоестественно!!

Образ плачущей матери за доли секунды предстал передо мной в самый критический миг жизни, дал мне второе рождение и силы нести тяжелую ношу до конца!?

В мои норильские годы, все семь лет, мы были поставлены в нечеловеческие условия – имели право писать только два письма в год. Но и эти драконовские методы давали сбой, и мы могли не быть без вести пропавшими.

Я получал вести постоянно, без ограничений, за что хочется сказать, хотя и задним числом, простое всегда доступное слово СПАСИБО!

Мама, опять мама! Сколько я принес тебе горьких минут! Меня с ней всегда связывали какие-то, внутренние, но очень крепкие связи. Мы были и остаемся единым целым. Ее письма не сохранились в бумаге – они во мне.

Отец никогда не любил писать писем, не писал он и мне. Я его прекрасно понимал – дала «трещину» его святая вера в справедливость, за которую он боролся, не считаясь ни с чем. Так для меня и осталось тайной – хоть на какую-то малость он понял, что заблуждался??

С Игорьком мы письма друг другу тоже не писали. Сначала не было необходимости. Всегда и всюду мы были только вместе, а когда у каждого появился свой путь, надежным жизненным «цементом» всегда безоговорочно была опять-таки мама. Когда я вернулся в Москву, с Игорем у нас никогда не возникало необходимости поговорить о «жизни», как это принято выражаться. Мы понимали друг друга без пышных слов. У нас не было нужды заверять друг друга в верности. Верность надо сохранять в жизни и проявлять, когда это необходимо!

Был и есть у меня один воистину верный друг с детства, точнее с пеленок. В нужное время, а это было всегда, я получал жизненную энергию в обычном почтовом конверте в далеком Заполярье из письма от Эльми Арро (девичья фамилия). Ей было что вспомнить о минувшем. Получение письма – всегда радость, а ее строки вызывали стремление жить и жить.

Наши мамы – подруги еще с далеких времен – с 1917 года, приехали в бурлящую страстями Москву и остались навечно.

Здесь у Юлии Нетто 1 апреля 1925 года родился сын Лёва, а у Аделии Арро еще 8 апреля 1924 года – дочь Эльми. У маленькой Эльми крестной мамой стала Юлия Нетто, а у меня крестной мамой стала сестра Эльминого отца Полина Арро. Так мы и росли рядом. В 41-м вместе со своими мамами уходили из города Звенигорода подальше от минометных обстрелов.

В 1947 году, когда дома о моей судьбе ничего еще не было известно, но всех не покидала уверенность, что я жив, меня нарекли крестным отцом Эльминого сына Игорька. Это мой единственный крестник – артиллерист – капитан в отставке – дедушка.

В 1965 году я покинул свое родное гнездо на Сретенке, которое постоянно за все минувшие годы меняло свой внешний облик, но сохраняло в памяти события детских лет.

И радостно и грустно вспоминать те счастливые годы на Сретенке в Даевом переулке от самого раннего детства, прерванные страшным словом «война» со всеми вытекающими последствиями.

Иногда детские связи и события прорывались во взрослую жизнь и продолжались в ней.

Виктор Павлов из дома № 9 тоже был в Норильске. Мне привелось передать от него короткую записку Симе с четвертого этажа нашего дома и буквально пару слов устно. Я был очень обеспокоен, когда Сима вдруг исчезла. Но вскоре смог успокоиться – Сима вместе с Виктором вернулись из Заполярья в Москву.

В Даевом переулке мама осталась вместе со своей внучкой Люсей, уже ученицей первого класса. А мы с Ларисой в 1965 стали осваивать отдельную 2-комнатную квартиру в Бескудниках, на «краю света», где рядом – деревенский пейзаж, редкие одиночные фруктовые деревья, естественные пруды и зеленая, ласкающая взор вездесущая травка.

Через три года нас здесь уже стало четверо – к нам присоединилась старшая дочка Люся, родилась ее младшая сестричка Юля, получившая кличку «Птенчик». Так что мои заполярные мечты ощутить понятие «Отечество», в основе которого и «корни» и молодые «побеги», воплотились в полной мере. На этой ниве окрепли и уже прочувствованные ранее родственные привязанности между близкими – самыми близкими людьми на свете. Вспомнил захватывающие дух трогательные моменты своего беспокойства, заботы о маленьком братике. Теперь с умилением наблюдал, как старшая сестричка оберегает младшую при первых ее самостоятельных шажках. Вот откуда начинается любовь к родному дому, городу, Отечеству.

Во взрослом возрасте уже нет необходимости напоминать о любви к Родине, воспитывать патриотизм – все это воспринимается естественно, с молоком матери.

Для Юли лето – Черноголовка, «Сады». Но шесть соток ее не удовлетворяли. На «Садах» она была уже «вождем краснокожих» для своего круга детворы. А для меня мой «Птенчик» стал основным помощником в начавшемся освоении участка и в строительных делах. Глубина посадочной ямы под саженцы яблонь определялась ростом «Птенчика». Устанавливать стойки под крышу дома одному трудно. Вот Юля и держала их до нужного положения, а я потом закреплял.

При строительстве погреба тачку с грунтом отвозили метров на 30 в сторону леса. Чтобы «было легче», мой помощник держал двумя ручонками. С чувством удовлетворения подводился итог: «Папа, а правда, полную тачку песка одному возить тяжело?» Обратно Юлиша садилась в наш «грузовик» и так далее...

Погреб ко времени уборки урожая был готов.

В 1974 году мама в своем Даевом переулке поскользнулась и сломала шейку бедра, лежала в больнице им. Склифосовского. Позже, перед отъездом за рубеж Игорь устроил маму в платный пансионат для престарелых в Химках, где она находилась более года. Она очень переживала за свою оторванность от обычной жизни. Но начала проявляться частичная потеря памяти, что вынудило перевести ее в специализированную клинику на Керченской улице. Последний раз я был с мамой 18 сентября 1977 года. Наш разговор больше состоял из воспоминаний о далеком прошлом. Мои заверения, что скоро должен приехать Игорь, воспринимались ею с большим трудом. На следующий день она скончалась на 84-м году жизни.

Уже после смерти папы при разговоре о похоронах мама категорически заявляла: «Не хочу, чтобы меня ели черви – только крематорий!» Ее воля была исполнена. Игорь прилетел из Греции, и мы простились с нашей мамой. Простились внучки, Лариса, Ольга, племянница Регина из Таллинна, близкие друзья.

Урну с прахом захоронили в могиле отца на Введенском кладбище. На камне выбиты их имена – наши корни в Москве...

Еще летом семидесятого года осуществилась долгожданная поездка к озеру Выртсярв в Эстонии. Со старшим братом Сергея Батова, моего командира партизанской группы погибшего в 1944 году, я познакомился вскоре после возвращения из Норильска. Передал подробности героической гибели Сергея, договорились посетить место того боя. И вот Иван Федорович Батов организовал поход на «Волге» для небольшой, кровно заинтересованной группы участников. Иван Федорович хотел постоять на том месте, где закончилась жизнь брата, меня волновали воспоминания, а мою двенадцатилетнюю дочку Люсю – неужели так могло быть!

Через 26 лет после того боя дня молодой лес поднялся до неузнаваемости. Такое было впечатление, что камни-валуны ушли – осели в землю и поросли мхом. Считаю, что нашел, определил, узнал по своему расположению те два валуна, за которыми я укрывался с Таюром. Валун с острой горбинкой, который загородил меня от трассирующих и разрывных пуль, выглядел более надежным, чем плоский, обагренный кровью веселого, отчаянного парня Энн Таюра (некоторые его любимые песни по сей день сохранились в моем домашнем альбоме, записанные его рукой и Роберта Паюри).

Находясь на этом самом критическом месте моей жизни, где решилась моя судьба – жизнь, а не смерть – я задумался и о коренном повороте победившей жизни, ее новом смысле. Для этого потребовалось более пяти лет беспрерывных уроков судьбы – встреч с людьми, чьи сердца горят, а не тлеют, души не признают покоя, язык понятен и прост, ухо воспринимает малейший зов друга, зоркость глаз не ведает тумана. Таких друзей было много. Но время неумолимо!

Посетили мы памятный гранитный обелиск со знакомыми именами.

Как пояснили местные жители, обгоревшие трупы партизан были собраны сюда из разных ближайших мест. Подтвердилось мое предположение о том, что тела убитых были облиты бензином и подожжены – когда мы с Лембитом Паю покидали место боя, чувствовали едкий неприятный запах.

МВТУ им. Н.Э.Баумана

Моя «Альма матер», МВТУ им. Баумана, – безусловно, значимые, памятные годы жизни. Это в основе своей монолитный коллектив студентов и преподавателей от ассистентов до заслуженных профессоров, включая всеми уважаемого ректора Георгия Александровича Николаева. На момент начала учебы в МВТУ мне уже было 34 года, а самой юной студентке в нашей группе Наташе Александровой – 18, но дух-то у нас был единый, «эмвэтэушный». Об этом можно написать объемное повествование. Я же хочу вспомнить отдельные и памятные эпизоды из жизни.

Поскольку я был старостой группы, мне и нашему комсоргу Леониду Витлину пришлось выполнять волю коллектива группы – поставить перед деканатом вопрос об исключении из института двоечника, вечно тянувшего группу к «позорному столбу». Просьба студентов была поддержана и соответствующий приказ подписан. Но к декану факультета приборостроения профессору Леониду Николаевичу Преснухину явился отец этого отчисленного студента. Убедившись по подписанному приказу, кто является «злоумышленниками», он сделал так, что мне и Лене пришлось предстать перед его очами. Минутная мораль и затем грозное предупреждение в случае нашего отказа забрать свое заявление обратно. Было демонстративно подчеркнуто, что он работает в редакции газеты «Известия» непосредственно под руководством главного редактора товарища Аджубея: «Могу стереть вас в порошок», – пригрозил вельможный папа. Наш отказ превратил его буквально в красный помидор. Что было дальше – не знаю, мы ушли. Через какое-то время нас опять вызывают – срочно явиться к заместителю ректора по учебной работе профессору Анучину. Все. Поднимаемся на пятый этаж с дрожью в коленях. Прощай, МВТУ! Сразу входим в кабинет. Проректор был один. Молча смотрит на нас, но как-то странно. Трудно вспомнить подробности того момента. Как бы извиняясь, профессор пояснил, что хотел посмотреть на нас, студентов-бауманцев! И улыбка! Уже другое настроение. Все! Спасибо, МВТУ. Вот оно – единство народа при исполнении воли народа. Тогда это не называлось демократией!

В нашем молодежном коллективе возникла необычная ситуация – студента нашего курса Найденова предложили отчислить как не отвечающего моральным устоям общества. Даже на собрании всего потока он отстаивал свое видение политической атмосферы в стране как свободная личность.

Собранию предстояло дать оценку взглядам молодого человека, убедить молодые души, что к таким, как Найденов, нельзя проявлять доверие, интерес к его высказываниям, противоречащим стремлению советских людей строить общество с верой в высокие идеалы.

Мое выступление, как мне было предложено, должно было показать студентам, возрастом много моложе меня, что Найденов не прав в своих суждениях, он заблуждается, оторвался от нашего здорового студенческого коллектива, попал в среду людей, не стремящихся быть полезными в советском обществе. Слово в разъяснении таких заблуждений в дружеском контексте пришлось высказать, но я чувствовал – мое осуждение его взглядов, «заблуждений» не было воспринято как характеристика Найденову для его изоляции, ведь я не призывал к изгнанию этого несколько замкнутого парня из нашего коллектива.

Но все-таки вскоре Найденов будто бы «бросил учебу» – не смог себя перестроить, влиться в наш молодежный коллектив. Было совершенно очевидно, что «решение» о выдворении «враждебного элемента» состоялось еще до всех видимых массовых мероприятий.

Глубокое чувство неудовлетворенности таким финалом я воспринял как урок – необходимо сближаться с такими найденовыми один на один, беречь такие «зерна», из которых должны вырастать верные друзья. Им надо давать возможность найти среду для своего успешного роста. Так звучит в Программе действия…

Наша профсоюзная организация курировала и вопросы, связанные с обустройством студенческого жилья. В Измайлово на первом этаже нового здания общежития обнаружилось, вопреки логике, внушительное заведение – винно-водочный магазин.

Такое «удобство» вызывало множество претензий со стороны обслуживающего персонала общежития, да и сами студенты не раз высказывали пожелания – переселить это бойкое место подальше.

В райисполком Первомайского района с этим вопросом направились три члена профбюро нашего факультета. Мы бойко вошли в кабинет председателя райисполкома, если память не изменяет, товарища Логинова, дружно изложили суть нашей настоятельной просьбы от имени студенческого коллектива. Молча выслушав нашу делегацию, руководитель района неожиданно вспылил: «Вы знаете, кому пришли указывать, что делать? Я – советская власть! Мы заботимся о всех тружениках района…»

Громкий монолог был подкреплен решительным жестом двух рук, как бы открывающих богатырскую грудь. В этот момент у меня мелькнула мысль – а где же тельняшка? Такие приемы психологического воздействия использовали в лагерях блатные урки.

Наташа Иванова, смутившись, рукой показала – уходим. Да, с властью надо обращаться вежливо, с уважением…

Как председателю профбюро, мне приходилось часто принимать участие и в работе партийного бюро. Это была уже единая организация на факультете. Друзья моего возраста и старше, участники войны, а теперь преподаватели, нет-нет да задавали вопрос: «А почему бы тебе не вступить в партию? Наступило это время». Одну рекомендацию мне дал старший брат моего школьного друга Василий Кондратьев, вторую подписал Николай Федорович Верховод, однокурсник из параллельной группы, подводник (минуло 50 лет, как мы вместе), третью я получил от комсомольской организации факультета как уже имевший грамоту «Почетного комсомольца» факультета приборостроения МВТУ им. Баумана. На общем партийном собрании, как это было принято, в большой учебной аудитории собрались и преподаватели, и студенты. Крупными штрихами я рассказал о всех моих жизненных этапах. Вопросов ко мне не было, а желающих выступить был только один – Доцент Торгов спросил, а вернее, поставил вопрос: «Не рано ли мы принимаем товарища в партию?» Я невольно подумал: «Сейчас начнется перемывание косточек». Но произошло совершенно неожиданное – в адрес сомневающегося доцента раздались возмущенные голоса, общий шум в зале, предложения: «Давайте голосовать!». «Единогласно» – отметил секретарь собрания. Видимо, Торгов просто не принял участия в голосовании. На него было жалко смотреть. Он согнулся, как бы, спрятался. Я получил еще один подтверждающий урок: люди, прошедшие непростые жизненные ситуации, труженики тянутся друг к другу.

На следующий год я уже был избран в состав партбюро факультета и выполнял обязанности зам. секретаря партбюро по оргработе. А еще через год мне достался портфель зам. секретаря по идеологии. С секретарем партбюро Римом Александровичем Папиловым, доцентом кафедры вычислительной техники, у меня сложились доверительные дружеские отношения.

Когда Рим Александрович отсутствовал, мне приходилось принимать участие в заседаниях партийного комитета всего МВТУ, которые проводил секретарь парткома Леонид Михайлович Терещенко.

У себя на кафедре я уже с третьего курса подключился к научно-исследовательской работе. Под руководством доцента Плотникова сложилась дружная деятельная группа: молодые сотрудники, только что окончившие МВТУ – Дудоланов, Владимир Зверев, с нашего курса Павел Новиков.

Профессор Борис Титов убеждал меня сосредоточиться на преподавательской работе (я уже тогда работал в должности старшего преподавателя) и готов был предложить тему кандидатской диссертации. Но я твердо решил идти работать ближе к производству. Для этого были два основания. Во-первых, еще за прошедшие студенческие годы я совершенно ясно для себя уяснил, что творческие мои дни ушли. Еще в 15-16 лет я мечтал о математике. Тогда она была целью моей жизни. Весной 1941 года, заканчивая восьмой класс 3-й спецшколы, я был одержим математическими задачами, которые ставил перед нами уже пожилой преподаватель Стратилатов, у которого в кружке было пять учеников из нашего класса. За невыполненные домашние задания у нас в журнале четко стояли двойки, а во всех четвертях только пятерки. Абстрактное мышление в геометрии, математические формулы познания окружающего мира, как например, формула гравитации! Разве было до традиционных уроков?!

27 апреля я принял участие в 7-й математической олимпиаде по разделу 7-8 классов Московского математического общества при МГУ. В числе призеров не оказался, но «похвальный отзыв» за подписью члена корреспондента АН СССР профессора А.О.Гельфонда бережно храню как память о юных днях страстного стремления к познанию, так неожиданно унесенных войной.

Во-вторых – теперь я увидел, почувствовал своим чутьем, что и по партийной линии выше производственных организаций для меня путь закрыт. Уходили знакомые ребята в райком и в органы, включали и меня в такие списки. Но нет. Это уже во Власть! Биография у меня была не та.

Будучи еще студентом, я влюбился в красавец-город Севастополь. Там на Черном море мы проходили практику по профилю военной кафедры института. Знакомился непосредственно с таким реальным вооружением, как «ЗУРы» (зенитно-управляемые ракеты), которыми были оснащены боевые корабли.

На эсминце «Быстрый», где проходил учебный процесс, выходили в море, облаченные в матросские робы, приходилось выполнять и традиционную матросскую работу – драить палубу.

В свободное от «службы» время мы все дружно лазили по севастопольским катакомбам, знакомились с историческими местами обороны Севастополя, снимали «бескозырки» перед адмиралом Нахимовым, как и в последующие годы, когда много раз «навещал» этот берег Черного моря.

В 1962 году после окончания 3 курса в составе студенческого строительного отряда МВТУ им. Баумана я с хорошим настроем направился в Казахстан на целину в совхоз им. XXII съезда КПСС. Командир нашего отряда Юра Смолехо, уже имевший внушительный стаж армейской службы, пригласил меня быть его помощником по хозяйственной части. Основной обязанностью была организация быта студентов и прежде всего обеспечение отряда питанием. В Москве был укомплектован необходимый запас продуктов на основании опыта предыдущего студенческого строительного отряда. Совхоз гарантировал обеспечение хлебной продукцией и парным мясом. Свежие овощи предусматривалось приобретать самостоятельно в ближних совхозах. На месте все хозяйственные вопросы я решал с заместителем директора совхоза, русским парнем Андреем, высоким, спортивного телосложения, прекрасным водителем, с организационной хваткой и с завидным добродушием. Проблем никаких я не помню. Мне пришлось быть в целом ряде совхозов, которые именовались немецкими. Что это значит, расписывать излишне. Убедился, везде эти немцы одинаковые – дружное трудолюбие, аккуратность, обязательность.

В нашем студенческом отряде никаких ЧП не было. Юра Смолехо строго следил за соблюдением трудовой дисциплины, за ходом выполнения полученного задания по строительству овчарен.

Впечатления о «целине» у меня остались самые противоречивые. Вскоре после прибытия в совхоз я услышал рассказы о кладбищах техники. Ничего страшного в этом вроде нет. Техника не вечна – понятно. Мой молодой друг Андрей предложил все же побывать на таком «погосте». Не единицы, а сотни единиц автотранспорта и с/х техники, выработавших якобы свой ресурс, находились под открытым небом, были просто брошены. Местные водители, не чувствуя никакой ответственности за эксплуатацию транспортных средств, не принимая во внимание такие понятия, как текущий ремонт, ввели в практику систему – каждый новый сезон только новые машины. Казахи-водители считали себя оскорбленными, если им предлагали машины, на которых уже кто-то ездил. Приходилось слышать и такие высказывания: «Я же не русский, мне не безразлично, на какой машине ездить. Казахстан моя страна, и я имею право диктовать свои условия. Русским нравится ремонтировать свои машины, пускай ремонтируют, их никто не заставляет. Словом, не все было так безоблачно, как писали тогда в газетах и пропагандировали в кинофильмах.

Участвовали мы в свободное время в охоте на сайгаков, красивых быстроногих обитателей казахстанских степей, которых в былые годы, как говорили старые акыны, были несметные табуны.

Мой Андрей был из числа любителей такой охоты. Я же стал просто очевидцем этой азартной гонки в степи. За рулем грузовой машины – опытный водитель, в открытом кузове стрелок-охотник с карабином. Я рядом, кругом степной пейзаж со множеством подъемов, спусков, за которыми предстоит обнаружить пасущихся сайгаков. Андрей дает пояснения по приемам такой охоты: «надо выйти на табун и взять направление гонки, сайгаки бросаются врассыпную. Водителю вместе со стрелком необходимо наметить, какого сайгака взять. Начинается гонка. Степь только на первый взгляд ровная, но машину страшно бросает на скорости 90 км/час. Еще до этого момента спросил у Андрея: «А если впереди канава или яма?» Тот успокоил меня – водитель должен все видеть своим опытным глазом! Вот и мчались, надеясь на «опытный глаз».

Мощное животное пытается стремительно уйти от железного хищного зверя, как бы уводя в сторону от оставшейся вдали родной стайки. Мы уже рядом: красавец сайгак, с закинутой головой, украшенной, как два кинжала, рогами – воплощение природной гордости бескрайних степей – и взявший на изготовку карабин человек. Раздается выстрел, и жертва падает, перевернувшись в стремительном беге через голову. Андрей моментально соскакивает из кузова машины, хватает сайгака за рог, прижимает голову к земле и берется за нож с довольным видом победителя. Такая охота считалась успешной.

От новых предложений принять участие в подобных операциях я отказывался.

Пришлось мне быть и очевидцем, и участником тушения пожара в степи.

После рабочего дня, ближе к вечеру, поступил экстренный вызов: в 30 километрах от центральной усадьбы – большой очаг пожара, направление ветра в нашу сторону. Студенты собрали всё, чем можно сбивать пламя – различные мешки, телогрейки, куски одеял, брезента. Но пожар оказался гораздо опаснее, чем мы предполагали, хотя на фоне темного неба зрелище выглядело поразительно захватывающим. Подойти к кромке огня невозможно – сильный жар бьет в лицо, гонимый порывами ветра дым застилает глаза. Специалисты приняли решение использовать направленный поджог степи. Прибывшие трактора с плугами пропахивали участки степи с бороздами метров на 20–30 друг от друга. Этот промежуточный пояс травы поджигали по направлению ветра, он должен был остановить надвигающийся огонь. Задачей бойцов нашего отряда, растянувшихся длинной цепочкой, было не допустить переброски огня через уже прогоревшие зоны. Здесь-то и пригодились привезенные подручные материалы для прихлопывания огня. Не скоро отряд смог возвратиться к своим водным цистернам, чтобы привести себя в порядок от копоти и дыма, и отдохнуть.

В эти же дни 1962 года, когда мы участвовали в борьбе с огнем в Казахстанской степи, я и не предполагал, что был на грани от смертельного приговора не природного, а раздуваемого на Тихом Дону пожара, получившего название «Новочеркасские события», о которых мне стало известно лишь после встречи с Тихоном Петровым в 2003 году, что меня с ним пытались обвинить как организаторов тех кровавых событий. О жертвах Новочеркасского расстрела известно лишь, что по судебному приговору расстреляли семь человек как зачинщиков рабочей манифестации. А их могло быть и девять.

Конспиративная деятельность «на воле»

Весной 1956 года проездом в Москве был Тихон Иванович Петров. Это случилось неожиданно, даже не верилось, что можем обнять друг друга. Обменялись рассказами о наших жизненных событиях за последние два года, то есть после лагпункта «Западный». Я рассказал Тихону, как мы с Бережанским начали выполнять программу действий, которую отрабатывали еще все вместе, как удалось внедриться в систему оперативной слежки КГБ на лагпункте «Средний», о встрече с Петром Сериковым и его одобрительном мнении о выполненной операции, как предусмотренной программой действий по функционированию партии уже вне лагерных условий. Я понимал, что Тихон не разведчик и не мог ожидать от него необходимых наставлений по тактическим вопросам взаимодействия с оперативной спецслужбой, поэтому договорились, что решение и согласование с Коротовским этих текущих и проблемных вопросов Тихон возьмет на себя. О Мелентьеве он пока ничего не знал, связь с ним прервалась.

В целом настроение было бодрое, несмотря на множество жизненных неурядиц. У каждого из нас были свои первоочередные житейские заботы и общие мысли, стремления к достижению единой цели. Мы вспоминали и делились воспоминаниями о прошлых военных и первых послевоенных годах. Просто удивительно было слушать Тихона, насколько наши судьбы совпадали по своему сценарию.

Война застала сержанта Петрова на острове Сааремаа в Эстонии, где он нес свою воинскую службу в подразделении химической защиты. Немецкий десант высадился без какого-либо сопротивления. Как иронически вспоминал Тихон Иванович: «У нас даже и винтовок не было – одни противогазы».

Но, тем не менее, все военные на острове оказались в плену и были вывезены в лагерь военнопленных в Восточную Пруссию. Война как таковая оказалась в стороне, приходилось выполнять самые различные строительные работы. Когда фронт начал двигаться на запад, пленных строителей перебросили в Западную Германию. А после открытия Второго фронта американцы освободили их из плена.

Петров имел твердое намерение держать путь только на Родину. После фильтрационного лагеря, с 1945 по 1947 год нес военную службу в качестве старшины в «Ансамбле песни и пляски Архангельского военного округа». 19 ноября 1947 года был арестован с предъявлением обвинения в том, что служил в немецкой армии и был вооружен.

Четыре с половиной месяца шло «следствие». Судила «тройка». За измену Родине по статье 58-б получил 25 лет лагерей и 5 лет поражения в правах. Сначала работал на стройке в Молотовске, затем Красноярская пересылка и на барже в Дудинку. Через три дня уже в 4-м лаготделении.

Работал Тихон бригадиром на строительстве трубопровода медеплавильного конвертора. Затем был Горстрой. В 5-й зоне Петров познакомился с земляком из Новочеркасска Карповым. Получил его доверие и дал согласие на вступление в подпольную политическую организацию Круг друзей стал значительно расширяться – Мелентьев, Колесников, Каратовский, Старостин...

Надо пояснить, что Тихон по своей комплекции был богатырём. Пожатие его руки могло было опасным, если не было дружеским. Его величали «силачом», «артистом цирка». Эта легенда ему помогала во всех сложных условиях жизни, вызывала особое внимание.

Этой легенде верил и я до нашей встречи в Москве. Смеясь, Тихон сказал: «Никакой я не артист цирка. Еще дома до армии меня так обозвали, и я это принял». То, что он от природы силач, факт неоспоримый. Однажды произошел такой казус – на Дон приехал с гастролями известный борец, артист цирка. После выступления этот профессионал предложил присутствующим донским казакам помериться с ним силой. Двое неудачников скромно покинули ринг. Решил и Тихон постоять за честь своего края. Артист цирка оказался на лопатках под бурю всеобщего ликования. Именитый борец пожал руку безвестному богатырю и уехал восвояси. А в станице Кривянской родился свой «артист цирка».

Рассказал Тихон очень коротко и свою родословную. Его дед – полный «Георгиевский кавалер» при золотых крестах. Отец – донской казак, не признавший новой большевистской власти. По левому побережью Дона стояли «белые», по правую «красные». Родной кров Ивана Петрова был в расположении «красных». Настал день, когда жена Ивана Фекла готовилась к родам. Узнав о предстоящем событии, лихой казак прискакал на своем боевом коне к своей любимой. В ставку «красных» поступил донос – Иван Петров в своем доме.

У враждебных казаков свои счеты. Сосед из стана «красных» вызвал Ивана, выстрелил в упор и ускакал. Заливаясь кровью, молодой отец упал на крыльцо родного дома, где только что родился сын Тихон, но, к счастью, выжил. Всю семью принял к себе дядя. Таков был 1919 год на Дону. А Ивана Петрова арестовали в 1932 году, домой он уже не вернулся.

Так было на тихом, на вольном Дону!

В октябре 1956 года пришло первое письмо от Суворова, а в ноябре Тихон сообщил, что «Чайка» собирается в Москву весной. Этот год стал началом становления нашей сетевой связи.

В феврале 1957 года Федор неожиданно оказался в Москве, мы встречались и беседовали в кинотеатре «Форум» на Садовом кольце. Петров передал ему о нашей с Бережанским операции. Сейчас шли только отдельные уточнения.

Федор выразил недовольство тем, что момент был выбран не совсем удачно – буквально перед самым освобождением из лагеря «кум» выполнил свою функцию, но на следующем-то уровне работают специалисты, профессионалы своего дела, а их переиграть сложно. «Но посмотрим», – произнес Федор с обычной своей интонацией. Рассуждал он просто: «То что в Норильске не вызывали даже на короткую беседу, говорит о том, что материал для них интересен и передан наверх. Думаю, долго ждать не придется. А потому нужно быть готовым к вопросам, подготовить ответы.

1. Если будут спрашивать о подпольных организациях: «да, были – «Ленинская гвардия», «Верные Ленинцы». Цель – как можно более широкое изучение произведений Ленина, мирный возврат к ленинским идеалам. А руководители? – называй меня Смирновым. Называй своих старичков, у которых всегда собирались. Если спросят про политические партии: «да были всякие, но не партии, а группы – социалисты, монархисты, националисты.

2. На вопрос, были ли какие организационные документы: «да, были: воззвания, листовки, призывы, письма. Все было передано комиссии, я это сам видел. Было еще много всяких стихов. На митингах говорили только устно, без бумажек.

3. Могут спросить об изготовлении холодного оружия: нет, работал сам в механической мастерской, с такими дела не имел.

4. Могут быть самые неожиданные вопросы: действуй на свое усмотрение. Каратовский дал установку: обычную почтовую связь довести до минимума. В необходимых случаях использовать цифровой шифр или личную связь. Но это не сразу сейчас. Смысл шифра пояснил. Расспрашивать Федора о других ребятах я не стал. Эта лагерная привычка сохранилась, о чем, конечно, приходится сейчас сожалеть. На приглашение пойти ко мне домой – тут совсем рядом – дал понять, что поздно вечером вылетает обратно и предстоит еще одна встреча.

В принципе мне было понятно – с кем встреча. Но, возможно, кроме Андрея, в Москве у Федора есть еще и другая связь?

Летом 1957 года по моему домашнему телефону мужской голос пригласил встретиться у телефонной будки в Рыбниковом переулке. Я вышел на встречу, предполагая, что это и есть исполнение слов «Вас вызовут». Молодой мужчина с приятной внешностью ожидал в условном месте. Познакомились. Принес извинения, что встреча должна была состояться гораздо ранее, да обстоятельства все не позволяли. Для более удобной беседы предложил пройти в рабочее помещение на Малой Лубянке. Это всего 5–7 минут ходьбы спокойным шагом. Стало понятно, что все эти небольшие здания от «сорокового магазина» заняты службами КГБ.

Первая беседа началась и проходила в очень спокойном тоне, носила больше ознакомительный характер: о Норильском Горлаге, контингенте заключенных, о взаимоотношениях старичков еще с 30-х годов и тех, кто прошел фронт. Было ли среди заключенных по 58-й статье такое понятие как «паханы» в криминальной среде? Знакома ли мне такая фамилия, как Дикарев? Да, знакома, это офицер Белой гвардии, которая ушла на китайскую территорию. Он свободно владеет китайским языком и исключительно интеллигентные манеры выделяют его среди остальной массы лагерников. Его слушают, уважают? Да, когда видишь его, сразу представляешь старого офицера в красивом мундире, в орденах. Невольно при встрече с таким боевым полковником люди снимают шляпы. А сейчас его слушаются? Что я могу сказать, мне приходилось бывать в кругу его друзей и слушать, как он пел армейские песни и о том, с какой грустью покидал Родину. Мой новый знакомый поблагодарил за беседу и пояснил, что мы еще должны встретиться. Он сообщит по телефону дату и время. Место встречи я знаю. Но вот совершенно не запомнил – он назвал свою фамилию или нет? Оставил номер телефона или нет? Сразу же в этот день отправил Федору письмо с сообщением: была встреча, интересует Старик.

С 25 июня мы с Ларисой находились в Перловке, после работы на заводе «Калибр» я каждый день уезжал на дачу. Регулярно звонил маме на Сретенку, есть ли письма. А вот и «первая ласточка» – приезжал Борис, оставил записку. Федор дал короткий инструктаж, а главное – настаивал: упоминай меня, хочу сам войти в игру. Сообщил также, что, возможно, получит путевку в Крым, будет проездом в Москве. Звонок от нового друга поступил где-то в августе и сразу – встреча. Вопросы типа – куда пропал? – Меня не было. Вежливое задание:

– Вам предстоит встретиться с Дикаревым. У Вас есть знакомые в Ростове?

– Да, семья двоюродного брата моей жены.

– Вы хотели бы их навестить?

– Безусловно.

Предложил отдохнуть, принять лечебные ванны в санатории на Кавказе, а на обратном пути заехать в гости в Ростов на пару дней. Не возражаю. Во время этой встречи был задан и неожиданный для меня вопрос — а что эта за демократическая партия у вас в лагере была? Федор частично дал нить для ответов на такие вопросы, но пришлось выкручиваться экспромтом. Было дано понять, что об этом разговор будет в дальнейшем. А сейчас главное – санаторий. Санаторных встреч было несколько. Согласились на том, что путевку в Сочи в санаторий им. Ворошилова я приобретаю за 50% стоимости, другой возможности, сказали, нет. Я согласился, и где-то во второй половине января 1958 года отбыл на курорт. Федор сдержал своё слово и еще в октябре был в Москве проездом в Крым, в Мисхор. Я получил его наставления. Главное – никаких вопросов Старику о развитии сейчас подпольной деятельности. От него – самый низкий поклон. Если деловой вопрос он сам затронет, то подтвердить нашу готовность от имени Каратовского, сказать о специальной встрече.

Поставил Федор и такую задачу – мы должны быть готовы при необходимости использовать в нашей связи с обычным текстом и шифрованные сообщения.

Конкретный вариант – использование книги «А.П.Чехов, «Избранные произведения» – «Московский рабочий», 1951 год», где последовательность шести цифр определяет букву алфавита: первые две цифры – страница, вторые – строка, третьи – буква в строке.

В общем цифровом ряду две первые – пробел, после изображения каждых двух букв – пробел.

Порядок составления шифровки передавался в нашей цепи только при личном общении. Федор еще дополнительно передавал обычные письменные сообщения для меня только через Бориса Суворова.

Образец числового ряда шифровки:

14 312036 230125 28 140106 311215 33 591612 471012 87 381021 381208 85 270416 231116.

(Данным цифровым рядом зашифрован лозунг московской эйфории 1989-1991 годов).

Федора очень смутил вопрос, который мне был задан на Лубянке: «А что эта за демократическая партия была у вас в Норильске?» Ничего конкретного по этому поводу сказать нельзя. Провалов не было. Но надо быть еще осторожней и не спешить. Наши ребята разбросаны по всей стране. Была договоренность – документы партии с собой на этапы не брать. Но что-то произошло. Будем ориентироваться на установление связи с нашими единомышленниками, будем терпеливы ко времени и бережливы к своим верным друзьям.

В Ростов я приехал, насколько помню, днем 24 февраля, сразу после праздника. Без особого труда нашел своих родственников и отправился разыскивать по известному адресу своего знакомого ветерана ГУЛАГа. Петра Зиновьевича Дикарева не оказалось дома. Он как раз дежурил в гостинице – швейцар в ливрее, шикарная, окладистая борода, выразительное лицо, достойные манеры – прямо как сошедший с картины. Короткая встреча через четыре с половиной года была теплой, с крепким мужским рукопожатием. Договорились, что я приду к нему домой на следующий день к вечеру. Это было удобно, ибо родители моих ростовчан категорически заявили – вечером быть дома. Вечером же был телефонный звонок с договоренностью о встрече через день по адресу моих родственников. На следующий день мы уже встретились у Петра Зиновьевича дома как земляки-норильчане. Его супруга – высокая, стройная шатенка, перенесшая тяжелые жизненные испытания, за приветливостью которой чувствовался волевой, несгибаемый характер. Вспоминали теперь уже далекий Норильск, 5-е отделение, «Купец», отдельную зону после «Купца». А это все было связано непосредственно с Каратовским, с нашим совместным участием в тех событиях. Были названы многие знакомые фамилии. Он спросил, знал ли я Григория Климовича, Ефима Карпова, Юрия Кноплиуса, очень тепло отзывался о Тихоне Ивановиче Петрове, как о заботливом внимательном бригадире.

Я понимал, что передо мной было поставлено четкое задание: узнать настроение Петра Зиновьевича Дикарева – человека, не признавшего власть коммунистов в России. Если высказываются намерения активно сопротивляться, то передать Каратовскому все как есть: имеющиеся связи или необходимые для восстановления, желание осуществить личную встречу с Федором и, как принято, выразить пожелание продолжить визит вежливости в Москву и в Ростов. А для Лубянки дать сокращенный вариант, основанный на высказанной фразе: «Нам с женой пришлось столько перетерпеть, что с нас вполне хватит». Словом, моя ростовская встреча с Дикаревым проходила в приятной, естественной обстановке, но ни слова о том, что нас всех объединяет, тем более о предстоящем будущем.

На третий день пребывания в Ростове, утром, в условном месте я встретился с моим новым московским знакомым и мы уединились в помещении какой-то общественной организации. Отчет мой получился почти дословным тому, о чем мы вели разговор с Дикаревым. Однако, помня пожелания Федора вступить в игру, делал упор на том, что Петр Зиновьевич проявлял сожаление по поводу состояния здоровья Каратовского – если бы этот мужественный человек имел истинно сибирскую закалку, то в свои еще молодые год был бы очень полезен. Мой отчет о командировке закончился пожеланиями о новой московской встрече. К обеду я был уже у своих родственников. Тепло простившись с ними, я поехал к Петру Зиновьевичу. Он еще накануне выразил желание проводить меня на вокзал и был уже в готовности. Обменялись с его супругой добрыми пожеланиями – и в путь. По дороге на вокзал продолжили беседы. Я все же затронул вопрос, не забывают ли его ребята, поздравляют ли с праздниками, с Новым годом?

– Да, все рассыпались по большой российской земле. Понимаю, молодым надо начинать жизнь с нуля. Это тоже проблема не из простых. Вот навещает Борис Федосеев, мой давнишний знакомый. Хотелось бы получить весточку от Петра Писаренко. Он мой ровесник.

– А с Георгием Начинкиным были знакомы?

– О, да! Это наш Кормилец, не забывавший даже в ШИЗО.

Петр Зиновьевич поинтересовался:

– А Федор все же узнал адрес своей первой жены?

– Нет. Связь со Смоленском прервалась.

Эти последние минуты до отхода поезда Ростов–Москва подтвердили – да, это особой закалки борец! Пожелали друг другу успеха и все. Все – это значит, что больше с Петром Зиновьевичем Дикаревым я не встречался.

Не было больше и ни одного звонка с Лубянки. В феврале пришло письмо от Зины Мазаловой:

– встречайте гостей, мы с Федором будем в Москве в марте.

Зинаида Михайловна Мазалова и Федор Тимофеевич Каратовский разместились в гостинице «Балчуг». А отметили знакомство у нас дома на Сретенке. Зина и Лариса обменялись «секретами»: в обеих семьях ожидается прибавление. Так и случилось. Не сговариваясь, обеих девочек назвали Людмилами. У нас же с Федором были свои заботы. Выслушав все подробности о событиях прошедшего года, Федор очень коротко закрыл ростовскую тему: «Устал старик!». «Но будет ли продолжение «игры»? подумал вслух разведчик Каратовский. И сам себе ответил: «Думаю, что нет». Он был высокого мнения о людях – профессионалах, не имеющих права делать ошибки. Договорились, переписку с шифром максимально заморозить, использовать только в действительно нужный момент. Письма ко мне он будет посылать только через Суворова, а уж Борис доставит их в Москву. Личные связи вполне естественны. Приезжал Федор сам, Борис Суворов, Александр Анохин. Михаил Бережанский писал обычно письма – почему, мол, я не могу писать другу, с кем разделил суровые годы своей жизни.

Мы шестеро единомышленников, так держали между собой связь, сознавая, что нас гораздо больше.

Последний раз я встречался с Каратовским в 1964 году. Мне предстояла поездка в город Краматорск на металлургический завод для знакомства с работой литейного цеха и, соответственно, сбора реальных данных этого производственного процесса для выполнения дипломного проекта «Управление автоматизированным процессом плавки чугунного литья». Согласовали с Федором возможность там нашей встречи. Из Краматорска сообщил телеграммой на имя Зины местные координаты своего местопребывания. Практически целый день мы провели вместе, предоставленные сами себе. Невольно начали с воспоминаний, с далекого тогда уже 1948 года, со свердловской пересылки, что называется, со знакомства с первого взгляда. Чувствовалось, что Федор был удовлетворен своей деятельностью. Главное приобретение – это люди, которые проявляли свое доверие, шли с ним вместе. За все лагерное время не было ни одного случая предательства, хотя хватало неудачных действий и даже провалов. С особой гордостью Федор вспоминал Михаила Леуту, человека необычайной твердости, решительности, с которым он был вместе еще в военную пору. Проявил Федор озабоченность тем, что нет никаких сигналов от Тихона Ивановича Петрова. Видимо, чувствовал, что у него сложности, что он в опасности, как это и подтвердилось через многие годы.

Только в 2004 году, при нашей первой после 1956 года московской встрече, Тихон Петров в станице Кривянская рассказал об известных Новочеркасских событиях 1962 года. Как вызывали в КГБ, расспрашивали о его переписке, говорили, будто бы в письмах от меня он получал указания, которые выполнял в Новочеркасске. Стало понятно, что за ним следят. Это же подтвердил и хороший друг Тихона, которого в КГБ подробно расспрашивали, что он делает, с кем и о чем разговаривает. Приходил уполномоченный на работу с его фотографией, но директор, главный инженер, старший мастер и рабочие подтвердили, что в день демонстрации, в трагический день расстрела рабочих, Петров ни на минуту не отлучался со своего рабочего места. Алиби неучастия в демонстрации было полным. Но Тихон решил, что переписку надо прерывать

Тем более, что о том, насколько все было серьезно в КГБ, Тихону подтвердил и его племянник Николай Петров – следователь по особо важным делам, который дал понять, что знает о связи новочеркасских событий с норильской подпольной партией. Подробно Тихон не стал его расспрашивать.

Не лучшее настроение у Федора было и в связи с тем, что нет связи с Владимиром из Приморского края. А это означало, что не осуществилось взаимодействие, как он всегда считал и надеялся, с нашей коренной организацией, ради объединения с которой предпринимались попытки побега еще с баржи, уносящей нас в Заполярье, а затем разные варианты побегов уже в Норильске. Побегов для того, чтобы дать знать о себе, о созданном в Горлаге подпольном лагерном отделении партии, о готовности направлять на материк надежных боевых друзей. Естественно, и получать конкретные задания, рекомендации по развертыванию масштабного сопротивления коммунистическому режиму. Таков был наш общий настрой. А какие были возможности выйти на непосредственную связь с партийным Центром уже на воле, я не знал. Эти вопросы у меня не возникали – были старшие опытные друзья, у нас, молодых, была только готовность к действию.

Теперь, в 1964 году, я почувствовал в словах Каратовского и затаенную тревогу, сомнение – возможно «цепочка» партии, в которую входил и Владимир, раскрыта органами и ликвидирована. Как обычно, Федор убедительно заключил – будем терпеливы в поиске единомышленников, чтобы активно подключиться к общей борьбе нашей партии по осуществлению главной цели.

В памяти возник май 1949 года, когда впервые услышал – на воле, в глубокой конспирации действует политическая партия… Это было, конечно, существенным «допингом» к стремлению быть вместе с новыми друзьями, выполнять с ответственностью все задания вне зависимости от их сложности. Но главным для меня в ту пору все же оставалось – я не брошен на произвол судьбы, вот они, мои друзья, с кем мы вместе, плечом к плечу, еще в камере пересылки встали за права личности человека.

Прошло пятнадцать лет не просто умозрительных рассуждений о смысле жизни, а практических действий, утвердилась Вера в человека. «Вкус Веры» в преданность данному слову – Клятве – стал потребностью как одной из составляющих понятий – жизни человека, его духовного капитала.

Требование глубокой конспирации не только в условиях лагеря должно было соблюдаться, но и на «воле», это несомненно. Но, как ни прискорбно здесь мы оказались оторванными друг от друга: на огромных расстояниях связь оперативного взаимодействия терялась, а возможность поездок на транспорте была крайне ограничена.

В моей записной книжке значились для связи домашние адреса как членов ДПР, так и верных друзей. Если ответ на письма не приходил – выяснить причину было практически невозможно.

Промелькнуло у Федора и сожаление, что события 1953 года не позволили сформировать, создать в Норильске нужное ядро партии для деятельности «на воле». Эта наша встреча не носила характера какого-то итога. Просто очередная сверка во времени деятельности партийной «цепочки», в которую я входил. Однако меня очень беспокоило состояние здоровья Федора. Поэтому целый ряд вопросов я перед ним не поставил, считая некорректным его нагружать. Все еще, мол, впереди, ему же всего 45 лет. Сам он все же заметил, что чувствует себя «паршиво». Но ничего, мол, бывало и хуже. Только одно обстоятельство меня очень беспокоило – почему нет вопросов о возможных новых заданиях от «друзей» с Лубянки. Не знаю почему, каким чутьем Федор уловил мое состояние, но уже в конце нашего разговора он подвел черту: «Не волнуйся, я был прав. Продолжения Ростова не будет». Мне оставалось только, вздохнув, подтвердить: «Да. Что-то было не так».

В 1966 году Суворов приехал в Москву с письмом из Новосибирска, Федор кратко сообщил: связь временно полностью прекращается. Действовать самостоятельно. Книга «А.П.Чехов. Избранные произведения» издания 1951 года, на основе которой мы шифровали свои письма, осталась как память о верной дружбе, о стремлении к созданию в цепях рабства большой семьи друзей. А тогда мы с Борисом переглянулись. Я не увидел в его глазах прежнего озорного огонька. Что тут говорить? Как действовать дальше, нам было взаимно ясно – сохранять верность нашей дружбе и ждать.

Но что значит ждать при отсутствии видимых дальнейших напоминаний о прошедших днях в Норильском Горлаге.

Состояние «анабиоза» для человека мучительно, трудновыносимо. С Борисом – только переписка. Приятно было получить весточку от боевого друга, но в них грусть и духовное одиночество. Спрашивал – не проявился ли Николай Шибенков, наши немецкие ребята? Это все были друзья действия – бесстрашные, решительные…

Много позднее его сын Юрий Борисович напишет в письме: «Отец умер еще 8 октября 1978 года, когда мне было 14 лет. Отец мало рассказывал о себе, ему было тяжело вспоминать. Последние свои годы увлекался охотой, рыбалкой, садоводством... Вы правы – этого не должно было случиться... Благодарю за то, что помните отца».

А осенью 1968 года в Москву пришло очередное письмо из Новосибирска: Федор Тимофеевич Каратовский умер первого июня 1968 года от легочно-сердечной недостаточности. Это уже означало, что Клятву нужно выполнять самостоятельно! Где-то в начале семидесятых в Георгиевском переулке, дом № 2, где тогда располагался профсоюзный центр работников высшей школы, а председателем был мой друг бауманец Рим Папилов, я «случайно» встретился с Андреем Петровичем Старостиным и передал ему два слова большой грусти – Федор умер. Глубокое молчание и минута взгляда, наверное, в прошлое. Мне хотелось задействовать связной пароль, данный Каратовским еще в 5-м лаготделении. Но тут же внутренний голос запретил. А зачем?! Да, пока – молчание!

Главный вычислительный центр

В главный вычислительный центр Минсудпрома я пришел летом 1967 года. Тогда это еще была одна большая комната для инженерно-технических работников и небольшое помещение, где уже столи перфораторы, табуляторы. Рядом копировально-множительный участок – «Эра».

Всё дальнейшее развитие еще в проекте.

Мне предложили заниматься новой для того времени деятельностью непосредственно в Центральном аппарате Министерства – научной организацией труда. Совета НОТ как самостоятельного подразделения не было предусмотрено. Два работника Главного технического управления, руководитель Хозяйственного управления, секретарь парткома Министерства, два председателя и секретарь Совета НОТ. Два председателя были предусмотрены исходя из практических соображений прямо по принципу НОТ – один занят, нужный вопрос решает другой. Так у меня и было два руководителя – заместитель министра Деревянко Юрий Гаврилович и заместитель министра Шапошников Евгений Николаевич. Опытные судостроители, спокойные, выдержанные при принятии решений, проявлявшие деловой интерес к новинкам в организации труда аппарата Министерства. Круг решаемых вопросов был достаточно обширен.

На Ужгородском заводе изготовили образцы встроенной мебели для канцелярских подразделений, секретариата, для укомплектования рабочих мест специалистов. Была выделена комната, где сотрудники могли наглядно ознакомиться как с новой мебелью, так и множеством новинок в делопроизводстве своих подразделений. Можно уверенно сказать, что душой внедрения нового в организации рабочих мест стал непосредственно Борис Евстафьевич Бутома, авторитетный специалист, организатор судостроения, уважаемый руководитель.

Много усилий было приложено, чтобы ХОЗУ признало преимущество аппаратуры фирмы «Ксерокс» перед «старушкой» ЭРОЙ. Но прорыв был совершен при активнейшей поддержке секретаря парткома, и новейшие модели «Ксерокс» сменяли друг друга.

Памятен один случай с эксплуатацией этой аппаратуры. Отказ. Техника не работает. Эксплуатационно-ремонтный пункт в Москве дает заключение – на вышедшую из строя деталь замены нет.

В ХОЗУ «маленькая» паника с упреком – вот вам ваша заграница!

Звонок в представительство фирмы:

– Мистер Майер, у нас такой-то случай. Что делать?

– Все понятно. Даю сообщение. Ближайшим авиарейсом Лондон-Москва деталь будет у вас.

Надежность фирмы подтверждена и технически и организационно.

За три года сотрудничества с мистером Майером мне пришлось быть на многих выставках-презентациях, встречах и даже получать трижды Новогодние сюрпризы. Первый раз была неожиданность – вызывают на главный вход в Министерство со стороны Садового Кольца – иностранцы вас спрашивают. Что случилось?

Мистер Майер поздравляет с Новым годом и передает два внушительных пакета – это Вам и Вашему Министру! С помощником Бориса Евстафьевича Жоржем заглядываем в пакеты – календари на 1968 год разных видов – большая редкость, рекламные брошюры «Ксерокс», разная канцелярская мелочь. Что делать – понятно. Предлагаю Жоре из моего пакета поделиться с ребятами – дежурными в приемной министра. Такой шаг вызвал у ребят отличное новогоднее настроение!

Где-то в 1969 году начальник технического отдела ГТУ Георгий Сергеевич Григорьев направил меня в МИД на Смоленской – будет рабочая встреча с представителями шведской фирмы «Эриксон». Вопрос ясен. Такого шага шведов ждали уже давно. Заманчиво мерещился технический прогресс в системе связи – внедрение радиосвязи внутри здания Министерства для руководства и главных специалистов Главных управлений. Захватывающая проблема. Через 40 лет это будет обычным телефоном мобильной связи, доступной каждому обычному человеку. Но в те годы было иначе. Шапошников сказал коротко и категорично – деньги есть, дело за шведами. Но вскоре оказалось, что дело не за шведами, а за нами.

В каких-то ста метрах от Министерства оборонной промышленности СССР – Американское посольство. Первое управление (не Главное Судостроительное) накладывает абсолютное вето. Шапошников выразился спокойно, но весьма «крепко» и послал всех подальше. Деревянко тихо, без лишних слов, углубился в свое призвание – судостроение. Не было в эти дни уже и нашего вдохновителя Бориса Евстафьевича. Его проводили на Новодевичье на «отдых». Новый хозяин «Белого Дома» на Садовом кольце Михаил Васильевич Егоров, один из старейших работников аппарата, понимал все очень правильно. В должности нового начальника ГВЦ был утвержден работник управления кадров Министерства Македон Дмитриевич Сапожников. Было совершенно ясно – пора сворачивать «опасные» знакомства.

Весной 1970 года для меня очередной сюрприз. Новый начальник ГВЦ на одном из своих оперативных совещаний, запись ведения которых и контроль выполнения решений было уже моей обязанностью, продиктовал: «Поручить Нетто курирование работ по созданию отраслевой автоматизированной системы управления отраслью (ОАСУ)». А это автоматизированные информационные пункты (АИП) предприятий, 20 кустовых информационных центров (КИЦ) по региональному принципу расположения, исключая Ленинградский регион, где было намечено создать пять КИЦ.

Я видел, понимал возмущение Македона Дмитриевича полнейшим отсутствием должной организации работ на начальном этапе создания системы. Этой деятельностью я и занимался до самой моей пенсии в 1987 году с большим интересом, увлеченностью знакомством со многими городами страны. Главное, конечно, люди – замечательные люди, несущие веру в будущее через настоящее.

Когда я пришел в ГВЦ, там уже были знакомые бауманцы – проверенные друзья Николай Верховод и Юрий Смолехо. Они-то и соблазнили меня увлечься «живым» делом.

Я был пятнадцатым по счету членом партии. Сразу же поступило из парткома указание, чтобы создать свою партийную организацию с вхождением в структуру парткома Министерства. Я тогда стал первым в прямом смысле секретарем партбюро новой организации. Начали создавать здоровый дружный коллектив. На территории Министерства вместо школы, для которой построили новое задание, возник Вычислительный центр. Нужно было создавать отраслевую автоматизированную систему управления (ОАСУ). Очень поучительными были беседы с молодежью, составлявшей сменные бригады на технических средствах обработки информации. Звание «Ударник коммунистического труда» считалось почетным. Но не у тех, кому это звание присваивали, а в профсоюзных, комсомольских и партийных отчетах по идеологической работе. В откровенной беседе высказывались просьбы: «Только не надо меня вывешивать на «доску почета»». Почему? Немало было просто рвущихся на это «повешение». Их в коллективе знали, упоминали с сарказмом трудовые заслуги, не хотелось быть с ними рядом. В нашем ГВЦ было несколько иначе. При обсуждении кандидатур на это звание, в беседах с людьми главный упор был на внутренний мир человека, на его гордость за профессиональный уровень знаний, безупречность выполнения производственного задания, на творческий подход в данном конкретном случае. Закреплялось же это не штатным оповещением на общем собрании, а опять-таки личным словом своего мастера, технического руководителя. А меня поздравил, поблагодарил начальник отдела Николай Федорович. Люди в таком коллективе не только сплоченные, дружные, но и работают с большой отдачей.

Для более глубокого изучения марксистско-ленинской теории и практики политпропаганды, меня направили на двухгодичные курсы при Высшей партийной школе. Занятия посещал исключительно добросовестно, ибо неординарные преподаватели заставляли думать, думать.

За 20 лет работы в ГВЦ накопилось много памятных воспоминаний, так или иначе связанных с Клятвой 1949 года, с Программой действий ДПР. За этот период создания ОАСУ Минсудпрома пришлось побывать во многих городах страны – от Ужгорода до Хабаровска, от Северодвинска до Севастополя. Увидел прикарпатские горы с музейными экспозициями прямо в естественных гротах, пещерах… Со смотровой площадки на окраине Хабаровска можно было просматривать в излучине Амура китайскую территорию… Захватывающие пейзажи сурового «Баренцева моря»… А побережье Черного моря напоминало что-то родное…

В Алма-Ате на семинаре по обмену опытом создания АИП на предприятиях отрасли было групповое посещение знаменитого высокогорного катка «Медео» на фоне окружающих гор, с растущими в каменных расщелинах цветущими, неповторимой красоты небольшими деревьями. А в самом городе – журчащие чистейшей горной водой арыки!

За те годы родным городом стал Ленинград, Пять кустовых центров, информационные пункты предприятий – это целая гвардия специалистов увлеченных новыми техническими возможностями повышения уровня управления огромными заводами.

Несколько раз был я и в Киеве, даже буквально за год до Чернобыльской трагедии. Большие возможности встречаться с молодыми специалистами представлялись непосредственно в Москве на базе института повышения квалификации, куда уже регулярно стали приглашать в состав учебных групп сотрудников АИП предприятий. Мне запомнились дальневосточницы из Комсомольска-на-Амуре, они выделялись своим активным настроением, стремлением проявить себя – доказать необходимость внедрения новых технических средств в процессе передачи данных, что достигалось на местах не всегда гладко. На каждом заводе действовали правительственные телефонные каналы. Но к этим «горячим» линиям сотрудники АИП допускались с большим «скрипом». За регулярное оперативное использование этих каналов приходилось «бороться». С гордостью рассказывали девчата о своих производственных успехах, заряжая друзей своим энтузиазмом.

Особенно дорога мне память о дружеских отношениях с работниками моей группы по созданию КИЦ и АИП Николаем Александровичем Кудряшовым, полковником в отставке, и Александром Николаевичем Зверевым, ветераном внешней разведки. Конечно, Зверев очень мало делился своим жизненным опытом разведчика, а вот сиюминутную общественную деятельность разбирали «по косточкам». Партийные собрания у нас в ГВЦ проходили в помещении столовой. Сидим мы за отдельным столиком, ведем свой разговор. Надо голосовать. Дружно поднимаем руки, улыбаемся. Вот прямо вижу Сашу, как он меня успокаивает: «А какая разница, за что мы проголосовали? Главное – все дружно». Невольно возникала мысль – а сколько в многомиллионной партии таких голосующих, как мы? Ответ стал очевиден только в 1991 году.

Все мы считали себя советскими людьми, не подозревая – есть еще более достойные, как бы прослойки, в советском обществе. Это ни в коем случае не относится к слову «интеллигенция» с приложением ряда прилагательных. Это особые, самые достойные уважения люди, безгранично преданные делу претворения в жизнь генеральной линии «нашей партии».

С Василием Павловичем мы познакомились через его супругу – Тамару Мушта, солистку хора имени Пятницкого. Часто были в их хлебосольном доме рядом с монументом основателя Москвы Юрия Долгорукого. В тот период Василий Павлович занимал очень ответственный пост в своем районе – был председателем комитета народного контроля.

Тамара нет-нет да и предлагала нам «отоварить» спец. талоны на дефицит, что особенно было кстати перед самыми различными праздниками. Вот и «нырял» я в подвальчик от «Елисеевского» магазина. В основном, конечно, посетители этой «точки» приезжали на машинах.

Несколько раз я ходил за получением спецталонов прямо на место служебной деятельности Василия Павловича – район Миусской площади, где значилось: «Комитет партийного контроля Фрунзенского района г. Москвы». Заходил прямо к председателю без всяких пропусков и ненужной регистрации. Ясно – раз пришел в народный контроль – значит по делу.

Вот в этой семье и готовились отмечать юбилей – сорокалетие хозяйки. В ансамбле – свое торжество с задорными песнями, плясками, которых больше нигде не увидишь. Но Тамара предупредила, что основное отмечание, празднование этой круглой даты будет происходить на серьезном уровне в кафе на улице Горького. В назначенный день и час мы с Ларисой рады были приветствовать свою добрую знакомую. Чувствовалось, все гости – одна дружная команда, все давно и хорошо знают друг друга, сработались, привыкли к взаимному уважению на поприще служения партийным принципам социальной справедливости в обществе. В этом обособленном коллективе все так реально и было.

Тамара очень корректно раскрыла состав гостей, но не знакомила, а поясняла, кто есть кто. Так что было понятно – мы среди номенклатурной элиты района.

За праздничным столом я оказался рядом с мужчиной средних лет, жилистым, небольшого роста. Он мне напомнил по своей комплекции работящего представителя хлебопашцев, достигающих успеха на своем поприще упорным трудом.

Как принято, тосты следовали один за другим, что во многом определяло и тему разговора. Тамара, выбрав удобный момент, подошла ко мне и, шепотом как-то таинственно, но не без гордости пояснила – рядом со мной начальник Главного следственного управления с Лубянки! Первое, что мне стукнуло в голову – вот это гость у тебя!? Но уважение к гостю осталось таким же, как и до этого известия.

Супруга соседа такое наше взаимопонимание оценила и старательно угощала по своему выбору из обилия на столе. Почувствовал я и такое – она ни разу не проявила стремления урезонить супруга, большого начальника пропустить очередной тост. Он делал то, что считал нужным.

Было дано слово и виновнице этого торжества. Тамара спокойно, с достоинством, с явной гордостью обратилась к своим гостям – здесь все истинно советские работники. Мы честно, преданно выполняем свой долг перед нашей партией… Собравшиеся в зале умеренно проявляли свои эмоции. Чувствовалось, что откровение хозяйки вечера принято с пониманием, одобрением, благодарностью. Мой сосед все так же в хорошем настроении отдал дань уважения хозяйке и вскоре, поднявшись, дал понять – он уходит. Его супруга тут же поднялась, поддерживая мужа с левой стороны, дав мне жестом знак – присоединяйся. Так мы и проследовали спокойно, уверенно в сторону выхода из кафе, передав неординарного гостя двум молодым людям. Мило простившись с его супругой, я запомнил этот памятный вечер.

Мне было как-то даже досадно, что простой русский мужик попал в круговерть, от которой он хочет забыться, но невозможно…

Сейчас уже не 37-й год, но Система требует своего.

Краткая же фраза об истинно советских работниках заставила размышлять: русский мужик по своей простоте и доверчивости поверил – вот она, его мечта о земле, о своей земле кормилице. Поверил и обеспечил победу «советской» власти. Но приходит наглядное прозрение, что именно советская – народная власть, рожденная на российской земле в 1905 году, практически не состоялась.

Да, пробуждаться от заблуждения не просто!

Запретная библиотека

Еще в середине семидесятых годов появилась возможность получить первые две книги «Архипелаг ГУЛАГ» русского издания «IМКА – PRESS, PARIS». Друг нашей семьи полковник Владимир Александрович Головин оказал в этом неоценимое содействие, как и вообще в решении наших жизненных проблем. К сожалению мы потеряли этого мужественного человека: после повышения в звании Володя был направлен на ответственную работу в Узбекистан, где проявил инициативу в расследовании громкого в то время «хлопкового дела», и погиб «на боевом посту». На похоронах в Москве знакомые перешептывались: «Копнул глубоко и очень высоко!» Низкий земной поклон тебе, Владимир!

Эпохальное произведение Александра Исаевича Солженицына раскрыло во всей глубине и широте существо империи насилия над человеком, жителем одного из островов которой под названием Норильск мне пришлось быть ровно семь лет.

Своим гражданским поступком бывший фронтовик, не признававший такой болезни, как «страх», разорвал «железный занавес», закрывавший глаза людей как в нашей стране, так и за ее рубежами.

Понятно, что с этим произведением необходимо знакомить широкий круг тех, кто сам испытал этот ад, прошел по островам этого архипелага, их родителей, родственников, исчезнувших в недрах ГУЛАГа, а также всех-всех желающих знать, что же это были за годы активного строительства «светлого будущего человечества».

Это совпало с тем временем, когда преследуемый властью Александр Исаевич находился на даче у Ростроповича. Нам очень хотелось познакомиться с легендарным писателем, о чем Лариса, моя жена, и попросила Мстислава. Славик аргументировано отказался: «Если мы с тобой поедем сейчас ко мне на дачу, то уже завтра тебя выгонят из Госконцерта, – сказал он Ларисе, – на это я пойти не могу». Так страстное наше желание, казавшееся вполне реальным, не исполнилось. Книги, откровенные, дающие представление о страшной действительности XX века, остались без желанного автографа. Но много лет спустя, та первая книга в нашей библиотеке все же предстала перед своим создателем и теперь хранит его почерк: «Льву Александровичу Нетто – на память о нашем общем прошлом».

Постепенно домашняя библиотека пополнялась другими книгами Солженицына («Бодался теленок с дубом», «В круге первом», «Мир и насилие», «Письмо вождям Советского Союза»), а также книгами других авторов, издававшихся тогда только «за бугром»: Лидии Чуковской, Бориса Пастернака, Надежды Мандельштам, Владимира Войновича, Льва Троцкого, Лидии Шатуновской, Галины Вишневской... И, конечно, собраниями сочинений Осипа Мандельштама, Николая Гумилева, Анны Ахматовой. Держать эту библиотеку дома в Москве было рискованно. Это время совпало с обустройством на шести сотках нашего садово-огородного участка, где я и соорудил тайник. За все минувшие годы никаких осложнений как с передачей книг, так и их возвращением на свое место, не было, чем подтверждалось взаимное дружеское доверие. Одновременно выражалась признательность за знакомство с официально недоступным литературным творчеством.

Большой театр и музыкальные друзья

Этот дворец с «боевой колесницей» уже с ранних детских лет притягивал к себе мое внимание. Но быть внутри манящего к себе, заставляющего затаивать дух при приближении к огромным колоннам, я смог только в 1939 году, когда впервые с мамой мы были на спектаклях «Сказка о царе Салтане», «Золотой петушок»…

Затем последовала такая классика, как «Князь Игорь», «Евгений Онегин», «Дубровский», «Борис Годунов»…

Героические, трагические образы вдохновляли, оживляя картины исторического прошлого. Голоса Михайлова, Рейзена, Козловского, Лемешева, покорявшие московскую театральную аудиторию, покорили и меня навсегда.

Так сложилось, что жизнь через многие годы странствия по свету подарила мне возможность опять войти в мир музыки, получать иные, новые ощущения восторга, радости от нахождения в кругу тех, кто создавал, исполнял волшебную музыку на оперной сцене, в концертных программах, воспринимать голоса любимых исполнителей не только с театральной сцены.

Мы встречались, были вместе в домашней обстановке с Зарой Александровной Долухановой, Яковом Израилевичем Заком, Ириной Константиновной Архиповой, Еленой Васильевной Образцовой, Николаем Петровым, Владимиром Крайневым, Владимиром Спиваковым, Валентиной Левко, Альгисом Журайтисом…

Первая зарубежная поездка Ларисы в Англию – в содружестве с Зарой Долухановой и пианисткой Ниной Светлановой была в 1962 году. Дружеское отношение друг к другу сохранилось на долгие годы, а с семьей Нины Светлановой установилась настоящая семейная дружба. Мы были у них на даче в Домодедово, они – у нас.

Помню, с какой грустью мы провожали в неизвестность Нину с мужем Эдиком и двумя их сыновьями, да еще и с огромной собакой, когда они улетали в «Новый свет».

Улетая из Москвы, Светланова была лишена личного нотного состояния, которое тогда признавалось национальным достоянием без права вывоза. Удалось же отправить эти жизненно необходимые для пианистки ноты позднее, благодаря содействию Владимира Головина. В дальнейшем Лариса всегда встречалась с Ниной, так что нам хорошо была известна судьба людей, покидавших свою Родину.

Встречался и я с Ниной и при каждом ее посещении Москвы, чувствовал грусть человека, соприкоснувшегося с негаснущей памятью об оставшихся в России святых для него могилах.

Зара Долуханова была у нас дома еще в Бескудниках. Памятны ее камерные концерты, на которых я получал заряд жизненной бодрости, восхищаясь ее даром. Не могу забыть и одно из посещений их квартиры на Тверской. Домашняя картинная галерея, представлявшая творчество Зары и ее мужа, на этот раз пополнилась историческим полотном – «Падение Советского Союза».

Эта уникальная реликвия отражает восприятие действительности художником, который не мог быть в стороне от эпохального события ХХ века.

Зима. Подмосковье, деревня «Ново-Дарьино». Искрящийся на морозе ослепительно белый снег. Бесконечный простор звездного неба. Растущая луна, напоминающая, что земные красоты не одиноки, и приносящая радость, особенно в праздник.

Частица такой радости коснулась и меня в новогоднюю ночь 1979 года.

Свет в зале загородного дома излучают только свечи. Нас, уединившихся в эту чудную ночь только четверо – Елена Образцова с супругом, Лариса и я. Все ждали чего-то волшебного, необычного. Но пока безмолвным оставался музыкальный инструмент, который должен был издавать волшебные звуки, подчиняясь воле человека.

И вот вошла «королева» – Елена Образцова… Я слушал ее на московской сцене уже множество раз в спектаклях «Пиковая дама», «Хованщина», «Аида», «Царская невеста», «Кармэн»… Видел ее в этих образах рядом из директорской ложи. Все это Нечто! Но Ничто по сравнению с тем, что подарила нам эта Новогодняя ночь! Не могу описать необыкновенного состояния, когда звучал романс «Темно-вишневая шаль»! Я благодарил Всевышнего, наделившего эту женщину особым даром! Ведь пел не ее голос – пела ее душа!

А салон в апартаментах Елены Образцовой на «Патриарших прудах»! Сколько было интересных встреч, бесед с гостями приветливой хлебосольной хозяйки дома – с художником Ильей Сергеевичем Глазуновым, дирижером Владимиром Николаевичем Мининым, писателем Владимиром Алексеевичем Солоухиным…

А ведь Елена Образцова была и большим общественным деятелем, депутатом Верховного Совета СССР. Но выдержала она эту доверенную ей почетную нагрузку только один срок – 4 года. Поясняла она это просто: «Уж если я, которая могла, что называется, «ногой открывать дверь» в кабинет члена ЦК Гришина, не могу помочь людям в их просьбах – какую же помощь могут получить люди от депутатов не имеющих «голоса»? Это был не просто крик души, а смело брошенная дочерью России «перчатка» протеста власти!

Просьбу не выдвигать ее больше в депутаты высшего органа страны удовлетворили.

ВОСЬМИДЕСЯТЫЕ ГОДЫ

1987 год оказался тяжелым. Таким же, как и 1968, когда ушел Каратовский, и 1978, когда покинул меня Суворов. В июне получил письмо от племянника Бережанского: «Дядя Михаил умер». И в подтверждение вложил в конверт его фотографию в гробу с традиционной лентой на лбу. Сообщил также, что жена Михаила Валентина покинула сей мир год тому назад. Племянник вернул и те фотографии, которые я посылал в свое время Михаилу в Красный Сулин.

7 июля 1987 года в Москве умер Павел Андреевич Френкель, мой друг, которому я был так многим обязан. Совершенно неожиданно за два дня до даты своего рождения 22 октября скончался Андрей Петрович Старостин после обширного инфаркта.

Невольно перед глазами предстали прошедшие годы… В 1954 году прекратил существование Горлаг. Открылась трасса Норильск – Москва. Первая встреча в Москве с Андреем Петровичем у меня была в январе 1960 года на свадьбе брата Игоря. О Норильске уже ни слова. В 1999 году, после смерти Игоря, в его записной книжке я увидел знакомые слова: «Делай что должно и пускай будет что будет!» Так еще в 1951 году я записал у себя наказ своего наставника Андрея. Я понял – Андрей Петрович Старостин делал что должно до самых своих последних дней. К великому сожалению ему не суждено было прожить еще хотя бы на пять лет больше, так Андрей Петрович и не дождался того дня, когда бы смог свободно изложить свои мысли, излить душу патриота, убежденного сторонника демократического пути развития России.

Вернувшись из заполярного Норильска с 69-й параллели, Андрей Петрович написал душевные воспоминания о своих «корнях», о династии Старостиных. Его замечательные спортивные повествования, бесспорно, неоценимы. Ведь его любимым изречением было – «Движение – это жизнь, а значит, футбол – это жизнь».

Ушел преданный сын своего Отечества, сохранявший Веру в великое назначение своего народа, носитель духа свободы, к тому же увлеченный литературой и театром. Андрей бесконечно вспоминал Достоевского, Некрасова знал наизусть. Любимая для него поэма «Железная дорога». Он часто цитировал ее: «… вынес достаточно русский народ … вынес и эту дорогу железную, вынесет все, что Господь ни пошлет». Обычно пылко добавлял: «Вынесет и большевиков тоже!».

ХХ век Андрей Петрович определял как век несвободы. Он был увлечен творчеством Юрия Олеши, которое также хорошо помнил, ценил, но был нетерпим к литературному низкопоклонству. Когда слышал, что Сталин восхищался Ильей Эренбургом, бурно реагировал, давая свое резкое заключение: «Это осел или подлец!»

Потрясающее взаимопонимание сложилось между Андреем Петровичем и Георгием Жженовым. Возникший еще в Заполярье Союз свободы двух непокорных сынов России, отбывших в империи ГУЛАГа десятилетние сроки «от звонка до звонка» – Жженов на Колыме, а Старостин в Норильске – объединил их взгляды, понятия, решения на жизненные проблемы родного Отечества. Это было духовное единство.

Еще в 1953 году они вместе видели, переживали кровавую расправу большевистской власти над мирно (без оружия) восставшими своими собратьями.

Можно только вообразить, что бы мог написать молодому поколению Андрей Петрович? Несомненно – эпопею о сопротивлении народа тоталитарной коммунистической системе. А, возможно, и сценарий кино – сериала о Российской трагедии ХХ века.

Обращаясь мысленно к Андрею, можно уверенно сказать: «Созданный вами вместе с Георгием Союз свободы продолжает свою жизнь, хранит ваш образ вместе с теми, кто был с вами рядом, кто благодарен вам за свое прозрение». Запас жизненной прочности позволил Георгию Жженову оставить молодому поколению наказ и за себя и за своего друга. О таких людях надо вспоминать не один раз в столетие.

Отдыхает Андрей Петрович Старостин на Ваганьковском кладбище в Москве. Рядом с ним – жена Ольга Николаевна.

1987 год оставил меня одного, без закаленных Севером верных друзей. Впереди они еще появятся, а пока – поиск, поиск и поиск.

А вот 1988 год принес мне большую радость – 17 октября я стал дедушкой! Это была радость до глубины души, дававшая возможность мягче воспринимать реальность жизни, так восхитительно продуманной Творцом!

Все житейские горести улетучивались, когда видел перед собой милое создание, само существование которого приводило к гармонии. Общение с этим чистейшим невинным божественным творением – это и есть эликсир жизни.

Даже случайная встреча с подобным милым образом заставляет вспомнить и Веру, и Надежду, и Любовь!

А тут своя Анюта!

Памятные восьмидесятые охарактеризовывались общим настроем на выход из застоя. Чувствовалось – даже в самом высшем эшелоне власти стало проявляться движение к изменению политики большевистского диктата.

Появление Андропова зародило первые сомнения в незыблемости государственного режима. В моем кругу друзья радовались – наконец-то на самом верху повернулись к народу! Но нет, блеснул не тот огонек – не разгорелось пламя.

Новое руководство московской партийной организации стало делать шаги в сторону «народничества», установления в высшей партийной среде принципов власти, более близкой к чаяниям народа. Появилась прослойка руководителей с демократическими взглядами на управление обществом. Это открыто приветствовалось в партийной среде рядовых тружеников – пора вздохнуть полной грудью, без оглядки, без страха высказывать между собой «еретические» мысли. Такой настрой я чувствовал в нашей партийной организации.

Московская же атмосфера стала бурно изменяться. Еще не верилось, что действительно грядет перестройка – на смену старому командному управлению жизнью страны приходит новый подход, но с надеждой ожидалось – неужели в самом деле?!

Шаги нового первого секретаря Московского горкома партии воспринимались в народе чуть ли не как «легенда», но для меня это были не разговоры «на кухне», а реальная вдохновляющая действительность.

Факты подвигов Ельцина в Москве подтверждались друзьями-бауманцами. Так сложилось, что рядом с новым хозяином города были ребята из МВТУ, с которыми мы вместе решали факультетские профсоюзно-комсомольские проблемы еще в шестидесятые годы. Обсуждали, спорили – и все это в одной общей комнате рядом с кабинетом декана факультета и секретаря партийного бюро. Вместе отдыхали.

В один и тот же день в приятной обстановке кафе «Арагви» на улице Горького нам вручали грамоты «Почетный комсомолец факультета приборостроения».

Восьмидесятые подтвердили – искреннюю дружбу студенческих лет время будет хранить все годы жизни.

Меня вдохновляло, что народ стал сплачиваться сам, без указания «свыше». Пришло время создания по народной инициативе самых различных организаций, объединений, союзов, партий…

Началось раздвоение в единой партийной среде – свежий воздух брал свое, московская эйфория была не за горами.

Но «ястребы» учуяли появление свежей струи воздуха, не дремали, задействовали новую тактику, замешанную на старых «дрожжах» – разделяй и властвуй. Значит, не допускай сплочения народа. Начали активно создаваться, якобы по народной инициативе, безликие объединения с целью не допускать единения на основе народовластия. «Невидимые» рычаги, владеющие экономическим потенциалом, идеологически спаянные, стали закладывать свою систему воздействия на народ, хорошо опробованную за предыдущие 70 лет.

Для народа наступили смутные туманные годы. Новая Россия – какова она? Опять годы заблуждений и разочарований??

Но все же назрели в Москве необычные события.

Памятен для меня день 22 марта 1989 г., когда у «Юрия Долгорукого» состоялся митинг москвичей, собравшихся перед темными окнами «Моссовета». Передвижная радиостанция помогала митингующим до хрипоты в горле скандировать: «Ельцин, Ельцин ...» А 26 марта – победа на выборах. Я принимал участие во всех проходивших в те годы огромных манифестациях.

Хорошо помню 4-е февраля 1990 г. на Манежной площади. Ельцин ознакомил нас со своими тезисами накануне выступления в Кремле на пленуме. Это был единственный факт полнейшего соблюдения Конституции. Никакого оцепления и ограждений из машин на улицах. С Манежной площади видно: вот они – Спасские ворота, свободные от страха перед своим народом!

А 25 февраля уже все было по-другому: проход на Красную площадь был плотно закрыт машинами, группы солдат стояли в подворотнях, какие-то подразделения то и дело перемещались. Чувствовалось возбуждение, повышенное беспокойство. Участники манифестации невольно начали иронизировать: испугались, что 4-го числа Кремль можно было взять голыми руками. Скажи тогда Ельцин только слово, и произошла бы Февральская революция 1990 года! Теперь все опомнились, что власть висела на волоске!

Перед глазами – будущая Тверская на всю свою ширину заполненная радостными, восторженными людьми, движущимися вниз, к центру притяжения своих мыслей и устремлений. Все тротуары плотно забиты москвичами, вышедшими посмотреть на это праздничное шествие. У многих на плечах маленькие дети. На балконах домов тоже все забито. Везде взлетают руки – люди приветствуют друг друга. Но самое впечатляющее – это радостные лица. Чувствовалось спокойствие, уверенность. А над всей этой манифестацией – плакаты разного калибра с одной темой: «КПСС под суд!»

Сколько в тот день было жаждущих быть причисленными к новому веянию московской жизни! Сотни тысяч! Перед Центральным телеграфом это стройное шествие вдруг начало сбиваться в кучу. Что произошло? Я был в числе тех, кто в первых двух шеренгах крепко держались под руки. Смотрю – и вижу вблизи от себя нарушителя порядка. Ельцин! Увидев его, каждый хотел побыть рядом. Но это был момент. Успокоившись, вместе пошли дальше.

И еще один эпизод. Через площадь «Восстания» двигалась свободным ходом масса людей. Вижу, совсем рядом, энергично размахивая руками, прошла сильно сгорбившаяся пожилая женщина. Старушкой ее назвать было нельзя: такую боевитость трудно встретить у старушки в наши дни. На ее спине, на лямках через плечи висел самодельный матерчатый плакат: «Ельцин – наш президент!»

Но не все происшествия тех дней были радостными и восторженными. Хорошо помню впервые увиденные на Пушкинской площади внушительные водометы. Два таких устройства, предназначенных «мочить» москвичей на родной центральной улице, стояли без движения. Но, видимо, были готовы к бою. Ребята присматривались, что надо сделать, чтобы заклинить башню с хоботом. Если будет дана команда, идем на Манежную, раздумья в сторону, вперед! Но здесь произошел небольшой инцидент. Вернее, мог произойти. Уж очень досаждал микроавтобус, из которого по рупору сыпались предостерегающие команды, как себя вести. Молодые плечистые ребята уже вот-вот готовы были перевернуть вверх колесами этого оратора. Но в последний момент раздался повелительный женский голос. Самый отчаянный парень как-то вздрогнул. Такой женщине не повиноваться было невозможно! Именем Галины Старовойтовой эта москвичка (уверен, она была родом из нашей Москвы) призвала к спокойствию и попросила всех собираться на площади Маяковского.

Помню манифестацию тех лет, которая начинала свое движение на «Крымским валу» от выставочного центра. Тысячи москвичей с флагами, знаменами, транспарантами… Я пытливо искал людей, которые выражали бы свои политические взгляды, взгляды Новой России…

Знамена монархистов были, они отличались резко контрастно выделялись на общем фоне бурлящей людской массы. Эти мрачные знамена выглядели торжественно, но дух от них исходил кладбищенский.

Через «Крымский мост» я двигался в составе колонны «яблочников» – красивые светло-голубые флаги, веселые, задорные молодые ребята, девчата… Но как-то «фруктом» себя чувствовать не хотелось – это напоминало мне 48-ой год, когда по этому же Садовому кольцу меня везли в специальном автобусе с красочной надписью «Фрукты» из Краснопресненской пересыльной тюрьмы к Казанскому вокзалу. А теперь, через десятилетия, Москва шла вольным свободным маршем, но без явной цели… К благоденствию – процветанию, как новой свободной жизни – правда, без дополнения «к светлому будущему». Таких призывов – к народовластию, к Гражданскому обществу, что-то я не узрел еще в те годы.

Смутным же было и новое понятие – правые силы!?

Но для человека главное не сила, а дух. Опять-таки через годы выяснилось, как сказала Марина Гайдар на прощальном съезде «Союза правых сил», что Стратегии, то есть силы духа, и не было!!

Естественно, все это только частицы тех дней. Но народная эйфория с парящим призывом «КПСС под суд!» была составляющей московской ауры.

А у меня своя озабоченность, своя тревога. Вспомнились лозунги еще довоенной поры, которые были на каждом газетном киоске: «Печать – самое сильное оружие нашей партии», «Кадры решают все»… Но этого решающего как раз и нет. Восьмидесятые годы дали и импульс надежде на коренные изменения в общественно-политической жизни страны. Перестройка! Какие корни питают этот процесс? Первый президент на российской земле был не готов оценить жажду народного духа, он оказался без должной команды, оторванным от народной массы страны. Осознание неприятия коммунистического миропорядка в народе уже становилось всеобщим. Но необходимой сплоченности людей так и не получилось. Для необъятных российских глубинок «чуждое слово» ДЕМОКРАТИЯ осталось непонятным, превратив новое мышление в смутно представляемую цель грядущего будущего. Лозунг «Кадры решают все» для новой России не состоялся.

На «волне» всеобщего объединения вступил и я в общество «Мемориал».

1989 год. Улица Черняховского. Крохотная комната притягивала к себе тех, кто был уверен – после фактического развала фундамента империи насилия – ГУЛАГа – произойдет слияние в единое сообщество тех, кто был причислен режимом к категории «изменники Родины».

Помню, как добровольно входивших в тот исторический центр бывших отверженных встречали молодые люди, что было радостно, – ободряли их решительные слова – все ваши анкеты никуда не пропадут, все будет в компьютере. В основном этими «заводилами» в моих глазах остались девчата. К сожалению, без фамилий и имен. Это было всего-то 21 год тому назад – а запечатлелся лишь сам факт. Только один юноша – Дмитрий Юрасов запомнился неспроста – уж очень активно он «охотился» за репрессированным командным составом и не записывал в свои списки «мелкоту».

Мечтали о едином автоматизированном архиве, на основе которого бывшие зэки могли бы образовать свои «землячества». Но вслед за «Мемориалом» стали создаваться другие самостоятельные организации, членами которых могли состоять одни и те же люди. Должен признаться, что я тоже, помимо «Мемориала», стал еще членом «Ассоциации жертв политических репрессий» Но для этого у меня были свои причины, ибо президентом ассоциации был мой земляк – норильчанин с 1-го лаготделения «Медвежка».

Как-то на собрании членов ассоциации, где бывшие зэки дружно проголосовали за всеобщее объединение и утвердили даже состав комиссии по выполнению их воли, в фойе я встретился с самим Нумеровым. Мы вспомнили наш родной Норильск, но как только я спросил его – знал ли он Павла Френкеля – лицо его побледнело и он, отойдя от меня, ретировался. Вот тут я вспомнил слова Павла – да это же главный стукач на «Медвежке».

В эти дни нового времени решил я все же посетить штаб-квартиру организации «Демократическая партия России». Наименование партии родственное, но в стратегическом прицеле что-то непонятное.

Секретарша встретила как-то настороженно – что мне надо? Пояснил, что из множества политических партий меня привлекает именно демократическая, хочу побеседовать с председателем, познакомиться с программой… Мне ответили, что председателя сейчас нет и никаких программ тоже нет…

Все же состоялись очень короткие беседы с несколькими молодыми людьми – кто я? Что я? Не оказалось и у них даже экземпляра программы в личном пользовании. Вся эта атмосфера подозрительности, когда человек пришел, просто интересуется, мне напомнила 1948 год, когда я тоже пришел сам, думал, что в штаб армии, а оказался в застенках органов. Однако перед выходом, куда меня проводили, повторяли: «Приходите, приходите…» Да, все понятно, уж больше я сюда не ходок.

