Памяти миллионов невинных людей,

погибших в бесчисленных тюрьмах

и лагерях, опутавших густой сетью

всю нашу необъятную страну

в черные и позорные годы

сталинской тирании и произвола

В ТИФЛИСЕ

МТАВРОБАДЗЕ СКОНЧАЛСЯ

На всю жизнь мне запомнилась фраза – «Мтавробадзе скончался».
Эти два слова произнёс мой отец, вернувшись, домой с работы.
Отец всю жизнь работал на Центральном телеграфе в Тифлисе,
поступив туда в возрасте 20 лет, проработал там 37 лет, до послед-
них дней своей жизни.
Хотя слова эти были обращены к матери и сказаны были
негромко, я услышал их, и мне показалось, будто бы в двух шагах
от меня разорвалась бомба. Дело в том, что слово «мтавроба»
по-грузински означает «правительство».
Мать моя сначала подумала, что отец шутит. Но он объяснил,
что во время его дежурства поступила действительно такого содер-
жания частная телеграмма из Петрограда и что, очевидно, на днях
поступит официальное подтверждение.
Я первый принёс эту сенсационную новость в 5-ю мужскую гим-
назию, где тогда обучался. Надо ли говорить о том, что я испыты-
вал в тот момент, когда по секрету сообщал своим товарищам одно-
классникам об этом известии.
Вспоминаю очень живо летучие митинги. Они начались у нас
в Тифлисе, так же как и в Петрограде, и в Москве, и по всей Рос-
сии, – с первых же дней февральской революции и продолжались
вплоть до осени 1917 года.
С утра и до позднего вечера Эриванская площадь была полна
народа. Одновременно в десятках мест толпились люди, окру-
жая ораторов. Митинги происходили на широченных тротура-
рах вокруг пассажа Тамамшева, а также в Александровском саду
и на территории, примыкавшей к Ванкскому собору.
Споры на митингах велись всегда ожесточённые, особенно если
в числе оппонентов были большевики. Сила аргументации и убеди-
тельность были основными характерными чертами выступлений
большевистских ораторов. Иногда несколько подряд брошенных
метких реплик решали исход дискуссии в пользу большевиков.
К осени 1917 года большинство воинских подразделений Тифлис-
ского гарнизона были настроены по-большевистски. Тифлисский
арсенал также находился в руках большевистски настроенных
солдат.
Наша семья проживала тогда в непосредственной близости
от арсенала. Это обстоятельство сделало меня свидетелем многих
ярких сцен, происходивших тогда в среде солдатских масс. Осо-
бенно мне запомнились те тревожные дни, когда Тифлис был объ-
явлен на военном положении и вновь сформированные националь-
ные части захватили арсенал.
В течение многих дней, предшествовавших этому событию,
которое произошло 29 ноября 1917 года, вокруг дома, в котором
мы жили, происходило нечто необычное. Не только улица, но даже
наш двор и вся прилегающая к улице территория с утра и до позд-
него вечера были заполнены солдатами.
Представители мелкобуржуазных и буржуазно-националис-
тических партий, главным образом грузинские меньшевики
и армянские дашнаки, вели среди солдат агитацию, имевшую
целью доказать, что русские в Закавказье – это «пришлый эле-
мент» и что поэтому они «должны убраться» к себе на родину и там
устраивать свои дела.
Ошеломляющее действие оказало на нас известие о захвате ар -
сенала силами контрреволюции. Это было делом рук контрреволю-
ционного Закавказского комиссариата. Ещё одно гнусное злодея-
ние свершилось в день открытия Закавказского сейма. В этот день,
10 февраля 1918 года, по распоряжению главарей меньшевистской
партии Н. Жордания, Н. Рамишвили и Е. Гегечкори был расстре-
лян мирный большевистский митинг в Александровском саду.
Большевистские организации вынуждены были уйти в подполье.
В трудных условиях подполья неоценимую помощь партии ока-
зывали местные молодежные организации. В феврале 1918 года,
после недолгого легального существования, вместе с партийными
организациями в подполье ушла и организация «Спартак».
Наша подпольная ячейка «Спартака» на Арсенале собиралась
на квартире Стёпы Алавердова в доме № 6 по Архиповскому тупику.
Эта нелегальная квартира имела одно весьма существенное преи-
мущество: она находилась на самой окраине города. По этому Архи-
повский тупик всегда бывал безлюдным. Когда мы шли в назначен-
ный час на нелегальное собрание, то Стёпа Алавердов всегда нахо-
дился на балконе и наблюдал, не привязался ли за кем-либо из нас
шпик. Стёпа Алавердов был секретарём нашей ячейки. В состав её
входили Валериан Метонидзе, Акоп Геворкян, Аршавир Тараян,
Арташес Езикян, Эрик Бедия и др.
Члены ячейки принимали деятельное участие в распростране-
нии партийной литературы. Наиболее рискованным и трудным
делом было распространение листовок среди английских войск,
расквартированных на окраине города, в здании армянской семи-
нарии. Прежде всего надо было установить контакт хотя бы с сол-
датами индийских подразделений – сипаями, так как знакомство
непосредственно с англичанами было делом очень рискованным.
Связь с ними для передачи листовок осуществлялась нами очень
осторожно, чаще всего под видом «обмена продуктами».
Во время одного из таких свиданий с сипаями наша своеобраз-
ная беседа, протекавшая больше посредством жестов и мимики,
вдруг прервалась тревожным возгласом солдат: «Уходите! Ухо-
дите!» Вдали появились офицеры. Мы быстро поднялись. Я бро-
сился бежать. Чувствуя, что меня догоняют, я резко свернул
в кусты и неожиданно провалился в глубокую яму. Остро заболели
колено и плечо, но решил терпеть. Слышу приближающийся топот
ног, английские ругательства. Ещё несколько секунд, и голоса
стали удаляться. Глубокой ночью я выбрался из ямы, исцарапан-
ный до крови, осторожно пробрался домой, очень довольный тем,
что порученное мне задание – передать большевистские прокла-
мации в руки солдат – выполнил. Вместе со мной к сипаям ходил
мой близкий товарищ Стёпа Алавердов.
В начале 1920 года в Тифлисе стала выходить новая большевист-
ская газета на армянском языке «Нор уги» («Новый мир»). Хотя
газета являлась органом Краевого комитета партии, она выходила
легально, так как на ней не было никаких официальных следов
её партийной принадлежности. В состав редакционной коллегии
входили Акоп Акопян, Драстамат Тер-Симонян, мой старший брат
Эдуард Мискин. Газета имела официальный легальный адрес. Это
был дом, в котором проживала наша семья, Арсенальное шоссе,
дом 33. После ареста первого редактора газеты Д. Тер-Симоняна
в связи с конфискацией номера газеты новым редактором стал
Эдуард Мискин. Газета выходила по понедельникам. Обычно
в день выхода газеты, а иногда и на второй день, Эдуард во избе-
жание ареста не ночевал дома. Не ночевал он дома и в очередной
понедельник весной 1920 года, когда вновь был конфискован номер
газеты. Мы узнали о его аресте только тогда, когда к нам нагрянули
особоотрядчики. Учинив обыск в квартире, они забрали всё, что при-
знали имуществом газеты, и в первую очередь всю бумагу, а также
обнаруженную в письменном столе почту в адрес редакции. Я, ответ-
ственный секретарь редакции, избежал ареста благодаря соседям,
которые поручились за меня. Мне тогда не было ещё и семнадцати.
После этого налёта «Нор уги» прекратила своё существование.
Запомнился мне день 1 мая 1920 года. Требовалось разбросать
листовки в необычных условиях – при громадном скоплении народа,
среди белого дня, на меньшевистской первомайской демонстрации,
во время которой по решению нашей партии должна была состояться
тоже первомайская, но уже большевистская демонстрация.
Сбор был назначен у Рабочего дворца, где размещались профсо-
юзы, на Головинском проспекте. Туда же прибыли три наших гру-
зовика со знамёнами и прокламациями.
Не теряя ни минуты, я принял из рук Серёжи Джапаридзе, одного
из комсомольских активистов, стоявшего на грузовой машине, нагру-
женной большевистской литературой, объёмистую пачку листовок
и кинулся в гущу демонстрантов. Я несколько раз успел подбежать
к нашему грузовику и раздать листовки, пока кедиевские особоо-
трядчики не разогнали нашу большевистскую демонстрацию.
Взобравшись на наши машины, особоотрядчики с остервенением
стали рвать в клочья знамёна и избивать всех там находившихся. На всю
жизнь запомнилась мне старая революционерка Н. Кикодзе. Окровав-
ленная, она продолжала выкрикивать коммунистические лозунги.
Из участников нашей первомайской Тифлисской большевист-
ской демонстрации запомнились мне Гурген Восканян, Сурен
Аршакуни, Мосе Цинцадзе, Яша Окоев, Ашхен Налбандян, Акоп
Геворкян, Стёпа Алавердов, Гурген Калашов, Атом Шарикян, Вар-
тан Костанян, Ашот Баберцян.
Осенью 1920 года в Грузию приехали вожди II Интернационала.
Это были патриарх международного оппортунизма Карл Каутский,
вождь и один из основателей английской лейбористской партии,
будущий премьер-министр первого лейбористского правитель-
ства Англии Рамсей Макдональд, вождь французских реформи-
стов Пьер Ренодель, руководители бельгийской социалистиче-
ской партии Эмиль Вандервельде и Камиль Гюисманс. Принимали
их с исключительной пышностью. Помню, как проходили высту-
пления. На Головинском проспекте, недалеко от дворца, было уста-
новлено несколько трибун для ораторов. Выступив в одном месте,
оратор по окончании своей речи направлялся к другой трибуне,
а в это время его место на трибуне занимал очередной оратор,
только что произносивший речь с другой трибуны. Таким обра-
зом, каждый оратор обходил несколько трибун. Речи не переводи-
лись, но в известных местах они прерывались сиренами, что озна-
чало, что следует аплодировать. Я стоял у трибуны, установленной
на тротуаре у музея Грузии против дворца, и видел их всех.
Большие политические надежды возлагали руководители грузин-
ской меньшевистской партии на приезд вождей оппортунистичес кого
II Интернационала. По возвращении в Европу Каутский в своей книге
извратил действительное положение в Грузии, представив её перед
европейской общественностью этаким «демократическим раем».

В АРМЕНИИ

29 ноября 1920 года в Армении была установлена Советская власть.
Разорённая и опустошенная дашнаками Армения остро нуждалась
в кадрах партийных и советских работников. В декабре 1920 года
по указанию ЦК РКП(б) была проведена партийная мобилизация
среди армян-коммунистов, работавших в различных уголках РСФСР.
В свою очередь, приняло подобное решение и Кавбюро ЦК РКП(б).
В течение первых же месяцев после установления Советской
власти в Армении туда прибыло несколько сот коммунистов-армян.
В числе их оказался и я. Произошло это в январе 1921 года.
В список направляемых в Армению входили 23 коммуниста
и комсомольца. Среди них были Гурген Калашев (Калашян), Яша
Окоев, Вартан Костанян, Атом Шарикян, Серго Акопян, Николай
Колотозов, Артём Баблумян (Этум), Никуш Меграбян, Ашот Бабер-
цян, Сурен Григорян и другие.
В день отъезда мы собрались на железнодорожной станции Тиф-
лис. Дежурный, а затем и начальник станции не хотели и слышать
о нашем отправлении, мотивируя отказ отсутствием железнодо-
рожной связи с Арменией. После долгих переговоров и вмеша-
тельства работника полпредства Советской Армении в Грузии уда-
лось добиться согласия на нашу отправку.
Обычно расстояние от Тифлиса до пограничной станции
Шагали поезд покрывал по расписанию не более чем за четыре
часа. Но тогда, при полном развале железнодорожного хозяйства
в меньшевистской Грузии, на это потребовалось четверо суток.
Здесь мы подверглись со стороны меньшевистской пограничной
охраны обыску, который носил по существу бандитский характер.
У нас отбиралось всё, что приходилось по вкусу охране. У меня,
в частности, отобрали бельё и бритву. Но я всё же про себя тор-
жествовал: мне удалось сохранить мой браунинг, который я спря-
тал в туалете. При личном обыске охрана не обнаружила у меня
зашитый в пояс брюк шелковый кусок ткани, на котором было
отпечатано удостоверение на моё имя за подписями и печатью
подпольного ЦК Компартии Грузии для предъявления в Советской
Армении.
По ночам наш вагон оцеплял отряд меньшевистской «народной
гвардии». Днём нас не отпускали далеко от вагона, а если отпускали,
то не всех сразу, а лишь по несколько человек в группе. Так мы про-
вели на станции Шагали ещё четверо суток.
На четвертый день нашего пребывания в Шагали нам было заяв-
лено, что паровоза для нас нет и что мы можем выбирать одно
из двух: либо всем вместе перейти границу и пешком направиться
на территорию Армении через Заманлинский железнодорожный
мост, либо же отправить из своей среды двух человек на соседнюю
станцию и попросить тамошние советские и железнодорожные
власти выслать для нас паровоз. Понятно, что из этих двух предло-
жений мы выбрали второе: ведь с нами были женщины и дети.
С разрешения пограничной охраны мы делегировали двух чело-
век. Одним из них был Николай Калатозов. Делегаты пошли пеш-
ком через Заманлинский мост на соседнюю станцию Бамбак.
В тот же день из Советской Армении за нами прибыл паровоз.
Границу мы пересекли с пением «Интернационала» и импро-
визированными красными знамёнами в руках, стоя на паровозе.
На станции Бамбак нас встретили железнодорожники и местные
жители. Состоялся митинг. По его окончании мы приняли участие
в субботнике: производилась погрузка круглого леса на железно-
дорожные платформы. Это был первый субботник в нашей жизни.
Дальнейшее наше продвижение по железной дороге прервалось
в Караклисе, так как Александрополь всё ещё удерживали в своих
руках турки. Ввиду этого мы направились по шоссе через Дилижан
в Эривань. Решением местных партийно-комсомольских организа-
ций кое-кто из наших товарищей остался в Караклисе. В их числе,
помнится, были Гурген Калашян, Яша Окоев, Серго Акопян.
Когда мы прибыли в Дилижан, в уездном комитете партии
я встретился со своим братом Эдуардом. Он работал заведующим
агитационно-пропагандистского отдела уездного комитета партии
и одновременно был управляющим АрмковРОСТа. Секретарём
Дилижанского уездного комитета Компартии Армении был тогда
Егише Шемахян. По его указанию я был оставлен в Дилижане.
Остальные товарищи продолжили свой путь в Эривань.
Вскоре после приезда в Дилижан мой брат Эдуард по партий-
ной мобилизации уехал в Лори для руководства партизанско-
повстанческим движением. Как известно, в ночь на 12 февраля
1921 года там произошло восстание против меньшевистского пра-
вительства Грузии. Об этом восстании В.И. Ленин в своей речи
на заседании Моссовета 28 февраля 1921 года говорил: «...В начале
февраля вспыхнуло страшное восстание, которое распространи-
лось с поразительной быстротой и захватило не только армянское,
но и грузинское население». Восстание развивалось настолько
стремительно, что через две недели вместе с повстанческими отря-
дами в Тифлис вступили части XI Красной Армии. В Грузии была
провозглашена Советская власть.
В эти же дни в Армении события развёртывались в совершенно
ином направлении. 13 февраля в Кешишкенде вспыхнул кон-
трреволюционный мятеж, а 18 февраля дашнаки захватили Эри-
вань. В Дилижане был образован Военно-революционный коми-
тет, который возглавил Геворк Атарбеков. Я был зачислен в ЧОН
(часть особого назначения). В Армении вновь началась Граждан-
ская война. Почти ежедневно мне приходилось принимать участие
в различных операциях ЧОН. Время было тревожное. Каждую
ночь в город могли пробраться маузеристы для совершения терро-
ристических актов. Вспоминается, как неоднократно приходилось
дежурить у дверей комнаты в помещении уездного комитета пар-
тии, где на короткое время укладывался спать Г.А. Атарбеков.
Сам я тоже ночевал в укоме. Постелью служили книги, поступив-
шие тогда в большом количестве из РСФСР. После утомительного
дня и бессонной ночи короткий отдых на такой импровизированной
постели казался блаженством.
Во время пребывания в дилижанской организации я занимался
агитационно-пропагандистской работой. Первый в своей жизни
доклад я сделал именно здесь. Темой его, как помню, было между-
народное и внутреннее положение Грузии.

