Перенаселенность этой тюрьмы оказалась столь большой, что в камерах на 20 человек умещались более 100 заключенных. Не только нары, но и вся площадь пола была занята лежащими, которые ночью периодически по команде одновременно переворачивались.

Пребывание в камере было тем более непереносимым, что температура в разгар южного лета была весьма высокой и отсутствие свежего воздуха резко затрудняло дыхание.

В первый же день по приезде лежащий рядом со мной родной брат артиста Бруно Фрейндлиха, преподаватель Военно-инженерного института в Ленинграде, умер ночью и утром был вынесен из камеры тюремщиками даже без предварительного осмотра врачом...

Среди политических в нашей камере были интересные и одаренные люди, причем ни один из них, конечно, не был связан с какими-либо преступлениями...

Так, например, моим соседом был заведовавший художественной частью Ленинградской филармонии композитор Иоганн Григорьевич Адмони, который оказался изумительным рассказчиком. В течение многих дней подряд он ежедневно рассказывал всей камере роман Дюма «Граф Монтекристо», причем все заключенные внимательно слушали, по достоинству оценивая его изумительную память и искусство изложения.

... Сидел со мной в камере и инженер-кораблестроитель Гаккель, один из представителей известной семьи русских техников-изобретателей, внесших большой вклад в наше хозяйство и, в частности, в развитие советского железнодорожного дела (тепловоз Гаккеля и др.):

Пребывание в камере для Гаккеля безмерно утяжелялось тем, что у него был сломан позвоночник, и он ходил, сильно согнувшись, с большим трудом.

Кстати, история его травмы представляет известный интерес. Случилось это на Мурманской судостроительной верфи, где Гаккель, корпусник по специальности, заведовал корпусным цехом. Весьма ответственным моментом для цеха является спуск на воду готового корпуса судна. Это осуществляется выбиванием клиньев, удерживающих корпус на полозьях.

Однако случается, что удаление соответствующих клиньев оказывается недостаточным для начала скольжения, толкание же корпуса непозволительно ввиду его недостаточной прочности на этой стадии строительства. В этом случае пре-

дусмотрено выбивание дополнительного клина, находящегося под самым килем судна, для чего выбивающий после операции должен быстро выбраться из-под киля. Надо сказать, что еще со времен Петра Первого в практике русского судостроения существовало гуманное правило, по которому выбивание запасного клина не может быть поручено никому из подчиненных и должно производиться самим докмейстером, то есть высшим начальником корпусного цеха.

Именно такой случай произошел с Гаккелем: он не успел полностью выбраться из-под киля в момент начала скольжения корпуса, что и привело к травме позвоночника.

Наши постоянные беседы с Гаккелем на разные темы были активными и содержательными, с юмористическим отношением к нелепостям нашей судьбы. Все это помогало ему выдерживать непереносимые физические страдания.

... Естественно, что в наших с ним беседах затрагивался вопрос о смысле происходящего организованного уничтожения людей. Так, если Сталин избавлялся от своих «соратников» по партии, то это можно было объяснить соперничеством, личными антипатиями и так далее. Но зачем было уничтожать виднейших ученых и деятелей литературы и искусства?

Размышляя на эту тему, я изобрел версию, которую можно назвать «физико-химической». Так, для предотвращения распада пересыщенного раствора, прежде всего, необходимо устранение центров кристаллизации, что в человеческом обществе отвечает уничтожению выдающихся людей, которые вследствие своих личных качеств притягательны для других членов общества.

Другой причиной кристаллизация пересыщенного раствора может быть попадание в него инородных веществ. Соответственно, человеческое общество следует изолировать от чужестранцев, что достигается сооружением «железного занавеса».

Подобные теоретические размышления в наших беседах с Гаккелем были обычными, что способствовало взаимной поддержке и помогало переносить тюремные тяготы.

Однако после многих месяцев нашего совместного пребывания в камере Гаккеля вдруг отозвали, и в нашу камеру он больше не возвратился...

У всех вновь приводимых в камеру зеков я спрашивал о Гаккеле, но лишь через несколько месяцев я узнал, что Гаккель находился в одной из камер нашей тюрьмы, но был очень одинок в среде местных зеков, практически не говоривших по-русски, — это были узбеки. Он был в весьма подавленном состоянии, все время лежал на нарах, почти ничего не ел и, хотя никаких явных признаков болезни у него не было, однажды утром его нашли мертвым... Видимо, один он не мог выдержать этот ад.