В последующие годы Новой России на собраниях во всех братских зэковских организациях вопрос объединения безоговорочно поддерживался, но на практике – ни с места. Я пришел к заключению, что надо написать письмо мэру с разъяснением своей позиции и предложениями по практическому осуществлению пожеланий бывших ГУЛАГовцев.

Состоялась встреча с работником мэрии. Мне очень мило разъяснили, что теперь у нас Свобода, заставлять объединяться «сверху» не имеем права. Для большей убедительности еще добавили – сейчас демократия. Я же про себя подумал: «Да, только батьки Махно не хватает».

ДЕВЯНОСТЫЕ ГОДЫ

1990 год – год моего пробуждения от равнодушия, чувства одиночества, охватившего меня после ухода близких верных, испытанных друзей.

«Соловецкий камень» притянул к себе, напомнил, что я не одинок в этом бурлящем потоке жизни.

30 октября одно слово воскресило, заставило очнуться, стать ближе к тем, кто держал на Лубянке плакат – зов с одним словом – Норильск! В этот день я получил двойной подарок. Ручеек поиска – как живая вода – оказался животворным. Николай Александрович Формозов, кандидат биологических наук, преподаватель МГУ, энтузиаст-исследователь периода ГУЛАГа, назвал только одну знакомую мне фамилию по далекому родному Заполярью.

Впервые я услышал фамилию Климович еще в 1950 году в 5-м лаготделении Горлага. Федор Каратовский поручил мне отнести передачу сидельцу БУРа Климовичу: «Сегодня там дежурит надежный человек. Скажи, для Климовича. Это боевой парень, поэт». Такое задание я выполнял дважды.

Насколько помню, этого боевого парня я увидел только в июне 1953 года во время переговоров забастовочного комитета 4-го лаготделения с Московской комиссией. Непосредственного знакомства и взаимных действий у меня с Григорием тогда не было. Теперь Николай Формозов дал мне адрес этого белоруса из Гомеля. У нас завязалась оживленная переписка. Я убедился, что он действительно хорошо помнит памятные события в Горлаге, людей, принимавших в них участие. А знать множество фамилий мог только активный участник Сопротивления. Возможно, он член нашей партии!? Да и получение уже в неволе дополнительного десятилетнего срока заключения подтверждало особую опасность для лагерной администрации поэта, призывавшего к непокорности тоталитарному режиму власти.

Оригиналы писем Климовича бережно храню до сих пор. Настолько глубоко, содержательно они передают дух событий тех дней…

Письма Григория Климовича

Гор. Гомель. 17.XI. 90 г.

Дорогой Лев Александрович!

Не наша в том вина, что мы забыли друг друга. Прошли годы, и многое забылось. Но время не могло стереть из памяти те страдания, которые мы вместе претерпевали в 4-м отделении Горлага. «Черная» пурга. Длинные молчаливые колонны, бредущие в 40-градусный мороз с работы и на работу. Рычание овчарок. Грубые, унижающие наше человеческое достоинство окрики конвоиров, а в лагере – надзирателей. Произвол подонков. Проверки. Разводы. И голод – ежечасный, мучительный, сосущий душу. Такое не забывается. Эти пережитые страдания камнем лежат на душе. Их не выплачешь перед чужими людьми, не пережившими того, что мы пережили. А своих рядом не было. Все мы после освобождения потерялись. Обстоятельства не позволяли нам найти друг друга, и многие из нас жили со своим горем и умирали с ним в одиночку. Для нас перестройка началась очень поздно. Произойди она раньше, при Хрущеве, и нам с тобой не пришлось бы напрягать память, чтобы вспомнить друг о друге. В крайнем случае, нам помогли бы наши общие товарищи. Это и рассудительный Дикарев Петр Зиновьевич, который даже в опустившемся доходяге уважал человека и называл его не иначе как по имени-отчеству; это и последовательно-принципиальный Федор Смирнов (1), который вместе с инженерами Владимиром Тильнером и Владимиром Лариным пытались создать в мехцехе (РМЦ) БМЗ подпольную группу; это и терпеливо несший свой голгофский крест Тихон Петров; это и обозленный, порывистый Ионас Леникас и многие другие. Но одних уже нет, другие далече. О всех них я написал в своих воспоминаниях, один экземпляр которых находиться в Литве, второй – в Союзе писателей, у В. Шенталинского, третий – у С.С. Виленского. Обещают к 1992 году издать, но с нового, 1991 года отрывки начинает печатать норильская газета, а также иркутский «Мемориал». К сожалению, там нет твоего имени, а я уверен, что, пребывая в 4-м отделении, (3) Федор Каратовский был осужден и находился в ГУЛАГе под двойной фамилией Смирнов-Каратовский (Прим. ЛН).

мы не могли не знать друг друга, и пробел придется восполнить при доредактировании, и ты мне в этом поможешь. Но постарайся

припомнить меня. В Норильск я был доставлен в 1947 году в числе 100 человек, этапированных из ИТЛ-100 (пос. Верх-Нейвинск Свердловского УИТЛ и К0). В составе этой сотни были: полковник Моисеенко Александр Михайлович, который сразу по прибытии стал начальником колонны 4-го отделения; инженер Юрий Альфредович Кнопмус – по прибытии был назначен начальником ППЧ, потом был этапирован в Степлаг (Кенгир), о нем в «Архипелаге ГУЛАГ» пишет А. Солженицын, правда, не совсем точно – исказил национальность и имя-отчество, при подавлении восстания в Кенгире Кнопмус бросился под танк; Королев Владимир («дядя Володя») – каптерщик в 4-м отделении; балетмейстер из Минска Володя Прокопович; композитор Герберт Наас; инженеры Галкин и Кириллов; украинский поэт Олесь Журба (Кузьма Грищенко). Благодаря попечительству Моисеенко меня поставили культоргом КВЧ вместе с поэтом Михаилом Михайловичем Люгариным и бывшим полковником Набкиным Яковом Лазаревичем. Начальником у нас был капитан Негребецкий – существо в высшей степени капризное и глупое. Через каждые 3-4 слова он говорил слово «понимаете». О таких в народе говорят, что они пыльным мешком ударены. Работали мы на строительстве БМЗ. Я вместе с художником Мамаевым Евгением Семеновичем и Мишей Немковым обслуживал шахтовый корпус, где начальником был Бигель Станислав Михайлович, а также отражательную печь, где прорабом был мой земляк Наумович Иван Михайлович. В лагере дружил с Сашей Крыловым, Иваном Басовым, Володей Ушаковым, Борисом Федосеевым. Все мы были единомышленниками, и по их благословению я начал писать стихи, призывая заключенных отстаивать свое человеческое достоинство, а потом шел в бараки и читал эти стихи работягам... Вскоре был арестован, и к имевшемуся сроку добавили еще 10 лет л.с. (лишение свободы – Ред.), после чего поместили в воровскую штрафную командировку – Цемстрой, где я был вместе с Зябликовым Жорой и Львом Приваленко. После Цемстроя получил год изолятора и содержался при 5-м отделении, а потом дали год режимной тюрьмы, которая находилась при 4-м отделении. Из тюрьмы вышел вместе с карагандинцами Игорем Петрощуком, Геной Щуром, Славой Нагуло и Павлом Куштой в феврале 1953 года, а в мае стал самым активным участником восстания. Вместе с Володей Недоростковым, Женей Грицяком, Мишей Куржаком вел переговоры с московской комиссией и генералами: Панюковым, Вавиловым, Гоглидзе. После подавления восстания содержался в Пашкиной деревне, в одной камере со своими старыми товарищами: Дикаревым, Федосеевым и Леникасом. Освободили из владимирского политизолятора ввиду отсутствия состава преступления. Вот коротко моя лагерная одиссея. Я был тем белорусом, которого три года не выпускали из изолятора и тюрьмы. Я назвал тебе немногих из тех товарищей, которых помню по 4-му отделению, и надеюсь, что вспомню и тебя, когда ты напишешь, где работал, с кем дружил, в каком бараке жил. На свободе работал начальником цеха, отдела. Имею двоих детей. Оба окончили университет и живут здесь, в Гомеле.

Желаю тебе, твоей жене, всем твоим близким хорошего здоровья, благополучия и удачи в жизни.

Обнимаю. Григорий Климович.

Гор. Гомель. 16.01.91 г.

Дорогой Лев Александрович!

Я очень ждал твоего письма, словно первую ласточку, которая, как известно, весны еще не делает, но свидетельствует о том, что весна грядет. Мне хотелось услышать голос пережитого прошлого, которое и доднесь больно бередит душу. Как мне все знакомо, о чем ты пишешь: дорога, протоптанная нами из 4-го отделения до Медного, наши товарищи и механическая мастерская. Там, в мехмастерской, была небольшая полутемная комната, где мы с Федором составляли программу действий подпольной лагерной организации. Такая организация очень нужна была, чтобы помочь людям сохранить душу и свое человеческое достоинство. Мы чувствовали потребность в ней, но создать ее так и не смогли. Вскоре меня и Владимира Тильнера арестовали, а за Федором увязались стукачи. С Петром Сериковым у нас были достаточно доверительные отношения. Он где-то доставал хороший чай, и мы с Федором заходили к нему угоститься этим чаем. Заходил туда и украинский поэт Олесь Журба (Кузьма Грищенко), читал свои душевные, лирические стихи. Был я у Серикова и во время забастовки. А однажды зашел к нему вместе с Володей Недоростковым, фамилию которого потом выкрикивали каждые пять минут в день подавления забастовки в 4-м отделении. Ты спрашиваешь, знакома ли мне фамилия Гусев. Я дружил с Гусевым. Это был небольшого роста, очень подвижный, энергичный и решительный юноша, но звали его Анатолием. И хорошо помню Сашу Мамонтова. Анатолий Гусев и А. Мамонтов упоминаются в моих воспоминаниях. А вот Соловьева Сергея Дмитриевича вспомнить не могу. Время многое стерло из памяти. Чтобы вспомнить, нужны какие-то детали, что-то наводящее, а просто так сейчас не припомнить. Наиболее сохранились в памяти те, с кем довелось идти на последний этап, и те активные участники восстания, с которыми потом сидел в Иркутской тюрьме и во Владимирском политизоляторе. Это профессор Павлишин, инженер Бомштейн (умер 15.01.90 г., я был на похоронах), учитель Володя Русинов, студент Володя Трофимов, полковник Павел Фильнев, а из старых горлаговцев Лев Виктор Иванович. Он, кстати, одно время дружил с боксером Дубицким Борисом Петровичем и профессором Годлевским. На Горстрое Дубицкий и Годлевский работали в проектной группе. Сейчас Дубицкий живет в г. Запорожье. Недавно Дубицкий был в Москве и выступал на семинаре в «Мемориале», где произвел хорошее впечатление. Я переписываюсь с ним. Если будет твое желание – сообщу адрес.

Дорогой Лев Александрович! С каждым годом все туманнее видятся лица наших товарищей – бывших узников Горлага. Время неумолимо, остановить его невозможно, а память человеческая несовершенна. И только старые записи, которые я сделал сразу по выходе из тюрьмы, позволили мне написать правдивые воспоминания и тем увековечить память безвинных жертв сталинского геноцида. Накануне Нового года я получил письмо из Норильска, от Печерской Лилии Григорьевны – председателя Норильского «Мемориала» и директора музея. Она сообщила мне, что в тот день, когда вы в Москве освящали Соловецкий камень, в Норильске, под Шмидтихой, воздвигли крест и освятили часовню, а вообще они намерены пригласить в Норильск Э. Неизвестного и поставить памятник на пути от центра к Каларгону. У меня они просят мои воспоминания, и я, видимо, на днях вышлю им их. Кровь людская – не водица. С 1932 по 1953 год – 20 лет беспрерывно шли этапы только в одном направлении – в Норильск. Обратной дороги не было. Все остались там, в норильской тундре, а это, по скромным подсчетам, свыше 300 тысяч человек. И только наш этап в 53-м году открыл навигацию в обратном направлении. Такое количество жертв знает только еще Колыма. И нам, оставшимся в живых, нельзя промолчать об этих жертвах, ибо

...если они ничего не напишут

Ни о жизни своей, ни о жизни чужой.

Над могилами их только ветер колышет

Низкорослые деревца тундры гнилой.

Ох уж эти могилы, как мелкие блюдца.

Мы киркой их долбили в тупой мерзлоте.

Мне теперь тяжело и уснуть, и проснуться,

Хоть и время не то, но и силы не те.

Дорогой Лев Александрович! Желаю тебе, жене твоей, детям и всем твоим близким крепкого здоровья, счастья и благополучия.

Обнимаю. Григорий Климович.

Р.S. Сегодня в Норильске проживают менее 100 человек бывших заключенных. Все – в поле зрения «Мемориала».

Гор. Гомель. 25.III.91 г.

Дорогой Лев Александрович! Сегодня у нас праздник. 25 марта 1917 года на Всебелорусской конференции в Минске была провозглашена Белорусская Народная Республика (БНР). К сожалению, эта республика прожила неполных два года. В 1919 году она была уничтожена, а на ее развалинах создана БССР, и началось планомерное уничтожение белорусов, в чем преуспели изрядно. Сегодня большинство белорусов не знают родного языка, своей традиционной культуры, своего исторического наследия. По воле КПБ враги возведены в герои, а национальные герои объявлены злодеями. И это продолжается и поныне. КПБ является передовым отрядом КПСС и, пользуясь историческим беспамятством нашего народа, который превратили в народ без роду, без племени, толкает нас в один строй с КПР во главе с Иваном Полозковым. И, к стыду нашему, нужно признаться, что пока у них получается, о чем свидетельствуют итоги недавнего референдума. Призвать к порядку этот авангард КПСС демократы наши пока бессильны. Нет у демократов ни типографского оборудования, ни доступа к средствам информации, ни материальных средств. Однако при всей своей нищете голос демократов слышен. Газету БНФ (Белорусский народный фронт) «Свобода» печатает Литва, газеты социал-демократов печатает Латвия, газеты белорусских национальных партий печатает Эстония. В парламенте имеется внушительная оппозиция БНФ коммунистическому большинству, и сегодня по всем городам Белоруссии пройдут демонстрации и митинги. Но руководство КПБ наш крик не трогает; оно пока уверено, что нет в Белоруссии силы сместить его демократическим путем, и не стесняется вступать в конфронтацию с демократическими движениями. Реалистически оценивая свои возможности, мы с надеждой следим за развитием демократического движения в России. Одна Москва, как одна ласточка, погоды не делает. Что скажет остальная Россия? Голос этой России должен прозвучать на внеочередном Съезде народных депутатов РСФСР. Прозвучит ли? И как отзовется на этот голос объединительный съезд демократических партий, который должен состояться 15—17 апреля. Одним из членов Координационного совета этого съезда является Зенон Позняк – председатель сейма БНФ, депутат Верховного Совета БССР, которого наш писатель Василь Быков назвал пророком белорусского возрождения. Недавно я был в качестве делегата на учредительной конференции объединения белорусов всего мира «Батьковщина». Председателем этого объединения был избран Василь Быков, а совсем недавно состоялся учредительный съезд Белорусской социалистической громады, на котором другой наш писатель – Алесь Адамович, указывая, что Белоруссия стала Вандеей перестройки, призывал к консолидации всех демократических сил республики. Есть все основания верить, что белорусы найдут в себе силы заявить, что они люди, и в этом нам помогут наши русские товарищи. Это ответ на твой последний вопрос: «Как у вас в Гомеле?» В письме многого не скажешь, но я сказал сколько мог. А теперь по существу твоего письма. Ты спрашиваешь, где это Пашкина деревня. Объяснять поздно. Пока мы бастовали, чекисты на окраине Норильска создали новую тюрьму. Это было одно-единственное здание, обнесенное высоким забором. Рядом были только балки охраны. Сюда свезли всех активных участников. Я попал в число двадцати трех, что сидели под отдельным конвоем, когда нас раздергивали в тундре после выхода из лагеря. Дикарев попал туда из 5-го лаготделения. Вместе со мной из 4-го отделения в Пашкину деревню доставили Гришу Сальникова, Игоря Петрощука, Ивана Кляченко, Гену Щура, Славу Нагуло и др. А вечером того же дня в эту деревню привезли Ионаса Леникаса, Володю Недоросткова и Женю Грицяка. Все они были страшно избиты. Но более других был избит Володя. Их били в пять перемен. У Володи кровь не приливала к конечностям. Пальцы рук и ног были синие. Он все просил пить, а воды не давали. Но через месяц он уже было начал вставать, но состояние оставалось тяжелым. Так же был избит и Женя Грицяк, но Женя выжил, потом уехал в Канаду и написал там книгу, в которой много теплых слов посвятил мне. Какова дальнейшая судьба Володи – не знаю. Стихи его пропали. Уходил на этап из этой Пашкиной деревни (всего нас уходило отсюда 72 человека). Дикарев, Заонегин, Витас Петрушайтис и другие остались здесь, в этой тюрьме. С нами на этап не попали. Все мы были помещены в один вагон. На «Надежде» поезд стал. Отсюда брали на этап еще полторы тысячи человек, все мы потом ехали одной баржой до Красноярска, а в Красноярске нас, 72 человека, отделили от остальных и сначала водворили во внутреннюю тюрьму, а потом во Владимирский политизолятор. И если ты был на «Надежде», то, наверное, помнишь, как уходил из этого лагеря этап, а все оставшиеся в лагере пели: «Рушив поизд в далеку дорогу...» С «Надежды» шли на этап Виктор Лев, Иван Стригин, Виктор Ермолович, профессор Антонович М.Д. – 1300 человек, их потом этапировали из Красноярска на Колыму и поместили на штрафные командировки в Ягодном. Со многими из них я потом встречался. Горя они там хватили через край. ЧК и без Берии лютовала по-прежнему. Многих били и пытали, и когда я их слушал, то считал себя счастливчиком, что попал не на Колыму, а во Владимир, а потом в Александровский централ и снова во Владимир, откуда меня и освободили в августе 56-го года, зачитав мне Постановление Президиума Верховного Совета СССР: «...За отсутствием состава преступления освободить со стажем судимости». Об организации, связанной со Смирновым Федором, я знаю, знаком с программой и теперь благодаря твоим усилиям, кажется, припоминаю Сергея Дмитриевича Соловьева, хотя очень неясно. В старости остались в памяти только близкие люди, так что не удивляйся моей забывчивости. Память человеческая несовершенна, а прошло очень много лет. О Чайке я только слышал, потому что в это время уже сидел в закрытой тюрьме вместе с Михаилом Тереховым, Володей Ушаковым, Иваном Аношкиным, Львом Приваленко, Петром Шевелевым, Демьяненко, а потом Дикаревым, Смирновым, Заонегиньм, Мишей Кауфманом (кстати, москвич, аккордеонист). Замечательный был человек! Мы его звали «еврей-агрессор». И еще было два москвича. Это Ротефан (мы его звали Романом) Елоян и племянник бывшего предсовнаркома РСФСР Сырцова – Юра (к сожалению, фамилию его забыл). Сидел как ЧСИР (член семьи изменника родины). А теперь сообщаю тебе адреса Б. Дубицкого и Норильского музея.

В этом году они открывают экспозицию в музее о Норильлагере, безусловно, твоему письму будут очень рады, как всякому свидетельству очевидца.

Гор. Гомель. 2 мая 1992 г.

Дорогой Лев Александрович!

Очень долго не отвечал на твое письмо. Знаю, что сейчас ты основное время проводишь на даче. Жизнь стала тяжелой, и ясно, что о зиме нужно думать летом. К тому же скоро предстоит встреча в Москве. Я приеду в Москву 18 мая поездом Гомель-Москва. Он прибывает на Белорусский вокзал в 11.30. Вагона еще не знаю, потому что еще не брал билета. Но брать буду где-то в 18-й вагон или близко к этому. Раньше приезжать в Москву нет смысла. Инициаторы встречи очень упорны в своих намерениях, и зачастую я уже их не понимаю. Колонный зал вмещает 1300 человек, нас из бывшего Союза они приглашают 300 человек, остальные иностранцы – бывшие узники гитлеровских и сталинских лагерей. Большая группа из Франции, а также из Германии, Австрии и др. Тема конференции «Борьба с тоталитаризмом в лагерях». И вот вопрос: «Как мы найдем общий язык в таком собрании?» В этом сомневается даже председатель Европейского комитета по правам человека. Но наши инициаторы настроены оптимистически. Запросили у меня тезисы моего выступления. Я отправил им и сейчас не уверен, дадут ли слово, а потому на всякий случай проявляем свою инициативу. Едут многие мои товарищи из Украины и Литвы. Везем флаг норильского восстания – черный с красной полосой.

Приготовились исполнить Норильский гимн, который был написан мной в барже во время этапа из Норильска в Красноярск, в 53-м году, и впервые был исполнен при причаливании баржи в Красноярске. Музыка Василия Николишина. На всякий случай Николишин выслал им в Москву ноты. На конференции будет презентована книга – сборник воспоминаний бывших участников восстания, и, как мне сообщили, книга будет начинаться моим письмом. Предполагается для деловой работы организовать несколько «круглых столов»: Приготовились мы и к этому. Но обо всем при встрече. О дочери Федора я говорил и Виленскому, и Формозову, и Новиковой. Но, к сожалению, у меня нет ее адреса, и я не мог сообщить его. Думаю, что это сделал ты. Мне очень хотелось бы увидеть ее и познакомиться, а заодно и познакомить ее с дочерью Юрия Кнопмуса, который в свое время был дружен с Федором, а потом этапирован в Степлаг, где возглавил восстание и за это был расстрелян. Однако все при встрече. Ждать осталось совсем ничего, а поэтому желаю тебе, жене твоей и твоим близким хорошего здоровья, счастья, всяческого благополучия! До скорой встречи.

С глубоким уважением Григорий Климович.

В этих письмах не просто воспоминания о Норильске. Они пронизаны тревогой за судьбу народов исторически связанных в единый жизненный процесс.

Свои мысли, беспокойство Григорий выражает просто: «...мы с надеждой следим за развитием демократического движения в России. Одна Москва, как одна ласточка, погоды не делает. Что скажет остальная Россия?» Это был уже 1991 год.

Народная революция

19 августа 1991 года – безмятежный день на своих шести сотках. Вечером приезжает Лариса и коротко сообщает: «Звонил Володя Куц, он ждет тебя у Белого дома». Что случилось? В мартовском митинге на площади Маяковского я принимал непосредственное участие. Мы тогда готовы были идти на нашу привычную уже Манежную. Но Галина Старовойтова поблагодарила москвичей за выполненный долг, за то, что мы подтвердили свои демократические позиции. А мощная апрельская манифестация, прошедшая через самый центр Москвы?! Как восторженно народ приветствовал своего мэра Гавриила Харитоновича Попова! Активный демократический настрой москвичей был совершенно очевиден. Что вдруг произошло?

20-го августа с первым автобусом я был уже в Москве. Чтобы понять, что же происходит, решил прежде всего направиться в мэрию. Войдя в пятый подъезд, я сразу очутился в возбужденной людской толпе, где моментально все прояснилось. Антиконституционный коммунистический путч, попытка возврата к тоталитарному прошлому. Сотрудники мэрии с тревогой в голосе просили не покидать здание: у Белого дома народу много, нам здесь тоже нужно обеспечить охрану правительственного объекта. Интуиция подсказывала: главный решающий отпор путчистам должен состояться у Белого дома. Я не задумывался, выполняя клятву члена ДПР. Мой долг быть защитником именно там.

Выйдя на станции метро «Баррикадная», я увидел необычное действо: множество людей, стремящихся в едином направлении. Из окрестных домов, дворов несли самые разнообразные предметы из металла: железный профиль, куски труб, притом даже изрядно изогнутые, железные ящики, шкафы... Молодой человек, у которого я спросил, что это за субботник, энергично ответил: «Строим перед Белым домом баррикаду. Присоединяйтесь, папаша!» Боевая задача предельно ясна. Первым делом помог нести на носилках внушительный железный ящик, возможно, сейф.

У Горбатого Моста сооружение баррикады шло полным ходом. Уже частично была поднята брусчатка прилегающей мостовой, и баррикада росла прямо на глазах. Еще несколько раз совершил поход в более отдаленные подворотни, уже вместе с новыми друзьями. Отрадно было видеть настоящую баррикаду. Не парижскую – московскую, на вершине которой, держась за древко трехцветного российского флага, гордо стоял мальчишка. Московский Гаврош! Володю Куц в тот момент среди десятков тысяч озабоченных лиц я так и не встретил.

Где найти свое место среди защитников новой жизни? Где самый передовой край обороны? Вот главная лестница, ведущая к Белому дому! Здесь как раз шло обсуждение возможного развития событий и даже штурма. Моя боевая единица именовалась 45-й батальон, 2-я рота. Боевая позиция – вторая и третья ступени главной лестницы. О штурме говорили много – и легенды и действительные примеры таких операций. Но ясно всем было одно: есть отчаянные ребята, всегда готовые выполнять любой приказ командира, не задумываясь о своей собственной жизни – группа особого назначения «Альфа». Невольно вспомнил 1944 год, когда в составе диверсионной группы я был заброшен в тыл противника на встречу со смертью. Но тогда была Великая Отечественная война! А сейчас?

Большое смущение вызывало и то, что в составе нашей части, да и во всех других, было много женщин. Это уже не санитарки или радистки, а рядовые линейные бойцы. Погода была угрюмая, порой прорывался дождик. Но туристы, студенты – народ опытный, предусмотрительный – поставили свои палатки прямо среди деревьев около Белого дома. Время летело быстро, уже в темноте был слышен, хотя и отдаленный, но грозный звук маневрирующей бронетехники. Отдыхали в палатках по очереди. Передавали по «живой цепочке» о ночных событиях на дальних подступах к нашей цитадели. Уже знали, что погибли ребята, но пока еще без подробностей.

На рассвете поступила команда: быть готовыми к отражению штурма. Мы были готовы. Проверять оружие, боеприпасы у нас не было необходимости ввиду отсутствия такового. Вся главная лестница Белого дома на всю свою ширину и высоту представляла море голов. Впечатляло. Почти постоянно то приближался, то удалялся шум моторов. Вот-вот, казалось, со стороны набережной покажутся танки. Так представлялось. А какой маневр применит «Альфа»? Об этом не думалось, но знали главное: вооружена «Альфа» автоматическим оружием, и боеприпасов она не считает. В то памятное утро несколько раз по рупору раздавалась команда: «Подготовиться к штурму! Женщинам покинуть цепочки!» Я невольно бросил взгляд на море голов. Ни одна женщина не шевельнулась, чтобы выполнить этот приказ. Это заставило еще крепче заставило держать друг друга под руки. Гордость шестнадцатилетней давности за наших юных молодых защитниц России не покидает меня. Когда говорят: «Россия была, есть и будет», знаем, что с такими женщинами будет вечно!

Встречи с «Альфой» ждали стиснув зубы. Представлялось: грянет свинцовый дождь, и кровь польется рекой. Но даже через горы наших трупов им все равно не пройти – захлебнутся! Рядом были стиснутые скулы ребят, их глаза, которые отражали те же чувства, что обуревали и меня. А в прекрасных глазах сверкали огоньки юных "тигриц". Штурм Белого Дома не состоялся. Как потом стало известно, приказ был дан, на уровне отряда объявлен, но бойцы заявили: «Мы – "Альфа", но мы и москвичи!»

Живое кольцо продолжало стоять на своих позициях. Уже не держались плотно за руки, расслабились. Усилился дождь. Появились рулоны пленки, которую резали на квадраты, было чем прикрыться от дождя. Началась почти мирная жизнь. Вдоль рядов защитников Белого дома медленно проходили две немолодые женщины небольшого роста, худощавые, с белыми-белыми волосами и, я бы сказал, празднично одетые. Они шли по рядам и тихими голосами произносили: «Какие вы хорошие! Какие молодцы!» Казалось, в них воплотился образ матери. Несколько секунд взгляда, прикосновение руки… Такое запоминается на всю жизнь! Придали сил и женщины из близлежащих домов, которые пришли с тяжелыми сумками: чай, кофе, бутерброды, домашние пирожки – все это оказалось очень кстати. Не оставил защитников Белого дома и малый бизнес – различная выпечка, фрукты, соки. Эт свидетельство признательности простых жителей Москвы характерно для той действительной обстановки взаимопонимания, взаимоподдержки, которая господствовала тогда в Москве вопреки злобным вымыслам и злопыхательству больных ностальгией по «коммунистическим» годам.

Пронесся слух: гекачеписты сбежали из Москвы. Значит, можно со спокойной душой возвращаться к своим обычным житейским делам?! А молодые энергичные лидеры, с которыми москвичи связали свои чаяния, которым отдали свою поддержку, могут решительно утверждать на российской земле принципы народовластия. Такая была уверенность. Так казалось, хотелось, чтобы через столько лет участия в строительстве «светлого будущего» началась не перестройка, а новая жизнь.

Вошел в состав союза защитников Белого дома «Живое кольцо», получил удостоверение № 773 и памятный нагрудный крест с российским флагом и Георгием Победоносцем. Это стало для меня дорогой реликвией, такой же, как и нагрудный значок «Фронтовик 1941-1945 гг.»

Но эти три дня принесли мне и большое разочарование: ни в каком виде не проявилась политическая партия, корнями уходящая в предыдущие годы, в период массовых репрессий, прошедшая путь конспиративной организации своей деятельности. Партия, имеющая политическую программу государственного устройства. Молодые общественные организации, называвшие себя партиями демократической направленности, не имели стратегических целей, не разворачивали перед массами сущности своих взглядов, не подтверждали открыто свои организационные начала. Становиться в такие ряды не было ни малейшего желания.

Разочарованием стало и то, что явно проявилось стремление убрать в спешном порядке все связанное непосредственно с защитой Белого дома. Прежде всего исчезла баррикада – символ долгожданной свободы от привитого большевистским режимом страха иметь свое мнение, свой взгляд на обустройство жизни, на открытое выражение своего понимания функций управления в родном городе, на возможность беспрепятственного общения людей разных стран, познания их культурных традиций. В книге «72 часа агонии» фотография баррикады не отражает конкретной ситуации. Есть ли соответствующие снимки? Ведь баррикада, воздвигнутая энтузиазмом москвичей, призвана олицетворять сплоченность народа, быть ее легендарным отпечатком- изображением для следующих поколений граждан своего отечества. Где тот московский Гаврош августа 1991 года? Как его имя? Нашел ли его образ отражение в стихах, в живописи? Эпохальная баррикада будет излучать неизмеримо большую энергию, если в ее композицию будут введены реальные защитники «Белого дома». Уже позднее я направил письмо в адрес автора «Агонии» Юрию Лужкову с предложением запечатлеть монументально этот исторический миг – включить в эту группу маэстро Ростроповича с автоматом, который прилетел, готовый на все. Предлагал также не забыть представителей отряда «Альфа», ибо они встали, по сути, по одну сторону баррикады вместе с москвичами. Такое было настроение, такой порыв у тех, кто живет по Заповедям. Сегодня исторические дни напоминает только Мемориал на Ваганьковском кладбище как единственный исторический след духовного подъема москвичей – Мемориал с указом Первого Президента на российской земле о присвоении звания героя Отечества трем молодым защитникам рождавшейся новой России.

Хорошо помню, вижу, слышу, как Первый президент России громогласно заявлял: «Мы учимся демократии!». А сам нарушил конституционное положение. Сам, своим Указом решил запретить КПСС. Видимо, хотел сделать российскому народу долгожданный подарок? Не получилось. Народ должен был подписать такой исторический вердикт, а не он. Еще и еще вдумываюсь в послесловие рупора тех судьбоносных дней «семидесяти двух часов агонии»: «Хочется верить, что после поражения коварного врага человечества, рядившегося в красные одежды, уже никогда ему не поднять головы на многострадальной земле России». Да, наивно было в 1991 году хоронить многоликую коммунистическую опасность. 1993 год явно показал, что еще теплится мысль повторить пройденное, повернуть вспять историю, снова надеть кандалы на умы и сердца людей.

1992 год – год смутного представления – что же произошло на одной шестой части земного шара, его северного полушария? Как могла рухнуть империя, провозгласившая себя проводником передового гуманного мировоззрения, успешно строившая фундамент «светлого будущего человечества»??

Солженицын приоткрыл «железный занавес», надежно скрывавший действительную жизнь людей на российских просторах от общественности мира и не дававший возможности советским гражданам познакомиться с «загнивающим» строем по другую сторону.

1991 год дал возможность началу непосредственного сближения людей, взаимным встречам, согласованному уверенному движению с учетом опыта пройденного, к достойной человеческой жизни.

В 1992-м году такое разумное движение было поставлено на «повестку дня» в кругу тех, кто прошел, испытал на себе рожденные ХХ-м веком изуверские учреждения – концентрационные лагеря.

Память о ГУЛАГе

Общество «Возвращение», созданное по инициативе сидельца Колымских лагерей Семена Виленского, провело первую международную конференцию «Сопротивление в ГУЛАГе». О подготовке к этой конференции я узнал от Николая Формозова, передал для фотоэкспозиции две фотографии – Федора Каратовского и Павла Френкеля. Был на открытии этой встречи бывших отверженных 19 мая в Колонном зале Дома союзов, некогда Дворянского собрания. То, что историческое здание, предназначенное для общественных мероприятий, вмещает 1300 человек, это впечатляет. А сколько там было человек, прошедших коммунистический ГУЛАГ? Из каких особо режимных лагерей?

Меня повергло в раздумья последнее письмо Климовича, полученное еще до дня открытия конференции. Сомнение Григория: «Как мы найдем общий язык?» – я воспринял как совершенно справедливое. Глобальную проблему сплоченности народов решить одним махом – возможно ли?

Встреча с иностранными гражданами, которые были в ГУЛАГе в ту или иную пору и уже давно вернулись к себе на Родину, вполне понятно – интересна. И прежде всего тем – в каком лагере они были в СССР, в чем заключалось их «сопротивление»? Как их приняли на Родине, как это было отмечено в СМИ? Их воспоминания дополняют исторические страницы ГУЛАГа. Ведь даже два совпадения в описании одного и того же события, эпизода, позволяют сделать заключение о действительности этого в реальной жизни.

Но что можно обсуждать с теми, кто в военные годы в европейских странах боролся с оккупационным гитлеровским режимом, кто сражался за свободу своей Родины, побывал в концлагерях Гитлера? Их цель была совершенно ясна и достигнута. Они заслужили почетные награды своего Отечества. Они объединились, вспоминая героическое сопротивление фашизму. Их рассказы – страницы истории, но не тема для конференции в Москве для только что получивших свободу Слова.

На первую конференцию участников сопротивления тоталитарному режиму, собравшейся уже под флагом нового государства, я возлагал большие надежды. Естественно, хотелось в первую очередь встретиться, вспомнить былое по Горлагу, познакомиться с друзьями из других особорежимных зон и, конечно, почувствовать, что ГУЛАГовская закалка не прошла даром. Я представлял, что произойдет единение бывших политзаключенных на основе тех же режимных лагерей и, безусловно, с определенным центром. Не получилось! На такую постановку вопроса не было даже намека. К сожалению, не было хотя бы краткого вступительного слова, не говоря уже о докладе об основной направленности конференции в нужное русло – сопротивление народа насилию власти над человеком.

Не сформировалась как таковая и норильская инициативная группа. Состоялись только личные знакомства. Для меня реально зримыми, действующими лицами норильских событий 1953 года были только Евген Грицяк и Григорий Климович. Ва этой встрече приняла участие жена Каратовского Зинаида Михайловна Мазалова. Ей очень хотелось встретиться с Ларисой, но время было строго расписано, обратный билет в Новосибирск на руках, поездка за город не состоялась.

Внутри у меня бурлила «горечь» – где же ты, Федор? В тот момент я допустил серьезный промах – не договорился с Зиной, чтобы она прислала мне все оставшиеся еще бумаги из домашнего архива Каратовского.

После теплой встречи с Григорием я все стремился утвердить нашу дружбу, пожать руку единомышленнику. Как я ни пытался вывести его на откровенный разговор о «демократической партии России», он все сожалел, что Федор хотел создать такую организацию, но так ничего и не получилось. Только «Верные ленинцы» и не более. Это стало неожиданным для меня разочарованием. Но все же мы перешли к рассуждению о необходимости, теперь уже в других условиях, создания такой организации, которую имел в виду Каратовский. Но в этом разговоре не чувствовалось искренности, убежденности. А когда Гриша выдал предложение: «Давай после заседания возьмем бутылочку, поговорим», все встало на свое место. Да только ли для этого ждал встречи?!

Взаимопонимания у нас не получилось. Я ушел тогда опустошенный. Переписка с Климовичем прекратилась.

Но Григорий Климович оказался прав в своих сомнениях – общий язык не был найден. Единой цели, общих дальнейших действий инициаторы встречи не сформулировали, хотя и были настроены оптимистически. Разочаровало Климовича и то, что было обещано – на конференции будет презентована книга-сборник воспоминаний о Сопротивлении, но не выполнено. Ведь норильский Горлаг далеко не весь ГУЛАГ огромной страны.

В каждом из особорежимных лагерей были волнения заключенных как реакция на насилие со стороны режимных служб.

История сопротивления в ГУЛАГе каждого конкретного случая неповиновения режиму должна быть описана в воспоминаниях участников, очевидцев этих событий.

И основа поиска живого слова должна была быть заложена уже в 92-м году, то есть сразу после появления возможности свободно говорить о том, что еще свежо в памяти. Но получилось – понятия разные, цели разрозненные.

В следующих конференциях, проводимых обществом «Возвращение», я не участвовал. Не видел практического смысла в бесплодных разговорах, так и не приведших к сплочению тех, кто сопротивлялся коммунистическому режиму уже в первые послевоенные годы вплоть до пятидесятых.

Помнил эти годы, всей душой был у «Белого Дома» в 91-м, но в те годы не созрела еще та прозорливость, которая решительно направила бы волю народа на установление основ гражданского общества. Верх взяла противоположная тенденция – в зарождавшейся Новой России появились новые русские, которых отвергает цивилизованный мир.

Традиционная российская интеллигенция не устояла перед накатывавшейся волной неокоммунистического влияния на общество. Пророческий вопрос Григория Сергеевича Климовича, белорусского поэта-бунтаря «Что скажет остальная Россия?» – перешли и в ХХI век.

Год 1993. Подмосковье, Ногинский район, садово-огородные участки по шесть соток уже 23 года объединяют энтузиастов, осваивающих землю, огорчающихся из-за весенних заморозков, радующихся осенним трудовым успехам. За эти годы сблизились семьи не только в «садах», но и в ближайшей деревне. Обменивались накопленным опытом и самыми злободневными новостями. Лето 1993 года принесло напряжение, подобное тому, которое возникает перед грозой. С Николаем Смородиновым и Николаем Бабаниным вели беседы на политические темы в соответствии с духом времени и предпочтениями каждого. С Николаем Ивановичем Бабаниным завязывались отчаянные споры в связи с моими поездками в Москву для участия в политических манифестациях. В доказательствах своей правоты доходили до крайнего предела «мирной беседы», но грань никогда не переступали. Николай обычно заканчивал свою «речь» с возмущением: «Да провались ты со своим Ельциным, нашел за кого глотку драть!» С Николаем Смородиновым не было разногласий в понимании событий августа 1991 года и выводов по оценке телевизионных новостей. А новости были тревожные. Противостояние в обществе нарастало. В один из дней Смородинов поделился своими опасениями: «Что-то офицеры из наших «садов» стали часто ездить в Москву на какие-то встречи. Такого раньше не было. Это не праздничные торжества, да притом без знаков отличия». Прояснил, вернее, усилил тревогу Бабанин, заявив с нескрываемым торжеством: «Скоро хана будет вашему господину Ельцину!» Пришлось в очередной раз сдержаться и уточнить обстановку у лесника Василия Власовича Коченева в соседней деревне: «Понятно, что они хотят. Но ничего у них не получится. Всех этих красных прихлебателей мы здесь наизусть знаем. С ними народ не пойдет, если попытаются вернуть свою власть». «Командир, а если все же они решатся на отчаянный шаг?» – задаю вопрос. «Видишь, висят на стене два моих верных друга. Кабана берут надежно, без промаха. Мужики в районе твердо решили: в Сибирь не поедем, лучше здесь помрем. Наши ребята хорошо помнят годы этой советской власти. Каждый натерпелся лиха. Николай, ты его знаешь – кремень. Как только – приходи. Мы знаем, «что где взять»!».

Вот так дыхание «грозы» в 1993 году напоминало о себе всего в пятидесяти километрах от Москвы.

Невольно вспоминалась мне тогда природная гроза из далекого детства в 1936 году Звенигороде. Мы с братом Игорем и мамой любили совершать прогулки за окраины города, в близлежащие поля. Разноцветье радовало необычными сочетаниями, вселяло покой, спокойствие. В один из таких безмятежных летних солнечных дней вдруг стало темно, тревожно… Мама вскрикнула: «Гроза!» – и взяв нас за руки, устремилась домой. Медленно, но неуклонно приближалась черно-синяя туча с проблесками молний. Слышались далекие еще раскаты грома. Поднимался ветер, порывистый, несущий с собой ощущение холода. Природа как бы замерла. От грозной тишины захватывало дух. Мы не бежали, но шли быстро. Настигшие раскаты грома заставляли нас пригибаться и ускорять шаг. Появился страх, но поддерживало спокойствие мамы. Вот и наш дом. Слава Богу, убежали от грозы…

Через 57 пройденных беспокойных лет опять предгрозовые дни. Но извечный вопрос – с кем взяться за руки – не вставал. Рядом были надежные друзья, получившие «закваску» на выживание еще с детства, и свои отчаянные вожаки, слова которых не уходят на ветер. Кто же такой этот крестьянский сын, мечтавший о земле-кормилице, о земле своей кровной? Василий Коченев на это ответил своими словами с присущим ему пониманием житейской связки труженика деревни с властью:

Василий Коченев о себе

Вот помню я и 1933 год, когда наше частное хозяйство разоряли, Или, короче говоря, отбирали. Если не отдашь, значит, поедешь в Сибирь всей семьей. Мать рассказывала, ложишься спать и не знаешь, то ли утром будешь дома, то ли нет. Приезжал «черный воронок», забирал людей и – с концами. Потом доходили слухи: набивали полный состав товарных вагонов вот такими, кто не подчинился этой власти, и увозили. На мороз. Там просто-напросто выкидывали, и как хочешь. Выживещь – будещь жить. Или погибай. И вот рассказывали, как одна женщина молодая со своим ребеночком – что они могли сделать? – взяла его на руки и кинулась в реку Урал. Утонули, несчастные, избавились от невыносимых страданий.

Отец сказал матери: «Давай отдадим все, а то хуже будет, вообще жизни лишимся». В деревне отбирали все, весь личный скот, лошадей в создаваемые так называемые колхозы. Мама рассказывала – отбирали плуги, сеялки, веялки. В общем все, что нужно было для сельского хозяйства. Крестьянские наделы, которые были в поле до советской власти, тут же сразу и отобрали, и все межи перепахали. Были приусадебные участки, но с таким уговором: если чем-то провинишься или работу плохо сделаешь, значит, говорят, мы вам так обрежем землю, что в трубу будете лазить. Труд в колхозе оплачивался по трудодням, а на этот трудодень ничего не давали. Впоследствии выдавали там по 10-15 кг всякой всячины. Вот и все. Говори «спасибо», что и это дали. Жили за счет луга – крапивы, лебеды, подножного корма. Зимой жили – лишь бы дождаться весны, не помереть с голоду. Когда сходил снег, где была посажена в прошлом году картошка, сверху оставалась мелочь зеленая, мороженая. И вот эту мелочь на ручной мельнице мололи. Пекли лепешки, травились, во рту, как крапивой жгло. Это зеленая картошка выделяла какой-то яд. Вот этим и питались. Вообще, помирали люди, с голоду пухли. Мой отец умер еще в 1933 году. Шел с работы на конном дворе. Свою работу сделал по уходу за конями, пошли все по домам. И он до дома не дошел метров 250, облокотился на изгородку и упал – сердце. Старший брат потом пропал без вести в 1937 году.

Стали подрастать те, кто с 1930-го года, кто с 1929-го. Их тоже сразу – в колхоз работать. Бригадир ходит, по окошкам стучит и заявляет: «Ты идешь туда-то». А было нам – кому 8, а кому 10 лет. Давали лошадь – сажай, убирай, мешки таскай. Так таскали, что случалось, когда в хранилище картошку убирали, сходили вниз по доскам, падали вместе с мешками. Кто заведовал тем хранилищем, готов был затоптать такого паренька. Было и такое: шел паренёк, голодный, ему было 10 лет. Сорвал несколько колосков, чтобы что-то пожевать. Объездчик увидел, и за эти 10 колосков пареньку дали 10 лет тюрьмы. Ребенку. Назвали преступником и отправили работать в «шахты». Асоров Иван вернулся домой, сейчас инвалид, больной и никому не нужный.

Был у меня такой случай. Работал на лошадях – лошадь заболела, надо было ехать в Ивановское, это деревня, где было что-то вроде ветеринарного пункта. И вот я зимой туда поехал. У меня поднялась температура. Там, правда, и больница была старого образца. Но я сказал: «В больнице не останусь, у меня лошадь». Туда-сюда, поехал домой ночью один, волки, страшно, а ехать было километров 15. Чтобы не замерзнуть, залез в мешок с сеном и так добрался до дому. Попал к матери совсем больной, простуженный, она меня выхаживала.

Пришло время – армия. Завтра мне нужно было явиться в военкомат уже с вещами, а бригадир приходит и говорит: «Надо съездить туда-то. Сено привезти, иначе плохую характеристику дам». И вот, значит, поехали с другом, привезли эту траву. А наутро пешком до Ногинска шли, на стадионе «Спартак» собирались. Нас мать одна вырастила, зарабатывал в семье в основном я. А тут забрали. Куда забрали, зачем забрали? Всех нас, голодранцев (грубо так говорить, но надеть было нечего, хорошего не было ничего, все было в заплатках на каждом), из рассыльного пункта – в Москву. Из Москвы – опять, не понимая ничего, что, куда – попадаем в Германию. В Германии, наконец, досыта нас кормить стали, мы жизнь увидали, увидали как люди живут. Наши командиры относились там к солдату уже по-отечески, берегли солдата. Был у нас командир батальона, войну прошел. Если кто солдата обидит, того «на губу» сажал. Сам приходил в столовую пробу снимать. В армии в то время по сравнению с жизнью в деревне, я считаю, прямо хорошо было. Прослужил три с половиной года. Демобилизовался.

Когда вернулся из армии в родную деревню, в родной колхоз, то увидел: жизнь со смертью Сталина совсем не изменилась: как была безработица, так она и осталась, а если работаешь, то работай бесплатно. Опять сотки, а на сотки ничего не давали. Устроили меня на курсы учиться трактористом. В Ногинск ходил пешком 25 км. Если не хочешь идти домой – ложись там спать голодный. Когда вернулся из армии, в личном хозяйстве ничего не было. У мамы в другой деревне жил брат, у него была корова. Он, как сестре, за небольшую сумму телочку продал нам. Мы вырастили корову, с тех пор с этими животными не расстаемся. Да налоги задавили. Дошло до такого абсурда: если у тебя растет малина – налог, куст крыжовника – налог, яблоня – налог, за кур – налог. Поросенка забьешь – шкуру его ты должен сдать государству. Что делать? Клали этого поросенка в корыто, обливали кипятком, щетину сбривали и со шкурой ели. Так что жизнь стала лучше, жизнь стала веселей, шея стала тоньше, но зато длинней. Вот такие перемены произошли. Вырубили все плодовые деревья и выкинули на дорогу. Нас же стали обвинять – вы, мол, враги народа. Можно было вырубать только засохшие деревья, дерево не засыхает само. Народ стал придумывать, а как же быть, что делать? Стали сверлить в яблонях отверстия, заливать кислотой – дерево засыхало и тогда уже по закону вырубалось.

Недовольство новыми законами проявлять было нельзя. Все тот же «черный воронок» увозил. Правда такого повального забора людей уже не было. Деревни же практически не стало. Люди уходили и уходят оттуда. Молодежь не хочет и не будет здесь работать. Нет смысла работать, бесполезно. У моего отца еще что-то было – отобрали. Следующему поколению нам передавать сейчас нечего.

А как ловко у нас устанавливали местную власть! Председатель колхоза выбирал правление, в него входили 10 человек колхозников. Но они ничего не решали. Что председатель скажет, то и будет. У нас в деревне выбирали депутата от сельской местности. Это поселковый совет рекомендовал. Я лет пять был таким депутатом. Однажды молодой человек, вернее, молодая семья оказалась на улице. А в совхозе были квартиры пустые. Я взял этого паренька, поехал к директору, такой Тихонов был. Приехали, дождались директора, значит. Стал я с ним разговаривать. Он спрашивает: «А ты кто такой?» Я говорю: «Депутат», – «А кто тебя избрал?» Я говорю: «Народ!» – «Это не народ, это стадо баранов»... Вот тебе и ответ. Все. Ничего не дал. Ничего я не добился. После этого я отказался, депутатом не стал. Перестройка ничего не дала нового.

У меня сложилось негативное отношение к такой власти. Власть народу не принадлежит. Это определение «стадо баранов» так и укрепилось в моем сознании, что народ – стадо, а пастух – партия. А когда к власти пришел Ельцин, мы были все в восторге, думали, что жизнь лучше станет. Его народ поддержал, весь народ, потому что коммунисты уже показали себя со всех сторон, какие они есть. Но впоследствии, все мы это знаем, ничего хорошего не произошло. Почему наше ему доверие не оправдалось? Да потому, что все чиновники остались на месте старые, и они не отдадут власть. Они обокрали Россию, а мы всю жизнь проработали с десяти лет, и у нас ничего нет. Ну как это понимать? И дурак может сказать – это ненормально.

Вместо Тихонова пришел новый директор ОАО. Никто его не избирал, поставили – и все. В 1991 году Ельцина народ полностью поддержал с надеждой получить освобождение от коммунизма. Готовились, в крайнем случае, защищать свою свободу от засилия коммунистов. Люди даже говорили: мы в лес пойдем против коммунистов воевать. Решили в деревне сразу пресекать попытки коммунистов возвратить свою власть. И это была не только наша группа, а почти все сказали: «Нет, хватит издеваться над народом!» Поначалу, вроде, хорошие мужики возле Ельцина собрались, а потом все испарились, сам же стал дурью маяться. Коммунисты все видят, смеются, наглеют. В 1993 году, видать, он им хорошо дал по балде. Но опять сам остался в дураках, а пошто все хотел сам, без связки с простым народом? Да, подвел он русского мужика здорово. Спасибо, хоть покаялся, а коммунисты должны ему свечку ставить, пошто он дал себя облапошить. Ох, ненавижу этот коммунизм!»

(Записано на пленку. Июль, 2007 год)

Василий Власыч Коченев многократно уверял – так настроены мужики не только в нашей деревне, но и по всему району. Однако гроза назревала, приближалась. Тайно, не создавая паники, ибо движущие силы этой грозы понимали, что дух народа на грани воспламенения, что его былые заблуждения, вера в «манну небесную» не повторится. Но накопившаяся ностальгия по внезапно утраченным привилегиям сама собой не ушла. Требовалось подтверждение риском, чтобы как-то утолить жажду ненависти небольшим «ливнем». Такой краткий осенний «ливень», леденящий душу, можно было видеть на телеэкранах: стремительно рвущиеся к цели грузовые автомобили с развевающимися на ветру знакомыми кровавыми флагами. Однако тогда единого вождя не было, попытка еще одного октябрьского переворота не осуществилась. Финал того памятного года также видел весь мир. Когда-то Владимир Ульянов уверенно заверил единомышленников: «Мы пойдем другим путем!» Воистину многолик этот коммунизм. В какой только ипостаси он себя ни преподносил! Так доверчивый добродушный русский мужик опять был обманут. Профессионалы историки должны еще исследовать глубину, широту народного духа 1993 года, ту атмосферу неприятия большевистских порядков, показавшую, что народ не заблудился, народ открыто сопротивлялся. Пассивно. Но уже это не позволило мечтателям идти к своей цели широким открытым фронтом.

Еще в 1993 году я был «завербован» трудиться на ниве нового хозяйствования на селе.

Наш знакомый, Владимир Иванушкин, уроженец Калужской области, взял в аренду в Спас-Деменском районе 150 га пахотной земли, где рядом в деревне Старое Лесково находился его родительский дом.

«Наполеоновские планы» захватили Володю – создать свою молочную ферму, сыроваренное предприятие (в округе молоко киснет – нет сбыта), запрудить речушку и запустить форель, не дать пропадать в лесах грибному богатству, возродить огромный заросший бывший барский яблоневый сад, на проходящем невдалеке тракте восстановить в Ново-Александровском былой трактир со всеми удобствами, воскресить там же заброшенный полуразрушенный храм.

Увидев в трехстах километрах от Москвы такие чудные просторы с неповторимым разноцветьем на лугах, нельзя было не «заразиться» никогда ранее не возникавшей заманчивой перспективой.

К 1995 году на участке моей старшей дочери Людмилы я залил бетонный фундамент дома, застолбил 15 соток сеткой рабица, началась посадка саженцев «по интересу».

Но «погода» стала резко меняться – банк начал проводить свою политику. Развитие жизни остановилось. А тут еще и моя личная «трагедия».

Перед весенней, 1995 года поездкой на «фазенду», мне дали почитать книгу «Князь мира сего». Не помню, кто мне ее дал и кто автор. Это о деятельности одного из сталинских исполнителей его воли. В дороге прочитать не успел – и страшно, и тяжело. Приехав на место, оставил свой портфель, а в нем и книгу в старом доме, пошел навестить соседа Андрея, у которого оставил на зиму свой инструмент.

Еще до моего прибытия родственник Володи Виктор Ромашов, зная, что я приеду, протопил печь «голландку». Сколько прошло времени за разговором, не знаю. Подхожу к дому – не верю своим глазам: из окон пробивается дым. Бросился в сени. Открываю дверь в комнату, большую, во весь дом – полно густого дыма. До портфеля на железной кровати метра четыре. Обратил внимание, что от пола на полметра дыма почти нет. Мысль – проползу. Осталось рукой подать, но стал задыхаться. Не поднимаясь, задним ходом во двор. В голове отчаяние – там же моя книга! Возникло новое решение: кровать стоит около окна, открою и достану свой портфель. Открыл раму, пламя ударило в лицо. Отскочил и стою в оцепенении... По сей день перед глазами огненная свеча над домом в полном безветрии.

Пожарники сделали заключение – короткое замыкание. А у меня одно на уме – не дочитал книгу! На следующее утро, уже в автобусе, последний раз возвращаясь из Лесково, осмысливаю происшедшее – ведь какая-то сила тянула меня в пожарище, но иная сила остановила. Как память о счастливом исходе не состоявшегося моего самоубийства, храню ключ от летнего домика, в котором лежал портфель. Больше в том краю я не был, хотя и манит походить в тех грибных местах и на клюквенном болоте. Не стремился я держать в руках это дьявольское творение, воспевающее Зло.

Иванушкин же остался как погорельцем в прямом и переносном смысле. Все его накопления в предпринимательской деятельности сгорели в банке. Земельная мечта, требовавшая больших финансовых вливаний, как законных, так и вынужденных, улетучилась.

Первоочередная задача, которую он осуществил ради выполнения всего задуманного – отсыпал щебнем от тракта до деревни Лесково транспортную магистраль, послужила людям. Дорога осталась подарком для района. Стало возможным посещать селение, отстоящее от тракта в 2-х километрах не только на тракторах, но и цивилизованно...

1992 и 1993 годы принесли как новые надежды, так и новые разочарования. Народная эйфория, а сужу я об этом по московской ауре 1989-1991 годов, не нашла своего продолжения, воплощения в реальной жизни.

Раскрытие преступлений коммунистического режима за 70-летний период не осуществилось. Архивы первых лет после Октябрьского переворота и всех последующих лет лишь частично приоткрыли свое содержание. Основные «тайны мадридского двора», без которых история не история, остались недоступными.

Главный вектор построения Новой России – Единение народа – не стал базовым как для общественных организаций, являющихся по сути своей основной движущей силой построения гражданского общества в стране, так и для новых политических партий, не взявших на свое вооружение искоренение страха, нагнетавшегося в годы тоталитарного режима. Тайные от народа рычаги власти оказались более действенными, чем демократические.

Возвращение Солженицына

Молва о том, что на родину готов возвратиться Александр Исаевич Солженицын, придала надежду: вот кто возглавит народное движение за воплощение на Руси вековой мечты – быть хозяином на своей земле, быть творцом, созидателем, жить по законам Всевышнего!

Его слова: «Общий же воздух эпохи я бы выразил так: массовое нежелание даже касаться политической жизни, горькое разочарование в ней или глухое к ней равнодушие. Люди отсечены от всякой реальной деятельности в самоуправлении, в устройстве местной общественной жизни, отсечены и от средств производства. В них неумолимо внедрено ощущение их ненужности в государственной жизни – и от того все свое внимание и усердие они переносят на свое выживание, свой быт, малое ограниченное хозяйство и свою семью. Вот, буквально, как люди говорили:

– не живем, а стараемся выжить;

– не живем, а существуем;

– жизнь у нас плохая, а предстоит как бы еще не трудней;

– богатая страна! – и голодные дети: приду домой – дети кидаются посмотреть, а что это в моей сумке?

– наша молодежь – за чертой бедности;

– о рабочем вопросе власти на слышат, пока нет забастовки;

– до сих пор не могу понять: что же такое эта реформа?

– когда прекратится эта вакханалия? Когда придет улучшение нашей жизни?

– в стране никому ничего не надо, и все хорошее пресекается в корне;

– умирают не от голода – умирают от того, что нет просвета!

– сделать сейчас нам, внизу – ничего нельзя!

– и у правительства не видим никакой ясной программы;

– сознательно разрушает народную жизнь!

– больной человек сегодня – вся Россия;

– смотрим наверх: где порядочные, совестливые люди? Не видим?

– до каких пор недостойные люди будут нами управлять?

– не нужно нам такой демократии, как сейчас, у нас нет демократии, чтобы народ управлял своей страной!

– нынешние «демократы» – и есть самые большие взяточники;

«И поди им ответь!» – говорит себе Солженицын. «Я еду пятую неделю, выступаю в разных залах, а Москва упорно замалчивает все, что я говорю, или искажает презрительно» (Новосибирск).

«Буду говорить то, что думаю – пока мне рот не заткнут, пока передачи мои не удушили» (Саратов).

«На постах мы оставили все ту же номенклатуру, перебежавшую в «демократы» (выступление в Думе).

«Встречи без специальной повестки дня, приглашаю пришедших выступить и высказаться на любую волнующую их тему, все, что лежит на душе. Записываю, в конце откликаюсь».

И вот в 1994 году Солженицын ступил на родную землю. Но в первые же месяцы он увидел, прочувствовал, что Россия не та, какой он представлял ее из далекого Вермонта. Мы с друзьями с надеждой и трепетом следили за его двухмесячной поездкой из Владивостока в Москву. Следили не по официальным сообщениям, а благодаря активному функционированию Самиздата, где звучали слова, мысли самого Патриарха. Народ видел в Александре Исаевиче своего спасителя.

Вот в такой обстановке появился Человек, который объединит думы русского мужика и, может быть, начнет прорастать народовластие. Казалось наша надежда близка к осуществлению.

Трудно даже представить себе психологическое состояние Александра Исаевича от той информации, которая на него обрушилась при встречах с рядовыми обывателями «Новой России».

Очутившись в таком калейдоскопе народного отчаяния, где звучали и самые обозленные выступления, и самые крайние призывы, он увидел, почувствовал при своей прозорливости, что вырванный наконец-то у Государственной думы закон о самоуправлении – холостой.

«Не может страна жить в сегодняшнем беззаконии! Не может страна сохраниться в таком хаосе! Бороться с преступностью? – надо сию минуту и открыто, а не – все обещать, обещать. Остановите разграб страны! Защитите производство от вымогателей».

Свой теоретический взгляд на обустройство России Александр Исаевич изложил еще в Вермонте в 1990-м году, теперь его ожидала практическая реальная действительность после 20 лет отсутствия. Путешествие из Владивостока в Москву, надо полагать, в корне изменило его планы. Не все стало таким понятным, как казалось. А для тех, кто жаждал увидеть в Александре Исаевиче лидера-трибуна, осталось проблемой – с кем делиться своими мыслями, намерениями, практическими действиями.

Из многочисленных встреч за время своего путешествия по родным просторам Солженицын отмечал такую характерную черту:

«Чем дальше в глубинку, тем меньше в людских выступлениях звучит политических раздражений и даже личных жалоб, а тем больше – размышлений, поисков: как осмыслить сегодняшнюю нашу жизнь – по ее внутренней сути и с нравственной стороны.

Характерно и то, что у нас не говорят даже «государственный строй», а «нынешний режим», и с презрением!

Дожили мы! Именно так клеймили революционеры царский строй: «режим». Именно так, с десятилетиями, утвердилось и «коммунистический режим».

И еще у всех раздражение, отвращение от предвыборной истерики.

И правда, можно понять: вот уже считайте 2 года – государственная система действует, обращается в ее новейшем образе – и что получили люди? И в какое позорное состояние погрузло – и все больше погружается – наше Отечество?

До выборов осталось два месяца? Так каковы должны быть заботы партий, особенно состоящих в Госдуме – да и заботы исполнительной власти? «Выберут – не выберут» («любит – не любит»), а за оставшиеся два месяца какие реальные дела еще можно успеть сделать для народа?

Не нужно ваших золотых обещаний на будущие сроки, а – дайте сегодня! Что пропущено, проиграно за прошлые годы – начинайте делать сейчас, до выборов. Вместо этого хлопанья крыльями и кукареканья. Поймите, людям надоело!»

ГУЛАГовская же эпоха осталась для Солженицына эпохой неосуществленных мыслей, творческих планов.

Опять вместе с братом

С 1930 по 1940 годы ни разу, хотя бы на один день, я не разлучался с моим братом Игорьком. И вот, с начала 1996 года наше «детское единство» повторилось. Три года опять вместе – и только рядом.

В ноябре 1995 года Ольга Яковлева пригласила меня и Ларису к себе, на Набережную Шевченко, 5. Впервые мы узнали, что Игорь серьезно болен. Нас удивляло, что он всегда в дни рождения звонил по телефону, поздравлял, а на наши приглашения в гости на те же дни рождения, всегда вежливо отказывался, ссылаясь на очень большую занятость в своей общественной деятельности, на тренировочные занятия, на поездки.

Мы воспринимали это как вполне естественное в жизни заслуженного ветерана футбола. Ольга сообщила, что минувшим летом Игорь находился в Первом спортивном диспансере, и желательно его было бы устроить туда же, но ей некогда этим заниматься. К решению вопроса подключилась моя дочь Людмила. Игорь опять в диспансере. Но истинного состояния сложившейся сложной обстановки в семье Яковлева так и не раскрыла.

В феврале 96-го года я неожиданно получил письмо-записку:

«Лева, Игорь находится сейчас у себя дома. Уходя на работу, я буду вынуждена закрывать его на ключ с 10 до 18 вечера. Единственное, что я могу обеспечить сейчас – это питание и минимальный уход после 6 вечера. Когда же будут вечерние спектакли, то и этого не смогу. Искать сейчас ему сиделку – для этого у меня сейчас нет ни времени, ни денег, ни сил. Ему же еще необходим и медицинский уход, так как здоровье его ухудшается – уже что-то и с легкими происходит. Брать на себя какую-то ответственность за его сохранность я не могу, так как уже 14 мая я должна уехать на гастроли в Ленинград, если же мне не ехать, то придется оплачивать театру большую неустойку – на это у меня нет денег. Оставлять же его одного – значит обречь его на гибель, эту ответственность, повторяю, взять на себя не могу, так как уже 9 лет я ему не родственница, но помогала выживать, насколько у меня хватало сил и средств. Из всех разговоров и без них я понимаю, что он очень трудный больной, который Вам не нужен ни при каких обстоятельствах, понять я это могу, но я хочу слышать твой голос и твое мнение, как единственного его кровного родственника, чтобы я имела право что-то предпринимать с его судьбой.

С уважением, Оля»

Наша семья была потрясена такой неожиданно нахлынувшей лавиной открытий в жизни Игоря, его загадочной, упорно скрываемой болезнью. Почему вдруг такой, явно ультимативный, тон? А что значит выражение «уже 9 лет я ему не родственница»? После получения такого письма поехал на Шевченко, 5. Перед глазами промелькнули годы далекого детства – очень подвижный, любящий поозорничать мальчишка, неусидчивый. С радостно горящими глазами, когда ему доставался футбольный мяч или даже просто тряпичный или волейбольный... Вспомнил только недавно минувший 1990 год. Мой Игорек в родном кругу своих друзей и почитателей на зеленом поле Олимпийского комплекса отмечает свой юбилей... Настроение Игоря – как всегда положено быть у спортсмена! Ольги даже на юбилее нет! И вот!?! Что же происходит?

Я не мог допустить мысли, что мой брат, имея квартиру, предоставленную ему как поощрение за победу сборной СССР по футболу над чемпионом мира сборной Германии, окажется в каком-то доме престарелых. Такой намек на будущее капитана нашей сборной явно звучал в письме, мило подписанным «Оля»!

Когда встретился с Игорем у него дома, в глаза бросилась его растерянность, он не знал как себя вести. Ольга уточнила обстановку – когда меня нет, Игорь целый день один. Она даже не доверяла ему пользоваться газовой плитой (та была неисправна). Договорились в те дни, когда она занята в театре, я буду с Игорем. Возвращаясь домой, невольно вспомнил, как итог всех нахлынувших переживаний, нашу с Игорем маму – ее любовь и горечь, ее мечты, надежды и скрытое отчаяние: «Игорьку нужно семейное тепло, он все время в разъездах с мыслью – дома его с нетерпением ждет любящий человек, дети?!?»

Зима. Гуляем в основном в пределах двора его дома. Помню, как он однажды встрепенулся и с тревогой спросил: «А где же моя машина? Вот здесь я ее поставил!» Явно чувствовалось серьезное нарушение его памяти. Ольга мне пояснила, что машину уже давно разобрали, а документы на нее он куда-то запрятал. Постепенно мы с Игорем успокоились. Я понимал, что машина ему ни к чему, а у меня свои «Жигули».

В начале марта состоялся первый разговор с Никитой Симоняном – что же делать? Он уже был полностью в курсе, знал о создавшемся катастрофическом положении в жизни своего футбольного соратника. Знаком был и с содержанием письма Яковлевой и ее бескомпромиссной позицией в отношении квартиры. Неотложное временное решение понятно. Игорь вместе с нами едет на дачу – от Москвы 50 км, город Черноголовка, садово-огородное товарищество «Сады». А дальше?!? Вздохнув, Никита высказался: «В театре с квартирой Ольге не светит. Буду говорить с Бородиным, он Игоря хорошо знает».

Ольга же в это время, как она выразилась, договорилась поместить Игоря в больницу №15 на Каширке. Обычная больница – обычные больные. Мы стали каждую неделю брать Игоря к себе на субботу и воскресенье. Но в больнице стали возникать конфликтные ситуации – Игорь пытался самовольно покидать свое отделение. Медсестры, да и соседи по палате пытались препятствовать таким попыткам, но безрезультатно. Охраны как таковой на этаже не было. Двери открыты. Нас поставили в известность, что администрация вынуждена была перевести Игоря Нетто в другое отделение, где двери надежно закрываются и установлена круглосуточная охрана. Когда я в первый раз пришел навестить Игоря в новом отделении, пришел в ужас. Пройдя через массивные железные двери, естественно, получив соответствующее разрешение, оказался в длинном коридоре, где вдоль стен на стульях сидели «манекены». Почти без движения, глаза, смотрящие в никуда, в полнейшем безразличии, в каком-то безмыслии. Стало ясно – это самая настоящая психушка, правда, спокойная. Игорек был в палате. Мне представилось, что он меня испугался. Сразу же посыпались вопросы: «Что случилось, почему я здесь?» Все это страшно вспоминать сейчас, а тогда осознавать, что такое может статься с моим братом. На следующий день я забрал его к себе. В семье стало семь человек в трехкомнатной квартире, каждый на своем месте. С той поры, где бы мы ни были – в Москве, на даче – с Игорем я всегда был в одной комнате.

Летний сезон 1996 года мы начали уже в мае. На «Садах» было привольно. Игорь чувствовал себя хорошо и вел себя спокойно. Он считал, что рядом Тарасовка – они знакомые места! На этой почве у него часто возникали порывы посетить Спартаковское гнездо. Все соседи, включая детей, стали наблюдать за ним, «охранять» дядю Игоря, предупреждать его неожиданные попытки уйти, но один раз все же случился побег. Взяв сумку со спортивной одеждой, он смог незамеченным пройти до автобуса и уехать в г. Ногинск. А в «Садах» началось прочесывание ближайшего лесного массива, дороги до автобусной станции в Черноголовке. Нет! Поставил в известность местное отделение милиции. От милиции же узнали, что Игорь Нетто уже уехал на электричке в Москву. Получилось так, что те, к кому мы сейчас обратились, не зная истинного положения дел, искренне помогли «беглецу» сориентироваться и направили «домой» в Москву – прямо как у поэта: «Моя милиция меня бережет!» Хорошо, что Ольга была на месте. Созвонившись, я сразу же приехал и забрал его, чтобы отвезти обратно в «Тарасовку».

Это событие заставило заменить забор на наших шести сотках из короткого штакетника на металлическую сетку «рабица».

Игорь постепенно адаптировался к жизни на природе – лес, поле, сад, огород, домашние хозяйственные дела – все эти каждодневные заботы помогали поддерживать у него хорошее настроение.

Главное для меня – я с братом рядом, как и в былые годы детства. Спим в одной комнате рядом, садимся в «Жигули» – и в Москву на встречи с друзьями по спорту, их за добрых 50 лет не счесть. Не забывал Игорь и шахматы, а чтобы у него был достойный партнер, он научил шахматной игре свою внучатую племянницу Аню. Не забывали его и местные болельщики «Спартака», и опять за шахматной доской вопросы, рассказы, рассказы...

3 сентября 1966 года решением Правительства Москвы из фонда управления делами президента РФ Нетто Игорю Александровичу предоставили жилую площадь, двухкомнатную квартиру. Игорь через доверенность уполномочил мою старшую дочь Людмилу – свою крестную дочь – представлять его по всем вопросам оформления соответствующих документов. При оформлении этой документации и выявилось, что брак между Нетто И.А. и Яковлевой О.М. на основании совместного заявления супругов от 29 мая 1987 года расторгнут. С окончанием летнего сезона 1996 года мы втроем, Игорь, Лариса и я – на новой его квартире в Бескудниково. Обустраиваемся. Весь наш быт на новой квартире налаживаем как бы с нуля. С набережной Шевченко нам были переданы все спортивные реликвии Игоря – спортивная форма с бутсами, книги и журналы о спорте, многочисленные грамоты, вымпелы, фотографии, подарочные призы, исключая хрустальные изделия, главное его достояние – государственные награды, олимпийская медаль, значок обладателя Кубка Европы, медали чемпиона и победителя Кубка нашей страны, а также старый письменный стол Игоря. Игорь Шалимов подарил своему учителю телевизионную систему «НТВ-плюс» с двумя антенными тарелками для Москвы и для дачи.

12 октября на юбилее Никиты Павловича Игорь встретился с Бородиным. На вопрос Павла Павловича: «Как вам, Игорь Александрович, нравится ваша новая квартира?» – Игорь Александрович ответил: «У меня нет никакой новой квартиры!» Как этот момент смог пережить Никита Павлович Симонян не знает, вероятно, и он сам! Бородину разъяснили этот казус болезненного состояния Игоря, инцидент был исчерпан. Все оставшиеся дни своей жизни Игорек считал своей квартирой, своим домом Набережную Шевченко, 5. Когда ему пытались объяснить сложившуюся ситуацию, он резко, раздражительно заявлял, что ведь квартиру на Шевченко дали ему. Пускай Ольга и перебирается в новую квартиру!

В декабре Игорь принял участие в чествовании наших спортсменов, победителей XVI олимпийских игр в Мельбурне. Стало неизменной традицией посещение всех мероприятий, связанных с футболом: турниры, праздничные встречи, юбилеи. В этом во многом помогал мой «Жигуленок». Жизнь Игоря забила ключом после долгого уединения, оторванности от самого смысла его жизни – от футбола.

Благодаря «НТВ-плюс» у него теперь были большие возможности не только наблюдать футбольные баталии знакомых футбольных команд Европы и Южной Америки, но и знакомиться с малоизвестными для него видами спорта. Например, с гольфом. Он внимательно следил, вникал в необычные приемы состязаний. Но я убедился, весь этот интерес был сиюминутным, игра не закреплялась в памяти. Так проявляла себя его загадочная болезнь: что было давно, очень давно, даже имена, фамилии мог вспоминать без напряжения, а происходящее в настоящем времени не закреплялось.

В январе 1997 года перед старым Новым годом мы с Игорем посетили храм Тихвинской иконы Божьей Матери в Алексеевской. Прошли оба ритуал исповеди и причастия. Священник отец Федор провел длительную беседу с Игорем. Игорь вел себя очень выдержанно, спокойно отвечая на вопросы батюшки. Я со старшей дочерью наблюдал со стороны этот ответственный момент с удовлетворением, с душевной радостью. Приезжал отец Федор освещать и нашу новую квартиру в Бескудниках в соответствии с традициями крещеных людей.

В феврале 1997 года опять Боткинская больница, прохождение соответствующих процедур, анализов. Заключение от 6 февраля 1997 года – рекомендовано направление на ВТЭК. Есть и медицинская карта амбулаторного больного, выписанная 12 сентября 1994 года, которую я впервые увидел. Ряд сложных медицинских терминов и только 12 января 1996 года невропатологом записано: резкое снижение памяти, снижена ориентация во времени, атрофический процесс головного мозга (болезнь Альцгеймера)! Мы с Игорем опять же вместе – оба пенсионеры и оба с инвалидностью II группы. Но установившийся режим нашего трудового дня после возвращения из Боткинской не изменился. Новым увлечением для Игоря стало чтение книг: но была одна особенность – я читал, а он слушал. Последняя книга, которая его увлекла – «Мы дети твои, Москва». Особенно «досталось» первой главе этой книги «Двор моего детства», где Лужков вспоминает свои детские годы, мальчишеские развлечения. Я так и понимал – слушая, Игорь переносился в мир своего детства – Сретенка, Садово-Самотечная, улица Кирова...

Новой ежегодной традицией февраля стало и наше участие на встречах с ветеранами футбола у Анатолия Александровича Коршунова. Анатолий всегда проявлял братское отношение к Игорю в сложную пору его жизни, включая и то, что оказывал ежемесячную материальную помощь.

Зима 1996-1997 годов принесла нам неожиданные испытания и хлопоты. Дом, где была наша новая квартира, оказался с серьезным строительным браком: от наружной стены веяло невообразимым холодом, а из гнезд электророзеток просто свистел ветер. Игорю приходилось быть дома в свитере, а порой и в зимней куртке. Утеплять комнату мне пришлось самому – самые опасные участки наружной стены обил листовым войлоком.

К сожалению, Игорю досталась квартира, как мы узнали позднее, которая стояла 2 года без заселения, ибо желающих жить в ней не находилось.

Весной Игоря стала беспокоить зубная боль. Лариса узнала, что недалеко от нас есть частная стоматологическая клиника: «Пойдем, Игорек, скорее, тут недалеко». Обратно Лариса пришла со слезами на глазах. Оказалось – у Игоря зубной протез, о котором он никогда не упоминал, который причинял ему острую боль. Сделали экспресс-протез, стоимость которого оплатил футбольный клуб «Спартак», он оказывал Игорю и регулярную материальную помощь.

В мае месяце начался второй летний сезон Игоря на даче. Учтены были все неожиданности прошлого года. Смонтировали антенну-тарелку. В июне приезжал навестить своего учителя Игорь Шалимов. Встреча двух Игорей была теплой, прямо-таки родственной. В июле были с Игорем на стадионе «Торпедо» – отмечался юбилей – 60 лет – Эдуарда Стрельцова. Осенние месяцы уже в Москве были насыщены посещениями футбольных соревнований между спортивными клубами Москвы, куда приглашались как гости ветераны большого футбола. Спартаковский манеж в Сокольниках изобиловал играми по мини-футболу. В конце декабря Ольга Яковлева выразила желание, чтобы Игорь на встрече Нового года был на Набережной Шевченко. Поразмыслив, я согласился, думая, что ему будет приятно провести вечер в кругу знакомых людей. 31 он на Шевченко, 5. 3 января утром вдруг звонок – Игорю плохо, на «скорой» везем в Боткинскую, приезжай. Диагноз – инсульт. Как? Со слов Ольги – шел по коридору, зашатался, упал! Как прошла встреча Нового года и еще 2 дня, об этом молчали. В больнице требовалось круглосуточное дежурство. Ночные часы мы с Ларисой взяли на себя. Днем Анна Ивановна, Люся, Галя – сестра Ольги. Ольга навещала. При содействии Парамонова и Симоняна подключили к дежурствам сиделку, затем с участием Алексея Соколова, друга Игоря Шалимова, Игоря перевели из общей палаты в одноместную. В эти же дни Симонян поставил условие –никаких экскурсий на Набережную Шевченко, 5.

В Боткинской Игорь пробыл до 23 февраля. Обошлось сравнительно благополучно. Спортивная воля к победе победила и инсульт. Только левая рука заметно не вписывалась в обычные движения. Посоветовался с Парамоновым – может быть, можно положить Игоря в ЦКБ для получения более квалифицированного лечения? – Хорошо, надо поговорить! От добрых людей услышал, якобы в Японии найден рецепт лечения этой загадочной хвори – болезни Альцгеймера. 26 марта пишу письмо Юрию Михайловичу Лужкову (вх. №3-6-11209/8). Из комитета здравоохранения получаю квалифицированные разъяснения – где, какие у нас в Москве проводятся серьезные исследования заболевания нервной системы, в том числе болезни Альцгеймера! И все! Спасибо за ответ??

Лето 1998 года пролетело, как и два предыдущих. Игорь был под наблюдением заведующего кафедрой урологии профессора Мазо Евсея Борисовича. А это – периодическое посещение 1-й Градской больницы и постоянная связь по телефону с коррекцией принимаемых лекарств. Эти процедуры проводились, ибо было беспокойство за проявлявшиеся уже сбои функции очищения организма. В июле мы были с Игорем на малом футбольном поле в Лужниках, где из рук Лужкова он получил памятный знак лауреата Премии имени Эдуарда Стрельцова и положил цветы к подножию скульптуры Эдика на Аллее славы. Посещал Игорь и все турниры по мини-футболу, которые проводились в Манеже «Спартака» и в честь олимпийских чемпионов.

С окончанием летнего сезона 1998 г. появились новые заботы. Алексей Парамонов добился согласия на проведение для Игоря курса лечения в медицинском реабилитационном центре ВНИИ «Бинар» РАМН. Под наблюдением доктора медицинских наук Блескина Бориса Ивановича была применена уникальная аппаратура по диагностике серии «Сканер», лечебно-оздоровительная система «Аура». Но... запущенная болезнь не позволила затормозить ее развитие.

Игорь продолжал активно проводить все дни уже нового, 1999 года.

9 января у нас дома на Балаклавском проспекте в кругу друзей, ветеранов футбола отметили 69-й год со дня его рождения. 19 января в газете «МК» статья журналиста Инны Рассказовой «Жизнь в другом измерении». Скандальный конфликт с Яковлевой – опозорили Игоря! Разнесли по всей Москве, что он болен страшной болезнью – болезнью Альцгеймера!! 22 января на кафедре неврологии и нейрохирургии 1-й Градской больницы, консультация у академика РАМН, профессора Е.И. Гусева. Дана подробная рекомендация проведения двух-трехмесячных курсов метаболической терапии. 27 января Игорь на турнире по мини-футболу памяти Николая Старостина, 28 – Николаю Паршину 70 лет, 29 января – встреча с Евгением Ловчевым – 50 лет.

23-го февраля 1999 года была последняя встреча у Анатолия Коршунова с друзьями-ветеранами вообще, и там же была сделана последняя прижизненная фотография моего Игорька. Мне запомнился момент встречи Игоря с Константином Бесковым. Подошли, обнялись, стоят и смотрят друг на друга... Я подумал – сколько же пронеслось перед их взором? Много!

В феврале месяце с Игорем занимался энтузиаст массажист Дмитрий Зотов. На своем фирменном массажном столе он провел 10 лечебных сеансов, делая основной упор на левую руку.

В эти же дни у нас с Игорем были и обсуждения вопросов текущей политики. Я у него спросил: «То, что Лужков капитан футбольной команды, это понятно. А какую должность он занимает?» Я ожидал короткого ответа – мэр Москвы. Но ответ был иной: «Лужков – наш лидер!» А слово «наш» всегда у него означало – «нас», спортсменов.

19 марта утром Игорь идет завтракать. Смотрю – качается. Испугался, припоминая прошлогодний инсульт. Связываюсь с Парамоновым, повторяю уже и ранее сказанное – может быть, можно все-таки положить Игоря в ЦКБ? Алексей сразу: «Что за вопрос, проработаю.» Не получилось. Есть возможность положить Игоря в госпиталь. На 26-е число оформлена доставка на спецмашине.

25-е марта. Подниматься с постели на завтрак не хочет – не может. Вместе с моей дочерью Юлей сажаем Игоря с опорой на подушку, и она его кормит. Еда принимается с трудом. Пить – не получается. Юля вызвала «скорую». Я позвонил Ольге. Приехавшая бригада после осмотра больного вызвала другую «скорую». Немедленно едем в 1-ю Градскую. Реанимационное отделение. Уже поздно вечером мы с Ольгой понуро покидаем больницу.

На следующее утро все друзья Игоря в курсе обострения его болезни – организм не принимает пищу, даже воду. «Спартак» запрашивает – если нужны какие-то лекарства, срочно сообщите – будут.

Собирается медицинский консилиум. Профессор Мазо тихим голосом передает заключение – болезнь резко прогрессирует, состояние крайне тяжелое, надежда только на бойцовский спортивный характер.

Да, это тогда, когда боец сам заставляет свой организм побеждать. Но здесь этого сознания нет.

28 марта. Евсей Борисович спрашивает, хочу ли я быть у Игоря в реанимации? Да, да! Завтра утром в 10:00, это уже согласовано с врачом в реанимации.

29 марта. Попадаю в поразившую меня медицинскую обстановку! Но где же Игорек? Врач освободил его от кислородной маски со словами: «Смотрите, Игорь Александрович, кто к Вам пришел». Глаза открылись, ясные, мигающие и мы молча поздоровались. Вернее, молча с его стороны. Я же начал говорить что-то ободряющее и, видимо, бессвязное. А он глазами только моргает, говори, мол, говори. Но взгляд его запечатлелся на всю мою оставшуюся жизнь. Не было грусти. Отражалась радость. Эти несколько минут охватили годы, годы. Врач сказал – все. Надел маску и глаза тут же закрылись. Да, это было, действительно, в последний раз. Потом врач поднял белую простыню, закрывавшую его ноги, и показал – потрогайте. Холодные потемневшие пальцы.

30 марта. 9-00. Телефонный звонок. Вы Лев Александрович? Да. У нас находился Игорь Александрович Нетто. Он скончался сегодня в 7-15. Приезжайте с паспортом. Говорить, что Игорь скончался было лишним. Все стало понятно после слов «у нас находился...»

2 апреля. Из 1-й Градской начался последний прощальный путь. На Игоре был новый костюм, который Ольга хранила специально для такого случая.

- А где будут с ним прощаться? – был ко мне вопрос.

- В Спартаковском манеже.

- А где это??

Трудно было сдерживать нахлынувшие чувства. Невольно подумалось: прекрасно, когда артист на сцене дарит людям истинную жизнь. А в жизни быть артистом... в жизни должна быть любовь! Любовь к человеку, наполненная уважением, гордостью за его деяния.

С такой душевностью после захоронения на могильном холме один болельщик выразил свою любовь к футболу:

«Средь современной кутерьмы мы помним время это, когда сильней всех были мы, а капитан кто? Игорь Нетто!»

Есть фото – на поле в Лужниках, идут рядом друг с другом Лев Яшин, Игорь Нетто, Эдуард Стрельцов! Так они и сейчас рядом, на расстоянии 100 метров друг от друга, навечно!!