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ТИФЛИС

Моё краткое пребывание в Армении было прервано телеграммой
из Тифлиса, требовавшей моего откомандирования в распоряже-
ние ЦК Компартии Грузии. В Тифлис я прибыл 3 марта 1921 года
через Акстафу вместе с частями XI Красной Армии. Здесь я начал
работать в Тифлисском комитете комсомола Грузии ответствен-
ным инструктором. Секретарём горкома был тогда Коля Ковы-
нёв. Так началась моя комсомольская работа, на которой я нахо-
дился вплоть до осени 1925 года, когда уехал в Москву на учёбу.
За эти четыре года работал сперва секретарём в двух райкомах
(4-м, а затем 3-м) Тифлисской городской комсомольской организа-
ции, затем вторично в Тифлисском комитете, в ЦК комсомола Гру-
зии и, наконец, в Закавказском краевом комитете РКСМ.
Много светлых воспоминаний сохранилось у меня о тех далёких
днях. В памяти и воскресники по озеленению Давыдовской горы
и строительству Земо-Авчальской гидроэлектростанции, и насту-
пательная антирелигиозная пропаганда, сопровождавшаяся
в дни «комсомольского рождества» шумными и торжественными
шествиями, душой и неизменным организатором которых был
Рафик Агамалян; и поездка всей комсомольской организации 3-го
района города (имени 26 комиссаров) в Караязы в порядке шеф-
ства города над деревней; и организация широкой помощи голода-
ющим на Волге в 1921 году через «Помгол»; и бурные собрания тех
лет, и многое-многое другое.

КРАСНЫЕ ДЬЯВОЛЯТА

В октябре 1922 года, в дни, когда в Москве заседал Пятый съезд
РКСМ, к нам в ЦК комсомола Грузии, где я тогда работал, при-
шёл Павел Андреевич Бляхин. Он прибыл из Баку, где ведал народ-
ным образованием и являлся заместителем председателя Полит-
просвета Азербайджанской ССР. Павел Андреевич рассказал
о цели своего приезда в Тифлис. Он написал повесть «Красные
дьяволята» о Гражданской войне и задумал её экранизировать.
Поскольку Бакинская киностудия была маломощной, он решил
обратиться в Госкинпром Грузии, где, однако, поддержки не встре-
тил: в фильме предполагалось много сложных массовых сцен.
И тогда П.А. Бляхин решил обратиться за помощью к комсомолу.
На следующий день состоялась беседа с народным комисса-
ром просвещения Грузинской ССР Давидом Владимировичем
Канделаки. Это был человек высокой культуры, внимательный
и отзывчи вый. С присущим комсомольскому возрасту увлече-
нием и энтузиаз мом я изложил существо вопроса. Давид Владими-
рович внимательно выслушал меня и тут же связался с управляю-
щим Госкинпрома Николаем Амигаровым. Госкинпром выдвинул
непреодолимое, казалось, препятствие: финансовые затруднения.
Мы чуть не потерпели поражение. Но внезапно блеснула мысль,
которая и решила судьбу картины. Я заявил Давиду Канделаки, что
мы, комсомольцы, возьмём на себя обязательство договориться
с командованием Красной Армии об участии в съёмках фильма
воинских частей. Это не только сократит расходы, но и создаст под-
линную обстановку боёв Гражданской войны. Все доводы Госкин-
прома Грузии отпали.
Энергично взялись за окончательное решение всех вопро-
сов, связанных с созданием фильма «Красные дьяволята», Нико-
лай Чаплин, секретарь Заккрайкома РКСМ, и Гайоз Девдариани,
секретарь ЦК КСМ Грузии. Моей радости не было предела, когда
я узнал, что Коля Чаплин был у Серго Орджоникидзе и тот одо-
брил выпуск фильма и согласился возбудить ходатайство об уча-
стии в съёмках воинских частей. С этого момента Заккрайком
КСМ Грузии, ТК и райкомы комсомола фактически взяли шефство
над созданием фильма. Учитывая всю обстановку того времени,
можно прямо сказать, что фильм «Красные дьяволята» – подлин-
ное детище комсомола.

А.Ф. МЯСНИКОВ

Вспоминая о далёких днях моей юности, я не могу не сказать хотя бы
несколько слов о старых большевиках ленинской закалки. Они были
для нас, комсомольцев, образцом во всех отношениях. Мы относи-
лись к ним с благоговением. Каждая встреча со старыми большеви-
ками для нас была школой коммунистического воспитания.
Одним из представителей славной ленинской гвардии, с кото-
рым мне посчастливилось встречаться, был Александр Фёдорович
Мясников (Мясникян). Впервые я серьёзно приобщился к изуче-
нию диалектического материализма именно благодаря Алексан-
дру Фёдоровичу, который тогда был секретарём Закавказского
краевого комитета РКП(б), был создан семинар для узкого ком-
сомольского актива, в который были зачислены члены бюро трёх
комсомольских комитетов – Закавказского, ЦК Грузии и Тиф-
лисского. Занятиями семинара руководил он сам, проходили они
в помещении городского партийного клуба.
А.Ф. Мясников остался в моей памяти как всесторонне разви-
тый, умный и требовательный партийный руководитель. Он был
кристально честным коммунистом, с которого я всегда брал при-
мер. Общение с ним оказало на меня сильное влияние как в смысле
получения теоретических знаний, так и в приобретении навы-
ков партийной и организационной работы. Он часто приезжал
к нам в район имени 26 комиссаров, где я продолжительное время
работал секретарём райкома комсомола. Помню случаи, когда
он брал меня с собой при посещении производственных предпри-
ятий и во инских частей, расположенных на территории нашего
района. Председательствуя на районной конференции или уча-
ствуя в заседа ниях пленума или бюро районного комитета пар-
тии, он неизменно подходил к решению самых острых вопросов
умело и исключительно тактично. Каждое собрание или заседа-
ние, в котором принимал участие А.Ф. Мясников, для нас, молодых
коммунистов, тогда являлось школой высокого мастерства в обла-
сти политической работы. А.Ф. Мясников был прост в обращении
с молодёжью, и мы его любили за это и всегда обращались к нему.
В день похорон А.Ф. Мясникова, погибшего вместе с Г.А. Атар-
бековым и С.Г. Могилевским 22 марта 1925 года при авиацион-
ной катастрофе, Серго Орджоникидзе сказал: «Кто не знал Алёшу
Мясникова, знаменосца национального мира, душу нашей пар-
тии, друга молодёжи, организатора Коммунистического универси-
тета Закавказья?». В этой сжатой характеристике дан яркий образ
неутомимого большевика, крупнейшего политического деятеля
нашей партии, каким был Александр Фёдорович Мясников. Я при-
сутствовал на этом траурном митинге и видел, как слёзы катились
по щекам Серго Орджоникидзе, когда он произносил эти слова.
В лице А.Ф. Мясникова он потерял близкого друга и соратника
по работе в Закавказском краевом комитете РКП(б).

В МОСКОВСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ

ПОСТУПЛЕНИЕ В УНИВЕРСИТЕТ

В начале августа 1924 года я приехал из Тифлиса в Москву для
поступления в 1-й Московский Государственный университет.
Остановился у своего товарища по совместной подпольной работе
во время господства меньшевиков в Грузии – Ашота Сергеевича
Баберцяна. Жил он в районе Арбата – в Денежном переулке (ныне
улица Весниных), на углу с Глазовским переулком (ныне улица
Луначарского).
Анатолий Васильевич Луначарский жил в этом же доме на одной
лестничной площадке с Ашотом Баберцяном. За недолгое время
проживания в этой квартире я дважды имел удовольствие беседо-
вать с А.В. Луначарским, конечно, оба раза по его инициативе.
Как-то раз мы оказались с ним вместе в лифте. Анатолий Васи-
льевич заметил, что видит меня впервые, и поинтересовался,
к кому я направляюсь. Узнав, что я приехал в Москву для поступле-
ния в университет, он похвалил меня. Когда мы приехали на свой
этаж, он не сразу вошел в свою квартиру, а еще долго задавал мне
вопросы о Грузии, о моей комсомольской работе. При следую-
щей встрече в том же лифте Луначарский поинтересовался, посту-
пил ли я на учебу и какое впечатление произвели на меня Москва
и университет.
Обе эти встречи с Анатолием Васильевичем оставили у меня
на всю жизнь неизгладимое впечатление. Меня покорили его общи-
тельность, внимание к человеку, любознательность, проявившаяся
в его расспросах о Грузии и моих впечатлениях о Москве и МГУ.
Вдруг, совершенно неожиданно, меня вызвал к себе Серго
Орджоникидзе, который остановился во 2-м Доме Советов (ныне
гостиница «Метрополь»). Он приехал в Москву из Тифлиса для уча-
стия в Пленуме ЦК РКП(б), который проходил с 16 по 20 августа
1924 года.
Узнав, что я поступил на учебу в университет, Серго поинтересо-
вался, имеется ли решение Закавказского крайкома ВЛКСМ о моем
направлении на учебу в Москву? Я ответил, что такое решение
вынес ЦК комсомола Грузии, а поступил я в МГУ согласно путевке,
выданной мне ЦК компартии Грузии. В ответ на мое разъяснение
Серго сказал: «Решение Заккрайкома вовсе не обязательно, доста-
точно решения ЦК ЛКСМ Грузии. И поступил ты в университет
правильно, на полном основании».
Далее Серго Орджоникидзе мне объяснил, почему он вызвал
меня к себе: кто-то из комсомольских руководителей Закавка-
зья сказал, что Мискин нужен на комсомольской работе и что
на учебу его можно будет отпустить годом позже. Затем Серго ска-
зал: «Ты не пойми меня неправильно, я тебе не приказываю, решай
сам, но, если вернешься, обещаю, что через год я сам тебя направлю
в Москву».
Я так сильно уважал Серго, что, не раздумывая, дал согла-
сие возвратиться в Тбилиси на один год. При нашей беседе при-
сутствовал ряд крупных работников и среди них – Миха Цха-
кая. Орджоникидзе обратился к нему с просьбой: не возьмет ли
он меня в свой салон-вагон? Миха дал свое согласие, и мы вместе
выехали в Тифлис.
Я получил огромное удовольствие от тех бесед, которые вел
Миха Цхакая с утра до позднего вечера в течение всех четырех
дней пути. В этих беседах также принимал участие Арам Мирзабе-
кян, член партии с 1915 года, работник ЗКК-РКИ, бывший помощ-
ник Серго Орджоникидзе в годы Гражданской войны на Северном
Кавказе. Арам Мирзабекян оказался на правах пассажира в этом
вагоне также по рекомендации Серго.
Прошел год, и я возвратился на учебу в Москву, совершенно
не предполагая, что меня ждет неприятная неожиданность: в дека-
нате мне сказали, что не могут допустить меня к учебе, так как
в списках принятых текущего года я не числюсь.
– Но я был зачислен в прошлом учебном году, – ответил я.
– Ну и что же, надо было посещать занятия в университете.
Здесь требуется одно разъяснение для современного читателя.
Раньше в Высших учебных заведениях были совершенно иные
порядки. При моем поступлении в МГУ числилось свыше 25 тыс.
студентов, а фактически училась лишь половина их. Лекции посе-
щать было не обязательно. Многие числились годами, не посещая
стены университета, лишь изредка сдавая зачеты. Их называли
«вечными студентами». Имея все это в виду, я рассчитывал, что
меня из списка студентов не исключат.
Пришлось идти к ректору университета Андрею Януаровичу
Вышинскому. Вначале разговор не клеился, и Вышинский катего-
рически отказал мне, используя два аргумента:
– Целый год не появлялся в стенах университета.
– С 1925 года порядок приема студентов изменен.
Теперь прием производится путем экзаменов – приемных
испытаний, а вы поступили в прошлом году на основании путевки
и справки об окончании среднего учебного заведения.
Беседа наша затянулась. В конце концов, на Вышинского все
же подействовали мои доводы, главным из которых было то, что
я отсутствовал не по собственному желанию, а вернулся в Тиф-
лис по рекомендации Серго Орджоникидзе, и мне теперь ничего
не остается, как обратиться за помощью к Серго. «Зачем вы
вынуждаете меня обращаться к Орджоникидзе с жалобой на вас?»
Это сразу же подействовало на Вышинского, и он наложил резо-
люцию о зачислении меня студентом, взяв с меня слово, что я буду
хорошо учиться.
Надо сказать, что он не преминул в свое время воспользо-
ваться обстоятельствами моего приема в МГУ. Дело было осенью
1928 года. На общем собрании партийной организации МГУ стоял
отчет приемной (тогда она называлась приемочной) комиссии.
В своем выступлении в прениях Вышинский, критикуя имевшие
место в работе комиссии недостатки, главным образом формаль-
ный подход в ряде случаев, в результате которого некоторые экза-
меновавшиеся остались за бортом университета, напомнил пар-
тийному собранию случай с моим зачислением, как он принял меня
без экзаменов, а в результате беседы. Он сказал, что прежде чем
выступать с этим на собрании, проинформировался у Вячеслава
Петровича Волгина, декана этнологического факультета, и у Нико-
лая Михайловича Лукина, заведующего историческим отделением,
как учится Мискин? Оба сказали – отлично и что Мискин утверж-
ден выдвиженцем. Вот видите, говорил Вышинский, если бы я подо-
шел формально к приему Мискина в университет, то мы потеряли
бы лучшего студента на историческом отделении. Нельзя ограни-
чиваться одними лишь формальными результатами испытаний,
исходя только из того, у кого сколько баллов, а надо также учиты-
вать, что это за человек, какую ценность он представляет для выс-
шего учебного заведения и для страны в целом.

