СИРОТЕ БЫЛО ВДВОЙНЕ ТЯЖЕЛО

Мы жили в селе Максимокумское Левокумского района Ставропольского края. Калмыков здесь было много. Помнится, что еще 27 декабря солдаты не разрешали людям ходить по улицам, село было оцеплено. 28 декабря стали выселять. В семье нас было четверо: отец, Намруев Доргадык, мать, Намруева Сина, мой одиннадцатилетний брат Петр и я, на год его моложе. Двое наших старших братьев Ату (Антона) и Хазыка признали в армию, и они были на фронте.

Вначале нас везли на телегах, в степи пересадили на автомашины. Перед посадкой на автомобили нас обыскивали, вещи выбрасывали в костер. Хорошо помню одну очень старую женщину, одета была совсем легко. Обнаружили у нее за пазухой икону и отобрали. Солдат, насмехаясь, заявил, что ей она теперь не нужна, разбил икону о бампер автомашины и бросил в огонь.

29 декабря на станции Дивное погрузили в так называемые телячьи вагоны с двухъярусными нарами, человек по сто в каждом и повезли. Из-за тесноты можно было только сидеть. Топить буржуйку было нечем, и в вагоне было очень холодно. На Урале проезжали по очень большому мосту. Запомнилось, что снег лежал там глубокий и мороз был градусов, наверное, под сорок. Нас спасли теплый бушлат и ватное одеяло, которыми меня с братом укутывали. А их отцу выдали в качестве премиальных за перевыполнение плана по лову рыбы.

Уже в дороге нас постигла трагедия. Спасая нас, отец не уберегся сам. Еще до Тюмени он умер, и его вынесли из вагона. Поезд сразу тронулся, и мы до сих пор ничего не знаем: что за станция это была, похоронили ли отца... К сожалению, таких трагедий в пути было много, люди не выдерживали голодной и холодной дороги.

Из Тюмени, где нас выгрузили, санным обозом по весемь-десять семей развезли по деревням. Мы попали в деревню Конешино. Нас поселили к одной женщине прямо в сени. От входной двери нас постоянно засыпало снегом, было ужасно холодно. Коридор ничем не обогревался, потому что печка стояла в избе. За всю зиму мы не видели горячей пищи, даже горячей воды. Хозяйка к себе нас не пускала. Сухой паек, который маме давали на работе, мы запивали холодной водой, У нас даже посуды не было.

Маме пришлось работать на лесозаготовке, что это за работа - знают наши калмыки, которым пришлось ею заниматься ради скудного пайка. Теплой одежды у мамы не было, а обувь была кожаная. Для утепления она ноги, поверх обуви, обматывала тряпкой до колена. Но это мало помогало, поэтому вскоре мать простудилась. Ни врачей, ни лекарств не было.

Сибирский лютый холод, тяжелая работа и голодная жизнь сделали свое дело. В марте 1944 года мама умерла. Пришли несколько взрослых калмыков и маму похоронили. И мы навсегда потеряли не только ее саму, но и ее след на земле - могилу. Жизнь увела нас от той деревни.

Примерно через месяц после смерти мамы нас с Петей отправили в детский дом в семнадцати километрах от Тюмени, за рекой Тура. Детдом был переполнен, поэтому меня приняли одного.

Боясь потерять брата, я сразу сбежал. После нас определили в детский приемник в Тюмени. Там еще были братья Четыревы - старший Майур, младший Джал. Примерно наши сверстники. Потом мы оказались в Ялуторовском детском доме на лесоучастке "3-й кордон". Его открыли для калмыцких детей-сирот, он был переполнен. Человек двести, наверное, было. Питание было очень плохое. К зиме 1944 года по ночам собирали картофельные очистки на свалке, жарили на плитке. От голода и холода иногда по утрам обнаруживали двоих-троих умерших. Одежды теплой, нижнего белья у нас не было. Мы были оборванцами и к тому же дистрофиками. Я не знаю, как мы с Петей выжили.

Весной 1945 года калмыцкий детдом расформировали, воспитанников разбросали по другим детдомам. И мы с братом, еще четверо ребят-калмыков оказались в Ромашевском детском доме. После пережитого тут был просто рай: питание нормальное, одежда, постельные принадлежности чистые. Но через месяц нас снова перевели в другое место. Из деревни Малиновка, где тоже был детдом, уезжали ленинградские дети. На их место и привезли нас. Здесь из примерно ста пятидесяти воспитанников около двадцати процентов были русской национальности. Остальные - Калмычата.