Этой же осенью 1999 года к съемкам фильма, посвященного 70-летию Игоря (9 января 2000 года) подключилась студия «Балтиквидео». Творческая группа студии базировалась на Балаклавском проспекте в квартире, где вся обстановка напоминала о нашем ушедшем Игорьке.

Кинорежиссер, заслуженный деятель искусств России Юрий Григорьевич Занин, кропотливо изучал каждую памятную вещь, которая касалась жизни Игоря – его награды, сувениры, многочисленные фотоматериалы. Был просмотрен и весь наш семейный фотоархив.

Мы с Ларисой давали нужные пояснения. Мне пришлось также расшифровывать фотографии, связанные с пройденными годами жизни. Вдруг Юрий Григорьевич спросил: «А вы в своей жизни когда-нибудь плакали?» От этого неожиданного вопроса, которого никто никогда передо мной не ставил, я растерялся… За считанные секунды память совершила восьмидесятилетний экскурс по моей жизни, и ответ был таким: «Два раза! Первый раз мы вместе с Игорьком разревелись в августе 1940 года в Звенигороде при первом нашем «длительном» расставании на десять дней.

Второй раз – в этом 99-м году прямо в студии НТВ-Плюс после просмотра телезаписи как бы воспоминаний Игоря о родном уголке Москвы – Даев и другие прилегающие к Сретенке переулки, «Садовое кольцо», «Чистые пруды»… Эти воспоминания были своеобразно представлены. Первый кадр повествования – фотография Игоря в возрасте одного года, затем увлеченная футбольная пора… Последний кадр – опять мой маленький годовалый братишка…

Из глаз хлынули слезы, не мог остановиться… почему такая несправедливость. Почему мой младший брат – спутник незабываемых дней жизни – покинул меня…

Боль за судьбу брата Игоря не покидает меня по сей день. Будоражат и слова – «Неразгаданная тайна» с откровением ясновидящей, описавшей с поразительной точностью устройство квартиры 8. Значит она «видела» и саму трагедию?

Возможно ли все это в нашем загадочном мире??

Проклятие

1918 год.

- В июле латышские стрелки играют решающую роль в сохранении власти большевиков;

- в основном силами латышских стрелков в Москве проводится зачистка от буржуазных элементов;

- в дальнейшем освободившиеся квартиры заселяются наиболее активными товарищами, безукоризненно проявившими себя в установлении новой власти;

- так по Даеву переулку, д. 11 появились новые жильцы – латышские стрелки: Граудинг, Киккас, Пусчуц, Мориц. Нетто.

Все они были на ответственной работе, часто бывали в командировках. Мориц нес службу в комендатуре Кремля. Первый ребенок, который родился в квартире № 8, был сын Александра Нетто, Лева, имя которому было дано в честь трибуна революции Льва Давыдовича Троцкого. Через два года родилась дочь, но умерла, прожив на белом свете всего одну неделю. В 1930 году в семье Нетто родился сын Игорь. В других семьях этой квартиры детей не было.

Тихо, мирно очень дружно протекала жизнь в доме.

Жена Александра Нетто Юлия еще в 1926 году оставила свою работу в секретариате Наркомата иностранных дел, где ее подругами были сестры дипкурьера Теодора Нетте.

Бывшие стрелки постоянно были в разъездах, а Граудинг работал на КВЖД.

Но вот настал 1937 год – год бесследного исчезновения людей, которые посвятили всю свою жизнь созданию всемирного братства Серпа и Молота. В последнее время этих бойцов как-то чаще стало видно в общении между собой и было интересно услышать о чем они говорят? Но ни у Бруно Морица, ни у Левы Нетто ничего не получалось – все разговоры старших велись на латышском языке.

В дом № 11 по Даеву переулку зачастили «ночные гости».

Один за другим «уехали» бесстрашные латышские стрелки – первым Мориц, затем Граудинг и Киккас со взрослой дочерью Еленой. Супруга Граудинга, уже пожилая женщина, была выселена из своей большой комнаты в крохотную каморку в соседнем доме и практически стала нищенкой. Развеялась по свету и семья Мориц.

Почему остался Александр Нетто, хотя каждый поздний вечерний звонок в дверь приводил в трепет и его, и жену Юлию? Видимо, произошел сбой, ошибка новых исполнителей. Такое бывало. В утвержденных списках значился один человек, а забирали другого. А доказывать, что ты не виновен, было бесполезно. Разнарядка выполнена. Вся эта очередная «зачистка» проходила, как правило, тихо, скрытно, без внешних эмоций. Кого уводили, тот понимал, что уходит навсегда. Те, кто пока оставался в квартире, немели от ужаса, но вслух не выражали своих чувств.

Не было слышно и душевных проклятий – ведь это все приказывали и исполняли «свои». Это был сон – кошмарный сон наяву, когда перечеркивался весь смысл прожитой жизни. Жизни не обыденной, а наполненной воодушевлением, героизмом, поклонения идеалу!!!

Внешне жизнь не изменилась. Но было странно – родители не ходили больше в гости к друзьям и знакомым, перестали приходить в дом даже самые близкие люди. Порой Леве удавалось услышать, как отец делился новостями с мамой. Как правило, в них упоминались имена и фамилии сослуживцев из Наркомата среднего машиностроения. Папа всегда подчеркивал: это же заслуженные люди, проверенные большевики.

Весной 1938 года Лева учился в пятом классе в школе на улице Мархлевского. На больших школьных переменах мальчишки и девчонки развлекались тем, что выбегали на площадь Дзержинского, огибали большое серое здание и старались заглянуть в нижние окна. При этом обменивались шепотом друг с другом «секретными» сведениями, дошедшими до детских ушей из разговоров родителей – здесь расстреливают. Во всем этом было что-то непонятное, необъяснимое, таинственное. Запомнились, врезались как бы в память слова матери: «... да, прав был Лев Давыдович (Троцкий – Л.Н.), когда предупреждал – согнут Россию в бараний рог».

Но машина времени неумолимо продолжала свой путь. В предвоенные годы всех захлестнули героические настроения. У мальчишек воспитывался патриотический настрой на основе таких фильмов, как «Если завтра война»... Громить врага будем только на его территории…

Поэтому 22 июня 1941 года стал долгожданным, почти радостным днем – вот теперь-то мы покажем врагу, на что мы способны. Но все планы овладения мировым господством, как в предвоенные годы, так и в саму Великую Отечественную войну еще доподлинно не описаны в учебниках истории.

А судьбы людские продолжали попадать в круговорот событий.

В 1943 году старший сын Александра Нетто Лева ушел в тринадцатилетний «вояж» по Европе и Заполярью обучаться борьбе за право на жизнь. Младшему сыну Игорю предстояло взойти на Олимп спортивной славы в борьбе за честь клуба «Спартак», родной Москвы, своего Отечества.

Пятикратный чемпион страны, трехкратный обладатель Кубка, олимпийский чемпион 1956 года в Мельбурне Игорь Нетто в 1960 году принял в Париже награду команды – первый Кубок Европы. Вот его Золотой Пьедестал. Можно еще добавить: Игорь Нетто был 10 лет капитаном московской футбольной команды «Спартак» и в эти же годы – капитаном сборной СССР. Чем не кандидат в книгу рекордов Гиннеса за XX век.

В декабре 1999 года к 70-летию со дня рождения в серии «Память» вышла книга «Игорь Нетто». Автор Сергей Дадыгин на вопрос «Почему каждый лист биографического очерка отмечен словами «Неразгаданная тайна?» ответил: «Истинно трудно понять, почему так сложилась жизнь этого удивительного человека, спортивного героя, любимца миллионов болельщиков футбола, а в конце жизни – без семьи, без своего дома, пораженного страшной болезнью?» Недоумение Сергея Дадыгина было не без основания.

12 марта 1999 года еще при жизни Игоря эта тайна, что называется, вышла на свет божий. В этот день Людмила – племянница Игоря и его крестница, будучи в Эстонии, встречалась с Лууле Вилма – ясновидящей и попросила ее прояснить, в чем же корень трагической судьбы ее крестного отца и единственного родного дяди.

«Неразгаданная тайна» предстала страшной исторической трагедией: Москва. 1918 год. По городу идут зачистки буржуазных элементов. Быстро и однозначно. В дом № 11 по Даеву переулку на второй этаж поднимается вооруженная группа представителей новой власти. Звонок в квартиру № 8, где проживает состоятельная семья, глава которой не пошел в услужение новому большевистскому режиму. Дверь открывает служанка и пытается не пропустить чужих людей. Выстрел – она падает замертво. В прихожую, услышав выстрел, быстро выходит статный мужчина и, не успев сказать ни слова, падает, заливаясь кровью. С громким криком и плачем выбегают из комнаты два мальчика-погодка. Безжалостные пули обрывают и их жизни. Яростный вопль женщины-матери и громкий дикий возглас: «Будьте вы прокляты!» – прерываются сразу несколькими выстрелами. Тела всех убитых волокут по длинному коридору к черному ходу, где сбрасывают в проем лестничной клетки. Внизу в подвале с земляным полом все трупы бросают в оказавшуюся рядом яму, наскоро засыпав землей. Все. Очередная плановая зачистка осуществлена.

Но начало «свою жизнь» сильнейшее оружие человека – СЛОВО, вобравшее в себя магическую силу ненависти, страшной душевной боли и отчаяния – Проклятие.

Квартира № 8 в доме № 11 по Даеву переулку на Сретенке стала принимать новых жильцов, как и все другие освободившиеся в Москве квартиры.

Но проклятие, ставшее составной частью квартиры, оказывало своеобразное воздействие на новых жильцов, особенно на тех, кто в ней родился.

У Игоря на всю жизнь сохранилась особая притягательная сила к этой квартире, к дому. Сюда он приходил после очередной игры, обедал и обязательно отдыхал 2–3 часа, как бы восстанавливая силы.

В октябре 1998 года, когда болезнь Альцгеймера уже совершенно явно стала себя проявлять, Игорь проходил обследование и лечебные процедуры в реабилитационном центре ВНИИ «БИНАР» РАМТН. Уникальная медицинская техника, биорезонанстная терапия под наблюдением д.м.н. Б. И. Блескина дали заметный положительный сдвиг в его самочувствии, поведении, практически полностью были устранены последствия январского инсульта. Но проявилось необъяснимое. Экстрасенс Рыбкин Е. А., один из ведущих специалистов этого центра, дал совершенно загадочное заключение – собственная энергетика Игоря Нетто находится на нуле. Он постоянно получает энергетическую подпитку извне?!

12 марта 1999 года, день в день с раскрытием трагического прошлого доктором-ясновидящей Лууле Вилма Игорю вдруг стало плохо. Неужели повторный инсульт? Нет. Буквально в течение нескольких дней хорошее самочувствие восстановилось.

25 марта – новое резкое обострение – организм не принимает питание, не очищается – Первая градская больница, реанимационное отделение.

30 марта в 7.15 утра Игорь Нетто закончил свой земной путь.

Летом 1999 года съемочная группа НТВ+ проводила съемки фильма о Игоре Нетто в Даевом переулке в том месте, где стоял дом № 11 и где в то время шло строительство нового дома. Подошедший прораб давал пояснения:

- В середине марта было принято окончательное решение о

сносе № 11. В двадцатых числах приступили к сносу дома. В начале апреля уже расчистили котлован для нового дома.

- Были ли какие-либо особенности при расчистке котлована,

не оказалось ли в поле зрения строителей отдельных предметов, деталей, пролежавших в земле много лет?

- Да. Было такое. Проявился старый заброшенный колодец, но

мы его до конца расчищать не стали.

Что это? Не та ли это яма, куда в 1918 году сбросили тела жертв жестокого, бесчеловечного преступления в квартире № 8?

За 90 лет живое превратилось в прах. Но какая связь осталась между прошлой и новой жизнью?!

Проклятие, вырвавшееся из уст человека – этот сгусток, концентрат мысли материален. Значит, оно продолжает быть. Эта живая тонкая материя может влиять на жизнь видимого мира, осуществлять энергетическую связь с объектами – носителями проклятия, аналогично кармическим законам проявлять себя во временном исчислении.

Странные случайности в жизни людей бывают. Но если это связано с образом уже умершего человека, как это понимать?!

Игоря Нетто похоронили на Ваганьковском кладбище 2 апреля 1999 года. А 3 августа того же года – пожар. Сгорает все: венки, цветы, портрет Игоря, обгорает даже краска на ограде.

Через два года заслуженный гранитчик Александр Тумандейкин увековечивает изображение капитана «Спартака» в граните. Но, исполнив творческий замысел скульптора Федора Февейского, падает с галереи у себя в мастерской и погибает. Случайность? Судьба? Цепочка воздействий Проклятия?!

А сколько проклятий было рождено в трагические минуты жизни людей на российской земле после октябрьского переворота 1917 года!

Проклятий истерических, брошенных в глаза убийцам, мученических при пытках, молчаливых проклятий отчаяния при крушениях родного очага. Проклятий, которые как результат мыслительной деятельности мозга человека становились реальностью мира сего.

Реальность очевидна – над российской землей, до предела пропитанной людской кровью, по сей день висит черное марево проклятий. Ныне живущий человек не огражден от этого дьявольского смога. Необъяснимые болезни, страдания, жизненные трагедии.

ЧЕЛОВЕКУ дан урок для осмысления трагедии XX века, вписавшей в историю «красный террор» – как орудие долго бродившего по Европе ПРИЗРАКА и нашедшего приют на российской земле, пустившего затем корни по всей нашей планете. Всевышний ждет всеобщего ПОКАЯНИЯ землян за внутреннюю слепоту, за безразличие к себе подобным, за поклонение лжеидолам.

ЧЕЛОВЕК! Прими покаяние, как великую милость БОЖЬЮ.

ВОЗВРАЩЕНИЕ К РОДНОМУ НОРИЛЬСКУ

Еще в мае 1999 года в студии 1-го телевизионного канала прошла запись для передачи «Как это было», выполненная по материалам журналиста-норильчанина Александра Кравченко. На «голубой» экран тема Норильских событий 1953 года вышла только в сентябре. Как пояснил мне ведущий этой программы Олег Шкловский – когда дачники вернуться со своих шести соток в Москву. Практически широкой гласности впервые были преданы восстание заключенных в Норильском Горлаге, а также сообщение о создании и функционировании еще до восстания конспиративной политической организации «Демократическая партия России».

Результат широкой гласности я прочувствовал тогда, когда многие друзья, ничего не ведавшие о моем ГУЛАГовском прошлом, стали задавать после этих телевизионных передач краткие, простые, наивные вопросы.

Но больше всего меня поразила та «откровенность», когда подходили люди, не первый год меня знавшие, и почти шепотом, передавали таившиеся в душе «секретные» данные – а мой дядя тоже был там, родственники мамы тоже были репрессированны… – и весь этот разговор только один на один. Думалось, Боже мой, насколько чувство Страха вошло, укоренилось в сознании людей, стало похоже на реакцию инстинкта животного при виде приближающегося хищника.

Никаких подробностей при таком разговоре по «запретной» теме не появлялось. Неудобно было и задавать наводящие вопросы, тревожить человека, и так уже сделавшего робкий шаг в своем раскрепощении. Стало понятно, что тема ГУЛАГа во всей многолетней действительности первого в мире «социалистического» государства случайно или целенаправленно широко не поднимается.

С Александром Кравченко знакомство продолжалось. Я чувствовал, что мой земляк норильчанин в своей беспокойной творческой деятельности журналиста не может забыть нашей майской встречи, он не остался равнодушным к подготовленной им теме для передачи «Как это было», загорелся желанием узнать подробности как непосредственно восстания, так и о конспиративной организации в Горлаге.

Начались встречи, беседы. Его целенаправленные вопросы оказались настолько глубокими и профессиональными, что требовалось большое напряжение, чтобы отвечать содержательно о том далеком времени, да и большей степени доверительности между нами.

Одна из наших бесед, потом я ее называл про себя «пыткой», в помещении редакции газеты «Известия», длившаяся пять с половиной часов, оказалась чрезмерным испытанием для моего организма. Интенсивная нагрузка привела к обострению уже ранее появившихся нарушений функции аденомы.

В апреле 2002 года в 1-й градской больнице Москвы профессор Евсей Борисович Мазо сделал мне полостную операцию, удалив доброкачественную опухоль, вдохнув в меня боевой жизненный настрой. (Этот маг скончался 18.09.08).

Уже в больничной палате пришлось дополнять, дорабатывать записанные Сашей мои норильские воспоминания.

В своем изложении Кравченко как бы отразил судьбу двух братьев в один и тот же отрезок времени.

На базе отработанного материала в газете «Версия» от 20 октября 2002 года № 40 была опубликована статья «Чистый Нетто» и одновременно Александр Кравченко написал киносценарий хроникально-документального фильма с одноименным названием, который он подал на конкурс.

Работа Кравченко получила 1-ю премию и соответственно финансовое обеспечение для проведения съемок, когда на «дворе» уже был третий год нового тысячелетия!

Новый же 2001 год – Миллениум – я встретил под Москвой в Сергиевом Посаде с Ларисой и друзьями-норильчанами Изабеллой Утсал и Юрием Багровым.

В своих воспоминаниях о горильском периоде жизни я вспомнил и загадочную встречу со страцем, которая во многом повлияла на мою духовную жизнь. По наказу того старца я уже стал более последовательно и серьезно относиться к понятию Высший Разум, к соблюдению ритуалов православного вероисповедания. Пожелания старца мною были приняты как наказ свыше. У меня уже обозначился «свой Храм» – Тихвинской иконы Божьей Матери в Алексеевском, под куполом которого изображен божественный образ в облачной невесомости, простирающий руки, как бы благословляя людей на Земле. Этот образ всегда вижу, когда произношу молитву, обращенную к Господу.

В этот же Новогодний вечер я вспомнил и рассказал Изабелле о той странной встрече со старцем. К моему изумлению, Изабелла сказала, что это был не житель Заполярного Норильска, а «посланец свыше». История знает такие случаи. Такой «посланец» – это высокий дух, освободившийся от физического тела на земле, ушедший в тонкий мир, где продолжает свое духовное существование. По велению высших иерархов ему дается назначение спуститься на Землю. Получивший назначение облекает себя в астральную энергию, состоящую из особой материи, и готов земной образ – вот он и посланец свыше. «Совершенно очевидно, – утверждала Изабелла, – что твой «старичок» – посланец свыше, который явился в образе человека; он уже самым подробным образом знал о критических моментах в твоей жизни, удивляя тебя и заставляя вспомнить, кому ты о таких случаях рассказывал. А то, что ты не помнишь, как он ушел, тоже вполне объяснимо. Похожий случай значится в писаниях Сергия Радонежского, когда еще в детстве он на выпасе встретился с похожим человеком, который спросил у него: «Какие заботы?» – «Плохо учусь», – ответил Сергий. «Дальше будет хорошо», –заверил дед, пошел к калитке и «растворился». Такое растворение, видимо, произошло и в Норильске в 1952 году, где было большое скопление отрицательной энергии, сопутствующей таким духовным превращениям.»

Заверения Изабеллы Утсал, владеющей знаниями «Тайной доктрины», подвигло меня воспринять то совершенно неожиданное происшествие как реально состоявшееся в моей жизни. Значит. действительно, все перипетии моей судьбы были предписаны, находились в поле зрения Создателя и обеспечивались надежной защитой. Значит, главный вывод: мой земной путь закончится только тогда, когда на это будет дано согласие самого Иисуса Христа, заявившего еще в 1952 году в лице своего посланца: «Смело иди по своему жизненному пути, даже если путь окажется усеянным колючими шипами, будь готов с верой нести свой крест.

Тогда, осенью 1952 года в зоне 4-го лаготделения я неожиданно вечером после рабочего дня встретил пожилого человека, внешне ничем не отличавшегося от общей массы заключенных. Густая окладистая борода во многом скрывала лицо, с которого смотрели на меня ясные глаза, как-будто не имеющие отношения к утомленному телу. Разговор, а начал нашу беседу сам старец, получился своеобразным, загадочным для меня: я никак не мог понять, сообразить, вспомнить – где, кому я так подробно рассказывал о жизненных моментах, грозивших мне печальным исходом, благополучно минувших.

За прошедшие 48 лет с той вечерней встречи, о которой не говорил никому, много было пройдено, пережито. Не счесть и не вспомнить всех встреч, а их море, ведь довелось объездить из края в край всю необъятную страну. Учился, как и положено человеку, читал, но уже не Ж. Верна и Майн Рида, как в юношеские годы, а все то, что заставляет думать: что же это за создание – Человек и что его окружает.

Первые два года после возвращения из лагеря, когда учился в вечерней школе, я не чувствовал потребности в подкрепляющих воздействиях. Но поступив в МВТУ им. Баумана, ощутил необходимость в дополнительной энергетической подпитки для моего организма. Мне предложили книгу "Хатха-йога". Система упражнений по этой книге была воспринята мной как необходимый элексир. В течение учебного дня я выходил на балкон здания института и вдыхал Прану – Космическую энергию. Усталость заметно снижалась, особенно когда еще и дома выполнял рекомендуемые по этой системе дыхательные упражнения. Пришел к заключению, что для придания организму спокойного жизненного ритма после мышечной или умственной нагрузки самые обычные дыхательные процессы с мысленным восприятием космической – божественной энергии очень эффективны. И это при любом положении тела, в том числе и при ходьбе с ритмичным чередованием вдохов и выдохов.

Выполнения полного комплекса дыхательных упражнений у меня не получалось, но все делал с верой в реальную пользу для организма, даже в моем «усеченном» варианте.

Входящие в йоговскую систему различные упражнения – асаны – я не выполнял за неимением времени, тем более, что асаны следует проводить под наблюдением уже тех, кто освоил полный комплекс системы «Хатха-йога».

Позднее мне рекомендовали книгу «Диагностика кармы» Сергея Лазарева, цель которой – расширение понимания окружающего мира, осознание себя частью единой системы мироздания. Примеры воздействия на тонкие структуры человека, описанные Лазаревым, поразительны.

Каких-либо серьезных болезней я не знал, а вот профилактические меры, не требующие никаких лекарств, я принял для себя как необходимость, с глубокой верой в возможности собственного воздействия на органы своего физического тела. Понимал, что человек – это очень сложная информационно-энергетическая система, поэтому лечение должно воздействовать в первую очередь на душу и дух, ибо они первичны.

Главное – понять свои ошибки, приведшие к возникновению болезни или к болевым ощущениям, осознать их и через элементарное «прошу», выйти на гармонию со Вселенной, как это настойчиво внушает Лазарев. Его рекомендацию по самому простому доступному установлению связи с Божественным через молитву я принял для себя, как осознанную необходимость:

«Господи, Творец, создавший меня, моя любовь к тебе есть высшее счастье и смысл всей моей жизни. И все земное счастье, которое я имел и буду иметь, для меня и моих потомков всегда будет средством, способом усилить любовь к Тебе.

И все, что произошло и произойдет, я принимаю как данное тобой, и душа моя принимает это с Любовью!»

Захватила меня и система самосохранения здоровья человека, которую очень подробно и доходчиво излагала доктор медицины, ясновидящая Луула Вильма. Я убедился как полезно, "разговаривая" с любимым своим органом, прося у него прощения за допущенную мной неосмотрительность, в результате которой этот орган получил травму – боль, обещая быть более внимательным и впредь этого не повторять, одновременно мысленно направляя в этот орган дополнительную порцию космической – божественной энергии, то есть выполняя процедуру вдыхания Праны, уже как признанного естественного процесса дыхания.

Луула Вильма в изложениях своего видения воздействия на проявление той или иной болезни не отрицала действия традиционной медицины. Именно взаимодействие традиционного метода лечения с волевой направленностью самого человека, с его верой, стремлением устранить недуг, я воспринял как естественно должное.

Такой подход стал для меня еще одним наглядным убедительным подтверждением – Человек создан Высшим Разумом, а не стечением временных обстоятельств, пускай даже в исчислении миллионов лет.

Человек сам виновен в безмерно расплодившихся болезнях, «потере» данных ему возможностей быть здоровым в гармонии с Природой. Медицина стремится восполнять эти потерянные возможности. Человек обязан быть при этом не сторонним безликим наблюдателем, а, в конечном итоге, решающим фактором – гарантом своего же здоровья, здоровья тела, души и духа!

За прошедшие пятьдесят лет, за годы не только свободного состояния духа и души, но и свободных возможностей для физического тела, я выработал определенные каждодневные действия на базе рекомендаций, советов, доказательств людей, стремящихся к Добру.

То, что возможно воздействовать внушением – мыслью на любой орган своего тела, я убедился на самых разнообразных фактах. Создавать активный отдых отдельным частям своего тела отключением от обычного состояния – это испытанная реальность. В обычном положении отдыха – лежа на спине – очень приятно чувствовать как бы отсутствие своего физического тела. Это реально. Не пытался проводить такой эксперимент только с головным мозгом – боялся! Разговаривая с любым своим внутренним органом или частью тела в лечебных целях, прошу его быть здоровым, воспринимая медицинскую помощь совместно с воздействием моей силы воли. Очень ободряющим для меня был «разговор» с клеточками кожи моей головы. Вдруг заметил на голове какую-то шишку – еще чего не хватало! К хирургу обращаться было некогда. Решил «поговорить», и это каждый день и каждый раз, как вспоминал об этой необходимости. Вскоре заметил – уменьшается опухоль. Через месяц – как будто ничего и не было на этом месте.

Особенно реально такое взаимопонимание происходит с таким органом, как сердце, которое способно проявлять обратную связь практически незамедлительно. Почувствовал неожиданно болевое ощущение в области сердца – тут же мысленно просьба о прощении и о спокойствии. Проходят минуты – забываешь, что есть сердце! Случилось раздражение, произошел стресс – обязательно мысленное извинение и все та же просьба о спокойствии. И, конечно, не забывать выразить благодарность своему милому сердечку!!

В своем общении с Высшим Разумом, то есть в молитвах, никогда ничего не прошу – только выражаю благодарность за данную мне жизнь, за наставления в жизни, за помощь и защиту от злых черных сил.

Стараюсь в течение дня поддерживать духовную связь с Отцом через краткую молитву, которую произносил пастырь Александр Мень, когда времени в его заботах было мало:

«Люблю Тебя, Господи, люблю более всего на свете, ибо ты истинная радость, душа моя. Ради тебя люблю ближнего как самого себя. Аминь!»

Особенно воодушевляет меня эта молитва, когда оказываюсь в естественном лесу, любуясь неповторимой красотой окружающего Творения. Хочется повторять, бесконечно выражать благодарность Создателю, предписавшему и Человеку быть подобным тружеником! Давшему только Человеку свой наивысший Дар – думать, думать и думать!!

Врезались в память и слова пастыря: «Ни храмовое действо, ни даже совместная молитва, не могут заменить общения с Богом наедине, сокровенной беседы с Отцом! Молиться Иисус учит простыми словами, с любовью и доверием».

Наставления Александра Меня стали мне близки, понятны, ощутимы в своем воздействии:

- Вера должна смело идти навстречу правде;

- укреплять Веру в людях не за счет лжи;

- служить Богу – это быть благодарным за данную жизнь, за все прекрасное – природу, друзей, за все то, что радует человека;

- самое опасное в психологии человека – необузданное господство потребления;

Он выше всего ценил осознанную свободу в свободном обществе, говорил об этом везде.

Оказался, видимо, идеологическим врагом – и его убрали. Ему было 55 лет.

Юбилей Норильского восстания

В первые дни января 2003 года неожиданно толкнула мысль – ведь исполняется 50 лет нашим норильским событиям, когда наши души породнились, увидели себя не просто в бушлатах с номерами на спинах, жаждущими в своих мечтаниях вернуться к родным очагам, а окрыленными от открывшейся возможности исполнения желаний.

Мы с Николаем Формазовым твердо решили надо отметить золотой юбилей! А значит нужна встреча! Но ведь это почти на грани фантастики.

Кто из участников Норильского восстания еще сможет приехать, и на какие «шиши» обеспечить всю организационную работу? Моей пенсии на это будет маловато.

Недолго думая, Николай вытаскивает из своего кармана 500 рублей и передает мне — пиши, звони, приглашай своих норильчан в Москву на июнь месяц. А на себя он взял поиск через своих друзей возможных спонсоров для реализации нашей задумки.

Юрий Самодуров четко, определенно заявил: «Технические вопросы проведения встречи пускай вас не волнуют. Музей им. Андрея Сахарова готов принять гостей-норильчан тогда и на столько дней, как это будет необходимо».

Лев Пономарев осуществил передачу по живой цепочке писем за моей подписью с просьбой оказать финансовую помощь по проведению встречи.

Российский «Мемориал» запросил свои региональные отделения дать сведения о норильчанах, прошедших через особо-режимный лагерь № 2 – Горлаг и живущих на территории региона.

Такой список желающих принять участие на Московской встрече определился уже в мае. Самым сложным при этом оказался поиск ветеранов Горлага в Белоруссии и у нас в Российской Федерации. На Украине и в Литве такой проблемы не существовало, там норильчане собирались уже до этого не единожды.

Большую озабоченность вызывало отсутствие сведений о местонахождении известной норильчанки – журналистки Макаровой – после ее отбытия на материк.

Алла Борисовна Макарова, научный сотрудник «Музея истории развития Норильского промышленного района», была в числе первых исследователей Норильских событий 1953 года, выслушивала, записывала самые разные человеческие истории.

Цель ее деятельности лучше всего можно понять из ее же слов: «Я стала собирать материалы об этом прошлом, все яснее понимая: опыт героического духовного противостояния, опыт ненасильственной борьбы с беззаконием в агрессивном мире бесценен».

Но электронное письмо из Тульского «Мемориала» от Сергея Львовича Щеглова устранило и это «белое пятно», и Алла Борисовна продолжила свои поиски и исследования уже и в части подготовки Московской встречи.

Время шло, и стало ясно, что наш замысел о проведении юбилейной встречи именно в те дни, когда 50 лет тому назад бушевали страсти норильских событий, т. е. с 25 мая по 4 августа, не осуществим. Ориентиром стал сентябрь юбилейного года.

Первая половина 2003 года была также связана с подготовкой к поездке в Норильск киносъемочной группы «Пигмалион» на съемки фильма по сценарию Александра Кравченко.

Съемки фильма уже шли полным ходом. На Сретенке и в прилежащих переулках подбирали сохранившиеся виды «старой Москвы», ибо в Даевом переулке нашего дома № 11 и двора, где мы выросли, где Игорь начал делать свои первые удары по тряпичному футбольному мячу, уже не было.

Перед режиссером Сергеем Зюзельковым стояла непростая задача – максимально вписаться в существующие московские куцые дворы, где мальчишки сейчас играют в футбол ударами настоящего мяча в кирпичную стену, с опаской промахнуться и попасть в окно. Видел я, как они ловко лавировали между цветочными клумбами. Футбольные ворота из школьных портфелей уже не вписывались в дворовый ландшафт.

Были и кадры-воспоминания, как мы ходили и Игорем на настоящий стадион, на «Динамо».

Эти дни 2003 года воскресили драгоценную память о былых годах, когда царствовала мальчишеская дружба.

Вылет в Норильск предстоял 4 июля.

Накануне, утром 3-го числа, меня застал телефонный звонок. Четкий, звучный женский голос задал очень простой вопрос: «Вы писали письмо в «Норильский никель»? Нам необходимо встретится!» – Чуть ли не по Пушкину!

Приятное сообщение. Значит, одно из трех писем с просьбой оказать финансовую помощь для организации проведения юбилейной встречи оказалось все же в руках Михаила Дмитриевича Прохорова. Приятно втройне. И результат, и понимание людей неотделимых от родного слова – Норильск, и женский голос...

Этот звонок застал меня врасплох. Я же завтра в 00:50 вылетаю в Норильск! Однако я быстро пришел в себя и выразил сиюминутную готовность к встрече.

На десятый этаж «Усадьбы Центр» офиса ОАО «ГМК Норильский никель» я поднялся будто на крыльях.

И опять взгляд Ольги Юрьевны Голодец, и ее возглас меня сразили: «Так вот кого ждут в Норильске»?!?

Через минуту все прояснилось. Сценарий фильма Александра Кравченко «Чистый Нетто» уже есть в Норильске, и известно о прибытии московской киносъемочной группы. А по сценарию предусмотрено широкое ознакомление с городом, со всеми историческими местами времен ГУЛАГа, а также поиск документов конспиративной лагерной организации «Демократическая партия России» (ДПР).

Наша первая встреча продолжалась недолго. Меня беспокоило одно – а когда же о письме?

Видимо, Ольга Юрьевна это почувствовала и успокоила: «А по вопросу письма мы встретимся после вашего возвращения из Норильска».

И вот лайнер летит в ночной темноте на восток навстречу новому дню. Невольно вспомнил свой первый в жизни полет на «Дугласе» в 1944 году. Тогда мы летели на запад, в глубокий тыл противника, на встречу со смертью.

А теперь, через 59 лет, озаренный солнцем сплошной белый облачный покров зовет, манит своей неожиданной красотой в ставший родным Норильск, где я не был уже 47 лет.

Еще за неделю до посещения Норильска меня обрадовал неожиданный телефонный звонок от Юрия Петрова, и тут же трубку взял сам Тихон Иванович: «Лев, приезжай, я на поездки уже не способен, болячек хватает». Наша связь восстановилась

Сообщил Тихону о целях поездки в Норильск, а в ответ услышал чуть ли не кричащий голос: «Как бы я хотел увидеть наш город! С нетерпением буду ждать твоего возвращения из Норильска и нашей встречи». Да, это было очень нужным делом. После нашей личной встречи в 1956 году, уже в Москве, были только письма и долгие годы молчания.

Разговор с Тихоном еще больше подстегивал стремление скорее ступить на заветную заполярную землю.

Поездка в Норильск

В аэропорту «Алыкель» уже ждала машина. В 10 часов утра наша съемочная группа была в гостинице «Норильск». В этот же день мы встретились с Сергеем Викторовичем Аристовым, получили полнейшую поддержку для выполнения программы съемок.

Александр Кравченко был «в ударе» – он не ходил, он «летал».

Галина Александровна Ашикова все его наставляла: «Фильм, который вы снимаете, это и наш фильм». Но и без этого было видно, что написал сценарий, а теперь руководил съемкой коренной норильчанин.

Три дня ушло на поиски в горах за «Шмидтихой» того места, где был лагерь «Западный», где должно было храниться документальное подтверждение созданной в Норильском Горлаге конспиративной политической организации, ставившей своей главной целью ненасильственное устранение в родном Отечестве тоталитарной коммунистической системы.

За 47 лет многое изменилось. В районе рудника «Медвежий ручей» образовалась новая гора – отвал породы, а никелевую руду «Белазы» вывозили уже из карьера глубиной более трехсот метров.

С площадки, где сохранились развалины поселка «Западный», уже не открывался вид на безбрежную тундру, а высились строения нового «Никелевого завода». Следов от лагерей рабского труда практически не осталось, разве только покореженные трубы теплоцентрали, по которым поступали необходимые для жизни вода и тепло.

Установили и то место, где было небольшое строение из красного кирпича, где была заложена капсула с документами. Но это уже была груда развалин кирпичных и бетонных блоков с прожилками из труб и остатков металлического оборудования, некогда бывшей тепловой подстанции. Голыми руками справиться с таким завалом было не под силу.

Два дня съемочная группа посвятила знакомству с тем, что напоминало времена империи ГУЛАГа.

Прежде всего это «Каларгон», штрафной лагерь-тюрьма. Как гласила молва, из того ада удавалось вырываться только тем, кто давал согласие сотрудничать с администрацией, т.е. «честный вор» становился «сукой». Через них просачивались отдельные сведения, леденящие душу и закаляющие ненависть как к двуногим зверям, так и к «гуманным» хозяевам такого зверинца.

Когда во время съемок я находился в одной из камер этой бывшей тюрьмы, одетый в робу жителя Горлага с номером П-867 на спине, невольно вспомнил – возможно здесь, в этой камере прошли последние мучительные дни члена нашей подпольной организации Арнольда Янсонса, которому «бригадир-зверь», заставляя работать, железным ломиком снес череп. Такова была расплата за участие в неудавшемся побеге на «волю», на свободу.

Один рабочий день съемочной группы был посвящен поездке пароходом на озеро Лама. На материковом островке, который называется «Норильск», я находился семь лет. Познал, что такое «черная пурга», мороз 50°, изумительное Северное сияние, не заходящее за горизонт солнце, цветущая тундра. Знакомы были и слова – озеро Лама, на берегу которого нашли свой вечный покой сыны Прибалтики, заброшенные туда еще в начале 40-х годов.

И вот мы здесь. Кругом не просто горы, а как, утверждают геологи, безграничная кладовая несметных богатств, которые Всевышний подарил России.

Впечатляет заполярный лес, заполярное разноцветье берегов и даже вода в озере. Команда нашего небольшого пароходика везла с собой пустые бидоны и канистры, чтобы заполнить их чистейшей прозрачной водой из озера Лама.

Поклонились мы на самом берегу озера могилам с небольшими деревянными крестами из нетленной лиственницы. Убедились, что берег озера не размыт, что памятные знаки, установленные в 1990 году благодарными соотечественниками, сохраняют память об эпохе ГУЛАГа.

Впервые в 2003 году, я встретился с юными норильчанами-школьниками. Это поток удивления и восхищения в задаваемых вопросах, в искрящихся глазах, в той бодрящей энергетике, которую реально чувствуешь. Эти юные сердца хотели все знать, познать прошлое своего родного города таким, каким оно было в действительности. Значит, и будущее у этих детей России будет таким, как они сами того захотят, будучи творцами, любящими свою Родину с раскрытыми глазами, с непреклоненной головой, с раскованными устами.

Последний рабочий день перед отбытием с заполярного «острова», куда действительно «макар телят не гонял», как мне внушали «добрые» следователи, которым я благодарен по сей день, что направили мой земной путь на эти богатейшие «пастбища», где и воздух пропитан особой жизненной аурой, стал особо памятным.

Было решено еще раз побывать у развалин тепловой подстанции, чтобы уточнить, какие технические средства потребуются для разборки груды кирпичных блоков и бетонных плит перекрытия подстанции, чтобы получить в руки заветную «капсулу».

Нас приехало четверо. Зиннур Шакуров еще в 1999 году помогал Саше Кравченко в организации проведения встречи на 1-м канале Центрального телевидения, а его друг водитель доставил нас на машине.

Ходим «вокруг да около». Все непонятно. Быть совсем рядом и улететь?! Настроение, мягко говоря, грустное. Развели костер, благо старой древесины в округе полно. Сидим молча.

Саша встает:

– Хочу тебе, Лев Александрович, сказать, заверить, капсулу достанем. Я и мои друзья возродим вашу партию.

Спасибо, мой юный друг.

Прямо с горного массива на «Западной», не успев даже переодеться, я оказался перед группой движения молодых специалистов «Лидер». Зиннур Шакуров фиксировал все события дня кинокамерой. Когда я увидел один из тех кадров, – такие бравые ребята, нарядные девчата и вдруг – у меня дух захватывает – камера опускается под стол, видны мои замызганные кирзовые сапоги, как бы подтверждающие – в горах были.

В память о первой встрече с моим городом через 47 лет у меня остался сувенир – натуральный норильский никель. Храню его рядом с регалиями Игоря, в том числе и с Почетной Грамотой «...Нетто Игорю Александровичу за активную пропаганду футбола среди трудящихся Норильского комбината и города.

Г. Норильск. 20.VII.71 г.»

За шесть дней пребывания в Норильске были отсняты многие метры кинопленки. Александр Кравченко воодушевлен, несмотря на то, что завершение поиска «капсулы» откладывалось на год, да и проведение юбилейной встречи уже не укладывалось в сжатые сроки, поставленные для снятия фильма.

Поиски норильчан

По возвращении в Москву состоялась моя вторая встреча с Ольгой Юрьевной Голодец. Были обсуждены уже конкретные практические вопросы.

Мы получили заверение, что решение финансового обеспечения по проведению Юбилейной встречи участников Норильского восстания 1953 года «Норильский никель» гарантирует.

Намечена была и дата – 23–25 сентября.

Теперь инициативная группа по организации встречи норильчан могла уже не мечтать, а действовать «засучив рукава».

Процесс поиска норильчан, которые по состоянию здоровья могли бы теперь приехать в Москву, оказался достаточно сложным. Адреса десятилетней давности принесли целый ряд неожиданностей. Я с напряжением ждал новой встречи с Григорием Климовичем.

Через 7 лет после памятного 92-го года, принесшего мне лишь разочарования, когда прекратилась наша переписка, вышла в свет книга «Конец Горлага» – Григорий молодец, он начал делать свои записи еще на свежую голову, но слишком много допустил в книге вольностей.

Так, Петр Зиновьевич Дикарев именуется китайцем. Да, он свободно владел китайским языком, ибо много лет находился вдали от Родины, в Маньчжурии. Его друзьями в лагере были, естественно, и китайцы. Он пользовался таким уважением и авторитетом, что трудно привести другой такой пример. Каратовский не предпринимал никаких серьезных действий без согласования с ним. Это был именно Патриарх русского Центра. Но он, конечно, не выступал на митингах, не вступал в какие-либо пререкания с администрацией.

Давать Петру Зиновьевичу Дикареву примитивную оценку в событиях 1953 года не стоило, это не соответствует действительности.

Здесь следует учитывать особенности разговорного языка сидельцев бура, где о серьезных вещах говорить громко вслух было крайне опасно. Вот Дикарев и превращался в «китайца», чтобы администрация лагеря это хорошо «усвоила». Но...

В своей книге Григорий слишком восторженно описал свои выступления перед лагерниками, давал понять, что чуть ли не все его знали в лицо и благодарили за мужественное поведение. И уж очень часто он повторял в книге слово «я». Не совсем достоверно описал тот случай, когда в первые дни забастовки ночная смена работников Горстроя возвращалась в жилую зону 4-го лаготделения. Будто бы Климовича его за это обвинили в предательстве и даже изолировали. А руководил этим Василь Николишин, который на самом деле был ответственным за внутреннюю охрану на 5-м лаготделении. Здесь следует сказать, что в составе той ночной смены Горстроя были еще Грицяк и Каратовский. Климович был лишь как все. Еще одно упоминание в книге хорошо мне известного лагерника поставило просто в тупик. Жора Начинкин – вор в законе, Пахан. Около него всегда молодые отчаянные ребята, побывавшие в побегах, которые не ведают, что такое страх, которые понимают друг друга и тем более «Утку» (это кличка Жоры), даже не по слову или взгляду, а чутьем!

Таким был и Коля Шибенков, москвич, которого мне и представил Начинкин как земляка, который никогда не подведет.

Вот эти надежные ребята позволяли Жоре выполнять ответственные задания по усмирению ретивых бригадиров, нарядчиков и вообще тех, кого надо было вежливо «предупредить».

Начинкину был близок и его земляк с Тамбовщины Петр Порфирьевич Писаренко. Федор его называл дед Петр – у него были густые темные волосы, небольшая окладистая борода. небольшие, но очень живые глаза.

На блатном жаргоне не разговаривал, но как-то чувствовалось, что это был опытный лагерник, стойкий, не прогибавшийся перед властью, внушающий доверие своими качествами. Чем-то был очень похож на крепкого зажиточного русского мужика, для которого его дом – цель жизни. Для Писаренко важно было «мое – мой труд, который я вложил в то, что мне передали, накопили мои старики. И от этого я не отступлюсь никогда, неся в себе образ своей семьи, своего рода».

Вот этот дед Петр был одним из тех, кто упорно держался мысли о побеге! Сам Петр Порфирьевич собирал сахар, сухари... Но они решили вместе с Жорой выяснить, есть ли возможности что-то добыть для побега в лагерном складе-каптерке. Решено было осуществить хозяйственную операцию по изъятию продуктов из того же лагерного склада-каптерки для поддержания наших друзей, находившихся в БУРе, в том числе и Климовича, который получил в то время еще дополнительный срок.

Федор Каратовский одобрил эту операцию. Начинкин, как опытный специалист, сделал отпечаток нужных ключей, а я попросил слесаря в механической мастерской Аарну сделать дубликат.

Вечером, после закрытия склада, туда вошел Писаренко. В условленное время дед Петр с подготовленной «посылкой» был выпущен Жорой из «заключения». Задание было выполнено. Одновременно было установлено наличие на случай необходимости теплой зимней одежды и обуви. Сам же Петр Порфирьевич удостоверился в наличии нужных продуктов в «дорогу».

Такую роль выполнял Жора Начинкин, с которым Климович был рядом в основном при нахождении в БУРе, а я – в жилой зоне 5-го лаготделения.

Читая книгу Климовича «Конец Горлага», я испытывал чувство глубокой горечи по поводу прерванной переписки, а также недостижения взаимопонимания при наличии единой цели. В какой-то степени я увидел причину этого в его же книге, где он сам написал: «Я – бунтарь!»

Не по этой ли причине Каратовский воздержался принимать от Григория клятву члена Партии?! Уж очень часто ему приходилось бывать под бдительным надзором администрации.

Несколько смущает и то, что, как пишет сам Григорий, Юрий Кнопмус перед этапом на материк дал ему понять, что в Норильске действует хорошо законспирированная группа. Но связи с этой группой не дал?!

В 2001 году я написал Климовичу письмо как другу, «подал руку», выразил глубокое сожаление о прерванной переписке: «...Григорий, должен еще одно откровение тебе передать, что как-то мутит душу. В мае 1992 года мы встретились – и все, что нас объединяло, как бы лопнуло, испарилось?!

Как это могло случиться?!

Не знаю, суждено ли нам еще встретиться в этой земной жизни или нет, но получить от тебя хотя бы короткую весточку – это все равно, что почтить память наших общих друзей...» Ответа на это письмо не последовало, но надежда на весточку сохранялась.

Где-то еще в августе 2003 года в самый напряженный момент поиска участников встречи Семен Виленский принес весть – Климович умер. В результате из Белоруссии в Москве на встрече не было никого. Для меня это был гром среди ясного неба.

Мои надежды на новую встречу с Григорием через одиннадцать лет рухнули. А ведь я должен был выяснить с ним ряд вопросов не частного порядка, а относящихся к истории норильского восстания.

В книге «Конец ГОРЛАГА» Климович очень подробно расписал, как комиссия заключенных 4-го лаготделения под руководством юриста Льва Коваленко, его земляка из Минска, провела «дезинфекцию» в лагерной зоне: «...вскрыла сейфы оперативных работников МГБ и ознакомились с хранившимися в них досье».

Эта операция проводилась под охраной группы Николишина.

Не могу поверить в эту ошибку: Лев Коваленко был в дни забастовки в 1-м лаготделении, а Николишин возглавлял группу внутренней охраны 5-й зоны. Как все это понять... В чем причина искажения явных фактов...

К концу августа список участников юбилейной встречи почти определился, но неожиданные изменения следовали одно за другим. Пришло письмо от дочери Николишина с краткими воспоминаниями Василия Алексеевича и сообщением, что борец за свободу орденоносец Василий Николишин скончался 4.07.2003 г.

Александр Александрович Валюм сообщил, что по предписанию врача он в Москву приехать не решается – даже радостные встречи вызовут эмоциональные всплески и могут вызвать стресс и обострение болезни. В результате национальный флаг Республики Латвия остался незадействованным.

Из Львовской области не смог быть на встрече Иван Михайлович Кривуцкий, автор книги «За полярным кругом», которую привез мне в Москву его сын.

Из Орловской области по состоянию здоровья не смог приехать Александр Анохин, член ДПР моей цепочки – сильные головные боли не дают оторваться от подушки.

Александр Исаевич Солженицын на наше приглашение позвонил: «…здоровье, здоровье не позволяет. Большое спасибо. Желаю успеха...»

Георгий Степанович Жженов еще летом заверил: «Буду обязательно!» Но оказался в те дни прикованным к постели.

Дочь Андрея Петровича Старостина Наталия Андреевна – в служебной командировке.

Брат жены Бориса Александровича Шамаева – Немченинов Игорь Георгиевич, летчик авиации дальнего действия в годы Великой Отечественной войны – очень болен.

Новая встреча с Тихоном Петровым

Успел я еще до встречи норильчан в Москве посетить «воскресшего» друга Тихона.

В начале августа на железнодорожном вокзале Ростова-на-Дону встретился с Тихоном Ивановичем Петровым – после последней встречи прошло 47 лет. Первое, что я отметил, он шел с большим трудом. Но скоро я перестал это замечать и стало казаться, будто бы мы не расставались. И вот мы уже в станице Кривянской в 40 километрах от столицы донских казаков.

Отчитались взаимно за минувшие в разлуке годы. Подробно доложил о посещении Норильска. Мне казалось, что у него порой наворачивались на глаза слезы. Ему так хотелось увидеть наяву трубы медного завода, которые были построены его бригадой, знакомые дома в городе, каждый из которых несет свои воспоминания о тех людях, с которыми были вместе. А на уже твердо решенный вопрос о юбилейной встрече Тихон как-то спокойно, со вздохом удовлетворения заметил: «Это приятно, что норильское начальство помнит строителей города. Ну, а вы, ветераны Горлага, собираетесь не для того, чтобы посмотреть друг на друга. Норильск ведь особый город и знают о нем слишком мало. Мы отдали ему свои молодые годы, а сейчас там наши внуки и правнуки. Надо дать наказ, соединить поколения. Было бы хорошо сказать пару слов – пожеланий от имени ветеранов Норильска.»

Эти мысли Тихона Петровича легли в основу двух заключительных документов юбилейной встречи: «Обращение бывших узников Горлага – участников Норильского восстания 1953 года к новому поколению норильчан» и «Обращение к соотечественникам участников восстания узников ГУЛАГа».

Некоторая тревога Тихона чувствовалась в том, что не осуществился поиск организационных документов ДПР, хотя место тайника было установлено.

Договорились – на следующий год я обязательно буду в нашем Норильске. Молодые друзья так же ждут встречи.

Юбилейная встреча

Юбилейная встреча участников мирного восстания человеческих душ против террора началась 23 сентября 2003 года в зале Музея и общественного центра им. Андрея Сахарова Четыре национальных флага – Литвы, России, Украины, Эстонии – встреча международная.

Сергей Адамович Ковалев выступил с поздравлением сразу после героической женщины – Ирэны Сметонене – дочери Литвы, награжденной Президентом высшим Орденом за преданность своему народу. Сергей Адамович с горечью задал сам себе вопрос – дождусь ли я, когда и у нас так же будут отмечать тех, кто не сгибался перед изощренным насилием над человеком.

Ветеранов, боровшихся в пятидесятые годы за «право жить», от имени молодых правозащитников с юбилеем поздравил Лев Александрович Пономарев.

Участникам юбилейной встречи от молодых норильчан был вручен памятный значок «50 лет восстанию в Норильске», призывающий «возьмемся за руки, друзья!» Спасибо директору норильского Музея Светлане Георгиевне Слесаревой и бессмертным словам народного поэта Булата Окуджавы:

«Возьмемся за руки, друзья,

Чтоб не пропасть поодиночке…

Пока ж не грянула пора

Нам расставаться понемногу,

Возьмемся за руки, друзья,

Возьмемся за руки, ей-богу!»

25 сентября состоялось принятие заключительных документов – как результата работы юбилейной встречи.

Проект «Обращения к соотечественникам» прошел череду согласований, дополнений, изменений. Последней инстанцией в этом процессе стала наша журналистка Алла Борисовна Макарова. В проекте была фраза: «Мы обращаемся к тем, чьи деды и отцы, свято веря в «правое дело», вершили Зло, передав этим ответственность за нарушение Божьей Заповеди на свои следующие поколения». Этого в тексте уже не было.

На свое недоумение я получил тихий, но выразительный ответ: «Я не могу им простить то, что они натворили в России». Такой поправки к тексту я не ожидал. Для более глубокого обсуждения этой темы не было времени – надо было идти в зал к своим норильчанам.

Да и аргументы против внесения такой поправки могли быть только словесные. Краткой Программы ДПР, составленной Соловьевым в Норильском Горлаге в тот момент у нас еще не было.

Но этот ответ вызвал раздумья, не покидающие меня по сей день. Ведь наш основной партийный документ – Программа, заканчивается словами: «Гарантия всеобщего прощения. Каждый должен простить все обиды, пережитые им за весь период существования Советской власти». Но в тот момент было радостное чувство, что рядом не просто человек – норильский журналист, а «некрасовская женщина». Таких бы побольше!

К сожалению, «Обращение к соотечественникам» было опубликовано только в газете «За права человека» и в общественно-политическом журнале «Посев». Голос ветеранов Норильска не смог дойти до многих-многих сердец.

30 сентября 2003 года «Обращение к соотечественникам» я передал в приемную администрации Президента РФ, согласовав такой шаг с Юрием Самодуровым: «Да, это было бы очень хорошо», – убедил он меня.

В короткой сопроводительной записке, сформулированной непосредственно уже в приемной, отмечено: «Господин Президент, Вы сегодня наш соотечественник номер один.

Мирное восстание человеческих душ в Норильском особорежимном лагере в 1953 году не рядовое событие в истории сталинского ГУЛАГа.

Мы считаем, что наш голос Вы должны услышать, прежде всего, непосредственно от нас.

С уважением…»

К огорчению, ответа не последовало.

30 октября стало памятной датой, которую отмечают на государственном уровне по всей России как День Памяти жертв политических репрессий. Заканчивался год, запомнившийся бывшим зэкам семьи отверженных из многих государств и народов дружным протестом насилию над тем живым организмом, для которого был некогда создан Творцом земной рай – все для Человека, ради Человека! Пятьдесят лет тому назад назревшее чувство солидарности охватило всех, кто был опутан стальной колючей проволокой в заполярных высотах, добывал металл для Победы над многоликим иноземным Злом.

Под «вывеской» Норильлаг – Горлаг добродушный «русский мужик» строил и переносил на новое место жилые дома, вгрызаясь в вечную мерзлоту, с 1942 года стал осваивать и место для своего «вечного отдыха», забыв, забросив старые погосты. Вот на таком новом погосте – на норильской голгофе отмечался юбилейный – пятидесятый год восстания человеческих душ и необычного, неповторимого на планете Земля города Норильск. Мне выпало счастье «со слезами на глазах» быть участником этого памятного события.

От «Дома культуры» к норильской голгофе юные спортсмены провели пробег «Памяти жертв политических репрессий» и дали клятву на том месте, где спят в вечной мерзлоте закатанные под асфальт бойцы трудармии ГУЛАГа.

В храме прошла служба, был организован поминальный обед. Вечером школьники устроили трогательный, содержательный концерт. Местное телевидение значительно расширило круг участников этой памятной встречи.

В соседней Дудинке внимательно наблюдал за всем происходящим ветеран ГУЛАГа со стажем 13 лет, писатель Николай Одинцов, подаривший потомкам свои воспоминания о прожитых днях в этой исторической империи XX века.

Книга Одинцова «Судьбы людские», особенно глава «Смутный 1953 год» с эпиграфом «Свобода слова – это право говорить правду» стала для меня путеводным ориентиром, когда самому пришлось взяться «за перо». Я это воспринял как одно из требований к правильному соблюдению Божественной заповеди – Не лги!

В десятой книге альманаха «О времени, Норильске, о себе» я начал разговор с Николаем Одинцовым. А сейчас у меня только один волнующий вопрос, возможно главный: «1953 год, почему – смутный? Это один их 70 особых лет XX века. А остальные 69 были предельно ясными, прозрачными и восторженно радостными? Возможно, определение смутный относится автором только к 69-й параллели?

Но в тот год ГУЛАГ проявил невиданную до этого массовую солидарность людей, испытавших изощренное насилие власти под вывесками Горлаг и Норильлаг. Это уже больше соответствует определению героический год!

Сегодня, когда я пишу эти строки, вникаю в эпиграф, отношу его смысл к абсолютной истине, которую «простому смертному» соблюдать сложно, но надо стремиться.

Я страстно хотел лично встретиться с Николаем Одинцовым, чтобы не просто читать мысли, написанные «черным по белому», а смотреть в «зеркало души» автора.

7 декабря 2008 года, будучи уже третий раз в знаменитом портовом городе на Енисее (должен уточнить: в 1949 году, когда сходил по трапу на берег, и в 2005-м, когда французская киносъемочная группа хотела увидеть это печально-трагическое место), я коротко разговаривал со своим однополчанином по ГУЛАГу только по телефону.

Надеюсь еще быть в Дудинке. И быть вполне законно. Ведь держу сейчас в руках «Сертификат», удостоверяющий, что я «Настоящий Таймырец». Есть и дата, и печать. Спасибо Вам, милые Северяне!

В ноябре 2003 года уже стало ясно, что грядет получение внушительного количества воспоминаний о норильских событиях 1953 года. Участники юбилейной встречи еще в Москве с большим интересом ознакомились с первыми книгами альманаха «О времени, о Норильске, о себе». Ветеранам было ясно, что их живое слово не будет лежать в архиве. И это осуществилось. И назвать это нужно только подвигом, у истоков которого стоит норильчанка Галина Ивановна Касабова.

Под словом «подвиг» скрываются не просто личные чувства каждого автора своих воспоминаний, но и решается глобальная задача, поставленная на повестку дня еще в семидесятые годы прошлого века.

Наш Александр Исаевич Солженицын, вскрыв историю «сорока дней Кенгира», записал: «О Норильском восстании была бы целая глава, но ничего нет».

И вот теперь этому небольшому «белому пятну» в истории нашего Отечества предстояло сжиматься, как «шагреневой коже».

СОЛИДАРНОСТЬ ДРУЗЕЙ.

КЕНГИРСКИЕ СОБЫТИЯ

Вопрос о необходимости встречи участников Кенгирского восстания 1954 года возник еще во время подготовки Московской встречи участников Норильского восстания 1953 года.

Телефонный звонок Александра Исаевича Солженицына с добрыми пожеланиями норильчанам – участникам сопротивления тоталитарному режиму дал понять: напомнить, что этот мирный протест насилию не был единственным. А настоятельные вопросы-просьбы Анны Михалевич, активной участницы Кенгирского восстания, будет ли в следующем году также отмечаться юбилей Кенгирских событий, подстегнули стремление найти и собрать в Москве тех, кто видел, помнит, расскажет сам о тех воодушевляющих днях, о трагических жестоких часах расправы карателей с мирно восставшими людьми.

Атмосфера состоявшейся встречи норильчан подтвердила, что люди, ранее незнакомые друг с другом, оказавшись в Горлаге совершенно разными путями, но сплотившись в стремлении быть достойными носителями звания Человек, стали духовными братьями.

А норильчане и кенгирцы – это именно духовные братья! Значит надо, надо, как это ни тяжело и сложно, быть вместе и в настоящее время.

Через год после Норильского мирного восстания «человеческих душ», в 3-м лаготделении особорежимного «Степлага» (поселок Джезказган Карагандинской области) на 40 дней более 5 тысяч политических заключенных мирно взяли власть в лагере в свои руки.

В отличие от норильского сопротивления эту акцию сами зэки часто называли сабантуем, что по-татарски означает «праздник». Почему?

«В лаготделении было почти поровну мужчин и женщин. Работали на одних и тех же стройках, но в разные смены. Весь лагерь перемешивался с сестрами или братьями но несчастью. И вот в сабантуй любовь, по выражению А.И. Солженицына, «спустилась с небес на землю». Венчал о. Антон Куява, ксендз из Польши. ...Любовь была и счастьем, и бедой Кенгира. ...Раз вдохнувших свободу, нашедших друг друга людей, взявшихся вить, как птица в клетке, из подножного сора гнездо, разлучить можно было только силой. А ее было в достатке. 26 июня в 3.30 утра в лагерь вошли 5 танков Т-34, 3 пожарные машины, 1600 вооруженных солдат и 98 служебных собак с проводниками. Точное число погибших неизвестно. Цифры называют самые разные. Официальные в секретной докладной записке министру МВД Круглову – 46 убитых, 52 тяжело- и 454 легкораненых заключенных.»

В самые первые дни Нового года спрашиваю у Льва Александровича Пономарева: «Юбилей Кенгира будем отмечать – обязательно надо?» А стоящий с ним рядом Сергей Адамович Ковылев подтверждает: «Непременно! Уточняйте списки, нужными финансовыми средствами я займусь».

Это послужило официальным решением – «Добро» есть!!

Сложилась инициативная группа: Александр Даниэль, Николай Формозов, Алена Козлова, Лев Нетто.

Дальше все пошло не «как по маслу», но целенаправленно. Давил симптом 2002 года – трудности с финансовым обеспечением Конференции участников сопротивления в ГУЛАГе, проведенной обществом «Возвращение» как прощальная встреча репрессированных.

Но ведь встреча норильчан в 2003 году все же состоялась!?

Опыт с норильским юбилеем очень пригодился, и главное – рабочая связь с Фондом Солженицына, с Наталией Дмитриевной. Уже в январе мне вместе с Аллой Валентиновной Ворониной на базе картотеки Фонда Солженицына предстояло составить списки норильчан, которые получали в фонде материальную помощь, то есть надо было обработать более трех тысяч карточек. Заодно мы уже брали «на карандаш» и «кенгирцев». Вспоминаю, что я «заработал выговор» от Галины Ивановны Касабовой: «Своих дел невпроворот, а тут еще отвлекает Кенгир». На 2 февраля 2004 года «надежно живых» норильчан в сорока четырех регионах оказалось 150 человек – это только из числа тех, кто на данный момент был реабилитирован.

Не было в числе 150 ни Соловьева, ни Петрова, Анохина, Тараскина... тех, кто не стремился и отказывался получать пособие даже не от государства, считая, что требование быть реабилитированным, иметь справку, установлено режимом вопреки понятию преданности Отечеству – России.

Учитывая, что к данному времени прошло уже шесть лет, картотека ужалась – на начало 2010 года норильчан в двадцати шести регионах осталось пятьдесят человек.

Список бывших узников особорежимного «Степлага», живущих в постсоветском пространстве и в дальнем зарубежье, насчитывал 50 человек.

Материалы Фонда Солженицына, переписка с непосредственными участниками Кенгирских дней позволяли вживаться в атмосферу казахстанских степей тех дней, быть не просто гостем на встрече, а ощущать чувство кровного родства Норильска и Кенгира.

Такие связи послужили хорошим подспорьем в поиске здравствующих кенгирцев, который развернулся на базе данных архива «Мемориала», картотеки Фонда Солженицына и документов III конференции участников сопротивления тоталитарным режимам.

В процессе кропотливой работы с картотекой Фонда Солженицына нам посчастливилось познакомиться со скромной легендой ГУЛАГа Фаиной Николаевной Чистяковой (сейчас ей уже 94 года). Она получила срок уже в пятидесятом году – за сотрудничество с Иосифом Броз Тито. Это кладезь имен, фамилий, событий, память о которых она обещает оставить потомкам. В числе ее воспоминаний, а слушал я ее часами, были истории «громкие».

Долго Фаина Николаевна не решалась показать мне письмо под грифом «тайна». Пришлось клясться, что прочитаю и всё – могила. Но когда прочитал, и волосы на моей голове встали дыбом, а по телу пошли мурашки, я растерялся – как быть?! Молчать? Но это будет преступлением. Начали мы с ней объясняться в любви к правде жизни, которую скрывать грех. Хорошо, молвила Фаина, для предания этого письма гласности получи разрешение Наталии Дмитриевны. Я вздохнул с облегчением. Последовало условие: «Лев Александрович, пиши письмо Гурию (Черепанову – ЛН). Только тогда я могу дать свое согласие, это его личная тайна». В этот же день письмо полетело в Майкоп:

Письмо Гурию Черепанову

«Здравствуйте, Гурий! Вам пишет не однополчанин Кенгира, а «кровный брат» норильчанин – участник Норильского восстания 1953 года. В прошлом году мы собирались в Москве и отметили юбилейную дату. А вот сейчас вместе с Фондом Солженицына, «Мемориалом» опять готовим новую встречу. Как и в прошлом году, это будет сентябрь-октябрь. Усиленно ведем поиск непосредственных участников Кенгирского восстания – кто на сегодняшний день здравствует и может приехать дня на три в Москву.

Поэтому первый и главный вопрос: «Как Ваше самочувствие, возможно ли Ваше участие во встрече? Естественно, все расходы будут оплачены – проезд, гостиница, питание. Гурий, Наталия Дмитриевна ознакомила меня с Вашим письмом, которое получила Фаина Николаевна. Какое оно произвело впечатление, на бумаге невозможно передать. Можно только при встрече пожать Вашу руку!

Так как это Ваше частное письмо, то Наталия Дмитриевна рекомендовала получить Ваше согласие на предание его гласности. В сочетании с фильмом «Людоед», посвященным тем героическим и страшным дням, это было бы сильнейшим обличительным фактором насилия и террора.

Цель нашей встречи в Москве – ударить в набат. Ясно и четко сказать: «Это не должно повториться!» Прошу, Гурий, сказать Ваше слово».

Ответ последовал моментальнл. Завязалась переписка, послал ему материалы по прошедшей Норильской юбилейной встрече.

Гурий передал свои пожелания на установление связи и приглашение на встречу, назвал имена: Игорь Пинчуков, Юрий Грунин, Геннадий Земель. Особо важной стала устойчивая связь по телефону с Игорем Соболевым. Он был близким человеком к Юрию Кнопмусу, входил в состав забастовочного комитета. Его мнение, советы были весомы, обсуждали с ним уже и будущие заключительные документы юбилейной встречи.

Но годы, годы неумолимы!

Ко времени сбора в Москве осталось только 19 ветеранов. Гурий Черепанов просил считать его заочным участником юбилейной встречи. Причину своего отсутствия на встрече Гурий пояснил:

«Была бы Божья воля, я бы на крыльях прилетел встретиться с участниками Кенгира, с теми, кто еще жив... Но годы – 85 лет – говорят сами за себя, одним словом, старость... Самое существенное – это зрение: после двух операций один глаз видит на 50%, другой – 0% ». За Гурия писала письма жена Ольга. Он диктовал ей: «...все воспоминания всколыхнулись, и хочется пройтись по тем местам, где пролилась кровь наших братьев по несчастью».

Единым было общее мнение – встречу проводить в сентябре или даже в октябре. Ресурс времени – юбилейный 2004 год. Но начало восстания – 16 мая?!

Николай Формозов предложил именно 16 мая 2004 года провести пресс-конференцию в «Независимом Пресс-центре» на Тверском бульваре. Эту идею реализовали Александр Даниэль и Алёна Козлова.

18 мая, ровно через 50 лет и два дня после начала Кенгирского восстания, состоялась встреча с прессой, которую вела Наталия Дмитриевна Солженицына. В этой встрече приняли участие только двое непосредственных представителей семьи кенгирских отверженных, свидетелей той кровавой драмы – Игорь Соболев из Ярославля и Ирина Аргинская из Москвы.

Но у меня на душе покоя не было – не все вопросы по проведению Кенгирского юбилея еще были решены, и вопросы не самые простые.

Помню, с какой тяжестью в душе шел на очередную рабочую встречу инициативной группы, и с какой энергией стал заниматься дальнейшей подготовкой к встрече с «кровными» кенгирцами. А почему так? На этот вопрос ответ прост – бразды правления оказались в руках энергичной Елены Жемковой. Главное, самое тревожное из моего опыта организации Норильской встречи – финансовые возможности нашли свое решение: Международный «Мемориал» и Фонд Солженицына объединились назло врагам!

Из Москвы полетели сообщения – готовьтесь, кенгирцы, Ваша встреча в октябре состоится!! Встреча международная – Белоруссия, Казахстан, Литва, Россия, США. Украина. Три национальных флага у нас уже были с Норильской встречи, а на Кенгирский юбилей приобрели еще три новых. Возможно, придет время, когда состоится встреча уже потомков тех, кто прошел ГУЛАГ?! Их национальные флаги будут обозначать корни единства и дружбы, заложенные в XX веке.

В Москву продолжали поступать трогательные письма. Два таких откровения души хочу огласить:

Письмо Геннадия Земеля

Здравствуйте, уважаемый Александр Исаевич!

Здоровья Вам и творческой энергии.

Разрешите представиться – Геннадий Фрицевич Земель – кинорежиссер, сценарист.

Моя родина – КарЛАГ.

Родился я 9 февраля 1952 года в бараке в зоне лагпункта Караджар, Волковское отделение. Это в 40 км от Караганды.

Отец – латыш отсидел в Карлаге 12 лет. Арестован в Москве 13.09.38г., осужден 21.12.39 года на 3 года ст. 58.10. ч. 1.

Мать – украинка, осуждена на 12 лет военным трибуналом гарнизона г. Мары (в Туркмении) 13.12.47 г. по указу от 4.06.47г. Арестована в г. Кушка, была женой военного. После суда он от нее отказался. Срок начинала на строительстве завода по переработке урана под Ленинабадом, потом – Карлаг. 20 апреля 1953 года мать со мной на руках прошла свой последний этап от лагпункта Караджар до пересылки Карабас, там 21 апреля нас встретил мой отец. Это была бериевская амнистия. Мать отсидела 5 лет и 4 месяца, я – 1 год и 2 месяца, точнее отлежал, отползал за колючей проволокой в «мамочкином городке».

Поселились мы в бывшей сапожной мастерской мужского лагеря Топарский. Это в 3 км от Карабаса в долине Карабасских сопок. С самой высокой сопки в солнечный день в степном просторе хорошо просматривалась Долинка – столица Карлага. В Долинку ездили за товарами и продуктами. Там однажды зэки съели моего друга – собаку Шарика. Мы с матерью зашли в магазин, пес остался на улице, а зэки рядом рыли канаву...

В километрах 30 находился Спасск, или Степной, название этого лагеря менялось в зависимости от «специализации» в разные годы. С 1948 года под видом санитарно-лечебного лагеря там велись исследования в области космической медицины: решали задачу – «закипит» ли кровь человека в космосе. Имя великого «гуманиста» профессора А.Л. Чижевского без страха и сегодня никто не произносит в Караганде из людей осведомленных.

Зоны, бараки, колонны зэков, крутой прилагерный быт с неписанными строгими правилами, судьбы, характеры – все это большой двор моего детства.

Карлаг официально закрыт 27.07.59г.

В 1963 мы уехали в Ригу.

Служил в СА, закончил филологический факультет Латвийского университета, отделение русского языка и литературы. Потом Высшие режиссерские курсы сценаристов и режиссеров в Москве: мастерская Эльдара Рязанова. Закончил в 1982г.

Работал на Рижской киностудии: снял худ. фильмы «Нужна солистка», «Латыши?!...» В 1992 году закончил 2-серийный художественный фильм «Людоед» о кенгирском восстании в Жезказгане (Джезказган – ЛН.).

В этом 2004 году исполняется 50 лет со дня восстания: 16 мая – 26 июня 1954 года.

Я решил подарить Вам видеокассету фильма «Людоед» в знак признательности и уважения за Ваш огромный вклад в раскрытие лагерной темы. Теперь, когда народы бывшего СССР перестроились и активно стали забывать свое прошлое, особенно очевидно, как мало и поверхностно за эти годы разработана лагерная тема. По сути – ее не знают. И по-прежнему Ваши книги остаются вершинами в этой области. Как хорошо, что Вы успели в свое время так основательно и масштабно охватить лагерный мир.

Сейчас, оборачиваясь назад, я с досадой осознаю, что самое ценное – это свидетельства очевидцев и что очень мало их осталось. В меру своих сил и возможностей я стараюсь собирать последние свидетельства и факты: записать на магнитофон, снять на видео и кино. Не всегда успеваю: вот не смог закончить документальный фильм о Павле Герасимовиче Тихонове (он был в Экибастузе вместе с Вами – математик). Он как раз работал в лаборатории Чижевского в Спасском лагере. Во время съемок фильма он умер. Жил в страшной нищете и забвении.

Сейчас хочу успеть снять документальный фильм о Ю. Грунине, бывшем военнопленном, зэке в Жезказгане, участнике Кенгирского восстания. Он живет и по сей день в Жезказгане – все знает и все помнит. Думаю вместе с ним обойти территорию лагеря и отснять его комментарии. Возможно, успею как раз к дням восстания – 16 мая. Ему сейчас 82 года. Высылаю Вам книгу его стихов.

Еще хочу подарить Вам второй свой фильм «Бунт палачей». Это о расстреле солдат-калек, инвалидов Отечественной войны в лагерях. Но свидетели этих событий жили рядом со мной в годы моего лагерного детства.

Еще раз здоровья и творческой энергии.

С уважением Геннадий Земель.

Письмо Игоря Пинчукова

Здравствуйте Лев Александрович!

Спасибо за письмо. Осеннюю встречу нужно отметить, 50 лет исполнилось значительному восстанию заключенных. Не было сил больше терпеть издевательства над большей частью невинных ни в чем людей. Нас в Жезказгане осталось очень мало из Степлаговцев. А те, что ещё живы, немощны, им за 80 лет. Приеду только я. Дорогой мой коллега! Правящая верхушка СНГ это все бывшие КП ЭС Эсовцы. Они делают все, чтобы мы все это забыли.

Я лично до смерти помнить буду Страну, которая укоренила террор: «советские слова»: идти по этапу, параша; грязные тюрьмы, переполненные пересылки, туберкулез, грязь, зверское обращение конвойных войск. Где они могут, там и унижают человеческое достоинство.

Меня реабилитировал ген. прокурор СССР Руденко. Никто не понес наказания за мои 23 года тюрьмы «Советского концентрационного лагеря», никто пред нами не извинился.

Я принесу звукозапись Radoi Liberte некоторых документов реабилитации. Надо придать этой встрече международное значение. Пригласить журналистов из США, Англии, Германии. Кенгирцы должны посетить Соловецкий камень-памятник. Я его еще не видел. Хочу постоять с зажженной свечой у камня.

А какую мелочь они мне выплатили деньгами за реабилитацию!? 28 000 тенге. Сейчас это две зарплаты рабочего за 1 месяц. У Вас в Москве есть грамотные люди среди бывших заключенных. Они должны нам кенгирцам, подсказать, предложить что, чего нам требовать от номенклатуры.

Если я приеду, я много чего расскажу.

С уважением Игорь Пинчуков.

Юбилейная встреча кенгирцев

19-22 октября Юбилейная встреча кенгирцев состоялась в конференц-зале «Мемориала» на Малой Каретной, 12, хотя были предположения собраться в одном из общественных центров Москвы с широким приглашением представителей молодежных организаций.

На Кенгирской юбилейной встрече Александр Исаевич Солженицын присутствовал незримо. Мы все надеялись, что Александр Исаевич сможет быть непосредственно среди кенгирцев – поздравит их своим проникновенным голосом, сам вручит каждому свой труд – «В круге первом».

Но годы и здоровье не идут «в ногу».

По просьбе Наталии Дмитриевны я зачитал краткое трогательное приветствие Александра Исаевича, вручил участникам юбилейной встречи его послание с автографом и памятную подарочную книгу.

Приветствие А.И. Солженицына

«Славные Кенгирцы!

Радуюсь, что вам душевно нужна оказалась эта встреча (19–22 октября 2004г.) – через полвека после того знаменательного пика вселагерной борьбы на Архипелаге ГУЛАГе.

Ваше восстание 1954 года достойно врежется в историю России.

В моем киносценарии (1959 г.) «Знают истину танки» (еще ни разу не вышедшему до экрана) запечатлено немало эпизодов Вашего восстания.

Не преминул бы я сегодня встретиться с Вами – но тяжелое состояние моего здоровья закрыло мне такую возможность.

Дружески кланяюсь всем Вам!

Ваш А. Солженицын

20 октября 2004».

В его словах гордость за своих «однополчан» и затаенная обида за невозможность выражать свой взгляд даже в самые последние годы, уже после того, как «70 лет влачились за злокачественной марксо-ленинской утопией».

А киносценарий «Знают истину танки» – это не просто смерть в бою, не просто убийства людей. Это расчленение человека на бесформенные части стальной машиной, которой управляет живое существо, внешне похожее на человека. И это не легенда, а реальные факты, которые отразил Солженицын в своем сценарии. Замысел этой летописи так и не нашел оглашения в печати, несмотря на то, что автор – наш великий писатель, лауреат Нобелевской премии. Власть перекрыла все информационные каналы освещения уникального в своем роде преступления.

Уверен, среди сегодняшних студентов, школьников уже растет та личность, которой суждено стать президентом России, и подписать Указ: «Предать гласности ту истину, которую знают танки».

Я должен был отчитаться перед Гурием о прошедшей встрече:

«Добрый день, Гурий и Ольга!

Прошу извинения, что задержался со своим сообщением о прошедшей встрече кенгирцев. Постараюсь более подробно Вам все передать.

В Москве собрались 19 бывших узников Степлага, а непосредственных участников восстания – 10 человек. Три участника были занесены в общий список как присутствующие заочно, в том числе и Вы, Гурий.

19 октября состоялось посещение Соловецкого камня на Лубянской площади с минутой молчания и возложением венков...

После выступления участников восстания и других ребят, кто был тогда в Степлаге, сообщений историков-исследователей, создалось такое мнение, что еще очень многое по сей день недостаточно познано. Полностью история тех героических и трагических дней еще не описана.

Ваше письмо должна была представить участникам встречи Наталия Дмитриевна, но заболела гриппом, и ее не было.

Письмо зачитала исполнительный директор "Мемориала" Елена Борисовна Жемкова. Очень выразительно! Сразу после этого Игорь Пинчуков дал краткое дополнение: «Алла Пресман скончалась в медсанчасти на моих глазах». Это была особая, неповторимая минута. В зале воцарилась мертвая тишина. Вообще наша встреча прошла при полном взаимопонимании и единстве взглядов, как на прошлое, так и на сегодняшний день.

Теперь Ваше письмо, Гурий, читают многие-многие люди».

Вот оно.

Письмо-исповедь Гурия Черепанова

«Дорогая Фаина Николаевна! Вы просите написать о себе, о пережитом мною, и даже помянули о том, что мои воспоминания будут важны и нужны всем. Спасибо. Я напишу. Но с каким же трепетом и страхом я буду это делать. То, что я Вам поведаю, я хранил в душе и сердце долгих 45 лет. Это моя святая тайна, о которой я не мог никому ранее рассказывать. Мне уже пошел девятый десяток. Жизнь моя небесконечна. Не хотелось бы уносить с собой эту мою сокровенную тайну. Вы, конечно, знаете о том, как тяжело человеку жить с невысказанной тайной. Так и у меня. Я священной моей тайной поделюсь с Вами. Вы, Фаина Николаевна, будете первым человеком, кому я доверил ее.

О Кенгире и Джезказгане уже написано много, поэтому я напишу об отдельной моей личной трагедии, связанной с теми днями.

Итак. Восстание наше было спровоцировано творившимся в лагере беззаконием и произволом. Доказательством тому может быть то, что после того, как восстание охватило все зоны, когда надзиратели трусливо убегали из зоны и власть перешла к организаторам и руководителям восстания, из зоны не было ни единого случая побега заключенных, хотя для этого лагерное начальство проделало бреши в наружных стенах. На «ихнюю» провокацию заключенные не поддались. Дисциплина была жесткая. Среди заключенных не было ни единого случая скандала или драки. Не было ни одного случая плохого обращения с женщинами-заключенными. Никаких запретов на посещение женских бараков не было. Были созданы группы, которые наблюдали за порядком в зонах и днем, и ночью. У нас даже работал изолятор, куда водворяли возмутителей порядка. Но их были единицы.

Мы ведь на всех встречах и разговорах с лагерной администрацией просили одного – чтобы к нам приехал кто-либо из членов правительства и чтобы мы могли изложить наши просьбы и требования.

Одним из пунктов наших требований было: облегчить труд заключенных-женщин – не использовать их на тяжелых работах, в частности на обогатительной фабрике, где работали наши женщины.

Мы, зэки, конечно, в душе все чувствовали да и подспудно (подсознательно) готовились к тому, что с нами все равно расправятся, и жестоко. Но жить хотелось.

Когда зоны, мужская и женская, соединились, многие встретили друзей и знакомых, и родных, и просто земляков. Появилось много пар с благими намерениями: пожениться и связать свои судьбы. Были клятвы, и были свадьбы. Свадьбы были и религиозные. Венчали заключенные-священники.

Уважаемая Фаина Николаевна, позвольте мне сейчас перейти к самой сути.

В момент восстания я сидел в лагерной тюрьме. И только после того, как нас освободили из камер друзья, я присоединился к восставшим. Не буду описывать все дальнейшие события. Главная задача восставших – соединить зоны – была решена.

Когда зоны соединились, я познакомился с девушкой Аллой Пресман. Она была евреечка, родом из Киева. Ей было около двадцати лет. Мы очень привязались друг к другу (восстание длилось целый месяц) и поклялись в том, что будем искать друг друга и соединим свои жизни. Все это было искренне и серьезно. Я в то время не был еще женат (до лагеря), и мы полюбили друг друга. Мы строили планы и верили в счастливую судьбу.

А она распорядилась иначе. На рассвете 25–26 июня 1954 года раздался страшный гром. Это орудийная канонада разбудила нас. Мы были вместе в ее бараке. Мы, как и все, бросились из барака наружу. Началась паника. Никто не знал, что будет с нами дальше. Воздух наполнился гулом. Что за гул, не могли понять. А оказывается, это танки близко маневрировали и стреляли из своих орудий, видимо, холостыми.

Когда мы все выскочили из барака, а нас было, наверное, человек 50-60 (может быть, чуть меньше), то увидели, что наш барак окружен строем солдат и отрезан от других бараков. Судя по погонам, это было какое-то военное училище. Женщины толпой с криками и воплями двинулись в сторону солдат, но, не доходя метров 10 до шеренги, мы все остановились. Возгласы и проклятия на миг прекратились. Мы увидели среди солдат какое-то движение, и перед строем появился офицер. Он прокричал в нашу сторону: «Если будете подходить, то будем стрелять». Но женщины продолжали ругать их и стыдить. И тут я увидел, как офицер взмахнул белой перчаткой, строй разомкнулся и из-за соседнего барака, повернув на нас, двинулась железная махина – танк Т-34. Солдаты взяли ружья на изготовку.

Танк как шел на малой скорости, так и шел, направляясь на толпу. Мы с Аллой были впереди. Когда заключенные увидели, что танк приближается, все бросились назад и стали заскакивать в барак. Водителю танка, видимо, дали задание отрезать заключенных от барака. Танк стал теснить женщин. Люди кричали, плакали. Танк врезался в толпу женщин и стал гнать их. Трудно описать то, что творилось, когда танк врезался и толкал перед собой живую массу людей, которые не успели проскочить в барак. В этот момент, когда танк вклинился в живую толпу и стал двигаться дальше, мы с Аллой потеряли друг друга. Я в этот момент заскочил на танк, а ее он настиг сзади. И сквозь весь этот адский шум я вдруг услышал: «Гурий! Гурий!» Это был ее голос! И она звала меня. Я не мог сразу определить, где она. Танк прошел, и земля была усыпана людьми. Да, я видел и слышал этот ад. Видел, как Т-34, наш, советский танк, победоносно оставив после себя раздавленных и искалеченных, двинулся дальше к другому входу в барак, чтобы и там навести смерть.

Когда я услышал голос Аллы, то соскочил с танка, стал искать ее и только с помощью женщин нашел, так как было не совсем светло. Я увидел ее сидящей около барака, и она увидела меня. Я услышал ее истошный крик и увидел руки, протянутые ко мне. Нужна была помощь, для того чтобы ее занести в барак и положить на топчан. Кошмар! Здоровые и живые оттаскивали раненых и мертвых. Вот эти женщины и нашли мне в этом кошмаре мою Аллочку и помогли ее занести в барак. На ноги она встать не смогла. Левая нога безжизненно болталась.

Когда танк настиг ее в толпе, то гусеницей содрал с нее все мясо с зада. Она сумела отскочить от танка в сторону и поэтому не попала под гусеницу. А может, ее отбросило. Мы положили ее на самое крайнее место в бараке. Женщины убежали помогать раненым, а я остался с ней. Она стонала и умоляла помочь ей выжить. Вся была в крови. Мне она говорила: «Все равно мы выживем и будем вместе». Я сидел рядом и не знал, что же мне делать дальше. Я гладил ее по щекам, целовал и успокаивал. Говорил ей ласково: «Все пройдет, все поправится, и мы всю жизнь будем вместе». Она только шептала: «Я люблю тебя, Гуря».

Я смотрел на нее, видел ее страдания и чувствовал, какие тяжелые боли она испытывает. А за окнами барака шла война. Мимо пробегали солдаты, сновали военные машины скорой помощи (санитарные), бегали санитары с красным крестом на нарукавных повязках.