УЧЕБА В УНИВЕРСИТЕТЕ

Первый год своего обучения я проживал вместе с Атомом Шарикя-
ном, управделами ЦК ВЛКСМ, в его комнате в гостинице «Метро-
поль» (тогда она называлась, как я упомянул выше, Вторым домом
Советов ). Я неоднократно пытался перейти жить в одно из студен-
ческих общежитий, но Атом не отпускал меня, заявляя, что ему
будет скучно одному.
Переезд в общежитие я осуществил, когда перешел на второй
курс. Возвратившись из Тифлиса после летних каникул, я поселился,
на первых порах временно, в студенческом общежитии по адресу
Старосадский переулок, дом 1. Это на Покровке. Дом был угловой
и одной стороной выходил на улицу Чернышевского. В этом обще-
житии я недолго задержался и в том же 1926 году переехал на Арбат,
Мерзляковский пер., д. 3, где и прожил до 1929 года, то есть до окон-
чания учебы и возвращения в Тифлис, на родину.
Незабываемы студенческие годы! Я их вспоминаю с исключи-
тельной радостью и с наслаждением. Это, пожалуй, самый лучший
отрезок во всей моей жизни. Целыми днями, с утра до позднего
вечера, я проводил время за чтением книг в библиотеках. Сперва
в фундаментальной библиотеке университета на Моховой (ныне
проспект Маркса) и семинарского корпуса по ул. Герцена. Затем
больше всего я пользовался обширной библиотекой Московского
комитета партии по Большой Дмитровке, ныне ул. Пушкина. В этом
здании в настоящее время помещается Прокуратура СССР.
По рекомендации Н.М. Лукина, уже на IV курсе, я пользовался
профессорской библиотекой Коммунистической Академии в рай-
оне ул. Фрунзе. За четыре года обучения в 1-м МГУ я прочитал
многие тысячи книг. Посещение лекций было не обязательным, мно-
гие из них я пропускал и надолго засиживался в читальных залах,
этим я выигрывал для чтения много часов: по полдня, а то и больше.
Я был полностью освобожден от занятий по немецкому языку,
так как неплохо им владел. На первом курсе преподаватель ска-
зал мне, чтобы я посещал занятия второго курса, проставив зачет
за первый курс. Далее повторилась та же история, затем еще раз.
В общем, будучи студентом 1 курса, я получил зачеты за весь уни-
верситетский курс немецкого языка. Этим мне была оказана пло-
хая услуга: я совершенно забросил чтение книг на немецком языке,
которым до этого все же изредка занимался. Преподаватель, осво-
бождая меня от занятий, мотивировал это тем, что, свободно пере-
водя с немецкого на русский, я оказываюсь лишним и мешаю дру-
гим студентам. Тогда я был рад, что мне не нужно посещать заня-
тия по немецкому и тем самым высвобождается время для читалки.
Теперь, когда я пишу эти строки, думаю, что при умелой поста-
новке дела я бы не только не мешал занятиям, но и смог помочь
преподавателю.
Профессорский состав историко-архивного отделения этноло-
гического факультета 1-го Московского Государственного универ-
ситета, на котором я обучался, был высококвалифицированным.
Это были лучшие силы в области исторической науки. Некоторых
из них я постараюсь назвать.
1. Владимир Иванович Невский. Профессиональный революцио-
нер, член партии с 1897 г.– читал лекции по истории Коммуни-
стической партии, руководил семинаром по данному предмету.
Я состоял в этом семинаре. Владимир Иванович Невский – один
из руководителей военной организации при Петроградском
Комитете и ЦК РСДРП(б) в 1917 году, активный участник и один
из руководителей Октябрьского вооруженного восстания, член
Военно-Революционного Комитета. Его очерки по истории
РКП(б) в течение ряда лет служили учебниками.
2. Николай Михайлович Лукин (Антонов), академик (с 1929 г.). Читал
ряд лекций по истории Западной Европы, являясь лучшим знато-
ком данного предмета из числа марксистов. Я обучался в двух его
семинарах по Великой французской революции. Он автор мно-
гих книг по новой истории Западной Европы, в их числе: «Мак-
симилиан Робеспьер», «Парижская Коммуна 1871 года», «Очерки
по новейшей истории Германии. 1890–1914», «Маркс как исто-
рик», «Ленин и проблема якобинской диктатуры». В 1925–
1926 годах, когда я проживал в «Метрополе», в комнате № 510,
Николай Михайлович жил в соседней комнате № 508.
3. Вячеслав Петрович Волгин, академик (с 1930 г.). Был деканом этно-
логического факультета, читал лекции по истории социализма.
Надо сказать, что до В.П. Волгина не существовало такого предмета,
он впервые свел в единую концепцию развитие социалистической
мысли. Его заслугой перед исторической наукой считается создание
им нового направления – истории социалистических идей.
4. Евгений Алексеевич Косминский – академик Академии Наук
СССР (членкор. с 1939, д.ч. с 1946 г.), действительный член
Академии Педагогических наук РСФСР (с 1945 г.). Он читал
лекции по истории Средних веков, был выдающимся ученым-
медиевистом. Одновременно работал в РАНИОНе, подготавли-
вая молодых советских ученых.
5. Николай Александрович Рожков. Читал лекции по русской исто-
рии. В прошлом был видным большевиком, входил в Русское
бюро ЦК РСДРП (1907–1908 гг.), членом Московского и Петер-
бургского комитетов большевиков (1906–1907 гг.), но потом
примкнул к меньшевикам. В.И. Ленин раскритиковал лик-
видаторские взгляды Н.А. Рожкова. Порвав с меньшевиками
в 1922 году, сблизился с большевиками, но оставался беспартий-
ным до конца своей жизни (1927 г.).
Я любил слушать лекции Николая Александровича. Он говорил
очень просто, как бы беседуя со своими слушателями. Чувство-
валось глубокое знание предмета.
6. Петр Федорович Преображенский. Читал лекции по этноло-
гии. Типичный беспартийный. Он единственный из профессо-
ров предупредил, что посещение его лекций обязательно, так
как он не может рекомендовать нам литературу, потому что
по данной теме нет соответствующей литературы, а если кое-что
и существует, то он не согласен с этими учеными. В силу этого
он рекомендовал обязательно конспектировать его лекции, что
я и делал.
Я здесь назвал лишь шесть профессоров из полутора или двух
десятков, читавших нам лекции и руководивших семинарами, как
наиболее выдающихся. Между тем, из числа этих шести мне хоте-
лось бы выделить только двух и рассказать о них более подробно.
Это Владимир Иванович Невский и Николай Михайлович Лукин
(Антонов).
О6а являлись крупными фигурами в нашей партии. С ними я был
наиболее близок. Оба они возлагали на меня кое-какие надежды
и хотели сделать меня своим учеником. Перспективы были соблаз-
нительные, и я вначале никак не мог решиться, в какой области
мне специализироваться: по Великой французской революции
или по истории Коммунистической партии, но потом все больше
и больше я начал склоняться на сторону В.И. Невского, уж очень
сильны были его аргументы, он убедил меня в пользе этого дела
партии.

В.И. НЕВСКИЙ

Владимиру Ивановичу Невскому было лет пятьдесят, когда он читал
у нас лекции по истории Коммунистической партии, у него была
богатая биография – он был одним из руководителей Октябрьской
революции. На долю Владимира Ивановича выпала в день восстания
одна из решающих задач революции – захватить вокзалы Петро-
града. Вся партия помнит тройку, руководившую военной организа-
цией Петроградских коммунистов и Военно-Революционным Коми-
тетом, в которую входили Н.И. Подвойский, В.А. Антонов-Овсеенко
и В.И. Невский. К сожалению, я должен отметить, что в то время как
имя Подвойского не забыто и о нем всегда упоминается в учебни-
ках и в трудах по истории партии, не всегда, но все же во многих
случаях вспоминается и Антонов-Овсеенко, но Владимир Ивано-
вич Невский как бы позабыт и о нем почти ничего не пишут. Была
одна статья за десятки лет, промелькнувшая в центральной печати.
Это была статья И. Пушкаревой «Революционер, историк револю-
ции» в журнале «Коммунист» (№ 8 за 1976 год) в связи со 100-летием
со дня рождения Владимира Ивановича. Статья хорошая, обшир-
ная, на 6 страницах, вполне достойно увековечивающая память
о В.И. Невском, и заголовок подобран правильный.
Была еще одна маленькая заметка с портретом В.И. Невского
в газете «Известия» № 112 от 13 мая 1966 года к его 90-летию под
названием «Пропагандист, нарком, историк». И, кажется, все.
Владимир Иванович Невский первый, наиболее глубокий и прав-
дивый историк нашей партии. Как пишет И. Пушкарева, «список
его трудов включает более 570-ти названий, в их числе 30 книг
и других изданий. 200 работ посвящено историко-партийным
и историко-революционным темам».
В беседах со мной, когда заходила речь о Сталине, Владимир
Иванович не употреблял его имени, а пользовался определением
«Ваш земляк». Однажды он сказал мне: «Ваш земляк недолюбли-
вает меня». В другой раз Владимир Иванович рассказал мне о том,
что Сталин обратился к присутствующим на совещании с вопро-
сом: «А знаете ли вы, как пишет Невский историю партии?» И сам
же ответил на свой вопрос:
«Хамузом» – т.е. свалив все в одну кучу. Что имел в виду Ста-
лин, заявляя так? В «Очерках по истории Российской коммунисти-
ческой партии» В.И. Невский писал: «Как бы то ни было, но ясно,
что и на Кавказе первые социал-демократические кружки возникли
из интеллигентских нелегальных кружков самообразования, каким,
например, являлся кружок тифлисских семинаристов, где прини-
мали участие в 1895–1897 гг. Кецховели, крупный организатор неле-
гальной типографии ЦК нашей партии и учитель в этой области,
создавший множество учеников-техников, Джугашвили-Сталин,
А. Енукидзе и др.». Далее, на стр. 497, В.И. Невский пишет: «С 1896–
97 годов работа этих кружков сливается с работой грузинских социал-
демократов – А. Джапаридзе, З. Чодришвили, А. Окуашвили, Арчил,
Жордания, Джибладзе, Джугели, Церетели, Соколов, Сергеев, Домо-
строев, Алилуев, Джугашвили, В. Стуруа, Г. Джвеладзе, Г. Марся-
ков, Копалейшвили, Кочетков, Бажанов, Абросимов, Тулупов, Губин,
Оводков, Петухов, Соломатин, Афанасьев и др.». (В. Невский. Очерки
по истории Российской коммунистической партии. Том 1. Издание
второе. Рабочее издательство «Прибой», Ленинград, 1925. Стр. 496.)
Сталину не понравилось, что В.И. Невский называет его имя
среди 26 человек, где-то в середине, не выделяя его, как Кецхо-
вели. Невский чувствовал, что из-за этого Сталин его органиче-
ски не переносит. Владимир Иванович как-то спросил, знаю ли
я армянский и грузинский языки, и после моего утвердительного
ответа заявил, что как раз такой человек ему и нужен и что он пору-
чит мне весь раздел по революционному движению на Кавказе.
Всякий раз, когда он уходил после прочитанной лекции или про-
веденного семинарского занятия, он звал меня, и я сопровождал
его до кабинета Ленинской библиотеки, иногда оставаясь с ним
часами. Были случаи, когда он давал мне какую-нибудь папку
с документами и просил привести их в порядок или найти в ней
какой-либо документ, необходимый ему. И если до этих встреч
и бесед я думал специализироваться по истории Великой француз-
ской революции, то Владимир Иванович так убедительно вел свои
беседы со мной, что я проникся к нему исключительной любовью
и уважением и принял окончательное решение помочь ему и посвя-
тить себя изучению истории РСДРП.
С.М. Киров был первой жертвой в бесконечном списке умерщ-
вленных волей Сталина ленинских кадров нашей партии. И если
Сергей Киров был убит 1 декабря 1934 года, то В.И. Невский был
арестован сразу же после этого, в феврале 1935-го. Погиб он 25 мая
1937 года в возрасте 61 года, в расцвете творческих сил. Он мог бы
создать еще десятки ценнейших трудов.
Кому-то кажется, что в арестах тридцатых годов нет ничего пла-
номерного. Это неверно. Неспроста началось удаление с политиче-
ской арены этих двух видных деятелей нашей партии: С.М. Киров
получил большее количество голосов, чем Сталин, и тот боялся, что
Сергей Миронович может прийти ему на смену, не меньше Сталин
опасался и В.И. Невского, не боявшегося говорить правду об исто-
рии нашей партии и о роли в ней Сталина.