В 1945 году я пошел в первый класс снова. А начинал учиться еще в 1942 году. Но когда фашисты оккупировали территорию нашего района, занятия прекратились. Теперь в детдоме возобновил учебу. Здесь я закончил три класса, а Петя - четыре.

В 1948 году брата и его ровесников, приписав им по одному году сверх возраста, трудоустроили в Тюмени на пивзаводе.

Меньше чем через год тот же номер начальство проделало со мной и еще пятью ребятами-калмыками. Нас отвезли в артель "Путь Ленина" в деревню Княжино. Проездом в Тюмени остановились на два дня. Я воспользовался этим и разыскал Петю. Он сводил нас в кинотеатр "Темп", угостил напитком морс. Расставаясь, мы не могли предположить, что жизнь разлучит нас на долгие четырнадцать лет.

В артели работали немцы-переселенцы. Мы изготавливали винные ящики. Зарплату не платили. Приходилось голодать. Поэтому ходили к деревенским подрабатывать, копали картошку, заготавливали дрова. Нам за труд давали молоко, картофель. Однажды перед обедом, когда мы варили картошку, нас срочно вызвали к директору. Бросив все, пришлось бежать. Здесь нас поджидал комендант. Он отвел нас на пристань и сдал трем солдатам-конвоирам. На пароходе мы подошли к пожилой калмычке, которая сидела на корме с сыном, и от нее узнали, что везут на Север. Нас так и везли отдельно от остальных пассажиров, да еще под конвоем. И привезли в город Салехард. Это было в навигацию 1949 года.

Отсюда нас увезли на подводе на Ленинградскую зональную опытную станцию, где в теплице выращивали огурцы, помидоры, картофель. Немного освоившись, мы отправили в Салехард Алексея Манжикова, как самого шустрого из нас. Через несколько часов он

вернулся возбужденный, с хорошими новостями. Рассказал, что там имеется большой рыбоконсервный комбинат, где работает много калмыков. А живут они целым поселком в нескольких бараках в два-три этажа, где собирается молодежь, веселится, играет на домбре, танцует.

От услышанного у нас голова пошла кругом, захмелели без вина. Всю ночь не спали, дожидаясь утра. Рано утром мы вшестером были в пути. Хотелось своими глазами убедиться во всем. И вот мы уже на комбинате. Оказалось, что действительно работают здесь несколько тысяч человек и наших много. Рабочие, если это молодые ребята или мужчины, нужны. Мы приняли твердое решение: работать здесь. Вернувшись на станцию, написали заявление на увольнение. Отпустили.

На комбинате я решил получить специальность, поэтому поступил учиться в фабрично-заводское училище (ФЗУ) на кормприемщика. В конце учебы отправили меня на трехмесячную практику на дальний рыб-завод, от Салехарда километрах в трехстах. Возвратился с практики, получил диплом и устроился на Аксарковский рыбоучасток Аксарковского рыбозавода. Плавал на плашкоуте кормприемщиком. Моя зона была по реке вниз к Обской губе, где Обь образует широкую дельту. За годы плавания бывало всякое. Особенно тяжело приходилось в шторм: доводилось тонуть вместе с судном и грузом. Чудом спасались.

В 1956 году, после снятия ограничений с калмыков, меня призвали в ряды Советской Армии. Но, конечно, в стройбат. В тот период калмыков в другие войска не брали. И я покинул Салехард, как оказалось, навсегда, потому что уже в 1957 году восстановили республику. В последний год службы меня с Алтая перевели в Москву. Здесь я участвовал в строительстве широко известных Черемушкинского и Измайловско-

го районов столицы. Отслужил и приехал в Элисту. Впервые в жизни после декабря 1943 года я оказался в родной республике. И, как все возвратившиеся на родину, с энтузиазмом включился в созидательный труд. Но это уже отдельная тема.

Здесь я устроил и свою семейную жизнь. У меня два сына и дочь, растут внуки и внучки.

Судьба свела нас со старшим братом Хазыком. Пройдя войну, пережив нелегкие испытания, приехал в республику и он. Но вот с Петром мы потеряли друг друга из-за сибирских бесконечных перебросок. Только в 1963 году наши поиски увенчались успехом: получили ответ, что Петр живет в поселке Урманное Ханты-Мансийского автономного округа. Когда списались, он у меня уточнял: на самом ли деле Хазык наш старший брат, а может быть, он нам родной дядя. Это уже результат нашей сиротской жизни был. Дело в том, что Хазык призвался на срочную службу еще в 1939 году, там и встретил войну.

В 1963 году Петя с женой Марией и сыном Володей приехал в Элисту и через двадцать четыре года повстречал старшего брата Хазыка. Надо ли говорить, какие волнительные дни тогда все мы пережили?