Алла сильно застонала. Я понял, что ей неудобно лежать, и решил помочь ей сменить положение. Когда я хотел поправить ногу, то увидел, что левая лежит как-то неестественно. Нога была вывернута на 90°. К моему ужасу, я понял, что нога была вообще выдернута из таза и держалась на коже. Я похолодел от ужаса. Видимо, оттого, что я ее пошевелил, она вскрикнула и простонала: «Гуринька, мне очень больно, положи под меня подушку». Я взял с соседнего топчана чью-то подушку. Она взяла меня за шею. Я хотел ее приподнять и подтолкнуть под нее подушку, но моя рука вошла в какую-то жидкую кашу. Весь зад у нее был месивом. Пересилив свой страх, слезы и ужас, я все-таки подсунул под нее подушку. Я только молил Бога тогда, чтобы самому от такого ужаса не потерять сознание. Когда я вынул из-под нее свою руку, то увидел, что она по самый локоть усеяна маленькими кусочками мяса – мяса человеческого, мяса молодой женщины, безвинной жертвы советского беззакония. Мясо моей любимой. Такое трудно пережить. Я незаметно от нее достал платок и вытер руку. На платке осталось множество кусочков мяса.

Платок этот до сих пор со мной. До сих пор видны кусочки мяса в подрубленных краях платка.

А война продолжалась. В это время солдаты атаковали наш барак. Что-то дико крича, они прикладами стали выбивать окна и забрасывать в барак дымовые шашки. В бараке поднялись еще больший шум и паника. Люди не знали, что делать. Женщины бросались к окнам, а там были солдаты. Брал страх. Люди не знали, что делать с ранеными, и я тоже не знал, что же делать с моей Аллочкой.

А барак наполнялся едким дымом. Стало очень трудно дышать. Я посмотрел на нее – ей было очень плохо, она задыхалась. Тогда я накинул ей на рот полотенце и стал дышать с ней рот в рот. Другого способа ей помочь я не знал. Пострадавших и раненых было много. Санитары с носилками (солдаты) часто стали появляться за нашими окнами. Я сам валился с ног от этого кошмара. И тогда я почувствовал, что всему наступает конец. Я решил как-то спасать Аллочку. Или я, или кто-то из женщин позвал пробегавших мимо наших дверей санитаров с носилками. Вместе с женщинами мы осторожно вынесли Аллочку и положили на носилки. Я наклонился над ней, она холодными руками крепко обняла меня за шею, и мы поцеловались последний раз в жизни.

Санитары прервали наше последнее прощание. Они с носилками, на которых лежала моя умирающая любимая женщина, растворились в дыму. Бой за взятие зоны еще шел. Еще рычали где-то рядом танки, изредка оглушая пушечным выстрелом. Еще бегали санитары, подбирая раненых и павших, а санитарные военные машины вывозили улики, а для меня было все кончено. Как только санитары с носилками скрылись из виду, я тут же сел в оцепенении. Потом, как пьяный, шатаясь, пошел к тому месту, где она жила. Сел на ее постельку и громко заплакал. Заплакал от бессилия. Хотелось рвать и метать. Осмотрел в последний раз уголок, где мы жили вместе, где дарили друг другу чистую, искреннюю ласку, где говорили самые святые слова – слова о вечной нашей любви.

Вижу, лежат на постели ее беленькие носочки, которые она не успела надеть. Вижу, лежит на тумбочке ее косыночка, и ее не успела надеть. Не осознавая ничего, взял с тумбочки ее носовой платок и зубную щетку. Барак пустел. Прикладами выгоняли непокорных. И я пошел к выходу. (Все ее вещи спрятал на груди и сохранил до сих пор.)

Дальше была голая степь. Нас посадили на землю. Уже поднималось солнце и начинало палить. Жара и жажда.

Видели мы, мужчины, как невдалеке по дороге от лагеря бойко, колонной шли четыре танка Т-34. Они возвращались к месту дислокации после успешного проведения боевой операции.

А чуть правее колонна женщин шла на обогатительную фабрику. На работу. Неробкие махали нам руками.

Пишу я это и плачу. В то же время и радуюсь я, что излил перед Вами свою глубокую-глубокую и святую тайну. Стопудовый камень упал с моего сердца.

Мы просидели до вечера на раскаленной земле без воды и пищи. В последней группе, которую выводили из зоны, был и Володя (фамилию забыл, был он работником здравпункта). Этот Володя принес мне самую страшную весть. Он был рядом с Аллочкой до последних минут ее жизни. Умирая, она просила: «Передай Гурию, что я его любила».

Так закончилась жизнь молодой, энергичной, веселой девушки, которая хотела только спокойной и свободной жизни и себе, и всем. А нас из Кенгира эшелоном повезли на Колыму».

Скорбная исповедь Гурия Михайловича Черепанова по своей трагичности уникальна, как обличительный акт единственно достоверно известного факта подавления лагерного восстания в ГУЛАГе с использованием танков. Это откровение не может оставить равнодушным, не содрогнуться никого.

Участники юбилейной встречи приняли заключительные документы:

– «О создании памятников Сопротивления насилию и террору»;

– Обращение бывших узников ГУЛАГа к молодому поколению;

– Обращение-письмо к Президенту Республики Казахстан о выяснении мест захоронения жертв подавления Кенгирского восстания.

Принятые обращения кенгирцев по сути представляют собой дальнейшее развитие вопросов, затронутых на встрече норильчан в 2003 году о предании гласности и осуждения до сих пор мизерной доли картины преступного коммунистического режима в бывшем СССР.

При обсуждении результатов прошедшей встречи Наталия Дмитриевна высказала мнение, что было бы правильно, по примеру Норильской встречи ветеранов ГУЛАГа, создать Координационный совет «Память Кенгира», продолжить поиск – установить судьбу активных участников восстания, продолжить сбор живого слова ветеранов – участников, очевидцев Кенгирских событий 1954 года, активнее решать вопросы, сформулированные здесь, в Москве.

Такое взаимодействие не сложилось, истории остается уповать на «скупые» архивные данные.

Память о Кенгире у меня тесно связана с Норильском, с чувством скорби и гордости за друзей, с которыми были вместе в ГУЛАГе, с кем соединила судьба уже в Москве.

Еще раз прошу Наталию Дмитриевну не держать обиды, что я не внял ее предложению взять на себя еще и груз забот Координационного совета «Память Кенгира».

Но верю, убежден – молодые следопыты истории все раскроют, поставят все «точки над i».

Снова в гостях у Тихона Петрова

1 мая 2004 года я второй раз в станице Кривянской. Теперь уже миновав Ростов, я сошел с поезда в Новочеркасске, откуда до родной станицы Тихона Петрова всего два километра, а не сорок, как от Ростова. Встречали меня его дочь Люся с мужем Александром.

С Тихоном у нас были большие задумки. Прежде всего – рассказ о прошедшей юбилейной встрече в Москве. Передал всё до мельчайших подробностей. Он сразу же подписал два обращения – «К молодому поколению норильчан» и «К Соотечественникам».

Разговор перешел на отсутствие нашего основного документа – политической программы партии, который должен главенствовать во всей нашей деятельности. Поэтому первейшая задача – найти капсулу с документами. Это и историческое подтверждение существования Норильской демократической партии, и трамплин для составления программы сегодняшнего дня, для отмежевания от всяких пвевдодемократических фальсификаций.

«Тебе там, в Москве должно быть, лучше видно, как умело все запутывается», – с волнением внушал всегда спокойный, покладистый Петров. Своеобразно одобрил Тихон начавшееся взаимодействие в издательской деятельности – это равносильно, если не еще важнее, чем найти ценный клад!

Я тут же поставил его в известность: «На этот раз приехал с диктофоном, готовься к записи». На следующий день после небольшой разминки памяти, чтобы войти в море Норильских дней, Тихон начал вспоминать... Но не прошло и пятнадцати минут, как он вдруг как бы взмолился, приподняв обе руки: «Подожди, подожди, Лев, у меня перед глазами темно, не могу вспомнить, что я хотел рассказать!?»

Запись пришлось прервать. Я испугался. Никогда не видел друга в таком чуть ли не истерическом состоянии.

Моментально вспомнил, что первый экскурс своей памяти в далекий 1948 год, в который меня вернул пытливый журналист Александр Кравченко, привел меня на операционный стол в 1-й Градской больнице. Спасибо кудеснику профессору Евсею Борисовичу Мазо, поставил меня «на ноги» – и по сей день!

Тихон со слезами на глазах причитал: «Что пришлось пережить, как я остался жив, какие пытки вынуждали меня стать предателем...» – «Успокойся, Тихон, отдохни, времени у нас много. Все, что хотел сказать, запишем в другой раз». Уложил его на топчан на летней кухне и стал отвлекать любимой темой – рыбалкой на Дону. Я чувствовал, что его память «вскипела» не просто от одних норильских воспоминаний. Ведь в 56-м году в Москве, когда он гостил у меня на Сретенке, не было ничего подобного. Значит, он попал в «хорошие клещи» уже потом.

Об этом «потом» он и начал вспоминать – как проходила жизнь на «гражданке».

Главное – воссоединение семьи. Тихон Петров и Галина Гарпенюк решили оформить законный брак в деревне Кривянка Хмельницкой области. Туда в это же время привезли из детдома и старшего сына Юру. Тихон написал в архив Норильского ЗАГСа, и ему прислали все необходимые документы. Он просил дать детям свою фамилию. Вскоре получили новые свидетельства о рождении сыновей Юрия и Северьяна Петровых. Так, наконец, и по документам они все стали одной семьей – семьей Петровых. В августе семья переехала в станицу Кривянскую в родительский дом Петровых. Жена за детьми смотрела, а он работал токарем.

Но в разговоре затаенная грусть не покидала Тихона.

«...Я очень бы хотел побывать в Норильске, душа рвется туда посмотреть на город, который мы так трудно строили своими руками. В Норильск я вложил свой труд, а он отобрал у меня здоровье, да много еще чего... Я ведь и сейчас считаю себя норильчанином, хотя родился на Дону. Ведь лучшие (молодые) годы моей жизни прошли там: я приехал в 27 лет, а покинул его седым. Жизнь, конечно, могла бы и лучше сложиться, но не зря мы мучились – город хороший построили. Надо было бы о Норильских лагерях, о том, что свои права отстаивали как могли, рассказать, когда из заключения вернулся, да нельзя было... А теперь уже ушли годы, возраст и болячки берут свое, хотя боязни уже нет никакой».

Выразил я сочувствие Тихону: «Ты вот стал седым, а я вообще потерял волосы на голове в 23 года, еще до Норильска, но уже в ГУЛАГе. А что случилось с твоими ногами, они тебя сейчас так подводят, – могли бы полететь с тобой на нашу вторую Родину?» «Норильск тут ни при чем», – вздохнув печально, молвил богатырь Петров. Пожатие его руки не в полную силу (тогда просил: «Хватит Тихон!») чувствую и сейчас. Ответ был прост и печален.

– Весной, когда разливается Дон, перекрывались водой дороги, а опаздывать было нельзя: страшно – опять посадят. Вот и пускались вброд. А вода холодная, на работу придешь, еле отогреешься. Выходит, сам виноват?!

Обнялись мы с ним молча, все понятно, сказать нечего. Не ругаться же по-матерному. У меня еще вопросы, вопросы. Но Тихон сам взял нужное направление.

О Новочеркасске

Через девять лет после Норильского восстания на Новочеркасском «Электровагоностроительном» заводе произошли теперь всем известные трагические события. Как пояснил Тихон, началу этих событий положило повышение цен на хлебобулочные изделия. Делегация рабочих активистов пришла к своему директору с просьбой учесть это в соответствующем повышении их зарплаты. Ответ директора был крайне дерзким: «Ну и подыхайте, я тут при чем!?!»

Такая «любовь» к труженикам возбудила коллектив, привела к крайнему возмущению. Было принято решение всем дружно идти в вышестоящие инстанции города. Колонна пошла к горсовету с протестом 01.07.62 года. Вместе с рабочими по тротуару шли люди из других предприятий, много было любопытных мальчишек. Но к пришедшим с протестом рабочим руководство горсовета не вышло. Прибыла воинская часть для разгона – ликвидации митингующих. Но эта команда не была выполнена – командир части такого приказа бойцам не дал. Оперативно произошла замена воинской части на другую. Был открыт массированный огонь на поражение по всей площади перед горсоветом. «Бунт» возмущенных рабочих был подавлен. Эти подробности, о которых мне рассказывал Тихон Петров в мае 2004 года, подтвердил его друг Николай Морозов в ноябре 2007 года – они работали вместе на ГРЭС. В тот приезд в Кривянскую я уже смог только мысленно разговаривать с Тихоном, положив на его могилу цветы.

Морозов дополнил рассказ Тихона о той трагедии. На грузовой машине он подвозил строительный материал для предприятия невдалеке от горсовета. Проехать было сложно – большая территория вокруг находилась в милицейском оцеплении. Все, что происходило на площади перед горсоветом, он наблюдал с расстояния 100-150 метров. Хорошо видел, как падали с деревьев мальчишки, когда началась автоматная стрельба, как разбегались и падали люди. Сам он на машине еле выскочил из этого ада. На мой вопрос – не привлекали ли его с машиной для «наведения порядка» на площади, Николай сказал, что трупы убитых увозили на воинских машинах в балку за городом, а его машину не тронули. Название балки, где бульдозер все жертвы «похоронил», я, к сожалению, забыл. На следующий день Морозов узнал, что погибла его знакомая, работница парикмахерской. Шальная пуля через окно сразила ее на рабочем месте. Когда Николай Морозов, уже старый человек, рассказывал все это, чувствовалось, что забыть эту страшную «картину» он никогда не сможет.

А Тихон раскрыл передо мной еще не менее страшную картину.

Сразу после трагического дня его вызвали в КГБ города Ростова. Поместили в гостинице, где в номере уже была «подсадка», которая следила за каждым его шагом, вызывали на допросы, пытали, как он выражался. То есть пять дней он был практически под арестом. Еще ранее его близкий верный друг Гаврила Алексеевич Страданченко передавал Тихону, что ему приказали за ним следить, что не ему одному, пусть будет крайне осторожен, возможны провокации. Тихон на это реагировал по-своему: «Да пошли они! Я реабилитирован». А друг свое: «Я тебе по-товарищески говорю, что тобой глубоко интересуются, политически». На первых же допросах Тихон понял – его арест связан с событиями на Электровагоностроительном заводе.

Последовала череда вопросов: «От кого письма получаете? Какие указания получали в письмах из Москвы от Нетто? Под каким шифром? Как выполняли эти указания в Новочеркасске?» Пытали:

– Что это за партии были у вас в лагере?

– А что это за Демократическая партия? Ее цели?

– Да люди объединялись в группы с единственной целью – выжить в тех жестоких условиях.

Намека на какие-либо документы не было.

Спрашивали про Норильскую «волынку». Перечислили ряд фамилий, которых Петров никогда не слышал. Ссылались при этом на Бережанского Михаила, будто бы он сам пришел в КГБ и все рассказал. «…А вы упрямитесь... Мы вот его судить не будем...»

Не «привязали» Тихона к Новочеркасскому делу только благодаря его алиби: директор предприятия – член горкома партии подтвердил, что токарь Петров в эти три дня выполнял срочный заказ по изготовлению сложных деталей.

Насколько серьезна была попытка КГБ создать легенду для объяснения причин народного гнева, якобы уходящего корнями в Норильск, Тихон Иванович понял со слов своего племянника Николая Петрова – следователя по особо важным делам: «Я знаю точно, откуда все пошло». Тихон не стал ничего расспрашивать. Племянник племянником, а вдруг заложит?

Мне стало понятно, воспоминания о каких пытках неожиданно привели мужественного человека в крайне возбужденное состояние при попытке начать диктофонную запись. Еще бы – устроилась нормальная семейная жизнь, только что в шестидесятом Галина подарила дочку, а тут знакомая история.

Материал для 6-й книги «О времени, Норильске, о себе» записан. Вопросы взаимодействия ясны.

В Москве меня ожидало участие в проведении пресс-конференции, посвященной Кенгирским событиям.

Мы расстались.

Александр Кравченко

А впереди главная моя забота тех дней – капсула. Мы были уверены в ближайшем завершении поиска документов Норильской ДПР.

Однако оказывается, в самом конце мая мы встретились с Сашей Кравченко в последний раз (мучительно тяжело писать эти слова, но реальность неумолима), но тогда я этого не знал… Три летних месяца оказались для меня настоящей пыткой. Улетали дни, когда должен был быть завершен поиск в Норильске на руднике «Западный». А Саша исчез, как в воду канул. Домашний телефон молчит, мобильная связь не действует. Сергей Зюзельков, наш режиссер, упорно молчит, ничего не знает. Никакого ощущения трагедии у меня абсолютно не было – какая еще может быть трагедия, когда Саша есть, он видит конечную цель поиска и дальнейшие шаги к этой заветной цели. Порой возникало чувство тревоги – как быть, что делать? Еще в 1999 году меня нашел молодой норильчанин, это и был Саша, тогда вернувший меня к жизни, к настоящей жизни, уже потерявшей было для меня смысл реальных действий. А сейчас пропал…

Только в сентябре Сергей признался, что Саша погиб еще 10 июня. Помню, с какой яростью я набросился на него, почему мне не сообщили вовремя, я и на похоронах даже не был, не простился с ним. К чести Сергея, он совершенно спокойно ответил и сбил мой пыл: «Мы знали, что для вас значил Александр Кравченко и как вы воспримете эту потерю. Мы не могли в тот момент нанести вам такой удар. Похоронен Александр в Сергиевом Посаде, рядом с могилой своего отца, тоже журналиста, Виктора Кравченко. К тому же гроб с телом Саши вообще не вскрывался. Он был неузнаваемым – прощаться, как принято, было не с кем.

Что же произошло?

Надо было снимать очередной сценарий о «Российской провинции». Выезд основного состава съемочной группы намечался на 11 июня. Но неудержимый Кравченко торопился. Втроем решили быть на месте раньше. 10-го числа Саша рядом с водителем, за ним оператор, за рулем «иномарки» девушка-продюсер. Уже под Тулой на большой скорости машина потеряла управление и ее выбросило на встречную полосу. Саша и оператор погибли на месте. Девушку-водителя спасли тормозные подушки – только многочисленные травмы.

10 декабря – через полгода после этой трагедии родственники, друзья на погосте в Сергиевом Посаде поклонились безвременно ушедшему из жизни человеку с горячим пылким сердцем, не признававшему принуждения, горячо любившему свой родной город Норильск, историю которого он стремился узнать самым подробным образом.

Кого же я потерял? Выражу это другим словом – я был «обезоружен». И это уже ровно пять лет с тех пор, как мы встретились в мае 1999-го!!! Пять лет – как один день, который разрушил мои устремления, предписанные мне еще в далеком 1949-м.

Осмысливаю урок этого отрезка моей жизни – чувствую как неоценимо духовное единство. А это должно быть – это источник, дающий жизненные силы в преодолении «всего и вся»!

Саша Кравченко, встретился я с твоей мамой Анной Витальевной, уже потеряв тебя. Сейчас она далеко, но вижу ее глаза, бесконечно говорящие о тебе: «Я очень хотела...»

О нем можно говорить бесконечно.

Рассказ Анны Витальевны, мамы Кравченко

«Я очень хотела, чтобы у меня родился именно мальчик. И он родился, и принес мне 29 лет счастья, и теперь мне расплачиваться за это счастье до конца жизни слезами и такой болью, спасенья от которой нет. С ним было всегда интересно, и никогда не хотелось расставаться. Сколько заботы и внимания было отдано ему в детстве, и все это было без сюсюканья, не напускное и натужное, а в удовольствие.

Он рос непоседливым, живым, любознательным, и в то же время задумчивым, с взглядом куда-то внутрь себя, часто удивляя серьезными вопросами и суждениями. Развивался, следуя каким-то своим внутренним законам, нарушая общепринятые сложившиеся понятия.

В школу он пошел с 6 лет, и так получилось, что со 2-й четверти, но быстро догнал всех и потом все годы был одним из первых по всем предметам, а по гуманитарным – всегда первым. И при этом всегда бывал в каких-то кружках и спортивных секциях. За школьные годы он вобрал в себя столько, сколько иной человек не вберет за всю жизнь. Ему хотелось всего, но не хватало времени. Судомодельный кружок, бальные танцы, классическая гитара, зоологический кружок. Дома у нас всегда были рыбки, различные попугаи, собака, и он досконально разбирался во всем этом, покупал книги про них и сам составлял альбомы с вырезками из журналов. С детства зарабатывал летом деньги на них. Сам мастерил клетки и аквариумы.

В пионерском лагере в 11 лет он научился резьбе и потом довольно прилично резал по дереву. Мечтал научиться гончарному делу и выдуванию стекла. В старших классах уже серьезно писал для городского юношеского литературного журнала. А чего он только не мог в спорте: гимнастика, бокс, волейбол, фехтование (рапира), плавание, прыжки с вышки, водное поло, велосипед, ролики, скейтборд, большой теннис, настольный теннис, коньки, горные лыжи, беговые лыжи, борьба, тяжелая атлетика, туризм, стрельба, гребля, парусный спорт, прыжки с парашютом, конный спорт, шахматы, шашки, бильярд, боулинг.

Он был очень разносторонним. А ведь чем разносторонней человек, тем он интересней. И все это было не поверхностно, а достаточно глубоко. Он знал и мог очень многое. Нельзя сказать, что рос он обыкновенным ребенком, он с детства уже отличался от всех (хотя каждой матери, наверное, ее ребенок кажется необыкновенным). И видя это, я старалась не перехвалить его, а всегда завышала планку. Хорошо, что все же успела сказать ему: «Сынулька, я горжусь тобой, но втайне, чтобы не сглазить». Для него это много значило. Как-то в детстве я сказала ему: «Сынок, не нужно быть таким, как все, нужно быть лучше всех, но не гордиться этим». И он запомнил это на всю жизнь. Меня удивляло это его свойство, а он не раз напоминал мне о том, что я говорила ему в детстве. Ум и таланты даны ему были от природы, а душевность, чуткость, отзывчивость, интерес к людям старались прививать мы, родители. И он не мог говорить одно, а поступать по-другому. Все должно быть непритворно с самого детства. Когда еще водишь его за ручку, и он верит тебе беспрекословно, заглядывает в глаза и, видя в тебе эталон всего, копирует тебя на всю жизнь. И тогда ничего не пройдет даром.

В школе он часто опаздывал к первому уроку, никак не мог рассчитать время, но учителя прощали ему это за его незаурядность. Хотя были и конфликты. Но он знал, что я всегда на его стороне и не дам его в обиду. Когда назрел глубокий конфликт с учительницей химии, я сказала ему: «Ну что делать, сынок, может быть, не ходить на ее уроки, выучишь химию сам и сдашь в другой школе». И он согласился: «Да, выучу и сдам». И учительница наладила с ним отношения.

Когда ему было 12 лет, мы с ним осиротели, и дальше я растила его одна. И тут, вопреки сложившемуся мнению, что без отца мальчик будет не мужественным, он вырос таким мужчиной, о котором женщины, знавшие его, говорят, что другого такого найти трудно. Иногда он бывал несдержанным, но это уже наследственный темперамент. Иногда наказанием ему было заключение в другую комнату – иди успокойся и подумай. Одна из записей в его ежедневнике в последнее время: «1. Читать; 2. Думать; 3. Английский; 4. Тело (т.е. гантели и отжимания каждый день)».

В МГУ на журфаке он учился лет 8, то бросая, потому что давно перерос учебный уровень и ему было неинтересно учиться (в 17 лет его взяли в штат «Московских новостей» и он не раз получал премии, по опросам читателей, за свои статьи о судьбах современников), то опять восстанавливаясь, чтобы все-таки получить диплом. И наконец защитился на «отлично» по концепции современного документального кино и по своему сценарию документального фильма «Чистый Нетто». Этот сценарий получил диплом на конкурсе и деньги от министерства культуры на съемку фильма. И он снял фильм по этому сценарию. Защитить диплом ему разрешили до сдачи госэкзамена, нарушая устои МГУ.

В одной газете (МН) известный журналист сказал, что сделает из него классного журналиста, но он ушел из-под его влияния и пошел своим путем.

Всю жизнь он не расставался с книгами. Их было множество. Стихи, философия, религия, писатели-мыслители. Теперь мало кто так читает, а у него все книги с загнутыми страничками, т. е. он не просто читал, он размышлял над ними. Все было доступно его пониманию. Мог часами читать наизусть стихи и прозу. Любил фильмы и музыку высокого уровня.

В нем никогда не было осторожности, он постоянно жил на грани риска. Я всегда боялась за него.

Бывало, его заносило не туда, и тогда я переживала за него и даже ссорилась с ним. Но он справлялся и шел дальше. Он познавал жизнь, ничего не проходило зря.

За год до гибели он стал набирать мощь с сумасшедшей скоростью. Одновременно писал диплом, работал в «Вестях» с 3 часов ночи, летал в командировки читать лекции по телевизионному делу, бегал по газетам пристраивать свои материалы, писал сценарии.

Потом успел снять 3 документальных фильма. Окончил курсы сценаристов ТВ фильмов, собирался поступать на психфак МГУ и режиссерские курсы. Придумал свою, совершенно непохожую ни на какие другие, передачу о русской провинциальной жизни, об интересных людях провинции (он был просто влюблен в русскую глубинку) – и погиб на пути к съемке первой передачи. Все разом оборвалось и ничего уже не будет.

Я растила свой идеал мужчины, таким он и вырос. Был заботливым и внимательным ко мне и к друзьям, хотя внутренне жил в каком-то своем мире. Наверное, лет после 18-ти я стала учиться у него, потому что он был уже мудрее, терпимее, щедрее меня.

Мы были готовы умереть друг за друга. После его гибели я прочла у него: «Умереть... Мама... Зажмурив глаза. За нее – да». А уж обо мне и говорить нечего. Если бы можно было его вернуть, я бы не задумавшись, ушла вместо него.

Возможно, мир потерял будущего глубокого, тонкого, душевного, остроумного кинематографиста, писателя. Но какое мне дело до всего мира, если я потеряла любимого и любящего сына.

Уже в раннем детстве ему было в удовольствие постучать в дверь нашей комнаты, прежде чем войти, и спросить: «Моня кам?», что означало «Можно к вам?». И до конца на его мобильнике вежливая просьба: «Добрый день. Я Александр Кравченко. К сожалению, меня сейчас нет, но я перезвоню вам, как только смогу».

Сынулька, где же ты?»

Душевная рана – от потери моего юного друга, с которым мы еще не успели даже должным образом обменяться своими мыслями, но видели друг друга в наших зарождавшихся устремлениях – продолжает кровоточить!

Снова о документах ДПР

После моего расставания с Петровым телефонный звонок из станицы Кривянской раздавался каждый месяц. Тихон понимал и волновался – летнее время в Норильске коротко, сейчас каждый день дорог. Он настойчиво меня убеждал: без документов – пустое дело!

А новости валились на меня как снег на голову. 1 сентября в «Мемориале» состоялась встреча с Василием Ивановичем Ковалевым, бывшим узником ГУЛАГа – норильчанином, возвращавшимся в Магадан из поездки в родные края под Одессой.

При кратком знакомстве с ним я был потрясен – он знаком с Сергеем Дмитриевичем Соловьевым, были вместе на Колыме, а после лагеря встречался с ним уже в девяностые годы! И главное – Соловьев сейчас живет в Алтайском крае!! Такую неожиданную радость я все же смог перенести – остался жив. Появилась твердая уверенность – Василий свой. Что все это действительно так, Ковалев подтвердил, показав мне видеозапись 92-го года, где я увидел своего Соловьева уже в возрасте семидесяти шести лет с «белой» головой, но с тем же проницательным взглядом.

Коснувшись Норильска и Колымы, я задал Ковалеву прямой, важный для меня вопрос: «Когда ты принял Клятву члена «Демократической партии России»? Оказалось, после прибытия вместе с Соловьевым этапом на Колыму, когда Сергей Дмитриевич восстановил Устав и Программу ДПР.

При следующей встрече Василий Иванович все же уточнил в «двух словах»: в партию он вступал дважды. Еще в лагере на норильском «Кайеркане» давал Клятву члена ДПР Алексееву. Договорились, что свой норильский период он опишет подробно. Эта наша первая встреча закончилась тем, что Ковалев заверил меня, что полный комплект партийных документов пришлет из Магадана.

О таких новостях в конце сентября сообщил Тихону Ивановичу. Представляю, с каким чувством он воспринял мой телефонный звонок о трагедии с Сашей Кравченко. Было ясно, что поисковые работы в Норильске в текущем году уже исключаются. Заверил друга – поиск капсулы непременно продолжу. За печальным известием сообщил ему и радостную весть – Сергей Дмитриевич Соловьев живет в Алтайском Крае. А значит, нас реально уже не двое. С удовлетворением отдавал себе отчет и в том, что закончилась печаль 1987 года, когда остался в одиночестве, но с надеждой. И вот она, эта Надежда осуществилась – и Тихон Иванович, и Сергей Дмитриевич в строю.

В последующих звонках, я уже чувствовал по голосу Тихона, что он ожил, стал более энергичным. Старший друг напоминал о необходимости сосредоточиться теперь на важнейшем вопросе – возрождении нашей Норильской партии. Было понятно и мне, что в 2005 году надо лететь на Алтай.

Тихон настоятельно рекомендовал до встречи с Соловьевым обязательно съездить в Норильск, чтобы иметь на руках те документы партии, которые еще в 1954 году по его указанию были заложены в тайник.

Просил он также, если будет возможность, до Алтая заехать в Кривянскую, чтобы вместе продумать организационные вопросы по Уставу партии уже в совершенно новых условиях. Соловьев должен увидеть, что мы помним его наставления, помним принципиальность его тактики «малых шагов».

Здесь необходимо пояснить, что по телефону я Тихону ничего не сказал о документах, обещанных Ковалевым. Не было и уверенности в идентичности воссозданного текста первоначально написанному Соловьевым в 1952 году.

ХРОНИКА 2005 ГОДА

04.01. Володя Куц перенес в Москве четвертый инфаркт, но не унывает – летом на Норильском юбилее встретимся!

Светлана Ку-Дегай включила в издание «Корейцы – жертвы политических репрессий в СССР» статью Александра Кравченко «Чистый Нетто»

06.01. С Николаем Формозовым обсудили «Программу деятельности координационного Совета "Норильское сопротивление" и необходимые шаги по созданию координационного Совета "Память Кенгира"»

24.01. Василий Ковалев из Магадана дал телефон в Змеиногорск, где находится ветеран Норильска Сергей Дмитриевич Соловьев.

01.02. Передал в библиотеку «Мемориала» полученную из Нью-Йорка книгу Романа Бракмана «Тайная папка Иосифа Сталина».

04.02. Передал в «Норильский никель» наши предложения по участию в Юбилейных мероприятиях, посвященных 70-летию Комбината.

20.02. Наконец я получил из Магадана комплект копий документов: «Программа (краткая) Демократической партии России» и «Устав демократической партии России», изъятые в производственной зоне на рабочем месте Сергея Дмитриевича Соловьева в 1954 году.

Внимательно вчитываясь, я пришел к заключению, что текст отвечает принципиальным положениям нашей Норильской программы и может быть основой в последующем практическом задействовании при разработке политической программы партии уже в новых условиях не для конспиративной организации, вынужденной действовать под жестким контролем коммунистического режима.

27.02. Сделал корректировку картотеки ветеранов Норильского Горлага. Из 150 бывших заключенных из списка февраля 2004 года к февралю 2005 года осталось уже 122 человека, проживающих на территории Российской Федерации.

04.03. Состоялась встреча в «Норильском никеле». Обсудили текущие дела Координационного совета «Норильское сопротивление» на ближайшее время.

В апреле надо лететь в Норильск. Главное – быть готовым к встрече со школьниками.

05.03. Александр Зиновьев начал вести диалог в Интернете с норильчанами на предмет возможного присвоения одному из топонимов города (улице, площади) наименования, связанного с Норильским восстанием 1953 года. Первые результаты впечатляют – расстояние не преграда, время минимальное, свобода мнений.

29.03. В «Доме кино» чествование народного кумира Георгия Степановича Жженова в честь его девяностолетия. На большом экране фильм-трилогия «Русский Крест». Третья серия – Жженов в Норильске. Состоялась моя краткая встреча с Георгием Степановичем.

11.04. Был на Пресс-конференции в бывшем Музее Революции по случаю открытия выставки «Невольники III Рейха». Перед самым окончанием этой встречи я задал вопрос председателю Наблюдательного совета российского «Фонда взаимопонимания и примирения» А.П. Починку.

«Почему Ваш Совет не затрагивает моральную сторону невинных жертв военного периода и последующих сталинских репрессий, а только занимается материальной стороной, которую возмещает теперь Германия?»

Г-н Починок признал, что действительно этого «Покаяния» еще не было, это еще впереди. Неожиданно для меня, встал сидевший с ним рядом за столом пресс-конференции Владимир Петрович Лукин и от имени Комиссии по защите прав человека при Президенте, обращаясь ко мне, выразил «соболезнование» за случившееся со мной беспричинное насильственное отчуждение от течения свободного образа жизни. Не помню, что я – поблагодарил или просто промолчал?

Позднее я пришел к выводу: Лукин меня, что называется, «обезоружил». Теперь я не имею права говорить, считать себя униженным, оскорбленным – лично я извинение от имени власти получил!?! Как это принято поступать в человеческом обществе. Зла на кого-либо не имею. Но я был не один – таких миллионы, в их душах горечь живет и даже передается из поколения в поколение.

После пресс-конференции я был «атакован» журналистами СМИ тут же в зале. Отвечал на вопросы, договорились о встрече. Через день ко мне домой приезжала съемочная группа Чешского телевидения. С Мартином Джазиари, собственным корреспондентом Московского корпункта, у нас была обширная беседа уже не только о выставке, а вообще о жизни. Он задавал неожиданные острые вопросы – под таким «мозговым штурмом» я еще не бывал. Отвечал же я ему соответственно – свободно, не отклоняясь от правды, не скрывая своих взглядов.

Во мне соседствовали чувство собственного достоинства с нескрываемым уважением раскованности, проницательности другого человека, с которым впервые встретились, сердце которого билось с моим в унисон.

В этот же день состоялась встреча для «Немецкого радио» с журналистом по имени Изабелла.

20.04. Запись на «Радио России» – Ольга Пинскер настойчиво любопытна, чувствуется свободный склад души, отвечать на ее вопросы приятно.

05.05. В Международном университете в Москве – «круглый стол» по случаю празднования в стране 60-летия Победы. Такие торжественные дни уже стали привычными для каждого года.

Представляется, что неописуемое внимание и забота о тех, кто пережил страшную войну, господствуют на безбрежных просторах России: что равновозможное материальное обеспечение солдат Великой Отечественной со стороны государства установилось по всей стране; что уже похоронен последний солдат, погибший на поле боя, как это было принято испокон веков; что написана уже и история Великой Отечественной, ведь участников и очевидцев той битвы осталось совсем мало…

Но когда очнешься от благостного состояния, невольно осознаешь – этот торжественный день памяти сливается как бы со словом «война», произносимым чуть ли не радостно… Да будь она проклята, эта война, укравшая жизни миллионов и миллионов людей.

В кругу своей семьи обязательно в этот день смотрят фотографии родных и близких, называют их имена без всякой помпезности, с благодарностью в душе. А погибшие из одного большого городского дома, с улицы, из деревни или города? Такая память должна напоминать: война – это то же стихийное бедствие, но только созданное самим человеком.

Слово «война» должно подлежать забвению для будущих поколений.

Духовность народа неотделима от слова «память», и это должно относиться не только к одному человеку, но ко всему обществу, включая всех представителей власти.

Но действительность не такова.

Юные следопыты до сих пор каждый год находят останки погибших воинов Великой Отечественной и только тогда происходит их торжественное захоронение.

Да, Государственной программы, нацеленной на действительное постоянное уважение к тем, кто вложил свою лепту в тяжелейшее испытание, не было и нет. Нет и четкой программы создания объективной истории героического подвига народа за сохранение своей государственности.

Казалось бы, написание истории войны должно быть осуществлено, пока еще живы бойцы и фронта, и тыла, те, кто может подтвердить правду тех событий. История Великой битвы, охватившей все военные годы, все население страны, основанная только на архивных данных – ложная история, субъективная, или специально созданная по заказу. Конечно, подготовленные проекты для составления исторической целостной картины как самой войны, так и жизни послевоенной, должны быть общедоступны, а те, кто прошел эти страшные этапы, должны быть откровенны в общегосударственном диалоге.

Каждый из приглашенных на этот круглый стол раскрывал свою часть впечатлений от пройденных военных дорог и связанных с войной не праздничных событий, а суровых испытаний, которым подвергается человек, таких как крушение своей семьи, потери самых близких людей. Ведущий «круглый стол» Александр Николаевич Яковлевич попросил рассказать о Норильском восстании 1953 года меня как участника этого послевоенного события, последовавшего через восемь лет после окончания войны, но самым непосредственным образом связанного с понятием «война». 20 тысяч человек, прошедших через испытание войной, совершенно необоснованно осужденных волевыми незаконными действиями, будучи уже в Заполярье, в Норильске, заявили мирный протест своему существованию в адских условиях. Этих «детей войны» усмиряли большой кровью. Такие случаи неповиновения коммунистическая система власти всегда подвергала абсолютному умолчанию. Даже сейчас люди пожилого возраста проявляли удивление о проведении в былые годы операций, подобных Норильской, Кенгирской и других.

«Как такое могло быть?? Это же бесчеловечно» – восклицал за «круглым столом» Юрий Любимов. «Очень плохо, что наша молодежь не знает о таких историях своей страны!» Это прозвучало как упрек. А в зале, где проходил круглый стол, внимательно слушали человек двести студентов. Тут же встала энергичная девушка-студентка и громким голосом, не принимающим возражения тоном отвергла слова упрека – «А почему Вы нам ничего не рассказываете? Разве это правильно?»

Этот эпизод нашел отражение в отдельно прозвучавших замечаниях – действительно, ведь возможны факультативные встречи студентов с поколением военных лет.

В сентябре 2003 года, после юбилейной встречи норильчан – участников восстания – в Музее Андрея Сахарова молодая девушка Аня (работница музея) спросила меня:

– Вы согласны встречаться со школьниками и поделиться Норильской историей? Это в нашей школе, я уже говорила с подругами и ребятами.

– Да, я готов.

Вот так реагируют молодые пытливые души, и студенты и еще школьники.

Памятны слова, сказанные на том круглом столе: «Им (молодым) придется самим делать выводы, в том числе и о том, какой ценой страна заплатила за Великую победу». Врезалось в память и изречение-наставление Александра Николаевича Яковлева: «Существуют нравственные вопросы, которые нельзя обходить стороной».

В реальной нашей жизни эти требования очень часто не выполняются. У меня в памяти хранится ряд таких воспоминаний.

Мемориал памяти погибших в Великой Отечественной войне района «Зюзино». Каждый год к 9 Мая здесь дети возлагают живые цветы, поют песни, декламируют стихи – до слез приятно, трогательно. Выступают и взрослые руководители района, организаторы мероприятия. Очередной торжественный день, энергичная женщина уверенно объясняет значимость Дня Победы. Рассказывает о заслугах боевого летчика, вылетавшего даже бомбить Берлин, и представляет его. Это председатель нашего Совета ветеранов. Орденов и медалей много – багаж у него за военные годы внушительный. Хочется что называется «шляпу перед ним снимать». Ждем, о чем поведает боевой летчик. А этот пенсионер проявил невиданную скромность. Начал он со слов: «Прошу прощения, я на самолетах не летал, я был в технической обслуге, мы готовили самолеты к боевым вылетам…» Малая детвора, надо полагать, приняла все как положено, а вот старшеклассницы не к месту заулыбались. Пересаливать нельзя никогда, даже преувеличивая его достоинства, чтобы не смутить человека, не оскорбить солдатской чести!

06.05. Принял участие в завершении VI Всероссийского конкурса исторических исследовательских работ старшеклассников «Человек в истории. Россия – ХХ век». Удостоился чести поздравить десятку конкурсантов-победителей. Такая встреча незабываема, приносит уверенность, вдохновляет, вселяет веру в надежную преемственность молодого поколения в стремлении знать историю своего родного края, учитывать урок, полученный Россией.

16.05. Был в пикете у Мещерского суда. В слуховой памяти остались сирены автомобильных приветствий, которые, наверняка, слышал и Михаил Ходорковский.

Норильские витязи

По приглашению из Вильнюса мне предстояла в конце мая поездка на ежегодную встречу участников Норильского восстания 1953 года, гордо носивших имя «Норильские витязи».

Кто же они, эти витязи?

Слово Бронюсу Златкусу, председателю этой семьи отважных сынов и дочерей Литвы.

Рассказ Бронюса Златкуса

«Организация сопротивления лагерному режиму «Норильске Вичай» («Норильские витязи ») по сути родилась после прибытия карагандинского этапа 8 сентября 1952 года в Норильск. После волнений и столкновений с криминальным контингентом, неповиновения лагерной администрации зачинщиков и активистов отправили на Крайний Север, «на вымерзание», как выражались сами чекисты. 1200 человек разбросали по лагерям, В основном это были западные украинцы, но и литовцев в этом этапе было более 50 человек.

В лагерях в это время свирепствовали придурки – подручники администрации из числа заключенных. Сеть стукачей доносила в оперчасть разговоры заключенных. Многие смирились с лагерным рабством. Кто-то был просто сломлен духовно... Непокорных за малейшее неповиновение бросали в ШИЗО, БУР, режимные бригады. А тут привезли вирус мятежа, который попал на уже подготовленную почву: новые объединились со старожилами, была принята программа конкретных действий. Решили следующее.

1. Образовать литовскую группу сопротивления.
2. Создать пятерки защиты, в каждой из которых должен быть старший.
3. Запретить самостоятельно проводить акты террора.
4. Собирать сведения об агентурной сети оперчасти.
5. Собирать сведения об активных пособниках лагерной администрации, любителях с помощью палки наводить порядок.
6. В каждой секции барака иметь своего человека для сбора информации.

Структура организации: представительное и исполнительное звенья, координаторы, советники, штаб.

Представительное литовское звено поручили возглавить адвокату Вацловасу Зубкявичусу. Координаторами назначили Микаса Мисюрявичуса, Бронюса Раманаускаса и меня (я держал связь с народностями Северного Кавказа). Советником стал ксендз Чесловас Каваляускас. Штаб возглавил Юозас Лукшис, имевший опыт организации групп сопротивления в карагандинских лагерях. Первые пятерки создали и возглавили Юозас Лукшис, Казимерас Везбяргас, Антанас Зинкявичус, Казимерас Шалкаускас.

В первую очередь мы вступили в союз с западными украинцами, потом с русскими, при необходимости проводили совместные акции. Решили, что каждая нация сама наказывает виновных земляков.

Комитет литовцев вынес смертный приговор старшему нарядчику Ионасу Мисявичусу, прозванному Удавом. В октябре 1952 года исполнили еще один смертный приговор Варнасу, известному заключенным как Ворона. Больше в среде литовцев извергов не было. Атмосфера в лагерях изменилась к лучшему, люди свободно стали разговаривать, стукачи боялись бегать в оперчасть или искали приюта у чекистов.

Во время восстания мы призвали к действию все активные и резервные пятерки. Мне было поручено обеспечивать внутренний порядок в лагере и его противопожарную безопасность. Мы упростили на Медвежке представительство от бараков, назвали его комитетом. Руководство поручили Павлу Френкелю. Измайлов, Галема и другие выработали требования для переговоров с московской комиссией, изготовили плакаты, проводили собрания и т.д. Всей лагерной жизнью во время восстания руководили подпольные братства, комитеты, обеспечивая порядок и охрану зоны.

И хотя восстание заключенных было подавлено, мы, несмотря ни на что, победили: московские власти наши требования удовлетворили, вскоре многих из нас освободили, лагеря стали закрывать. Я спрашиваю себя: виноваты ли мы были? И в чем? Если бы в 1940 году в нашу независимую Литву не пришли непрошеные гости, мы бы жили свободно, учились, работали, создавали семьи... Мы никогда бы не попали в Норильск, не стали бы рабами в сталинских лагерях, не были бы обречены на долгие годы страданий... Во всем мире признано право человека бороться за свободу своей Родины, и мы боролись. Так в чем же мы были виноваты? Ответ на этот вопрос дала наша страна. «Норильских витязей» литовцы назвали поколением наследников духа рыцарей и героев. Они получили самую высокую национальную награду – орден «Креста Витис». Этим орденом удостаивают тех, кто защищал свободу и независимость Литвы, участвовал в боях («лесные братья»).

«Норильские витязи» собираются ежегодно с 1989 года. Уже прошло 16 съездов нашего общества в Вильнюсе, Каунасе, Тельняе, Радвилишкисе, Паневежисе и других городах. Мы не просто подводим итоги и строим планы своей общественной работы, мы обсуждаем события в стране и в мире. К нам прислушивается власть. Например, мы писали в 2005 году обращения к президенту Литвы Валдасу Адамкусу по поводу министра, потерявшего доверие людей, критиковали работу Сейма и правительства, наши тексты были опубликованы в газетах, по ним были приняты меры, как и должно быть в свободной стране.

...А я и сегодня вспоминаю русскую группу. В ней было немало крупных специалистов, ученых, инженерно-технических работников. Со многими я был знаком. Они были настоящими патриотами своей страны и производства, где трудились. Они гордились достижениями норильской промышленности, позже работали на руководящих должностях, вплоть до главных инженеров. Их называли лордами. А под Шмидтихой обрели покой тысячи и тысячи «винтиков» – простых людей, которые работали на свою страну до последнего вздоха, имели семьи, близких людей, с которыми им так и не довелось даже проститься... Хочется надеяться, что труд заключенных уже никогда не станет основой политико-экономической системы ни в одной стране.

В 1954 году я получил освобождение из лагеря и был определен на спецпоселение. Только в конце 1955 года я получил разрешение на поездку в Иркутскую область к родителям, которых выслали из Литвы в Бодайбинский район. Здесь я окончил горный техникум, работал мастером, а потом старшим мастером на буровых работах. В конце 1958 года мое спецпоселение закончилось, и летом следующего года я вернулся в Литву, но жить на родине мне разрешили только в 1962 году. Заочно я окончил сельскохозяйственную академию по специальности инженер-механик.

Со своей женой я познакомился в Бодайбо. Она тоже была спецпоселенкой. Мы вырастили двоих сыновей, с 1964 года живем в Вильнюсе. Нас и тут преследовали власти, проводили обыски. А мы собирали материалы о жертвах репрессий. Потом активно участвовали в перестройке Литвы. Мы и сейчас ежегодно собираемся на съезды нашего общества «Норильские витязи», председателем которого я являюсь. В 1999 году меня наградили боевым орденом «Виче Крижус» («Крест витязя»), и теперь я являюсь кавалером Офицерского Креста.

На приглашение принять участие в Москве на юбилейной встрече участников Норильского восстания «Норильские витязи» откликнулись наиболее организованно.

Они считают местом рождения организации норильские лагеря. Здесь же родился их гимн, который подстрочно на русский язык перевел Витаутас Ракаускас. Автор Чесловас Каваляускас назвал его «Гимн норильских повстанцев (литовцев)». Там есть такие слова:

В ветрах Севера парни воспряли,

Пробуждается Витис, грозный, могучий.

Наша верная клятва слышна

Небу Севера, острым скалам.

Витис – это всадник, преследующий врага. В тексте упоминаются Дзукия, Жемайтия, Аукштайтия – части Литвы, различающиеся только по диалекту. В Дзукии много лесов, в Жемайтии – равнин, а Аукштайтия полна холмистых полей и озер. Можно представить, с каким чувством люди пели на чужбине гимн с такими родными названиями!

В 1989 году четверо из Литвы (в их числе архитектор и фотожурналист) посетили Норильск. В то время под горой Шмидта, на месте массовых захоронений заключенных, размещались гаражи и стоянка автотранспорта. Здесь побывали гости из Литвы перед приемом в исполкоме горсовета. Норильские власти автобазу под Шмидтихой обещали убрать и обустроить на этом месте площадку для возведения памятников жертвам сталинизма не только из Литвы, но и всем захороненным там заключенным. Так на Таймыре появилось еще одно место скорби.

В 1990 году в Норильске прошла первая Неделя памяти жертв Норильлага. Ее инициаторами были члены общества «Мемориал» и работники музея. Под горой Шмидта перезахоронены останки погибших – здесь были сооружены могилы, установлены кресты с покаянными надписями. Позже здесь построили часовню. Активистка «Мемориала» Вера Константиновна Паузер, предприниматель Вадим Наговицын, молодые строители Фундаментстроя, Горстроя, Строймеханизации, Промстроя, Отделстроя приложили много усилий, чтобы в сентябре 1990 года была открыта эта часовня. Ее освятили, и зазвучал маленький колокол часовни...

В центре площадки установлен памятник военнослужащим Прибалтийских государств, погибшим в лагерях Норильска в 1941–1956 годах. Автор проекта памятника Ромуальдас Свидинскас.

В Литве создана временная комиссия по памятникам при министерстве культуры. Она (в лице Р. Раценаса) ежегодно выделяет на содержание каждого памятника за рубежами Литвы по 100 долларов. Часть этих денег поступает и в Музей освоения и развития Норильского промышленного района. Кроме Таймыра памятники погибшим в годы сталинских репрессий установлены в Республике Коми, Бурятии, в Алтайском и Красноярском краях, Казахстане, Якутии, Таджикистане и, конечно, в самой Литве. Такова география горя и скорби литовского народа... В книге Римвидас Раценас приводит данные Центра по исследованиям геноцида и резистенции жителей Литвы. Всего с 1940 по 1953 год было сослано 126 817 литовцев, заключено в лагеря 152 496 человек. Кроме того, погибло на родине с 1944 по 1953 год 18 000 партизан.

Любая история – это всегда история множества разных человеческих судеб. Сложите цифры 126 817 + 152 496 +18 000... Судьбы этих людей оборвались у кого-то в расцвете сил, у кого-то в самом начале жизни. А ведь у всех были родные, на которых отразились не лучшим образом аресты близких. Их ни за что ни про что согнали с родных мест и выслали на Север, в Сибирь, в Среднюю Азию. Ведь и тут погибли литовцы, пополнив смертные списки репрессированных сталинским режимом...».

27.05. Я уже в Вильнюсе. Встретили меня Бронюс Златкус и Ирена Сметонене. Местом моего жительства определили «Пансионат ветеранов Сопротивления» на окраине города. В этот же день посетил «Центр Геноцида», дом, где в свое время размещался такой исторический объект, как и наш московский «дом на крови» на Лубянке.

Что такое тюремные камеры, одиночные карцеры, хорошо представлял на своем опыте. Но увиденное здесь превзошло мое воображение даже по рассказам тех, кто побывал на той же Лубянке. Подойдя к двери камеры на первом этаже, чуть было не упал как с обрыва. Пол камеры – на полметра ниже порога и никакой ступени. Хочешь – прыгай или, аккуратно опираясь руками, спускайся вниз. Я, конечно, стоял и соображал – с какой целью придуман был этот спортивный трюк? Мне пояснили – камера в своем «рабочем» состоянии, как бетонное корыто, заполнялась водой. Невольно подумал – а вода то, наверняка, очень холодная? И мурашки пошли по телу. О, Господи! В камере никакой мебели, а если сил нет стоять?..

На втором этаже в камеру вошел, как в обычную комнату шести квадратных метров. У одной стены какое-то хитрое, непонятное на первый взгляд устройство. Сразу бросилось в глаза, что бетонный пол выполнен в виде желобов исходящих от этой железной конструкции. Опять требовалось пояснение – это расстрельная комната. Вот через это отверстие в стене на уровне головы человека выполнялся смертный приговор. А через то отверстие пола, куда сходятся желоба, стекала кровь!

Сказано все было тихим спокойным голосом, ибо это творилось давно и стало обычным для этой музейной экспозиции. Сколько крови протекло через отверстие в полу – не подлежит измерению, ведь это не скотобойня – это кровь человеческая, убить даже одного человека – уже преступление, а тут?!

Посетил я и новое городское кладбище, где впечатляет «Мемориал жертв репрессий», невольно возбуждающий мысль – увижу ли я такой Центральный российский мемориал, как память потомкам?

На следующий день в Доме офицеров собрались человек 60 «Витязей» и гостей. Основная сложность была в том, что моему соседу пришлось речи всех выступавших переводить достаточно кратко на русский язык. Но во взаимных беседах русский язык обеспечивал радость встречи, воспоминания и наилучшие пожелания.

Проблему дальнейшего взаимодействия с активным настроем обсуждали уже 29 числа в пансионате в узком кругу, в центре которого была наша духовная сестра Ирэна. Были безусловно уверены в своих планах до следующей встречи. Но судьба неумолима – 9 февраля 2006 года электронная почта унесла из Москвы в Вильнюс соболезнования в связи с кончиной Ирэны Мартинкуте-Сметонене. Храню как драгоценную реликвию открытку из Вильнюса: «Дорогой брат Лео, много радостей, успехов в Ваших добрых делах и подвигах желаю я и наши знакомые с Вами в Литве! Будьте здоровы! Ирэна. 2005.12.12.»

Не было ни малейшего тревожного чувства, что это последние от нее слова. Может быть, Бог даст, поклонюсь ей в Каунасе, где она «отдыхает» рядом со своим мужем – норильчанином!

23.06. Уже после 1999 года, после того как журналист-норильчанин Александр Кравченко влил в меня определенный импульс желания вернуться к активному далекому прошлому, я решил познакомиться с официальными документами. Посетил службу ФСБ на «Кузнецком мосту», дом 22, затем «Центральный научно-исследовательский центр» в Черемушках. Поскольку нигде найти документов я не смог, энтузиазм мой начал иссякать.

После неоднократных напоминаний ответственного архивиста «Мемориала» Алены Геннадьевны Козловой я – в ГАРФе (Государственном архиве Российской Федерации).

В руках архивно-следственное дело № П 69174 на 240 листах. Впечатляет! После 5 часов работы в уютном читальном зале пришел в полное недоумение, если не сказать в ужас, увидев себя с высоты полета мысли «компетентных органов». В деле значатся данные, начиная с моего прибытия в Запасной полк в городе Камышлов и в действующую часть 7-й эстонской стрелковой дивизии в Великолукской области. Описываются этапы воинской службы с подробным указанием городов на этом пути, перечисляются имена и фамилии сослуживцев. Это я воспринял с благодарностью как восстановление ушедшего из памяти. Но все архивное дело оказалось пропитанным искажениями, измышлениями, явно свойственными профессионалам своего дела.

– Сдался в плен, выдавал государственную и военную тайны, на работах в лагере военнопленных был бригадиром, так как свободно владел немецким языком, работал на военных заводах в различных городах Германии, вербовался сотрудниками «СД», но свою принадлежность к немецкой агентуре отрицает, прибыв в мае 1945 года под видом репатрианта в советскую зону оккупации Германии, скрыл свою изменническую деятельность и пробрался на службу в Советскую Армию…

Заседание Трибунала 13-й армии от 22.05.48. Дело № 2989 на 71 листах. Дело слушали без участия сторон и вызова свидетелей:

14-10. Трибунал, заслушав обвинение, вышел на совещание;

14-55. Оглашается приговор;

15-00. Судебное заседание объявляется закрытым.

Материалы следственного дела, связанные с моей реабилитацией 1958 года, выглядят как-то формально. Приводятся запросы о порядке ведения следствия в 1948 году:

«– данные о нахождении Нетто в одиночных камерах и в карцерах в особом отделе КГБ в.ч. 03460 не имеются;

- справка о вызовах на допросы содержит указание календарных дней и длительность времени каждого допроса (от 1-го до 3-х часов);

- майор Федоров и капитан Дроздов были отстранены от ведения следственных дел за превышение своих полномочий (приводится ксерокопия).

Торжество «Закона» налицо!»

У меня своя оценка «Архивно-следственного дела»:

1. В деле полностью отсутствует материал, связанный с первым этапом следствия (два месяца) – обвинением в шпионской деятельности, который осуществлял майор Федоров, изощренно проявляя свой опыт. Имеющиеся же протоколы отражают очень своеобразно допросы капитана Дроздова на заключительной стадии следствия. Полнейшая фальсификация следственного процесса.

2. В деле нет жалобы, которую написал мой отец на имя Генерального прокурора в 1955 году, и соответственно ответа. Это меня интересовало в первую очередь, то есть как отец мотивировал свое утверждение, что его сын не может быть изменником Родины.

3. Впечатление такое, что следственное дело уже изначально составлялось по определенным требованиям органов КГБ. А запросы 1956-1958 годов о фактических методах ведения следствия в 1948 году – это «святая» наивность.

Крупным шрифтом хочется выделить: вот по таким фальшивым протоколам допросов, абсолютно ложным актам, докладным запискам, отчетам о героической крайне необходимой деятельности органов МГБ, КГБ специалисты историки сегодня формулируют историю в учебниках для молодых поколений России, для тех же государственных мужей.

Можно ли в таких дебрях дезинформации вырабатывать оптимальные управленческие решения?

16.08. На «Крымском валу» состоялось открытие художественной выставки «Пересилившие судьбу», представлявшей творчество художников содружества «Этап», благополучно прошедших ГУЛАГ. Наиболее активное участие в выставке проявили ветераны Соловецкого лагеря особого назначения («Слон»). В их картинах запечатлены в основном архитектура знаменитого Соловецкого монастыря; обильная дань художниками отдана цветам как отражению радости, воспринятой после мрачной суровой поры за колючей проволокой; непосредственно ГУЛАГу посвящалась только одна картина «В пути на работу». Через заснеженный лес идет плотная колонна людей в зимней одежде, а рядом два конвоира с винтовками.

С недоумением я покинул эту выставку. Как, владея кистью художника, не отразить жизнь знаменитого ГУЛАГа? Тут же возникла мысль – в домашнем архиве наверняка есть такие шедевры, но поделиться с нами художнику «не хочется»!??

23.08. В аэропорту «Алыкель» меня встречает Александр Лебедев. Главная цель этого посещения Норильска – продолжить, завершить поиск капсулы с документами конспиративной организации, начатый еще в 2003 году. На следующий день утром мы с Зиннуром Шакуровым и его другом Славой уже на «Западной». Убедились, что за прошедшие два года разбирать завал тепловой подстанции никто не пытался – капсула на месте! Стало очевидным – надо готовить технические средства и получить соответствующее разрешение. Решение этой проблемы взял на себя Зиннур. У меня же еще были вопросы к Ольге Андреевне Андрух – методисту отдела управления образованием – по организации более активного участия школьников старших классов во Всероссийском конкурсе исторических исследовательских работ «Человек в истории. Россия ХХ век». А также по поручению «Фонда Солженицына» состоялась встреча в Управлении социальной защиты с Людмилой Яковлевной Ребенчук. В первый же день был и в музее города, в новом его здании.

В целом же координацию по выполнению программы моей поездки в Норильск обеспечили Ольга Ивановна Бычкова, Татьяна Осиповна Бочкарева и Жанна, любезная старательная норильчанка, сопровождавшая меня на намеченных по программе групповых встречах – со школьниками, в центре подготовки персонала с членами Движения молодых специалистов «Лидер», с представителями СМИ. Состоялась обстоятельная беседа в редакции «Заполярного вестника» с нашим другом Валентиной Петровной Вачаевой с участием Зиннура и его друга Ильи. 28 августа вместе с супругой моего родственника Игоря Ивановича Серикова Зоей посетил городское кладбище. Положил цветы на могилу Николая Николаевича Урванцева, известного геолога- полярника, одного из первооткрывателей Норильских месторождений.

В этот же день вышел из отпуска Сергей Викторович Аристов. Вопрос об использовании технических средств на «Западной» был окончательно решен. Напомнил я ему и об обещании еще в 2003 году наглядно ознакомить меня при следующем приезде в Норильск с новейшей технологией работ на руднике «Октябрьский». Но получил отказ: «Не могу рисковать, ведь надо опускаться на глубину 1500 метров. Поедешь на Талнах, и тебя ознакомят подробнейшим образом – так надежнее».

29.08. Газета «Заполярный вестник» сообщила норильчанам, что начинается завершающий этап поиска капсулы, заложенной в лагерные времена 52 года тому назад.

Во второй половине этого же дня в моем гостиничном номере раздался телефонный звонок. Мужской голос спросил: «Вы ищете капсулу?» Я подтвердил это и услышал: «Напрасно ищете, ее там нет. Она изъята органами». Описать свое состояние в тот момент я не в силах. В голове что-то невообразимое. Но мой вестник телефонную трубку не кладет. Я попросил о возможности личной встречи. Собеседник поясняет – у меня сейчас нога в гипсе, поездка на любом транспорте для меня отпадает. Прошу разрешения приехать к нему домой. – «Согласен. Завтра в любое время».

Ставлю в известность пока только Шакурова. Зиннур тоже в растерянности – возможно, это шутка? Или специальный звонок!? В моей голове полный сумбур. У меня возникло желание не торопиться, а продлить эту неопределенность. А вдруг это правда? Решили: завтра, после поездки на Талнах, вместе на Комсомольскую 25.

30.08. Михаил Александрович Шилко забирает меня с Зиннуром и на машине – на Талнах. На встрече-беседе с Вячеславом Леонидовичем Соколовым, заместителем начальника Горно-геологического управления, был подробно показан на картах, схемах, фото сегодняшний день горно-металлургического комбината. Очень интересно была раскрыта перспектива развития «разреза» этого рудника. Норильск стал не просто родным, а неповторимым! Но всему этому богатству нужен хозяин, рачительный, бережливый, применяющий исходное сырье в земных недрах, прежде всего на благо человека, а не на властные цели.

Посетили музей «Талнаха», а на «Вальке» были у «Трех медведей». Это три бурых медведя, в специальных клетках ждут от посетителей банки со сгущенным молоком, прокусывают их и высасывают лакомство, держа банку в лапах. Такого нет ни в одном другом зоопарке.

Радостной была на Талнахе и неожиданная встреча с уже знакомым еще с 2003 года, заслуженным педагогом России Марией Алексеевной Зубко. К ее подарку – сборнику рассказов «Стая» – обращаюсь, когда хочется «побывать» в Заполярном Норильске.

Вернувшись в город, сразу к Виктору Борисовичу Филиппову. Этот коренной норильчанин, много лет жил в поселке «Западный». Он рассказал нам такую историю. Примерно 15 лет тому назад его дядя Леонид Иванович Жидков открыл ему тайну, которую хранил более тридцати лет.

Его, сына главного инженера шахты Ивана Никитовича Жидкова, в один прекрасный день пригласили в МГБ и предложили стать понятым при изъятии из тайника некоторых документов. При этом он понял, что его согласия не ждут, все уже решено без него.

Три офицера МГБ, один человек в гражданской одежде – то ли заключенный, то ли недавно освободившийся (как решил про себя дядя) и он вошли в помещение тепловой подстанции на территории производственной площадки рудника «Западный». Разобрали кирпич в стене и извлекли из ниши предмет, похожий на булыжник. Леонид Иванович тогда поинтересовался, что за документ там спрятан. Ему ответили: списки руководителей норильского восстания. Жидков дал расписку о неразглашении выполненной операции, после чего все разошлись. Леонид Иванович об этом эпизоде своей жизни никому ничего не говорил многие годы. Виктор Борисович Филиппов, прочитав сообщение в «Заполярном вестнике» решил, что, видимо, поиск капсулы с документами связан с откровением дяди. И тогда он решил мне позвонить.

На вопрос, где сейчас Леонид Иванович, я получил ошеломивший меня ответ: «Дядя умер в сентябре прошлого года». Значит, мы могли бы в 2003 году, когда начали поиск капсулы, услышать рассказ об изъятии документов от самого Леонида Жидкова! Может быть, он описал бы нам человека в гражданской одежде, который указал местонахождение тайника. Возможно, что-то еще. После нашего разговора Виктор Филиппов позвонил в Красноярск двоюродному брату, спросил, не говорил ли ему отец об этом случае? Оказалось, нет. Дядя раскрыл свою тайну только племяннику.

Возникает вопрос: каким образом органы узнали о спрятанных документах? Версий может быть несколько, остановлюсь на своей. Михаил Бережанский, с которым мы вместе прятали документы, достаточно подробно мог рассказать о тайнике кому-нибудь в своей новой цепочке членов ДПР. Это в принципе было допустимо. Возможно, что кто-то из них оказался предателем. Виктор успокаивал меня: в истории поиска есть и положительное. Теперь стало ясно, что документы ДПР, как таковые, находятся ныне в целости и сохранности в органах, которые их изъяли, и, должно быть, зарегистрировали как свой трофей. Вполне согласен. Поиск надо продолжать.

31.08. В 9-45 я покинул Норильск, провожал меня Саша Лебедев.

Уже будучи в Москве, изучив сложившуюся обстановку, я написал 15 декабря письмо на имя начальника Управления архивных фондов ФСБ России Василия Степановича Христофорова. Указал суть моей просьбы по установлению местонахождения изъятых документов подпольной лагерной организации. Ответ я получил 12.05.2006 года за № 10/А-Н-364: «Ваше обращение о местонахождении документов конспиративной организации заключенных Норильского ИТЛ – т.н. «Демократической партии России», рассмотрено. Сообщаем, что проведенной проверкой по материалам Центрального архива ФСБ России, УФСБ по Красноярскому Краю, а также УМВД Красноярского Края сведения об изъятии в 1953–1957 гг. этих документов не выявлено».

Анализируя реальную обстановку тех лет, пришел к выводу, что, возможно, изъятые из тайника документы не были переданы по инстанции и остались в местных органах. То есть о факте изъятия документов могли знать только конкретные лица, которые предпочли не рисковать представлением своего «успеха» в изъятии документов подпольной лагерной организации, созданной, действовавшей и не выявленной уже на протяжении пяти лет, как существенный показатель не профессиональной их работы.

По мнению бывшего следователя Прокуратуры г. Норильска Вячеслава Николаевича Ханжина, этим лицом, знавшим о факте изъятия документов, мог быть сотрудник Норильского КГБ Юрий Николаевич Царев, который в 60-х годах выбыл в Красноярск.

С просьбой оказать содействие в установлении связи с Юрием Николаевичем Царевым я обратился с письмом к начальнику ФСБ по Красноярскому Краю Сергею Дмитриевичу Субботину. 05.10.2006 года за подписью зам. начальника Управления А.В. Стамбровского поступил ответ: «Сообщаем Вам, что по имеющимся архивным материалам, Царев Юрий Николаевич, 19.11.1931 года рождения, уроженец г. Карабаш Челябинской области, в мае 1974 года был откомандирован для дальнейшего прохождения службы в УКГБ при СМ СССР по Приморскому Краю».

Попытка установления связи с Юрием Николаевичем Царевым не увенчалась успехом. Поиск документов Норильской организации ДПР, специально заложенных на хранение в капсулу и помещенных в тайник, закончились безрезультатно. Можно предположить, что эти документы были уничтожены еще в Норильске офицерами МГБ, изъявшими их. Не исключена и возможность хранения этой «находки» лично кем-то из сотрудников органов МГБ или КГБ.

Но факт существования документов созданной в Заполярном Норильске конспиративной политической организации подтвердился на основе архивных данных УКГБ Магаданской области: «13 июня 1954 года в помещении электроцеха участка «Заманчивый» Уткинского горнорудного комбината Ягодминского района Магаданской области был обнаружен и изъят антисоветский рукописный документ, представляющий из себя программу и устав антисоветской организации, так называемой «Демократической партии России…». Как установила графологическая экспертиза, антисоветский документ изготовлен Сергеем Дмитриевичем Соловьевым. Его приобщили, как вещественное доказательство, к следственному делу № 844, подписанному старшим следователем УКГБ при СМ СССР по Магаданской области майором Рязанцевым.

Вся эта документация, много позднее, нашлась в архивах ФСБ.

В феврале 2005 года Программа ДПР, восстановленная Соловьевым на Колыме, была мне передана в Москве, а в августе вернулась в родной Норильск.

Текст Программы и Устава практически полностью соответствует изложенному Соловьевым как автором в 1952 году.

Спасибо всем, кто обеспечил сохранность написанного «черным по белому»!!

Французские кинематографисты в Норильске

13.10. Снова в Норильске. На этот раз в составе французской киносъемочной группы. Продюсер Эммануэль Амара, оператор Франк Рабел и Марк Эли, историк, выполняющий функции переводчика, являясь гражданином Франции, в то время житель Москвы.

Цель съемок – более наглядно отразить, чем представляемый на Западе, период ГУЛАГа в России. Заполярный Норильск стал ориентиром как менее всего известный район огромного архипелага в принудительной системе тюрем и лагерей.

Я же принял предложение войти в состав этой группы в надежде получить возможность быть со своими друзьями и помимо планируемых посещений Норильска, решая достаточно широкий круг вопросов, непосредственно связанных с изучением первого двадцатилетнего периода истории очень своеобразного «островка» в Заполярье, где мне пришлось быть в течение семи лет. Встречи с людьми сразу, с первого же посещения Норильска в 2003 году показали, что я не одинок – знать предысторию создания сегодняшнего горно-металлургического комбината стремятся многие и прежде всего представители молодого поколения и те, кто уже приближается к пенсионному возрасту.

Первых таких норильских друзей я встретил, или они меня нашли, еще в Москве. С каждой поездкой появлялись новые друзья и одновременно возникали новые вопросы. Вот и сейчас вместе с французской группой начали знакомство с неведомым таинственным краем, как это принято перед походом, с изучения карты местности; в квартире у одного из отчаянных энтузиастов-норильчан, стремящихся познать все, что было создано здесь человеком за предыдущие непростые годы. На стенах рабочей комнаты Вячеслава Васильевича Блохина карты, карты и карты. Даже с первого взгляда становится понятно, что предстоит увидеть, отснять кинокамерой, сегодняшний день жизни Норильска, одновременно проникая в его прошлые годы.

Принял предложение Вячеслава Васильевича начать «покорение» горного плато «Путорана» в направлении малоизвестного Норильска-2. Машина-внедорожник, уверенно пробиваясь в заснеженной дороге, перебрасывает нашу группу на окраину старого города-поселка, где сейчас раскинулась свалка «всего и вся» ненужного, скопившегося за минувшие годы. Вероятно, неприглядная картина для летнего времени, сейчас под надежным снежным покровом, она притягивает – вперед и вперед вдоль предгорья. На конечном пункте этой объезженой дороги нас предупреждают – не пытайтесь, даже в летнее время на Норильск-2 можно попасть только на мощном вездеходе. Все. Дальше идем пешком. Вячеслав Васильевич рассказывает о том месте, куда мы так стремимся, и где он был не один раз! Пока пришлось покориться природе и только мысленно представить себе, что таится за этой снежной дымкой смутно просматриваемой «Путораны», через которую мы так и не смогли пройти.

Возвращаемся в старый город. Но здесь Блохин неожиданно показывает нам новые-старые «достопримечательности» забытого, заброшенного прошлого. Вот здесь находилось кладбище – хоронили первых тружеников из первых этапов строителей, создававших «нулевой» уровень Норильского горно-металлургического комбината. А вот на этом месте был второй «погост», а вот там еще и третий. Становилось страшно от слов Вячеслава Васильевича, невольно представляли себе, что и сейчас еще лежат в вечной мерзлоте те отважные люди, что находишься на кладбище, куда никто не приходит, не приносит цветы или не читают надписей на могильных камнях, тем самым подтверждают – только человеку дана память! Нет этих камней, нет и могил. Здесь, на этих же местах, я был потом и в летнее время, когда снег не прихорашивал окружающую свалку многих лет. Хотелось увидеть хотя бы самый обычный Крест, напоминающий, что даже в далеком Заполярье память живет, несмотря на «Черную пургу» и 50-ти градусные морозы. Чтобы не только писали – Норильск стоит на костях, но чтобы прибывшие впервые в Норильск видели памятные знаки, склонили голову, подтверждая тем самым любовь к Человеку!

В самом старом городе еще сохраняются заброшенные здания прошлых лет. В одном из таких спортивных сооружений я не спеша побродил, пытался представить себе – вот здесь в этом «Зале» тренировал молодых футболистов Андрей Петрович Старостин.

Вместе с Блохиным наша группа облазила в полном смысле этого слова все, что осталось от бывшего лагеря «Алевролит». Здесь добывалось местное сырье для производства кирпича на первом кирпичном заводе Норильска. Сохранилось кирпичное здание, где располагалась охрана, а от бараков заключенных торчат только отдельные столбы. С большой осторожностью проникли внутрь развалившегося здания – кухни с двумя чугунными котлами, раздаточной пищи для зэков, столовой для вольнонаемного состава (охраны) и, как было положено в то время, с тюремной камерой и карцером. То есть здесь «кипела жизнь», а сейчас мы, поддерживая друг друга, акробатически балансировали, чтобы не провалиться в остатки развалившегося пола. Если этот последний след «Алевролита» исчезнет, как уже исчез «Каларгон», то пленка французского фильма будет, вероятно, последней памятью о Норильском ГУЛАГе.

Съемки рудника «Западный» выполнили только на большом удалении. Большие снежные заносы не позволяли подняться в гору. Эти кадры Эммануэль Амара все же сделал в другой день, поднявшись в горы по другой дороге. Глубокий снег, метель, почти пурга. Сложно было двигаться между развалившимися остовами домов бывшего поселка «Западный». Но, ничего, выдержал и я такую нагрузку.

17.10. Звонил домой. Сегодня моей внучке Анюте исполнилось 17. А мы колесили на «Белазе» по открытому руднику «Медвежий ручей». Впечатляет. Взял как памятный сувенир кусочек никелевой руды.

Были и на моем «Медном заводе», как положено, в спецовке, каске, маске. Это уже был конвейер производственной плавки норильской медной руды, а не срочная почетная выдача первого слитка черновой меди из первой плавки в 1949 году.

Ознакомился я и с долгожданным музеем истории города. Оформление стендов, панорам – на современном уровне, но меня поразило, что история первого двадцатилетия зарождения и первые этапы создания и города, и комбината полностью отсутствуют. Не хватило места!? Даже для значка «Пятьдесят лет Норильскому восстанию» на витрине, где сотни других значков. Мое мнение совершенно четкое – не оказалось человека, который бы «болел» за настоящую историю. Не удивительно, что представители Франции были в недоумении – как можно так относиться к своему прошлому, какое бы они ни было?

На 20 октября была предусмотрена поездка в Дудинку. Но погода заставляла волноваться. Опасались – закроют трассу из-за снежных заносов, но все обошлось. Осуществились все съемки, к которым с напряжением стремился Эммануэль Амара – это Дудинский порт, куда в годы ГУЛАГа прибывала для Норильска трудовая армия, где разгружались баржи, разыгрывались человеческие трагедии.

Эта картина слияния реки Дудинка с Енисеем во французском фильме получилась очень выразительной. Темные бурные воды реки, несущие ледяные осколки, в своей реально видимой динамике ужасают – вот в такую стремнину люди бросались, потеряв данное природой стремление жить, о чем вспоминал еще в 1950 году ветеран ГУЛАГа Бархонов.

21.10. Утром – встречи и съемки в редакции «Заполярный вестник» с участием нашего надежного друга Валентины Петровны Вачаевой. Ее информационные сообщения всегда строго соответствуют своему назначению, а очерки в газете передают взгляд автора без искажений и предвзятостей.

Днем – встреча в гимназии № 4 со школьниками 10-го класса и учителями. Как и всегда ранее, такая встреча волнует, радует своим вниманием. В фильме исключительно естественно это чувствуется – взгляд учителя истории Аллы Михайловны Литвиновой и ее учениц. Глубина задаваемых вопросов, искрящиеся глаза несут жизнеутверждающую энергетику! Мечта!! Спасибо, милые дети!

Вечером в Телецентре в программе «Вести» был прямой эфир. Вел передачу Кирилл Пугач. Я отвечал на его вопросы и вопросы слушателей. Проявлялось беспокойство о судьбе «Капсулы» с документами Норильской конспиративной организации, казалось бы, о конечном исходе ее поиска и неожиданно ворвавшейся неопределенности. Слушатели спрашивали: Сколько же еще осталось членов партии? Я решил задать ведущему, молодому человеку, прямой вопрос: «А вы лично готовы вступить в Норильскую Демократическую партию России, существующую еще с ГУЛАГовской поры?»

Кирилл Пугач, нисколько не смутившись, сразу заявил: «Я готов стать членом ДПР!». Такой смелый, чувствовалось искренний ответ, стал уже неожиданным для меня.

Я как-то вздрогнул. Будто услышал знакомый голос Александа Кравченко в июле 2003-го, тогда, у костра на «Западной» – я и мои друзья…

Норильские друзья, как это здорово звучит!!

Саша был журналистом, рожденным в Норильске. Такими же, с огоньком стремления не только к познанию, но и активному участию в реальной жизни, были и его друзья норильчане.

22.10. На следующий день утром – у себя в гостинице на Севастопольской 2 вхожу в ресторан на завтрак, как обычно, к своему столику. Вдруг справа вижу улыбающуюся Ольгу Юрьевну Голодец. Быстро встает, подходит, наша московская встреча повторяется в Норильске. Одобрительно отзывается о прямой телепередаче, знакомит с Анатолием Георгиевичем Шевченко. Прощаемся до встречи в Москве.

В этот день представители Франции познакомились и с ветеранами Норильского ГУЛАГа, членами общества репрессированных. Это были женщины, сохраняющие память о тяжелых подневольных днях в 6-й женской зоне Горлага. За чашкой чая пытались передать французам свои чувства, свою боль в воспоминаниях и даже в песнях. Очень эмоциональна была Ольга Яскина.

В течение дня велись съемки по городу, в кадр вошли те места, где раньше были 4-е, 5-е и 6-е лаготделения Горлага. Никаких монументов, даже самых примитивных знаков включить в кинокадры не представилось возможным. Их просто нет.

После обеда заехали за ветераном Норильска Василием Ромашкиным, прибывшим в Норильск еще из Соловецкого лагеря «Слон» в тридцатые годы. Ромашкин отсидел «от звонка до звонка» все свои десять лет. Ему уже исполнилось 95 лет. (В 2009 году я узнал, что его уже не стало.)

Не спеша, рядом, опираясь друг на друга, мы прошли с ним по норильской голгофе, поклонились памяти наших собратьев. Увидев, как бы со стороны, этот сюжет французского фильма, подумал – последние из могикан.

23.10. В 22-00 по норильскому времени вылетел в Москву.

30.10. Съемки у «Соловецкого камня» на Лубянской площади. Вечером собрались на Балаклавском проспекте. Еще сделали съемки, в основном из фотоальбомов, пообедали по российскому обычаю с французским вином.

Обещанная копия фильма у меня теперь уже есть. А это повествование «Память ГУЛАГа» на телеэкране в Париже было в 2006 году. Но уже под титром «Забытый ГУЛАГ».

14.11. Состоялась встреча в «Норильском никеле». Отчитался о поездке с французами, а также о готовности к встрече с Сергеем Дмитриевичем Соловьевым. Ольгу Юрьевну очень беспокоило, что поездка в Змеиногорск все откладывалась.

17.11. Прибыл в Барнаул.

22.11. С фотографиями о встрече с Соловьевым – уже опять в Москве.

Об этом рукопожатии через 53 года говорить коротко недопустимо, как о самой жизни в двух словах.

Узнал, что похоронили Александра Николаевича Яковлева. Он так и остался для меня живым, ведущим «Круглого стола» в Международном университете…

09.12. Очередной удар коварной судьбы – скончался Георгий Степанович Жженов. Принял участие в похоронах своего старшего мудрого наставника.

Георгий Жженов

Георгий Жженов – это, прежде всего «Резидент», «Берегись автомобиля», «Горячий снег» – незабываемые кинофильмы. Но в мою память врезался его голос – сопровождение кинофильма «Император Николай II», где идут кадры последнего года жизни Ульянова-Ленина. Зрительно потрясает образ вождя мирового пролетариата: лицо, искаженное до неузнаваемости, ни дать, ни взять — инопланетянин. Голос Жженова дает пояснения — «Это Божья кара!» Да, за развал многовековой Великой России возмездие самое заслуженное – потерять облик Человека. В сумму всех совершенных злодеяний входят и 17 лет тюрем, лагерей и ссылок по островам ГУЛАГа ленинградского паренька Георгия Жженова.

Так судьбе было угодно, что на заполярном острове «Норильск» мы были с ним рядом в 1953 году во время восстания заключенных – я в 4-й зоне Горлага с номером на спине П-867, а Георгий – на вечном поселении, с другой стороны колючей проволоки, ходил дважды в месяц отмечаться у «кума».

В Норильском драматическом театре Жженов играл людей честных, принципиальных, смелых! Сам он вел себя, как и его герои – называл все своими именами, не стесняясь в выражениях, понимая, что многим рискует, и все-таки…

В те годы лагерного режима слов боялись больше, чем оружия, и не без основания – все беззакония всегда творились скрытно от народа. Тайну преступлений оберегали тщательно, свидетелей не щадя. В то время обнаружение при обыске холодного оружия или даже автоматов, каралось менее строго, чем слова о лагерном произволе.

Когда в Норильске в зонах на строительных башенных кранах трепетали черные с красной полосой траурные флаги, Георгий Жженов и только что освободившийся от номеров на спине Андрей Старостин вместе были очевидцами кровавого подавления восстания. И Георгию, и Андрею было прекрасно понятно, почему восстали души отверженных. Их соединяло единство взгляда на боль своего Отечества, постигшую Россию в ХХ веке – веке несвободы. С той поры между ними создался союз Свободы – союз двух пламенных сынов России. Их чувства к родному краю всегда вдохновляли. А как такую любовь выражал своим, с хрипотцой голосом Георгий, вспоминая строки Леонида Бородина!

Мы с детства в Русь вколдованы, ничто невыносимо,

Но судьбы уготованы – и нет уж той Руси.

То к лучшему, то к худшему — кому про то ясней,

По Пушкину, по Тютчеву знакомились мы с ней.

Сквозь песни молодецкие мы ищем нашу Русь,

Нам бабки досоветские вложили эту грусть.

Но троны опечатаны – не тронь, не воскреси,

Последние внучата мы несбывшейся Руси.

Мне Русь была не словом – спором,

Мне Русь была судья и мать,

И в ней российского простора…

И русской доли не понять.

Пропетой чуткими мехами в одно дыхание мое,

Я сын Руси, с ее грехами и благодатями ее.

Но нет отчаянью предела, и боль утрат не пережить,

Я ж не умею жить без дела, без веры не умею жить.

Без перегибов, перехлестов, без звезд, расхлестанных в пыли,

Я слишком русский, чтобы просто кормиться благами земли.

Знать, головою неповинной до эшафота простучать,

Я ж не умею вполовину ни говорить и ни молчать.

Земля родная, ради Бога храни меня теперь и впредь,

Чтоб мне по глупости, до срока, впустую не перегореть.

Уже ушли из жизни «великие» – и учитель, и мудрый ученик. Жженов вернулся в Ленинград, а Старостин и я – в Москву. Нас соединяла ГУЛАГовская закалка, да и детские годы были схожи. Что на Васильевском острове, что в Москве – одни и те же мальчишеские увлечения – «казаки и разбойники», «лапта», «чижик», «ножичек», «фантики», «расшибалка»...

В разное только это было время – наше детство. Андрей родился в 1906 году, Георгий в 1915, я в 1925. Но дух в нас был заложен один – Семья, Дружба, Верность, Отечество!

Казалось, еще совсем недавно, в марте этого года, у меня состоялись встречи с Жженовым на чествовании в «Доме кино» в его девяностолетие. На большом экране фильм-трилогия «Русский Крест» с прямым текстом. В нашей беседе Георгий высказал свой взгляд на сегодняшнюю неразбериху:

«Ох, эти организации! Много говорят, а толкового ничего не получается. Кто их только и для чего создал. Не смотрят они в корень российской жизни, а только друг перед другом стараются выглядеть борцами, сами не зная за что. Не признаю я эти организации. У меня своя программа сопротивления». Договорились встретиться после всей юбилейной суматохи, чтобы поделиться своим видением о развитии сказанного Георгием напутствия.

Остановилось земное время Жженова. Но его образ остался жить.

Мы «сидели» с ним в одном концлагере…

Как много людей могли бы произнести эти слова, но неумолимое время да разнообразные российские реформы десятками сокращают племя национальных героев. Мы играли с ним в одном театре! В одном кинофильме! Легко можно представить, что сказал бы в этот траурный день Леонид Филатов, будь судьба к нему не столь сурова, или Иннокентий Смоктуновский…

Как много людей могли бы сказать о том, что считали, нет, считают Георгия Степановича своим учителем. А уж сколько людей его просто любили!!! Не сосчитать! Сколько людей, столько и любви. На сегодня миллионов под сто, да заграницу взять... Созидатель! Всю сознательную жизнь созидал, даже на зоне.