Н.М. ЛУКИН

Кроме курса лекций по истории Западной Европы, Николай Михай-
лович вел два семинара: «История Великой французской рево-
люции» и «Историография Великой французской революции».
Занимался я в этих семинарах с большим интересом и увлечением.
Особенно это следует сказать в отношении семинара по историо-
графии Великой французской революции. Это был семинар осо-
бый. Если в первом семинаре было чуть ли не 25 человек и в него
записывались студенты по своему желанию, то в этот семинар
Николай Михайлович записал всего лишь 5 человек и никого не
добавлял, несмотря на настойчивые просьбы. Эти 5 человек были
скрупулезно отобраны из числа 25-ти.
Но вот собрались мы на первое занятие семинара. Нас, студентов,
оказалось шесть человек – пять юношей и одна девушка. Фамилия
ее была Наврот. Н.М. Лукин обратился к девушке и сказал, что она
не числится в списке слушателей семинара, поэтому он просит ее
удалиться. Наврот начала настоятельно просить и умолять Нико-
лая Михайловича допустить ее к занятиям, но Н.М. Лукин был неу-
молим и требовал, чтобы она ушла, что она мешает и не дает воз-
можности начать занятия. Девушка расплакалась, и, видимо, Нико-
лай Михайлович не мог переносить женских слез, так как он сдался,
сказав, что, пожалуй, присутствие женщины должно положительно
повлиять на работу семинара, и включил ее в список шестой.
Вот фамилии шести участников семинара по историогра-
фии Великой французской революции на IV курсе историко-
археологического отделения: Габбасов, Лившиц, Мискин, Миско,
Наврот, Файнштейн. Это был 1928/1929 учебный год.
На заключительном занятии семинара Николай Михайло-
вич выразил всем участникам семинара свою благодарность, ска-
зав, что точно таким же семинаром он руководил на последнем
курсе Института Красной Профессуры и что наш семинар в МГУ
проходил на более высоком уровне. Далее он добавил, что там
он сильно уставал, а здесь, напротив, отдыхал; услышав такой отзыв
от нашего научного руководителя, мы все были очень тронуты.
Как сложилась судьба Наврот, Лившица и Файнштейна я не знаю,
что же касается двух других: Михаила Васильевича Миско и Князя
Габбасова, то кое-что сообщить могу.
М.В. Миско стал ученым, кандидатом исторических наук. Рабо-
тал в Институте Славяноведения в должности старшего науч-
ного сотрудника. В числе книг моей домашней библиотеки есть
и две его книги с дарственными надписями. Одна из них называ-
ется «Октябрьская революция и восстановление независимости
Польши», а другая «Польское восстание 1863 года». В некрологе,
помещенном в журнале «Советское Славяноведение», говорится:
«Внимание М.В. Миско, являвшегося большим знатоком исто-
рии Польши, привлекли, прежде всего, проблемы новой и новей-
шей истории польского народа. Его первая крупная работа, опу-
бликованная в журнале «Историк-марксист» (за 1932 г., № 6),
была посвящена революционному кризису в Польше в 1923 г.
и тактике Комму нистической партии Польши. В следующем
году в том же издании появилась работа М.В. Миско «К. Маркс
и Ф. Энгельс о польском вопросе». Этими проблемами, понимае-
мыми широко, в основном и определялись дальнейшие научные
интересы М.В. Миско» (Академия наук СССР. Институт славяно-
ведения и балканистики. Журнал «Советское славяноведение»
№ 3 за 1978 г., стр. 143. Автор некролога И. Костюшко – главный
редактор журнала «Советское славяноведение»).
Михаил скончался 28 декабря 1972 года в возрасте 68-ми лет.
Он был очень скромным и простым человеком и большим побор-
ником правды. Не терпел ложь и обман; если узнавал о них, его
лицо становилось гневным. Он был кристально честным коммуни-
стом и одним из самых близких моих друзей.
Теперь о Князе Габбасове. По национальности он башкир,
и Князь – это его имя. Это была светлая личность: круглый сирота,
до 14 лет не учился, был безграмотным пастухом. За 4 года окончил
среднюю школу и в возрасте 18-ти лет поступил в МГУ. У него были
блестящие способности.
Я помню, каким невзрачным казался он на 1 курсе, был дик, необ-
щителен, казалось, что он вообще боялся людей. Это был глубокий
провинциал, которым редко кто мог заинтересоваться. Он засижи-
вался в читальном зале университетской фундаментальной библи-
отеки вплоть до ее закрытия. Он обладал незаурядным талантом
и памятью, досконально изучил протоколы Конвента и при дис-
куссиях по Великой французской революции наизусть произно-
сил цитаты из речей Мирабо, Робеспьера, Дантона, Сен-Жюста
и многих других. С ним было интересно спорить как с человеком
эрудированным в этой области. Не знаю, родила ли башкирская
земля второго такого талантливого человека, как Князь Габбасов?
Если бы он прожил нормальную жизнь и состарился, как все люди,
то он обязательно был бы крупным ученым, возможно, академи-
ком. Но, к сожалению, он погиб в молодости.
В годы нашей учебы в стране шла ожесточенная борьба. Габбасов
был замечен на одной из троцкистских студенческих сходок.
Его арестовали. Из студентов нашего факультета также были аре-
стованы, если мне не изменяет память, Петр Дмитриевич Судар-
кин, Константин Николаевич Иванов, Сарра Менделевна Гезенцвей
и, кажется, еще Сегал. Их продержали под арестом очень недолго,
всего лишь несколько дней, но для Габбасова этот арест оказался
роковым. Камера, в которую он попал, оказалась чрезвычайно пере-
полненной, Габбасов был прижат к открытому окну, а на дворе стоял
холодный ноябрь... Князь сильно простудился: пострадали легкие,
уши. После окончания университета он нигде не мог устроиться на
работу, какое-то время преподавал в средней школе историю, но его
уволили. Попытался еще и еще раз поступить на работу, но его нигде
не принимали, так как он был репрессирован.
Страдая от болезней, голодая и не имея никаких перспектив,
он решил обратиться к моей помощи. Я тогда работал в Тифлисе
завотделом Тифлисского комитета КП(б) Грузии. Совершенно
неожиданно прозвенел звонок, и в квартире у меня появился Габ-
басов, плохо одетый, в летнем плаще, а была зима. Пришлось поза-
ботиться о нем.
Моя тифлисская квартира состояла из трех комнат. Кабинет
я предоставил в распоряжение Князя. Там была богатая библи-
отека, и ему было чем заняться. Я обратился к своему товарищу
Народному комиссару просвещения Грузии Эрику Бедия. Он дал
направление в Ахалцикский уезд на предмет зачисления Князя Габ-
басова преподавателем средней школы. Габбасов прожил у меня
примерно с месяц, а затем выехал в Ахалцих и приступил к препо-
даванию, если не ошибаюсь, в Абастумане.
Не помню, сколько времени прошло с его отъезда, очевидно, около
двух месяцев, как я получил официальное письмо от председателя
Ахалцихского уездного (вернее окружного) исполкома о смерти Князя
Габбасова. Абастуман – курорт мирового значения, расположен
на высоте 1300 метров. Его отличие от других курортов, как я слышал,
заключается в благотворном влиянии на излечение от туберкулеза,
но если болезнь слишком запущена, то в первый же сезон наступает
смерть. Не постигла ли Князя Габбасова эта участь? Если бы не тот,
хотя и кратковременный арест, возможно, жизнь его сложилась бы
нормально и он принес бы исторической науке большую пользу.
После этого незначительного отступления по поводу судеб двух
студентов: М.В. Миско и Князя Габбасова, я вновь хочу вернуться
к повествованию о Н.М. Лукине. Будучи крупнейшим специали-
стом по истории якобинской диктатуры, Николай Михайлович
Лукин был сам неистовым якобинцем. Я часто вспоминаю один
случай, который метко характеризует его именно с этой стороны.
В те годы не было никаких ученых степеней. Октябрьская рево-
люция смела их начисто. На одном из заседаний деканата этно-
логического факультета (я был членом деканата от студенчества)
декан Вячеслав Петрович Волгин сказал, что ректорат просил обсу-
дить, какие ученые степени желательно было бы ввести. Помнится,
в обсуждении принимал участие профессор Е.А. Мороховец. При
обсуждении, кроме степеней доктора и кандидата наук, называлась
также и степень магистра. В обсуждении принимал участие также
и Лукин, но он свел свое выступление к шутке, заявив в конце, что
никакие ученые степени не нужны. В.П. Волгин видя, что обсужде-
ние может провалиться, сказал, что вопрос очень серьезный и надо,
чтобы члены деканата продумали его основательно, и по этому
обсуждение переносится на следующее заседание деканата.
Но прошло следующее заседание, за ним еще одно, а по данному
вопросу решение так и не было принято. Наконец, состоялось еще
одно заседание, на котором Волгин вновь поставил вопрос о сте-
пенях. Поскольку этот вопрос был последним и повестка дня была
исчерпана, Н.М. Лукин сделал попытку уйти с заседания, но Вячес-
лав Петрович задержал его и попросил обязательно высказаться по
данному вопросу. Состоялся громкий разговор, в результате кото-
рого Лукин в очень резкой форме обвинил Волгина в том, что тот
слабо разбирается в марксизме. Все повскакали с мест и покинули
помещение, встал, конечно, и я, но Николай Михайлович обра-
тился ко мне и сказал: «Мискин, останьтесь».
Когда мы остались втроем, Николай Михайлович сказал Вячес-
лаву Петровичу: «Неужели вы не понимаете, что происходит?
Нет никакой необходимости вводить ученые степени, эти атрибуты
классового общества. Введение ученых степеней приведет к соз-
данию касты ученых. Вполне достаточно того, что у нас есть зва-
ния профессора, доцента и ассистента». И Николай Михайлович,
сильно взволнованный, ушел. Не менее взволнован был и В.П. Вол-
гин. Вопрос, таким образом, повис в воздухе.
Прошли многие годы после того, как у нас в стране установили
ученые степени, и я все больше и больше убеждаюсь, как прав был
Н.М. Лукин. Время от времени у нас в печати поднимается вопрос
об этом. Больше говорят о несовершенстве этой системы, но никак
не об отмене (да и кто из редакторов опубликует подобную статью?).
Если кому-то требуется обязательно распределить всех научных
работников по степени их годности для науки, то зачем платить
лишние деньги за ученую степень? Имея ее, научный работник
может быть принят на соответствующую работу, и от выполня-
емой работы должна зависеть его оплата. А ведь бывают случаи,
когда ученый, выпустивший несколько научных трудов, не имея
еще ученой степени, перестает приносить пользу обществу, все-
цело уйдя в написание диссертации. Почему нельзя присвоить
автору ученых трудов степень по совокупности его трудов? Ино-
гда это удается, но только по особому разрешению ВАК.
Еще раз повторяю: прав был Лукин, считая, что не надо устанав-
ливать никаких ученых степеней. Со своей стороны полагаю, что
если уж кому-то нужен такой порядок, то пусть присваивание уче-
ных степеней происходит без денежного вознаграждения.