Возможно, я ошибаюсь, но мне показалось, что у театра Моссовета Москва сбавила обороты в этот день, машины проезжали бесшумно, люди подтягивались на панихиду тоже беззвучно, был отменен спектакль. На сцене висит его портрет. Жженов слегка снисходительно, но любя нас, оставшихся без него, поглядывал с высоты своего биографического и портретного положения на венки, на самого себя в гробу и, кажется, вперед знал, кто что скажет.

Вышел Сергей Юрский, помялся у микрофона, груз боли давил на него. Притихла музыка, неизвестно откуда заполнявшая сцену и зал со зрителями. Да, мы были зрители, к кому он привык за десятилетия работы на сцене... Но в этот раз мы уже ничего не ждали, мы скорбно слушали музыку, приспосабливаясь к новому состоянию – без Жженова.

Юрский проговорил хриплым голосом что-то о том, как мы теперь без него, предоставил слово следующему, кто читал телеграммы. Думаю, многие бы согласились с Жириновским, который сказал, что если бы выбрали Президентом Жженова, вся наша страна жила бы совсем иначе! Прощадись с Георгием Степановичем актеры, актрисы, режиссеры… До неприятия было обидно видеть, что никто из высших органов власти так и не приехал. Потянулись люди, теряясь на просторе театральной сцены, несли свои скудные цветочки и смущали, да и сами смущались скромностью своей одежды. Подойдя к гробу, я увидел на его лице глубокую загадочную улыбку, напомнившую мне о наших думах.

Катафалк, блестел и возвеличивал почившего, автобус сверкал окнами и успокаивал мягкостью, стройная девушка из театра в темных одеяниях в одиночестве разбрасывала цветы на дорогу, по которой должны были нести домовину с Жженовым. И его понесли, и он слышал, не мог не слышать, последнюю овацию в его честь! Хлопали до тех пор, пока машина не удалилась!

На Новодевичьем кладбище к выступающим у специального помоста присоединился его величество НАРОД! Высокий, средних лет мужчина проговорил, что сегодня мы провожаем человека, настоящего человека, который всегда был для нас примером, кого мы уважали и на кого равнялись! Спите спокойно, дорогой друг! Пока мы живы, они не будут себя вольготно чувствовать на Руси! Неспешно, величественно поклонился и ушел, вернулся в НАРОД! Гроб опустился на дно выкопанной ямы, его осыпали щепотками московской Новодевичьей земли и ломтями с лопат гробовщиков. Помню, вижу тот миг последнего «рукопожатия» со старшим другом-учителем.

Вырос аккуратный холмик. Нашли свое место поболе шестидесяти венков разного размера и достоинства, после чего Георгий Степанович остался один в мягкой, как все мы ему желали, земле.

Я шел и тихо договаривал с ним недоговоренное о Норильском лагере отверженных, о его методе сопротивления. В чем же этот метод? Хотя... Вот понимаю, что не так Россия живет, а что и как сделать, чтобы по совести? Может, Георгий что придумал под конец жизни? Увидел Эллу Александровну Памфилову, очнулся от дум: она же оказалась единственным представителем власти, в чем я не мог не выразить ей признания от многих-многих.

Эта неожиданная встреча с представителем народа во власти привела опять к мысли: в чем же заключалась программа сопротивления Жженова и чему? Тому ли, что до сих пор фашистская чума в России чувствует себя увереннее, чем те, кто ее (так они думали) удавили в Берлине!

Отсутствие представителя высших органов власти явно показало, что Георгию Жженову не простили его утверждение из трилогии «Русский крест» «Мы победили гитлеровский фашизм, но фашизм коммунистический еще жив».

Но воля Всевышнего – Жженов, скорее всего, в раю останется, как мы на своей Родине! Будем укреплять веру и любовь к ближнему, как это делал молодой зэк Жженов.

Мы стоим с Зиновьевым у могилы Георгия Степановича. Она вся в присыпанных снегом венках, и сверху по-доброму светит солнце. Рядышком могила Клары Лучко. Ушли, может быть, успокоились, народные и любимые! Теперь у меня на руках обещанные книги воспоминаний живых участников тех норильских событий, но передам я их уже только семье Жженова...

29.12. 12.00 Ольга Юрьевна подтверждает необходимость дальнейшей активной деятельности по изучению истории Норильлага – Горлага. Взаимные новогодние поздравления.

18.00 Новый год в «Мемориале»

30.12. Дал телеграмму Зиннуру Шакурову с общим Новогодним поздравлением всем-всем!

ДЕСТАЛИНИЗАЦИЯ. 2006 ГОД

2006 год – юбилейный год начала десталинизации. «Круглые столы» подводят итоги минувших пятидесяти лет. 15 февраля я тоже в зале «Горбачев фонда». Свободных мест нет.

Много знакомых имен по теле- радиодискуссиям, обзорных докладов на злободневные вопросы дня. А здесь уже возникает сомнение – а эти услышанные мысли подлинно те, которые будоражат автора наедине с самим собой или идет подтасовка под «генеральную» линию дозволенного?

Выводы каждого отдельно взятого выступающего правдивы, критичны, да и направленность неоспорима – достижение всеобщего благополучия народа.

Но как эту птицу феникс поймать за хвост?

Разве главным наследием Зла XX века является именно сталинизм упорно сопротивляющихся, не желающих уходить с исторической сцены??

Ставший персонажем русского фольклора мудрый советчик Козьма Прутков напоминает: «Зри в корень».

Так, может быть, с этого и надо начинать? Корень – основа всего живого, растущего.

Как же появился хилый корешок движения десталинизация?

Ни одна из политических сил Новой России не провозгласила своей главной стратегической направленностью десталинизацию страны. Вот Козьма Прутков и помог увидеть реальность – благими пожеланиями сыт не будешь. Надо быть деятельным творцом, как предписывает Всевышний.

Почему все несусветные грехи обрушились на Сталина после его смерти? Ведь он всего-навсего верный активнейший исполнитель предписаний Системы! Божья кара его не постигла!!

Ведь автором приказа на разгон-расстрел в 1918 году Учредительного собрания Народной власти – долой Советы – был не Сталин.

Не Сталин требовал расправы с последними царствующими представителями Дома Романовых, расстрела всей царской семьи.

Не Сталин создавал первые на российской земле концентрационные лагеря, которые распространились по всей нашей планете.

Не Сталин посылал карательные отряды на усмирение – подавление восставших крестьян в центральных областях России.

С этих кровавых шагов началось внедрение большевизма в России как единственно возможного плацдарма для построения всемирной коммунистической Республики.

Талант Сталина проявился в том, что он в целях укрепления своей личной власти создал новое божество в образе Ульянова-Ленина со всеми присущими атрибутами поклонения лжебожеству, внедрил на российских просторах чужеземную веру вопреки божественной Заповеди – не сотвори себе кумира.

Через 50 лет после разоблачения якобы виновного во всех смертных грехах проводника народа в «светлое будущее» появилось очередное туманное устремление к справедливой истине – десталинизация.

Много словесных копий поломано за прошедшие годы, уже сброшены по всей стране скульптурные и портретные образы вождя. Не видно и огромных светящихся транспарантов – «Скоро будем жить при коммунизме!»

Но что изменилось в реальной жизни рядового труженика от всех многообещанных надежд? Ответ архисложный. И это не от- того ли, что множество каменных истуканов продолжают везде и всюду призывать поднятой рукой в никуда при слепом, бездумном, бессмысленном течении жизни.

Прошел уже и февраль 2011 года – пятидесятипятилетие ХХ съезда – значимого рубежа нашей истории.

Не возникла и глобальная проблема для «круглого стола» – коренным образом изжить наследие XX века в самые ближайшие годы XXI века. Безусловно, с поправками на опыт 2006 года и возникшими недоуменными вопросами: почему преступления холокоста народ не должен забывать, а деяния в лубянских подвалах не рекомендуется даже знать? Неужели они настолько бесчеловечны, что вызывают помутнение сознания человека с нормальной психикой?

После окончания работы «Круглого стола» 15 февраля состоялся краткий обмен вопросами непосредственно с Горбачевым. Михаил Сергеевич выразил удовлетворение в связи с передачей в библиотеку фонда книг-воспоминаний о Норильском восстании 1953 года серии «О времени, о Норильске, о себе»,

В тот юбилейный год я был на нескольких «Круглых столах», стремясь уловить суть этой волнующей проблемы. Должен откровенно сказать, в вопросах понимания необходимых действий под знаменем десталинизации ясности у меня не прибавилось.

В зале международного «Мемориала» в Малом Каретном, 12, я твердо запомнил слова-—мысли Сергея Адамовича Ковалева — нужна Революция!

Но годы летят, унося с собой мысль как продукт мозга человека в первозданном своем состоянии, если нет практических шагов в реальном мире.

Еще в начале февраля состоялась встреча с творческим представителем пятого канала TV Санкт-Петербурга Ириной Валентиновной Маляровой. Тема интервью со съемкой – ХХ съезд КПСС. Мое отношение к этой дате оказалось самым непосредственным – ведь я бывший заключенный особорежимного лагеря ГУЛАГа, освободившийся именно в 1956 году, да ко всему еще вернувшийся в Москву со справкой об освобождении с датой 13 февраля, т.е. в день открытия партийного съезда, развенчавшего культ личности одного из мечтателей овладения мировым господством.

Дал я также согласие принять участие в съемках документального фильма о ГУЛАГе с посещением моего Норильска.

Новые встречи. Старые друзья

Каждая встреча в ту пору, касавшаяся проблемы «десталинизации», приносила и удовлетворение в решении текущих задач. Для меня это было и остается по сей день – поиск друзей, с которыми «породнила» судьба.

В «Овальном зале» Библиотеки иностранной литературы на презентации семитомного издания «История сталинского ГУЛАГА» состоялось знакомство с Гудрун Штейнаккер, энергичной женщиной, руководителем отдела культуры Посольства Германии, проявившей страстное желание помочь в поиске моих немецких друзей, членов норильской конспиративной организации. Подключились ряд журналистов, «Красный Крест» в Гамбурге, студия «L&K фильм» в Лейпциге, снявшая по моим воспоминаниям эпизод фильма «Это было после войны». Но Гудрун вскоре сменила Москву на другой город –служба есть служба.

Поиск моих немецких друзей через официальные организации пока нулевой.

А вот внучатая племянница ветерана Норильска Карла Карловича Денцеля – Ольга Денцель, находясь в Германии, через интернет нашла меня в Москве, что стало неожиданной долгожданной радостью. К сожалению, наш верный друг – Карл Карлович покинул сей мир еще в 1993 году на 76 году жизни. Памятной была встреча с его детьми – дочерью Ирэной, сыном Александром и их семьями. Питер. Мы с Аллой Борисовной Макаровой в кругу семьи детей Карла Карловича.

Судьбы людские неповторимы, неисповедимы в своем будущем ни для кого, а строки судьбы прожитых лет остаются только в живой памяти конкретного человека, пока он не предаст хранимую память гласности. Вот и мне пришлось испытать этот человеческий фактор, когда проявилась необходимость представить друзей, с которыми шли по жизни рядом.

Денцели

Одним из таких друзей и был Карл Карлович Денцель. Предки его приехали из Германии по договоренности с русской императрицей Екатериной, в девичестве немецкой принцессой Софьей Фредерикой Августой. Ей принадлежит идея переселения 100 тысяч немцев на территорию России. Расчет был такой: поднять в России отсталое сельское хозяйство. Родственники Денцеля попали в Запорожскую область. Дед был очень зажиточным. Отец, кроме крестьянского дела, иногда преподавал в школе, хотя и не оканчивал гимназии – его образования вполне хватало, чтобы учить детей младших классов. Карл Карлович родился 3 января 1917 года уже в Воронежской области в «крепкой» крестьянской семье. В процессе коллективизации – устранении крестьянства как собственника – началось раскулачивание. Отец и старший брат Вольдемар Карлович были арестованы, оказались в заключении и в 1938 году расстреляны. Брата расстреляли 02.02.38 в возрасте 24 лет, практически сразу после свадьбы (его брак был заключен 11.09.37).

Рассказ дочери К. К. Денцеля Ирэны

«Папа с мамой – Людмилой Ивановной Тер-Аванесян – познакомились на курсах по рентгенологии, которые проходили в Харькове, где мама закончила медицинский институт, а папа заканчивал медицинский институт в Одессе. Закончив курсы, они уже друг без друга быть не хотели – только вместе. Маму оставляли в Харькове, а второго места там для рентгенолога уже не было. Им предложили только Казахстан, город Джеты-гора (Джетыгара), где это – непонятно, но они были согласны и счастливы. Мама работала рентгенологом, а папа стал главным врачом в больнице. Там уже и я родилась в сорок втором. Так как папу с мамой объединяла рентгенология, то и меня они назвали Ирэн, в честь Ирэн Кюри.

Через два месяца папу арестовали. Помню, мама говорила, что она вместе со мной приходила к нему в этот лагерь еще в Джеты-гора и как посылали записочки, в хлеб затолканные, как рады там были все видеть ребенка. Вскоре его увезли в Челябинск и след его пропал. В этой Джеты-горе мама не хотела оставаться. С большими трудностями удалось выехать и поселиться в городе Орджоникидзе, ныне это Владикавказ, столица Северной Осетии. Мама вместе со своей сестрой и бабушкой купили маленький домик на улице, которая называлась улицей Революции. Много лет вся семья искала папу, но невозможно было узнать хоть что-то.

А через дорогу на той же улице жила подруга моей тети, с которой они учились еще в институте. В один из отпусков эта подруга вернулась, как оказалось, из Норильска. Из разговора выяснилось, что муж подруги – Вячеслав Юрьевич Корсаков – знаком с папой. Вернувшись в Норильск, друзья все рассказали папе.

Вот таким образом мы нашли папу, когда мне было четырнадцать лет.

Когда мама уехала к папе в Норильск, бабушка мне все рассказала. Я была в шоке.

Но она рассказывала и говорила, что пока не надо рассказывать об этом никому. Как-то все было мне передано под большим секретом, и в первый момент я даже поверить не могла. Осознать все это было очень трудно.

Бабушка и потом часто повторяла – этого нельзя говорить, никому, ничего, что папа был репрессирован, вообще это слово забудь. И вот даже так.

Встретилась я с папой, когда мне было уже лет шестнадцать. Почувствовала его добрым и как-то сразу к нему прониклась любовью, можно сказать. Но тем не менее, почему-то называла его некоторое время на «вы».

Воспоминания Карла Карловича

«Я был мобилизован как военврач 3-го ранга, но на фронт не попал, потому что всех немцев вывели из состава действующей армии и направляли в трудовые лагеря. В 1942 году меня вообще «изолировали». Решением Особого совещания я был осужден 20.03.43 «за участие в антисоветской группировке с намерением совершить диверсию» – взорвать прокатный цех, который начал строиться только через год после моего ареста. Следствие по моей «диверсионной» деятельности проходило уже в Челябинске с определением – 25 лет лагерного режима.

В Норильск прибыл 16.09.43. Меня поместили в 9-е лаготделение, где сидели китайцы, японцы, немного вьетнамцев и немцы. Работал в 7-м лаготделении в Центральной больнице лагеря (ЦБЛ). Когда я туда попал, передо мной встал выбор – стать доносчиком или уйти из санчасти. Доносчиком я не стал и меня списали на строительство техникума. Там я работал длительное время. Конечно, в лагере было очень тяжело. Помню ощущение абсолютной бесправности, когда пришли арестовывать прибалтийцев. Из них один болел воспалением легких, и врач-латыш сказал – я этого больного не отдам, ему нельзя ходить. Это был доктор Прушанский. Его расстреляли вместе с отобранными в стационаре. Одно время я работал на Каларгоне («знаменитый» норильский штрафной лагерь). В какой-то из дней погода была «актированная», очень холодно, и у лошади, на которой возили воду, началось кровотечение. Мы ее вчетвером или даже вшестером втащили в сушилку и пытались спасти. Не смогли. Это была трагедия, а когда умирали люди, это трагедией не считалось… Потом хозобслуга сама на себе воду возила».

В годы нахождения в ЦБЛ Норильлага Карл Карлович встречался и помнил имена известных сидельцев ГУЛАГа:

«Евфросинья Керсновская в лагере оформила иллюстрациями диссертацию эстонского врача Леонарда Бернгардовича Мардны. Эту волевую женщину в последний раз я видел в Ессентуках. Она жила одна в домике-землянке. Ее как инвалида обслуживали поочередно какие-то девушки. Она содержала огород и, несмотря на перелом шейки бедра, лежа на здоровой стороне, одной рукой копала землю лопатой.

Судьба столкнула меня и с Ольгой Елисеевной Бенуа, она рисовала в центральной больнице с натуры.

Вспоминаю Георгия Жженова на сцене театра на Нулевом пикете, куда меня, еще заключенного, провожал Владимир Венгеров.

Был ассистентом известнейшего хирурга Виктора Александровича Кузнецова, прибывшего в ЦБЛ в 1943 году. В больнице был приемный покой, где я обычно дежурил ночью. Тогда делали рентген и сразу же оперировали».

В 1948-м году, когда в Норильске был создан особорежимный лагерь – Горлаг, Карл Карлович Денцель, имевший по 58-й статье 25 лет, естественно, оказался в 4-м лаготделении. В этой же зоне в составе медицинского персонала он был в дни Норильских событий 1953 года.

В 1955-м после освобождения Денцель работал рентгенологом в поликлинике на Нулевом пикете. В этом же году приехала к нему из Орджоникидзе жена. После реабилитации в 1957 гоуд уже можно было расстаться с Норильском, но он решил остаться. Так поступали очень многие.

За все 40 лет, отданные Норильску, Карл Карлович заслужил исключительное уважение за свою преданность служению людям, как в лагерные годы, так и уже будучи «вольным».

Зная его как специалиста-рентгенолога, люди старались к нему попасть. Если он посмотрит на рентгене и скажет – все в порядке – значит, это действительно так. Если же что-то есть, он скажет и проведет курс лечения под своим наблюдением – вылечит. Карл Карлович выполнял свой долг врача не только за рентгенаппаратом. Он больного обязательно, прежде чем посмотреть на аппарате, положит на кушетку, все ему простукает, прощупает, узнает, где что болит, выспросит все жалобы. Составит себе определенное мнение, а уже потом посмотрит, чтобы не так долго держать человека за экраном, не облучать лишние минуты. Обязательно клинически больного обследует, ознакомится с историей болезни, посмотрит все данные анализов.

Карл Карлович очень тепло отзывался о хирурге Викторе Кузнецове, за которым закрепилась своеобразная оценка – кремлевский врач. Они безусловно друг друга дополняли, выполняя клятву Гиппократа.

Но среди врачей были и такие, которые занимались «спихотерапией». Говорил о таких специалистах Карл Карлович очень своеобразно, как бы вскользь давал оценку о таких специалистах: бедный он, вот умом он беден. Вообще он избегал подчеркивать о человеке что-то плохое. Даже если это был человек явно злобный, все равно к нему проявлял своего рода жалость – и называл его опять-таки «бедным», то есть не одаренным природой теми качествами, которые делают человека Человеком.

Ирэна, ее муж Владимир, Александр и его супруга Сусанна дружно вспоминали: Карл Карлович любил быть в компании, всегда был веселым, особенно в кругу молодежи. Любимым его изречением было – из всех напитков нам всего дороже… вода! За застольем он никогда не забывал произносить тост – за любовь!

В семейных делах никогда не повышал голос, любил помогать на кухне. Всегда старался сочувственно относиться к родственникам. Они очень бедно жили в Казахстане в те годы, им постоянно посылались из Норильска продуктовые посылки, одежда.

Пригласил Карл Карлович к себе в Заполярье сына своего старшего брата Вольдемара – племянника Гарика – и его сводного брата по линии бабушки Эрика с их семьями. Так Норильск собрал семейство Денцель, в том числе и Ольгу Денцель, дочь Эрика, которая уже годы спустя, будучи в Москве, сообщила мне адреса и Ирэны, и Александра.

В квартире у семьи Денцель всегда были близкие друзья – Корсаковы, Пуршега, Черняховский, Климов… Когда с материка приезжал Андрей Старостин, они были вообще «неразлейвода»!

Если приезжал в Норильск геолог Урванцев – всегда был у Денцелей желанным гостем. Владимир до сих пор хранит книгу с автографом Николая Николаевича, подаренную ему как норильскому горняку.

В конце 1983 года Карл Карлович Денцель – отличник здравоохранения РСФСР, награжденный почетной Грамотой, медалью «Ветеран труда», а по-народному – гений диагностики – ушел на пенсию и уехал в Орджоникидзе, где уже находилась его жена.

Людмила Ивановна умерла в 1991 году. Дети забрали отца к себе в Норильск. Еще в Орджоникидзе прошедшие годы начали о себе напоминать – острая сердечная недостаточность, очень отекали ноги. После лечения уже в Норильске спали отеки ног, он почувствовал себя значительно лучше, Но в гололед вышел во двор, сломал шейку бедра – прооперировали. Постигшая неподвижность не смогла его морально сломить. Во сне, в бреду, часто вспоминал Людмилу Ивановну. Но никогда не жаловался на какие-либо боли – он был сильный человек и физически, и психологически.

Как выразилась дочь Ирэна – «случилось такое злодейство» и он тихо ушел в 1993 году… Сын и зять Ирэны взяли на себя миссию перемещения тела Карла Карловича в Орджоникидзе, где его и похоронили рядом с женой.

Карл Карлович Денцель никому из своих детей и близких родственников ничего, кроме общих слов – было восстание – не говорил. В те годы говорили много те, кто мало что знал о жизни в лагерной зоне, о действительных корнях всеобщей забастовки, не превратившейся в восстание в полном смысле этого слова, а Карл Карлович надежно хранил в своей памяти очень много.

И такая атмосфера молчания, поставившая барьер между прошлым и настоящим, построенная на вирусах страха, продолжалась вплоть до конца господства коммунистического режима. Очевидцы молчат, архивы недоступны, учебники пишутся по спецзаказу.

Но пытливая натура молодых сердец пробивается сквозь заслон сокрытия истории, хочет знать, какова она была на самом деле. В этом я непосредственно убедился, не единожды встречаясь со школьниками Норильска, да и в Москве. Они хотят жить с открытыми глазами, с незамкнутыми устами. Таковым является и мой юный друг в Германии. Ольга Денцель с оптимизмом заверяет – найдем и других ваших немецких друзей. Спасибо, милое дитя!

Буду сохранять веру в немецкую точность, аккуратность, надежность.

На 15 мая у меня авиабилет в Норильск, вылет в 23-00. Норильский аэропорт закрыт. Всех отвезли ночевать в д/о «Зеленая роща». Вылетели рейсом 13-00. Но погода опять пуржит. Сели в Хатанге. Снова ночь в местной гостинице. Только 17-го вечером на Ленина, 2.

У питерской группы – Елена, Женя, Никита, Сергей, Володя – три дня напряженный график съемок. Опять зимний, несмотря на май, Норильск, как и у гостей из Франции в октябре 2005 года.

Мне удалось быть только в Лицее № 4, а 20 мая вечером встреча с друзьями – Зиннуру Шакурову 44 года.

Мое участие в творческой деятельности питерцев вписалось в общую направленность, которая нашла отражение в выпуске 12 серийного документального фильма «1956 год. Середина века».

Поиски Владимира Недоросткова

14 июня 2006 года я в Саратове – цель давно намеченная, волнующая, тревожная. Где сейчас Володя Недоростков? А вдруг он здесь, у себя в родном краю, ждет, когда же я появлюсь? Следы его потерялись уже после подавления восстания, когда разбрасывали нашего брата по всей стране – в другие лагеря, тюрьмы с историческим прошлым – Александровский централ, Владимирский и, конечно, в столицу Колымского края – Магадан.

В село Дьяковка Комсомольского (ныне Краснокутского) района я приехал под покровительством Виктора Макаровича Селезнева, председателя саратовского «Мемориала».

Это некогда огромное село на приволжских просторах, где сегодня осталось 1500 человек жителей. Внешнее впечатление было удручающее, особенно расстраивали развалины животноводческого комплекса, ветхие постройки с неухоженным приусадебным хозяйством, необработанная земля, заросшая сорняками.

Еще в районном центре Красный Кут нам стало известно, что в селе Дьяковка проживает только одна семья с фамилией Недоростковы. Вот в этот дом мы и направились после посещения сельской управы. Работница местной библиотеки Марина Логачева оказалась надежным проводником, знающим старейших жителей села – хранителей ее истории.

Семейство Недоростковых предстало перед нами в лице одного человека. Анна Ивановна Недоросткова, которой минул уже 79-й год, поразила нас своим жизнерадостным видом, звонким голосом, ясной памятью. Еще с детских лет она помнит страшный 1937 год, когда было арестовано огромное число селян Дьяковки, которые больше уже в родные дома не возвратились. Это была трагедия села, которое последним на саратовщине «приняло» новую, коммунистическую власть. В послевоенный 1947 год подобной массовой зачистки в ее памяти нет. В том году Анна Ивановна вышла замуж за Ивана Федоровича Недоросткова, 1920 года рождения, сына Федора Акимовича Недоросткова.

Сопоставляя фамилию и имена по мужской линии, Анна Ивановна считает, что с Владимиром Петровичем Недоростковым могло быть только троюродное родство. Она также выразила сожаление, что все некогда хранившиеся письма, фотографии и другие бумаги семейного архива не сохранились. Было множество переездов, и все растерялось. Муж Иван Федорович умер, дети живут далеко от Саратова. Сейчас она настойчиво ищет покупателей своему домику, но пока нет желающих. С ее убытием в селе Дьяковке фамилия Недоростковых перестанет значиться.

Следующее знакомство нашей поисковой группы состоялось с Николаем Алексеевичем Воропаевым, 1925 года рождения, председателем Совета ветеранов села Дьяковки. Николай Алексеевич помнит Владимира Петровича Недоросткова. Они встречались в 1946 году на Западной Украине, во Львове. Он хорошо помнит, что Недоростков уехал из Львова в Саратов, а сам он еще 3 года продолжал там службу. По возвращении в Дьяковку Воропаев узнал, что в 1947 году был убит в селе уполномоченный МГБ, после чего последовали аресты. Были задержаны все члены семьи Петра Недоросткова: он сам, сын Владимир Недоростков, дочь, Алексей Филатов – брат Владимира по матери, а также учительница села, фамилию которой Воропаев не вспомнил. Якобы эта женщина вызвала уполномоченного МГБ из дома, где он находился, что и стало предпосылкой его убийства. Портфель уполномоченного с документами был брошен в реку. Он фигурировал в процессе, а из речки его достал житель Дьяковки Переверзин. Состоялся суд. Никого из арестованных Воропаев больше не видел и ничего не знал о судьбе Владимира Недоросткова.

Других сведений о судьбе моего верного друга получить в эту поездку не удалось. Виктор Селезнев сразу же опубликовал в городской газете «Саратовские вести» статью о своем земляке Владимире Недоросткове, инженере-экономисте, участнике Великой Отечественной войны, осужденном 12 декабря 1947 года военным трибуналом войск МВД Саратовской области к 25 годам лишения свободы.

После Норильских событий 1953 года было возбуждено уголовное дело против активных участников восстания, и 24 марта 1956 года судебная коллегия Саратовского областного суда, пересмотрев дело Недоросткова, приговорила его к 20 годам лишения свободы.

Статья Виктора Селезнева с просьбой сообщить какие-то данные о судьбе Владимира Недоросткова и обращение от имени саратовского «Мемориала» в местные организации ФСБ дали какие-то сведения.

12 августа 1960 года срок Недоросткову был сокращен на 5 лет. Но уже 16 сентября того же года его условно-досрочно освободили. О дальнейшей судьбе Владимира Недоросткова никаких официальных данных получить не удалось.

В августе 2008 года пытливые друзья – мемориальцы Виктор Селезнев, Лев Дельцов, Михаил Наместников и Алексей Битюцкий – вновь посетили Дьяковку. Из участников судебного дела 1947 года жив был только Михаил Кудрявцев, но встретиться с ним, к сожалению, не удалось – жена наотрез отказалась впустить мемориальцев в дом.

Через Виктора Павлова, приемного сына Переверзина, умершего в 1990 году, «разведчики» узнали, что дочь Владимира Недоросткова – Таисия Владимировна Снопова живет в Саратове. Получив примерный адрес, Лев Дельцов сумел преодолеть и эту преграду в поиске.

7 марта 2009 года Дельцов, Наместников и Селезнев побывали у Сноповых. Теперь можно уверенно рассказать, как ветеран Великой Отечественной, прошедший через все сети колючей проволоки ГУЛАГа, закончил свою земную жизнь.

После освобождения Недоростков работал главным бухгалтером крупного плодоовощного совхоза, расположенного около Кушевской станицы Краснодарского края. Иногда приезжал в Дьяковку. В 1962 году Таисия Владимировна (1938 года рождения) вместе с мужем побывала у отца в этом совхозе. Потом Владимир переехал в село Троицкое Крымского района Краснодарского края, где умер 5 июля 1968 года.

Причина смерти – цирроз печени, порок сердца. На уход из жизни в 50 лет безусловно повлияли жестокие избиения озверелых надзирателей и прислужников администрации в 1953 году. Страдавшие с ним вместе друзья не были уверены, останется ли он жив. Но Володя все перенес. Еще предстоит уточнить условия его изоляции от родного края.

За один только 2006 год было столько проявлено, обсуждено страшных дней минувшего, лавины вскрывшихся фактов. На вопрос «Что делать?» вырисовывается всеобщий дружный ответ – десталинизация. Но так ли должно быть??

В московском воздухе парил успокоительный рецепт от страшной болезни, затмевая висящее над Россией марево проклятий, рожденных за 70 лет коммунистического режима. Главный виновник как бы озвучен. О Сталине много написано: о страхе за разоблачение его деяний в молодые годы, включая устранение родственных корней, о предании царской охранке друзей, об устранении всех, кто стоял на пути его движения к вершине власти. Главная его цель – личное спокойствие? Так ли это? Меня мучил вопрос: «Почему же это было?»

Не видно было даже постановки такого вопроса на страницах печати – тишь и гладь, Божья благодать.

Откровения чекиста Медведя

Но в конце года я получил от друзей из Колымы небольшой очерк «Медведь» Владимира Андреева, который в какой-то степени прояснил, почему исчезали «преданные из преданных» на всех уровнях новой власти. Этот очерк передает исповедь начальника Ленинградского ОГПУ, который в 1934 году после личной встречи со Сталиным за допущенную халатность – не сумел сохранить жизнь вождя партии Ленинграда Сергея Мироновича Кирова – был направлен на 3 года на Колыму для «наведения там порядка» с обещанием соответствующей награды.

Владимир Андреев как представитель армии обследовал на Колыме войсковые части. С начальником управления дорожного строительства по фамилии Медведь встречался и с большим интересом воспринимал его откровения:

...«Я не хуже самого Сталина знаю, как это все было сделано!.. Мне хорошо известно, как был убит Киров, кем и почему!..»

...«Мы творим великое дело, и разве можно останавливаться при этом перед количеством жертв?»

«Пусть даже ценою миллионов современников, но мы сейчас заложим фундамент светлого будущего и ценою еще больших миллионов человеческих жизней мы будем воздвигать на этом фундаменте мировой коммунизм».

«Через несколько десятков лет новое поколение не будет знать об этих жертвах... Новое поколение будет изучать историю построения коммунизма не касаясь этой статистики, она им будет не нужна. Они будут обладателями всех жизненных благ и хозяевами мира».

«СССР – прообраз Мировой Советской Социалистической Республики.

Это именно так! К этому мы стремимся уже восемнадцать лет и не откажемся от этого никогда! Это будет достигнуто нами любой ценой»...

«Но для этого нужно иметь большую силу воли, которую имеет товарищ Сталин и мы – большевики, иметь крепкие нервы, решительность, настойчивость, дерзость намерений и решений. Если хотите, даже безжалостность... Слабые, робкие, нерешительные обречены на неуспех и гибель. Самые сильные – на достижение победы».

«Для достижения своей цели мы отказываемся от всех моральных норм. Это наш принцип. Морально все то, что соответствует данным условиям борьбы за свое существование, для достижения цели. Цель оправдывает средства. Так считаем мы – большевики».

Очерк Владимира Андреева, ознакомивший мир с уникальными откровениями опального крупного чекиста, бывшего члена правительства, убедительно подтверждает, что не одна личность ответственна за трагедию России в XX веке – это зов системы, где нет понятия Родина, Отечество. Так требовал Ульянов-Ленин, это его призыв с поднятой рукой – вперед в безумие!

За веру в безумие получил награду и Медведь со своими соратниками в 38-м – свинец в затылок, и еще многие тысячи работников НКВД.

Молодое поколение XXI века стремится знать историю своего Отечества осознанно – значит, они будут творцами Добра!

Норильск-2

Изучение истории Норильска также еще на полпути. Одна из таких загадок – исследование, а это целый комплекс сложных поисковых работ вдали от города, давно заброшенного, забытого лагеря времен ГУЛАГа, именуемого «нехорошее место».

О том, что в Норильском промышленном районе есть такое наименование, как Норильск-2, я узнал только в августе 2005 года. Даже во времена Горлага о такой лагерной «достопримечательности» среди заключенных не упоминалось, хотя были и те, кто начинал свой лагерный срок еще в 1937-38 годах.

Можно предположить, что их об этом не спрашивали, а сами ветераны стойко молчали, если даже что-то знали. Могло быть и такое – те, кого отправляли в лагерь Норильск-2, обратно в городские зоны не возвращались.

О таинственном Норильске-2 большинство норильчан не знают и по сей день.

Мне удивительно повезло: коренной норильчанин Виктор Борисович Филиппов – один из тех, кто одержим познанием трагического исторического прошлого своего родного города в былые годы XX века. Им исхожены все тропы ближайших предгорий на плато Путорана, собрана уникальная вещественная коллекция, фотографии памяти прошлого и их проекции на сегодняшний день. Он хранит и память о встречах и беседах с очевидцами различных временных периодов. Все это необычно, все будоражит мысли, хочется хоть как-то увидеть прошлое в настоящем времени.

Естественно, мы договорились встретиться в 2006 году, чтобы закрепить в памяти все мыслимые и немыслимые картины и события не такого уж далекого прошлого.

В октябре 2005 года я был второй раз в Норильске, теперь уже в составе съемочной группы французского телевидения канала «Культура», Париж. Их увлекала тема «ГУЛАГ и память о ГУЛАГе» на примере уже широко известного заполярного района – Норильск. Было и страстное желание посетить Норильск-2.

Но уже была зима, и пришлось ограничиться дальними видовыми съемками цепи гор и рассказами Вячеслава Васильевича Блохина о «нехорошем месте», каковым является Норильск-2, как лагере заключенных, где, согласно устной легенде, приводились в исполнение «расстрельные списки» времен большого сталинского террора.

В память о ГУЛАГе французы запечатлели еще видимые следы лагеря «Алевролит», и, конечно, развалины Каларгона, выражая свое полное недоумение, почему такой единственно уцелевший объект, как штрафной лагерь-тюрьма, не находится под охраной государства.

В мае 2006 года в Норильске уже съемочная группа ТV канала «Культура» из С-Петербурга. Опять на пленке все то, что сохранило время, что имеет какое-то отношение к периоду рабского труда, вскрытого, но не развенчанного в 1956 году.

Если в октябре 2005 года уже наступила зима, то в мае 2006 года еще была зима, и все развалины лагерного прошлого оказались недоступными. На Каларгоне все тюремные камеры и карцерные отсеки занесены снегом. Те же причины препятствовали возможности поездки на Норильск-2.

Программа поездки в Норильск предусматривает посещение исторических мест норильского промышленного района и в том числе во многом еще неизвестный, таинственный Норильск-2.

07.09. Любовь Юрьевна Ельцова с пониманием приняла наши проблемы, а ее команда в лице Элеоноры Владимировны Беззубенко и Светланы Николаевны Трифоновой четко обеспечила выполнение этой поездки.

08.09. В 10 собрались у гостиницы «Норильск» аж восемь человек, притом все, кроме Филиппова и Блохина, настроились впервые посетить страшные места в районе Двугорбой горы.

На колесном вездеходе «Урал» прошли почти до места назначения. Почти, потому, что наш «Урал» неожиданно попал в вязкую яму и, как говорится, приехали. Около километра пришлось идти пешком. Никакого груза у нас с собой не было, только Зиннур Шакуров шел с кинокамерой и штативом. Шли по бездорожью вдоль горного хребта. Крутые склоны, каменистые обрывы, сильный холодный ветер — одним словом, идти было тяжело. Вышли на достаточно ровную площадку, где сохранились развалины нескольких строений, как мы определили – бараков и строений производственного назначения.

В одной из развалин из земли торчали толстые доски, хорошо пригнанные между собой. Под небольшим слоем земли показалось днище как бы большой круглой бочки диаметром до трех метров. И тоже из толстых досок. Но доски в поразительной сохранности.

Торчащие из земли столбы стоят незыблемо – никакой гнили. Это, оказывается, такое свойство у лиственницы – быть идеальным строительным материалом. Видимо, весь Норильск-2 был построен из такого, как кость, дерева, которое совершенно не боится воды.

Невдалеке стоят геологические вышки, без малого уже более полувека, и могут простоять еще столько же, если не вмешается человек.

Из лиственницы ставили и крепеж штолен, доски и сейчас торчат из заваленных входов.

Таких заваленных входов мы посетили два, самых нижних. У каждого внушительный отвал. Добирались до этих штолен, прямо скажу, с большим напряжением для ног. Меня ребята – Саша Лебедев и Виктор Филиппов подстраховывали.

От одной из штолен к отвалу сохранились рельсы узкоколейного пути и даже частично поворотное устройство для разгрузки вагонеток.

Спускаться вниз к ровной площадке неудобно, необходимо обходить каменистые утесы.

Внизу на территории лагеря разбросаны различные металлические останки, даже остов железнодорожного вагона, каким-то чудом оказавшийся здесь, железнодорожная печка-буржуйка, металлический остов бадьи для подъема грунта из шурфов, а также деревянная рама с металлическими зубьями, железные оконные решетки.

Все железные поверхности покрыты слоем ржавчины. От одного толстостенного бака легко отделялся слой ржавчины почти сантиметровой толщины.

У перевернутой вагонетки на удивление свободно вращались колеса – как это возможно? Тайна.

То, что в Норильске-2 велись геологоразведочные работы, говорят остатки бурового оборудования – груды буровых кернов. Среди всех этих немых свидетелей былых времен на наше удивление и как загадка – полуистлевшая детская туфелька.

Кто и в какие годы был в этом лагере? Какие происходили здесь события, трагедии? Разве что архивные документы помогут ответить на эти вопросы.

Но Филиппов рассказал мне о своих встречах со старыми норильчанами, которые еще помнили 1938 год, сороковые и пятидесятые годы.

В разговоре о репрессированных государственных деятелях вспомнили Александра Косарева – Первого секретаря ЦК ВЛКСМ и прозвучала фраза: «Ходили слухи, что Косарева расстреляли здесь, в Норильске-2».

Этот же старый норильчанин сказал: «Не было страшнее места, чем Норильск-2».

То есть это был особый лагерь. Сколько там было расстреляно заключенных, неизвестно до сих пор. Неизвестны также места их захоронения. Есть предположение, что для этого использовались старые штольни.

Врач Александр Баев вспоминал о многочисленных следах массовых расстрелов, увиденных им в Норильске-2. При ремонте бараков на стенах читали страшные надписи, вроде того, что, мол, сегодня увели еще столько-то человек...

Для установления подлинности таких событий прошлых лет необходимы не просто ознакомительные посещения, а прежде всего сложные трудоемкие работы по вскрытию заваленных штолен. Что они в себе таят? Какие неожиданности ожидают тех, кто решится проникнуть в эти засекреченные точки Путораны, где покоятся останки обреченных?

Наша группа провела в Норильске-2 всего несколько часов, в дневное время и даже в ясный солнечный день. Возможно, поэтому не было ощущения неуверенности в своих силах, какого-то давления на психику, как об этом обычно рассказывают. Надо быть здесь наедине с природой, притом в ночное время, чтобы выдержать психологическую пытку и подробно описать – что же происходит!

Знакомый Филиппова, опытный тундровик, как-то осенью вышел на эту площадку со своей собакой и решил заночевать. Как только стало смеркаться, его охватило чувство тревоги, собака жалась к ногам, и этот отважный представитель бродячего племени туристов, охотников и других искателей приключений почти в панике покинул это плохое место.

Я покидал Норильск-2 в необычайно грустном настроении, пробираясь обратно к нашему вездеходу по безжизненному «лесу», по бесплодной земле. Это можно было бы назвать лунным ландшафтом, если бы в глаза не бросались оголенные корни сухостоя – лиственницы. Кругом никакой зелени, даже мхом не покрыты холмики и овражки – мертвая земля. Даже на выжженной огнем земле через год-другой начинает возрождаться жизнь, а здесь?! Как вспоминает Виктор Борисович, летом 1975 года кругом еще все зеленело. Но был мощный выброс хлора со стороны города, и всё погибло. И это совпало с коротким заполярным летом, когда тундра прекрасна своим разноцветьем и раскрывает перед человеком свои дары. Но она оказалась беззащитной перед варварством, свойственным только человеку. Неужели налицо еще одно бездумное, безответственное уничтожение природы, а, следовательно, преступление против Человека?

Это и есть незнакомый большой Норильск, над которым висит марево проклятий истерзанных, замученных, расстрелянных людских душ.

Такие мрачные беспокойные мысли возбуждали страстное желание увидеть, быть там, вдохнуть ауру Норильска-2, провести общепринятый ритуал захоронения останков, освободить возмущенные беспокойные души людей от их земного притяжения, установить мемориальную память о невинно убиенных. Чтобы можно было потомкам возлагать цветы так же, как благодарные норильчане возлагают живые цветы на могилу своего первооткрывателя Николая Николаевича Урванцева.

10.12. Гостиница «Космос». II съезд правозащитного движения. Я выступил с приветствием делегатам съезда от имени узников особорежимных лагерей, сплоченность которых обеспечила решительные действия в борьбе за право человека на жизнь в условиях ГУЛАГа, тех, кто делал первые шаги правозащитного движения, достигших сплоченности, соединившей многонациональный более чем двадцатитысячный контингент отверженных. Это было достигнуто не только обстоятельствами жестокого режима, но и единством подпольных организаций в Норильском Горлаге. Так это было!

Но даже еще в наши дни XXI века есть сомнения – как же это в условиях строжайшего режима, под неусыпным контролем со стороны НКВД проявилась довольно серьезная и профессиональная сила. Ведь в этот период все слои населения страны (крестьяне, рабочие, интеллигенция и особенно весь контингент заключенных в тюрьмах и лагерях) были насквозь пронизаны «щупальцами» НКВД. В лагерной системе и тюрьмах осведомителей и стукачей было предостаточно... И это правда. Но за норильским восстанием стояла жизненная сила, данная Человеку, принадлежащая Народу, а за ним – последнее слово в историческом противостоянии.

Мне запомнилась активная встреча участников съезда на тематической секции «Антифашизм и противодействие ксенофобии». На этой дискуссии затрагивались проблемы гражданского общества: гражданские инициативы лишь тогда способны изменять жизнь к лучшему, когда обретают независимость от любых центров власти. Но для получения таких возможностей первичным условием является понимание и содействие со стороны только той реальной власти, которая признает вектором своей деятельности Народовластие.

А участниками дискуссии, как я себе отметил, было молодое поколение из российских регионов – Воронежа, Перми... да и у москвичей «порох в пороховницах не отсырел»!!

С таким оптимистичным настроением я и вышел из «Космоса»...

ХРОНИКА 2007 ГОДА

28.01. Василий Иванович Ковалев из Магадана настаивает на необходимости встретиться с ветераном ГУЛАГа Горбуновым, который прошел и Норильск, и Колыму. Разумно – Кемеровская область совсем «рядом» с Алтаем. Надо настраиваться на такую поездку, когда одним авиарейсом Москва-Сибирь – далее автобус, можно посетить несколько городов.

14.02. Был в музее ГУЛАГа на Петровке. Особорежимные лагеря на общей карте страны отмечены. Но конкретные данные о них отсутствуют. О Сопротивлении в лагерях ничего абсолютно нет. На одном стенде упомянуты в общих чертах крестьянские восстания 1930-31 годов.

Дежурная с упреком объясняет: «Все еще будет, давайте ваши материалы».

14.03. Получил диск с французским фильмом, снятом Эммануэлем Амара в 2005 году как «Память о ГУЛАГе», но уже под титром «Забытый ГУЛАГ».

Попытка встретиться с Иваном Горбуновым

28.08. В 8-00 я уже в Кемерово, а в автобусе далее на Ленинск-Кузнецкий. Держу путь к сыну Ивана Васильевича Горбунова, к Ивану Ивановичу. Телефон и адрес Ивана-младшего сообщил Ковалев, рекомендовав именно так поступить, чтобы более уверенно, без лишних хлопот встретиться с самим Горбуновым, который «привязан» к дому, память хорошая, многое знает.

Но улицы Иркутской в Ленинске-Кузнецком не было. Повезло случайно, пожилой таксист пояснил, что такая улица есть в городе Полысаево, ранее территориально входившего в состав Ленинска, а лет десять тому назад получившего самостоятельность.

Когда по телефону с Иваном Ивановичем мы договаривались о данной встрече и совместной поездке к его отцу, этого уточнения адреса не получил. Еще полчаса на автобусе – и я перед квартирой Ивана-младшего. Никого нет, хотя по телефону он меня заверял – если я буду на работе, то жена всегда дома.

Терпеливо жду час-полтора.

Соседка по квартире сообщила, что как она знает, Иван работал в районной милиции. Я туда. Получил любезный ответ: «Да, был у нас такой, но ушел на пенсию и сейчас работает где-то в охране шахты». А в квартире № 78 так никого и нет. Сосед этажом выше еще уточнил – с ними живет сын Костя двадцати пяти лет. Все были все время на месте. Что делать? Возвращаюсь в Ленинск. В автобусе вспоминаю начало истории знакомства с семьей Горбунова. Еще в 2005 году, получив от Ковалева телефон Ивана Васильевича, я послал ему две наших норильских книги, а его попросил написать письмо о своих норильских днях.

Через какое-то время опять телефонный разговор – книги пока не получил, а подробное письмо уже написал, и даже вслед послал другое, ибо кое-что забыл.

Хорошо. Спасибо. Время летит, а писем все нет и нет. Опять мой звонок в поселок Свердловский. Слышу женский голос. Представляюсь. И краткий категоричный ответ: «Вы нам больше не звоните. Мы уже старички. Оставьте нас в покое!»

Таких «милых» слов мне еще не приходилось слышать. Ковалев мне тогда пояснил, что случилось: Горбунов ведь ходит с большим трудом, а до почты довольно далеко, видимо, жена опустила его письма ко мне не в тот «ящик». А куда делись книги, можно только гадать.

Через год Ковалев меня успокаивает – Иван-младший его заверил, разумеется, по телефону, что он готов поехать вместе в Свердловский и все будет нормально. Но перед поездкой для верности нужно созвониться с Иваном Ивановичем.

И вот еще через год, после четкой договоренности стою у закрытых дверей семьи Горбуновых-младших, с извечным – что делать? Уже вечер. В Ленинске в гостинице «Заря» останавливаюсь на сутки. Еще продолжительный телефонный звонок в Полысаево – мертвая тишина. Успокаиваюсь. Решение принято – быть совсем рядом с ветераном Норильского ГУЛАГа и не пожать ему руку – непростительно.

Рано утром еще раз подхожу к дому, где живут Горбуновы младшие. Знакомые уже соседи недоумевают – что случилось? Соседка Дина рассуждает – «я слышала, что у жены Ивана где-то на краю города есть родительский дом. Но где, никто не знает. Они нелюдимы. Возможно, там и скрываются вторые сутки».

Быстро, чтобы успеть на автобус в Свердловский, а он ходит два раза в сутки, возвращаюсь в Ленинск. Беру в гостинице свою дорожную сумку и – уверенно к заветной цели.

Пятьдесят минут – и я тащусь на окраину поселка, а точнее деревни. Обычная, из досок, калитка закрыта. Сильно продолжительно стучусь. Выходит из двери дома пожилая женщина, подходит к калитке и, не открывая ее, «знакомится». Поясняю цель моего приезда. «А Ивана Васильевича сейчас нет, я одна и гостей не принимаю». Его друзья в Москве просили передать подарочные деньги, а для вас коробку конфет. Слышу вежливое: «Спасибо. Деньги нам не нужны, а конфеты вам самому пригодятся. А своим друзьям в Москве передайте, чтобы они не звонили и не беспокоили нас. Мы не хотим, чтобы Ивана опять посадили!»

Все понятно. Этот семейный Страх надежно изолировал Ивана Васильевича от прошлого.

Есть пословица – все хорошо, что хорошо кончается. Вот и у меня получилось хорошо. Еле-еле успел на обратный автобус в Ленинск-Кузнецкий.

Встречи с потомками Федора Каратовского

В 23-15 уже в Новосибирске. Встретился первый раз с Людмилой Федоровной Мазаловой – дочерью Федора Каратовского и с его внуком Володей, школьником десятого класса.

31.08. Были с Людмилой Мазаловой на центральном городском кладбище. На могилах Федора и Зинаиды – общая горизонтальная плита из серого мрамора с их портретами. Положили цветы. Молча посидели на скамеечке. Мысленно поговорили.

С Зиной я встречался последний раз в мае 1992 года на первой конференции узников тоталитарных режимов. С Федором же у меня прошла цепочка судьбоносных дней.

Людмила еще и еще раз с горечью подтвердила, что мама уничтожила все папины бумаги – письма, справки, записные книжки, даже официальные документы. Об этом она уже писала мне, но я все же надеялся – хотя бы что-то есть.

Да, последние годы своей жизни Зина была в серьезном психическом расстройстве.

Я корил себя теперь за то, что не попросил ее еще в девяностые годы передать мне архивные бумаги Федора.

Дома записал воспоминания Людмилы об отце.

В ее памяти цепко хранится папа – внимательный, заботливый, нежно любивший свою дочурку. Конечно, помнит и хлопоты, связанные с его болезнью. Ей было всего 10 лет, когда Федор скончался.

Встречи с Леонидом Трусом и Борисом Дроздовым

Посетил я в те дни в Академгородке и председателя Новосибирского «Мемориала» Леонида Соломоновича Труса. Мы с ним познакомились еще в 2003 году, когда он приезжал в Москву на юбилейную встречу норильчан. Совершили неспешную прогулку, учитывая возможности его больной ноги. Было что вспомнить о Норильске, Леонид рассказал, как судьба привела его в этот научный городок. Когда коснулись юбилейной встречи, я посетовал, что не было тогда в Москве норильчанина Дроздова. И Леонид неожиданно произносит – так Борис живет здесь совсем рядом, давай позвоним. Мне осталось только сказать – немедленно.

И вот мы с Дроздовым смотрим друг на друга, напрягаемся, пытаемся узнать. Нет, мы не были знакомы тогда в Горлаге, но я чувствую – души наши едины. Действительно, оказалось, у нас столько общих знакомых, друзей. Мы жили в 5-й зоне в одном бараке – он на первом этаже в бригаде главного энергетика, а я на втором, где находились работники механической мастерской.

Но время всегда безжалостно бежит, а тут особенно. Борис проводил меня до автобусной остановки. Мы обнялись уже в потемках и дали как бы клятву – встрече еще быть.

У Сергея Соловьева на Алтае

Утром 3 сентября уже автобус Новосибирск–Барнаул, а там Алтайское притяжение стало уже труднотерпимым. Ведь в Змеиногорск мчится прежде всего моя душа. Туда, где не «змеиный город», а простые постройки, где знаком уже теперь каждый холмик, где царство приветливых улыбок и проникновенных слов. В этом «земном раю» мне выпало опять побывать.

Сергея Дмитриевича Соловьева я посещал в 2005, 2007 и 2008 годах в его алтайском уединении. Все тот же сохранившийся пристальный взгляд, отражающий не безразличие, а стремление «увидеть» своего собеседника. Каждая из этих трех встреч вносила своеобразный интерес относительно как воспоминаний о прошлом, так и жизнеустройства уже в XXI веке. Я убедился, что такую «непокорность» времени ему во многом помогало сохранить окружение людей, сильных своей верой в доброе предназначение Человека. Прежде всего, это Анастасия Павловна Шеруденко и ее дочь Любовь Иннокентьевна Кашкарова.

Воспоминания Анастасии Шеруденко

«Я тоже сидела. Дочке было 14 лет... А меня пришли и забрали. Осталась она одна, и ночевать не с кем. Взяли меня за то, что я стала верующей, — только за веру, больше причины не было. Ну, детство у меня было бедное-бедное, невозможно высказать: ни есть, ни одеваться — ничего не было. Ну, одна мама, а нас, детей, пятеро, где ей взять? Забрали у нее трех сыновей на войну — все погибли. Один сгорел в танке, танкист был Григорий. Другой потерялся без вести, еще один умер от ран — это Тимофей и Иван. Сестра старше меня еще была, работала скотником, ботинки на деревянной подошве... А потом я уже выбилась, жила хорошо, работала пять лет в магазине в деревне, в большом универмаге центральном. Муж у меня был, потом дочка родилась. А потом вот...

У меня душа болела, чего-то ей еще не хватало. Вот все: и мужик хороший, и дочка растет на глазах, одеваться хорошо стали, достаток есть, и мама с нами жила тогда, а душа болит, чувствует вечные муки страшного ада. Раз приснилось, что мама готовит обед ребятам, а в дверях Он стоит, потом пошел прочь. «Ты куда пошел-то?» — «Так вам же нечем нас кормить...» Мама скорей-скорей вскочила, обед сготовила, старушек позвала. Вот такие снились сны. Стали старушки к нам приходить, молиться — ранешние люди все были верующие. Рассказывали: вот был Иисус Христос, на кресте распяли его, за всех нас страдал. А пели как! Мне бы так научиться петь!

Вот у меня запало в душу – веру надо искать. Стала я старушек призывать, принесу им по платью и платку из магазина, только чтобы они к нам ездили из города в деревню: мы тогда жили в Бобково. Мотоцикл мы купили, мужик у меня шофером, я его попрошу — он старушек и привезет, и увезет задаром. А уж после-то, когда я молиться стала, он решил нас бросить. Это уж потом он говорил: «Дурак я! Надо было за порог в шею гнать, а я их все возил!» Над ним люди стали смеяться, что молимся. А меня власти уже преследовать начали, таскать, на исполком вызывать, ой, такой вавилон! Он, бедняжка, не знал, куда ему деваться, ему тяжело стало со мной.

Разошлись по-хорошему, он уехал, там женился. А я осталась в деревне, наверно, еще с год прожила, и меня посадили. Уже маму похоронили, Люба одна осталась. Девчонку даже не пощадили! Когда меня привезли в тюрьму, я говорю: «Вы меня отпустите, вот только дочку определить. Ребенок еще. Одна она осталась!» У нас овечки были белые, гуси – кому за ними смотреть? А начальник мне говорит: «Ты можешь через пять дней быть дома». — «Как это так? » — «Выступи по радио, что ты отрекаешься от Бога. И поедешь домой». — «Ага! Давай голову срубим с тебя, а потом беги? Нет уж!» — «Значит, будешь сидеть?» — «Буду сидеть».

А потом мама оттуда убежала, перевезла меня в Рубцовку, к сестре своей Вере Павловне. Вот я у тетки с дядей жила, и меня через детскую комнату милиции устраивали на работу, потому что нигде не брали – я только восемь классов окончила. Как сейчас помню, маму пришли забирать, а бабушка-соседка в голос: «Ой, Настя, да на кого ж ты Любку оставляешь? Дите ведь!» А мама встала перед иконой: «На Царицу Небесную только оставляю».

У Любаши, когда она рассказывает про арест мамы, до сих пор голос дрожит от слез, – А потом ее опять забрали, нашли – ой, тогда искали, молиться нигде не давали людям! Люди молились где-нибудь тайно, а эти как налетят, сразу перепишут всех: «Что вы молитесь?!» И маму обратно вернули. Тогда время такое было...

– Мне дали пять лет высылки, а за побег отправили в Барнаульский лагерь, – продолжила Анастасия Павловна. – Это 1961 год был, тогда всех-всех высылали – из Москвы были, из Ленинграда, Воронежа. В Мариинске сидели врачи, медсестры, они на память знали Писание, могли по два часа читать. Я даже рада была, что туда попала, – я там многому научилась. Из Воронежа одна женщина была – мы до сих пор переписываемся. Работать из нас, верующих, не работал никто. А потом, когда у нас пять лет эти закончились, нас никак не отпускали домой. Начальник милиции вызвал нас четверых – одна была дивногорская, еще одна воронежская, одна бийская и я. Снова осудили на четыре месяца. Четыре месяца отсидим – дают высылку. «Будете работать?» – «Нет». Меня восемь раз судили по четыре месяца, год в «крытке» сидела в Горноалтайске и в карцере – не помню, сколько суток. И восемь раз по четыре месяца возили меня туда-сюда, туда-сюда, дороги такие – сами знаете, какие у нас дороги. Боксики всякие, все пришлось узнать. Это очень хорошо, все на пользу души. Хорошего не поймешь, когда все одно и то же. Пока не укусишь горького, не будешь знать сладкого. И помощь Божью видишь.

Завезли нас в Новосибирск... Сначала везут нас в Горноалтайскую тюрьму, в Бийскую тюрьму, в Барнаульскую тюрьму, Новосибирскую проезжаем, а еще возили нас в Омскую тюрьму, а потом в Перми сидели – вот сколько тюрем узнала. Я дорогой заболела – не могу, умираю! В Новосибирске камера страшная, я сижу и читаю молитвы по книжечке (привезла такие маленькие, где-нибудь спрячешь ее, авось не найдут, потому что, если найдут, отбирали). И вижу во сне ли, в бреду: муж моей подруги надумал мне голову отрубить: подруга депутатом была, а я ее затянула, вдвоем мы молились. Слышу: «топ-топ» по коридору, я испугалась: сейчас меня захватит! А заходит старичок маленький, с бородочкой: «Ну как? Есть Бог?» Я обрадовалась: «Есть, есть, есть Бог!» Ах, смотрю, а тут в дверь заходит и второй, и третий лезет – это Троица пришла меня посетить! Не могу передать, какое у меня было настроение целую неделю. Выздоровела. Бог милосерден и помощь дает везде, хоть в тюрьме. Тут уже кончился нам и срок. Начальник милиции вызвал нас: «Ну, верующие женщины, мне с вами беседовать бесполезно, вы себя показали делами. Езжайте к семьям и живите, как жили». Я отсидела пять лет, семь месяцев и одиннадцать дней...

Ну вот, когда я все переиспытала, мне так было жалко тех, кто в тюрьме сидит! Освободился Миша – земляк, приехал и рассказал, что с ним там сидели Степанушка и Сергей: «Они очень хорошие люди, грамотные, скромные, с детства крещеные. У них родители были верующие. Вот вы им пишите письма, а освободятся — пускай приезжают». Мы им обоим писали письма, отправляли посылки, деньги. Десять лет. Степанушка у нас не принялся, уехал в Казань. А Сережа, когда пришел, ему было 64 года, мне – 54. И прожили мы с ним уже 27 лет вместе... А теперь ему только что надо – царство небесное заработать. Вот поэтому ни у кого из нас нет документов. Сереже тут вначале-то дали паспорт, да в автобусе из кармана вместе с деньгами кто-то вытащил – украли. В милиции ему не поверили: «У нас воровства в автобусах нет!» Новый паспорт он и не стал получать. Зато пойдет к Господу чистым — никаких у него паспортов, ни пенсии, нет у него ничего».

С Анастасией Павловной я много беседовал у нее, на скамеечке у дома Любаши. Особенно памятны походы в предгорья – она пасет коров, собирает травку на алтайских лугах, где разнотравье да разноцветье, дарящие невообразимое спокойствие, когда все клетки тела отдыхают, благодарят за предоставленное блаженство для обоняния, зрения, слуха...

Анастасия знает назначение каждой травинки и каждого корешка в земле – такая гармония даров природы! Запомнить это невозможно, для этого нужны годы и страстная любовь к этим дарам. Были и более дальние посещения предгорья, когда Саша виртуозно, не торопясь, возил нас на своем вездеходе опять-таки за травкой, но особой. У меня в памяти осталась не та наша радостная добыча, а сама езда, когда дух захватывает, особенно при спуске по бездорожью.

Посчастливилось мне иногда слушать и звонкий, с какой-то особой интонацией голос, уходящий по предгорью куда-то ввысь – наступало блаженство, описать которое словами невозможно. Я понимал, Анастасия дарила мне эти краткие минуты. А хотелось слушать и слушать бесконечно. Когда находишься несколько дней в таком раю, невольно соглашаешься – действительно, это особая среда, где царят радость и покой. В альманахе «О времени, о Норильске, о себе» этот рай земной назван как «государство в государстве». Это действительно так, это не виртуальный мир, захвативший сегодня человека, а реальная действительность, которую люди с глубокой верой в свое служение Добру несут ежедневно, ежечасно, без какого-либо понятия страха за свои действия, слова. Только сила Веры способна дарить и другим бесстрашие, а в конечном итоге создавать среду уважения, взаимопонимания, готовность к жертвенности ради утверждения любви к Человеку!

Поразила меня и строгость людей старой веры в этом благодатном Алтайском крае, не признающих жизненной позиции тех, кто, призывая к вере духа, исполняет лишь обязанности, несет службу ради своего материального благополучия, прикрываясь святостью.

Это духовное отличие также присуще «маленькому государству» в огромном государстве.

Вообще все мои поездки, поиск друзей и встречи с ними тесно связаны одним образом – Сергей Дмитриевич Соловьев.

Наши же непосредственные встречи дают мне как бы энергетический импульс нацеленный, напоминающий 1949 год, когда была дана «Клятва».

Эти мысли целесообразно излагать не по отдельности, а компактно. Это самостоятельная страница....

После возвращения из Алтайского края начал согласовывать посещение Магадана, чтобы иметь больше предметных данных о найденных документах Соловьева, согласовать с Ковалевым возможные совместные действия, понимая друг друга как члены ДПР, а не общаясь мимоходом с дефицитом московского времени. В «Норильском Никеле» Игорь Анатольевич Баринов отнесся к этому с пониманием. Но вот погода?

Василий Иванович, ранее с энтузиазмом говорив о готовности к такой встрече, стал доказывать: морозы уже до тридцати градусов, разумней в начале следующего лета, а заодно провести и поиск спрятанных на руднике документов партии. За это время он проведет нужную подготовку.

Со «скрипом» согласился. Хорошо, тогда сказал сам себе – держу путь на юг.

Тихон Петров. После жизни

30.10. Я уже на поезде в направлении Ростовской области. В купе вагона разговорились со спутницей из города Шахты. Екатерина Юрьевна заинтересовалась 8-м томом альманаха «О времени, о Норильске, о себе». Наши дружеские взгляды на наш сегодняшний день совпали. Я не мог не подарить ей эту книгу.

В Новочеркасске никто не встречал. На такси подъехал к знакомому дому в станице. Настроение мрачное – Тихона уже нет. Его дочь Людмила открывает калитку и, прихрамывая (болит нога), приглашает войти. Обстановка в доме знакома, но все выглядит совсем не так, как в мае 2004 года – весна благоухает, Тихон не говорит о своих болячках, а только интересуется, что, как…

А теперь – незримо висит некролог…

Тихон Иванович Петров скончался 13 октября 2005 года на 86-м году жизни. Как это случилось, я узнал только в начале ноября 2007 года, уже находясь у его могилы в станице Кривянской.

По рассказу дочери, Людмилы Тихоновны Корсуновой, еще накануне вечером все было как обычно. Тихон сидел в кресле на своем любимом месте, у калитки, беседуя с Николаем Морозовым, соседом, с которым уже много лет у них была большая дружба. Часов в десять зашел самостоятельно, спокойно, не спеша в свою комнату.

«Вдруг слышим, что-то громыхнуло. Внук Сережа побежал посмотреть, что случилось? Тут же бегом обратно с криком: «Мама, что-то с дедой!» Забежали в комнату, а он лежит на полу между столом и кроватью, нос капельку сбит. Подняли, положили на кровать. Что случилось, па? Без видимого волнения, тревоги, спокойно, своей обычной реакцией на чувства недомогания, успокаивает – Люся, да я что-то не пойму ничего, видимо упало давление. Успокаивает нас – да все пройдет! Ночь прошла спокойно, все заглядывала к нему, ничто не вызывало тревоги. Утром захожу – уже проснулся, глаза открыты, тихо спрашиваю его – как ты чувствуешь себя? Молчит – о, ужас! А он не двигается, застыл. Помню, что закрыла ему глаза».

Так получилось, что сыновья в этот момент не смогли быть около отца. Младший, Сева, был в поездке, а старший, Юра сам лежал в больнице с обострением болезни почек. 14-го – большой праздник, Покров. Хоронили Тихона 15 октября как положено по-христиански. Отпевали дома. На похоронах были все из рода Петровых станицы Кривянской. Могила Тихона Ивановича рядом с его женой Галиной Андреевной, с любимым человеком, с ней их породнил Норильск. Посетили мы с Людмилой это скорбное место – два холмика, два креста. На скамеечке можно посидеть и повспоминать… Тут же я приметил – на окружающих могилах надписи включают одну и ту же фамилию – Петров, Петров… Да, правильно, – с гордостью говорил Тихон – род Петровых на Дону древний. Взял себе на заметку – место, где двое норильчан нашли свой вечный покой – надо обустроить.

Памятную мемориальную плиту, объединившую две могилы установили к Пасхе 2008 года, В обустройстве захоронения двух норильчан на ростовской земле оказал содействие и Норильск.

Теперь на Дону, на погосте станицы Кривянской на мраморной плите значится: «Галине и Тихону Петровым от благодарных норильчан, детей и внуков».

В конце дня заглянул «на огонек» и Коля Морозов. Чувствовалось – стареет ветеран. Больше качает головой, чем говорит.

На мой вопрос – как с Подкаменской балкой? Николай, махнув рукой, высказал свою боль – у власти не болит, что донские казаки, засыпанные бульдозером в 62-м, так и остаются безымянными!!!

На следующий день состоялось мое знакомство с младшим сыном Тихона Ивановича, Северьяном – родившимся в 1953 году в 6-й зоне Горлага – коренным норильчанином. Первое смущение перед диктофоном быстро прошло.

Воспоминания Северьяна Петрова

«О чем мне говорил отец? Когда мы были маленькие с Юрой, он часто вспоминал за Норильск, потому что и матушка, Галина Андреевна, тоже там была, там они познакомились, там мы родились. Рассказывал отец, конечно, страшное. В первые годы хотел донести эту правду за Норильск, но боялся все это говорить. Потому что жили рядом соседи, те, которые в деда стреляли в 1919 году, которые пакостили всем в округе. Но что интересно, рассказывал он все о Норильске с какой-то теплотой. Это его молодые годы – тридцать, тридцать пять лет. Конечно, были друзья у него, называл их фамилии. Чувствовалось, что он верил в добро, хотел хорошего, верил в дружбу людей. Недаром, когда он уже жил после Норильска, его так уважали в станице. Просто аж приятно вспомнить об этом. Мы гордились с Юрой, что мы сыновья Тихона Ивановича Петрова.

Сколько сделали для него лично и семьи беды – он никогда не был озлобленным. На отдельных людей, да, ругался. На Россию? Он такой был преданный ей, России, что снова вернись, и он снова возьмет ружье в руки и пойдет за нее воевать. И жизнь отдаст! Несмотря на эти норильски и все прочее. Так нас тоже воспитал.

Норильская дружба продолжалась и здесь на Дону. Хорошо помню дядю Лешу. Фамилия его Проскурин. Они вместе были в Норильске. Очень крепко дружили. Но пил он очень много. Помер молодым – не смог духовно себя перестроить.

Был я свидетелем неожиданного приезда незнакомых людей: «кто вы?»

«Да мы знакомые Тихона Ивановича еще по Норильску».

Отец пришел от соседей. Ой, как они обнялись, заплакали. Оба, прямо навзрыд. Отец говорит – да это же Скоробогатов! Не помню, кем он у них там был? Отцова возраста. Здесь он жил в Новочеркасске. К отцу очень хорошо относился. Сколько раз я даже обижался на отца – был в городе, к Скоробогатовым ездил, а к нам нет. Вот так. Скоробогатов оказался ему дороже, чем сын. После службы в армии я понял, что действительно это большего стоит – совместное переживание бед.

Был еще мужчина, в станице жил. Он гораздо младше отца, уже после всего прочего поехал туда на север. Орлов фамилия. Помню пришел к отцу домой уговаривать с ним поехать снова туда работать – это уже не то, что было, когда мы там были, совсем другое. Отец расспрашивал за трубу, якобы они вместе ее строили – вроде засуетился – поехать хоть посмотреть. Но была напряженка, город закрытый, так просто не поедешь. И не поехал! А Орлов там и остался.

Хочу рассказать о нашей казачьей станице. Вы знаете, я рос в то время, когда еще были живы старики, которые были со времен революции, при батюшке-царе еще, как они говорили, жили. И помню их разговоры. О чем они мне говорили, что им не нравилось. Помню, что они говорили о том, что им сейчас не нравится. Конечно, все это помню. Есть яркие примеры даже не из разговоров, а из жизни, вот из нашей обыкновенной жизни. Большинство из них были против установки тех правил жизни, которые принесла советская власть. У нас на Дону! Я не знаю сам, потому что жил в то время, при батюшке-царе, как они говорят, но у нас тут было по-другому: они себя чувствовали людьми. Живот свой готовы были отдать за матушку Русь, но, однако же, они считали себя свободными. В отношении бедных и богатых – вопрос, который сейчас часто всплывает и по телевидению, и в газетах – они говорили: «Нет бедных, у нас есть ленивые». Я вот без всякой предвзятости могу рассказать пример, которому очевидец сам и все мои станичники. У нас большая станица казачья, ей 300 лет. Вы даже не представляете, что такое 300 лет в одном месте жить. Неоседлым людям! Вы там, в Москве, в Питере – это одно, а кочевникам, нам, казакам, что такое жить 300 лет на одном месте? Так вот слушайте. Нашей станице 300 лет. Петр Первый приехал и удивился! У нас много есть коренных фамилий, в нашей станице: Черновы, Пятаковы, Петровы. Есть очень хорошие фамилии, но это я называю казачьи, которые занимались именно казачьим искусством. А есть пришлые, которые занимались торговлей. Богатые были люди! И они, между прочим, имея большие деньги, всегда жертвовали часть денег на церковь, на больницы и бедным людям тоже раздавали. Бедноту, как бы они презрительно к ней ни относились, всегда поддерживали.

Так о чем я хотел рассказать? Пример прост. Сейчас такого нет. Есть у нас две фамилии в станице: Калмыковы и Иванчиковы. Иванчиковы всегда были зажиточными старыми казаками. Почему-то всегда у них рождались сыновья, а на сыновей нарезалась земля, давались наделы. Всегда они были богатые. И никто не говорил, что они были трусливые – были настоящие вояки. И богатели род от роду. И какие-то они были хозяйственные – копейка к копейке, жеребец к жеребцу. Дочку замуж выдать: дадут дом ей и как-то все помогут. Скопом, вместе. И другая фамилия – Калмыковы, кроме всех прочих, у нас тут много в станице фамилий. Пьянь пьянью. Испокон веку, что делают, только ходят по станице и просят милостыню: «Ради Бога, помогите. Ой, сгорел дом. Ой, мама померла. Ой, помогите». Вот приходит 17-й год. Вернее, 18-й, в 17-м еще не было. Казачье правление. Повыбивали стекла, заехали конями, вывесили красный флаг – сельсовет! Плакат: «Всем бедным – помощь». Первые пришли Калмыковы. Как вы думаете, кого выгнали из дома, кого поселили? Подумайте. Да, выгоняют Ивачиковых, вселяют Калмыковых. Да, я говорю правду. До сих пор все они живые. С 18-го года, 90 лет прошло, стоит дом, 90 лет не крашенный. Там столько Калмыковых! Наш сельсовет не знает, что с ними делать! Рассадник пьяни, наркоманов и тунеядцев! А из тех, кого выселили, кого считали сорняком, из шести сыновей трое погибли на фронте, трое сейчас здравствуют, имеют дома. Ну, богатые люди по теперешним временам. Образование, значимость в районе. Очень одобряю кадры из фильма Раппопорта, когда приходят ходоки к Ленину, и он у них спрашивает: «А как же вот ваши бедняки?»

Они ему говорят: «У нас нет бедняков, у нас есть лодыри».

Надо работать, копейку беречь, не пропивать. Ближнему помогать – во сто крат тебе вернется твоя доброта. Деток поднимать, образование им делать. Не пропивать деньги – копить. На добро копить. Твой дом будет богатым – и Россия будет богатой! Вот так мы сейчас живем здесь, на Дону, у нас. Кто работает, тот и деньги зарабатывает. Кто пьянствует, тот в долг живет».

Были мы с Севой и на центральной площади города, где в 1962 году разыгралась новочеркасская трагедия. Быть в городе, где уже в послесталинское время расстреливали рабочих, а это было равнозначно «Ленскому расстрелу» в 1912 году или кровопролитию в Петербурге 9-го января 1905 года, и не видеть это историческое место, я просто не мог. Слышал, что установлен памятный камень. Хожу по красивому бульвару в растерянности…

Северьян подводит меня к зеленому газону – да вот же! Я представлял себе нечто подобное «Соловецкому камню» в Москве, а тут «камушек», возвышающийся над травой сантиметров на 20-25. Надпись разобрать трудно. Вот и вся память о возмущенном рабочем классе в «советское время».

Попутно Сева поведал мне о своем дяде Петре Ивановиче, младшем брате Тихона, который жил в Новочеркасске, работал на электровагоностроительном заводе.

«На третий день после этого трагического события, утром он приехал к нам в Кривянскую. Буквально через несколько минут приезжает милиция. Не участковый, в гражданском.

– Петр Иванович?

– Да.

– Поедемте с нами.

Машина «Победа». Все тихо, спокойно. Хорошо помню – он руки за спину – никто ему об этом не говорил, и пошел. С тех пор мы его больше не видели. Во всем этом мы вспоминали наших соседей, давнишних «друзей». Но, может быть, мы просто грешили. Но что поделаешь?»

Еще в Кривянской вечером, до приезда к Северьяну, я разбирал находящийся в доме архив Тихона. Выяснилось – много взял себе его старший сын Юрий. Возникла задача – продолжить знакомство с архивом уже в Крыму.

7.12. Симферополь. Познакомился с Юрием Тихоновичем. Чтобы не медля войти в контакт, а знал я о нем еще с 1956 года, едем в Ялту. За рулем внучка Тихона Юля, уверенно мчит нас на берег Черного моря. Был я в этом курортном городе где-то в семидесятые годы. Помню-вижу своего санаторного попутчика, как мы вдвоем на лодке с удочками рыбачим. Безоблачное синее небо, беспощадное жгучее солнце, страстное стремление скорей вернуться на берег. Это испытание, бывшее единственный раз, внушило мне – нет, на Москва-реке приятней проводить отпуск. Хорошо запомнил и набережную Ялты – не счесть радостных глаз, своеобразного «броуновского» движения людей, съехавшихся со всего Союза.

Вот та же набережная. Но настроение грустное.

Дома – воспоминания, связанные с Норильском и знакомство с сегодняшним днем.

Юрий Тихонович Петров. Уважаемый человек в кругу своих друзей, активный член русской общины Крыма. Дома его застать сложно. С Таней, его женой, тоже впервые с глазу на глаз! Беседуем о нашей бренной жизни земной, о смысле ее, о действительности. Но Таня была очень близка к своей свекрови, Галине Андреевне Гарпенюк, жене Тихона Петрова.

Галина Андреевна очень неохотно вспоминала о военных годах, когда ее увезли в Германию, наиболее откровенно она делилась со своей невесткой – женой старшего сына. Ее воспоминания и раскрывают более полно этот отрезок жизни Галины Гарпенюк.

Воспоминания о Галине Гарпенюк, жене Тихона Петрова

«Собрали девушек ее возраста и в одночасье посадили в товарные вагоны и увезли в Австрию. На ее долю выпало трудиться на сельскохозяйственных работах в одном из австрийских хуторов с натуральным хозяйством — полевые работы, уход за скотом...

Она была просто в восторге от организации хозяйства, когда все выполнялось на полном доверии, понятия воровства не было. Хозяева были очень бережливыми, но, тем не менее, не обижали своих работников, понимая, что они должны хорошо питаться, чтобы так работать, как Галина говорила «вкалывать» за кусок хлеба и одежду.

В своих воспоминаниях она всегда подчеркивала, что обустройство деревенской жизни там было лучше, чем сейчас в нашей деревне. О том, что ей предлагали остаться, она как бы прямо не говорила, была очень осторожна в высказываниях. Но ее очень тянуло на родину, она не представляла себе жизни за какой-то там границей. Вернулись еще и несколько ее подруг.

Вскоре после возвращения в свою деревню Галина была арестована, не рассказывая за что, забрали и ее подруг».

Я помню, что она говорила мне очень хвалебно о пребывании в Австрии, видимо, это же открыто рассказывала и у себя в деревне, а там могли быть доносчики и даже провокаторы. Вот за такие высказывания ее и осудили.

Может быть, процесс таких арестов уже пошел по инерции – раз были Там, то теперь всех вас – Туда, подальше. А она была не в концентрационном лагере, находилась в более благоприятных условиях и как бы свободным гражданином, в замечательной деревне, описывала изумительную окружающую природу. Вот тебе и чужбина! Ничего плохого об устройстве жизни там не говорила. Ничего не выдумывала. Говорила только то, что есть на самом деле. А как интерпретировали это уже в своей деревне — вот это могло послужить причиной ареста.

В ее обвинительном приговоре значится статья 54 украинского кодекса — измена родине, а это соответствующие пункты. Во всяком случае, ерунда какая-нибудь. Она не организовывала никаких там партий, митингов, каких-то протестов против советской власти. Это ясно, как божий день. Такая уж была постановка — все ее положительные воспоминания о времени нахождения в Германии сослужили ей плохую службу. Ей надо было все увиденное хаять — это было бы принято с «пониманием», одобрительно.

Видимо, Галина приехала оттуда не такой уж изможденной, да и вещички с собой были, была приодета. Жалости к себе Галина Андреевна Гарпенюк не вызывала — так и получила свои десять лет, и сразу попала в Норильск.

Тихон Иванович мне рассказывал, как через проволоку увидел ее первый раз. Она была в цветастых платьях, по-летнему одета, значит, в других лагерях еще не была. Выглядела она достойно. Но Тихон сразу отметил – к пребыванию в Заполярье не подготовлена, и как рассказывал – подумал начать свои ухаживания за ней с того, чтобы помогать ей как-то утеплить себя – «симпатичная особа». Начал искать свои ходы, чтобы передать ей что-то из теплой одежды, обуви. «Визитная карточка» для такой задумки у него была — «артист цирка», силач!

О лагерной жизни Галина вспоминать не любила, да и Тихону не давала много рассказывать. Вспоминала лишь тех, с кем душевно сблизилась, говорила про артистку, с которой дружила, о других людях, достойных памяти. Не могу сейчас их называть, забыла, врать не хочу.

Часто Галина Андреевна вспоминала, как она возвращалась вместе с младшим сыном Севой после освобождения. Как плохо стало малышу, когда ехали в вагоне поезда. Заболел, весь горит, и понос, и чего только не было. Не знаю, что это, вирус какой-то или что еще. Плакала там, потому что умирал ребенок...

Чудо случилось, он выжил. Говорят в народе — чем больше мы отдаем сил и своего времени ребенку, тем больше мы любим его. Галина и любила его всю жизнь больше всех. Вот она и оправдывает, скажем, так свою холодность к Юре тем, что чувство «чужой мальчик» присутствует, а рядом другой, которого я не могу не любить. Да и Юра был другой. Он по-другому уже смотрел на мир. Он был совсем иной. Да, все материнские чувства вытравили из нее еще, когда Юра был грудным ребенком. Она видела его, кормила... Но страдания, что отняли родного, только что родившегося ребенка, она не хотела, да и не могла вспоминать, особенно, когда появился другой. Но ее не покидало затаенное чувство, что когда-нибудь она его увидит. Что когда-нибудь она добъется с ним встречи, и она хлопотала и добилась- таки. Она и никто другой. Но когда она с Севой приехала в Красноярский край, в тот детский дом, где находился Юра, и хотела забрать его...

Получилось так, что они не встретились. В этом ее убедили, она согласилась... Об этом она вспоминала, успокаивая себя тем, что не могла преодолеть тогда боль, страх — она боялась этой встречи...

Юру сопровождающая привезла из детдома в ее родную деревню Хмельницкой области. Галина Андреевна к тому времени уже уехала с Тихоном Ивановичем на его родину в Ростовскую область. Встреча родителей со старшим сыном состоялась на вокзале в Новочеркасске, куда Юру привезли родственники. И опять волнения, даже растерянность — добивалась, добивалась, а вот встретиться боялась. Уже потом, встретившись, когда она обняла его, поняла, что все не так страшно. Почувствовала – все страхи позади, Тихон рядом, семья воссоединилась – все хорошо. Пора растерянности прошла. Ведь когда Галина вернулась в свою деревню вдвоем с Севой, она еще не была зарегистрирована с Тихоном. А в деревне как относятся к таким женщинам? Шушукались — а еще одного бы привезла. Страх ее просто сковал, не знала куда деваться... Все это она предчувствовала еще в Красноярске, поэтому и не решилась тогда на встречу с Юрой.

Как бы там ни было, были у Галины Андреевны и Тихона Ивановича трудности, сложные отношения, но в целом семья была, и она не распалась до самой смерти. Они смогли пронести до конца дней своих глубинные чувства, достаточно серьезные, хотя и много ссорились, но жить друг без друга не могли».

Вечером к нам присоединился Юра. Настроение хорошее. Поделился своими впечатлениями о прошедшем VII Соборе Русской общины. Но пришлось перестраиваться – прошу его поделиться памятью из раннего детства, о своей необычной, своеобразной судьбе, на которой лежит печать периода репрессий XX века.

Юрий Тихонович Петров – коренной норильчанин, родившийся в 1951 году на территории особорежимного лагеря №2 «Горлаг», вспоминает.

Воспоминания Юрия Петрова

«Из раннего детства у меня остались несколько ярких впечатлений, которые я вспоминаю, они как перед глазами у меня стоят. Уже сейчас за последнее время, когда у меня собрались документы, справки, фотографии, я смог выстроить хронологию детских воспоминаний. Судя по справкам, в детдоме я уже оказался в 1953 году. Значит до этого, родившись в 51-м, я два года находился в 6-й зоне. Буквально два года назад ко мне попала моя характеристика из одного из детских домов, медицинская карточка с анализами и прочее. Не знаю, где она была раньше, я почему-то ее никогда не встречал. Где-то мои родители ее хранили. Не знаю, почему они не показывали ее мне.

Не могу сказать, какие впечатления, к какому периоду относятся. Я их напомню в той очередности, как я рос. Очень яркое впечатление – одноэтажное здание, на лужайке перед входом постелены два одеяла. По ним мы, малыши, ползаем. В то время нам было где-то год или чуть больше. Потому что мы в основном ползали, поднимались на ноги, шли и ползли опять. Значит это еще дети, которые не очень уверенно ходили или бегали. Потом воспоминания из этого же периода – игрушка. Я сначала думал, это такие жуки – здоровый какой-то красный пятнистый жук там сидел. А потом уже подумал, что это просто игрушка была, но для меня она казалась огромной. Еще воспоминания – какая-то ограда, дремучий лес, какой-то, злобного вида мужичок в серой рабочей куртке с капюшоном и кнутом в руке, видимо извозчик, и так пристально-пристально сквозь ограду на нас смотрит. Меня это сильно испугало. Еще одно воспоминание явно на другой территории: огромное помещение, какие-то колонны стоят. И в этой большой палате койки, и мы «ходуном ходим» на этих койках. Я помню себя вот как раз в этот период очень хлопцем веселым. Сидел, болтал ногами и пел песни. И потом мне мама рассказывала, что она списывалась с какой-то воспитательницей, и та говорила: «Ой, такой веселый хлопчик, все время поет». Значит, эти воспоминания меня не обманывают. Действительно факт такой был. Из этого же периода: рядом со мной лежала маленькая девочка-цыганка. Худенькая, черненькая, все время плакала. И, может быть в связи с этим, может, это мне казалось, а может быть и действительно – из окна, это был летний период, я все время слышал пение цыган. Потом через какое-то время эта девочка куда-то исчезла. У меня осталось в памяти, что как бы ее забрали на операцию какую-то. И – больше ее не было. Что там с ней случилось... И пение это пропало. Значит, я как бы связываю, что это действительно факты, которые имели место. Следующий момент, у меня есть фотография, я вам показывал, и, судя по дате, там мне 3 года. Я такой кругленький, лысенький, плачущий хлопец. Я очень четко помню, как нас фотографировали. Нас было где-то человек, может, 15 или 10. И приехал фотограф с фотоаппаратом, у которого вспышка. Тогда это пятьдесят четвертый год был. А мы все как овечки – прижимались, не хотели, мы боялись этой вспышки. Там повесили серое одеяло где-то на стене и к нему подводили, а мы не хотели, все боялись, и потом ему все это надоело, он начал нас брать прямо за плечи. Поставил – щелкнул – следующего. Вот так и запечатлен плачущим на этой фотографии. Из этой же вот серии. У нас во дворе росла огромная вишня. Почему-то до сих пор я ее называю черно-вишня. Потому что ягоды нам давали, они черные, аж синие. Я не знаю – это вишня ли была? Может, это сорт такой вишни был, а может, это и вообще другая какая-то ягода. Нам после обеда всегда давали по одной, по две. Еще воспоминание, после обеда мы, взявшись за руки, во главе с воспитательницей, шли к стоящей в углу двора будке. Воспитательница ее открывала, а там какие-то коробки стояли, и давала нам по три конфетки-подушечки, вот были тогда, в те времена подушечки с мягкой начинкой и напыленные какао. И еще я помню кота, который, как только мы своей процессией идем в ту сторону, выбегал откуда-то. Кот большой такой. Настолько был большой, где-то до пояса нам доходил – мы на нем катались. И он любил эти конфеты, сразу бежал за нами, хвост у него трубой, и мы все его угощали. Еще часто вспоминаю этот случай и говорю: «Какие могут быть жестокие дети». Хотя причину жестокости я не помню, чтобы плохо к нам относились, не было, а вот случай, который я сейчас скажу, вот он как бы характеризует ребенка все-таки не совсем с хорошей стороны. Мы, несколько человек, не самые маленькие, выкрали у какой-то воспитательницы, как у меня осталось такое впечатление, ее сына. А ему где-то – сейчас я понимаю – ну, месяца 3, он даже голову не поднимал. А это было лето, жарко. И мы его выкрали голенького, положили во дворе, где стояла у нас колонка. Положили на камни, включили колонку, под воду его и разбежались, потому что крик тут же начался. Но как бы все это обошлось, просто вовремя заметили. Но сам факт, что мы или просто проказники такие, или что-то нас такое подвигло на это, очень нехорошее, кстати я всегда вспоминаю и думаю: «Какие дети все-таки жестокие могут быть!». Я помню еще одно – как меня забирали из детдома. Это было уже другое помещение. Оно как бы среди голого пространства где-то было. По крайней мере, я помню, мы обедали – наша группа обедала на втором этаже, и я из окна видел, как стояла полуторка – так метрах в 100-200. Оказывается, эта полуторка приехала за мной. А местность как бы была пустынная. И я быстренько поел, ну, ребенок, быстро поел и – бежать: «Куда ты, Юра?». – «Да вот – домой, я – домой». – «Подожди, – воспитательница говорит, – мы сейчас все пообедаем и все вместе пойдем тебя провожать». Ну, я, конечно, сел, а сам дергаюсь – и чего вы так медленно, и чего вы так долго. Это вот у меня было стремление уехать домой».

– Юрий Тихонович, вы сейчас все так образно рассказали, а хотелось бы услышать, когда вы, откуда вы поняли, что у вас где-то есть дом, что вы теперь поедете домой, и вы еще не сказали, когда и как вы узнали, что у вас должна быть мама?

«Вы знаете, этого понятия тогда у меня не было. Видимо это какая-то генная память была, понятия «мамы» у меня не было совершенно, я даже и не думал и не стремился, мне кажется, я даже и не говорил. Я не знаю, по крайней мере, я этого не помню, чтобы я там плакал: «Мама!». У меня такого не было. Вот просто, видимо, генная какая-то память заложена в человеке, которая гнала меня, что должна быть семья, кто-то еще, вот как бы давая мне понять, что те условия, в которых я сейчас нахожусь, – это искусственные условия. А что-то должно быть другое. И я вот к этому стремился...

«Домой, домой». – Говорят: «Подожди, мы тебя все проводим». И вот они как бы меня проводили. Потом я помню момент, как я ехал в поезде и какая-то женщина меня сопровождала. Я помню, как раз в поезде все время пели песню – это же 50-е годы: «Едут новоселы по земле целинной, песня молодая далеко летит». Вот эта целинная песня, и я очень ее помню, именно в этом поезде, и, видимо, поезд был такой фирменный, потому что все было в коврах, ковровые чистые дорожки в купе. Проводница пылесосом чистила наши ковры. И почему это у меня зафиксировалось? Я первый раз его увидел, и мне интересно, как это она мусор собирает, и я начал рвать какую-то бумажку, бросать, а она как бы убирает, и потом эта женщина, которая меня везла, говорит: «Ну не надо баловаться. Чего же ты – тетя вот убирает, а ты соришь». Ну я как послушный мальчик тут же сел и опять же смотрю... Вот мы ехали в этом поезде, я считаю, что это правильная хронология была. Потом я помню, меня встретила бабушка Настя – это мамина мама. В Хмельницкой области, потому что меня туда отправили. Мама после освобождения с младшим братом уехала в Хмельницк (в Хмельницкую область, село Соколец), там ее родители жили, брат и сестра. И она как бы оттуда писала в правительство, чтобы меня доставили к ней домой. И вот меня туда отвозили. Бабушка встретила меня на станции, и я помню очень... вот единственная картина из этого: она садится на телегу, одна лошадь запряженная, никого нет, она только одна меня встретила, и я тоже сажусь, это солома, и она так рукой поворачивает, левой рукой. В правой кнут с вожжами, а левой – так солому отодвигает, а там лежат огромные яблоки, груши сочные. Она говорит: «Ешь, Юра, ешь. Бери – ешь». Вот это. Потом помню, судя по тому, что груши и яблоки – была осень. Потом я помню зимний период, это значит, меня забрали к этой бабушке. Она жила вместе с дядей Гришей, моей мамы братом. У него был сын, мой двоюродный брат Юра, младше меня. И помню я, что дядя Гриша приходил, приносил с работы кусок ржаного хлеба, и давал – «от зайчиков». И следующее воспоминание: уже мы с дядей Гришей. Почему? Потому что я помню киевский вокзал, я через много лет попал на этот вокзал – это уже я учился в 5-м классе, я ездил куда-то в гости, и я узнал его, этот вокзал, и потом я понял, что я был в этом вокзале, дядя Гриша компостировал билеты. Стояла там огромная очередь, а я там стоял с чемоданами, его ждал. И мы приехали с ним вот сюда уже к родителям, куда папа, освободившись, заехал за мамой в Хмельницкую область, забрал ее с братом, и уехали на Дон, в Новочеркасский район, тогда, в тот момент, станица Кривянская, где отец мой жил, родился, и на тот момент жила его мать и два брата. И вот в этот родительский дом и меня как бы отвезли, я помню этот момент. И первую встречу помню, когда мы с дядей приехали. Это была зима, много снега. Мы проходили, у нас возле домика был огромный сад, и в саду, я очень это запомнил, зайцы бегают. Что там где-то скакали. И мы зашли, домик был небольшой. Я помню, что... маму почему-то я не помню, где она, как она была. А вот отца очень хорошо: помню, что вот отец – здоровый такой весь из себя, и что он пошел в другую комнатку – там две комнатки, и выносит брата, так на руках. Тот вытянулся, такой весь заспанный отец и говорит: «А это наш Сева, твой брат». Ну, тут Сева немножко проснулся, и сразу: «Где моя бибика?». Игрушка его. Вот это у меня такие воспоминания, но я должен сказать: здесь фотографии вот этого всего моего периода, сейчас я их уже собрал, начиная где-то с 3-х лет, потом это чуть больше, и даже одна фотография недавно мне попала, случайно которая с документами, там медицинская карточка, там даже меньше, чем 3 года. И потом фотография, когда я приехал к бабушке Насте в Хмельницкую область. И по всем этим фотографиям видно, насколько я был хороший, упитанный мальчик. Ухоженный, одежда была изумительная, я такой весь чистенький из себя. И потом, несмотря на то, что это детдом был, у меня не было ощущения чего-то чужого...

Что какое-то отношение, кто-то там недоволен, кто-то злой – этого не было. Вот очень у меня ощущение, есть такая вещь, знаете, вот какое-то внутреннее такое энергетическое ощущение, хорошо там было. Там было хорошо. И вот никаких где-то даже чуть-чуть каких-то позывов, что кто-то может обидеть – нет. Ни слова плохого не было. Это, конечно, характеризует наш русский народ. Несмотря на то, что вот сами все были в каких-то ужасных условиях – времена-то были и голодные и все-таки не совсем, наверное, свободные, – а к детям, вот таким, как я, относились, видимо, хорошо все-таки. Уже скорее вот здесь, как бы сказать, после того, как я приехал в Кривянку, вот тут я как раз больше обиды услышал. Там у соседской девочки, как-то мы игрались, ссорились, и она мне говорит: «Детдомовский дурак». Вот такое было. Меня это сильно обидело, а потом как-то я всегда был взрослее своих лет, ну, может, потому, что вот как бы самостоятельно пришлось жить, а может, просто характер такой, я потом осмыслил эту всю фразу, и думаю: «Да бог с тобой». И не обижался, и даже – ну так и так. Понимаете, а вот, находясь в этих детских домах, как оказывается, там в первый период был два года в лагерных, ну я, к сожалению, не помню тот момент, когда я первый вам рассказывал, скорее всего это были те два года. Потому что я был там действительно маленький. А судя по документам, я после двух лет уже попал в Есаульский, кажется/ детский дом, потом Канск, потом Дзержинск, и уже оттуда меня забирали. Где-то так я был по несколько месяцев везде. Так что как бы впечатления у меня от этого – наверное, что-то в моем характере отразилось. Все-таки...»

– Юрий Тихонович, а у меня еще один такой вопрос, мне бы очень хотелось, чтобы вы ответили. Вот вы так от души говорите, что все это – нянечки, которые за вами ухаживали, которые вам практически заменяли маму… Каким-то образом они давали вам понять или как-то намеками, что у вас есть мама, с которой, «вот ты немножко подрастешь, потом – встретишься», вот в этом плане – как? Вот что-то у вас осталось?

«Вы знаете, четкого определения «мама» по тому возрасту у меня нет. Я не знаю, говорил ли мне кто, но я думаю, что, мне кажется, что скорее всего – не говорили, чтобы не травмировать. Все-таки, ну, если так взять – ребенок в таких условиях, и сколько он будет там находиться, никто не знает. И, чтобы не травмировать... Но то, что там было нам неплохо – однозначно. Однозначно – это было не совсем так, не то, что не совсем плохо, вообще хорошо было. Потому что питание никогда не тревожило – нам давали ягоды, конфетки, что-то такое еще. У меня никогда не было как бы чувства голода. Никогда. Вот я этого не ощущаю. Очень хорошо, и как-то... по-доброму как-то, вот доброе ощущение остается, действительно. Поэтому я думаю, что все-таки это наши люди – вот там нянечки, они говорили маме, или не говорили, не знаю, но то, что они нам мать замещали – это, наверное, действительно так. Они нам были вместо матерей. Поэтому... Ну и так вот, как мне мама об этом рассказывала, она там с кем-то списывалась, там были знакомые ее, то ли подруга. И вот как она ей пишет, эта подруга обо мне, но этих писем, к сожалению, не осталось, то они как бы к этим детям относились с большим теплом. Понимая, что в принципе дети оказались как бы заложниками этой нашей трагедии, да. И нужно сказать, что в какой-то степени вот сейчас я понимаю, что не будь этого Норильска, во-первых, мои родители очень талантливые люди – и отец, и мать, она заканчивала педагогический техникум. Очень грамотные, творческие, они бы, наверное, другую судьбу имели, и потом у меня бы не было такого набора этих хронических заболеваний, которые я вынес именно оттуда. Я там заболел, и всю жизнь проболел уже до студенческих лет – потом вылечил как бы основное, но все равно это осталось – вот я не слышу на одно ухо. Потом в конечном итоге там же у меня первые были как бы симптомы туберкулеза, и уже потом студентом я заболел, и долго лежал, и в конечном итоге одно легкое отрезали. Может быть, оттуда у меня вот эти боли в суставах, там ноги... Как бы мы действительно оказались заложниками этой трагедии, но тем не менее, честно сказать, у меня нет чувства там злости на это, потому что, как у нас в народе говорят? «Хромой считает себя несчастным, пока не встретит безногого». Вот так и тут. А есть люди намного несчастнее судьбой. А я, слава богу, несмотря на все это, закончил школу и работал, потом поступил в театральное, потом еще после этого работал и еще образование – университет, исторический факультет заканчивал. Я мог это сделать, так что мне не совсем как бы не повезло. Хотя, конечно, я иногда ощущаю, что может быть, если бы другие условия... А может быть, как раз и меня бы не было, если бы не было этого. Я всегда, кстати, вот этот случай со своими родителями, всем говорю и своим детям, у меня вон дочерей сколько, и друзьям всегда рассказываю, когда кто-то из них начинает говорить: «Да какие дети сейчас, времени-то не хватает, вот это то, это – это». А я отвечаю: «Вот вы говорите, когда все-таки можно жить. А вот как вы можете представить: люди за колючей проволокой, на баланде, охрана, и отношение известное вот к политическим, как бы по 58-й статье, и вот этот сильнейший инстинкт их». Тем более, как отец мне рассказывал, что это не просто было у них, как-то там случайность. Он ее увидел и два года на нее смотрел через проволоку и писал ей какие-то записки. И она. А потом только уже какая-то появилась возможность, как вы говорите, в 6-й зоне, это мама там была, да, в 6-й. А папа иногда бывал в 5-й. Это рядом были они, через проволоку. Вот он там оказывался, но как он говорил: «Мы иногда ходили на их зону что-то строить, ремонтировать». И вот у них, видимо, какие-то отношения завязались.

Вот буквально недавно, уже перед самой почти смертью, мама не любила вспоминать этот период, и очень скупо как-то говорила все, и даже когда отец начинал иногда что-то такое нам рассказывать, она тут же на него набрасывалась: «Перестань, брось, не вспоминай, зачем это?» Все такое. Но, тем не менее, буквально где-то за год, может, до смерти, до кончины своей, она мне много своих впечатлений рассказывала. И одно из них: «Когда я была беременна, – там же не приветствовалось в зоне это, как бы следили за этим, чтобы не дай бог, чтобы этого не было. Но, тем не менее, как бы эти моменты были. И узнали о моей беременности, когда было мне, срок, вернее, был уже 5 с половиной месяцев. И вот, меня стали вызывать на допросы, бить стали меня для того, чтоб вызвать самоаборт и все это. И говорят: «Кто? От кого? Это, наверное, от этого борца?» Видимо, там уже какие-то были сведения, где-то уже кто-то присмотрелся. «Это, наверное, от борца?!» А я ничего не говорила, а меня еще били, в карцер сажали». Вот почему я и родился восьмимесячным. Она мне говорит: «Вот почему ты восьмимесячный родился? Потому что там испытала много из-за этого». Так что так ей пришлось, бедной. Вот я всем и говорю, друзьям и детям рассказываю, какой был сильнейший инстинкт у них. Несмотря на эти все истязания, они... Так она, родив меня, через два года родила моего брата. Вот пожалуйста, так бы могла пройти через эти муки, сказать: «Да ну его в болото, все – хватит, намучилась. Потому что...» А она вот еще брата родила. Ну, слава богу, уже пошли изменения. И она с ним вместе и уехала. Заехала в Канск, хотела меня забрать тоже. Но ей воспитательница, ее знакомая, рассоветовала и говорит: «Не надо. Через всю Россию, время такое, двое маленьких детей – куда? Ты езжай, а потом мы, как ты напишешь, его пришлем». В принципе так оно и получилось. Вот у меня есть документы, где она пишет на имя Ворошилова письмо: «Прошу вас...» Потом ей — ответ, что вот будут выделены деньги на статью о доставке детей родителям. Специальная статья была. Там же детдом, там же дети, наверное, такие же, как и я, дети репрессированных. И их надо было куда-то развозить, и выделялись определенные средства для этого. – «Но вот пока этих средств нет, а как появятся, мы сразу вам доставим его».

Когда я начал где-то анализировать, начал как бы развиваться уже, то у меня, безусловно, как я и слышал разговоры-то родителей, потому что там были несколько друзей у нас в станице, которые тоже прошли через эти лагеря, только не Норильск, а другие лагеря. Тоже были репрессированы, и они очень часто у нас собирались. Тем более у нас семья такая была интересная, что оба – и муж, и жена – как бы через это все прошли. И очень часто к нам приезжали эти товарищи, они там сидели и вспоминали. У меня было ощущение, когда говорили о Норильске, что это мое, вот где-то я оттуда. И в принципе это меня преследовало, и преследует всю мою жизнь. Знаю, что я из тех краев. Что Норильск – это моя, практически это моя родина, хотя сознательную жизнь провел здесь в станице Кривянской, на Дону. Приехал, пошел в школу, и развитие мое, становление, после школы год проработал токарем и поступил в театральное – в Ростов. Поэтому, как я считаю, что Родина моя – Дон, Новочеркасск, станица, но истоки мои – все-таки я считаю – Норильск. Вот он, он во мне заложен, вот опять же, видимо, какой-то генетикой, что там все формировалось, не зря говорится, что это очень важно, где человек, в каком месте и в какое время он родился, то он и вынесет. Может быть, поэтому, слава богу, уже скоро 60 будет, я со всеми болячками до сих пор и живу, потому что заложено это мое северное что-то такое. Там все-таки народ сильный. Сильный – это одно, и потом я считаю, что народ там добрый. Добрый все-таки народ. Это очень много. Вот у меня много друзей, которые потом уезжали туда работать, или что, и говорили, и очень хвалили. И вот много даже из Симферополя, отсюда уезжали временно работать и оставались там. Говорят: «Там совсем другой народ. Там люди совсем другие». Я этого не знаю, к сожалению, потому что я там не был. Когда-то, уже будучи студентом, я домой наезжал, редко, и к нашим, к моим родителям, к отцу приезжали друзья. Вот помню, из Ярославля друг приезжал, который там был, из Норильска. Очень много фотографий, сейчас не знаю, где они, этого заснеженного Норильска. И когда смотрели, отец говорил: «Вот этот дом мы строили, вот этот... А вот там, Галочка, помнишь? – Это он к матери обращается, – а вот там стоял то-то, или там комбинат, или цех какой-то. А вот там было то-то, то-то». Это в тех местах, где они жили и строили. Поэтому у меня как бы все-таки связь какая-то внутренняя энергетическая с Норильском, безусловно, существует. И, конечно, хотелось бы мне туда поехать. Да. Мне бы очень хотелось туда поехать, и я думаю, что я как-то выберусь обязательно. Сейчас уже такое время, уже дети, внуки растут, поэтому я найду возможность. Хочу съездить туда, в Хмельницкую область на мамину родину, и в Норильск обязательно съезжу. Может быть, вместе с вами поедем как-нибудь, договоримся. Да.

Будет интересная поездка, Потому что надо учесть, ведь не одни мы с братом хотели бы увидеть Норильск.

Вы рассказывали, что в Краснодарском крае тоже живет товарищ, с такой же судьбой, как и у нас, тоже в лагере родился. Родители также пережили суровые военные годы. Его отец был рядом с моим в Норильске. Но умер много раньше.

Да, жизненная трагедия страшная, родители попали в шестерни этой машины – тирании, были задавлены, особенно мама, Всю жизнь боялись. Лишнего не сказать – многого, многого не знал, вот – вы мне рассказали. Что-то говорили другие люди, друзья, которые приезжали, а родители молчат. Видимо, все-таки страх был не за себя, а за семью, за детей. Так что родители – молодцы, поколение оставили, и у нас должна быть ясная память о них.

Я думаю – обязательно поедем. Съездим на нашу Родину. Побываем там. Мы же оттуда все-таки, истоки-то оттуда наши. Там мы зачинались, и там первое время энергетически питались».

Поделился Юрий Тихонович и воспоминаниями о своих корнях, о породе, как принято говорить на Дону: «В нашей станице порода Петровых древняя…»

«В нашей породе женщины никогда не расходятся и мужики, кстати – тоже. Вот я знаю, сколько было двоюродных дядек, какие-то неприятности случались, но все, если они женились – или выходили женщины замуж… В станице все знали – а, Петровы, это твердая порода.

Другая отличительная черта – очень семейные. Для семьи – все в дом. И женщины, и мужики – все мастеровые. Я с удивлением узнал – двоюродный брат, он старше меня, ему уже 70. Оказывается, столярничает. Такие крыши еще ставит. Выполняет работы сантехника. Начал с ним советоваться – с гордостью – да я тебе все нажитые секреты передам.

Вот наглядный пример – мой брат. Чего ему не живется спокойно? Он отработал много лет в литейном цехе, получает пенсию – нет, он занимается обувью. Не для того, чтобы торговлей заниматься. Он говорит: «Мне интересно, когда я сижу, из куска кожи у меня получается вещь, которая человеку нужна». И вот сидит, что-то там кроит, клеит, шьет, бьет. У него в итоге пара ботинок получается. Я имею в виду Севу. Поэтому у нас как бы понятие – вот эта наша Петрова порода.

Вот бабушку я, слава Богу, захватил. Когда меня из детдома привезли, она при мне прожила где-то около полугода, и потом… Но я помню ее. Она меня первая привела в церковь, мы с ней ходили, и я так с тех пор и остался верующим человеком, и сейчас я верующий, и сейчас в церковь хожу. Всегда ее вспоминаю.

Бабушка была очень такая – крупная, очень сильная. Я не захватил, но рассказывали соседки: уже поздние заморозки, она босиком идет в город. Под одну руку мешок с зерном, под другую, и – пошла. Такая была. В отличие от нее Иван Иванович Петров, ее муж – отец моего отца, был небольшого роста, такой казачок, юркий, сообразительный, такой работяга. Все у него ладилось. Есть фотография, где представлены станичники. Это, видимо, период 1-й мировой войны – станичники – георгиевские кавалеры, казаки. И там дед. Я не помню, у него даже какое-то звание, но у него два креста. Так вот, я хотел сказать, что он натура деятельная, ведь просто так георгиевские кресты не давались.

Он был зажиточным крестьянином, но, как отец говорил, в чем зажиточность заключалась? Было две пары волов, две пары лошадей… вот это основа всего. А семья-то была большая. У бабушки детей было до 15 человек. Но к концу войны осталось их пятеро. Пятый, к сожалению, дядя Сережа, я его не видел. Он погиб, уже возвращаясь из Европы, где-то на Западной Украине – помогал местному населению…

Четыре брата осталось, я их помню. Вот папа, дядя Жора, дядя Тимоша и дядя Петро. Они жили долго, отец оставался последним.

А вообще семья была большая, и для работящей семьи эти две пары волов и лошадей – нормально, даже – не сказать, что это много. Мы помним, как писал Шолохов: к власти пришли те, кто хотел разделить чужое добро. Если человек работяга – жил нормально. Имел лошадей, волов, имел в займище надел земли. И всегда там был корм, все…

И в принципе жили неплохо. И Петровские, порода наша, все были работящие. Вот до последнего отец, ему было 80 лет, а он все чего-то строил. Все чего-то делал. Все были рабочие мужики, дед тоже не сидел сложа руки, ну а в тот период таких не любили. Не смотрели, как он заработал этих лошадей, что там у него. «А, есть хозяйство. Все – плохой!» Тем более, учитывая, что тогда же еще действовал указ Светлого и Троцкого «Об уничтожении казачества как класса». Просто уже в период коллективизации, это 28-й там, 29-й, 30-е года, этот указ получил как бы новую жизнь. Указ вышел в 18-м, в 19-м году, «Об уничтожении», потому что, когда началась гражданская война, где самое большое сопротивление было? На Дону, потому что тут были хорошие хозяева. Это как раз то, к чему стремился в своих реформах наш великий Столыпин. Он хотел поднять процент среднего класса. И вот как раз на Дону процент был очень велик. И Ленин тоже смотрел в какой-то степени на казаков положительно. Он как говорил? Что у казаков, круг казачий – это самый демократический строй управления. Он пытался что-то с этого взять. Я не помню, в какой работе он это говорит, но в то же время то, что казаки хозяева, это не нравилось. Потому что политика была немножко другая. Надо было усреднять всех.

Как в «Поднятой целине» – тот хозяин, кто выписывал журналы, проводил какие-то опыты, что-то такое делал. Он экспериментировал, искал, и у него получалось.

А кто-то сидит и смотрит: «А-а-а. Ну дай-ка мы его экспроприируем». Поэтому дедушка как бы попал под эту косу, и не только он, многие тогда ушли. Сначала слышал, что он как бы умер в голодовку. Я думал, что просто есть нечего было. А потом информация пришла о том, что, оказывается, он был арестован и умер в тюрьме, в нашей новочеркасской тюрьме Екатерининской. Как говорят, по России было построено несколько тюрем Екатериной. Одна из них – это наша, новочеркасская. Красная Горка называется. Она стоит на горе, из красного кирпича сделана, и издалека видно красное здоровое здание. И вот как бы дедушка, Иван Иванович Петров, умер именно в этой тюрьме.

Но как он попал в тюрьму? Кто-то ему в этом помогал? Какие-то недруги были...

Достоверно известно, как развивались события у нас здесь, на Дону. Это была трагедия, может быть, как нигде по всей России. Делились семьи – кто-то уходил с буденновцами, красные там. А кто-то защищал свое хозяйство, потому что им жилось неплохо и при самодержавии. Защищая это Свое, шли за белое движение. И дед наш таков. Открыто не говорилось об этом, так намеками. Мы с братом говорили об этом – вполне возможно, его просто сдали. Помню, еще будучи студентом приехал в очередной раз домой. Идем по центральной улице, нас обгоняет хлопец наших лет. Брат говорит: «Давай мы его отлупим! – Сева, а зачем? – Его дед предал нашего деда».

Должен сказать, что информации своего брата верю. После 10-го класса я уехал и был в Кривянской наскоками. Сева в массе станичников крутился, со многими тесно общался. Его словам можно верить. Это не его выдумка. Надо будет при случае расспросить его, интересно мне самому. Почему? Собираю материал – документы, справки, фотографии – хочу делать родовой альбом, начиная с себя, а потом копну вглубь. Родители, их родители. Вот по отцовской линии отец мне рассказывал… У деда моего Ивана Ивановича был отец Иван Михайлович – участник турецкой войны 1873-75 года. Он тоже георгиевский кавалер с золотым крестом. А из родни, из породы нашей, кто-то был священного сана. Может, это человек, которым могли гордиться, возможно, он был известный проповедник? Как он свою жизнь закончил…

У наших русских интеллигентов, аристократов были альбомы, могли взять и проследить 3-4-5 поколений. Это же замечательно! Надо возвращаться к такой традиции – связь времен должна существовать. Это же основной «корень» патриотизма конкретного человека! Вот я сейчас собираюсь это сделать. Материалы есть и потребность есть. Уже дети мои просят: «Папа, давай!» Уж внуки начинают расти. Пока они подрастут, надо сделать, чтобы мог им рассказать о своем отце, маме, и о своем деде с бабушкой…

А теперь вот это ваше благородное дело, которым вы занимаетесь, эта память норильчан, это действительно целая эпоха в нашей истории, и оказывается, Тихон Иванович Петров там был не последний человек.

Сам он все-таки скупо об этом говорил – то ли по своему характеру, то ли матушка его все время блокировала, но, может, еще и по другому моменту…

Не было такого, чтобы он сел и сказал: «Вот, сын – вот моя история. Вот такой у нас был случай…»

Очень много мы слышали из разговоров между взрослыми, когда они начинали вспоминать. Но не было в их словах откровенности. Думаю, это было итогом тех лет, этих репрессий, этого «сидения», вызовов в КГБ… Все это заставляло отца быть осторожным.

Помню, был у нас одно время сосед дядя Лева, познакомились с отцом, подружились. Не знаю, был ли дядя Лева из той когорты типа норильчан, был ли он в лагерях или нет. Я этого не знаю, но помню, когда с удивлением узнал, что, оказывается, отец на гитаре играет, я как раз купил себе гитару и начинал учиться. И вдруг отец берет гитару, настроил ее и начинает… И они с этим дядей Левой, со слезами, хотя еще трезвые мужики, но уже выпили по рюмочке, начинают петь песню «Есть на Чуйском тракте дороги». Вот я у них этой песне научился: «Ходят много по ней шоферов. Был там самый отчаянный шофер. Звали Коля его Снегирев».

Мне стало как-то неудобно – сидят два мужика обнявшись, плачут и поют. Им было хорошо, они вспоминали какие-то «хорошие» времена. Я вышел на улицу. Петь – была своя отдушина у отца. Считаю, что и у меня голос в него.

Когда приехал в Крым, то года полтора был солистом одного ансамбля. Мы ездили с концертами, и как-то отец приехал навестить меня. Поехали на побережье, выступили. Естественно, стол накрыли, вино хорошее, крымское. Выпили немножко, и отец как донской казак начал петь, ему стали подпевать. Потом мне говорят: «Ох, Тихоныч, тебе до бати далеко». Так что голосина у него был мощнейший. Хотя все восхищались моим голосом и всем нравилось, как я пою. У меня сейчас внуки растут, двое из них очень похожи на моего отца. Надеюсь, кто-то из них будет с голосом своего прадеда. Будет носителем памяти донских казаков. Конечно, память – это очень большое дело. Память и благодарность – это два дела, которые человек должен всегда нести, всю жизнь. Благодарность и Память!!

Давайте, спою вам песню – и в благодарность, и на память. С удовольствием и к месту будет вещь Булата Окуджавы:

«Виноградную косточку в теплую землю зарою,

И лозу поцелую, и спелые гроздья сорву,

И друзей созову, на любовь свое сердце настрою,

А иначе зачем на земле этой вечной живу…»

До утра еще далеко. Люблю петь русский романс. А сейчас еще хорошую, русскую, залихватскую песню. Мы ее поем вдвоем с моим другом, писателем. Он сейчас в творческой командировке. Вам я сам напою (поет)…

«Наступают деньки золотые

Молодой безоглядной любви,

Ой вы кони мои вороные,

Черны вороны – кони мои…

…

Мы ушли от проклятой погони.

Перестань, моя радость, рыдать,

Нас не выдали черные кони,

Вороных им уже не догнать…»

Когда будем в Норильске, там ночи длинные, вот и будем вместе петь, вспоминать, благодарить Судьбу!»

Для размышления: справки о реабилитации

Рассматривая в Симферополе в декабре 2007 года архивные материалы Тихона Ивановича Петрова – письма, справки, подтверждающие его трудовую деятельность в Норильске, документы, связанные с освобождением и реабилитацией, я столкнулся с документом, открывшим для меня неизвестную сторону отношения к людям, прошедшим, вернее побывавшим в ГУЛАГе, независимо от продолжительности нахождения в системе этой империи и, главное, независимо от возраста человека.

Вот этот документ. Справка о реабилитации:

«Петров Юрий Тихонович, родился 14.08.1951 г. Норильске. В соответствии со ст.I-I Закона РФ от 18.10.91 "О реабилитации жертв политических репрессий" как лицо, находившееся вместе с отцом Петровым Тихоном Ивановичем в местах лишения свободы, по заключению прокуратуры Архангельской области от 19.09.96 признан подвергнувшимся политической репрессии и реабилитирован.»

Дата 26.09.96 № 13/231-96.

Советник юстиции А.П. Климов

Гербовая печать.

Юрий Тихонович Петров действительно родился в зоне Норильского Горлага, был насильно оторван от своей матери и первые два года своей младенческой жизни провел в условиях осужденного к содержанию в местах заключения, что явно противоречит общечеловеческому понятию: «Человек» – свободная личность по данной ему от рождения жизни».

Заключение прокуратуры от 26.09.96 цинично подтверждает, что этот родившийся ребенок был подвергнут политической репрессии и только через 45 лет признан реабилитированным. Признан только тогда, когда был полностью реабилитирован 31.07.96 его отец, Петров Тихон Иванович, решением Военной коллегии Верховного суда Российской Федерации. Это грубейшее нарушение юридического положения – сын за отца не отвечает. Это жестокое оскорбление личности человека, напоминающее ему, что он уже родился с клеймом «враг народа».

Военная коллегия

Верховного Суда

Российской Федерации

31 июля 1996 г.

№ Iн-06588/56

121069, Москва, ул. Поварская, д. 15

СПРАВКА

Дело по обвинению Петрова Тихона Ивановича, 1919 года рождения, арестованного 19 ноября 1947 года и необоснованно осужденного по ст.58-16 УК РСФСР к двадцати пяти годам заключения в исправительно-трудовом лагере, с поражением в правах сроком на пять лет и конфискацией имущества, пересмотрено Военной коллегией Верховного Суда СССР 30 мая 1956 г.

Приговор военного трибунала Архангельского военного округа от 15 марта 1948 года в отношении ПЕТРОВА Т.И. отменен и дело прекращено.

Петров Т.И. по данному делу как жертва политических репрессий реабилитирован.

Начальник отдела Военной коллегии

Верховного суда Российской Федерации

В.П. Агаев.

Семья Петра Серикова

После поездки в Новочеркасск и встречи с дочерью и младшим сыном Тихона Ивановича Петрова я сразу же направился на Кубань. Там меня ждала встреча с родственниками Петра Михайловича Серикова.

Четырехлетний настойчивый поиск семьи Сериковых только в марте 2007 года завершился сообщением через российский «Мемориал» адреса и даже телефона Петра Серикова младшего. Семья Сериковых на родной Кубани. Первый же мой вопрос: «Где отец?» Пришлось услышать по телефону горькую весть – папа умер еще в 1989 году.

3 ноября на вокзале города Кропоткин я встретился с тем бывшим трехмесячным мальчиком, который теперь, через 52 года, свободно мог бы взять на руки уже меня.

В тот же вечер познакомился с супругой Петра Петровича Лидией Борисовной и его младшим сыном Михаилом.

На следующий день поехали с Петром в Адыгею, а это 130 км, где могила Петра Михайловича. Поселок Майский. На небольшом холме с видом на кубанские просторы нашел он свой вечный покой.

В уютном доме Петра Петровича, в спокойной приветливой беседе я узнал уже более подробно о жизненных путях Сериковых после Норильска. Семья Сериковых выехала на материк в 1956 году, не только вернув свои имена, данные родителями, но и став из заключенных реабилитированными.

Петр Михайлович в шахтерской Горловке Донской области в должности прораба строил дома, промышленные объекты. Работал начальником строительного треста города. Но, как вспоминает Петр Петрович, отца все-таки потянуло на родную сторону – на Кубань. Так и получилось. Этому переезду помогла мама.

Росли сыновья – Олег, Петр и Сережа, родившийся уже в Горловке в 1959 году. Маргарита Ивановна поставила перед собой цель – приобрести специальность бухгалтера. Но муж воспринял это по-своему: семья обеспечена, никакой работы вне дома. Возник семейный конфликт, и Петр Михайлович уехал-таки на родную Кубань.

В поселке Майский он опять занялся своим любимым делом – созидать. Петр Сериков в совхозе «Заводэлит», который славился на всю страну своими эфирными маслами, строил производственные здания, жилые дома, а в 1972 году и школу. Школы как таковой в поселке не было. Все классы были разбросаны по разным помещениям. Вот и встала ответственная задача – срочно школу! В ее строительстве участвовал и семнадцатилетний Петя, проходя практику штукатура второго разряда. Среди множества жилых домов и общественных зданий трехэтажная сельская школа со спортивным залом стала Петру Михайловичу Серикову, этому мужественному с беспокойной душой человеку, своего рода памятником.

А в небольшом уютном сельском домике поселка Майский у Маргариты Ивановны забот также хватало. Петр Петрович с теплотой вспоминает: «Хорошее было время. Мы, дети, научились многому тогда, видя, как относились люди к нашим родителям. Мама тоже всегда была уважаемым человеком. Всю жизнь, всегда добродушная. Никто ни в совхозе, где мы жили, ни в Горловке, не мог о ней сказать плохого слова, потому что она всегда была отзывчивой женщиной, ну, как и все женщины. Нормальные женщины. Отзывчивой и на чужую беду, и на чужую радость. Она всегда была такой».

Слушая Петра младшего, я невольно приходил к мысли – да, так и есть, ведь Петр и Маргарита прошли курс норильской жизненной академии.

В 1974 году родители проводили Петра младшего на службу в ряды Советской армии. Выполнив свой долг, перед демобилизацией из армии, он задумался: как дальше? Была возможность связать свою жизнь со службой в органах. На что отец, Петр Михайлович Сериков, четко и однозначно сказал: «В нашем роду вертухаев не было!»

Петр Петрович основал свою семью, как и положено казаку, на родной Кубани в городе Кропоткин. Стал первоклассным машинистом на железнодорожном транспорте. В ту пору у него появилась мысль – уехать в заполярный город. Еще ранее отец много рассказывал о Норильске. Немногословно, конечно, о своей лагерной жизни.

Главный вывод Петр себе сделал: «Я знаю, что я родился в Норильске, что родился по любви. И поэтому думаю, что родителям этот город дал то, что называется духовной путевкой в жизнь. Не было бы Норильска – не было бы и меня!!»

Но страстное желание увидеть этот загадочный Норильск не осуществилось. А желание было обычное – работать машинистом электровоза. Разрешения на въезд в его родной, но закрытий город не дали.

Петр Михайлович Сериков умер 1 июля 1989 года. Произошел инфаркт, но врачи его не обнаружили: поднялось, мол, давление – да это возрастное, 73 года! И он сам не берег себя, из больницы за полтора километра пришел домой пешком. И это оказались последними его шагами. Всё.

Старший сын Маргариты и Петра покинул родительский дом еще до смерти Петра Михайловича. А в 2000 году умер их младший сын Сережа. Маргарита Ивановна сразу сдала, как с горечью вспоминает Петр Петрович. После смерти сына она начала резко худеть. Врачи думали, что у нее что-то с желудком связано. Но нет, все это, оказывается, было гораздо глубже – инсульт 28 марта 2005 года. Норильчанку Маргариту Ивановну Серикову (Маевскую) похоронили на городском кладбище в Кропоткине.

Сейчас у Петра Петровича и его жены Лидии Борисовны обычные волнения: младшему сыну Михаилу еще полтора года учебы в институте; старший сын – офицер, служит на Дальнем Востоке, здесь все хорошо. Сам глава семьи Сериковых сейчас руководит ремонтной службой железнодорожного подвижного состава, соблюдая в практике своей деятельности принцип – доверяй, но проверяй. Совсем, как его отец.

Хорошо помню, как Петр Михайлович еще в те далекие времена на лагпункте «Западный» подчеркивал: «Исполнительность своя и своих верных друзей должна быть безукоризненной!» Вот Петр Петрович и хочет увидеть этот таинственный Норильск, подышать его аурой, «увидеть северное сияние, восхитившее маму!» «Ведь я тоже норильчанин!»

В эти же дни в доме Сериковых я уже прочитал официальную характеристику на юную партизанку Маргариту Маевскую.

18.12. 2007. 40 дней, как не стало моего боевого друга Василия Власовича Коченева, простого русского мужика, мечтавшего только работать и работать на своей земле. Вот уж действительно представитель народа.

Омрачил 2007 год и неожиданный тяжелый инсульт Юрия Федоровича Корякина. Даст Бог, мы еще продолжим нашу беседу о передаче эстафеты молодым.

ХРОНИКА 2008 ГОДА

19.03. Сбылась моя давняя мечта – есть все же у меня племянница. Спасибо, Игорек! Спасибо, Ирочка!

10.04.–01.05. Санаторий «Озеро Белое». Бывшая зона отдыха тружеников «Норильского никеля» – теперь хозяйство Москвы. Исключительно удобно одному вспоминать, писать о далеких уже норильских годах, заголовок – «Клятва». Бодрости придают теплые весенние дни, «походы» по ближайшей округе. Посетил дом-музей в деревне Константиново, где все напоминает – здесь находил вдохновение Сергей Есенин. В поселке санатория познакомился с ветераном Норильска Александром Давыдовичем Горром, одним из зачинателей Норильской торговой индустрии. Вот уж воистину преданный своему делу человек. Ноги привязали его к дому, но телефонные звонки держат в постоянной «боевой готовности» – вопросы, просьбы дать совет, а от него в ответ – наставления, иной раз даже упреки за медлительность.

Программа – память о ГУЛАГе

20.06. Встреча с Ольгой Юрьевной Голодец прошла в установившемся взаимопонимании. Были согласованы конкретные вопросы проведения изыскательских работ по установлению исторических мест, связанных с функционированием ГУЛАга в районе «Большого Норильска».

Это Норильск-2, места захоронений заключенных первых лет становления Норильска на территории старого поселка Норильск, расположение жилых и производственных зон в районе озера Лама. Установление такого исторического места как «Плацдарм Матвеева» – места первой зоны «десанта» заключенных, приступивших к созданию нулевого цикла Норильского ГМК.

Нужно было продолжить прерванные работы по созданию музея первых двадцати лет существования Норильского ГУЛАГа, включая поставленную художником Аветом Александровичем Тавризовым задачу по подготовке материала в экспозицию будущего музея.

Стало ясно, что необходимы еще большие усилия, чтобы получить максимально возможный материал для написания Истории Норильска.

Надо еще более действенно привлекать к решению этой проблемы коренных норильчан – энтузиастов покорения неизведанного, их знания, опыт, их энергию, многократно увеличить эту энергию, привлекая молодое поколение норильчан.

Срочно опросить ветеранов – свидетелей ГУЛАГа – бывших заключенных, вольнонаемных работников и сотрудников администрации, представителей охранных служб – о расположении бывших объектов, имевших отношение к деятельности ГУЛАГа; оформить охранные свидетельства соответственно на каждый исторический объект и памятный знак во взаимодействии с официальными представителями зарубежных государств, чьи граждане содержались в лагерях и (в соответствии с архивными документами) были захоронены на территории норильской промышленной зоны.

Так, шеф-корреспондент московского бюро Санкэй Симбун Найто Ясуо сообщил еще ранее, что на территории России есть семь захоронений граждан японской национальности, и заверил, что традиционный японский знак памяти будет установлен в Норильске одним из первых.

Часть этих мероприятий предусматривалось включить в планы работ по проекту «Изучение истории Норильска и Горлага» уже текущего года, а на летний период 2009 года согласовать, подготовить привлечение к поисковым работам учащихся норильских лицеев и школ, принимающих участие во всероссийских конкурсах исторических исследовательских работ старшеклассников «Человек в истории. Россия ХХ век».

Ольга Юрьевна подчеркнула – посещение Норильска осуществить обязательно, но это только вторая половина сентября или октябрь, когда все норильчане вернутся с материка после летнего отдыха. Главное – встречи со школьниками и учителями.

22.07. Громоподобная новость – заместитель генерального директора ОАО «ГМК Норильский никель» Голодец Ольга Юрьевна подала заявление – увольняется!

Пять лет пролетели слишком быстро, но они были насыщенными, наполненными чувством веры в человека, с которым, как принято говорить, – хоть в разведку!

Борис Дроздов

04.08 Я уже в Новосибирске. Норильчанин Борис Григорьевич Дроздов волнуется – ждет. Ведь мы встретились только через 54 года после нашей норильской эпопеи, хотя уже были рядом в одном многотысячном строю горлаговцев 5 лет. Прошли одни и те же лаготделения, строительные объекты, столько общих знакомых.

Эта встреча взбудоражила – значит, еще есть норильские ветераны. Надо быть уверенным, ждать и ждать дружеских рукопожатий.

На следующий день после возвращения в Москву отправил Борису две книги нашего издания «О времени, о Норильске, о себе».

В письмах от меня вопросы, вопросы. Из Новосибирска получаю живые воспоминания от очевидца событий тех дней.

Сразу почувствовал его искреннее желание поделиться своими воспоминаниями. Борис смело, откровенно называет все так, как он помнит, высказывает свое мнение, дает оценку прошедшим событиям, невзирая ни на что – правда и только правда!

Такой его подход к жизни я сразу же принял как достоверный, который смело можно учесть в летописи.

Письма Бориса Дроздова

Новосибирск, 07.10.07 г.

Ув. Лев Александрович, здравствуй!

Спешу сообщить, что бандероль получил и очень благодарен. Кое-что уже бегло прочитал. Нашел, чему очень рад, много мной забытых имен и их поступков, описанных в воспоминаниях, кое с кем из них очень дружил, и многое там не было говорено.

В.И. Венгеров – фамилию которого до этого, о чем не раз сокрушался, не мог вспомнить. Я его по-дружески называл обскурантистом (противником просвещения), ведь он работал в КВЧ (культурно-воспитательной части – Л.Н.). В воспоминаниях В. Михайловича прочел, чем закончил свое бытие этот весьма образованный, умный человек и верный друг. Близко знал Л.Г. Штейнфельда, он сидел с моим отцом в 1938 году; К.К. Денцеля, который, кстати, провел мне операцию по удалению гланд.

Прочел в отрывках воспоминания кое-кого из украинцев. Досадно, что они брызжут ядовитой слюной, отождествляя русских только с большевиками, хотя известно, что среди украинцев были и вожди, и подвизавшиеся у них во власти ярые коммунисты, а их деяния не менее кровавые. В их воспоминаниях много наврано, додумано, красочно дорисовано и кое-что злонамеренно извращено. К сожалению, немало домыслов и в повествовании Макаровой – ее самой и тех, кто писал, но в ее интерпретации.

Я не хочу сейчас сопоставлять прочитанное с тем, что я в деталях помню, достоверно знаю и сам видел, но меня повергли в шок повествования Е. Грицяка. Из фрагментов событий, им описанных, и других я вспомнил, что был с ним знаком и даже дважды встречался, в том числе однажды по его инициативе. Познакомил меня с ним Миша Кравец, упомянутый в книге как бригадир, а я его знал и с ним работал, когда он был прорабом в Горстрое.

Так вот, в стостраничном его повествовании Грицяк просто вождь! Я не говорю уж об объективности. Когда прочту все, попытаюсь написать подробно, если, конечно, позволит здоровье.

Извини, почерк становится почти не мой от волнения и семи раз в сутки принимаемых ингаляций, тремор во всем организме, руки не слушаются, а допускаемые ошибки – это результат бега мысли, которую быстрее хочется положить на бумагу.

Больше не могу! Потом прочту все, напишу. Желаю здоровья! Пусть сопутствует тебе удача!

С уважением Б. Дроздов.

Новосибирск, 27.11.07 г.

Ув. Л.А.! Вечером 07.10 написал письмо, оно на этом листе, а 08.10 должен был сдать на почту, но перед сном заглянул в именной указатель, и в памяти восстановились имена, многие из них мне были знакомы. С одними носителями фамилий был хорошо знаком, с некоторыми дружил. Попытался продолжить письмо, но стало плохо от захлестнувших эмоций, и я попал в стационар, где пробыл до 29.10, там и прочел обе книги. Письмо решил отправить после 30.10, то есть после встречи в память о нашей трагедии, которую Л.С.Трус организовывает ежегодно.

Он показал украинский фильм о тех событиях в Норильске, в интерпретации тех же националистов, с теми же, но укороченными высказываниями, что и в книгах, но «несли» такое!!! Два примера опишу в конце. Правда, Грицяк перед объективом был значительно скромнее, чем в своих воспоминаниях. Меня это потрясло, да и не только меня, но и других, находившихся в зале.

После окончания я подвез Труса к его дому, накоротке обменялись впечатлениями, а на другой день утром я оказался вновь в стационаре и пробыл там до вчерашнего дня, то есть до 26.11.07 г., и сегодня постараюсь закончить на полтора месяца растянувшееся письмо.

Вначале два эпизода по книгам.

Первый. В канун событий мужскую дневную смену 5-го лаготделения вывели из зоны КиБза, а в ночную туда ввели женщин из 6-го л/о. До начала работы оставалось какое-то время, и женщины и мужчины шли на встречу к запретной зоне, разделявшей КиБз и 5-е л/о. Я напомню тебе это место.

Если смотреть из 5-го л/о перпендикулярно запретке в сторону КиБза, то эта линия пройдет между ЦРТМ и подстанцией, а под прямым углом вправо по запретке от места собравшихся в 10–15метрах – сторожевая вышка, а еще через 50–60 метров – наша вахта-проходная.

Многие здесь из собравшихся друг друга знали, другие заводили знакомства лично и записками переговаривались через запретку, в том числе и те карагандинцы, прибывшие в 52 году. Их было легко отличить: во-первых, их было большинство и, во-вторых, они были очень активны, если не сказать, агрессивны, а порой нахальны, что и послужило трагедией.

Словом, походило это на некую толкучку. В этот день в числе 25—30 человек был и я, переговаривался через запретку со своей знакомой. Я находился с правой стороны от толпящихся, а влево она растянулась метров на 25–30. Вправо от меня до упомянутой вышки было 10–15 метров. Стоявший на вышке солдат (краснопогонник) иногда покрикивал в сторону толпящихся: «Отойдите от проволочного ограждения!» (запретной зоны).

В какой-то момент от женщин была брошена записка, это левее от меня на 12— 15 метров, она упала в запретку в метре от проволочного ограждения нашей зоны. Кто-то попытался ее достать палкой, но безуспешно. Тогда этот кто-то стал раздвигать колючку, чтоб достать записку. Солдат крикнул: «Отойдите!» При этом прослушивался его украинский акцент. Но у проволоки продолжали копошиться, и тогда, раздвинув проволоку, один залез достать эту записку уже в запретной зоне, солдат выстрелил вверх, а пролезший в запретку крикнул солдату: «Земляк, подожди. Я сейчас!» Но земляк выстрелил теперь уже в него, и он упал. Все стали разбегаться, я тоже пошел в свой барак, тебе известный один-единственный двухэтажный. Подходя к бараку, я увидел, что слева от меня по запретке от вахты бежали трое краснопогонников, один из них офицер, к месту происшествия. Это произошло за полтора суток до начала самого события, то есть назавтра ходоки заходили в каждый барак и с угрозами сообщали, что завтра никто не должен выходить на работу.

Вот так это было.

Теперь о Балтушкине! Он моряк (не капитан) и действительно варварски был застрелен. Я с Лешей дружил и был в его бригаде. С нами в дружбе был третий, тоже моряк из Мурманска – Костя Расторгуев. В вечер трагедии (это была ночная смена) в рабочей зоне Горстроя я и Костя были с ним рядом в 15–20 метрах от вахты и проезжей части из мужской в женскую рабочую зону. Около запретки с женской стороны и с нашей, мужской, кое-кто переговаривался, кто-то кого-то ждал, мы тоже... Леша вдруг сказал, что ему надо сбегать на растворный узел, откуда самосвалы возили раствор по нашей зоне и в женскую. Он ушел.

Через 15-20 минут действительно подошел очередной самосвал с раствором и остановился в запретке напротив будки солдата. Как обычно, охранник заглянул в кабину шофера, что-то заподозрил и потребовал открыть капот. Как только капот поднялся, из-под него выскочил наш Леша и, видимо, от неожиданности и растерянности побежал не в свою зону, а по запретке. На этом пятачке у будки и на проезжей части из зоны в зону вечно толпились и мужчины, и женщины – это очень раздражало охранников. А тут для них выпал подходящий случай: зэк убегает по запретке. Солдат крикнул: «Стой!» – и выстрелил вверх, а затем дважды в Лешу, и сразу насмерть!

Должен заметить, такой поездкой под капотом мы часто пользовались, я тоже однажды так ездил, а на сей раз все закончилось трагедией. Погиб светлый, вечно веселый балагур, наш Леша Балтушкин! <...>

Вот на этом, дорогой Л.А., я заканчиваю. Желаю тебе здоровья, а остальное приложится.

Б. Дроздов.

Новосибирск, 27.01.08г.

Лев Александрович, здравствуй!

Получил очередную бандероль с воспоминаниями норильчан. Прочел, всплыло в памяти много имен... Я знал упомянутого П.О. Сагояна.

После отсидки (считай, каторжных работ) 15 месяцев в БУРе работал в Горстрое. В декабре 49-го или январе 50-го нарядчик (О чудо! Вспомнил его фамилию: то ли Мирошниченко, то ли Мирошников...) опрашивал наш барак, нет ли среди нас электрика, способного разобраться в электродвигателе большой мощности американского производства и его пусковой аппаратуре. Я вызвался. На следующий день меня вывели с бригадой ОГМ на КиБз. В эту бригаду входили механики и электрики. Подчинялись первые главному механику, вторые – главному энергетику, оба уже вольнонаемные, но бывшие з/к. Мне рассказали, что без видимой причины остановился главный двигатель у шаровой мельницы американского производства. И повели меня на цемзавод. Хитромудрые американцы вмонтировали в ложе скользящего подшипника биметаллический датчик, и в случае критического нагрева подшипника он разрывал электрическую цепь питания пусковой аппаратуры – махина останавливалась, но после остывания датчика все должно было входить в исходное положение, но на сей раз этого почему-то не случилось. ЧП! Остановилась половина завода. Когда меня туда привели, там уже толклись все начальники КиБза, в том числе и начальник этого самого КиБза. Он меня спросил, смогу ли я запустить машину и сколько мне понадобится для этого времени. Я ответил, что 5-10 минут, чтоб разобраться, и если не сгорел главный двигатель, то мельница будет запущена через полчаса. Его, видимо, это заинтересовало. Я, обнаружив эту цепь, прозвонил ее и сказал этому начальнику, чтоб обслуга готовила мельницу к пуску. Через 20 минут агрегат заработал, а я за столь «дьявольское колдовство» был приглашен в кабинет начальника цеха или цемзавода (не знаю, что правильнее). В присутствии всех работников начальник распорядился вознаградить меня куревом и осчастливил двумя пачками махорки марки «Вергун», которая славилась приятным запахом, вкусом и особой крепостью. Тут-то мне и стало известно, что это начальник КиБза Петр Осипович Сагоян. Он спросил, не желаю ли я работать в бригаде электриков. Я ответил согласием – эта работа лучше, чем в Горстрое (хоть я там как сиделец БУРа, да еще покушавшийся на жизнь самого бригадира БУРа, был в законе и не работал). Сагоян сказал, что пошлет персональную заявку начальству лаготделения, и спросил мою фамилию, имя и отчество.

Через 2-3 дня я оказался в бригаде ОГМ у электриков, а через день главный энергетик повел меня к П.О. Сагояну для собеседования. В большой приемной сидел дневальный зэк. Секретарь-машинистка была вольнонаемная. На двери начальника висела табличка: «Директор Петр Осипович Сагоян». Сагоян расспросил о моих познаниях в электротехнике, затем уточнил отчество моего папы, спросил, не репрессирован ли он в 1937 году и не сидел ли во Владимирской тюрьме. Я утвердительно ответил. После длительной паузы он вызвал главного энергетика из приемной и представил меня ему. Но, как известно тебе, «кумовья» приживаться на одном месте надолго не давали, да еще тем, кто у них был на слуху, так что к концу года я оказался вновь в Горстрое.

Второй раз (и последний) я разговаривал с Сагояном по его инициативе о том, что можно автоматизировать в кирпичном цехе. Тогда же он мне сказал: «Вашему папе я обязан жизнью...» В это время зашло в кабинет какое-то начальство из комбината, разговор прервался и, к сожалению, больше не возобновился. Сагоян был очень осторожный человек, по моему наблюдению, неплохой организатор и авторитетный руководитель. У начальства комбината в чести.

Из его воспоминаний я узнал, что после реабилитации он вновь стал коммунистом. Видимо, до мозга костей Петр Осипович был предан утопической и кровавой системе. Ну что ж, каждому свое!

А я вспомнил своего отца. После моей демобилизации в 47 году, то есть после 10 лет разлуки, папа рассказывал мне о Владимирской тюрьме и об их сидельцах. Он выхаживал сокамерников своим кирпичным чаем, в то время очень дефицитным, которым он располагал в большом количестве. Он был заядлым чаевником, и маме удалось перед отправкой передать ему приличный запас этого действительно спасительного напитка.

Мог бы кое-что еще написать, но устал. Рука нетверда – дрожит, в глазах рябит... Больше нет сил! Писал это письмо два дня, а написал, как говорят, пшик.

Заканчиваю! Будь здоров!

Б. Дроздов.

Верность взаимно данному слову дала свои плоды, и новая встреча осуществилась. Теперь можно не смотреть на часы, а спокойно слушать «с неба свалившегося незнакомца».

Не могу не передать рассказ Бориса о его сибирских корнях, а это сложное, смутное время...

Корни семьи

Отец – Дроздов Григорий Ильич – казачий атаман Прииртышского казачества, члены которого говорили с гордостью – мы приверженцы матушки России.

В 1920 году бывшего сельского атамана Дроздова арестовали. В селе еще отобрали из местной интеллигенции человек 20. Охрана на лошадях, а эти пешком идут. Впереди до Павлодара 130 километров. Красноармейцы посмеиваются, хихикают. Для разнообразия одного-двух отведут в сторону – расстреляют, и дальше. На полпути выделяют атамана и еще одного отъявленного рубаку-казака Василия Бутакова.

В это время появилась почтовая тройка, с кучером почтальон и военный. Узнав, что по пути арестованных расстреливают, этот военный приказал: «Если вы, сукины дети, не доведете их до Павлодарской тюрьмы, я вас всех отдам под расстрел».

Всех привели. Посадили. Дроздову дали 10 лет. Потом изменили на 3 года, а еще через год он освободился. Ему присватали женщину, которая, как выразился Борис – ни бе, ни ме, ни ку-ка-ре-ку по-русски.

И что она, родимая мамочка, ни испытала!

Вскоре бывшему атаману друзья сообщили – тебя, Григорий, могут арестовать ОГПУ, надо уехать. И начались переезды всей семьей – «куда глаза глядят»: Славгородский район, Купино. В Павлодаре встретились с маминым двоюродным братом. Звали его Герман Петрович. Он приехал из Германии к своим родственникам.

Предложили Григорию Дроздову поехать в Новосибирскую область, он «с удовольствием» – глубинка, затем в город…

Через полгода опять нашелся «хвост» и ему как порядочному человеку предложили – Григорий Ильич, уезжай в деревню на три года, восстанавливать сельское хозяйство. А семья уже была из пяти человек.

Возглавлял совхоз директор Ян Янович Лаур, свояк Эйхи – первого секретаря Сибревкома, исключительно хозяйственный, предприимчивый мужик.

И так до 1937 года.

Воспоминания Бориса Дроздова

Отца арестовали в 1938 году, а вскоре Эйхи и Лаура. Их обоих расстреляли. В 1939 году у меня была встреча с отцом, когда он находился в лагере в Кемерово.

Мне 16-й год. Никакого паспорта, никаких документов. Нашел лагерь, стою у вахты. Дождался, когда его бригаду привели. Уже потемки. Увидел отца, окликнул: «Папа!». Конвой заорал. Но тогда не так строго было. Мы обнялись, поцеловались, и я заплакал. Договорились встретиться еще через 3 дня, чтобы получить законное свидание. И только отошел от вахты, меня арестовывают, везут в тюрьму в Кемерово. За нарушение порядка паспортного режима дают год. Как малолетка год оттрубил. В 40-м приехал к своей маме, к сестрам, брату. Устроился на комбинат старшим электриком. Все у меня надежно получалось. Началась война. В 42-м решил идти на фронт – стать патриотом Отчизны по завету папы. Попал в военное училище, оттуда в действующую часть Сталинградской области. Шесть месяцев воевал, а 29 августа был тяжело контужен и ранен в левую ногу. Это совпало с продвижением немцев, и наш полевой госпиталь оказался в тылу Савской дивизии, наступавшей со стороны Котельникова. Получилось так, что они не расстреляли раненых, а почему-то раздали населению – желающим за нами поухаживать. Нигде не читал никогда в жизни ничего подобного! И вдруг такая гуманность! Я попал к одной гражданке из города Шахты. В течение двух месяцев выхаживала меня, приглашала какую-то бабку, та прикладывала мне какие-то травы. Стал уже выползать на улицу. В одно прекрасное время меня схватили и увезли на так называемую биржу, погрузили в вагон и увезли в Германию, город Розенберг. Спрашивали: «Воевал?» – «Да, воевал». Значит, военнопленный. Пришлось пройти разные лагеря – Глаушвиц, Буноверг, Накхлауден, Блинц – вблизи Вены, Лидц…

23 апреля в город вошли американцы. Был организован пункт сбора русских освобожденных из плена.

Скоро приехал СМЕРШ, стали фильтровать. Я попал в штаб Центральной группы войск, служил в комендатуре в качестве переводчика. Когда пошла вторая волна демобилизации, я был включен в число отправляющихся домой.

Я, счастливый, демобилизовался, приехал в Россию, в Павлодар. Там мама, две сестры, брат тяжело раненный, еще еле-еле ходил.

Меня сразу же сделали старшим электриком электростанции, стал восстанавливать военную разруху.

16 февраля 1948 года выхожу из станции – меня встречают два милиционера, привели в местную милицию. Через два дня в Павлодар, во внутреннюю тюрьму. Там допрос: «Говоришь на немецком языке?» – «Говорю на английском немножко, на французском тоже кое-как». Ну вот: «Теперь рассказывай, где, когда, при каких обстоятельствах ты завербовался в американскую разведку и когда ты работал в союзной контрольной комиссии по репатриации в городе Лидце?»

Все. А дальше 25 лет и 5 поражений – 58.1б. Да еще была статья 58.10 – агитация. Какая-то бабка сказала, что он шибко хвалил машину «Студебекер».

Запомнил и «напутствия» своего негодяя-следователя: «Загоню я тебя, едрить твою мать, в Норильск – там тебе кузькину мать покажут – сгниешь».

Еще дважды я встречался в Павлодаре с мамой, когда переводили из тюрьмы в тюрьму. Потом Новосибирская пересылка, Красноярск – водой в барже на «заветную» землю.

Наш этап был одним из первых в системе Горлага. Усиленная охрана, кругом рычащая свора овчарок, с трудом удерживаемая на поводу конвоирами… вольнонаемные норильчане в испуге шарахались – что это за бандиты прибыли…

На «Медвежке» строили ЛЭП – 10-киловаттную линию электропередачи, куда отбирали электриков. Надо строить водопровод – я могу – в лагере за все берешься. Собирали трубы – не варили, а из буровых штанг сворачивали – легко.

В 5-й зоне оказался на песчаном карьере, с первого дня отказался работать – оказался в БУРе, но все равно выгоняли за вахту – жилая зона и производственная были рядом. Здесь запомнился один «работяга» по фамилии Пакчуэль – работник министерства иностранных дел Кореи, тоже не работал – отказник. С ним вообще по-варварски поступали. Из БУРа нас 8–10 человек выгоняли за вахту, его тащили силком. А там уже на лошади – под мышки петлю, и поперли по снегу волоком. Удивительно, морозы были, не умер ведь, все перенес. Что он за человек был, какой организм надо было иметь, чтоб выжить. Когда я из БУРа вышел, он еще сидел и был живой.

Меня же после этого усмирительного заведения ветром качало. Уже в зоне 5-го лаготделения я оказался в бригаде человечного бригадира Владимира – фамилию забыл. Он мне говорит – иди в инструменталку, будешь тачки ремонтировать. Думал, подвох. Но нет, я почти перезимовал у теплой печки. Вот это и дало возможность сохранить жизнь».

Борис также поведал мне и о других своих памятных днях той поры:

«Взял меня в свою бригаду Коля Мещеряков. С ним мы были знакомы еще с Медвежки. То есть я его не знал, а он меня знал. Когда я только прибыл на Медвежку, сразу подключился к ребятам, для кого целью было – побег, побег.

То есть заочно там меня уже знали, знал и Коля. Теперь уже в 5-й зоне он мне сказал: «У меня никого придурков нет, переходи ко мне в бригаду».

Переходить из бригады в бригаду было не так просто. Но когда приходит авторитет и говорит: «Переведи мне его в бригаду», вопрос решается сразу. Вот нарядчик Гриша Мирошниченко выполнил Колину просьбу».

В нашем разговоре Борис вышел и на Карла Карловича Денцеля.

«Он мне операцию на гландах делал. Говорил: «Если тебе их не вырезать, ты намучаешься. Вот только тебе бороду сбрить надо». – «Ну, Карл Карлович, не могу! Я имею эту броду с первого дня, с 16 февраля 48-го года». Он говорит: «Ну ладно, мы тогда залепим пластырем». Усы, значит, залепил пластырем. Сидишь, рот открыт, он там стрижет, кровь брызжет… Хороший мужик. Всем хорош был. Никто на него не обижался. Я еще с ним по-немецки разговаривал – уже обрусевший немец.

Знаком был и с настоящим немцев – Герман Калюза. Офицер вермахта, с бессрочным «паспортом», в пятой зоне был ассенизатором, значит, свободно ходил «на волю», были у меня и с ним дела».

Слушая все это, я невольно подумал – ведь это все верные друзья – все были в подпольной лагерной организации – члены ДПР. Почему же я тогда не знал Дроздова?

Борис сам в своем рассказе ответил на этот вопрос:

«Но видишь, я не мог нигде в открытую где-либо участвовать, потому что за мной все время «хвост» был. Тебе же не надо рассказывать: если однажды попал к ним «на крючок», то они сзади тебя будут не одним глазом смотреть. Я это знал, что к таким «безработным», как я, было особое внимание».

Для меня прояснилось – почему в Норильске мы не знали друг друга – требования конспирации были прежде всего.

На следующий день собрались побывать у Бориса на даче. Решил по своему московскому опыту, что на это уйдет все сегодняшнее время.

«Да это здесь недалеко». Сел за руль своей «Волги» и, действительно, не успел я оглянуться – приехали. Ухоженных пять соток удивляют – земля не пустует, все практично. Хозяйственные постройки, включая баню и погреб-бункер. Борис пояснил: «Раньше, когда я журналистикой не занимался – сажал, сеял, следил… Как начал как бы на два фронта действовать, супруга моя стала сама командовать. Без ее глаз огород не огород! А добирается Светлана Васильевна в свой заветный уголок на велосипеде. Но главная гордость – 16-гранный парник – весь световой день солнечные лучи попадают под прямым углом!?!»

Вывод прост – творил здесь изобретатель-рационализатор.

С приятным настроением хорошо и отдохнуть.

Борис рассуждает:

«Сколько мне лет, казалось бы, ну видишь. Вроде благоустроен. Пенсия, не буду жаловаться, мне даже на коньяк хватает, хоть я не очень увлекаюсь. Вот, давай по рюмочке, мы так славно вспомнили молодые годы – сколько я видел, пережил…»

А свои мысли, соображения, ты уже изложил. У тебя вот сын Юра уже взрослый…

Борис спокойно рассуждает:

«Да зачем о мыслях, только чтобы факты изложить это и то надо хрен его знает сколько времени и бумаги, не говоря о выводах и так далее. Мои выводы тебе известны. Для меня Советская власть была Империя зла, и не иначе, и больше для меня ничего не существует. А сама земля, как таковая – моя Отчизна, вот и все. Вот мой критерий жизни, так сказать, до последнего дня, если завтра даже уйду».

Плавно продолжаем дальше.

– Прошел ты такой жизненный путь, богатый, но трудный. Какой бы ты хотел видеть свою Отчизну в дальнейшем?

«Естественно, царя мне не надо, да. Я хочу, конечно, видеть нормальную демократическую страну, которую великие реформаторы когда-то, тот же Витте, Столыпин, хотели построить, внести немножко социальной политики в проводимые реформы.

А сейчас надо, конечно, современные культурные, социальные проблемы решать на уровне демократии. Это такое слово, б.., скользкое, нерусское слово. Его же нужно понять, где кончается демократия и где обязательство и обязанность. Мы же как привыкли: демократия – это все возможно, Ну, б…, греби, и все. Я это понимаю по-другому. Все должно быть чем-то ограничено – интеллектуальным умом и воспитанием в первую очередь. Безусловно, приличнейшей, но не среднего пошиба, культурой прошлого, ну и, конечно, всеми демократическими ценностями, их социалистическая Швеция не осуждает.

Социальное государство, вся политика государства направлена на социальное благо людей, вот вам пример – Берн, но только надо ум и руки приложить. Но ум не как украсть, а как сделать. Вот мое кредо».

Мы договорились – будем дальше продолжать взаимный обмен воспоминаниями, главное – осуществлять это в формате рукописи.

Борис проводил до автобуса уже как старший брат. Мне предстоял Барнаул – Змеиногорск.

Наша переписка продолжалась, В последнем полученном письме от 07.04.2009 года Борис выразил свою скорбь: «…опечален «уходом» Соловьева, что поделаешь, все мы смертны. Что-либо о нем написать не могу. Но помню из разговоров и общения с ним – он был своеобразным и очень прогрессивно антисоветски настроенным. Что касается написания автобиографической книги, это, конечно, труд и для нашего возраста труд в квадрате…»

Да, если на пути встанет еще и Зло, то это уже труд, по крайней мере в кубе.

При новой встрече поделимся и этим.

Заветы А.И. Солженицына

Третьего августа 2008 года окончилась земная жизнь Александра Исаевича Солженицына. Для меня мысли и слова Александра Исаевича и норильского старшего друга-учителя Сергея Дмитриевича Соловьева сливаются в единое наставление: для установления в России народовластия необходим инструмент, способный осуществить эту многогранную цель последовательно, настойчиво, в теснейшем взаимодействии с народом.

Солженицын неоднократно повторял – таким инструментом может стать только политическая партия, зарожденная в недрах народа, опирающаяся на народ, растущая снизу вверх, как каждое растение устремленное к свету, к живительным солнечным лучам. Есть ли в сегодняшнем политическом спектре России такая одухотворенность? Пока нет. Ни одна организация, именующая себя политической партией, не имеет стратегической направленности на построение на российской земле гражданского общества. Этот духовный порыв еще ждет своего проявления – творческой мысли, ясного четкого слова, решительных действий.

Мысли Солженицына – не призывы к слепой покорности, в них многовековой зов просветителей народа к познанию мира, человеку жить – во всей полноте данных ему возможностей, проникновению в реально существующий порядок деятельности, требующий от человека предоставлять своей мысли свободный полет, а не плавать на волнах бушующего пространства искусственно создаваемого самим человеком, затягивающего его мысли в рабское услужение якобы особо данных «свыше» человекоподобных особей, уводящих человека от света познания в мрак регресса, в пропасть гибели человечества.

Солженицын напоминал – уйти от этого гибельного пути, найти, понять каждому человеку тропинку его движения в едином потоке мыслей, устремленных к познанию – кто мы есть?

«Атеистическое вдалбливание должно быть прекращено немедленно», – писал наш советский Патриарх еще в первые дни возвращения на родную землю. Он видел человека как представителя Высшего разума, наделенного мыслительными функциями, недоступными всему остальному животному миру. Человек и Духовность – неразделимое единство. Колыбелью приобретения своих духовных взглядов, понятий нравственности, патриотизма является семья: «Сегодня семья – основное звено спасения нашего будущего!»

Уходят годы, но равнение на Солженицына, его мысли, устремления продолжает питать вдохновением тех, кто видел в нем народного трибуна. Он всегда оставался на переднем крае борьбы за справедливость в своем Отечестве. Александр Исаевич с воодушевлением поддержал стремление создать в столице России Мемориальный комплекс Архипелага ГУЛАГ XX века. В Открытом письме – обращении общественных деятелей о создании Мемориально-музейного комплекса, нет его подписи, так как каждый подписавший этот призыв должен принять непосредственное участие в его исполнении, а он уже не имел на это нужных жизненных сил. Этим он еще и еще раз подтвердил, что мало говорить, соглашаться с хорошими животрепещущими идеями – надо принимать личное участие в общем деле с единомышленниками.

У Солженицына была надежда, что с созданием в столице России центрального Мемориала страны оживет такое же движение и на других землях Великой России. Эта надежда еще жива.

Может быть вместо монумента «Единство народного страха» на Лубянской площади мог бы возвышаться символ торжества Справедливости на российских просторах? Слово за художниками, скульпторами...

Я не видел Александра Исаевича в гробу, в тот день был далеко – в Алтайском крае. Для меня остался только его живой образ и стремление жить сегодня ради будущего.

Помню его заветы – их надо выполнять! А выполнять можно, только вживаясь в них без устали, без каких-либо уловок: еще не время, еще «климат» не тот, еще надо семь раз взвесить и только тогда «засучивать рукава»…

Завещал Солженицын своим соотечественникам помнить и жестокие смутные годы XX века: «Это поможет при возможном повторе прошлых событий, предупредит от губительных срывов».

С уверенностью можно сказать: с настроением неудовлетворенности обустройством России наш великий соотечественник ушел, не увидев воплощения своей идеи, оказался внешне обласканным, в душе оскорбленным

– пренебрежением знанием истории своей страны, какой бы она ни была в тот или иной период прошлого, отсутствием не избирательного, а последовательного осмысления реальных событий, у истоков которых стоит человек;

– безответственностью за будущее народа своего Отечества, который отстраняется от участия в решении насущных необходимых дел по обустройству жизни, как каждый гражданин, каждая семья, так и все российское общество при стремлении власть придержащих командовать, навязывать и мысли и действия, рожденные в «сверходаренных» головах.

Командир артиллерийской батареи капитан Александр Солженицын, пройдя жизненную академию в тюрьмах и лагерях, став убежденным антикоммунистом, предостерегает: «Часы коммунизма свое отбили. Но бетонная постройка его еще не рухнула. И как бы нам вместо освобождения не расплющиться под его развалинами!» Эту тревогу патриарх оставил нам – помнить, помнить и помнить!

2008 год проходил под знаком как решения основной проблемы, изложенной еще в 1952 году – о создании Демократической партии России, так и возможного продолжения функционирования проекта «Изучение истории Норильска и Горлага». Но «климат» в государстве резко менялся в сторону не той стабильности, которая отвечает понятию «гражданское общество». Если в августе, после возвращения с Алтая у меня был оптимистический настрой от очередных бесед с Сергеем Соловьевым о главной цели нашей деятельности – возрождении ДПР, то в Москве опять встали сплошь неясные вопросы: Что будет завтра? Каков ресурс со стороны «Норильского никеля» для развития нашей поисковой деятельности по истории Норильска?

Октябрь. Новопушкинский сквер

Это время совпало с участием в памятном октябрьском митинге на Новопушкинском сквере. Сильный дождь, но митинг начался минута в минуту, как оповещала «Новая газета».

Народу три-четыре сотни. Зонты, плащи, накидки, некоторые люди прикрывали голову «Новой газетой», хорошо защищенной прозрачной пленкой, которую предлагали на входе в сквер после прохождения контрольного устройства бдительной милиции.

Ведущий – Алексей Симонов. Первое слово – главному редактору. Выступления короткие, воспринимаются хорошо. Знакомые лица, и не очень. Дружно поднимались над головой на вытянутую руку запечатанные в пленку газеты – солидарны, согласны, поддерживаем… Получилось хорошо.

Симонов перед каждым выступлением зачитывал поступившие из-за рубежа телеграммы от журналистов – собратьев Анны Политковской. Символично было слушать скорбные слова под дождем, который воспринимался как «слезы по Анне».

Спокойно, без аплодисментов, народ скорбит. Но я уловил в этой скорби и душевные чувства присутствующих – чувство боли и разочарования гибелью этой мужественной женщины. Как было объявлено, слово предоставляется Немцову – двое мужчин около меня громко отреагировали: «Начинается!» – и направились к выходу из сквера. А рядом тихий голос женщины – сколько можно без толку говорить? В адрес кого-то из выступавших прозвучал возглас: «Передай привет в Кремле!» Все та же ирония в адрес популярных «борцов за народ».

Дождь почти прекратился – слез достаточно!

Последнее выступление досталось Мариэтте Чудаковой. Скинув капюшон с головы, четко передает свое впечатление от поездок по стране. Особенно по душе мне пришлась концовка: «Каждый подумайте, ведь что-то надо делать, делать каждому!!»

И раздались не отдельные хлопки, а дружные аплодисменты народа.

Для себя сделал вывод – здесь сегодня собрались те, у кого душа кипит.

Митинг окончен, чувствуется общее бодрое настроение.

Был я и на других мини-митингах за последние годы, но желания запомнить их суть не появлялось.

А тут оказался среди Народа!

Конференция в Норильске

В Норильске я был в ХХ веке один раз, но в течение 6 лет и 6 месяцев. В ХХI – семь раз – 46 часов дышал Норильской аурой.

В последнее посещение, грустно это сознавать, мне предстояло рассказать (не вспоминать, а именно передать словами) «соль» моего первого пребывания за «Полярным кругом» – о событиях 1953 года. Я был участником конференции в рамках исследовательского проекта «Локальные истории – Северные цивилизации: «от изобретения прошлого к конструированию будущего», которая проводилась Фондом Михаила Прохорова.

Согласие на участие я дал сразу – тема «Норильское восстание» – весомая часть моей жизни, перед глазами. Да и еще раз побывать в родном уже городе – прекрасно.

Но это «прекрасное» скоро превратилось в нечто… За тридцать минут надо было передать суть событий, которые длились 72 дня – 72 дня трепетали в Норильске траурные флаги.

Уже имевшийся личный опыт воспоминаний о тех днях подсказывал – отвечать журналистам на их немудреные вопросы, не вдаваясь в полноту ответов. Говорить можно сколь угодно долго, не утомляясь, а затаенное останется нетронутым. А тут надо передать то, что сам видел воочию, пережил, в чем сам многократно убедился. Как бы готов присягнуть каждым своим словом, или ссылаться на слова тех друзей, которым веришь, кто для тебя вне всяких сомнений.

Почти четыре года я уже был в Горлаге до начала забастовки. Никакой оперативный работник не знал, да и не знает по сей день, что творилось в мозгах тех заключенных, которые мечтали не о пайке хлеба и баланде погуще, не убивали себя только страданиями о покинутом доме, а думали, как достойно вернуться в свое родное гнездо – что делать!

Конечно, предыстория забастовки или восстания, а в данном случае это одно и то же, была.

Полно, точно, содержательно теперь уже это описать невозможно. Тех, кто об этом мог бы так рассказать, – наших старших учителей – наставников уже нет. Думали, говорили, обсуждали, объединялись. На вопрос «Как быть?» – был такой ответ: «Волки пускай наслаждаются своей сытой тупостью, самонадеянностью, а если захочется крови – могут перегрызать горло своему собрату». Что, кстати, периодически и делалось – жестоко, и бесчеловечно.

А вот «овцы» должны быть целы. Для этого в первую очередь – не дразнить «волчью породу», закалять терпение, выдержку, помнить: смеется тот, кто смеется последним. Так нас учили. Такими «овцы» и пришли к своей забастовке.

Подавление мирного восстания в отдельных воспоминаниях описано уже достаточно понятно, как прошедшее с большой кровью, с обычным почерком властной тирании.

Десять дней я корпел над тезисами своего выступления. Пришлось снова напряженно вспоминать значимые моменты лагерной жизни. Результатом был удовлетворен и уложился в заданное время. Это шестое декабря 2008 года.

В зале городского музея было много знакомых уже нового норильского времени, но внимательно слушала и представитель Горлага из 6-й женской зоны. Ольга Ивановна Яскина высказала доброжелательный «упрек» – было не совсем так! И содержательно, коротко дополнила картину издевательства над Женщиной в Горлаге в июле 1953-го.

В те дни «Знамя протеста» отверженных охраняли, примкнув плечом друг к другу, юные дочери Литвы Ирэна Мартинкуте и России Ольга Яскина.

На примере выступления активной участницы восстания я еще и еще раз убедился, что нужны не только воспоминания участников – очевидцев тех событий, а подробное всестороннее изложение и изучение сопротивления народа большевистской тирании в формате учебника истории.

На декабрьской конференции представление о моей второй северной Родине расширилось, обогатилось. Приятно было узнать мнение самих норильчан о возможных перспективах дальнейшего освоения этой северной территории как базы для крупного промышленного центра.

Большим познавательным материалом для меня были доклады об исследованиях северных территорий, о многополярности Севера как самобытной цивилизации… Этому историческому познанию безусловно сопутствует исследовательская деятельность, многочисленные целевые экспедиции на Таймырском полуострове, включая и район побережья Ледовитого океана – когда устанавливаются истоки географических открытий, находятся останки отважных покорителей Севера.

По сообщениям участников конференции, вся эта деятельность находится в поле внимания Фонда Михаила Прохорова, что обеспечивает гласность результатов исследований не только в нашей стране.

Конференция как таковая возбудила во мне большую тему памяти прошлого. Было о чем задуматься…

Во время полета в Норильск моим соседом был Кирилл Кобрин – гость из Праги – также участник конференции, уже в третий раз направлявшийся в уникальный заполярный город. Познакомились. Разговор невольно перешел на историю Норильска. Кирилл спросил: «Я слышал такое выражение – «Норильск стоит на костях» и в предыдущие два посещения города пытался увидеть какой-либо памятный знак, подтверждающий это мрачное прошлое. Абсолютно ничего нет, даже в музее истории города. Как это понять?» – пожимал плечами Кирилл. Я слышал подобные вопросы и от других участников конференции, прибывших из разных городов России и зарубежья.

Действительно, нужен не только анализ «живых» воспоминаний, но и конкретные наглядные отражения истории того или иного периода, которые содействуют человеческой памяти, помогают сохранить связь времен.

На конференции я почувствовал живой интерес к изучению истории коренных народов Сибирского Севера, их традиционного природопользования. Но коренных – значит и тех, кто начал, хотя и не добровольно, осваивать данную территорию, а потом «пустил корни», связав себя с этим краем на долгое время.

Память о них и благодарность им справедливо заслуживают внимания потомков.

Людей, получивших статус коренных норильчан, – сотни тысяч, нашедших на этом маленьком заполярном «островке» свой вечный покой. Безымянные труженики многих народностей покоятся в вечной мерзлоте под слоем огромных свалок промышленного мусора. Что мешает проведению поиска, исследованию забытых погостов, увековечению памяти, как это принято испокон веков.

Для этого не требуется организовывать дальних экспедиций, просто нужно выйти за черту нового города Норильска, территория которого в пределах двух километров, на 800 метров.

Смелость, как говорится, города берет! Но она нужна не только в военном деле, но и при осуществлении такой операции, как возрождение Памяти. Конечно, без смелой инициативы и необходимого финансового ресурса не обойтись. Но забвению первозачинателей освоения таймырских кладов, начиная с первого этапа отверженных, высаженных на плацдарме Матвеева в 1935 году и оставшихся здесь навечно, должно сказать «нет», поставить своеобразную «точку».

Можно надеяться, что и норильчане, и гости Заполярья смогут возлагать цветы к этим святым могилам в Память и Благодарность!

Декабрьская встреча с Норильском подарила мне возможность взяться «за перо», а также расширить понятие «Таймыр».

Норильские названия

ТАЙМЫР (ТАЙМЫЫР):

1. Обильный, щедрый, благодатный край (с тунгусского языка).

2. Замерзший олений скальп (с ненецкого языка).

НОРИЛЬСК:

1. Норило – шест для подледного лова рыбы (с нганасанского языка).

2. Ньорил – болото (с юкагирского языка).

3. Норыликан – пестрый (с эвенкийского языка).

Имя городу Норильск дало название гор, лежащих на юг от города. И располагается он на плато, с совершенно замечательным для слуха геолога или романтически настроенного человека – Путорана, состоящего из вулканических масс, которые и создали рельеф этого замечательного уголка природы на севере России!

Такие названия, как Имангда, Микчангда, Бучарама, Абагалах, Дынкенгда, которые дали местностям живущие в этих краях нганасаны, энцы и ненцы, долганы, эвенки, юкагиры – они, как-то приноравливаясь к жизни, называли все, что видели вокруг себя, так, как им нравилось.

АЛЫКЕЛЬ: болотистое озеро (с долганского языка).

«Алыкель» на долганском языке: Алыы кюель — болотистая поляна, дословно – поляна (долина) озёр. Это вполне соответствует ландшафту той местности, на которой построен аэропорт. Топонимов с этим названием очень много в Хатангской тундре, где компактно проживают долганы.

А может быть, в первую очередь Алыкель — это название озера, находящегося в том районе. В переводе с долганского оно звучит логично — болотистое озеро. И уж от него получили название и посёлок, и станция, и аэропорт.

КАИЕРКАН (КАЙЯРКАН): маленькая горка, препятствие на местности (с долганского языка).

Первое предположение: кайеркан на долганском языке: кайа – гора, каан – уменьшительный аффикс. Кайакаан – маленькая горочка, горка (угля).

Вторая версия: кара – чёрный на тюркских языках; каракаан – чёрненький (имеется в виду уголь).