ПРОФЕССУРА

Почетный член Академии наук СССР, ученый с мировым именем,
крупнейший специалист в области физики и химии Иван Алек-
сеевич Каблуков являлся постоянным предметом обсуждения
среди студенчества на темы, связанные с разного рода происше-
ствиями, происходившими с ним. Таких историй рассказывалось
очень много, и, очевидно, более половины из них были выдуманы.
Но часть из них была, безусловно, правдивой, как, например, слу-
чай с калошами, который наблюдали сами студенты. Профес-
сор Каблуков на остановке трамвая у московского университета
снял с ног калоши и вошел в трамвайный вагон, а калоши остались
лежать беспризорными на мостовой. Студенты, наблюдавшие эту
картину, подобрали калоши и отнесли их гардеробщику профес-
сорской раздевалки.
Рассказывали, что как-то его жена почувствовала себя неважно
и попросила Ивана Алексеевича съездить к ее сестре и попросить
ту, чтобы она приехала и поухаживала за ней. Профессор Каблу-
ков поехал на трамвае чуть ли не через весь город в Сокольники,
но не вышел из вагона и на том же трамвае вернулся домой. Войдя,
он сказал своей жене то, что должен был сказать ее сестре: «Твоя
сестра сильно захворала и тебе надо поехать к ней и присмотреть
за нею». Больная жена Ивана Алексеевича поехала к своей сестре
и обнаружила ее вполне здоровой, узнав от нее, что профессор
вовсе даже и не заезжал к ней.
Запомнился мне еще и такой эпизод. Профессор Каблуков
имел привычку перед началом лекции выкладывать из карманов
все содержимое на кафедру: футляр с очками, записные книжки,
носовой платок и т.д. Закончив лекцию, он все сгребал с кафедры
и без разбора распихивал по карманам. Однажды студенты ухитри-
лись положить ему на кафедру тапочку с миниатюрной ноги одной
из студенток. К великому удовольствию шутников, Иван Алексее-
вич, закончив лекцию, засунул в карман также и эту тапочку. Гово-
рили, что жена профессора, обнаружив у него в кармане такую
вещь, устроила ему крупный скандал.
Другой профессор, о котором я хотел бы рассказать, это Петр
Федорович Преображенский. Я уже говорил, что на первой же
своей лекции по этнографии он заявил, что никаких учебников
по этой дисциплине он рекомендовать нам не может – их очень
и очень мало, а те, которые есть, не согласуются с его трактовкой,
поэтому Петр Федорович посоветовал нам не пропускать ни одной
его лекции и тщательно их конспектировать.
В то время посещение лекции было вовсе не обязательным. Счи-
талось даже хорошим тоном их манкирование. Бывало так, что
в аудитории находилось всего лишь несколько человек, а профес-
сор читал для них лекцию, но бывали и переполненные аудито-
рии. Все зависело от мастерства и таланта лектора. Наибольшей
популярностью в этом отношении пользовался Михаил Андреевич
Рейснер, читавший лекции на факультете советского права. На его
юридические лекции охотно шли студенты других факультетов:
этнологического, медицинского, литфака и физмата. Шли охотно,
чтобы послушать и умную речь, и спорные аспекты в юридиче-
ской науке. М.А. Рейснер был незаурядным человеком. В прошлом
он выступал в качестве эксперта на процессе Карла Либкнехта
в 1904 году в Кенигсберге. В ряды большевистской партии вступил
в 1905 году, был одним из учредителей Коммунистической Акаде-
мии. Михаил Андреевич был знаменит еще и тем, что легендарный
красный комиссар времен Гражданской войны Лариса Рейснер
была его родной дочерью.
Обязательным тогда было посещение семинарских занятий.
Обычно на каждом курсе велось не более двух-трех разных
семина ров. К лекциям профессора Преображенского пришлось
относиться так же, как к посещению семинаров, и подавляющее
большинство студентов аккуратно посещало эти лекции как бы
в обязательном порядке и конспектировало их.
У разных профессоров был установлен и разный порядок при-
ема зачетов. Одни профессора приглашали по одному человеку,
другие по два или три человека, чтобы дать возможность следую-
щему экзаменующемуся поразмыслить над заданным ему вопро-
сом. Петр же Федорович приглашал в аудиторию всех студентов,
явившихся на данный день для сдачи экзамена. Начинал он зада-
вать свои вопросы студентам, занявшим первый ряд, сразу двум
или трем, каждому разные. Если первый студент затруднялся или
просто не мог ответить на поставленный вопрос, то за него на этот
вопрос отвечал второй и, если ответ бывал отличный, он освобож-
дался от ответа на свой вопрос, который переходил к другому сту-
денту. Каждый проэкзаменованный, вне зависимости от того, сдал
он зачет или нет, должен был удалиться из аудитории. Таким обра-
зом, студент, сдававший последним, оставался наедине с профес-
сором.
Была у нас одна студентка. Сейчас уже не помню, то ли фами-
лия ее была Тамаркина, то ли звали ее Тамарой, возможно даже,
что и то, и другое неверно. Так вот, эта студентка постоянно оказы-
валась сдающей последней. Она с самого начала садилась в послед-
ний ряд на дальний край, чтобы отвечать после всех. В зачетную
сессию обычно отводилось четыре или пять дней для сдачи зачетов
с интервалом в несколько дней, иногда – целую неделю. Упомяну-
тая студентка проваливалась каждый раз. А ходила она во все дни,
когда принимался зачет по этнографии. Итак, наступил последний
день весенней сессии, и она опять не смогла ответить на заданные
ей профессором вопросы. Озадаченный ее провалом, Петр Федо-
рович ей и говорит:
– Не знаю, что мне с вами делать?
А студентка в ответ:
– Жениться на мне!
Надо полагать, что Преображенский был ошарашен таким пово-
ротом дела во время зачетной сессии, но девушка все ему объяс-
нила просто: она показала две объемистые клеенчатые тетради
и сказала, что ее конспекты – самые лучшие на курсе, что многие
студенты пользовались ее конспектами и успешно сдавали зачеты
и что она чуть ли не наизусть выучила их, но всякий раз, как она ока-
зывается перед ним, она теряется и все вылетает у нее из головы,
поэтому она пришла к выводу, что единственный выход из создав-
шегося затруднительного положения – это выйти за него замуж.
И, представьте себе, Петр Федорович женился на ней! Ему тогда
было 33 года, а было это в 1926 году, но никак не позднее 1927 г. Рас-
сказала мне об этом ее близкая подруга, когда я вернулся с кани-
кул из Тбилиси. Сессия проходила в июне, а в августе они были
женаты.
Ко всему сказанному остается добавить, что этот крупный исто-
рик, отличавшийся как тонкий исследователь, создавший труды
по истории христианства, древней Греции и Рима, по этнографии,
истории империализма и международных отношений, участник
международных конгрессов историков в Осло (1928 г.) и Варшаве
(1933 г.), был незаконно репрессирован в 1937 году. Петр Федоро-
вич Преображенский позднее был посмертно реабилитирован.
Не могу обойти молчанием одно весьма скандальное дело, слу-
чившееся в мои студенческие годы.
Рядом с музеем революции СССР на ул. Горького находится
Драматический театр им. К.С. Станиславского. Тогда здесь был
кинотеатр «Арс». Напротив этого кинотеатра, через улицу, в глу-
бине двора стоял особняк, служивший домом свиданий. Владела
этим притоном жена бывшего царского генерала Апостолова. Дело
было поставлено на широкую ногу. Доступ в этот дом был возмо-
жен только по рекомендации. Что представлял из себя этот притон
разврата?
Женщины, принимавшие мужчин, почти все были замужние,
так что, в обычном смысле, проститутками их назвать нельзя, хотя
по существу они такими и были. Порядок посещения был таков:
посетитель сперва заходил в ресторан, находившийся в этом
доме, садился за стол и заказывал себе ужин. Официант подавал
ему альбом, клиент рассматривал альбом, в котором были поме-
щены портреты красавиц. Выбрав одну из них, он сообщал метрдо-
телю, на ком он остановился. Если клиент оказывался новичком,
метрдотель объяснял ему: «В этом альбоме у нас находятся пор-
треты честных, замужних женщин. Здесь они постоянно не нахо-
дятся. Мы позвоним на квартиру выбранной вами женщине и, если
она пожелает сегодняшний вечер провести здесь, мы об этом вам
скажем. Пока она приедет, пройдет не менее часа. За это время
вы вполне успеете хорошо поужинать и выпить».
Не знаю, сколько лет просуществовал этот вертеп, но в 1926 году
его прикрыли, а случилось это так. В заведение генеральши Апос-
толовой пришел человек, который, знакомясь с содержанием
альбома, вдруг обнаружил в нем портрет своей жены. Ясно, что
он пожелал пригласить в этот дом свиданий, как его называли,
именно свою супругу. Дело закончилось тем, что он пристрелил
ее, и тайна этого дома всплыла наружу.
Следствие по этому делу вел двадцатилетний следователь Лев
Романович Шейнин. За следствием надзирал опытный проку-
рор Михаил Владимирович Остроградский. Неослабно наблюдал
за ходом следствия народный комиссар юстиции Дмитрий Ивано-
вич Курский.
Были приняты строжайшие меры, чтобы не разглашать тайну,
ведь это были замужние женщины, и мужья многих из них так
и не узнали о позорном поведении своих жен. Кое-какие строгие
меры, конечно, были приняты, например, из Москвы была выслана
(кажется, в Харьков) известная актриса. Фамилию и имя ее хорошо
помню, но называть не буду. Помнится, тогда прошел слух, что
за это скандальное дело Михаилу Ивановичу Калинину было выне-
сено взыскание.
Ежегодно в Москве открывался грандиозный книжный базар.
Он размещался на Тверском бульваре от памятника К.А. Тимиря-
зеву до памятника А.С. Пушкину. Столы завалены множеством
книг. Они стояли по обе стороны этой длинной садовой аллеи.
Продажа книг на базаре приурочивалась ко дню рождения Карла
Маркса – открывалась 5 мая и продолжалась чуть ли не всю
неделю.
Каждый год я был неизменным посетителем этого книжного
базара и покупал много книг. Они здесь стоили дешевле, были,
как сейчас принято говорить, уцененные. Благо, что я проживал,
как уже сообщалось выше, совсем недалеко, в Мерзляковском
переулке. Он выходил с одной стороны к Арбатской площади,
а с другой – к Никитским воротам, к памятнику К.А. Тимирязеву.
Я иногда за день приходил на Книжный базар по нескольку раз,
чтобы еще и еще раз купить книги.
Благодаря такому близкому соседству, у меня накопилась
обширная литература. К сожалению, потом большая часть у меня
безвозвратно пропала при переезде из Москвы в Тифлис по окон-
чании университета. То, что я сдал в багаж, я получил, но книг
было очень много, все в багаж не приняли, и пришлось их отпра-
вить малой скоростью, вот они и пропали. Взамен мне предлагали
деньги, но я отказывался наотрез. Время шло, мне заявляли, что
ищут, посылают запросы. Кто-то мне сказал, что существует срок
давности, по истечении которого деньги не выдаются. Ввиду такого
неожиданного поворота дел я обратился в Дирекцию Закавказ-
ской железной дороги, и там мне сказали, что срок истек и ника-
ких денег мне не выплатят, если не ошибаюсь, срок давности тогда
на железных дорогах исчислялся в шесть месяцев. Так я и не полу-
чил ни своих книг, ни денег в виде компенсации.
Однажды на этом книжном базаре я встретил моего классного
наставника по Тбилисской 5 мужской гимназии Михаила Ники-
тича Заргарянца. Я был очень рад этой встрече. С удивлением спро-
сил его:
– Значит это неправда, что вас выслали из Тифлиса?
– Почему неправда? Меня действительно выслали за пределы Кав-
каза. Проживаю в Москве и преподаю географию в средней школе.
Мы долго с ним говорили о прошлом, о гимназии и о современ-
ном положении. Из этой беседы я вынес впечатление, что он не рад
своим положением проживания за пределами Грузии. Он очень
хотел возвращения в Тифлис. Теперь я уже не помню, давал ли
он мне свой адрес или нет, но больше я с ним не встречался.
Михаил Никитич Заргарянц преподавал в нашей гимназии гео-
графию и природоведение. Он был нашим любимым учителем.
Сам много путешествовал и нас возил на экскурсии, помнится
поездка в Боржоми. Мы там побывали на стекольном заводе. Пом-
нятся также экскурсии на Лисье и Черепашье озера.
Он часто рассказывал нам о своих поездках за границу. Запом-
нились его рассказы о красотах фиордов скандинавских стран,
об устройстве быта в Швейцарии, где можно по телефону заказать
доставку продуктов на дом.
Начало войны 1914 года застало его в Германии. М.Н. Заргарянц
тотчас же выехал из Германии в Швейцарию, а оттуда в Италию,
чтобы через Константинополь добраться до России, но Турция
уже вступила в войну и билеты на пароходы до Константинополя
не продавались, тогда он поехал во Францию, а оттуда в Англию
и прибыл в Петербург через скандинавские страны.
Класс наш как бы осиротел без классного наставника, мы ничего
не знали о его странствованиях. Наконец наступил тот радостный
день, когда в класс вошел своей бодрой походкой Михаил Ники-
тич и радушно приветствовал нас. Это было 21 сентября 1914 года.
Весь урок прошел в рассказах о его приключениях. Вообще надо
сказать, что такие уроки, когда вместо преподавания по школьной
программе М.Н. Заргарянц рассказывал увлекательные истории
о своих путешествиях, были нередки. Свои рассказы он часто
заканчивал восхвалением Кавказа, заявляя, что таких красот, кото-
рыми обладает Кавказ, редко где можно встретить, и что мы, родив-
шиеся на Кавказе, можем гордо ходить по своей земле и востор-
гаться ее красотами.
Михаил Никитич Заргарянц был членом Тифлисской городской
думы, и, очевидно, при выполнении обязанностей по линии обще-
ственной работы ему приходилось заниматься разбором различ-
ных бумаг.
В такие дни он, придя в класс, заявлял:
– Вот, что господа! Давайте договоримся: я вам мешать не буду,
но и вы мне не мешайте.
После этого в классе воцарялась тишина, но ненадолго. При по -
явлении шума Михаил Никитич призывал к порядку, напоминая
о договоренности, и вновь приступал к своим обязанностям.
Сравнивая теперешнюю жизнь студентов с нашим временем,
я проникаюсь к современным студентам жалостью и удивляюсь,
как они безропотно переносят это обязательное посещение лек-
ций, выслушивают монотонное и бездарное чтение их, чрезмер-
ную перегрузку. Ведь недаром говорят, что если студент начнет
аккуратно выполнять все требования программы, то ему не при-
дется ложиться спать.
Студенческая пора всегда была самой дорогой и привольной
за всю жизнь для людей с высшим образованием. Времени у нас
всегда хватало. Посещали те лекции, которые сами считали необ-
ходимыми и интересными. И на этом проверялось, кто из про-
фессоров не достоин этого высокого звания и кто из них пользу-
ется уважением и авторитетом благодаря своему красноречию
и ораторскому таланту. Те же, кто не в силах своим красноречием
завлечь студенческую аудиторию, пусть работают в НИИ и на госу-
дарственной службе без права преподавания. Выступающий
с кафедры в ВУЗе должен суметь завлечь студентов в аудиторию,
а не пользоваться обстановкой обязательного посещения лекций.
Именно при необязательном посещении лекций у студентов появ-
ляется возможность не тратить зря время, а чаще посещать читаль-
ные залы и проводить время за интересной книгой по данному или
другому интересующему его предмету.