Третья версия: каан— кровь; кара каан — чёрная кровь…

ТАЛНАХ:

1. Речка с наледью, запрет (с долганского языка).

1. Опасная, незамерзающая, поросшая тальником речка (с нганасанского языка).

Координаты Талнаха – 69°30' северной широты и 88°25' восточной долготы. Это значит, что находится Талнах за Полярным кругом и Северный полюс отсюда ближе, чем столица Красноярья.

Расположен Талнах на юге Таймырского полуострова у подножия горы Сабля, входящей в Хараелахскую горную цепь. На сотни километров простирается эта огромная горная страна, красивая, грозная и таинственная, как сказка. Вершины гор покрытые вечным снегом, внушают невольное восхищение. А над ними голубое небо без конца и края. И пьянящий чистотой горный воздух, который здесь до того прозрачен, что даже далекие хребты и вершины кажутся совсем близкими.

Относительно того, почему Талнах у северных народностей ассоциируется с запретом, существует несколько легенд. Одна из них говорит о том, что в давние времена эта местность была труднодоступна, окружена непроходимым лесом и болотами. Северяне верили, что в этом жутком месте живет злой дух, покой которого было строго запрещено тревожить, чтобы добытчикам всегда сопутствовала удача на рыбалке и охоте. Поэтом Талнах старались обходить стороной.

Еще одна легенда гласит о том, почему возник запрет на проживание в местностях Талнаха. Однажды в районе нашего нынешнего города поселились люди. Мужчины занимались добычей пропитания, женщины – домашним хозяйством. Воду для питья и приготовления пищи брали из реки. Спустя какое-то время, неизвестно отчего, народ стал сильно болеть. Поселенцы обратились за помощью к своему шаману, который после трехдневных обрядов так и не нашел причину массовой хвори. А потому он приказал оставить эти места и наложил запрет на жизнь в них.

Сегодня запреты Талнаха канули в Лету, как и некоторые исторические названия северных местностей. Объяснить, почему люди стали заболевать, стало возможным спустя много лет. Оказалось, что все дело в реке Талнашка, из которой они пили воду. Она, стекая с гор, насыщалась частичками металла. Именно они негативно сказались на здоровье поселенцев.

ВАЛЕК: название река получила от имени водящейся в ней рыбы валёк, названной так местным населением из-за круглой валькообразной формы. Ихтиологи выделили ее в особый вид сига.

Валёк – такое имя и у речки, и у хребта Валёк. Но ведь и хребет кем-то так был назван... Оказывается совершенно легендарным для этих мест геологом Николаем Урванцевым так была названа река. Потом он подумал, хребет так же назвал. Вот и бежит Валёк мимо Валька...

ПЯСИНА (ПЯСИНГА): речка черного дерева (с ненецкого языка). В этой местности встречаются выпады каменноугольных пластов на поверхность.

Как ни печально, но и ни в музейных, ни в библиотечных архивах нет переводов или толкований множества названий такого рода. К примеру, нет точной информации о том, почему одно из самых живописных мест региона – озеро Лама – носит именно это название. Удалось лишь выяснить, что, предположительно, это слово с одного из эвенкийских диалектов переводится как «море». К слову, озеро Байкал, означающие на бурятском «большая вода», местные жители тоже называют Ламой.

ПУТОРАНА (ПУТОРАНГА): чужая земля, страна озер с крутыми берегами (с тунгусского языка).

Хараелахской горной цепью заканчивается на юго-западе огромное плато Путорана. Плато Путорана – один из крупных горных массивов на севере нашего континента, часть Среднесибирского плоскогорья. Его высота достигает 1700 метров. Горный массив Путорана пользуется огромной популярностью среди туристов. Эти места привлекают лыжников, пешеходов и водников. Особенно большой наплыв отдыхающих наблюдается в "бархатный" сезон (апрель, май). По склону горы Сабля проходит единственная в НПР горнолыжная трасса. Вдоль Хараелахских гор тянется грунтовая дорога, не обозначенная даже на военных картах. Среднегодовая температура в Талнахе –10,5°С. Средняя температура в ноябре-феврале – –27,4°С. Среднеиюльская + 14,7°С.

Морозных дней в году 265. И снежный покров держится 8,5 месяцев (с середины октября до начала июня). И так... было в НОРИЛЬЛАГЕ. И люди РАБОТАЛИ.

24.12. На 85-м году жизни скончался Александр Анохин – член нашей норильской Демократической партии с 1954 года. С его смертью перестала существовать моя партийная цепочка, функционировавшая уже и после освобождения из лагеря.

Последний годы Саша был тяжело болен – мигрень из сильных болей прогрессировала в потерю памяти, в отключение жизненно важных органов от выполнения своих функций.

Еще в 2007 году его супруга Анна Сергеевна делилась своей горечью – он уже никого не узнает. Пускай Саша останется в вашей памяти таким, как вы его всегда знали, встречались, беседовали…

СЕРГЕЙ ДМИТРИЕВИЧ СОЛОВЬЕВ

За годы моей жизни уже после возвращения из Норильска в Москву прошла большая череда значимых для меня событий, как личных, так и изменивших общественные понятия еще с детских лет. В основе изменения своего мировоззрения я во многом вижу незаурядную личность – Соловьева Сергея Дмитриевича! В долгие годы безвестия о нем я был все равно под его влиянием.

О том, что мой Соловьев жив-здоров, я узнал в сентябре 2004 года. Одновременно с этим радостным сообщением получил от Ковалева уже в отпечатанном виде копию Программы и Устава Демократической партии России, восстановленные Сергеем Дмитриевичем в 1954 году на Колыме.

Не интерес исследователя, знакомство с личностью, причастной к определенным событиям далекого прошлого, заставляли меня лететь в просторы Алтайского края, а жажда побыть рядом с этим человеком, опять увидеть его глаза, услышать его голос через 53 года после первой встречи – встречи, которая повлияла на осмысление жизни.

17-го ноября 2005 года я первый раз в Барнауле. До Змеиногорска еще 350 км, это пять часов пути. Но в тот день резко похолодало, было очень скользко, получилось 7 часов трепетного ожидания. По мобильной связи договорились с Любовью Иннокентьевной Кашкаровой – падчерицей Соловьева – встретиться при въезде в город, откуда на Кирова, 28 «рукой подать».

Вот и осуществилась, стала реальностью мечта. Прошла целая жизнь, которую теперь предстояло осмыслить, сохранив верность взглядам, преданность дружбе!

Мы не бросились в «горячие» объятия с красивыми словами восторга от долгожданной встречи. Мой наставник-вдохновитель уже с седой бородой, но глаза подтверждали – это он самый! Мой Соловьев. Душу пронзило удовлетворение – сбылось, мы опять вместе, значит, так должно было быть!

В обычном сельском российском доме меня встретила необычная женщина – друг жизни Сергея Дмитриевича – Анастасия Павловна Шеруденко. А дочь Анастасии, встретившая меня прямо у автобуса, стала просто Любой, Любашей. В таком, сразу сплоченном кругу, мы и отметили нашу необычную встречу.

Воспоминания о норильской поре 1952-1954 годов давались Сереже непросто. Когда же я раскрыл перед ним шестой том альманаха «О времени, о Норильске, о себе» с фотографиями тех лет, был восторг. Оказалось, он хорошо знал Тихона Ивановича – да это же наш богатырь Петров – артист цирка, да это же…

Воспоминания полувековой давности длились до полуночи. Уже перед отдыхом, находясь, что называется «в отпаде» от происшедшего в этот день, я как-то с ужасом подумал – этой долгожданной встречи могло и не быть. Пришлось раскрыть перед Любой тревожный для меня случай в аэропорту Барнаула. Спустившись по трапу из самолета, был «ослеплен» ярко блестящим на солнце асфальтовым покрытием летного поля. Сделал уверенно несколько шагов и вдруг упал навзничь, держа в руках свои дорожные вещи. Ударился затылком о какую-то металлическую конструкцию, которую заметил, уже когда вскочил. Вроде – ничего. Потом уже внимательно, прошел еще несколько шагов и сел в служебный автобус. Только тут толкнуло: а что же с моей головой? Потрогал затылок – что-то мокрое, но крови нет. Успокоился.

Уже поздно вечером поведал Любаше о моем ЧП на аэродроме. «Да у вас здесь целая «пробоина» с сукровицей» – воскликнула она с ужасом, – «я сейчас». Буквально через минуту моя ранка была обработана густой мазью. «Это наше средство горное, алтайское. Все пройдет, заживет, не волнуйтесь». Так оно и получилось. Никто в Москве ничего не заметил. При следующей командировке возникла мысль – ездить, летать лучше бы вдвоем!? Но, доступней было просто быть более внимательным, особенно в зимнее время. И ездил, и летал все так же один. А это маленькое ЧП ничем о себе не напоминало. Зов души главенствовал, торопил – надо полнее войти в минувшие годы, найти сегодняшний день!

Как писал Ковалев, Сергей Дмитриевич стал глубоко религиозным, в чем я и убедился. Новый Божий день в семье, признающей старообрядческие традиции, начинался с внушительной по длительности молитвы и песнопения. Наблюдая за спокойной доброжелательной обстановкой, уважением друг к другу в выполнении обязанностей по ведению домашнего хозяйства, по приветливым взаимоотношениям между соседними семьями, даже по отсутствию в доме «голубого экрана» чувствовалось, что ты находишься как бы в другом измерении времени, в навсегда исчезнувшей Руси. Строгое соблюдение христианских заповедей в обычной повседневной жизни старообрядческой общины, вызывало восхищение, особенно на фоне окружающих нравов даже в такой глубинке, как бывшие медные рудники эпохи Демидова, дающие еще и сегодня смысл проводить разработку отвалов породы для получения золота и серебра (где сейчас на всех памятниках, исторических знаках исчезли медные таблички! Я видел своими глазами следы от них, когда муж Любы Саша знакомил меня с достопримечательностями Змеиногорска).

В первый наш рабочий день я записывал воспоминания Сережи на диктофон, начиная со службы в армии. Но получалось очень странно – прошу говорить о норильской жизни, а он незаметно соскальзывает на колымские события. Говорит очень тихо, все время проявляет опасение, что нас могут прослушивать, ведь этот дом не сами строили, а переехали в готовый.

Наверняка «жучки» уже были установлены тайно. Присматриваясь к нему, приходил к заключению, что это не симптомы страха, а напоминание прошедших 30 лет тюрем и лагерей, это они привили крайнюю осторожность. В память Сережи цепко въелось предостережение: разговаривать громко в комнате даже вдвоем опасно, только как можно тише – так надежнее.

Люба рассказала о таком случае. За несколько дней до моего приезда к дому подъехал на машине молодой человек и спросил Соловьева Сергея Дмитриевича. Когда Сережа к нему вышел, то еще уточнил: «А вы участник норильского восстания?» – «Да», – был ответ, и молодой человек, поблагодарив, уехал. Сережа весь в напряженном состоянии, стал переодеваться и собирать кое-какие вещи. Люба спрашивает: «В чем дело?» – «Сейчас за мной приедут и заберут!» Еле его успокоили, что, мол, в воскресенье такие дела не делают (а это было воскресенье).

Я сразу понял, что все это значит. Еще при подготовке к этой поездке на Алтай мне хотелось уточнить адрес Соловьева, который мне дал Ковалев. Посоветовавшись в «Мемориале» со Светланой Николаевной Цибульской – есть ли возможность это осуществить? – получил утвердительный ответ. Да, в Барнауле живет стипендиат «Мемориала» Сергей Волохов, я ему позвоню. Моя просьба была любезно выполнена. Но так как из Барнаула ехать далековато, Волохов переадресовал просьбу из Москвы своему другу в Змеиногорске. Что тот и сделал – просто, без всякой хитрости.

Уже после моего пояснения все в доме успокоились. А для меня было весомое подтверждение – это не болезнь «страх», а готовность снова продолжить знакомый маршрут, хотя уже и в другое время.

19 ноября решили поработать над проектом Устава 2005. Пояснил Сереже – Тихон Иванович просил меня подготовить «рыбу» еще в начале года, когда я сообщил ему, что Соловьев в Алтайском крае. Сережа заметно возбудился, наверное, перед ним возник образ нашего норильского силача.

Копии партийных документов – Программы и Устава пятидесятых – Ковалев прислал Соловьеву уже ранее.

Давай, давай подумаем, какую линию вложить в проект. Это уже не в лагере, люди сами должны сказать свое слово. В творчестве над созданием ответственного документа Сережа проявил себя активно, в своем решительном стиле – отрицание отдельных мыслей, надо вот так… Это было несколько удивительно по сравнению с воспоминаниями предыдущего дня, но и радостно, что он так внимательно относится к самой сути моего приезда. Копию отработанного текста Сергей просил оставить и у него. А вот на мой вопрос – как с обсуждением, корректировкой Программы? – ответил: «Я сейчас не готов, это отнесем до нашей следующей встречи». Я принял его предложение с восторгом в душе. Говорить обо всем можно много, а к изложению мыслей надо готовиться.

Задавал я своему учителю и наиболее значимые для меня вопросы, но уже не в его комнате с иконостасом, перед которым произносились молитвы и песнопения вдвоем с Анастасией и где якобы могли быть «жучки», так беспокоившие, тревожившие его сознание.

Для более четкого понятия давно прошедших дней 1952 года я его спрашивал, как он прибыл в 4-е лаготделение Горлага, кто его познакомил тогда с Каратовским, как возник разговор о необходимости создания Программы «Демократической партии России», да и вообще о возникновении его интереса к общественному устройству на демократических основах.

То, что молодой Соловьев «заразился» понятием «демократический общественный строй» еще когда учился в техникуме, и тогда уже поставил перед собой цель – понять, изучить эту форму построения государства – «народовластие», видно из его воспоминаний в диктофонной записи. А как был упрочен багаж его знаний уже при нахождении в Германии, Бельгии, Франции…

При этой первой нашей алтайской встрече я почувствовал – уже прошедший суровую жизненную школу Соловьев обходит отдельные эпизоды своего жизненного пути, не доверяя их гласности. Прежде всего это годы военные и послевоенные, когда он сам определял свои «малые шаги» в целях свершения задуманного, как он любил говорить – данного Свыше!

А то, что широкая гласность норильских событий уже налицо, Сергей Дмитриевич убедился, познакомившись с шестым томом воспоминаний о Норильске, понял, что каждое его слово, мысль не будут храниться «под сукном». Я понимал – еще предстоит преодолеть очень непростой «барьер» осторожности, подозрительности, целесообразности, то есть надо еще встречаться и встречаться. Время не только «лечит», но и дает возможность созревать как плодам – дарам природы, так и мыслям, решимости человека. Такую уверенность Сережа высказал сам: о программе – в следующий раз.

Так что четыре дня нашей первой встречи уже в новое время показали: наш Соловьев крайне осторожен, но решительность ради достижения основной цели все та же!

Встреча, к которой я готовился с сентября 2004 года, состоялась. Подтвердилось главное – мой норильский учитель – в строю борцов за Новую Россию без коммунистов. Значит, Программа ДПР – действующий призыв к тем, кто не согнулся под прессом насилия.

Как добрые друзья, перед моим отъездом сфотографировались. 21 ноября с пожеланием новой встречи я направился в обратный путь.

В Барнаул приехал – уже темно. Телефон Сергея Волохова не отвечал, а по адресу я не стал «путешествовать» в незнакомом городе. Такси. Аэропорт.

18 октября 2006 года Сергей Дмитриевич Соловьев отсчитал свое девяностолетие. С нашими общими добрыми пожеланиями от координационного Совета «Норильского сопротивления» в Змеиногорске была старейший исследователь норильских событий наша журналистка Алла Борисовна Макарова.

Биографические данные о Соловьеве включают как текст записи Макаровой так и мои записи с его слов.

Воспоминания Соловьева

«Меня в армию не призывали. Еще за год до начала войны, после окончания техникума, я приехал в Тверь (тогда Калинин) и начал работать в областном тресте «Мелиоводстрой». Я имел редкую специальность – гидротехник-мелиоратор. Окончил техникум, который находился в одном из красивейших мест Орловской области – бывшем помещичьем имении Брасово, с аллеями, фонтанами, множеством цветов. Вообще-то гидротехника – это изучение почвенных условий земледелия, но у нас там еще было одно отделение, связанное с топографией. Специалистов сельского хозяйства вообще не хватало, и особенно мало было гидротехников – вот таких, как я. Наперечет. Имеющие профессию гидротехника оказались дороже, чем солдаты, – гидротехники в армии не служили. И в начале войны на всех нас наложили бронь. Хотя я как раз был даже не прочь повоевать. Я войны не боялся, пожалуй, если бы призвали, я пошел бы. Ситуация на фронте очень быстро ухудшалась. Немцы подошли уже близко к Москве. У нас стоял резерв, но был он ненадежен. Почему? Многие не хотели защищать советскую власть, спасали себя – уезжали кто как мог. Не любили советскую власть – слишком была жизнь бедная, особенно в селе. Да и в городе, если кто-нибудь выпьет, знал только две песни.

Раскинулось море широко,

И волны бушуют вдали.

Товарищ, мы едем далеко,

Подальше от нашей земли.

Вот какие были печальные песни о трудной жизни. Вторая песня еще грустней:

В воскресенье мать-старушка

К воротам тюрьмы пришла,

Своему родному сыну

Передачу принесла...

Это очень многих семей коснулось. Помню, студентом третьего курса на каникулы я ехал из техникума домой, в Ярцево Смоленской области. И накануне получил письмо от мамы, что арестовали отца. Она просила: «Зайди там, попробуй узнать о нем».

Отец был крестьянским сыном, но его в молодости посылали учиться в Петербург, в школу, где готовили управляющих. И потом он работал управляющим крупного помещичьего имения Капыревщина в Смоленской области. После революции отец скрывался – у всех «бывших» в СССР не было документов. Жил где-то на берегу Азовского моря, в виноградниках. Приезжал к нам, но редко-редко. Потом работал в Москве, там документы не требовались – он жил там же, где работал, на краю Москвы, там был завод какой-то. А когда начались репрессии, его сразу забрали.

Моя мама Варвара Ивановна была на 15 лет младше отца (она 1890 года рождения). Ее с тремя детьми выселили из дому на болото, где ни сеять, ни пахать нельзя. Потом выпустили из Вышегора, она переехала к бабушке в Ярцево. Такое было время. И я уже тогда не любил советскую власть. Знаете за что? За эту жизнь, за бедность, нищету, за колхозы, за то, что наши люди голодают, а в это время СССР кормит большие штаты компартий в других странах – делалось это тайно, но все равно все знали.

И вот еще какая была особенность того времени – в газетах и по радио власти лгали населению. Не сообщали о продвижении немцев, чтобы не вызвать паники. О начале войны объявили по радио спустя несколько часов – выясняли, наверное...

Я ушел на войну добровольно. Сам пришел в центральный военкомат в Твери и сказал, что хочу на фронт. Сначала мне отказали, сказали, что специалистов-гидротехников не берут, их слишком мало, почти что нет их в Советском Союзе. А я настаиваю, говорю, что хочу добровольно идти. И когда я так заявил, они все оформили. Потому что права не имели отказать, когда на фронт хочет человек добровольно. И меня зачислили в маршрутно-десантные войска.

Нас перевезли через Волгу на левый берег, в такой лагерь, который к началу войны уже не работал. И как-то не торопились нас на фронт отправлять. Или потому, что хотели сохранить нашу жизнь (добровольно шли на войну немногие, и были люди отличные), или по другой какой-то причине. Учение наше было малоэффективным. Не хватало командного состава, он то и дело менялся – отправляли на фронт одних, присылали других. А формирование нашей части все как-то откладывалось. Лениво все как-то шло. Организовали, я помню, даже школу в военном лагере, там из сержантов делали младших лейтенантов.

Потом привезли нас к Москве и дали – знаете что? – лыжи. Тренировались на лыжах, и все время надо было забираться наверх, там очень крутой берег был в одном месте. Помню, я упал, сломал или повредил себе что-то. Затормозили тогда меня на лечение. Я все хотел поскорей на фронт, а меня как-то отвлекали от этого. Потому что еще специальность моя понадобилась. Пока меня на фронт не посылали, вышел приказ, чтобы я вел съемки местности, наносил на карту, где какие изменения произошли. Использовали меня по специальности, потому что необходимость была большая. У нас командный состав не ориентировался как следует. Топографов не было, а карты устарели. И потом, еще особая часть нас касалась: карты – дело секретное. Меня использовали как военного топографа.

Вообще в военном лагере должны солдат обучать, части формировать и на фронт отсылать. С нами не так получилось. Занятий по обучению военному делу в лагере с нами не проводили, а пришел приказ – и нас как десантную часть отправили на фронт. И тут я снова попал в такую обстановку, что ни одного специалиста, знающего топографию, кроме меня, не оказалось. Потому и на войне меня использовали прежде всего по специальности: я должен был к линии фронта максимально приблизиться, съемку делать, корректировку вести, карту исправлять: где выросли кусты – на планшете отметить заросли, а где поле распаханное, там лес на карте убрать, и так далее. Называлось это на военном языке – нанести на планшет изменение ситуации.

Инструменты запросили откуда-то из тыла. Привезли теодолит, мензулу. Прикомандировали ко мне помощников, которые носили рейки и прочее. Выдали маскировочные халаты...

Во время работы не было никакого оружия. Фронт некоторое время почти неподвижно стоял. Но немцы недалеко находились. Их самолеты летали низко над лесом, над кустами, наши бойцы сбить их старались. А потом что произошло? Немцы вышли к линии фронта, заняли эту местность частично. И мы участвовали в наступлении, весь наш десантный батальон. Многих ранило, многие не вернулись обратно – пришлось отходить к обрыву, и часть бойцов не смогла выбраться из этого рва, попала в ловушку.

Командного состава не хватало, много было неразберихи, крик стоял... Наши отступали, вперед продвинуться не было возможности. В ту ночь войска передвигались, летали над лесом самолеты – это немцы держали связь со своим плацдармом, который был расположен вблизи, как после оказалось.

Меня уже держали при штабе отдельного батальона и послали с поручением Приказали продвинуться как можно дальше и нанести на планшет изменившуюся ситуацию Больше некому было идти. Ни разу за все время на фронте я не встретил коллегу – все один и один. Топографов-то больше не было.

Все это происходило вблизи районного центра Поддорье. Через него шла грунтовая дорога от Старой Руссы на юг, в сторону города Холм. А Поддорье – промежуточный пункт примерно на полпути от Старой Руссы.

Холм уже был взят немцами. Так мы попали в окружение. Я занимался съемкой, а потом узнал, что позади уже замкнулось кольцо...

Мне пришлось пройти не один, а много лагерей. В Польше, в Литве, близ Каунаса, на юго-западе Германии, в Эльзас-Лотарингии (тут нас кормили французы — виду не показывали, что сочувствуют нам, но тайком поддерживали). А немцы кормили военнопленных плохо. И мужчины в расцвете сил быстро становились доходягами, умирали.

Тут я уже стал применять свою тактику: ознакомился с обстановкой и – в побег. От лагеря спасаюсь бегством. Конечно, тут надвое – удастся или нет, как Бог даст. У меня несколько раз были счастливые побеги, я даже привык уже, что все так хорошо кончалось. Я беру риском, но когда риск надежен. Вот привезли нас в лагерь и водят на работу по десять человек на раскорчевку пней. Охраняет обычно солдат с автоматом и собака. Вижу, в лесу стоит вода, тонкий слой, по щиколотку, я обрадовался: след собаке не взять. Ищу момент. Я решил из десяти человек выбрать одного поляка, подговорить его вместе бежать. Но он отказался: «Риск большой... Оружие у охранника заряжено боевыми...»

Через некоторое время охранник повел нас на работу без собаки. И я понял – тут мне сам Бог дает возможность спасаться. Ни догонять меня нельзя – остальных заключенных охранник не бросит, ни по следам найти. Водили нас в лес в ботинках на деревянной подошве, с полотняным верхом. Я их заранее расшнуровал. Вижу, охранник не беспокоится, отвернулся от того места, где мы к зарослям подходим, чтобы бросить выкорчеванные пни. Рассчитал, что я уже буду у кустов, когда он заметит мое отсутствие и пустые деревяшки-башмаки на траве. Он поздно повернулся. Стрелял куда-то в кусты, но в меня не попал. Я бежал по воде, оглянулся – за мной никого. За кустами меня не видно, а вода мелкая идет. Бежал до самых сумерек.

Я знал, что где-то тут немецкая граница кончиться должна. Увидел дорогу. На обочине стояли фляги с молоком. Заметил, что народ здесь уже смешанный, разных национальностей, и это в основном не немцы. Решил прямиком отправиться к дому старосты ближайшей деревни. Рискованно, конечно: сдаст меня немцам или нет? Оказалось, староста по-русски говорил неплохо, едой угостил. И у меня появилось чувство, что никуда он не пойдет сообщать о моем появлении. По глазам его я это понял. Жизнь продолжалась, хотя война гремела еще вовсю...

В свое время в советской школе я учил немецкий, а французский уже выучил, когда жил несколько лет в Бельгии и недолго во Франции. Французский пришлось изучать, он мне необходим оказался и в быту, и на работе. Работал я конструктором в фирме частника.

Он меня взял за то, что я несколько конструкций сделал для производства. Меня очень уговаривали остаться работать у них в Бельгии. Там было хорошо. Относились ко мне, как к родному.

Сначала, когда только приехал, работу пришлось искать. Я понимал, что таких этранже (фр. etranger – иностранец, чужой), как я, здесь немало – без документов, жилья, работы, знания языка... Но все поправимо: язык можно выучить, найти работу, еду, жилье. А через некоторое время получить, как многие другие, справку об утере документов (скажем, при бомбежке или эвакуации). Она заменяла удостоверение личности. Мою русскую фамилию при этом слегка сократили – я стал мсье Соловейс. На немцев работать я не хотел, но в Бельгии с удовольствием выполнял любые просьбы местного населения, ремонтировал часы, еще что-то сложное. Потом вот что получилось неожиданно.

Одна женщина передала мне узкий такой пакет, в нем оказались часы старинные, которые давно стояли. Говорит: «Отремонтируйте». И я их отремонтировал. Об этом услышал и сразу заинтересовался мной один частник, владелец фирмы. У него было производство бижутерии (это слово французское, значит – женские украшения). И вот он попросил мсье Леона, у которого я жил... Им надо было такие маленькие пистончики выпускать, которые шли на бижутерию. Эти пистончики раньше делали в Германии. После войны больше их не привозили. Вот этот частник и обратился к Леону: может, я сделаю что-то, чтобы сразу производить все у себя, здесь наладить производство.

Я сделал – мне ничего это не стоило. Получился такой станок-полуавтомат. Хозяева были довольны. И другие еще делал работы.

Я уже решил ехать домой. Меня потянуло на родину. Там остались мама, две сестры, два брата. Я ничего не знал о них все эти годы. Поэтому тянуло на родину. Сначала-то незаметно было. А потом стал скучать. Скучать стал... Думал, маму встречу. Только из-за нее хотел поехать.

Если бы я знал, что ее уже нет... Мне казалось, что она жива и ждет меня. А она погибла еще в 1943 году. Ее тяжело ранило во время артобстрела. Ярцево обстреливали наши войска, советские. Мама с моими сестричками, Олей и Маргаритой, прятались в таком специально выкопанном окопе, его называли щелью. И советский снаряд попал в эту самую щель, в край этой щели, где они прятались. Ее обдало веером осколков. Там мама скончалась. А девочек не задело. Она заслонила их собой. Кое-как они, эти девочки, ее похоронили. Они тогда обе были еще не взрослые... Кое-как выжили. И похоронили маму. Такое тяжелое было время...

В 1949 году я репатриировался – так это называлось. Приехал на советском пароходе в Архангельск. Встречали нас торжественно, поздравляли с возвращением на родину. Мне предложили выступить по радио – там оказался представитель Всесоюзного радио, но для меня это выступление было никак нежелательно. Я не хотел: зачем это, пропагандировать себя? Каяться, ждать очищения? И уклонился.

Из Бельгии я приехал не один. Со мной была белоруска Анна и трое ее детей – все они родились в Бельгии. Ехать одна с малышами она боялась. И я вызвался ей помочь: до войны в России Анна жила довольно близко от меня, ее родной город Орша в Белоруссии и мое Ярцево в Смоленской области – на одной железнодорожной ветке. Мы очень подружились. Все считали, что Анна – моя жена. И на пароходе, пока мы плыли, и потом в Твери (Калинине), где я опять устроился на старую работу, Анна и дети остались со мной.

Когда прибыли в Архангельск, то дальше все разъезжались кто куда. Я решил возвращаться в Тверь, в свою контору «Мелиоводстрой», где меня знали. И поехал на старое место. В конторе все свои, меня по работе помнили, я был прорабом – тихий, спокойный, не лез ни во что, не пил, не курил. Конечно, коллеги меня расспрашивали, где я был. Я не скрывал, что жил в Бельгии. Там – они это знали – я работал не на немцев, а для населения часы чинил, станок-автомат конструировал и прочее.

Жизнь в России после возвращения из-за границы показалась мне еще хуже, чем до войны, – по существу, голод, нищета, ужас что такое... Ездил в Ярцево – там все было разрушено. Прежде всего бросилось в глаза, что не осталось ни одной постройки. Ни нашего дома, ни домов по соседству, ни сада, ни липовой аллеи к переезду. От старой каменной школы (а она очень давно стояла, много лет) даже фундамента не было – большие тесаные камни использовали в военное время как материал для укреплений. Никого из моих родных там я не нашел.

Счастье, что Анна и дети оставались со мной. Нам-то легче было, чем другим. Я прилично зарабатывал, и жили мы неплохо. Снимали квартиру...

Только мало дали времени побыть на свободе. Забрали уже в 1951-м. Я вышел вечером из нашей конторы. Нам как раз в этот день деньги давали, зарплату. Вышел я и отправился домой. А в это время за мной от конторы отъехала машина, военный джипик, и сзади двигалась потихоньку. Потом завернули за угол, где людей уже нет, и они сразу выскочили из машины, их работники, чтобы меня туда запихнуть. Но видят, что я сам не хочу в машину садиться. За ручку на дверце уцепился да так ее сжал, что она погнулась. Сила в руках еще была... Держался так, пока не увидел, что из нашей конторы вышел мужчина, тоже прораб знакомый, подошел ближе и заметил меня. Я ему говорю: «Скажи там...» Он понял, что надо о моем аресте сообщить в конторе и семью предупредить. А после этого они меня в машину все же запихнули. Ждали только, когда он пройдет, прораб этот. Я им сказал: «А я думал, что это грабители – зарплату отобрать хотят...»

Понял, конечно, что это арест. Поместили в подвал КГБ. И больше на свободу уже не выпустили. Год продержали в камере, а потом судил меня Военный трибунал в 1952 году. Не помню где, кажется, в Твери. Или нет, в Москве судили. Формальный такой процесс, короткий очень. Конечно, 58-я статья, пункт 1«б» – измена Родине. Обвинение я не подписал. Была такая формулировка: «Я не подписываюсь».

Моя сестра Оля после войны жила во Львове, там она вышла замуж, работала на радиозаводе. Она меня очень жалела, когда узнала, что я в лагере, приезжала на свидание в 1960 году и большущую передачу привезла: чего в ней только не было... Потом Оля умерла от рака. Сестра Маргарита и старший брат Николай пропали без вести. А младший брат Анатолий, как оказалось, жил в Донбассе, обзавелся большим хозяйством – это у него от мамы, хозяйственность такая, начал накапливать богатство. Когда я к нему приехал, у него обстановка такая шикарная, боже мой! И он такой аккуратный всегда был, а потом начал пить... Сейчас и его уже нет.

Судили меня в 1952 году как военного преступника. Сразу дали 25 лет. Потом был этап. В трюме парохода отправили нас на Север, в норильские лагеря. Как плыли по Енисею – это я плохо помню.

В Норильске перебрасывали из лагеря в лагерь (дольше всего сидел в пятой зоне Горлага) – я отказывался от работы. Меня сажали в изолятор, в карцер – там давали в сутки 400 граммов хлеба и воду. Холодина страшный, в изоляторе не топили. Но я решил: «На них я не хочу работать!» Это была основная моя причина и мой двигатель. Напряженно, сильно ломом или киркой – нигде не работал. Никогда, ни дня, ни часу. У меня была другая работа – делать то, что другие не могут: вычислял, придя на стройку, хорошо замаскировавшись, следил, когда меняется охрана, куда уходят солдаты, сколько стоят... Чтобы использовать это для подготовки побега. Необязательно для себя, а ради других. В Норильске выйти-то из лагеря было легко, а что потом? Снег. Далеко. Поэтому нужно было разработать какой-то способ, как попасть в столицу, чтобы жизнь-то свою сохранить.

В лагере я узнал, что есть подпольное движение, что есть люди, которые создают новую, демократическую партию. Когда на рабочем объекте в Горстрое встретился с представителем четвертой зоны Горлага, мы договорились, что я начну писать Программу и Устав ДПР. Встречаться было в тех условиях очень сложно, наша встреча была как исключение. Я в то время числился на работе по рытью котлованов, но не работал там, конечно, а по памяти составлял программу. Надо было сидеть и думать, как и что писать. А это требовало и времени, и напряжения, и осторожности, чтобы не попало куда не надо Поэтому писал по-французски. Это заняло не один месяц. С уставом справился скорее, за полтора месяца. Когда все было готово, я перевел текст на русский язык и передал через связных представителю четвертой зоны. И начались организационные вопросы, прием новых людей в партию. Программу и Устав ДПР стали переписывать, распространять...»

После Норильска

Во время забастовки в активных действиях Соловьев открыто не проявлял себя. А после кровавого подавления мирного протеста, уже называвшегося восстанием, попал в число бунтарей как прибывший в Норильск в 1952 году, то есть недоказанный организатор неповиновения, и был этапирован в Магадан.

Как проходил этот путь заключенных на Колыму вспоминает Василий Ковалев:

«Заключенных везли в трюме судна… Огромная людская масса запела:

…Царя изгнали из Кремля,

Другая власть сидит на троне,

Россия, родина моя,

От дней Петра до наших дней

Ты все сильнее стонешь…

Охрана стала стрелять по трюмам, а люди продолжали петь. И тогда охрана стала лить воду и пускать вниз пар. Брезентом даже закрыли дырки от пуль в трюмах. Здесь скопилось много воды, в ней плавали погибшие от пара и убитые. Так для норильских бунтарей начались магаданские «Круги ада».

Конечным местом назначения нового колымского этапа был определен лагерь рудника «Холодный» Ягоднинского района Магаданской области.

В Норильске Соловьев непосредственно не участвовал как организатор каких-либо действий. В воспоминаниях литовца Бронюса Златкуса о колымском лагерном периоде Сергей Дмитриевич упоминается как руководитель русской диаспоры, но в контакт с другими национальными группами он не входил. Описывать цель развития действий подпольных организаций, включая ДПР, в Колымском регионе, со слов только Ковалева, я не считаю правильным. Могу только еще раз подчеркнуть, что Соловьев неукоснительно придерживался своей линии – малые шаги в сопротивлении насилию.

Ведь он прибыл на Колыму с отработанной политической программой Демократической партии России, которая у него была не на бумаге, а в голове. Он вспоминал, что ему не давала покоя мысль – покончить с Норильском, или продолжать? Какая-то внутренняя сила говорила – писать! И он восстановил по памяти норильскую «программу Соловьева» и Устав партии. Верных друзей искать не было необходимости – они были рядом. Членами партии стали Ковалев, Антонов, Горбунов… Правда, Сергей Дмитриевич меня заверил уже в 2007 году, что Горбунов членом партии не был – только доверенным человеком, тоже норильчанином.

Исходя из опыта прошлых лет, в одной из штолен рудника создали базовый запас продовольствия и необходимого снаряжения на случай побега. Это место было известно только трем человекам. Все остальные, кто осуществлял комплектование этого «тайника», знали только половину пути до него.

В этот же период был заложен еще один тайник – комплект всех созданных на руднике документов партии, включая рукописи Соловьева, дополняющие, расширяющие Норильскую программу ДПР. Уже в годы Новой России Ковалев пытался вместе с членами общества «Поиск» найти этот «Огонь свободы». Но попасть в ту штольню они пока так и не смогли. Она оказалась крепко заваленной грунтом. Даже мощный бульдозер, который выделили старатели, не смог открыть вход.

В 1954 году в лагере рудника «Холодный» продолжался прием Соловьевым новых членов в конспиративную политическую организацию «Демократическая партия России». Среди дававших Клятву оказался предатель. Соловьев назвал его – Невзоров Петр Иванович.

Но Соловьев, Антонов и Ковалев на момент начала их поиска уже были в шурфе рудника. Начался повсеместный поиск беглецов, но только не в подземелье.

В рабочей зоне рудника был тщательный обыск. В постановлении следственного отдела УКГБ по магаданской области записано:

…13 июня 1954 года в помещении электроцеха участка «Заманчивый» Утканского горнорудного комбината Ягоднинского района Магаданской области был обнаружен и изъят антисоветский рукописный документ, представляющий из себя программу и устав антисоветской организации так называемой «Демократической партии России», начинающийся словами: «Программа (краткая) Демократической партии России…» и оканчивающаяся – «…рекомендации даются без ведома вступающего в партию».

Как установила графологическая экспертиза, антисоветский документ изготовлен Сергеем Дмитриевичем Соловьевым. Его приобщили как вещественное доказательство к следственному делу № 844 по обвинению Соловьева и Антонова. Это постановление подписал старший следователь следотдела УКГБ при СМ СССР по Магаданской области майор Рязанцев.

Поиск самих же беглецов безуспешно продолжался. Отчаянная сплоченная тройка отверженных – стремящаяся к свободе, мечтающая о ней, выдержала невообразимое испытание силы воли человека. Они все-таки вышли из своего подземного убежища и, несмотря на дополнительные вышки возле шахты, сумели незаметно уйти на волю. Тут они разделились – Ковалев решил идти в Магадан, а Соловьев с Антоновым остались в сопках «на зимовку». Их выследил лесник и сдал чекистам.

Свой второй срок Соловьев получил 11 марта 1955 года в Магадане по статьям 82-1 (побег), 182-1 (изготовление, хранение взрывчатых веществ), и 58-2, 10 – и тоже 25 лет.

Дальнейшая судьба Сергея Дмитриевича Соловьева стала известна только в 1991 году. Ягоднинское отделение «Мемориала», председатель общества «Поиск» Иван Адександрович Поникаров по своему запросу получил ответ из Информационного центра УВО Иркутского облисполкома:

«…с 1958 года до 10 апреля 1960 года Соловьев отбывал наказание в местах лишения свободы Иркутской области;

10 апреля 1960 года переведен в Дубравлаг (Мордовская АССР), от 30 декабря 1961 года признан особо опасным рецидивистом;

Освобожден из мордовский лагерей 8 сентября 1979 года по отбытии срока наказания».

В этих коротких строках поражают четыре слова – признан особо опасным рецидивистом? То есть – бандитом, убийцей, которого надо сторониться и не вздумать даже с ним разговаривать?! Это очень перекликается и с приписанными ему статьями Уголовного кодекса, где нет и намека на созданные им политические документы, отвергающие коммунистическую идеологию разделения людей на враждебные группы, прослойки, классы, на господство «достойных».

Соловьев был не только практически изолирован от общества, но и превращен в пугало, с которым вообще страшно встречаться. Такой прием напомнил мне былые года, когда повсеместно можно было видеть лозунг – «народ и партия едины», и ни единого упоминания, что народ сопротивлялся коммунистическому режиму с первых же дней прихода его к власти, несмотря на самые жестокие репрессии. Начиная с рассказанного анекдота и до вооруженных выступлений все получали ярлык – враг народа.

Сергей Дмитриевич рассказывал мне, как его принуждали отречься от своих взглядов. В Потьме и в Мордовии главным было сломить человека за его независимость, за его нежелание сотрудничать с лагерной властью. Ставили условие – чтобы он написал раскаяние. Но я даже говорить с ними на эту тему не хотел, возмущался Сергей. Когда пришло облегчение по всем лагерям, вызывали на комиссию, обещали изменить особый режим содержания на строгий, снижение срока, освобождение. Но комиссии не понравилось – уж очень самостоятельно, независимо вел себя «опасный рецидивист».

Ни изменения режима, ни снижения срока не дали, ничего. Оставили – 25 лет.

За все эти лагерные и тюремные годы Соловьев ни на какие сделки не шел. Но он взял себе за правило – никого не оскорблять, спокойно уклоняться, чем и отвязался от всякого типа «благотворительства».

Освободившись в 1979 году, Соловьев вернулся на родную Смоленщину, не нашел никого из близких родственников и уехал в Алтайский край, где его ждала уже десять лет подруга, такая же вольная духом, как и он.

Справка о реабилитации Соловьева датирована 22 февраля 1993 года № 4/1828-91.

В начале 2007 года, после ознакомления с алтайскими записями Аллы Макаровой и внимательным анализом своих воспоминаний по 2005 году, я поставил перед собой цель – вникнуть все же в тактику изложения воспоминаний своего учителя-наставника, в его действительную откровенность.

Соловьев навидался народов и стран, столько обычаев жизни, столько людей прошло перед его глазами, столько было разных переживаний… Об этом он мечтал, еще когда учился в техникуме. Именно тогда, еще в юные годы, он впервые стал интересоваться понятием «демократия».

Жизнь действительно была красивая, опасная, интересная. Но его воспоминания, иногда явно расходящиеся с прошлой действительностью, уход от ответа на некоторые конкретные вопросы, давали понять – есть «сложности» в описаниях отдельных эпизодов, между нами еще нет былого контакта. А его письменные дневниковые записи – сновидения – очень напоминают зашифрованные данные для личного пользования. Судьба мне подарила Соловьева еще в 1952 году. Эти воспоминания живы у меня и сейчас, то есть через более чем 50 лет вопреки всякому Злу мы опять рядом.

Однако я сразу почувствовал – жизнь реальная начинается сначала. Она должна подтвердить, что прошедший «пробел времени» не коснулся сил духовных. Никакие слова здесь не помогут. Теперь уже, имея определенный запас жизненной прочности, нужно вновь получить былое доверие. Тогда в Норильске доверие подтверждали «по цепочке», и сбоев не было! Оказавшись с «глазу на глаз» без испытанных верных друзей (их нет, все уже ушли…), надо не только понять друг друга, но и доказать – кто есть кто.

В августе 2007 года снова Змеиногорск. С Любашей встретились на условленном месте. По знакомой дорожке, где все напоминает, что меня ждет не неизвестность, а самые добрые отзывчивые люди, быть вместе с которыми одна радость... Образ Сережи зовет, убыстряет шаг, и этот небольшой путь к скромному дому оказался еще короче. Люба сразу забеспокоилась, как в этот раз прошла моя поездка. Этот естественный, заданный с доброй улыбкой вопрос как бы свидетельствовал – наконец-то я с теми, кто меня искренне ждал. После первых минут и традиционных взаимных расспросов я подробно передал все мои походы «в гости» к семейству Горбуновых, что сопровождалось только охами и ахами. Сережа же, как всегда коротко, но загадочно высказался – а я другого и не ожидал?!

На следующий день продолжался взаимный обмен новостями за прошедшие два года. Ведь отмечалось девяностолетие Соловьева, на котором была в Змеиногорске норильская журналистка Алла Борисовна Макарова. Все остались довольны общением. Добродушная, всегда улыбчивая Анастасия Павловна была в восторге. Расшифровывать ее эмоции я не берусь, а вот в словах Любаши почувствовал тень обиды – почему это Алла Борисовна решила находиться в местной гостинице? У нас, конечно, все по-другому, нет удобств… Но это было мимолетно.

В их доме царит, в полном смысле, любовь к ближнему, к себе подобному, к человеку.

Люба предлагает: «Дядя Сережа, сейчас такая хорошая погода, пошли бы вы погуляли. Это всего пару минут и какое раздолье. А то Лев Александрович надышался там у себя в Москве газами и здесь опять в комнате».

Доброе слово всегда уместно. Вот мы и уходили в Алтайское предгорье, где нет никаких следов технических достижений человека. На мой цифровой диктофон Сережа движением руки показывал – давай так. Да, действительно – так спокойнее.

Еще два года тому назад, когда я спросил его, надо ли внести определенные уточнения в краткую Норильскую программу нашей партии, получил ответ: «Подожди, не торопись». Сейчас этот вопрос я не поднимал, и он молчит. В спокойном темпе думаем каждый сам по себе, но об одном и том же. Первый шаг на первой же встрече здесь в Змеиногорске был сделан. Соловьев его принял, подтвердив тем самым – проект Устава предложен, он сам еще не на «пенсии», а значит, деятельность не прекращается. Не спеша, что называется с чувством, с толком, с расстановкой, Соловьев напоминает: в Норильске нам было понятно, что для единства и сплоченности организации, целеустремленности своих действий необходима триада: устав – политическая программа – программа действий. Эти основополагающие документы со временем определились, как для условий нахождения в лагерной системе, так и для ближайшей перспективы вне ГУЛАГа. Сейчас нет нужного комплекта тех документов, которые бы служили наглядным образом, как организация партийной деятельности в те далекие годы. Норильскую Программу действий так и не удалось найти.

Сергей Дмитриевич спокойно продолжил свою мысль. Наша программа (он никогда не говорил «моя», «мной написанная», а только «наша» или «программа Соловьева») однозначно нацелена на решительное устранение на российской земле коммунистического режима как антипода демократической форме общественного устройства. Тогда мы много обсуждали и конкретные действия в этом направлении. Прошло с тех пор 55 лет – мы живем на той же земле, но уже 20 лет в другом государстве, как гласит наш основной Закон. Правда, земли в новом государстве стало намного меньше, чем было в пору наших мечтаний.

Но мы еще не до конца осознали, что это действительно так. Во всяком случае, каменные образы, как у нас на Алтае, так и по всей стране напоминают – коммунизм жив и дело его живет. Поэтому программу Соловьева нельзя считать выполненной. Этот взгляд, это предостережение должны иметь в виду и далеко за пределами России. Мы же должны не забывать свою историю, свой опыт сопротивления насилию. Было бы хорошо восстановить норильскую Программу действий. Я передавал тебе в четвертом свои мысли. На «Западной» ты над ней тоже работал. Подумай. В следующем году ты опять будешь на Алтае?

А сейчас давай посидим, отдохнем. Видишь, за оврагом краснеет – это калина. Принесем, порадуем Анастасию!

Наши алтайские прогулки имели и чисто практический результат. Каждый раз приносили по хорошему букету веток с листьями калины, из которых потом дома Сережа вязал веники для хозяйственных нужд.

А разнотравье! Какое это удовольствие – собирать в пучки нужную травку. Названий столько, что не вспомню большей их части – забыл. Ведущим инструктором в этом процессе всегда была Анастасия Павловна. В более дальние походы по сбору трав нас возил на своей машине Саша – что называется «по горам и лесам». На крутых спусках становилось даже страшновато. Сережа в таких случаях ожидал нас у калитки дома. Но и своих забот у него было невпроворот – накачать воды из домашней колонки, привезти на специальной тележке воды из особого колодца – воды серебряной! Любил он заниматься починкой жестяной утвари… А как он еще косил у себя в саду в свои 90 лет!

Хорошо было после такого трудового дня угощаться чаем с молоком и, главное, с медом. Думалось – какое раздолье здесь на Алтае даже пчелкам, ведь этот темный мед не мед – это сущий нектар.

В такой обстановке спокойствия, уверенности, что ты не один, твои мысли разделяют друзья. которые рядом, которые понимают тебя, их мысли вселяют желание – стремление быть вместе. Это ты чувствуешь, видишь. В тебе пробуждается тяга делиться своими задумками, своими сомнениями, которые должны быть, но и должны найти свое решение.

Вот мы и сидим вдвоем одни на ковре алтайского разноцветья, забыв привычные опасения быть услышанными явными или даже мнимыми «ушами» всенаблюдающего ока.

Рассказываю Сереже о «круглых столах», в которых я принимал участие в 2006 году, о процессе именуемом – «десталинизация». Тема животрепещущая, вызывающая необычную активность участников бурной беседы в постановке самого вопроса с единодушным одобрением – надо, надо… А что, как надо действовать, оставалось непроясненным. Вот и итог – благими намерениями сыт не будешь!

Сережа молча терпеливо слушал, не проявляя как бы даже своего интереса к этой проблеме. Но зная его научный азарт, абсолютную непримиримость к системе насилия, хотел услышать его слова. И как всегда – коротко, но неотразимо.

«Да эта шумиха с десталинизацией специально раздувается. Люди, не понимая этого, втягиваются в бесконечные пустые разговоры, чувствуя себя активными борцами за справедливость, убаюканные словами «Это не должно повториться».

А в чем же заключается суть этой десталинизации? Исключить из обращения имя, как убрали впопыхах почти все его каменные, бетонные изваяния. И что? Помогло? Надо полагать, горячие головы, охваченные ностальгией по большевистским порядкам, этого уже теперь не допустят!

Вот и получается – не привыкли мы смотреть в «корень» житейских событий. Опять поддаемся коммунистическим уловкам – изощренной лжи, туманным фразам в красивых упаковках».

Сережа считает, что мысли, изложенные им еще в 1952 году в Норильске, не потеряли своей значимости и остроты, а, наоборот, расширили сферу своей притягательности даже за пределами России. Только слепцы могут поверить, будто Сталин отказался от принципов большевизма. Это жалкий и гнусный обман. Ленин стал божеством – воскресла языческая вера древней Руси, когда поклонялись деревянным истуканам. В лучах этой «веры» и засияла звезда Сталина как самого «последовательного» и «верного» ученика.

Нужна не десталинизация, а всеобъемлющий глубокий анализ «успехов» коммунистического режима за 70 лет его господства под ширмой «Советская власть».

В один из этих августовских дней я занимался просмотром архива бывшего сидельца ГУЛАГа. Перед этим я передал Сереже архивную справку управления ФСБ по Смоленской области, которая была получена второго января 2007 года по запросу «Мемориала» из Москвы. Так 90-летнему сыну стало известно, что его отец Соловьев Дмитрий Давыдович, арестованный в 37-м году, умер в лагере в январе 39-го. Был реабилитирован в январе 1989 года. Находясь рядом с Сережей, видел, как затвердели его скулы и сжались губы.

Архив Сергея Дмитриевича хранился в небольшом, типичном лагерном самодельном чемодане. Здесь и нужные памятные книги, лагерные тетради, письма. Адреса писем только уже после Колымского периода. Никакой связи с Норильском письма не имели, что меня, прежде всего, интересовало. Чемодан хранил своеобразные дневники – записи сновидений. Как он сам отметил: «с целью установить возможность их связи с жизнью во время бодрствования или, наоборот, влияние жизни активной на характер сновидений. Начато 25 сентября 1964 года. Окончено 3 января 1980 года». Как мне стало понятно, расшифровка – понимание – этих записей доступны только самому автору.

В этом же чемодане хранились две телеграммы, датированные уже 1996-м годом. Это было интересно, так как они относились к рубежу возрождения Новой России, к юбилейному году Сережи.

Сергей Дмитриевич поведал мне, что ему пришлось столкнуться с людьми, которые именовали себя членами демократической партии России. «Но это же партия, созданная коммунистами. Я с ними никаких дел не имел и избегал встреч. Это же провокация, ничего общего с «программой Соловьева» не имеет. Две их журналистки ко мне прямо приставали. Они же меня и поздравляли в 1996 году. Все хотели привязать меня к своим провокациям. Но это же предавать самого себя!»

В подтверждение этих слов Сергей Дмитриевич передал мне эти две телеграммы 1996 года (в оригинале).

1. «Сердечно поздравляем с 80-летием. Будьте счастливы.

Корреспондент «Свободного курса» Тамара Дмитриенко. Славгород. 16/10

2. «Уважаемый Сергей Дмитриевич, от имени членов демократической партии России сердечно поздравляем Вас с днем восьмидесятилетия. Желаем крепкого здоровья, счастья, неистощимой бодрости и оптимизма.

Секретариат ДПР Москва 23/10.

Восхищению стойкостью нашего патриарха нет предела. 30 лет в тюрьмах и лагерях ломали. Перевоспитывали, внушали покориться какому-то идолу. Так надо держать Клятву верности!

Второе мое посещение Алтая продолжалось уже с третьего по одиннадцатое сентября – я выполнил наставление Любы Кашкаровой. Еще когда только начал готовиться к этой поездке, получил «строгое» предупреждение от Любаши – ждем, рады встрече, но только без обратного билета.

Эти незабываемые осенние дни стали началом – вернее, продолжением моих стремлений чувствовать рядом «надежную руку», на которую без какого-либо сомнения можно опираться.

Установилось Норильское братство уже не на «вечной мерзлоте» за колючей проволокой, а на благодатной почве с необъятным обзором алтайских просторов, но с неизменной аурой свободы мысли.

Задание Тихона Петровича выполнено – пожелание Сергея Соловьева получено – скорей в Москву.

Откровения Соловьева

В 2008-м году седьмого августа я опять в Змеиногорске на Кирова, 19, обнимаюсь с Сережей. Этот момент совпал с возвращением домой Любы и Саши после очередного сенокосного дня. После такой взаимной радости девяностодвухлетний Сергей Дмитриевич предложил даже – давай по рюмочке. Говорит тихим голосом. Невольно подумалось – это я, что ли, за минувший год стал хуже слышать? Но слуховой контакт установился, и мы дружно обменялись семейными новостями. На следующее утро рабочий день начался уже в 7-00. Люба осталась дома, ждем возвращения из Рубцовки Анастасии Павловны. Погода алтайская, в тени + 32.

Зашли с Сережей в дом к Саше, учитывая, что еще в прошлом году он чувствовал себя здесь более уверенно, не приглушал свой голос, не проявлял озабоченности возможным прослушиванием нашего разговора. Такая уверенность в надежной изоляции от внешнего мира проявилась и теперь.

Я рассказал ему о состоянии проблемы создания в Москве монументального Мемориального комплекса времен ГУЛАГа, активно поддержанной общественностью и, как бы, одобренной на самом верхнем уровне власти, но пока без реальных практических шагов. Сережа слушал, только покачивая головой и вздыхая. Свое мнение он высказал очень коротко: «Я этот исторический комплекс не увижу уже определенно». С моей стороны возражений ему не было.

Предложил ему, зачитать проект «Программы действий», которую он еще в прошлом году поручил восстановить, воскресить время былых устремлений.

Да, да, конечно. Чувствую и вижу его оживленность. Зачитал текст, лишь прерываясь при его замечаниях – да, это мои слова, мы все считали это необходимым. Все вполне демократично. Отдельные уточнения и дополнения с его стороны зафиксировали. Теперь все наши лагерные документы партии можно читать и делать выводы, что мы не собирались слепо покоряться большевистскому насилию.

Я предложил рассказать об одной недавно прочитанной мною книге.

Давай отдохнем?! Согласен, Сережа, да и пойдем, наверное, уже и Анастасия приехала. Встреча с Анастасией Павловной была теплой. Она очень приветливая, держится по-боевому. Она моложе меня на два года, значит ей 81. А как энергично, просто поразительно молодо собирает травку на алтайских лугах! Вот уж действительно свободный во всем Божий человек – в течение всего Божьего дня дарит только улыбку. За все дни, когда я был с ней рядом, не видел, чтобы она была нахмуренной!! Иной раз идет, чувствуется, какая-то болячка мешает или еще что, но первое же слово при упоминании Всевышнего озаряет, растворяет мрачные мысли, чувствует себя где-то…

Через час Сережа сам меня спрашивает – о какой книге я хотел ему рассказать? Давай пойдем в свой «кабинет».

Следующий час нашей беседы был для меня полной неожиданностью – за все три года наших встреч уже вне ГУЛАГа, наконец-то, проявлением былого доверия со стороны старшего друга.

Я рассказал ему о книге Гавриила Харитоновича Попова – «Вызываю дух генерала Власова». Соловьев вполне спокойно, не проявляя какого-то особого интереса, сказал: «Да ведь я его знаю, был у него в штабе. Был с ним рядом. Разговаривал с офицерами. Потом я с ними встречался в Норильске».

От этого короткого, с чувством достоинства высказывания я опешил. Был потрясен его словами. Моментально передо мной предстали образы Федора Каратовского и Алексея Мелентьева.

Если бы было сказано в откровении Соловьева, что он с этим офицерОМ встречался в Норильске, я назвал бы сразу – Каратовский. А коль Сережа сказал – «встречался с ними», сразу возник еще и Алексей Алексеевич Мелентьев. Почему? В лагере в 4-й зоне Горлага Федор показал мне немолодого, среднего роста статного мужчину: «Вот этот господин входил в состав правительства русского Освободительного движения!» А потом я видел этого «статного» в зоне за беседой с Мелентьевым. Вот убедительно и соединилось – старые друзья. Я не ошибся.

Придя в себя после слов Сережи, сразу же, по принципу «куй железо, пока горячо», задаю вопрос: «Так это и были Каратовский и Мелентьев?!»

Сережа, несколько смутившись, переспрашивает: «Как, как фамилии?» Повторяю. Удовлетворенное молчание! Да и у меня свой шок, вызванный напоминающим утвердительный ответ кивком головы, как это обычно делал Каратовский.

Ведь я хотел поделиться с Сережей некоторыми мыслями о «пяти тактиках сопротивления сталинско-коммунистическому режиму», открыто поставленных на всеобщее обсуждение Гавриилом Поповым в своей книге. А тут оказывается…

У меня моментально промелькнула мысль, не дававшая ясности по нашей норильской деятельности – может быть, Соловьев так быстро по прибытии в Горлаг не «входил» ни с кем в доверительные отношения, а просто встретился с уже хорошо знакомыми людьми, получил просьбу-задание написать программу и устав, что и осуществил в достаточно короткий срок. Все становится на свое место! Но далеко не все еще было ясно!

Чтобы выйти из «мертвой точки», задаю уже вопросы из норильской истории – «А когда ты переписал Программу партии на русский язык, на французском оригинал уничтожил или спрятал?» – «Нет, на французском языке Программа была уже не нужна».

«А на русском языке ты еще кому-нибудь, кроме меня, передавал копию?» – «Нет, меня размножение документов не касалось». И еще добавил: «Когда Сатаны не стало, я был уже на 5-м лаготделении в бригаде «Силача». То есть он был переведен из четвертой в пятую зону до марта 53-го года.

Сразу почувствовал решительные четкие ответы и задал вопрос из ближайшего прошлого: «Приходилось ли тебе встречаться после 91-го года с председателем новоявленной демократической партии?» – «Да, конечно, я тебе уже говорил, что хотели привлечь меня к своей деятельности. Это была пора, когда изощренно вносилась смута, явно чувствовалось организованное противодействие в стремление сплотиться. Объединить усилия по построению Новой России. Но в этом проявлялась задумка – опорочить понятие «демократия», признать коммунистический режим свободой. Как мог я такой грех на себя взять?!

Это было 08.08.08!

Беседы с Сережей проходили и в другие оставшиеся дни. В основном это были его напоминания по генеральной стратегии «Программы Соловьева». Она, мол, по сей день не выполнена. Коммунистическая система еще диктует свой курс России, не соответствующий установлению народовластия, а следовательно, и достижения политической стабильности в обществе.

Сережа был «в ударе» – он выразил словами свое собственное понимание нашего мироздания как безумно любящий сын своего Отечества – России:

«Абсолютное искоренение Зла совершается на наивысшем духовном уровне. Таким Вселенским Злом проявило себя коммунистическое учение, не подлежащее устранению волей отдельных личностей. Навязанное путем лжи и обмана, воздействуя на Волю человека несбыточными посулами благоденствия не на основе Божественной Заповеди – быть творцом, созидателем жизни, а влачить жизнь бездумным потребителем благ, создаваемых якобы неведомой силой. Но в действительности вводя в заблуждение мысли человека о его предназначении, тем самым овладевая его волей, превращая его в безликое покорное существо, имя которому уже не человек. И все это было осуществлено под прикрытием российской задумки – «советский» – умело, вовремя схваченной с легкой руки Ульянова-Ленина.

Всевышний ждет, когда не только русский мужик одумается, но все его земное детище придет к согласию, объединится во имя искоренения Вселенского Зла».

Такие одухотворенные слова произносил мой учитель-наставник в благодатном алтайском пространстве, где нет диких звуков «барабанного боя» прислужников, захвативших под свое влияние использование научных достижений человека в процессе познания бесконечного.

Это было потрясение. Набравшись духа, я спросил: «А почему же в «Краткую Программу партии», Сережа, ты внес без кавычек фразы:

– «…коммунизм тянется к нам из советских подвалов миллионами костлявых рук…»

– «Каждый должен простить все обиды, пережитые им за весь период существования советской власти».

Сережа медленно, четко, тихо пояснил: «Я понимаю тебя. Но нельзя не понимать, что это были пятидесятые годы, и ты мне таких вопросов тогда тоже не задавал. Семнадцатый год – трагедия не только России, как это принято выражаться, а урок всем людям. Всевышний думает о всех своих детях, о всех их заблуждениях и поступает как ответственный за свое Детище. Об этом будем говорить в следующий раз. Тогда разберемся. О советской власти надо еще внимательно продумать – разобраться в корне этой российской задумки, превратившейся в фарс».

Было понятно и мне – думать о тактике «малых шагов», то есть без потрясений, без революций. Что надо понимать так – беритесь за руки, люди молодой России! Создавайте свою земную жизнь по своему усмотрению, ради будущего, ради своих детей!

Сережа давал понять – мысли есть, будем «созревать».

Змеиногорск я покинул двенадцатого августа, душевно распрощался с Анастасией и Сережей…

Саша на своей машине выполнил два дела – Люба развезла по клиентам молоко и я оказался на автостанции. Фото – и до следующей встречи. Пятнадцатого числа уже на Казанском вокзале. За двое суток в купе вагона как раз было время успокоиться, внимательно вникнуть в историческое для меня уже прошлое, прояснившее пройденное еще в Норильске и поставившее еще большие неразъяснимые вопросы, главное – вжиться в полученное от учителя «задание».

Следующий раз – эти слова уже стали для меня привычными – значит лето-осень 2009 года. Предстоит напряженное проникновение не в прошлое, а в стратегический замысел Соловьева, увидеть, наметить конкретные «малые шаги» к этой цели. Стало и понятно – не уединяться, думать и думать, а руководствоваться разумными наставлениями верных друзей.

К будущей встрече с Сергеем Дмитриевичем надо представить результаты «мозгового штурма» единомышленников по широкому кругу проблем, исходя из реальной обстановки, основываясь в первую очередь на базовом законодательстве Новой России – Конституции Российской Федерации.

Но новый 2009 год принес мне новые тяжелые, убийственные потрясения.

У каждого человека на Земле есть свой последний день. Пришел этот день и к Сергею Дмитриевичу Соловьеву.

27 февраля телефонный звонок принес печальную весть – на 93-м году жизни ушел от нас незаурядный человек.

Анастасия Павловна письмом оповестила:

«… лежал немного. Мы просили Бога – дай, Господи, христианскую кончину, непостыдную, безболезненную. В больницу не ходил за 30 лет ни разу, таблетки не принимал, после бани пил холодную воду. До смерти читал без очков. Вечером, как обычно, уходя ко сну, я говорила – прощалась, он скажет – Бог простит и я прощаю, иди с Богом. Теперь оставил меня одну, как хочешь живи. Хорошо, Люба рядом, во всем помогает, да и внуки.

Последние его слова – «Сегодня еще, а завтра буду кончать». Утром немного закусил и закрыл глаза, я уже не слышала его слов. Закрыл глаза навеки. Лежал, даже не было запаха покойником.

… Все сделали по-христиански. Похоронили по справке. Паспорта не было, люди добрые помогли. Поминали девять дней, на Благовещение уже будет сорок».

Ушел Человек, освященный лучами Веры в освобождение России от коммунистического рабства.

Так получилось, что никого из своих норильских друзей умершими я не видел, – все они для меня остались деятельными, целеустремленными к нашей общей цели.

РАЗМЫШЛЕНИЯ

Целью моих воспоминаний стало стремление отразить свой жизненный путь, начиная от безусловной верности идеалам ленинского призыва создания справедливого трудового общества «серпа и молота», где каждый человек будет оцениваться своим вкладом в общее дело строительства «Нового мира», исходя из своих как физических возможностей, так творческих способностей.

Проходили годы в «борьбе за это», проходит смутная надежда – вот-вот, еще немного, и светлое будущее озарит наш напряженный самозабвенный труд. Отдельные негативные явления окружающей действительности не вносили смуту в общий поток течения времени.

Я был верующим, так же, как и все окружающие меня близкие люди. Лишь не упоминалось слово Бог – была самая настоящая Вера в бога земного. Апостолы этой веры успешно использовали лик своего «бога». Вместо икон по всей стране в изобилии появились каменные изваяния, напоминавшие: «Светлое будущее» не за горами. Вот и я рос в атмосфере веры и преданности. Вдохновенно еще мальчишкой пел героический гимн победы человека над насилием, что вошло в плоть и кровь – действительно жизнь – это борьба, а не праздничная прогулка. Вспоминая те годы, приходится только удивляться – на чем держаласть эта безумная вера, эта слепота, в результате которой мы не видели откровенно бесчеловечных действий большевистской власти?

Пытаясь решить этот вопрос, понимаешь, что была темная ночь в истории твоего Отечества, и даже не только в XX веке. Был использован исторический багаж, призывающий не к единству людей под единым солнечным светом, а всеохватывающая теория – разделяй и властвуй. Изощренные заигрывания, до поры до времени, с другими «дружественными» борцами за правое дело, присвоение – воровство политических лозунгов.

Но настал момент, катастрофически изменивший картину не реальной действительности, а только лично моего сомнения, оказавшийся «искрой», воспламенившей пламя прозрения, протеста против несправедливости, лжи и обмана в своих, казалось бы, непоколебимых взглядах, убеждениях. Дальнейший жизненный путь, как сухие дрова в разгорающемся костре, способствовал энергичному прозрению, сознательной убежденности в моих конкретных действиях. Крутой разворот в жизни дали не книжные истины в тиши уютной обстановки, а чувство локтя себе подобных, взаимная верность, живая мысль людей, их было много – указали дорожку моим дальнейшим действиям, привели 60 лет тому назад к Клятве – посвятить свои устремления всеобщей цели освобождения нашего Отечества –России от коммунистического нашествия.

Так неоспорима данность с Верой в ее естественный образ жизни, не подлежащий ни сомнению, ни изменению в своей сущности – так должно быть! Так записано черным по белому, так преданно воспринимается окружающим меня духовным миром.

2009 год стал для меня неожиданно крайне тяжелым. Настроился было на максимальное внимание к воспоминаниям более чем восьмидесятилетней давности. Никаких дневниковых записей не вел, никогда не думал, что придется уединяться, целенаправленно переносить на бумагу свои мысли, видение множества образов людей, прошедших событий... Событий, которые переворачивали «наизнанку» саму жизнь, но не приносили разочарование, а становились ориентирами моих устремлений, давали прозрение в понимании, казалось бы, неоспоримых истин.

С удовлетворением убедился, что весь жизненный багаж в целости и сохранности находится в таком таинственном создании, как мозг человека. Но войти в контакт с этим живым компьютером, оказывается, сложно — нужно уединение, вхождение в образ давно минувших дней. За зрительной памятью разворачивается конкретность событий – просто охватывает радость благодарности своим живым клеткам долговременной памяти. Но мучительно трудным для меня оказалось получение «из памяти» фамилий и имен, в большинстве случаев даже отказ в такой «услуге».

С первых же дней марта месяца убийственное осознание – это я опять остался один, некому задавать вопросы, перед кем-то держать ответ за выполнение данных Соловьевым заданий по определению, отработке «шагов» к разовым поручениям, к нашей общей цели. Шагов, не зараженных такой болезнью, как «страх», вдохновляемых верой, принимаемых по принципу семь раз отмерь...

Все это надо было вспоминать по отдельным словам его жизненных напутствий, мысленных рекомендаций. Все это переносилось на следующую встречу после августа 2009 года.

Опять и опять жизнь повторяет свою, видимо, закономерность – так ушли Каратовский, Старостин, Петров, Жженов, вот и Соловьев оставил «обойму» наставлений.

Как же Соловьев мыслил «исправить» допущенную историей роковую ошибку, подарив большевикам только одно слово – советский. Вот оно, подтверждение самого сильного оружия в руках человека!

Большевики получили власть в обмен на обещанную землю для народа, поддержку во всех своих безответственных масштабных экспериментах, молчаливое согласие на осуществление главной своей стратегической цели – достижение (вот-вот) победы коммунизма, хотя и усеченной, не всемирной.

А всесильное «слово» русского языка звучало и ценилось на Руси – держать совет, как строить свою жизнь. Ведь еще в 1905 году родились названия таких ячеек народовластия – Совет, Советы. 15 мая в Иваново-Вознесенске первый Совет, 30 октября образовался Совет рабочих депутатов в Петербурге, 22 ноября в Москве. Это были зародыши советской власти. Но 25 октября 1917 года Учредительное собрание, как высший орган народных депутатов, был разогнан.

Мудрый Ульянов-Ленин, зная «любовь» русского мужика к большевистским лозунгам, осуществил свою гениальную мысль – «Вся власть Советам!» – под надзором коммунистов-большевиков.

Получилось почти как в Священном Писании – «В начале было Слово». Но тогда, давным-давно, это Слово произнес Бог, создавший наш мир на любви к своему детищу. Как это он сумел сделать – Великая Тайна. Но слова были искренними, Богом рожденные. Все им созданное – непоколебимая Твердь!

Созданный же Ульяновым-Лениным Новый мир оказался на глиняных ногах. Видимо, сказалась подделка в творческой деятельности – Слово было краденым. А сам творец стал богом-рушителем, не признававшим истинного Творца. Лжебога постигла Божья кара.

И полилась кровь русского мужика – первыми в кровавую мясорубку попали Кронштадтские революционные матросы, не признавшие власть большевиков. И пошла гулять по России-матушке зловещая коса смерти под прикрытием ложных вариаций со словом советский, а по сути только одного зловещего понятия – большевистский. Много чего было создано после штурма «старого мира».

Народ России веками славился своими умельцами «подковать даже блоху» без всякого мудрого руководства, восхищать мировое общество своим духовным творчеством. Народ всегда гордился своими трудовыми подвигами, героями-летчиками, достижениями в области культуры и искусства, великими учеными человечества.

Но печально сознавать, что в те «советские годы» страна катастрофически отставала от передовых технических достижений в области электроники, вычислительной техники, новейших технологий в машиностроении, приборостроении, автомобилестроении...

Конечно, вспоминаются те годы и общим порывом дружно трудиться, вместе отдыхать, заниматься спортом, мечтать, крепко пожимать руку товарища, надеждой увидеть будущее своих детей как трудовое братство новой жизни, в обществе с равными возможностями строить свою жизнь на основе личной активности, творческой деятельности, что только и обеспечит благоденствие семьи, всего народа своего Отечества, где будет установлено равенство по осуществлению защиты интересов каждого гражданина страны только на основе Закона, то есть без насилия в какой-либо форме со стороны власти.

Годы «советской власти» воспринимаются сейчас в обществе с противоположным значением – с гордостью за развитие тяжелой промышленности, создание крупных промышленных объектов, обеспечивших достижение значительного потенциала вооружения для армии — так вспоминают люди старшего поколения, которые сами вложили в это свои знания и силы.

В годы коммунистического режима в нашей стране философские вопросы построения жизни общества были предельно просты и воспринимались крайне однозначно – работали по плановой потребности, жили от зарплаты до зарплаты, гордились своими трудовыми успехами, совершенно не представляя, какие реальные достижения были за рубежами Родины. Знали, что там тоже люди стремились обустроить свой быт, в чем-то преуспели, что заставляло нас их «догонять» и вот-вот даже перегнать. Свои пятилетние цели мы обычно с успехом достигали, а подробности будущего нас особо не беспокоили. Свято верили, что «райская жизнь» непременно придет – мы ее завоевали!

Ностальгия о тех годах – с положительным знаком, она обществу понятна А старикам больно слышать, как порой поносят советскую власть, которой вообще и не было в СССР с самого семнадцатого года и до конца. Той временной страны уже нет, но народ есть и будет вечно.

Это и ответ на тихую боль нашего оракула Александра Исаевича Солженицына, вырвавшуюся из его души уже в XXI веке: «А будем ли мы, русские?»

Да, многое было создано народом в годы коммунистического режима, но не осуществившим лишь одно — не превратился в «советский народ», который бы молчаливо гнул свою спину в общей упряжке строителей мифического светлого будущего, забыв «цену», заплаченную старшим поколением за созданный «рай».

Не осуществилась эта мечта – вмешался Всевышний!? Мечта коммунистов-фанатиков подарить миру новый вид человека. Что и живет и настойчиво проявляется в особой ностальгии — о потере неограниченной безответственной власти.

Уж очень заманчива теория владения чужими мозгами — «кто был никем, тот станет всем», тот будет пользоваться благами жизни, не будучи творцом, как это предписано быть каждому человеку. Эта ностальгия со знаком минус. Носители ее – из породы «ястребов», для которых человек лишь пища по утолению своего кровожадного инстинкта.

Пора бы уже нашим историкам сказать свое веское слово, как ввели в глубокое заблуждение русского мужика, внушив ему: ты теперь «советский человек», теперь все НАШЕ. Как выбили его коренное МОЁ, моя собственность, мое богатство.

Еще в 1952 году Сергей Соловьев смело записал свое утверждение: «Все должны быть имущими (зажиточными). Пролетариата, нищеты (наследия диктатуры и национальной отсталости) не должно быть».

Почему вы, историки, не называете вещи своими именами? Вы, рупоры рухнувшей системы, навязанной народам России из зарубежных далей. Вы заражаете молодое поколение ложным взглядом на историю нашего Отечества. Вы еще не вникли, это чувствуется, в Слово основного закона нашего государства – Российская Федерация — Россия.

В 1952 году у Соловьева еще не звучало как цель деятельности – построение гражданского общества на территории бывшей России как сплоченное единство людей на принципах взаимного уважения, справедливости. Тогда предполагалось создать добровольное объединение – Союз Демократических Федераций на основе всенародного опроса. Это вопреки надуманным коммунистами территориальным образованиям, где древние самобытные культуры Греции и России как бы переплетались в своих корнях – демократия и народовластие, создавая тавтологию, бессмыслицу – «народная демократия». А «демократический централизм», то есть «народный централизм» превратился в полную несуразицу типа политического ребуса.

В беседах с Сергеем Дмитриевичем уже в Алтайских предгорьях, я понял, что, разбирая провалы деятельности новых политических партий демократической направленности, он пришел к явному выводу: одна из причин отсутствия широкой поддержки их со стороны рядовых тружеников – наличие чуждого слуху нерусского слова демократия, смутно и с подозрениями представляемого русским мужиком, то есть любым жителем России.

«Будем соображать, как бы не повторять этой умышленной путаницы в мозгах людей, что равносильно тому же обману, лжи и очковтирательству», – заключал Соловьев.

Эти тихие, спокойные слова Соловьева я воспринимал среди разноцветия алтайских лугов как нектар для души, цементировавший Веру в его убежденность установления Справедливости и на российской земле только при четком взаимопонимании с народом.

Глубоко осмыслить жизнь на Земле невозможно. Это удел только Высшего Разума как автора.

Но делать шаги в этом направлении обязан каждый человек – каждый в своей жизненной нише должен найти точку приложения своих сил, и физических, и духовных. Торжеству духовных сил отдавали всего себя до последнего и те, кто был для меня наставниками Добра. Александр Исаевич твердил, что только партия, созданная в народных недрах, растущих, как все живое, снизу вверх, может пользоваться доверием народа. А такое доверие иметь, значит, в полной мере максимально задействовать и духовные, и физические силы той семьи, которая искренне решила служить своему Отечеству как ячейка его общества.

Идея ясна и понятна для восприятия. Остановка за «малым» – каждому и всем вместе действовать. Действовать, невзирая на отсутствие требуемого ресурса времени, желательного в наличии финансового ресурса, на состояние «погоды» за окном, но при главном — непременном условии — присутствии Веры в задуманное.

Так я понимал Солженицына, когда впервые прочитал эту живую мысль, так сохранил ее после его ухода от нас.

Удивительно, как это люди, никогда не встречавшиеся друг с другом в земной жизни (теперь они уже встретились), так целенаправленно думали, излагали свои мысли. Я убежден, что именно Александр Исаевич Солженицын и Сергей Дмитриевич Соловьев никогда не были рядом за одним рабочим столом, даже не читали в письменном изложении похожие мысли.

Сравнивая их замыслы, следует только восторгаться, но и сожалеть – почему Всевышний так поступил, призвал их к себе? Весь у нас с Сережей сложилось устойчивое единство в стремлении к цели, связанной с понятием Отечество. В принципе, что делать, как быть – вопросов нет. Должны были через год встретиться, «сверить часы» хода времени московского и местного алтайского.

Считаю своим долгом не прятать «под сукно» кратко высказанные Соловьевым мысли, которые были для него совершенно очевидными:

– Молодая Россия должна понимать истинный смысл патриотизма не только через физическое участие в возможных вооруженных столкновениях с ожидаемым агрессором, но и через приоритетное создание новейших технологий как базы для экономического потенциала, достижения благоденствия народов России в гармонии со всем мировым сообществом. Свое призвание в жизни осуществлять через законные требования к структурам народной власти.

Беспокоила Соловьева и такая проблема, как «заразная болезнь» страх. В животном мире это естественный инстинкт. В нашей милой России (выражение Сережи) необходим прорыв в сознание людей, прежде всего старшего поколения, избавления от страха, изощренного оружия покорения воли человека:

– страха народа, рожденного террором власти;

– страха власти перед возможным единением народа.

Изгнать его величество господин Страх, сковавший Россию, посильно только всем вместе в единстве и сплоченности ради избавления от этой чумы, не допустить ее укоренения в генах людей на российской земле, уважать себя, свою страну Россию – знать и помнить историю своего народа, попавшего в кабалу иноземного мировоззрения коммунизма.

– И опять «соль» в чем – всем вместе! Но объединяться, проявляя всеобщую сплоченность, можно только тогда, когда все от «мала до велика» владеют, разговаривают на понятном языке.

Те, кто работал за рубежом и воспринял демократию, надежно, уверенно вставшую там на ноги, не всегда вникали в историю народа – какой ценой это было достигнуто. Какие силы противостоят воле народа, сопротивляющегося насилию власти, не признающей рождения взгляда народа на право быть свободным на своей земле. У каждого народа своя история.

Русский мужик с демократией встретился по слуху, «практическое» знакомство осуществлялось на митингах, под лозунгами, часто недоступными для понимания.

Даже гордость страны – молодое поколение офицеров, чьи отцы и деды отдали свои жизни и здоровье за Победу над коричневой чумой в Великую Отечественную, порой «плавают» в объяснении понятия «демократия». А что же делать народу в глубинке огромной страны?

Да, приходится соглашаться – общество должно своевременно осознавать свои болезни, такие как Страх и беспамятство, безразличие и равнодушие, не допускать их укоренения. Так и пошла в минувшие годы гулять по городам и весям не менее коварная эпидемия, поразившая пытливых, решительных, несгибаемых детей России, – путаница в мозгах, умело впрыснутая в сознание людей, ставшая уже давно оружием гипноза изощренной большевистской пропаганды. Можно услышать, прочитать все что угодно – советское прошлое, советские ветераны – сталинские соколы, – ветераны борьбы с советской властью и так далее и тому подобное.

Обидно, что подобные монологи произносят те, кого простой народ считает официальными рупорами, и слушает их в надежде знать правду – это журналисты и политологи, офицеры, видевшие свет иной жизни, но не отдающие себе отчета в том, что нужно в жизни отделить «котлеты от мух». «Котлеты» – это народ, чье творчество – основа жизни, а «жужжащие мухи» приносят только отраву в здоровый коллектив.

Не могу не коснуться, – как выражался Сергей Дмитриевич Соловьев, – еще не оцененной в полной мере силе нашего народа – женщин Новой России. Их слово в любых вопросах, особенно в конфликтах с властью чиновников, может стать решающим, объединяющим все действия, направленные на соблюдение Справедливости. Их решительный голос на всех этажах власти неимоверно значим.

Россия – Она – женского рода, так уж история распорядилась, ждет от своих дочерей не только бесценного дара – детей – но и ответственных действий в борьбе за здоровые поколения, решительных требований к власти – осуществления полноценного жизнеобеспечения, и физического, и морального, чтобы пришедшее поколение не стало бездумным потребителем, прожигателем жизни, ведь оно приходит в жизнь со стремлением увидеть мир, познать смысл пути, который оно начало со своего первого слова – МАМА.

К тебе, Женщина, этот призыв. Твой образ стал для нового гражданина России первым источником таинственного дара – способности думать! Неописуемо велика твоя ответственность перед этим живым творением, тобою вскормленным, возлагающим на тебя свои надежды, оказавшись в этом суровом мире. Женщине, проникающей своим взором в глубины гражданского общества, только ей доступно увидеть изъяны воспитания будущего гражданина, когда он еще бессловесно требует к себе внимания.

Каждая женщина, готовящаяся стать мамой, не должна бояться каких-либо ущемлений в этом своем призвании. Первым требованием равенства возможностей должно быть признание – рождаться дети России должны в равных условиях, с равной гарантией «надежности» и для жены министра, и для жены рядового труженика. Элитных роддомов на территории России быть не должно.

Как только новые граждане России подают первый раз свой голос, в их распоряжении должны находиться все медицинские возможности, как у равных среди равных по всем без исключения вопросам, касающимся матери и ребенка. И эти уважение, ответственность за них должны сопровождать ребенка все последующие годы жизни. То есть воспитание новых поколений России с самых ранних лет в духе социальной справедливости должно обеспечивать государство.

Эту мысль я улавливал в словах Сергея Соловьева на слух: дошкольные и школьные периоды должны заложить незыблемую основу взаимного уважения и у будущего академика, и у землепашца, строителя и писателя – у всех тружеников-«пчелок» единой семьи, так, как это было всегда на Руси в лихие годы истории — спайка фронта и тыла решала судьбу Отечества.

В наши дни можно часто услышать мнение, что народ имеет то, что заслужил – мы еще не готовы жить по законам гражданского общества. К сожалению, может быть, это истина, хотя и горькая. Но начинать приближаться к обществу, контуры которого просматриваются, надо. Ведь в это общество, о котором мы мечтаем, не приглашают, не втягивают насильно – нужна личная активность, в основе которой сплоченность, чувство локтя, разумное решение общих для всех и больших, и малых проблем.

И это вкладывать в разум своих детей и требовать от власти не деклараций, а гарантий мирной жизни должна Женщина!

Надежной опорой, основой уверенности в выполнении своих стремлений к справедливости, возможно, могут стать Советы женщин, объединяться в которые они будут не на партийной основе, а на основе любви к детям, будут принимать участие в решении элементарных вопросов по спорту для здоровья, спокойствия за несение детьми долга защиты Отечества. Ведь все это уже не в ту пору, когда воины шли врукопашную, а в век атома, когда молодые умы нужны на фронтах новейшей техники по сохранению Человечества, когда каждый вступающий в товарищество защитников Отечества должен давать клятву верности защищать строгое соблюдение неприкосновенности официального основного закона страны — Конституции Российской Федерации — от любых посягательств на искажение, в том числе и полное отрицание незыблемых основ народовластия.

Женщины России, ваши материнские женские Советы обязаны волей Создателя требовать неукоснительного соблюдения Конституции и соответственно поддерживать тех своих детей, кому дороги честь и достоинство Гражданина России.

Соловьев никогда не просил в своих молитвах защиты от проявлений Зла. Он рассуждал как образованный человек, который еще со школьной скамьи проявлял повышенный интерес к познанию окружающего мироздания. Сергей Дмитриевич часто в разговоре упоминал — мы живем в двоичной системе координат с противоположным содержанием основополагающих факторов, что и обеспечивает как вечную борьбу противоположностей, так и их стремление быть источниками существования, развития.

Извечное противостояние Добра и Зла известно человечеству из далеких исторических пор – это заложено Создателем, это и есть Жизнь.

За последние пять лет мне посчастливилось быть в обществе рядовых тружеников благодатного Алтайского края, людей, живущих не под надуманным лозунгом «Все для человека, все ради человека», а в реальной атмосфере любви, готовности, не считаясь ни с чем, подать руку помощи ближнему.

Сергей Дмитриевич нес в себе огонь своей убежденности, несмотря ни на какие преграды. Многолетние истязания в «коммунистическом раю» привели его в обитель истинной Веры. Он жил под Божьими иконами христианской веры, считал себя одним из подвижников, преданных единой Вере людей Земли, строго соблюдал христианские православные традиции. Он был убежденным верноподданным Христа, считая, что истинная вера должна царить не только в храмах, но и быть в душах людей, созданных Всевышним в колыбели Человечества, одаренных всеми земными благами с наказом — любить ближнего, как самого себя.