ВЫДВИЖЕНЧЕСТВО

Выше, говоря о выступлении А.Я. Вышинского, я упомянул, что
был утвержден выдвиженцем. Это означало не только – лучший
студент, но и такой студент, которого университет собирается
готовить для научной работы и преподавания в МГУ. Обычно на
факультете выдвигалось для этой цели не более трех-четырех сту-
дентов. И действительно, когда я окончил университет, состоялось
решение об оставлении меня при МГУ для преподавания. К сожа-
лению, ЦК ВКП(б) не согласился с этим решением и направил меня
на партийную работу в Грузию, но об этом разговор еще впереди.
В конце двадцатых годов выдвиженчество охватило всю страну.
Это движение ставило перед собой задачу овладения управлением
всем государственным и хозяйственным аппаратом. Задачу орабо-
чения его. На многие ответственные должности выдвигались рабо-
чие от станка, как тогда было принято говорить, то есть работав-
шие непосредственно у станка на промышленных предприятиях.
Кандидатуры выдвиженцев широко обсуждались и утверждались
на общих собраниях коллективов заводов и фабрик. Для выдви-
женцев были созданы различные вечерние курсы для их подго-
товки к наилучшему освоению своей новой роли в должности
ответственного работника. Движение это сыграло важную роль
в конце двадцатых – начале тридцатых годов и затем заглохло.
Каковы же были корни выдвиженчества? Корни его исключи-
тельно глубоки, они были всегда заложены в нашем большевист-
ском движении, в высказываниях об орабочении государственного
аппарата. Неоднократно об этом говорил и писал В.И. Ленин.
Мысль об участии рабочих в управлении государством выра-
жена Владимиром Ильичом очень лаконично в следующей фразе:
«Шесть часов физической работы для каждого взрослого граж-
данина ежедневно и четыре часа работы по управлению государ-
ством» (В.И. Ленин. ПСС. 5 изд. Т. 36, стр. 141).
В.И. Ленин предвидит, «что постановка такой задачи вызовет
даже недоумение, а может быть, и сопротивление некоторых слоев
самих трудящихся», и далее пишет: «демократический принцип
организации... – это значит, что каждый представитель массы,
каждый гражданин должен быть поставлен в такие условия, чтобы
он мог участвовать и в обсуждении законов государства, и в выборе
своих представителей, и в проведении государственных законов
в жизнь... Масса должна иметь право выбирать себе ответствен-
ных руководителей. Масса должна иметь право сменять их, масса
должна иметь право знать и проверять каждый самый малый шаг
их деятельности. Масса должна иметь право выдвигать всех без
изъятия рабочих членов массы на распорядительные функции».
В.И. Ленин предупреждал об опасности превращения членов
Советов в обычных буржуазных парламентариев и бюрократов.
Он писал: «Есть мелкобуржуазная тенденция к превращению членов
Советов в «парламентариев» или, с другой стороны, в бюрократов...
целью нашей является поголовное привлечение бедноты к практи-
ческому участию в управлении... Целью нашей является бесплатное
выполнение государственных обязанностей каждым трудящимся
по отбытии 8-часового «урока» производительной работы...»
В этих словах заложен глубокий смысл, Сталин своим инсти-
тутом выдвиженчества извратил ленинское предначертание
о вовлечении в управление государством каждого, всех поголовно,
а не только выдвинутых в одиночном порядке. Здесь важно также
отметить ленинский призыв о том, что «целью нашей является
бесплатное выполнение государственных обязанностей каждым
трудящимся». Бесплатный труд – это уже принцип коммунизма,
а выдвиженчество приводило к тому, что выдвинутый на ответ-
ственную должность рабочий получал зарплату, намного превы-
шавшую его прежний заработок.
В.И. Ленин неоднократно возвращался к данному вопросу, кон-
кретизировал, давал ценнейшие указания. Еще задолго до его
последних статей в 1923 году, когда он выдвинул план реорганиза-
ции Рабоче-Крестьянской инспекции, Ленин, при преобразовании
Государственного контроля, в директиве Политбюро о ЦК РКП(б)
по вопросу о рабочей инспекции, сформулировал в § 3 следующее:
«3. На рабочую инспекцию не брать квалифицированных рабо-
чих, а только неквалифицированных, и главным образом женщин».
В документе, составленном на следующий день и датированном
24 января 1920 года, дается указание:
«2. Цель: всю трудящуюся массу, и мужчин, и женщин особенно,
провести через участие в Рабоче-Крестьянской инспекции.
3. Для сего на местах составлять списки (по Конституции),
исключить служащих и т.д., – остальных по очереди всех прово-
дить через участие в Рабоче-Крестьянской инспекции...
5. Особое внимание обратить... за учетом продуктов, товаров,
складов, орудий, материалов, топлива и т.д. и т.п. (столовых и пр.
особенно).
К сему обязательно привлекать женщин и притом поголовно».
Участие в Рабоче-Крестьянской инспекции всех поголовно, осо-
бенно женщин, по очереди, по специально составленным спи-
скам – вот что требовал Ленин.
Непосредственное осуществление этого указания В.И. Ленина
возлагалось на Сталина, который в 1919–1922 гг. был наркомом РКИ.
Но вот послушаем, как характеризуется роль Сталина по этому
вопросу Институтом Марксизма-Ленинизма при ЦК КПСС:
«В период культа личности Сталина ленинские принципы орга-
низации партийно-государственного контроля были грубо нару-
шены: ленинская система контроля заменена бюрократическим
контрольным аппаратом. В 1934 году Сталин провел решение о соз-
дании двух контрольных центров: Комиссии партийного контроля
при ЦК ВКП(б) и Комиссии Советского контроля при Совнар-
коме СССР. В 1940 году был организован Народный комиссариат
государственного контроля СССР, преобразованный в 1946 году
в Министерство государственного контроля. Выполняя решения
XXII съезда партии, указавшего на огромную важность партий-
ного, государственного и общественного контроля, ноябрьский
пленум ЦК КПСС (1962 г.) признал необходимость реорганиза-
ции системы контроля в стране, положив в основу ленинские
принципы. Решением ЦК КПСС, Президиума Верховного Совета
и Совета Министров СССР от 27 ноября 1962 г. был создан Комитет
партийно-государственного контроля ЦК КПСС и Совета Мини-
стров СССР».
Как ни реорганизовывали этот орган, он так и не претворил
в жизнь ленинских предначертаний. И, несмотря на состоявшееся
решение о слиянии этих двух органов и фактическое их объеди-
нение в один орган – «Комитет партийно-государственного кон-
троля», а не восстановление ЦКК-РКИ, что неминуемо следовало
из решений XXII съезда КПСС о восстановлении ленинских норм,
этот орган вновь разделен сейчас на две части по сталинскому
образцу.
В.И. Ленин дал убийственную характеристику работе Сталина
по руководству Наркоматом Рабкрина. Он писал:
«Наркомат Рабкрина не пользуется сейчас ни тенью авторитета.
Все знают, что хуже поставленных учреждений, чем учреждения
нашего Рабкрина, нет и что при современных условиях с этого нар-
комата нечего и спрашивать» (В.И. Ленин, 5 изд., т. 45, стр. 393).
В результате многих размышлений перед смертью В.И. Ленин
пришел к исключительному по своей важности и значению реше-
нию в вопросе коренного улучшения всей системы управления
социалистическим государством. Он изобрел новый орган под
названием ЦКК-РКИ, который был призван демократизировать все
наше общество снизу доверху – вплоть до ЦК, так как, по мысли
Ленина, члены Центральной Контрольной Комиссии должны были
обладать правами членов ЦК, а следовательно, ЦКК не подчиня-
лась бы ЦК, а обладала бы вместе с ЦК одинаковыми правами.
Рассуждая о численности и порядке выборов в состав ЦКК, Вла-
димир Ильич прямо пишет: «...ибо выбираемые должности будут
пользоваться всеми правами членов ЦК». И далее он пишет: «Наш
ЦК сложился в группу строго централизованную и высокоавто-
ритетную, но работа этой группы не поставлена в условия, соот-
ветствующие её авторитету. Этому помочь должна предлагаемая
мною реформа, и члены ЦКК, обязанные присутствовать в извест-
ном числе на каждом заседании Политбюро, должны составить
сколоченную группу, которая «невзирая на лица» должна будет
следить за тем, чтобы ничей авторитет, ни генсека, ни кого-либо
из других членов ЦК, не мог помешать им делать запрос, прове-
рить документы и вообще добиться безусловной осведомленности
и строжайшей правильности дел».
И вот представьте себе два органа в стране: ЦК и ЦКК, не под-
чиняющиеся друг другу. ЦК – орган руководящий, ЦКК – кон-
тролирующий. Контролирующий снизу доверху, вплоть до работы
самого Политбюро ЦК. В.И. Ленин знал, как это трудно осущест-
вить, и об этом он в своих материалах на тему «Как нам реорга-
низовать Рабкрин» неоднократно говорит о способах установле-
ния этого контроля. В частности, в отношении контроля работы
Политбюро он, как мы видим, дает исчерпывающее и категориче-
ское указание:
– во-первых, чтобы Политбюро не заседало без приглашения
определенной группы членов ЦКК,
– во-вторых, чтобы эта группа членов ЦКК была сплоченной,
чтобы она могла действовать «невзирая на лица»,
– в-третьих, Владимир Ильич специально подчеркивает и расшиф-
ровывает, кого он имеет в виду, когда пишет «невзирая на лица»:
«чтобы ничей авторитет, ни генсека, ни кого-либо из других чле-
нов ЦК, не мог помешать действовать этой сплоченной группе
членов ЦКК так, как они это считают необходимым».
Вот здесь и заложен камень преткновения всех наших бед
и несчастий. Разве такой генсек, как Сталин, мог позволить, чтобы
его кто-то контролировал? Этим и только этим объясняется то, что
во главе ЦКК продолжительное время (с 1926 по 1930 г.) находился
Серго Орджоникидзе – ближайший друг и приятель Сталина, сме-
нивший на этом посту В.В. Куйбышева, который, видимо, не осо-
бенно устраивал Сталина в этой роли.
В.И. Ленин давал следующую рекомендацию: «Члены ЦКК
должны будут под руководством своего президиума работать
систематически над просмотром всех бумаг и документов Полит-
бюро» (В.И. Ленин, ПСС, 5 изд., т. 45, стр. 396).
Разве мог Сталин, уже тогда готовивший себя на роль деспота
и тирана, близко подпускать к своим бумагам кого бы то ни было,
а тем более давать на просмотр «все бумаги и документы Полит-
бюро»?
Общеизвестно ленинское утверждение о том, что «невозможен
победоносный социализм, не осуществляющий полной демокра-
тии» (В.И. Ленин, ПСС, 5 изд., т. 27, стр. 253).
Общеизвестно и то, что для осуществления демократии необ-
ходима постоянная и неослабная борьба против бюрократизма.
Об этой борьбе В.И. Ленин никогда не переставал говорить. Но вот
что бросается в глаза: обычно, когда говорят о борьбе с бюрокра-
тизмом, имеют в виду бюрократию в советских учреждениях,
но никогда о бюрократии в партийном аппарате. А вот еще тогда,
когда бюрократизма было намного меньше, чем теперь, В.И. Ленин
писал: «В скобках будь сказано, бюрократия у нас бывает не только
в советских учреждениях, но и в партийных» (там же, т. 45, стр. 397).
В связи с этим хочется рассказать, какие махровые формы при-
нял бюрократизм в наши дни в партийном аппарате. Несколько
лет назад я зашел в один из районных комитетов города Москвы.
Там мне сказали, что вопрос, который я поднимал, может решить
только первый секретарь райкома. К моей радости, он оказался
на месте, и я попытался к нему пройти. Но не тут-то было. Техни-
ческий секретарь, обслуживающая его, меня не пропустила, зая-
вив, что к первому секретарю можно попасть либо по его вызову,
либо по предварительной записи на прием. Я поинтересовался,
в какие дни принимает первый секретарь? Сказали – в понедель-
ник. А дело было в пятницу. Я обрадовался, что не придется долго
ждать, и попросил записать меня на ближайший понедельник.
Секретарша посмотрела на меня так, как будто я просил совер-
шенно невозможного, и начала втолковывать мне такое, чего
я никак не мог понять. Она сказала, что запись на прием к первому
секретарю райкома производится только по телефону и только
по вторникам с 9 до 10 часов утра.
Вначале мне было непонятно, почему на прием, который будет
происходить в понедельник, нельзя записаться в пятницу, т.е.
накануне, а обязательно за неделю. «Как вы не можете понять,
что на понедельник запись окончена?» – ответила она мне. Тогда
я спрашиваю: «А на следующий понедельник запись тоже закон-
чена?» – «Нет, – говорит она, – на следующий понедельник
запись еще не начата и будет производиться во вторник».
«Так вот, – говорю я ей, – раз запись еще не начата, запишите
меня первым». Она мне, бестолковому, во все более резких тонах
начала объяснять, что запись только по телефону и почему я этого
не могу понять. Я же отвечал – зачем же по телефону, когда я соб-
ственной персоной заблаговременно явился в райком?
Наконец я начал просить и умолять ее сделать для меня исключе-
ние как ветерану партии, но ничего не помогло, и я ни с чем ушел
домой.
Во вторник с 9 часов утра я начал звонить в райком по тому номе -
ру телефона, который мне дала секретарша, этот номер постоянно
оказывался занятым на протяжении часа. Наконец телефон срабо-
тал, но на мою просьбу о записи на прием мне ответили, что запись
до 10 ч., а сейчас уже пять минут одиннадцатого. Я начал объяс-
нять, что звонил в течение часа и что не виноват в том, что телефон
у нее все время занят, на что она ответила, что тоже не виновата,
и дала отбой. Что же мне было делать? Я пошел в райком. Но, хотя
секретарша оказалась на месте, моя беседа с ней ничего не дала.
Тогда я обратился за помощью к некоторым работникам РК КПСС
и в первую очередь к инструктору орготдела, который меня хорошо
знал ввиду моей активной работы в жэковской партийной органи-
зации. Разговаривал с помощником секретаря и с одним из завот-
делов, но ничего не помогло. Все твердили одно и то же: что уста-
новлен твердый порядок и никто из них не вправе вмешиваться
и что мне следует примириться и звонить в следующий вторник.
Я звонил в следующий вторник, и тоже неудачно. Только в тре-
тий вторник мне удалось дозвониться и в следующий понедельник
попасть на прием к первому секретарю РК КПСС.
Я высказал ему свое возмущение по поводу чрезмерного бюро-
кратизма, на что он мне сказал, что не им установлен этот порядок
и что по всем райкомам Москвы он действует давно.
Пусть читатель извинит меня за такое большое отступление.
Я об этом вспомнил в связи с выдвиженчеством, меня как выдви-
женца привлекали к работе в деканате факультета, приучали
к методам работы университетских органов.

ЗАКАВКАЗСКОЕ ЗЕМЛЯЧЕСТВО

В годы моей учебы в 1-м Московском Государственном универси-
тете студенты из закавказских республик, как я уже упоминал, объ-
единялись в Закавказское землячество. Собрания студентов и вся
культурно-массовая работа землячества проводились в помеще-
нии дома культуры Армении, по Армянскому переулку, в здании,
где сейчас находится Институт Востоковедения Академии Наук
СССР. Здесь часто устраивались концерты кавказской музыки,
читались лекции. Очень много сил и энергии работе землячества
отдавал его председатель Вано Лекишвили.
Теперь уже, по истечении полувека, трудно восстановить
в памяти не только полностью, но и частично ту работу Закавказ-
ского землячества. Но вот один из моментов его всесторонней дея-
тельности, который запомнился мне.
На Никольской улице (ныне ул. 25 октября), во дворе дома, где
теперь находится ресторан «Славянский базар», была столовая под
названием, кажется, «Азербайджан». Владелец столовой был перс
и, если не ошибаюсь, персидский подданный. Главными посети-
телями этой столовой были персидские купцы, оживленно торго-
вавшие в годы НЭПа с нами. Конечно, завсегдатаями были также
и некоторые москвичи – любители восточной кухни. И все же
клиентура была недостаточна, что объяснялось еще и тем, что сто-
ловая была расположена во дворе, в полуподвальном помещении.
Теперь уже не помню, с чьей стороны была проявлена иници-
атива: со стороны владельца или со стороны бюро землячества,
но состоялось соглашение, оформленное Моссоветом, о том, что
налог с владельца на определенную сумму снижается в возмеще-
ние за скидку, которую он обязуется предоставить закавказским
студентам.
Великолепный обед стоимостью полтора рубля хозяин столо-
вой обязался отпускать нам по пятьдесят копеек. Если память мне
не изменяет, список студентов, переданный в столовую, состоял
не более чем из 150 человек. Чтобы представить себе, насколько
был роскошен этот обед, я назову стоимость обеда в ресторане
гостиницы «Националь», в которой я до этого столовался. Обыч-
ный дежурный обед в «Национале» стоил 60 копеек.
Теперь же я платил полтинник за обильный вкусный обед, кото-
рый стоил полтора рубля. В числе постоянно заказываемых мною
блюд были: дога, пити, плов, шашлык и многое, многое другое.
К пиву здесь подавали соленый миндаль.
За время моего обучения в МГУ запомнились два анекдотиче-
ских случая, связанных с виднейшими профессорами универси-
тета. Пожалуй, стоит рассказать о них читателям.