Сергей Дмитриевич не был фантастом, он прекрасно отдавал себе отчет в изменении обстановки по сравнению с началом пятидесятых годов прошлого века, в пробуждении новых сил, бросивших вызов, казалось бы, неприступной крепости.

Соловьев никогда не призывал ускорять «время» – только разум, уверенность, в сочетании с Божьим словом могут заставить Зло признать: Народ России проснулся от своего летаргического сна, убаюканного слащавыми напевами мнимого благополучия в «светлом коммунистическом будущем», очнулся от гипноза злокачественной болезни «Страх».

В августе 2008 года, все там же, в Алтайских предгорьях, Сергей Дмитриевич, углубившись в думы об окончательном свершении своих чаяний по снятию марева проклятий над Российском землей, накопившегося за все трагические годы XX века, как бы разговаривая сам с собой, коротко, тихо озвучил наболевшее: «Проявись богатырь земли русской, Илья Муромец нынешний, сколько же ты еще будешь сидеть «на печи», подай голос!» Сказано это было так проникновенно, что затронуло, вошло в душу…

Обратно, шли не спеша, молча, ничто не отвлекало от раздумий. Уже дома я «увидел» перед глазами богатырей на бессмертном полотне Васнецова. Мысли мои как бы продолжили слова Соловьева: «Подай клич, Богатырь, призови в свою боевую дружину младших братьев. Не забудь и их сестер, которые могут не только коня на скаку остановить и в горящую избу войти...!»

Такой молодой Богатырь в каком-то регионе России, получив «охранную грамоту» Свыше — жить во имя России, без сомнения, уже набирается сил, чтобы изложить развернутую программу обустройства жизни в России, как это мечтал, завещал Александр Солженицын.

На протяжении последних лет перед своим уходом Александр Исаевич все свои мысли последовательно связывал с сохранением народа – стратегической программы, обеспечивающей жизнедеятельность страны во всем многообразии с неукоснительной целью – благоденствие каждого гражданина своего Отечества.

Такое будущее для России видел и Сергей Дмитриевич Соловьев. Свое понимание построения гражданского общества он кратко, но ясно определял не как результат перехода в новое состояние, с новыми законами и подзаконными актами, а как построение общества с восприятием нравственности, установившихся традиций своих народов, как в жизни семьи, конкретного творческого или профессионального коллектива, так и в жизни личности, имеющей свои индивидуальные особенности, но помнящей, что человек создан быть не «дикарем», обитающим вне общества, то есть наравне со своим «Я» он обязан уважать «Мы».

Когда в беседе с Соловьевым мы затрагивали вопросы о гражданском обществе, я убедился, что над этой глобальной проблемой он всесторонне размышлял, видимо, уже не первый год, четко различая деятельность политических партий в период становления гражданской инициативы с постепенным отмиранием таких властных функций, как партия – управляющая и направляющая, с дальнейшим полным освоением подлинных понятий власти народа.

Сергей Дмитриевич считал при этом: каждый гражданин общества должен не ждать «манны небесной», а быть непосредственным участником построения общества «завтрашнего» дня. Для этого каждый человек обладает абсолютной личной свободой, абсолютным правом – думать!

Я должен был подготовить и представить Сергею Дмитриевичу Соловьеву свои соображения на «малые шаги» по реализации поставленных им стратегических целей партийной программы уже в условиях Новой России.

Создатель взял его к себе, но это не значит, что мы должны забыть минувшие годы. Надо иметь и излагать свои мысли, свой взгляд на день грядущий.

Без Идеи человек не Человек – это надо повторять и повторять.

Глобальную идею человеку дали еще великие мыслители древности – бесконечное познание окружающего нас мироздания – что и осуществлялось тысячелетиями. Открытия последних столетий показали – не надо придумывать, изобретать неведомо что, нужно познавать ту реальность, которая заложена на планете Земля Высшим разумом.

Дети России всегда были на передовых позициях мира науки, творчества, культуры. Но в жизни родного Отечества всегда не хватало свободы в реализации своих талантов.

С гордостью и печалью хочется воззвать: хватит прорубать «окна» к соседям, открывать «америки», посылая туда наших детей, устремленных к реализации своих мыслей; не отрывать их мозги от Родины, а самим все догонять и догонять – хватит! Народ знает: ломать – не строить. Россия уже «обожглась» на «великом учении» – весь мир насилья мы разрушим, а затем… – полетим в пропасть?!?

Россия стала плацдармом исторического эксперимента в ХХ веке. Но не идеи мировоззрения вели ее, а коммунистическое мракобесие, ставшее к тому же рассадником этого Зла.

Моя судьба оказалась тесно связанной с этим экспериментом. Помню годы, наполненные верой в беззаботную светлую заманчивую жизнь, хотя при этом Божественное начало человека полностью отвергалось.

Не возникало сомнения в возможность такого бездумного существования. Главное, чтобы «тело и душа были молоды», пели мы с бездумьем, с Верой в «правое дело» под мудрым руководством вождя.

Это был призыв к построению смутно представляемого общества без ясных понятий о сплоченности всего народа в единую семью в огромном государстве.

У народа же сохранилось стремление осуществить вековую мечту – быть хозяином в своем большом Доме. Этот творческий путь, как показали многие годы, для каждого народа был по-своему сложным.

Свободная мысль Человечества пришла к универсальному выводу: стабильность в обществе может быть достигнута только на основе его духовного единения, сплоченности народа в стремлении к построению Гражданского общества, где мирно будут удовлетворяться различные интересы людей на основе единых общечеловеческих ценностей жизни, где народы не допустят распрей между собой, между своими властными структурами.

В России на смену рухнувшей коммунистической системе насилия над человеком как бы пришла демократия – в переводе на русский язык народовластие, власть народа.

Считаю, что здесь-то и «зарыта собака», как в народе говорят.

Мы начали строить «Вавилонскую башню», которая развалилась, ибо строители башни разговаривали на разных языках. Так получилось и у нас за прошедшие последние 20 лет – о чем мечтали, что начали строить, не состоялось.

Я максимально исключаю древнегреческое красивое достойное слово – демократия.

В России живут люди, которые называются на русском, государствообразующем языке – народ, являющийся единственным источником власти в стране (статья 3.1. Конституции Российской Федерации). Следовательно, государственный строй в России – Народовластие!

Не исключено, в процессе построения гражданского общества в других странах слово народ может быть выражено так же, как в России, на своем родном языке. Гордость греков за слово своего родного языка – демос – нисколько не умаляется. Каждый народ может, даже должен, внести в жизнеобразующий процесс – построение демократии – свои национальные особенности.

Для многонациональной России идея построения гражданского общества просто долгожданная находка. В это должен вникнуть весь народ, включая действующую власть.

Понять Россию невозможно, общим аршином ее не измерить, в Россию надо только верить! Вера в свое Отечество убеждает – гражданское общество непременно состоится как единство людей, признающих общее равенство на право жизни на планете Земля.

Политические партии в своих стратегических целях должны отражать отношение к построению гражданского общества, уточнять свои рациональные взгляды на этот процесс, делая конструктивные «малые шаги» по более успешному достижению общенациональной цели.

Именно важны «малые шаги». Не те, когда русский мужик берется за «топор», а шаги Разума.

Еще предстоит приложить большие усилия, чтобы избавиться от негативных сторон в нашей жизни, но усилия мирные, взаимопонятные и народу, и власти.

Вспоминаю нашего любимого поэта, который оставил потомкам свой взгляд на достоинство жизни. В поэме «Цыгане» спокойными словами старика, который потерял свою дочь, погибшую от ножа убийцы, выражена высшая мораль Человека: «Оставь нас, гордый человек!» Он не хотел кровной мести в ответ на сотворенное зло. Если бы и в наше время так стремились к Добру, которое можно совершать во имя большого дела именно «малыми шагами»! Ставить на первое место не личные амбиции, а зов народа.

В общенародном разговоре должны прозвучать выводы о трагическом периоде ХХ века на Российской земле. Вердикт на право функционирования в России коммунистической идеологии как антипода демократии должен выносить Суд Народа. Это должно быть последним сказанным народом словом на тризне мракобесия. Еще не все «стены» коммунизма рухнули. Ясно, что для построения гражданского общества эти обломки прошлого не нужны.

Все думающие поколения несут ответственность перед историей за будущее нашего Отечества. Им должно быть ясно: общество грядущего – это не программа на каждый день и не указ, оповещающий о вступлении России в эру гражданского общества, как я уже неоднократно воспринимал подобные заверения от рухнувшего в одночасье коммунистического режима. Режима, мечтавшего о построении всемирной коммунистической республики, где творческий труд человека преобразуется в работу живых созданий животного мира, главный инстинкт которых – утоление жажды наполнить свой желудок и дать потомство. Таких животных принято называть домашними, без малейших претензий к тому, кто его кормит, мозговые клетки которого выдрессированы к полной рабской покорности.

А блаженствовать в земном раю, созданном Высшим разумом для каждого человека, должно быть доступно не только избранным человекоподобным особям, признающим божества земного происхождения.

Сегодня в российской ауре витает беспокойство – страна истерзана, народ душевно болен! Вопиет болезнь беспамятства – истории Отечества. Да, история не повторяется, но она не должна быть и ложной. Все, что искажает исторические факты, должно быть осуждено поколением, соприкоснувшимся с подобной инсинуацией – клеветой, измышлениями, не соответствующим действительности. Шедевром такой манипуляции и явилась ленинская идея прикрытия коммунистического режима силовым захватом большевиками неокрепшей народной власти – Советов – зародившейся на российской земле.

Советы как продукт народной мысли, ранее не упоминавшиеся историей, прошли свой жизненный путь в двух фазах – детство и юность у родителей, их породивших, и зрелые годы, которые были украдены из родного народного крова с назначением представлять собой прикрытие чуждого, иноземного мракомыслия.

«Советское время» – как мудро, как лицемерно это было использовано в целях создания новой нации для будущего необъятного пролетарского государства – «советский народ». Этот миф вживали в народное сознание 70 лет, принося и боль, и радость, способствуя раздвоению народа. Советской же власти как реальной при коммунистическом режиме не было. Слава Богу, задуманная безликость народа не состоялась.

В ХХI веке, когда народ России очнулся от тумана бездумья, болезнь беспамятства стала уходить, но как-то сама по себе, без «врачебной» помощи исторической науки.

Приходится недоумевать – так много опытных, заслуженных историков, почему же они не предают гласности историческую действительность, не говорят правду о том противоречивом времени? Возможно, они хорошо знают свой предмет, но пишут – внушают молодому поколению далеко не историческую истину.

Смелые шаги от беспамятства о недалеком прошлом еще предстоит делать. Должно быть возвращено доброе имя – Советы, чтобы на российской земле народ не сторонился вопросов обустройства своей жизни. Надо чаще советоваться между собой, добиваться претворения народной воли в реальность, вносить личный вклад в правое дело.

Болезнь «беспамятство» лечит время – и оно стучится в дверь.

Нельзя также вступать в гражданское общество с болезнью «страх», окутавшей российские просторы. Но как она возникла, эта заразная чума, превратив человека в трясущийся «осиновый лист»?

Весь исторический период с образованием государственности в России главенствовала власть личности. Конфликты власти с народом периодически возникали, в основном в промежутках всеобщего единения при защите родной земли от иноземного вторжения.

Познала Русь бунты и восстания, когда русский мужик брался «за топор».

В 1811 году царь Александр I начал создавать специальные воинские подразделения «по сохранению спокойствия, умиротворению бунтарей и наведению порядка после смут». Возникли первые регулярные отряды по защите трона от своего же народа. Поле деятельности царской охранки увеличивалось, усложнялось.

Народные песни повествуют о сибирских рудниках, кандалах, о горькой доле каторжан… но это были как бы законные действия власти – царь-батюшка наказывал буйных сынов Отечества. Наказывал открыто. Души матерей и жен страдали, но их не отрывали от родного дома, от детей. Не было еще беспричинного страха в народе. Невинного по сибирскому тракту в кандалах не пошлют. Такова была Вера в Закон.

Новая власть в 1917 году ввела новое понятие в жизни общества: кто не согласен с властью – того уничтожают. Были модернизированы охранные службы по поддержанию порядка в государстве, созданные еще в 1811 году царским режимом. Появились подразделения ВОХР, ВЧК, ГПУ, НКВД… Развернулась ожесточенная война со своим народом, невзирая на писаные и неписаные законы, верша судьбу людей без суда и следствия.

Коммунистический режим сам, понимая, что он получил такое право не на основе законной воли народа России, а насилием и с большой кровью, впал в еще больший страх – страх потерять власть.

Война, теперь уже со своим народом, обрела как бы законный порядок, без оглядки на народное недовольство. Эпидемия страха стала всенародной.

Охранным подразделениям как оружию борьбы с народом, без малого уже 200 лет, а страх все цепко держится. Эту болезнь не в силах вылечить ни традиционная, ни народная медицина. Только время может снять с человека признак этого душевного состояния, снять при условии сплоченности народов в достижении общей цели – достижения благосостояния и достойной жизни каждого поколения.

Эпидемия страха в народе уже не господствует. Властитель еще давно задумал осуществлять подавление воли народа самим же народом. Эта коварная затея прошла свой исторический путь. «Новый порядок» не состоялся в Европе под бравурные марши «коричневой чумы». Не суждено ему торжествовать и под эгидой красного коммунистического мрака мысли. Народ с корнями выбросит на свалку истории «великое учение» об избранности касты бездушных поклонников лжеидолам.

Агония Зла проявляется реально, открыто, тупо, изощренно. А безысходность, апатия в жизни, неизбежно уступят место активному мирному творчеству.

Вера в Россию, в ее свободный Народ должна стать ключом к общей сплоченности, к уточнению рациональных взглядов на познавательный процесс, развернувшийся в обществе.

Весь народ России в лице всех политических партий и общественных движений должен проявить инициативу в выработке конкретных конструктивных шагов вперед с учетом допущенных ошибок прошлых лет и с их искоренением, чтобы вектор всеобщей дискуссии был направлен на осуществление общенациональной идеи.

Народ России не один раз голосовал за основной Закон своей страны, принимал его с верой и надеждой, но тут же забывал, что основную ответственность за строгое соблюдение его несет он сам, а не отдельные личности.

Исторический опыт построения государственности показал, что доверие, надежда народа не воплощаются в жизнь при слепой вере в красивые фразы, принимаемые с трепетом перед самозваным земным образом, да еще с вирусом страха в себе. А время летит так безжалостно быстро, данная человеку жизнь так коротка, что обязанности контроля Власти растворяются, забываются. Это с ловкостью и использовалось личностями, склонными к насилию над себе подобными.

Власть как таковая принадлежит Народу – это несомненно. Это абсолютная истина: укравший власть не в силах ее сохранить ни стальными-чугунными решетками, ни силой созданных человеком орудий зла, приносящих смерть.

Народ России за многие годы познал различные формы власти – князья, цари, императоры, генеральные секретари, президенты. Но все эти «отцы» Отечества в основе своей деятельности осуществляли единую цель – подмять мужика, решать свои властные функции, не считаясь с чаяниями народа, который в первую очередь хотел иметь свою землю, распоряжаться ею по своему усмотрению, быть хозяином на земле-кормилице. Лживые красивые посулы вводили народ в заблуждение, вселяли веру в доброго царя, оставляя людей лишь безропотным батраком у власть имущих.

Какую структуру исполнительной власти надобно установить, чтобы не допускать насилия над человеком, оградить общество от проникновения в органы управления жизнью страны жаждущих получить неограниченную власть – исключить появление диктаторов, тиранов, случайных ловких искателей личной наживы, мнимых вождей-благодетелей?..

На Руси признавалась и признается истина – рыба гниет с головы!

С этого и следует начинать думать думу – как нам обустроить сегодня жизнь на российской земле, чтобы мутанты рода человеческого не главенствовали в обществе, хотя они были и могут быть впредь – так устроено человечество. Так же, как Добро и Зло составляют вместе «вечный двигатель» прогресса. Ради прогресса каждый человек и общество в целом должны определить допустимую степень наличия Зла, вовремя говорить – Нет!

Для обустройства жизни в стране, где признается главенство Закона, достаточно всего-навсего малого шага – вникнуть в определение русского слова – Народовластие, такая форма правления, когда верховная власть в государстве, осуществляясь по Букве Конституции, находится в руках представителей самого народа, но не в одной личности, которой свойственны по природе человека ошибочные суждения.

Народная мудрость заставляет думать всех, ибо одиночные, не согласованные мнения, могут быть ошибочными, даже если принадлежат выборному народному представителю, что чревато непредсказуемыми последствиями.

Главе огромного государства, как отвечающего за исполнение принятого народом основного закона страны, за определение направлений внутренней и внешней политики государства, за решение текущих кадровых вопросов уровня верховной власти, за контроль выполнения федеральных законов, стабильного состояния жизнеустройства непосредственно в каждом регионе страны, выпадает чрезмерная сумма обязанностей.

Сосредоточение властных функций в одном лице приводит, практически, к форме единоличной власти, что страна уже проходила.

Россия – это семья с высокой духовностью народа, который всегда свято верил в справедливость для каждого человека, в добро, которое охраняется тройным союзом – Верность, Достоинство, Честь! Мысли сегодняшнего дня о необходимости перехода на новую структуру верховной власти в нашем Отечестве – в России – уже явно просматриваются.

Вера в единого Бога в России воспринимается в подавляющем большинстве верований о Божественном – Высшем Разуме. Святая Троица в христианской вере – «Во имя Отца и Сына и Святого Духа» – исторически произносится в молитве обращения к Создателю.

Вдумываясь в глубину этой традиции на Руси, в притягательность смысла этих вдохновенных слов, в их постоянство, вижу республиканскую коллегиальную форму правления Российским обществом в лице Председателя высшего Государственного органа (Президента) и двух сопредседателей, определяемых народом на длительный срок выполнения своих функций.

Считаю разумным установление оптимального срока действия выбранной Государственной Троицы на 12 лет, чем будет подтверждаться доверие народа в ответственности за благополучие своего Отечества – огромной многонациональной Семьи не на короткий промежуточный этап, быть у руля жизни, а долговременно стабильно обеспечивать решение принимаемых народом творческих программ, придерживаясь принципа народной убежденности – «один ум хорошо, а два лучше», а три – еще надежнее.

Считаю, что законодательно должно быть установлено – в числе сопредседателей обязательно должны быть мужчина и женщина, то есть в состав Гос. Троицы по волеизъявлению народа могут входить двое мужчин и женщина или две женщины и мужчина.

Председатель и сопредседатели Гос. Троицы согласовывают и распределяют между собой сферы деятельности, взаимодействие на равных правах при решении всей суммы государственных вопросов уровня верховной власти, являясь гарантами соблюдения Буквы основного закона – Конституции страны.

Все Государственные акты входят в силу Закона только за подписью Государственной Троицы, то есть скрепленные не одной влиятельной подписью.

Исключается возможность создания единолично подписанных законодательных актов на государственном уровне. Прежде всего это касается утверждения федеральных и федеральных конституционных законов – для стабильности соблюдения принципа верховенства Закона.

Порядок выборов Гос. Троицы должен быть внесен непосредственно в текст основного закона – Конституции Российской Федерации. Возможна такая процедура:

- рекомендации-заявки составляют политические партии России по равноправному принципу – от каждой партии, состоящей из не менее 45 тысяч членов партии, выдвигается один состав Гос. Троицы;

- при первичной разработке критериев личности в состав Гос. Троицы должны быть учтены соответствующие предложения от регионов за подписью главы региона;

- выборы (референдум) в Государственную Троицу – прямые, всеобщие, открытые, при участии не менее 70 % граждан страны, имеющих паспорта граждан России;

достойной Гос. Троицей признается та, которую поддержали не менее 51% граждан, участвовавших в данных выборах (референдуме). В ином случае проводится второй тур выборов (референдума), в котором участвуют два состава Гос. Троицы, получившие наибольшее количество голосов.

Действующая Гос. Троица создает совещательный творческий Совет, формируемый из профессионалов – специалистов по рекомендации регионов страны. Председатель Совета назначается Гос. Троицей из числа рекомендованных регионами.

Местом расположения основных служб Гос. Троицы должен быть специализированный современный комплекс на территории Столицы страны.

Исторический Московский Кремль сохраняется как музейная единица, которая используется также в целях проведения общественных мероприятий, организации встреч культурно-массового назначения.

В пределах установленного Законом срока деятельности Государственной Троицы, при возникновении необходимости, проводится пополнение состава Гос. Троицы из числа кандидатов, принимавших участие на очередных выборах (референдуме), занявших второе место среди кандидатов на высшую государственную должность.

Кандидатура нового члена в состав Гос. Троицы согласовывается с Государственной Думой и утверждается (принимается) членами Гос. Троицы.

В перечень обязанностей Гос. Троицы должна входить и функция контроля за реальным состоянием всей хозяйственной деятельности в стране.

В пору существования коммунистического режима повсеместно звучало – Народный контроль (подразделения, существовавшие на всех уровнях власти). Но как не было советской власти, так не было и независимого народного контроля.

Были доступные для каждого труженика уровни власти – партия, райисполком (то есть советская власть), профсоюз, народный контроль. Естественно, народный контроль – под строжайшим партийным взором.

Народ искренне верил в этот квартет, но свои жалобы, как правило, доверял только верхнему уровню этой связки.

Учитывая опыт прошедших лет, считаю целесообразным реорганизовать народный контроль на уже имеющейся базе информационной деятельности. – Конституционно включить средства массовой информации (СМИ) в систему государственного управления жизнедеятельностью страны, с выполнением контрольных функций для каждого уровня исполнительной власти – федерального и регионального.

В системе обратной связи – Народ-Власть – должны быть задействованы все виды СМИ, что обеспечит контроль за реальным исполнением государственных программ на местах в интересах народа.

Целесообразно также возложить конституционную ответственность на СМИ за нравственное воспитание в нашем обществе.

Государственное устройство Российской Федерации, признанной народом единой общностью жизнеустройства, сохраняется в соответствии с действующей Конституцией с учетом изменений, связанных с рождением нового высшего органа власти в стране.

Исходя из того, что Святая Троица в божественном восприятии одна, то и в земной жизни троица должна быть только в единственном числе – Государственная Троица.

Все субъекты Федерации должны быть равнодостаточными в своих правах, ведь в каждой из них власть одна – народа – народовластие.

Именовать руководителей субъектов Федерации на государственном языке – Председатель народной республики и губернатор. Каждый из них, являясь избранником своего народа, ответственен за организацию хозяйственной жизни на территории региона в соответствии с Уставом своего территориального образования, отражающим стабильное благоденствие каждого гражданина России, решившего обосновать в том или ином регионе свою семью, исходя из признанных традиций семейного уклада и личных жизненных устремлений.

Главе региона вменяется обязанность быть хозяином сложного семейного сообщества, что и почетно, и требует исключительного духовного напряжения не только на выборах, а каждодневно. У каждого состоявшегося Хозяина надежная духовная стабильность бывает только тогда, когда он чувствует себя не «факиром на час», а уверенно стоит на «капитанском мостике», зная, что он и вся его большая подопечная команда едины духом, сделают все, чтобы не уйти в морскую пучину, а бороздить «моря и океаны» во имя процветания незаменимого родного края.

Успешное оправдание доверия народа возможно только вместе с народом, а это значит – система взаимодействия в каждом конкретном коллективе людей на ниве своей творческой деятельности должна иметь устойчивую обратную связь, осуществляемую гласностью этого многогранного процесса, включая функцию контроля за результатами.

Здесь хозяин-руководитель должен смело опираться на все ту же информационную деятельность СМИ – своего надежного положительно заинтересованного помощника. В ХХI веке это уже доступно технически, обеспечивается интеллектуально.

Проявляя доверие, понимая, какая сложная ответственная роль – быть руководителем региона – ложится на избранника народа, надо осознавать – временной период для проявления его организационного таланта целесообразно устанавливать всенародным решением с закреплением в Уставе каждого субъекта Федерации.

Все вводимые изменения в систему Государственного управления Российской Федерацией должны быть нацелены на выход в перспективе на рациональное управление обществом после многовековой единоличной власти со стремлением к державности, то есть держать народ «в узде».

В построении, достижении ценностей Гражданского Общества отработка системы народной власти в многонациональной российской действительности есть существенные «малые шаги» к осуществлению Национальной Идеи.

Моя Родина – Москва. С этим коренным словом связано все, что хранится в моей памяти. А это и радости, и печали, как у каждого, кто читает эти строки.

Вот и появилась жажда поделиться своим жизненным багажом. Стремление выразить взгляд на восьмидесятипятилетний земной путь, на полученные «уроки» жизни, выразить свою убежденность в смысле жизни как конкретный человек в огромной семье моего Отечества.

Главная моя мечта – быть всем-всем вместе. А это значит – с Богом...

Размышления, навеянные наказами моих учителей- наставников, их жгучим словом, требовали:

движение – это жизнь, надо быть в гуше событий, вместе с друзьями, делиться мыслями, отрабатывать «малые шаги» в обозримое будущее.

Это стало моим требованием к самому себе.

ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Многократные наставления ушедшего от нас Соловьева заставили углубиться в сплетения действительности и реально возможных целесообразных действий, позволяющих выйти на принципиально иную структуру верховных властных функций, чем укоренившееся единоначалие.

Ясно – надо создавать политическую партию по волеизъявлению народа, что Конституция России позволяет осуществлять каждому своему гражданину.

Было и совершенно понятно – готовить основу партийной деятельности надо от лица народа. Прежде всего, это программа партии. Что очень ответственно и архисложно. Желающих взяться за это оказалось мало. Поиск. Встречи. Беседы.

С Юрием Федоровичем Карякиным мы были вместе еще на «круглом столе» в Международном университете по случаю 60-летия окончания Великой Отечественной войны. Пути-дороги привели меня в Переделкино в июле 2006 года. Состоялся обстоятельный разговор по передаче своих замыслов по обустройству России как эстафеты молодому поколению.

В кабинете Юрия Федоровича, в его доме на втором этаже, мы пришли к взаимному согласию, что определение – передача эстафеты молодому поколению – должно включать и разработку проекта политической программы для партии демократической направленности как наследницы конспиративной организации, созданной еще в ГУЛАГе, но с функционированием на территории Новой России уже в условиях официальной деятельности. Юрий Федорович принял мою просьбу подключиться к развертыванию проекта такой Программы. Ведь стремление возродить конспиративную ДПР было еще на повестке дня после августа 91-го. Казалось, реальные шаги достигнуты. Но коварная судьба сразила моего друга глубоким инсультом.

В те тяжелые дни невольно вспомнил далекие пятидесятые годы в заполярном Норильском Горлаге, когда нас, молодежь, заставляли читать, впитывать мысли Ульянова-Ленина – только политическая партия, только сплоченная организация единомышленников может привести к торжеству идеи построения всемирной коммунистической республики. Вот мы со старанием и изучали, впитывали слова Владимира Ильича, хотя стратегическая цель наша была совсем иная.

Мою память всколыхнуло и участие 4 ноября 2010 года в открытии на Алтае монументального памятника «Прощание» – замысел скульптора Прокопия Щетинина, отражающий годы репрессий коммунистического режима – мальчик прощается с закованным в цепи отцом, убывающим в безвестность ГУЛАГа.

Жители Барнаула пришли с портретами пропавших родственников. Теперь у них есть святое место, куда можно возложить цветы, где можно сказать слова Памяти или молча вспомнить…

Выразив благодарность творцам алтайского монумента, всем, кто принял участие в его создании, я вернулся в Москву с надеждой, что и в столице нашего Отечества вот-вот будет воздвигнут достойный исторический комплекс как Память о пережитом народами России государственном терроре в ХХ веке. Но я оказался в Москве уже не один, а вместе с теми, кто стремился осуществить создание народной политической партии. Молодое поколение дало надежных друзей, что вселило уверенность – мы на верном пути, ведущем к поставленной цели, и она будет достигнута.

Общий творческий порыв друзей нашел свое воплощение. Принятие объединяющего живого слова – Сплоченность – дало ответ на вопрос каждому, кто спрашивал себя: что делать?!

13 декабря 2010 года стало той долгожданной датой рождения партии, не зависимой от центральной власти.

Через неделю и я вступил в новорожденную политическую Партию Народной Свободы, базирующуюся на конституционном принципе, что государством гарантируется равенство политических партий перед Законом независимо от имеющихся в них учредительных и программных документов идеологии, целей и задач.

Прошло всего лишь 62 года с мая 1949, не круглый, но юбилей для меня.

Сегодня уже открыто звучит – на смену насилия, принуждения людей жить по законам стадности, бездумного следования за неосознанным волевым воздействием, должна прийти система уважения, внимания, заботы – любви к каждой личности, имя которой Человек.

3 августа 2011 года исполнилось уже ровно 3 года, как не стало народного Партиарха – носителя идеи сохранения народа, обустройства нашего государства на основе Народовластия. В эти дни не звучали его призывы, тревожные напоминания – куда ты несешься, Русь…

Лишь скромно прошла панихида на кладбище Донского монастыря у могилы Александра Исаевича Солженицына с участием самых близких родственников, верных поклонников его вещих слов и таланта писателя – «колокола».

Его детище, «Архипелаг Гулаг», с этого года рекомендован к ознакомлению старшеклассниками по несколько сокращенному новому изданию. Появилось и желание у школьников факультативно встречаться с непосредственно прошедшими Гулаг.

В одной из таких бесед 11 января текущего года я принял участие вместе с ветеранами: Фаиной Николаевной Чистяковой (94 года) и Олегом Сергеевичем Разумовым (87 лет). Эта наша встреча, записанная на диск, может быть размножена для использования в других школах.

В сентябре 2011 года реально осуществилась моя зарубежная поездка на международную встречу с молодым поколением Европы по инициативе фонда Боля и московского «Мемориала».

Тематика для меня понятна – воспоминания о военных годах, послевоенного периода и, конечно, о ГУЛАГе.

Я уже привык к тому, что слушатели эту аббревиатуру воспринимают как сплошную фантастику, которая отражена в целом ряде печатных изданий сомнительной достоверности для читателя, без какого-либо анализа, так она и продолжает восприниматься молодым поколением как явление какого-то доисторического времени.

Прошло же всего немногим более полувека, когда еще были свидетели – очевидцы, но их живое слово долго не звучало. Приобретенный с годами страх не позволял выносить конкретную историческую реальность на всеобщее обозрение. Теперь лишь конкурсы исторических исследований старшеклассников восполняют существенные пробелы официальной истории.

12 сентября я в Берлине. После 1945 года это первое мое посещение уже иной Германии. Интерес понятен – увидеть своими глазами центр исторических событий 45-го.

Прежде всего, это здание рейхстага Германии, где сейчас сооружена смотровая площадка под прозрачным куполом, дающая круговой обзор центра Берлина.

В самом здании находятся и правительственные административные службы. На входе в этот комплекс столкнулся с бдительностью охраны – не взял с собой загранпаспорт – поэтому вход только по разрешению полиции. Сотрудница берлинского «Мемориала» Нина Хаппе, сопровождавшая меня, пояснила, что я гость из Москвы. Полицейский без всякого дополнительного вопроса любезно указал рукой – пожалуйста!

С юношами и девушками, прибывшими в Берлин, мы оказались в одной гостинице, поэтому уже до официальной встречи началось наше знакомство. Приятно было видеть живой, радостный коллектив молодых людей, собравшихся из 16 европейских стран. Они все – из числа победителей исторических исследовательских конкурсов по ХХ веку в своих странах. Особенностью было и то, что каждый свободно владел английским языком, это было обязательным условием. Добрая половина этих молодых друзей говорила по-русски, а когда надо было, они выполняли роль переводчиков с английского на русский и наоборот.

15 сентября мы, два посланца из московского «Мемориала» – Ирина Островская и я – в пригороде Берлина Карлехорст в доме-музее, где состоялось подписание долгожданного документа о безоговорочной капитуляции фашистского режима.

Рядом с кабинетом Георгия Константиновича Жукова, в конференц-зале состоялась и наша мирная дружеская встреча. Гости были еще накануне объединены в группы по 4-5 человек, по характеру вопросов, на которые они хотели получить ответы.

Группа подходила к отдельно стоящему столу. Каждый задавал свои вопросы только на английском языке. Переводчик-стенографист доводила их содержание до меня. Ответ звучал опять по-английски. Вся аудитория конференц-зала была активным участником.

Так прошел полный рабочий день. В вопросах относительно действительности послевоенных лет в нашей стране, чувствовалось недоумение – сплошные вопросы: как это могло быть? Почему? Это же несправедливо!? С другой стороны, на встрече в Берлине было успокоительно приятно слышать от молодых исследователей трагедии ХХ века вывод– это не должно повториться!

Такие решительные заявления я слышал при каждом подведении итогов школьных конкурсов в Москве «Россия. ХХ век».

Сегодняшняя Германия, видимо, решительно встала на такой путь жизни, проявив инициативу в осуществлении данной встречи. Это заключение я вынес за несколько дней пребывания в молодежном кругу представителей Европы: горизонт дружбы расширился, перешагнув государственные границы.

Это совершили не политические руководители сегодняшнего дня, а молодое поколение, которое завтра будет определять, цементировать международное сотрудничество.

Я увидел в реальности волшебное Слово – сплоченность – дружбу молодежи Новой Германии с молодым поколением Европы. Это единство обеспечит творческий Дар, которым должен владеть каждый человек, каждая личность должна иметь право свободно, полноценно приобретать знания на всем протяжении своей жизни и в результате – быть создателем материальных ценностей и духовной пищи, необходимой каждому человеку на Земле.

Во имя такого мировоззрения и должны объединяться, быть сплоченными все-все вместе, то есть с Богом!

Приложение

ПРОГРАММА (КРАТКАЯ) ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ РОССИИ (ДПР)

Мы не должны ждать милости от природы;

Мы не должны ждать свободы от поработителей;

Мы сами должны взять ее!

Введение

Демократия

Демократия – это всенародная свобода, участие всех граждан в управлении государством. Демократия – это многопартийность, Демократия – значит воспитание человека свободного в духе гуманизма, в духе человеколюбия; воспитание такого человека, который, не считаясь ни с чем, борется за свободу.

Сущность демократизма: не будь рабом и не позволяй закабалять других. Борись за свободу.

Диктатура

Диктатура и демократия – два противоположных полюса, две диаметрально противоположные формы жизни. Одно исключает другое: при наличии диктатуры не может быть демократии, и наоборот, при демократии не может быть диктатуры. Диктатура – это отсутствие свободы. Демократия – это свобода, без свободы она невозможно, как жизнь без воздуха. Бороться за демократию – значит бороться за свободу.

Коммунизм

Творцы марксизма не могли убедиться в фантастичности своей идеи. Социальная надежда прошлого оказалась утопией настоящего. Советский Союз – это марксизм на практике, это претворение в жизнь идеи коммунизма.

Страна миллионов заключённых, страна варварской эксплуатации человека государством, страна нищеты и бесправия рядового гражданина (таков СССР) – не может быть страной передовой социальной мысли.

Призрак Маркса сбросил свой саван – перед нами предстало государство-тиран, государство диктатуры кучки политических фанатиков.

СССР – детище большевизма – страна рабства.

Коммунизм тянется к нам из советских подвалов миллионами костлявых рук – жертв диктатуры.

Государство

ДПР предлагает на территории бывшей России организацию Демократических федераций России – ДФР.

Окончательно политическую структуру определяет народ. Форма определения общего мнения – всенародный опрос.

ДФР – добровольное объединение демократических федераций, основанное на исторической общности, политическом единстве и экономической взаимосвязи.

Предлагаемый состав ДФР:

- Русская демократическая фракция

- Украинская

- Закавказская

- Балтийская

- Белорусская

- Среднеазиатская

Каждая демократическая фракция делится на области и национальные округа. Область и национальный округ делятся на районы, район – на участки, участки – на комплексные и простые хутора.

Каждая федерация определяет себе самостоятельно образ жизни, оседлость, религиозные культы, обычаи и т. п.

Каждая федерация определяет самостоятельно, быть или не быть в ДФР.

Законодательной властью ДФР является съезд народных посланников, в период между съездами страной руководит Президент, избираемый народом на 4 года.

Президент назначает исполнительную власть – Совет Министров. Как каждый посланник, так и Президент могут быть в любое время (по заявлению двух третей избирателей) переизбраны. Выборы прямые, равные и тайные.

ДПР считает неоспоримым законом, что государственная власть – слуга народа. Ее обязанности:

1. Охранять демократию и целостность государства.

2. Гарантировать правильное исполнение законов.

3. Охранять и укреплять частную собственность.

4. Регулировать экономику.

5. Отчитываться перед народом.

Законодательство

Законодательство основывается на принципах:

1. Каждый гражданин свободен от рождения: он волен в

своих поступках, но среди людей он не должен преступать нормы поведения человеческого общества.

1. На столкновении противоречий рождается истина (т. е.

многопартийность).

1. Частная собственность – основа государственной

безопасности. Чем выше благосостояние граждан, тем прочнее государство. Укрепление частной собственности – священная обязанность государства.

Суд

Суд открытый и выборный. Народ избирает:

1. Суд федеральный.

2. Областной суд.

1. Суд национального округа.
2. Районный суд.

Верховный суд назначается собранием народных посланников. Весь состав суда или отдельные члены его переизбираются при желании 2/3 избирателей.

Свобода

Все граждане ДФР имеют право:

1. Организовывать различные общества – политические, научные, экономические, благотворительные и другие, т.е. Свобода организаций.

1. Свобода печати. Учреждение печатных заведений, издание

книг, газет, журналов и т.д.

1. Свобода митингов, собраний, демонстраций.
2. Свобода слова. Гарантия неприкосновенности за

высказываемые мысли.

1. Свобода передвижения как по своей стране, так и выезда в

другие страны.

1. Свобода вероисповеданий.

Равенство

Все граждане ДФР независимо от национальностей, политической принадлежности, пола, образования, занимаемой должности, вероисповедания – равны перед законом.

Частная собственность

Частная собственность – основа благосостояния граждан, показатель прочности государства и уровня культуры граждан. Частная собственность – основной стимул повышения производительности труда.

Частная собственность:

1. Не ограничена – на продукт человеческой деятельности (машины, заводы, предприятия и т.д.).

2. Ограничена – на землю, воду, леса и природные ископаемые. Частная собственность охраняется законом.

Труд

Труд – физиологическая потребность организма человека. Способности людей к труду различны.

Нормирование, определение форм труда противоестественно. Труд является добровольным занятием каждого гражданина.

Определение места, вида и объема труда – дело совести каждого гражданина.

Наемный труд разрешается. Оплата и условия труда устанавливаются законом.

Устанавливается продолжительность рабочего дня:

1. В промышленности – рабочие и служащие от 30 часов в неделю.

2. В сельском хозяйстве – до 60 часов в неделю.

Земля

Земля выдается всем гражданам ДФР в частное личное пользование бесплатно.

Размер земельных участков устанавливает собрание народных посланников по федерации и области. Пользование землей обязывает владельца обрабатывать ее. В целях лучшего использования силовых установок, машин, обучения, проведения дорог и т.д. рекомендуется как наиболее рентабельный (выгодный) вид землепользования – хуторская система (отруба).

Хутора состоят от 3- до 4-дворового состава, как исключение возможны отдельные однодворовые хутора. Наряду с этим граждане по своему желанию могут выбирать любую форму землепользования (общины, артели, кооперативы и т. д.). Земля не продается.

Торговля

Торговля – один из видов труда. Гражданам ДФР разрешается на всей территории демократических федераций продавать как продукт своего труда, так и продукт труда других граждан.

Торговля регулируется, гарантируется и контролируется государством.

Воинская обязанность

Воинская обязанность отменяется.

При возникновении опасности целостности государства чрезвычайным законом собрания народных посланников вводится воинская повинность на период опасности.

Государство содержит наемную армию, служба в которой подобна службе в других государственных учреждениях.

Образование

Все граждане ДФР обязаны иметь среднее образование. Начало образования – с семилетнего возраста. Образование ведется по специальным программам: мальчиков – в мужских школах, девочек – в женских. За образование детей перед государством ответственны родители. Среднее обязательное образование бесплатно.

Женщина

Равноправие женщины в Советском Союзе приняло самые уродливые формы. Женщины вынуждены работать в шахтах, молотобойцами, пахать землю плугом и т. д.

Женщина в СССР превратилась в рабыню. Подобно тому, как если бы работников интеллектуального (умственного) труда принудить копать землю, объясняя это равноправием рабочих и интеллигенции, так же и использование женщины на тяжелых физических работах не является равноправием женщины.

Призвание женщины – воспитание подрастающего поколения, создание домашнего уюта, но женщине предоставляется право самостоятельного выбора любого вида деятельности. Женщина равноправна с мужчинами во всех видах политической, общественной и экономической деятельности, а также и в правовом отношении.

О благосостоянии и быте

Все должны быть имущими (зажиточными). Пролетариата, нищеты (наследие диктатуры и национальной отсталости) не должно быть.

Каждому гражданину будет оказана материальная помощь государством. Каждый должен иметь необходимое для быта: участок земли, свои дом, автомашины, электромоторы, мотоциклы, велосипеды и т. д.

Изменить архитектурный общий ансамбль городов; вынести за черту города в промышленные пояса все предприятия.

Изжить из практики скученное расквартирование семей – общежития, казармы, многоквартирные дома – места, где у человека развивается отрицательный коллективизм – стадность, где разрушается человеческая здоровая мораль, где происходит опошление человека.

Создать условия воспитания у граждан демократической морали, человека самостоятельного, независимого мышления, но не раба коллектива.

* * *

Дело демократии победит! Россия будет свободной! Помни! Начиная улучшать общество, улучшать мораль человека, начинай с самого себя. Ты должен быть примером в этом!

Дополнение

Для построения жизни в демократии создан революционный комитет Демократической партии России. Задача революционного комитета ДПР:

1. Свержение Советской власти.

2. Освобождение политзаключенных: политзаключенный Советского Союза – почетный гражданин Демократической федерации России.

3. Освобождение уголовных заключенных с полной реабилитацией (уничтожением) – аннулированием дел.

4. Поддержание порядка и создание условий для установления демократии.

5. Материальная помощь гражданам (питание, одежда, место жительства).

6. Обеспечение безопасности бывшим советским работникам независимо от занимаемой должности, пожелавшим быть честными гражданами ДФР.

7. Гарантия всеобщего прощения. Каждый должен простить все обиды, пережитые им за весь период существования Советской власти.

Норильск, 1952 год

УСТАВ ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ РОССИИ

1. Введение

Для дела демократии – для дела возвращения России на путь демократического развития – необходим боевой, жизненный и эффективный орган – этим органом является ДПР. Чтобы существовать и работать в условиях советского подполья, необходима железная дисциплина. Для установления и поддержания дисциплины, для определения функций и взаимоотношений членов ДПР и составлен настоящий устав.

Устав является законом для кандидатов и членов, как на территории России, так и в других государствах.

2. Структура

Высшим руководящим органом партии является Съезд ДПР. Съезд выбирает центральное управление партии (ЦУП).

Центральное управление партии состоит из председателя и шести его заместителей.

1. Партия делится на территориальные организации,

возглавляемые председателем территориальной организации.

2. Территориальная организация состоит из участковых

организаций, возглавляемых старшиной участковой организации.

3. Участковая организация делится на группы. Во главе группы

стоит старший группы – групповой.

4. В состав группы входят ячейки. Ячейкой руководит старшина ячейки.

Деление партии не связано с административным делением Советского Союза.

3. Членство

Каждый гражданин, принимающий программу партии, участвующий активно в работе партии и платящий членские взносы, считается членом партии.

В партию принимаются граждане независимо от пола, национальности, вероисповедания, подданства, социального происхождения и положения, достигшие 24-летнего возраста.

Для вступления в партию необходимо иметь кандидатский стаж. Необходимый кандидатский стаж устанавливается:

1. Для граждан СССР – 6 месяцев.

2. Для остальных граждан – 1 год.

Для вступления в партию необходимы две рекомендации. Рекомендации даются без ведома вступающего в партию.

4. Обязанности

Каждый член и кандидат партии обязан:

1. Не нарушать устава партии.

2. Быть активным антибольшевиком.

3. Отчитываться за свою работу.

4. Хранить партийную тайну. К партийной тайне относятся

программа, устав, намерения, клички, действия, т. е. вся работа, весь смысл партии. Выдача партийной тайны – тягчайшее преступление.

5. Помогать кандидатам в члены партии духовно, материально

физически на территории Советского Союза и за границей.

6. Помогать членам семей членов партии.

5. Права

Каждый член партии имеет право:

1. На духовную, материальную и физическую помощь со

стороны партии.

2. На защиту со стороны партии членов семьи.

3. На первоочередность получения работы в государственных

учреждениях ДФР.

4. На получение почетной государственной (ДФР) пенсии при

достижении 55-летнего возраста.

Член ДПР борется за свободу своей личности и за свободу других граждан – он почетный гражданин Демократической Федерации России.

6. Работа

Деловая партийная связь ведется только с лицом, от которого получено задание. При необходимости получения совета или нарушения связи обращаться к лицу, оформлявшему прием в партию.

Отчет о выполнении поручений дается только тому лицу, которое давало это поручение.

Вступление в деловую связь с другими лицами только по поручению по нисходящей партийной линии.

7. Финансы

Для членов партии устанавливается следующий размер членских взносов:

1. Политические и уголовные заключенные – 10 рублей.

2. Колхозники – 15 рублей.

3. Служащие СССР – 2 процента от ставки.

4. Советский административный персонал – 10 процентов от

ставки.

5. Советский карательный и высший партийный состав – 15

процентов от ставки.

6. Остальные – 20 рублей.

От уплаты освобождаются лица, у которых установлено отсутствие средств. Уплата членских взносов производится лицу, с которым установлена деловая партийная связь, или лицу, производившему оформление. Задержка выплаты членских взносов более чем на два месяца недопустима.

8. Клятва

На путь борьбы с большевизмом становлюсь сознательно и добровольно. Клянусь быть верным делу борьбы за демократию. Клянусь, не щадя ни сил, ни жизни, выполнять все поручения, задания партии. Если нарушу мою клятву, если изменю делу победы демократии, то пусть покарает меня презрение моих товарищей и ненависть моего народа.

Норильск, 1952 год

«Делай, что должно и пусть будет, что будет».

ПРОГРАММА ДЕЙСТВИЙ ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ РОССИИ (ДПР).

Цель деятельности ДПР не захват власти, а достижение сплоченности, единства установлении общественного устройства, обеспечивающего достойную жизнь каждому гражданину страны при соблюдении своих действий на основе уважении к каждой личности человека и конкретных общественных традиций. Это руководство, направленное на достижение цели, поставленной политической Программой ДПР, в условиях государственной диктатуры, изощренной формы слежки в стране, жестокой карательной системы возможно выполнять только при соблюдении требований глубокой конспирации как в построении партийной структуры, так и в строгой конспирации деятельности членов Демократической партии России.

1. Тактическая деятельность ДПР.

1.1. Построение на территории СССР государства с

исторически обоснованным стремлением к установлению народовластия, имеющего свои исконно русские корни, попранные как многовековым призывом к слепой покорности, так и узурпации власти народа в XX веке.

1.2. Устранение коммунистического режима на российской

земле без революции и братоубийства. Только бескровный путь, владея главным оружием человека – Словом!

1.3. Сплоченность народов России должна быть добровольной,

держаться не на штыках и страхе репрессий, а на взаимном доверии и уважении.

1.4. Величие нашего огромного государства должно зиждиться

не на обладании военной мощью, а на достойной жизни каждого российского человека.

1.5. Россия должна не выполнять роль «жандарма Европы», а

быть притягательной гражданской справедливостью и своей высокой духовностью.

2. Организационно-партийная деятельность.

2.1. Проявлять настойчивость в установлении связи с

коренной конспиративной организацией ДПР, уже имеющей отработанный опыт деятельности. При создании новой партийной ячейки соблюдать принцип: минимум членов партии, максимум Друзей членов партии.

2.2. Сообщения об установлении связи с другими

конспиративными группами передавать только «по живой цепочке» после максимально возможной убежденности в отсутствии провокационных целей, включая сообщения
о существовании ДПР и своей принадлежности к ней.

2.3. Осуществлять оставление партийных документов

(программы, уставы) на основе личной памяти только при возможности их надежного хранения не в домашних условиях и не на своем рабочем месте.

2.4. Никаких списков членов своей партийной «цепочки» не

составлять, как и списков своих Друзей – только личная память. Допускается установление только по одной дополнительной связи между членами своей цепочки.

2.5. Возможно установление связи внутри ДПР на

основе сообщения с использованием взаимосогласованного шифра.

2.6. Осуществление размножения партийных документов должно поручатся, в правило, членам партии или тем Друзьям, которые уже доказали свою верность и надежность в конспиративной деятельности. Размножение осуществлять в строго ограниченных экземплярах.

2.7. При необходимости оставления списков членов ДПР пользоваться только взаимоиндивидуальным шифром.

2.8. Каждый член ДПР осуществляет свою деятельность согласно данной им Клятве, основываясь на самостоятельных возможностях. Каждое его действие в этом направлении является частицей общих усилий по достижению единой цели освобождения отечества от коммунистического рабства.

2.9. При установлении непосредственной связи с уже сформированными другими конспиративными группами демократической направленности смело сливаться в общую деятельность.

3. Внедрение в руководящие структуры СССР.

3.1. Внедрение в ряды членов коммунистической партии является одним из самых действенных шагов достижения массового народного движения по раскрытию безропотного слепого подчинения в партийной иерархии. Члены ДПР, получившие партийный билет члена КПСС, естественно окажутся рядом с теми гражданами своей страны, кто не ищет карьерного роста, а стремится понять свои разночтения с действительностью. Здесь нужное слово члена ДПР в нужный
момент будет неотразимым воздействием на прозрение пытливого человека. Особо существенное значение имеет привлечение в ряды Друзей членов КПСС неравнодушных, смело ставящих злободневные вопросы политической и производственной жизни страны, жаждущих видеть справедливость и уважение
человеку, а не диктаторские методы принуждения, прикрытые «волей народа». Этот кажущийся монолит может оказаться «на глиняных ногах».

3.2. Непосредственное проникновение в структуры КГБ лиц, прошедших через ГУЛАГ, практически исключается. Целесообразно устанавливать связи с теми
работниками КГБ, кто в народной среде пользуется уважением, справедливостью своих действий в обыденной повседневной жизни. Работники КГБ – это профессионалы, владеющие более глубоким знанием, пониманием общественной обстановки внутри страны. Они знают достаточно полно то народное сопротивление большевистскому гнету, которое постоянно возникает, захватывает их родственников, близких знакомых. В этой среде народа зарождается глубоко осознанный протест негативным явлениям в жизни современного общества.

3.3. Целесообразно в соответствующих условиях внедрять в осведомительскую систему своих доверенных людей с целью получения сведений о намерениях органов, а также построении самой сети в конкретном районе.

3.4. Не сотрудничать с КГБ, как и с другими структурами власти, проникая в них непосредственно или устанавливая необходимые связи, а нести понятия кровного единства со всем народом своей страны, т.е. обеспечивать духовное единение.

3.5. Историко-просветительская работа с представителями КГБ должна быть ориентирована на примеры чудовищного террора против тех, кто за свою беспредельную преданность получал «высшую награду» – свинец в затылок.

3.6. При обращении к офицерам Советской армии, прошедшим боевые сражения Великой Отечественной войны, отмечать именно их роль, их стойкость, преданность своему народу, а не мудрость верховного командования, загубившего кадровую армию в первый военный год. Показывать и выносить на открытое обсуждение нищенское существование семей рядовых солдат ВОВ – воинов-победителей, забытых и униженных.

3.7. Принимать активное участие в практической работе Советов народных депутатов на всех уровнях их деятельности, как в городах, так и в сельской местности.

3.8. Смело и уверенно содействовать проведению в жизнь решений профсоюзных органов, выработанных при активном участии рядовых членов трудовых коллективов.

3.9. Устанавливать дружественные связи с теми людьми, как в городе, так и в сельской местности, которые, будучи избранными в те или иные структуры советской власти, осознали свое бессилие быть действительными представителями народа и отказались от выполнения роли прислужников большевистской системы.

4. Быть с народом.

4.1. Разъяснять необходимость активного участия рядовых тружеников в решении вопросов местных органов власти, как в городских условиях, так и в деятельности сельскохозяйственных образований, направленных на реализацию создания достойных жизненных условий.

4.2. Поддерживать выдвижение в депутаты местных органов власти людей, пользующихся авторитетом, уважением в конкретном населенном пункте.

4.3. Быть на стороне тех хозяйственных руководителей, как на селе, так и в городе, устремления которых направлены на создание благоприятных условий жизни рядового труженика.

4.4. «Высвечивать» перед народом те личности, которые проявили себя как карьеристы, стремящиеся к достижению только своих корыстных целей, готовые быть прислужниками большевистской власти на местах.

4.5. Предавать гласности провокационные действия, поступки предательства, доносительства в карательные органы на честных, пользующихся уважением в коллективе людей.

4.6. Организовывать личные библиотеки с художественной и политической литературой, разоблачающей коммунистический режим, с передачей книг, как правило, только Друзьям.

4.7. Принимать активное участие в обсуждениях материалов книг, журналов, кинофильмов, газетных публикаций, как явно искажающих, так и несущих в себе зерно для осмысления действительной жизни в стране.

4.8. Составлять прокламации, листовки, раскрывающие авантюрные действия местных органов партийной власти в угоду слепого выполнения партийных директив. Данные действия выполнять только при обеспечении безусловной
надежности в безопасности личной и своих друзей.

4.9. Способствовать распространению народного фольклора, направленного на изобличение большевистских приемов и методов одурманивания народа, несоответствия официальных законодательных документов и каждодневной практической деятельности органов власти. Каждый член ДПР – убежденный носитель понятия: демократия – народовластие – власть народа как формы жизни, относящейся только к такому живому организму, как человек, но одновременно и как к человеку, который живет на планете Земля не в одиночестве, а является клеткой живого организма, имя которому народ и которому предписаны Заповеди Всевышнего.

Норильск, 1954 год.

Обращение бывших узников Горлага –

участников норильского восстания 1953 года

к новому поколению норильчан

Пятьдесят лет назад в судьбе Норильска произошла кардинальная перемена – из лагерного поселка он превратился в город свободных людей, из ведомства МВД перешел под гражданское управление. Ликвидации рабского труда предшествовала двухмесячная забастовка 20 тысяч заключенных, которая вошла в историю как Норильское восстание 1953 года.

Сегодня к вам обращаются участники тех событий – бывшие строители промышленных гигантов: никелевого и медного заводов, первой ТЭЦ, Большой обогатительной фабрики, строители дорог, мостов и жилых кварталов, ныне украшающих город.

Это мы пробивали кайлом и ломом вечную мерзлоту, чтобы дома норильчан прочно стояли на скальном грунте, без "туфты" и отступлений от технологии. Это наши бригады поднимали над тундрой 150-метровые трубы аглофабрики, медного завода и других предприятий, чтобы защитить жителей от вредных выбросов производства.

Для нас это были годы тяжелых испытаний как физических, так и моральных сил, проверки возможностей человека выживать в экстремальных условиях Крайнего Севера. Многие, очень многие из нашего поколения преждевременно нашли вечный покой в норильской земле.

Наше стремление к свободе, сплоченная борьба с насилием и произволом в режимных зонах лагерей, все наши жертвы не были напрасны.

За минувшие полвека свободный труд преобразил Норильск. Горно-металлургический комбинат вышел в мировые лидеры по производству цветных металлов, владеет новейшими технологиями, а сегодняшнее поколение норильчан считает себя преемниками истории НГМК, лучших традиций нашего прошлого.

Пусть норильское братство, единство, сплоченность живут и в будущем. Мира вам, дружбы, любви, новых творческих сил и энергии, пусть не знают ваши сердца равнодушия и усталости. Мы благословляем юность нашего города на созидание свободной и достойной жизни каждого человека!

Участники норильского восстания 1953 года

Москва, сентябрь 2003 г.

Помнить о сопротивлении в ГУЛАГе

Обращение к соотечественникам участников восстания узников ГУЛАГа

В последние годы стали модны утверждения об органичности сталинского деспотизма в нашей стране, даже о глубокой народной любви россиян к тирании, к ее «величию и порядку». Нет заблуждения более лживого и опасного для будущего России, чем это. Ведь «стабильность» сталинщины обеспечивалась тотальным террором, тотальной ложью и тотальной зависимостью каждого от власти.

Ностальгия по сталинской эпохе вскормлена искусной пропагандой, она жива благодаря душевной лени общества, не желающего дать анализ своему трагическому прошлому. Наше общество, забывая минувшее, рискует пережить снова ужасы тоталитаризма, произвол цензуры, господство спецслужб. Единственной надеждой является свойственное нашему народу стремление к свободе, к объединению перед лицом общей беды. Даже в нечеловеческих условиях сталинско-бериевских лагерей люди самых разных национальностей, выходцы из различных социальных слоев умели организовать совместную борьбу.

Более полувека назад, в мае 1953 года, в Заполярье, в Норильском лагере особого режима более 20 тысяч узников восстали против невыносимых условий содержания и отказались выходить на работу. Руководили забастовкой комитеты и подпольные организации заключенных. Именно благодаря организаторам акция изначально носила сугубо мирный характер. Забастовщики требовали приезда правительственной комиссии из Москвы – никаким иным путем добиться расследования беззаконных расстрелов заключенных, провокаций и произвола лагерной администрации было невозможно. В знак траура по погибшим узники подняли черные флаги, над бараками появились лозунги: «Свободу – народам и Человеку!»

Забастовка продолжалась два месяца. В начале августа мирное восстание было потоплено в крови, число жертв – тайна по сей день. Но оно дало огромный эффект. Кремлевские правители убедились в невозможности и опасности сохранения «государственного рабовладения». Особорежимные лагеря ликвидировали, началось освобождение политических заключенных, Норильск получил статус города и перешел из МВД под гражданское управление.

Сегодня нас, участников того восстания, осталось очень мало. Пережившие ГУЛАГ – пытки, истязания, расстрелы в зонах – мы не забыли те годы, смерть наших невинных товарищей. Не в наших силах изменить страшное прошлое страны. Но в наших силах донести правду о днях страданий и героизма. Мы были едины и не думали о страхе, несмотря на то, что машина большевистского террора поколение за поколением перемалывала человеческие жизни, кровавая власть карала за малейшее несогласие с системой.

Эхом норильских событий стали восстание в Кенгире и другие лагерные волнения. Судьба нашей страны не была игрушкой в руках вождей, медленное освобождение от крайностей тоталитаризма не было даром великодушных правителей. Наша забастовка, другие лагерные выступления подорвали основу коммунистического режима – гигантскую империю ГУЛАГа. Народ начал сам свое освобождение, толкая в спину партийных реформаторов. Сегодня в нашей стране провозглашено движение к демократическому правовому государству. Но, чтобы это движение шло последовательно, чтобы оно не завершилось срывом в новую тоталитарную пропасть, власть и общество должны сказать себе правду о великой российской трагедии, начавшейся с октябрьского большевистского переворота 1917 года. Ради десятков миллионов жертв чудовищного эксперимента должны быть раскрыты секреты палаческих архивов.

Сегодня у нас первая, с весны 1917 года, эпоха, избавленная от тоталитаризма. И мы, живущие в свободной стране, имеем право узнать, сколько миллионов наших сограждан были расстреляны без вины, загнаны в лагеря, вывезены на поселение в глушь, стали жертвами организованного голода, внесудебных расправ или фарса вместо суда.

Но, кроме правды о терроре, у нас есть право знать также правду о своем Сопротивлении – сколько было восстаний, сколько мужественных сынов и дочерей страны пали, сопротивляясь с героизмом обреченных.

Наше общество должно осмыслить исторический урок семи десятилетий тоталитаризма. Оно должно сделать вывод, может быть, очень болезненный для национального самолюбия, но единственно целительный: «Путь к возрождению лежит через покаяние» – этот вывод выдающегося русского философа Николая Бердяева должен стать лучшей проверкой для всех призывающих к величию России. Страна, несущая в себе яд коммунистического произвола и бесправия, не может прийти к величию. Покаяться должно прежде всего государство, тем более что оно признало себя правопреемником СССР. Пора раскрыть правду о подготовке коммунистическими правителями гибели других, неподвластных им народов: сколько было химического и биологического оружия массового уничтожения и где таится оно, создавая угрозу регионам страны, сколько было подготовлено международных террористов, сколько безумных диктаторов вооружено до зубов во имя химеры мировой революции. Соседним государствам, всему мировому сообществу не безразлично, какой путь в будущее изберет Россия.

Теория и практика большевизма и коммунистического тоталитаризма должна быть признана преступной, в том числе и с юридической точки зрения. Коммунистические вожди, виновные в организации массовых репрессий, начиная с Ленина и Сталина, и их сподвижники должны быть признаны организаторами государственного терроризма. Правда о политике большевистских репрессий, о ГУЛАГе и о народном Сопротивлении тоталитаризму должна занять достойное место в курсах истории.

Мы знаем, какое огромное значение для национального сознания народов имеют страницы героической борьбы – восстания в вильнюсском и варшавском гетто в 1943 году, парижское, варшавское и словацкое восстания 1944 года, пражское восстание 1945 года.

Мы верим, что память о восстаниях узников ГУЛАГа станет примером стойкости и свободолюбия для поколений россиян в XXI веке.

Клятва

юных спортсменов ДЮСШ №3, участников

Пробега «Памяти жертв политических репрессий»

30 октября 2003 года Норильск

Знамя России прославим,

Цепи Гулага порвем.

На чемпионов равняясь,

Жертвам присягу даем.

С Вами единой ратью

Преобразим Норильск.

Вы, как отцы и как братья,

В нас продолжаете жизнь.

Вечная память погибшим...

Слава героям живым!

Спите, родные, спите...

В спорте мы всех победим!

Обращение

участников международной конференции

бывших узников ГУЛАГа

к молодому поколению

Год 2004 – год 50-летия восстания в Кенгире, последнего в цепи лагерных восстаний 1953–1954 гг., потрясших и, в конечном счете, сокрушивших созданную Сталиным рабовладельческую империю ГУЛАГа. Пятьдесят лет назад кенгирцы, вслед за политзаключенными Норильска и Воркуты, бросили вызов большевистскому режиму, протестуя против лагерного произвола, против убийств своих товарищей-заключенных. Спустя сорок дней Москва бросила на удерживаемую воставшими лагерную зону танки. «Мирное восстание» узников Кенгира было потоплено в крови. Но кенгирские зэки, — русские, украинцы, литовцы, латыши, белорусы, сыны и дочери десятков других народов – отстояли честь и достоинство человека перед лицом тоталитарного государства.

В год пятидесятилетия Кенгирского восстания мы, бывшие узники Кенгира, ныне живущие в разных государствах, от Казахстана до США, собрались в Москве. Мы полагаем, что нравственный урок Кенгира, наш опыт солидарности и братства, опыт борьбы за свободу и человеческое достоинство даже в таких условиях, когда эта борьба внешне кажется безнадежной, не должен быть утрачен молодым поколением наших стран.

Чтобы стать свободными людьми, надо осознать, что – по историческим меркам совсем недавно, – десятилетиями творилось на родной земле. Надо помнить о том, как брат предавал брата, как культивировались жестокость, насилие, двоедушие. Но надо помнить и о мужестве, верности себе, о самоотверженности и самопожертвовании людей. Мы не были стадом баранов, которые покорно брели на бойню: мы боролись, ценой собственной крови мы отстаивали наши человеческие и гражданские права.

Мы хотели бы, чтобы молодежь наших стран твердо знала: где бы и под каким бы предлогом ни происходило ограничение свободы, ограничение гражданских прав (и, в первую очередь, права на правдивую информацию), – это пытается вернуться прошлое, неважно, в каком виде, традиционном ли большевистском обличье, новом ли для наших стран нацистском маскараде, или как некий гибрид этих человеконенавистнических систем. Помните: ничто не может преградить ему путь, кроме вашей приверженности свободе.

О создании памятников Сопротивления насилию и террору

Обращение Международной встречи участников

Кенгирского мирного восстания

В лексикон народов наших стран прочно вошли три слова, отголосок одной из крупнейших трагедий XX века: жертвы политических репрессий.

Действительно, количество жертв массового террора государства против своих граждан колоссально, а виды террора и других форм подавления государством стремления людей быть свободными — многообразны и изощренны.

Во многих регионах бывшего СССР открыты мемориалы и установлены памятные знаки тем, кто сгинул в тюрьмах и за колючей проволокой лагерей — расстрелянным, замученным рабским трудом, голодом и болезнями. Потомки знают, помнят, чтут память своих безвинно погибших сограждан.

Но советское время не было эпохой безропотной и рабской покорности людей своим мучителям. Голос народа заглушался, но сам народ не молчал. За все семьдесят лет большевистской диктатуры не было дня, когда бы не звучали протесты, не происходили волнения или даже восстания против произвола и несправедливости.

Эти протесты подавлялись методически и с крайней жестокостью. Но и сегодня память о Сопротивлении насилию и террору, о героях этого Сопротивления, – от безвестных участников крестьянских восстаний 1920-х гг. до диссидентов 1970—1980-х, – замалчивается. Памятники Сопротивлению практически отсутствуют на территории бывшего Советского Союза.

Мы, участники Кенгирского мирного восстания 1954 г., других лагерных восстаний, положивших конец рабской империи ГУЛАГа, обращаемся к нашим соотечественникам, прежде всего – к творческой интеллигенции наших стран. Мы призываем вас поддержать наш призыв к созданию памятников тем мужественным сынам и дочерям наших народов, кто не покорился, а погиб сопротивляясь. Мы призываем вас найти формы своего участия в создании таких памятников. Мы призываем вас внести свой вклад в то, чтобы на Колыме, в Норильске, Воркуте, Джезказгане, Кенгире, во всех тех местах, где пролилась кровь обреченных, но непокоренных зэков, встали монументы непокорности насилию и террору.

Мы просим вас принять участие в нашей коллективной инициативе, чтобы не мы одни были хранителями памяти о наших погибших товарищах. Мы просим вас, сегодняшних носителей духа свободы и творчества, вписать свои страницы в летопись Сопротивления и закрепить свое сегодняшнее видение нашего общего трагического и героического прошлого для будущих поколений.

Москва, 2004 год

Президенту Республики Казахстан

господину Нурсултану Назарбаеву

От участников

Кенгирского восстания 1954 года

из Белоруссии, Казахстана, Литвы, России, США, Украины

Глубокоуважаемый господин Президент!

Полвека тому назад в Казахстане, на территории современного города Жезказган, в особом режимном Степном лагере для политических заключенных вспыхнуло восстание, названное позднее Кенгирским. Оно было завершающим звеном мирной политической борьбы заключенных сталинских лагерей за свои права и послужило прологом к тем процессам демократизации советского общества, которые привели в итоге к созданию независимого Казахстана. Восстание было жестоко подавлено при помощи танков, число жертв до сих пор неизвестно, а его руководители расстреляны в 1956 г.

Мы, узники Степлага, представители 6 стран (Белоруссии, Казахстана, Литвы, России, США, Украины), участники прошедшей в Москве в октябре 2004 г. встречи, посвященной полувековому юбилею Кенгирских событий, просим Вас создать следственную группу для выяснения того, где находятся массовое захоронение жертв подавления Кенгирского восстания и братская могила руководителей восставших: советского разведчика Ю.А. Кнопмуса, украинского партизана Г.И. Келлера и других.

Мы просим Вас также оказать содействие созданной нами международной группе исследователей-историков в доступе к архивам МВД и Прокуратуры Республики Казахстан для дальнейшего изучения истории ГУЛАГа на территории Казахстана и Кенгирских событий.

С глубоким уважением к Вам и Вашим усилиям по увековечению исторической памяти Казахстана

По поручению участников встречи

бывших узников Степлага,

участников Кенгирского восстания

Исполнительный директор

Международного общества «Мемориал» Елена Жемкова

Координационный Совет «Норильское сопротивление»

Направление деятельности

1 – Ведение картотеки бывших узников Норильлага

1.1. Введение в картотеку новых данных о нахождении на территории России бывших узников Норильлага (ст.58) и Горлага.

1.2. Введение в картотеку данных по сообщениям из ближнего и дальнего зарубежья.

1.3. Отражение в картотеке данных (адреса, телефоны) о родственниках участников Норильского восстания,

1.4. Корректировка картотеки с учётом ежегодных изменений.

2 – Сбор и подготовка к публикации воспоминаний бывших узников Норильлага и Горлага

2.1. Установление связи и проведение встреч в целях получения исторического материала о ГУЛАГе от живых свидетелей (рукописи, магнитные записи, фотографии, документы и памятные вещи из личных архивов).

2.2. Сбор воспоминаний вольнонаёмного состава норилъчан – очевидцев жизни Норильлага и Горлага.

2.3. Установление судеб руководителей Норильского восстания; осуществление встреч с их родственниками; снятие копий с писем и фотографий при наличии таковых.

2.4. Расшифровка магнитных записей, корректура текстов.

2.5. Организация выполнения переводов на русский язык уже изданных за рубежом книг.

2.6. Установление взаимодействия с региональными организациями Международного «Мемориала» по осуществлению сбора исторического материала от бывших узников Норильлага и Горлага.

2.7. Составление и ведение библиографии публикаций по Норильлагу и Горлагу.

2.8. Осуществление архивного хранения воспоминаний и публикаций Норильчан.

3 – Работа с документами в федеральных и региональных архивах.

4 – Организация взаимодействия с бывшими узниками Норильлага и Горлага.

4.1. Переписка с репрессированными; поздравления с юбилейными датами, вручение памятных сувениров, подарков.

4.2. Организация проведения встреч политузников, проживающих в РФ.

4.3. По возможности участие в конференциях и встречах репрессированных в странах ближнего зарубежья.

4.4. Проявление инициативы в оказании возможной материальной помощи бывшим узникам Норильлага и Горлага.

4.5. Оказание помощи бывшим узникам Норильлага и Горлага (и их потомкам) в реабилитации.

4.6. Содействие во встречах участников Норильского восстания с молодёжью (исторические чтения, тематические конференции).

4.7. Осуществление рассылки бывшим узникам Норильлага (ст.58) и ГУЛАГа книг серии «О времени, о Норильске, о себе», отражающих воспоминания и исторический материал о 20-летнем периоде (1935 – 1955гг) строительства Норильского горно-металлургического комбината.

5 – Дань памяти жертвам репрессий

5.1. Содействовать обустройству Норильской «Голгофы» под Шмидтихой и других кладбищ заключённых. Определить границы кладбища, составить в установленном порядке «Научный паспорт» и другую соответствующую документацию.

5.2. Содействовать установлению памятных знаков на «забытых» местах массового захоронения первостроителей Норильского комбината.

5.3. Содействовать участию представителей зарубежных стран в установлении памятных знаков своим соотечественникам, нашедшим в Норильской тундре своё последнее пристанище

5.4. Выйти с предложением в мэрию Норильска продолжить установку памятных досок и знаков на исторических местах (объектах), связанных с освоением Норильского промышленного района.

6 – Память о Сопротивлении

6.1. Разработать художественный бланк благодарственного письма в адрес участников Норильского восстания 1953 года: непосредственно участнику, ближайшим родственникам – и осуществление вручения писем.

6.2. Обратиться к общественности, СМИ, ТВ Большого Норильска с предложением обсудить тему о присвоении топонима, связанного с восстанием 1953 года, какой-либо части города или окружающей его тундре.

6.3. Обратиться к администрации г. Норильска с просьбой рассмотреть вопрос о присвоении одному из территориальных образований города наименования «Площадь Восстания 1953 года» или «Улица Восстания 1953 года».

6.4. Осуществить постановку вопроса на уровне Государственной Думы РФ о создании и статусе новых знаков уважения личности – «Герой сопротивления тоталитаризму» и «За гражданское мужество».

6.5. Осуществить постановку вопроса о создании за государственный счёт памятников Сопротивления насилию и террору.

7 – Информационные вопросы

7.1. Вносить в Интернет новые данные, относящиеся к изучению проблемы Норильлага и Горлага (ГУЛАГа).

7.2. Согласовать и принять участие в оформлении в одном из общественных центров в Москве (иных городах) постоянного стенда – Сопротивление в ГУЛАГе.

7.3. Принять участие в организации, совместно с Норильским музеем, передвижной выставки с материалами о Норильском восстании.

7.4. Выйти с предложением о создании в перспективе при Норильском музее панорамы «Норильское восстание».

7.5. Принимать участие в распространении книг «О времени, о Норильске, о себе», как информационного материала о заполярном городе-комбинате, который возведён нечеловеческим трудом и упорством.

8 – К методике работы Совета

8.1. Осуществлять взаимодействие с общественными организациями и инициативными группами по изучению истории Сопротивления в ГУЛАГе.

8.2. Принимать участие в инструктивно-методических семинарах, встречах с журналистами региональных СМИ.

8.3. Участвовать в подготовке методического материала о восстании заключенных в ГУЛАГе для проведения историко-краеведческих конкурсов среди старших школьников и студентов.

Москва 2004 г.

Проект-«0»

Устав ДПР (возрожденной)

1 Введение

Для достижения необратимого пути демократического развития России, для установления подлинного народовластия необходимо наличие широкого и влиятельного общественного движения, объединенного единой национальной идеей.

На период становления демократии на ноги необходим боевой, жизненный и эффективный орган, способный обеспечить защиту ростков демократии, быть гарантом стабильности общественно-политического устройства российского государства.

Таким гарантом стабильности может стать только политическая партия, рожденная в народных недрах, естественно растущая как всё живое, несущая ответственность перед своим народом за память о прошлом, за общее благосостояние народа, за эстафету для будущих поколений.

Такую задачу ставит перед собой Демократическая партия России.

2. Структура

Высшим руководящим органом партии является Съезд ДПР.

Съезд утверждает политическую Программу партии, вносит изменения в Устав партии и принимает Программу действия на конкретный период времени.

Партийная символика и Гимн партии устанавливается съездом как творческий результат общепартийного мнения и согласия.

Съезд выбирает центральное управление партии (ЦУП). Центральное управление партии состоит из председателя и его заместителей.

Партия делится на региональные организации, возглавляемые председателем. Председатель региональной партийной организации может территориально находиться не в административном центре региона.

Региональная организация партии состоит из участковых организаций, групп и ячеек.

3. Членство

Каждый гражданин, принимающий программу партии, участвующий в работе партии и оказывающий партии финансовую поддержку считается членом партии.

Членом партии может стать каждый человек, имеющий паспорт гражданина Российской Федерации.

Лица, заявившие о своем намерении быть членом ДПР в возрасте до 18 лет являются полноправным резервом партии – активными борцами за утверждение народовластия. Их мнения должны звучать на собраниях, при разработке законодательных инициатив, на съездах партии – это активный резерв российских граждан по исполнению любого государственного поручения народа (ст. 60 и ст. 81-2 Конституции РФ).

Первичные ячейки партии создаются гражданами России в соответствии с Федеральным законом «О политических партиях» (ст. 2).

Кандидатский стаж как таковой отсутствует. Верность демократическим принципам общественного устройства в своем Отечестве, гарантией ответственности при вступлении в ДПР является не рекомендация, а Клятва перед товарищами по партии.

Документом, удостоверяющим членство в Демократической партии России является карточка члена партии установленного единого образца. На партийной карточке российских граждан в возрасте до 18 лет проставляется знак резерва партии — солнечный диск.

4. Обязанности

Каждый член партии обязан:

1. Быть примером на общегражданском уровне в своем

Отечестве.

2. Не нарушать Устава партии.

3. Быть примером в своей партийной деятельности.

4. Хранить партийную тайну, т. е. не разглашать намерения и действия партийной организации, которые приняты как не подлежащие разглашению. Выдача партийной тайны – тягчайшее преступление перед своими товарищами.

5. Помогать членам партии духовно, материально и физически как на территории Российской Федерации, так и за границей.

6. Помогать членам семей членов партии.

5. Права

Член Демократической партии России – как гражданин России пользуется защитой своих прав и свобод человека со стороны всех государственных структур (Конституция Р.Ф. ст. 2).

Каждый член партии имеет право:

1. На духовную, материальную и финансовую помощь со стороны партии.

2. На защиту со стороны партии членов семей.

3. На получение работы в государственных учреждениях РФ с учетом своих знаний и профессионального опыта.

4. Проявлять свою личную инициативу, направленную на совершенствование любого аспекта общественной жизни Российского государства.

5. На присвоение по инициативе партии почетных званий Российской Федерации за активную деятельность по защите демократических ценностей.

6.Трудовая деятельность

Деловая партийная связь члена ДПР осуществляется на основе Устава партии, приятных партийных решений и личной инициативы:

1. Деятельность члена партии не ограничивается вопросами жизни первичной организации партии.

2. Каждый член партии имеет право устанавливать деловую связь на любом структурном уровне партии, известив соответственно свою первичную организацию.

3. Долг каждого члена партии осуществлять отчет о своей партийной деятельности перед членами партийной организации.

4. Каждый член ДПР – активный гражданин Российской Федерации, владеющий необходимым информационным материалом по своей стране и зарубежью.

1. Деятельность партии является гласной, отражается в соответствующих партийных СМИ (на федеральном и региональном уровнях).

7 Финансы

– Бюджет партии формируется из членских взносов членов партии, из добровольных пожертвований как членов партии, так и граждан Российской Федерации, желающих видеть общественное устройство своего Отечества на основе народовластия.

– Каждая местная партийная организация формирует свой бюджет устанавливает размер членских взносов.

– От уплаты членских взносов освобождаются учащиеся средних и высших учебных заведений, а также лица, у которых отсутствуют средства.

– Координация финансовых средств осуществляется Центральным управлением партии через региональные организации.

8. Клятва

На путь борьбы по искоренению большевистского тоталитарного наследия, борьбы за установление подлинного народовластия, за действенное утверждение общечеловеческих ценностей – за Веру и Любовь к Человеку, за Детей как лицо общества, за благоденствие Отечества – становлюсь сознательно и добровольно.

Клянусь не щадя сил выполнять Программу партии.

Если нарушу мою клятву, если изменю делу установления народовластия, то пусть покарает меня презрение моих товарищей и ненависть моего народа.

Змеиногорск 2005 г.

Содержание

ПРЕДИСЛОВИЕ…………………………………………………

МОИ КОРНИ. РОДИТЕЛИ………………………………………… 1

Школьные годы……………………………………………… 14

Канун войны…………………………………………………. 23

ВОЕННЫЕ ГОДЫ…………………………………………... ……..27

Начало войны……………………………………………….. 27

Я – рабочий………………………………………………….. 31

Повестка……………………………………………………… 32

Первый Белорусский фронт………………………………… 34

В партизаны………………………………………………….. 34

Судьба………………………………………………………... 40

Плен…………………………………………………………... 41

«Партизанский» этап…………………………………………42

Американцы пришли……………………………………….. 47

Память о Германии………………………………………… . 48

НА РОДИНУ……………………………………………………….. 50

Западная Украина…………………………………………… 52

ЭТО – ГУЛАГ……………………………………………………….58

«Награда» – 25 лет……………………………………………64

Широка страна родная……………………………………….65

Киевская пересылка…………………………………... 65

Москва. Краснопресненская пересылка…………….. 67

Свердловская пересылка………………………………68

Красноярская пересылка………………………………69

Клятва…………………………………………………………73

Норильский этап…………………………………………….. 77

Адаптация в Горлаге………………………………………… 79

Горстрой……………………………………………….82

5-е отделение Горлага………………………………………..85

Андрей Старостин……………………………………………89

Цель побега вдохновляет…………………………………….96

Подполье……………………………………………………. 100

4-е отделение Горлага………………………………………105

Политическая программа ДПР……………………………..112

НОРИЛЬСКИЕ ВОССТАНИЕ 1953 г…………………………… 113

Забастовка…………………………………………………... 115

Воспоминания Ирены Мартинкуте-Сметонене….. 131

Воспоминания Владислава Пьявко…………………. 134

Республика отверженных…………………………………. 139

Лагпункт «Средний» – конечный этап моего ГУЛАГа…. 148

ЗДРАВСТВУЙ, МОСКВА!............................................................. 157

МВТУ им Н.Э. Баумана…………………………………….176

Конспиративная деятельность «на воле»………………….185

Главный вычислительный центр…………………………...199

Запретная библиотека……………………………………….208

Большой театр и музыкальные друзья……………………..210

ВОСЬМИДЕСЯТЫЕ ГОДЫ………………………………………213

ДЕВЯНОСТЫЕ ГОДЫ…………………………………………….224

Письма Григория Климовича.......................................225

Народная революция………………………………………..233

Память о ГУЛАГе…………………………………………...239

Василий Коченев о себе… …………………………...245

Возвращение А.И.Солженицына…………………………..252

Опять вместе с братом………………………………………255

Проклятие…………………………………………….269

ВОЗВРАЩЕНИЕ К РОДНОМУ НОРИЛЬСКУ…………………277

Юбилей Норильского восстания…………………………..286

Поездка в Норильск…………………………………………290

Поиски норильчан…………………………………………..294

Новая встреча с Тихоном Петровым………………………299

Юбилейная встреча…………………………………………301

СОЛИДАРНОСТЬ ДРУЗЕЙ. КЕНГИРСКИЕ СОБЫТИЯ………306

Письмо Гурию Черепанову…………………………...310

Письмо Геннадия Земеля……………………………..312

Письмо Игоря Пинчукова…………………………….314

Юбилейная встреча кенгирцев……………………………..315

Приветствие А.И.Солженицына……………………315

Письмо-исповедь Гурия Черепанова………………...317

Снова в гостях у Тихона Петрова………………………….323

О Новочеркасске……………………………………...326

Александр Кравченко……………………………………….329

Рассказ Анны Витальевны, мамы Кравченко………331

Снова о документах ДПР………………………………...…334

ХРОНИКА 2005 ГОДА……………………………………………336

«Норильские витязи»……………………………………….342

Рассказ Бронюса Златкуса…………………………..342

Французские кинематографисты в Норильске…….357

Георгий Жженов…………………………………………….364

ДЕСТАЛИНИЗАЦИЯ. 2006 ГОД…………………………………370

Новые встречи, старые друзья……………………………...374

Денцели………………………………………………………375

Рассказ дочери К.К.Денцеля Ирэны…………………375

Воспоминания Карла Карловича…………………….376

Поиски Владимира Недоросткова…………………………381

Откровения чекиста Медведя………………………………385

Норильск-2…………………………………………………..387

ХРОНИКА 2007 ГОДА……………………………………………394

Попытка встретиться с Иваном Горбуновым……………..395

Встречи с потомками Федора Каратовского………………398

Встречи с Леонидом Трусом и Борисом

Дроздовым…………………………………………….399

У Сергея Соловьева на Алтае………………………………399

Воспоминания Анастасии Шеруденко……………...400

Тихон Петров. После жизни……………………………….405

Воспоминания Северьяна Петрова…………………407

Воспоминания о Галине Гарпенюк, жене Тихона Петрова………………………………………………411

Воспоминания Юрия Петрова………………………414

Для размышления: справки о реабилитации………..426

Семья Петра Серикова……………………………………...428

ХРОНИКА 2008 ГОДА……………………………………………432

Программа – память о ГУЛАГе…………………………….432

Борис Дроздов……………………………………………….434

Письма Бориса Дроздова…………………………….435

Корни семьи…………………………………………...440

Воспоминания Бориса Дроздова……………………..441

Заветы А.И.Солженицына…………………………………..445

Октябрь. Новопушкинский сквер……………………449

Конференция в Норильске……………………………450

Норильские названия…………………………………455

СЕРГЕЙ ДМИТРИЕВИЧ СОЛОВЬЕВ…………………………...458

Воспоминания Соловьева…………………………….465 После Норильска…………………………………...………..472

Откровения Соловьева……………………………………...484

РАЗМЫШЛЕНИЯ………………………………………………….491

ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ……………………………………….524

ПРИЛОЖЕНИЕ……………………………………………………531

Программа (краткая) демократической партии

России (ДПР)………………………………………………...531

Устав Демократической партии России (ДПР)……………538

Программа действий ДПР…………………………………..542

Обращение бывших узников Горлага к новому

поколению норильчан………………………………………548

Обращение к соотечественникам…………………………..549

Клятва юных спортсменов Норильска……………………..553

Обращение бывших узников Кенгира……………………..554

О создании памятников Сопротивления насилию

и террору…………………………………………………….555

Обращение к президенту Казахстана……………………...557

Направления деятельности координационного

Совета………………………………………………………..559

Поект Устава ДПР – 2005 год………………………………563