НЕСОСТОЯВШЕЕСЯ ПРИМИРЕНИЕ

Об одном забытом факте из истории международного коммуни-
стического движения.
После январской оттепели 1926 года зима вновь обрела свои
права в последних числах февраля, и к началу весны Москва все
еще красовалась в своем зимнем наряде. В эти дни в Москве засе-
дал VI расширенный пленум Коминтерна. Руководители Француз-
ской и Германской коммунистических партий обратились к Бесо
Ломинадзе, работавшему в Коминтерне, с просьбой помочь им
примирить Сталина с Троцким. Они просили устроить вечер закав-
казских студентов, обучающихся в Москве, и пригласить на этот
вечер Сталина, Троцкого и их. Обо всем этом Б. Ломинадзе рас-
сказал Николаю Чаплину и просил его обеспечить сбор студентов
на такой вечер. Н. Чаплин работал тогда первым секретарем ЦК
ВЛКСМ.
Для составления списка закавказских студентов он вызвал меня
к себе и поручил мне составить этот список вместе с Вано Лекиш-
вили – председателем Закавказского землячества студентов.
Я сказал Николаю, что вопрос очень серьезный и надо вовлечь
в это дело старых большевиков: зачем он берет на себя инициативу
и ответственность? Коля ответил, что согласен, но как это сделать,
к кому обратиться? Никто не захочет брать на себя ответствен-
ность и вмешиваться в это дело.
Решение вопроса облегчается тем, сказал я, что руководители
зарубежных компартий, члены исполкома Коминтерна, сами ука-
зали, что они хотели быть приглашенными на вечер закавказских
студентов. Наше землячество находится при Закавказском пред-
ставительстве при Совнаркоме СССР, возглавляет же Закавказ-
ское постпредство старый большевик, член партии с 1902 года
Саак Мирзоевич Тер-Габриелян, вот к нему нам и следует обра-
титься.
Многие из нас студенческую стипендию, в том числе и я, полу-
чали в этом постпредстве. Нам следует его обо всем этом проин-
формировать и проконсультироваться у него.
Чаплин сразу согласился с моим предложением, дал свою
машину и поручил Атому Шарикяну, управделами ЦК ВЛКСМ,
поехать вместе со мной к Сааку Мирзоевичу. Саак Мирзоевич
Тер-Габриелян (1886–1937) – профессиональный революционер.
В годы царизма – член подпольного Бакинского комитета РСДРП.
С 1921 года – постоянный представитель Армянской республики,
а с 1923 по 1928 – Закавказской федерации при Совнаркоме. С 1928
по 1935 г. – Председатель Совнаркома Армянской ССР. Был окле-
ветан. Посмертно реабилитирован. Постоянное Представитель-
ство ЗСФСР при СНК СССР находилось тогда в Малом Ржевском
переулке (ныне ул. Палиашвили). Теперь в этом здании размещено
постпредство Грузии при Совмине СССР.
С.М. Тер-Габриелян принял нас хорошо, внимательно слушал
нас и время от времени спрашивал, правильно ли он нас понял.
– Я-то вам, ребята, верю! – сказал он. – Но как вы сами дума-
ете, не подшутил ли кто-нибудь? Что-то не верится, что возможно
их примирение.
При этих словах Саака Мирзоевича Шарикян встал. Поднялся
и я, чтобы попрощаться и уйти, но Тер-Габриелян нас не отпустил:
– Что вы, ребята? После того, что вы мне сообщили, если
я не предприму необходимые шаги к их примирению, и поте-
ряю покой, и ни за что себе этого не прощу. Лично я сомневаюсь
в успехе этого начинания, но считаю своим долгом сделать со своей
стороны все возможное и пойти навстречу зарубежным товари-
щам, если они хотят испытать последнюю возможность. Как преду-
преждал Ленин, надо избегать раскола партии всеми силами, и мой
долг – помочь вам, молодежи, в этом благородном деле.
После этих слов Саак Мирзоевич вызвал к себе управляющего
делами Закавказского представительства Д.Р. Туския и в нашем
присутствии распорядился о следующем:
– Давид Романович, займитесь устройством банкета для встречи
участников Пленума Коминтерна с нашими закавказскими сту-
дентами. Банкет следует организовать не в каком-либо ресторане.
Собраться надо в укромном месте, подальше от любопытных глаз.
Поразмыслив некоторое время, они оба пришли к мысли, что
лучше всего устроить банкет в Доме Искусства Грузии.
– Денег не жалейте. Учтите, все под вашу личную ответствен-
ность, – сказал в заключение Саак Мирзоевич.
Из особняка Закпредства мы с Шарикяном вышли с чувством
исполненного долга. Как в подполье, при господстве меньшевиков
в Грузии, так и позднее, в Тифлисе, мы оба выполняли различные
поручения партии, но то, что предпринималось теперь, при нашем
самом непосредственном участии, мы никак не могли сравнить по
масштабам своей значимости со всем тем, что приходилось испы-
тывать нам прежде. Нам казалось тогда, что мы не только можем
оказаться скромными участниками предстоящего важного собы-
тия, но и одними из организаторов крупного исторического явле-
ния в жизни нашей партии.
Я не скажу, конечно, что мы были уверены в полном успехе наме-
чавшегося примирения этих «двух выдающихся вождей современ-
ного ЦК», как их называл в своем так называемом «Завещании»
Владимир Ильич Ленин, но мы все же думали, что сама встреча этих
двух людей состоится обязательно, и в какой-то мере она смягчит
борьбу между ними, снимет всю остроту этой борьбы. Надо было
во что бы то ни стало предотвратить назревавший в партии раскол.
Дом Искусства Грузии помещался тогда по Большому Головин-
скому переулку, на Сретенке. Теперь в Москве нет этого культур-
ного очага. Как мне говорили, в этом здании теперь размещена
школа для глухонемых.
Насколько помнится, сбор гостей был назначен на 8 часов
вечера. Собралось, как мне думается, человек 40, но не более
50-ти. Студентов среди них было человек 15, столько же работни-
ков аппарата ЦК ВЛКСМ. Прибыли участники расширенного пле-
нума Коминтерна. Началась оживленная беседа. Часы пробили 9,
а затем и полдесятого. Всех давно уже охватило волнение. Спра-
шивают один другого, почему же их нет? Стол роскошно убран,
но к нему никого не приглашают. Прошел слух, что Тер-Габриелян
сказал, что за стол сядем сразу, как один из них появится.
С приглашением на банкет Саак Мирзоевич отправил к Сталину
Бесо Ломинадзе, а к Троцкому – Кирилла Одилавадзе. Время при-
ближалось уже к 10 часам вечера, когда оба посланца вернулись
один за другим.
Из их сообщений стала ясна очень неприглядная картина.
В самую последнюю минуту перед тем, как отправиться на этот
вечер, Сталин спросил Ломинадзе, не будет ли там Троцкого?
Ломинадзе ответил уклончиво, и тогда Сталин отложил поездку.
Буквально такую же картину нарисовал Одилавадзе: сперва Троц-
кий согласился поехать, а потом, сказав «А вдруг там будет Ста-
лин», отказался от поездки.
Вспоминается такая деталь: один из них, уже после того, как
натянул на себя шинель, почти окончательно собравшись ехать,
вдруг, обуреваемый сомнениями, скинул с себя шинель. Точно
не помню, кто именно из них так поступил, Троцкий или Сталин.
Скорее всего, последний.
Ведь как поразительно синхронно действовали Сталин и Троц-
кий. Вначале дали согласие на эту встречу, пококетничали, натя-
нули шинели, решив снизойти, но, не получив гарантий, что
не встретятся со своим личным врагом, отвергли приглашение
вождей коммунистических партий Европы. До чего же они друг
друга ненавидели, что оба пренебрегли встречей со столь уважа-
емыми товарищами? До чего же был прозорлив Владимир Ильич
Ленин, когда опасался столкновения между ними.
С этого дня я потерял к ним обоим всякое уважение. Требова-
лось обуздать гордыню у того и у другого. Но как? Единственный,
кто мог призвать их к порядку, был Ленин, но Ленина уже больше
не было с нами.
Время было позднее. Кое-кто из крупных деятелей, окончательно
убедившись, что затея с вождями провалилась, направился вниз,
к вешалке. Стол, накрытый более чем на полсотни персон, ломился
от яств и замечательных напитков и давно манил нас к себе. Мы все
как следует проголодались, ведь время было позднее, около полу-
ночи. Наконец расселись за громадный стол по первому же пригла-
шению Саака Мирзоевича. Он сел во главе стола и руководил им,
как настоящий тамада, по всем традиционным кавказским обычаям.
Из комсомольских работников, сидевших за столом, вспоми-
наются Коля Чаплин, Ваня Бобрышев, Атом Шарикян, Аматуни,
а из студентов Вартан Костанян, Степа Алавердов, Ашот Баберцян,
Вано Лекишвили.
Прекрасно помню члена ЦК Французской Компартии, одного
из вождей профсоюзного движения Франции Гастона Монмуссо,
который был моим соседом справа, за этим столом.
Монмуссо Гастон (1883–1960) – член Политбюро ЦК Француз-
ской Компартии с 1932 по 1945 г. Член исполкома Профинтерна
с 1926 по 1937 г. На VII конгрессе Коминтерна (1935) был избран
членом Интернациональной контрольной комиссии. Встречался
с Лениным в 1922 г. Об этом написал в 1935 г. в своих воспомина-
ниях. Его открытое, жизнерадостное лицо располагало к взаим-
ной беседе. За столом мы просидели до рассвета. Монмуссо был
со мною очень любезен. А ведь он был старше меня ровно на 20 лет.
Я мобилизовал весь свой багаж знаний в области французского
языка. С величайшим трудом, но все же мы друг друга понимали.
Мне помогали изъясняться с Гастоном Монмуссо на его родном
языке не только знания, приобретенные мною при обучении в Тиф-
лисской 5-й мужской гимназии, где французский язык начиная
со второго класса был обязательным наряду с немецким (с первого
класса) и латынью (с третьего), но и, в не меньшей степени, знания,
приобретенные мною от родного отца, который в совершенстве
владел французской речью. Особенно мне помогали услышанные
от отца и запомнившиеся отдельные фразы и целые обороты речи.
Они внезапно приходили мне на память, и я тут же пускал их в ход.
Помню отчетливо, как будто это происходило вчера, его большие
и длинные усы, обильно смоченные шампанским, и порывы обяза-
тельно чмокнуться после выпитого бокала, от чего я всякий раз ста-
рался решительно отмахнуться. Мы настолько были увлечены друг
другом, что нас, как будто, больше никто и не интересовал.
Впервые настоящее французское шампанское я пил на этом бан-
кете. Разошлись мы под утро, улицы были завалены обильным све-
жим снегом, выпавшим за ночь.

ВНУТРИПАРТИЙНАЯ БОРЬБА

В годы моей учебы в Московском университете шла ожесточен-
ная внутрипартийная борьба. Кульминационным моментом этой
борьбы был 1927 год. Это неспроста. Дата юбилейная. Исполня-
лось десятилетие Октябрьской революции, и вся страна ожи-
дала от Центрального Комитета ВКП(б) ясного и четкого ответа
на вопрос, что сделано в деле приближения к коммунизму.
Я хочу обратить внимание наших современников на одно очень
важное обстоятельство. Все мы, ветераны партии, вступая в ее ряды
уже после свершения Октябрьской революции, но при жизни
В.И. Ленина и в первые годы после его кончины, были уверены, что
будем жить при коммунизме. Напомню о том, в какой плоскости
шли наши споры и дискуссии с меньшевиками в Грузии, которые
находились там у власти в годы Гражданской войны. Эти споры про-
должались и в первые годы после установления Советской власти
в Грузии (1921). Самых главных спорных вопросов было два:
1. Меньшевики были против диктатуры пролетариата.
2. Они не были согласны со сроками построения коммунистиче-
ского общества.
Мы, большевики, полагали, что наше поколение будет строить
коммунизм и на склоне лет будет обязательно жить при комму-
низме. Меньшевики же говорили, что это дело отдаленного буду-
щего, что для его построения потребуется минимум 50 лет, а то,
может быть, 100 и даже двести лет. За эту их позицию мы и обви-
няли меньшевиков в оппортунизме.
В качестве вынужденной меры об успешном движении к ком-
мунизму был издан к десятилетию Октябрьской социалистической
революции юбилейный манифест ЦИК СССР о введении семи-
часового рабочего дня вместо восьмичасового. Этим же манифе-
стом беднота была освобождена от сельскохозяйственного налога.
Был осуществлен и ряд других мероприятий в связи с десятиле-
тием Октябрьской революции.
Но самое главное то, что Сталин предпринял для того, чтобы
отвлечь внимание партии и всей общественности страны от этой
юбилейной даты и уйти от ответственности, он устроил грандиоз-
ное избиение партийных кадров, принявшее самые широкие мас-
штабы именно в 1927 году.
Успешно выйдя из этой борьбы, Сталин решил провести пол-
ное истребление ленинских кадров к двадцатилетию Октябрьской
революции. Этим и объясняется, что кульминационным моментом
уничтожения миллионных масс, преданных Советской власти, был
именно 1937 год, а не какой-нибудь другой год, хотя при Сталине
аресты шли постоянно из года в год. Кто мог осмелиться в те годы
поднять вопрос об ускорении темпов строительства коммунизма
согласно указаниям Владимира Ильича Ленина?
Отчетливо вспоминаются бурные собрания тех лет по борьбе
с оппозицией. Исключительную активность в этой борьбе прини-
мал ректор университета А.Я. Вышинский. Однажды на партийном
собрании он заложил два пальца в рот и засвистел по адресу оппо-
зиционеров.
В одном из своих выступлений на нашем общевузовском пар-
тийном собрании Емельян Ярославский говорил:
– Мы позвонили на квартиру Троцкого, чтобы он явился в ЦКК
для объяснений по ряду вопросов. Нам ответили, что мы беспокоим
очень рано, еще нет 9 часов. Видите, какой он барин? Нельзя зво-
нить после 8 часов утра, а можно только после 9. А вот ваш покор-
ный слуга сегодня уже в шесть утра купался в Москве-реке.
Значительным событием тех лет была «Повесть о непогашен-
ной луне» Бориса Пильняка (1894–1941), в которой автор наме-
кает о принудительной смерти во время операции М.В. Фрунзе,
не упоминая его фамилии. Эта повесть вышла в 1926 году в жур-
нале «Новый мир», если не ошибаюсь, в номере 5.
В одной из аудиторий факультета совправа В. Маяковский читал
свою поэму «Хорошо». Только он приступил к чтению, как с задних
рядов начали орать, чтобы сорвать выступление поэта.
Мне запомнились следующие строки: «От старого мира оста-
лись папиросы «Ира» и «Что важнее для рабочих масс? Лучшее
производство колбас!»
В. Маяковский перестал читать и вышел из аудитории. Так повто-
рялось два или три раза, но всякий раз его приводили обратно.
И вот, когда вновь раздались выкрики, Маяковский в ответ на оче-
редной выпад хулиганов, оглушительно заорал на весь зал:
– Обернитесь назад, взгляните на него! Я его знаю, он сын нэп-
мана. Каждая моя строка бьет по карману его папаши!
Крикунов все же пришлось вывести из аудитории, так как они
не успокаивались. Лишь после этого стало спокойно и Маяковский
смог до конца дочитать свою поэму.
Вспоминается, как в первый год моего поступления в МГУ Рубен,
первый секретарь Хамовнического райкома ВКП(б), вскоре он был
переименован во Фрунзенский, а ныне он стал Киевским райко-
мом, пригласил к себе актив университетской партийной органи-
зации. В числе приглашенных был и я.
Рубен сказал нам:
– Как же это получается, товарищи? Центральный Комитет
нашей партии доверил тов. Вышинскому университет целиком
и полностью. А это, знаете ли, большое доверие! 1-й МГУ пользу-
ется всемирной славой. А вы – кучка коммунистов, в количестве
двух тысяч человек, то есть незначительная часть партии, отказы-
ваете ему в этом доверии. Вы противопоставили себя воле Цент-
рального Комитета партии, проваливая Вышинского на выбо-
рах в партийное бюро университета. Это большая политическая
ошибка, и ее следует обязательно исправить.
Некоторые из присутствовавших возразили против этого.
Говори ли о том, что Вышинский не пользуется авторитетом
в университете, что он бывший меньшевик, что, хотя и участво-
вал в револю ционном движении чуть ли не с 1902 года, но все же
в нашу партию он вступил совсем недавно, только в 1920 году. Про-
тив Вышинского говорилось и многое другое, но Рубен не захотел
вникать ни в какие рассуждения и обязал всех, присутствующих
в его кабинете, обеспечить избрание Вышинского в состав вуз-
бюро на очередном партийном собрании путем довыборов.
Для тех времен это было вопиющим нарушением внутрипартий-
ной демократии. Помнится бурное партийное собрание, происхо-
дившее в Коммунистической аудитории, в новом здании на Мохо-
вой. Зал был переполнен, были заняты все проходы и ступеньки,
многие были вынуждены простоять на ногах от начала до самого
конца собрания.
Обсуждение кандидатуры Вышинского приняло острые формы.
За и против этой кандидатуры выступало много ораторов, неко-
торые по два раза и даже более, как, например, Амо Арутюнян,
заместитель секретаря вузбюро по агитпропработе. Наконец, при
довольно шумной обстановке, кандидатура Вышинского была про-
голосована, и он прошел в состав вузбюро незначительным боль-
шинством голосов. Выборы в партийные органы проводились тогда
(за исключением партийных съездов) открытым голосованием.
Теперь, уже по истечении почти шестидесяти лет после этого
знаменательного факта, когда нам стала известна вся отрицатель-
ная роль Вышинского, которую он играл в годы культа личности
и произвола, можно не только удивляться, но и восхищаться тем,
до чего же был прозорлив наш партийный коллектив, этот двухты-
сячный отряд коммунистов, которой интуитивно чувствовал тот
вред, который может нанести партии этот чужак, отказывая ему
в своем доверии, и только лишь после сильного нажима он отдал
свои голоса, впрочем, далеко не полностью, этому человеку.
Рубена (Тер-Мкртычяна) я хорошо знал по Тифлису, он был там
секретарем Тифлисского комитета партии и редактором газеты
«Правда Грузии».
На одной из партийных конференций III района (ныне район
26-ти комиссаров) я предложил список будущего состава райкома
партии. Председательствовал на конференции Александр Федоро-
вич Мясников (Мясникян) – секретарь Закавказского Краевого
Комитета ВКП(б).
Зачитав предлагаемый мной список кандидатур, я передал его
Мясникову. Он зачитал его снова, громко оглашая фамилию каж-
дого кандидата. Исчерпав весь список, он сказал, что кандидатуры
подобраны вполне удачно, не хватает в списке лишь одного чело-
века – секретаря ТК, товарища Рубена, и, обращаясь ко мне, ска-
зал: «Вы, наверное, просто упустили его?»
Я ответил, что не упустил и что считаю не обязательным его при-
сутствие в составе райкома партии. Секретарь райкома Арам Вар-
дапетян предложил дополнить список кандидатурой Рубена и про-
голосовать его в целом, что и было сделано.
В связи с проводимой в то время решительной борьбой с бюрокра-
тизмом в газете «Правда Грузии» появилась статья по этому поводу
за подписью Рубена. В ответ на статью Рубена я тоже написал ста-
тью на эту тему, в которой сказал, что беда будет, если борьбу про-
тив бюрократизма будут вести такие бюрократы, как Рубен. Свою
статью я отправил в редакцию газеты с курьером. Проходят дни, ста-
тью не только не публикуют, но даже и не звонят из редакции.
Но вот созывается общегородское собрание комсомольской
организации или актива, а может быть, конференция, куда явля-
ется Рубен. Я спрашиваю у него, почему он не публикует мою
статью? Он смеется и говорит, неужели я серьезно думаю, что
он опубликует такую статью? Поинтересовался, почему я его
обвиняю в бюрократизме? Я ему объяснил, что несколько раз
обращался к нему по поводу изыскания средств для ремонта рай-
онного комсомольского клуба, он обещал, время истекает, а денег
все нет. Он мне сказал, чтобы я зашел к нему завтра в 9 часов
утра. Я, конечно, явился. Рубен спросил, какая требуется сумма.
Я ответил, что пять тысяч рублей. Он сразу поднял телефонную
трубку и позвонил председателю Тифлисского горсовета Вано
Болквадзе. Деньги были отпущены. После ремонта наш клуб стал
лучшим районным клубом в Тифлисе.
Справедливости ради, я должен сказать, что Рубен после состо-
явшейся у него в кабинете беседы стал все лучше и лучше ко мне
относиться, и я изменил свое мнение о нем к лучшему. А ведь дру-
гой не только не похлопотал бы о выделении денег на ремонт клуба,
но и на всю жизнь запомнил бы мои выпады против него.
Вот и в этот день, когда студенты начали расходиться, Рубен крик-
нул: «Мискин, не уходите, оставайтесь!» Когда мы остались одни, я ему
сказал, что он неправ, настаивая на избрании Вышинского в члены вуз-
бюро. Вот я родился в 1903 году, а Вышинский в это время уже при-
нимал активное участие в политической жизни страны, состоя членом
РСДРП, и когда же он вступает в партию большевиков? – В 1920 году,
то есть тогда же, когда и я. Все это время, до перехода в нашу пар-
тию, он ходил в меньшевиках, не ужели это вам ничего не говорит?
Я просил его через меня оповестить бюро о временном приостанов-
лении его указания, но он был неумолим. Я уже тогда понял, на при-
мере Рубена, что вырабатывается новый тип партийного работника.
Он преуспевал. Был выдвинут на работу секретаря Московского
Комитета.
Разве можно простить Сталину разрушение одного из величе-
ственных шедевров архитектуры Москвы, монументального храма
Христа-Спасителя?
То же следует сказать в отношении военного собора в Тбилиси
по адресу Берия.
До воцарения Сталина партия большевиков на всем протяжении
своей истории атеистическую и антирелигиозную пропаганду вела
с исключительной осторожностью, чтобы ни коей степени не оскор-
бить религиозные чувства верующих. Еще в период первой русской
революции В.И. Ленин выступил со статьей «Социализм и религия»
в газете «Новая жизнь» № 28 (от 3 декабря 1905 г.), в которой писал:
– Мы требуем полного отделения церкви от государства, чтобы
бороться с религиозным туманом чисто идейным и только идей-
ным оружием – нашей прессой, нашим словом (В.И. Ленин, ПСС,
5 изд., т. 12, стр. 145).
Политика партии в этом вопросе не изменилась и после установ-
ления Советской власти. Вот что говорил Владимир Ильич в своей
речи на первом всероссийском съезде работниц 19 ноября 1918 года:
– Бороться с религиозными предрассудками надо чрезвычайно
осторожно, много вреда приносят те, которые вносят в эту борьбу
оскорбление религиозного чувства. Нужно бороться путем пропа-
ганды, путем просвещения. Внося остроту в борьбу, мы можем озло-
бить массу, такая борьба укрепляет деление масс по принципу рели-
гии, наша же сила в единении (В.И. Ленин, ПСС, 5 изд., т. 37, стр. 186).
Сталин и оскорблял религиозные чувства, и озлоблял массу веру-
ющих, а потом этих озлобившихся десятками тысяч сажал в тюрьмы
и гноил их в лагерях. Какое иное чувство может вызвать подоб-
ное святотатство, как разрушение и превращение в руины величе-
ственных храмов, кроме как оскорбление и озлобление не только
у верующих, но и у всех образованных, культурных людей, а вер-
нее всего – среди самых широких народных масс. В Тбилиси,
кроме уже упоминавшегося Военного собора, был также разру-
шен Ванкский собор и много других церквей. Такой же участи под-
верглись наиболее значительные храмы и соборы во всех крупных
городах – от бывших губернских до уездных. Оправдания этому
нет и не может быть.

ПРЕКРАЩЕНИЕ ОБУЧЕНИЯ

Когда я уже обучался на IV курсе, произошло очень важное событие
в области исторической науки. С 28 декабря 1928 года по 4 января
1929 года в Москве проходила Первая Всесоюзная конференция
историков-марксистов. Эта конференция отвергла название «рус-
ская история» и установила новое название «История народов
СССР». М.Н. Покровский сказал, что термин «русская история»
есть «контрреволюционный термин одного издания с трехцвет-
ным флагом» (Малая Советская Энциклопедия. Главный редактор
Н.Л. Мещеряков. Издание первое, том 8. Москва, 1930, стр. 393).
Конференция историков-марксистов установила полную
неприемлемость для историка-марксиста термина «русская исто-
рия». История народов СССР должна начинаться не с Киевской
Руси, а с истории Армении и Грузии – вытекало из решения
конференции. До сих пор о других народах говорилось после рас-
сказа о Киевской Руси, а вернее, после завоевания их террито-
рии, когда они становились колониями России. А между тем у этих
народов до этого периода была своя богатая история.
Разработка новой схемы и тематики для преподавания истории
народов СССР еще не существовала, и необходимо было к ней присту-
пить. Главным затруднением в этой работе было отсутствие или край-
няя недостаточность сведений по истории отдельных народов СССР.
Было решено преподавание истории народов начать через один
учебный год, то есть не в 1929/1930, а в 1930/1931 учебном году. Руко-
водителем кафедры предполагалось пригласить выдающегося уче-
ного, академика с 1909 г., Николая Яковлевича Марра. Его труды
по армяно-грузинской филологии представляют исключительную
ценность. Он многие годы вел археологические раскопки в Армении
в ее древней столице Ани, а также в районе озера Ван и других местах.
При распределении студентов, окончивших IV курс, я был остав-
лен при университете для работы на кафедре истории народов
СССР. Меня вызвал к себе В.П. Волгин и сказал, что я утвержден
ассистентом и что передо мной стоят две задачи:
1. Работать под руководством академика Марра над организацией
новой кафедры и составлением программ по преподаванию
истории народов СССР;
2. Совершенствовать знания по двум иностранным языкам.
Далее Вячеслав Петрович сказал, чтобы я подготовился к поездке
в Ленинград и что он готовит письмо на имя Николая Яковлевича
Марра, которое я должен буду отвезти и отдать лично в руки академи-
ку. «Кстати, – сказал он, – в письме я напишу и о вас, и вы оба позна-
комитесь друг с другом: учитель и его будущий ученик и помощник».
Я уже готовился к поездке в Ленинград, как вдруг, совершенно
неожиданно, меня вызвали в орграспредотдел ЦК ВКП(б). Бесе-
довал со мной заместитель заведующего орготделом. Теперь уже
за давностью лет я не помню его фамилии, но почему-то кажется,
что фамилия его была Строганов. Так как в этом не полностью уве-
рен, буду называть его просто замзаворгом.
Он мне сказал, что из Грузии поступила телеграмма о моем
откомандировании в Тифлис в связи с окончанием университета.
Если не ошибаюсь, телеграмму подписал Миша Кахиани, первый
секретарь ЦК компартии Грузии.
Я объяснил замзаворгу, что оставлен при университете для науч-
ной работы и хотел бы посвятить себя научной деятельности. Если
бы я хотел идти на партийную работу, то я согласился бы с направ-
лением меня на курсы марксизма, куда меня сперва рекомендовали,
но я поступил в МГУ, чтобы стать историком. На все мои старания
убедить его оставить меня при университете замзаворг заявил мне:
– Единственное, что я могу вам обещать, это то, что через год вы вер-
нетесь в университет, если, конечно, я буду еще работать на этой долж-
ности в ЦК. Ведь вы сами говорите, что преподавание нового пред-
мета начнется через год. Вот и приезжайте в ЦК в августе 1930 года.
Я рассказал Вячеславу Петровичу Волгину о своем вызове
в ЦК ВКП(б). Он пригласил к себе Николая Михайловича Лукина
и попросил его позаботиться об оставлении меня в Москве.
Через несколько дней мне сказали, что договорились в ЦК и мое
направление в Грузию на партийную работу отменяется. Но вот
в студенческое общежитие, где я проживал, приходит фельдъ-
егерь с письмом о моем вторичном вызове в ЦК. Я объяснил замза-
воргу, что меня заверили о состоявшейся договоренности и что это
какое-то недоразумение. Я обещал узнать точно, кто же дал согла-
сие об оставлении меня в Москве для научной работы.
Я вновь обратился к В.П. Волгину. Он был крайне удивлен, что его
подвели, и сказал, что завтра сам поедет в ЦК и договорится. Что письмо
он уже написал и мне надо готовиться к отъезду в Ленинград.
Я теперь уже точно не помню, сколько раз меня вызывали в ЦК.
Хождение В.П. Волгина также закончилось безуспешно, и теперь уже
вдвоем с Н.М. Лукиным они занимались моим вопросом. Веря им,
я ждал, что они, наконец, все же договорятся, и поэтому я не ходил
в управление делами за командировочным удостоверением и деньгами.
И вот я в последний раз в кабинете замзаворга ЦК. Он мне сказал,
что поведет меня к одному из секретарей ЦК ВКП(б) и что это может
обойтись мне дорого, имея, очевидно, в виду, что мне могут выне-
сти партийное взыскание. После этих слов мне ничего не оставалось
делать, как идти за командировочным удостоверением и за день-
гами, которых мне дали вполне достаточно. Вскоре я поехал в Тиф-
лис, оставляя Москву с крайним сожалением. Все же я надеялся
через год вернуться в Москву и приступить к научной деятельности.
Выезжая в Тифлис по окончании учебы, я не снялся в Москве
с партийного учета. Начиналась чистка партийных рядов 1929 года,
которую я решил пройти в Москве. Ладо Сухишвили вначале никак
не давал согласия и сказал, что напишет в Москву и мою учетную
карточку вышлют по секретной почте. Я объяснил ему, что хочу
чистку пройти в университете, где на протяжении четырех лет
моей учебы шла ожесточенная борьба с оппозицией, и я не хочу,
чтобы кто-либо заподозрил, что я уклоняюсь от чистки в универси-
тете. Словом, я все же уговорил Ладо, и он отпустил меня в Москву
для прохождения там партийной чистки.
Приехав в Москву, я узнал, что председателем комиссии
по чистке университетской партийной организации назначен Бела
Кун. Это меня очень обрадовало, ведь Кун был одним из виднейших
деятелей международного коммунистического движения. Он был
членом социал-демократической партии Венгрии с 1902 года.
Во время Первой мировой войны попал в плен в Россию. Познако-
мился с В.И. Лениным. В 1919 году руководил в Венгрии организа-
цией Советского правительства, сам заняв в нем пост наркома по
иностранным делам. В 1937 году незаконно репрессирован, а позд-
нее реабилитирован посмертно.
Перед началом чистки Бела Кун сделал доклад о задачах чистки
рядов партии. Собрание было созвано в актовом зале университета.
Сама же чистка должна была проходить по факультетским ячей-
кам. По окончании своего доклада Бела Кун заявил, что на сегодня,
в порядке исключения, проведем чистку с товарищем Мискиным,
и вы все наглядно увидите, как она будет проходить по факультетам.
Поскольку «чистили» меня одного, то мне задавали неограниченное
количество вопросов, на которые я отвечал. Бела Кун в заключение
отозвался хорошо, и все зааплодировали. Когда начали расходиться,
он задержал меня и сказал, что если я не возражаю, то пройдем вместе.
Выйдя на улицу, мы с ним пошли пешком. Бела Кун очень инте-
ресовался Кавказом и задавал много вопросов. Спрашивал о наших
закавказских политических деятелях. Но он ближе всего, видимо,
знал Амаяка Назаретяна и просил меня обязательно передать ему
привет. Я это с удовольствием исполнил. Приятно было услышать
от Назаретяна его благодарность за то, что я, не откладывая в дол-
гий ящик, на следующий же день после возвращения из Москвы
специально зашел к нему, чтобы передать привет от любимого това-
рища, а то есть и такие товарищи, которые вовсе забывают об этом
или же передают привет, но спустя продолжительное время. Наза-
ретян работал в те годы вторым секретарем Закавказского Край-
кома ВКП(б) и председателем Закавказской КК-РКИ.
В свою очередь, А.М. Назаретян много теплых слов сказал о Бела
Куне. Видимо, они были близкие друзья.
В свою очередь, я остался очень довольным от прогулки по ули-
цам Москвы с Бела Куном после «чистки». Это был очень инте-
ресный человек и прекрасный собеседник. Я очень много узнал
от него во время этой беседы.

НА ПАРТИЙНОЙ РАБОТЕ

НА ПАРТИЙНОЙ РАБОТЕ В ТИФЛИСЕ

ТК. Обстановка и условия работы

Под ТК, или Тифлисским Комитетом, всегда имеется в виду город-
ской комитет. Так оно теперь, так оно и было с первых дней уста-
новления Советской власти в Грузии в 1921 году, когда наряду
с ТК отдельно существовал Тифлисский уездный комитет пар-
тии. Я же по приезде в Грузию, куда был направлен на работу Цен-
тральным Комитетом Компартии Грузии, застал ТК в несколько
не обычном составе. Это был не просто Тифлисский Комитет,
а Тифлисский Окружной Комитет, хотя его по-прежнему назы-
вали ТК. Он, наряду с городской партийной организацией руково-
дил также и бывшими уездными Тифлисской, Душетской и Борча-
линской парторганизациями.
К работе в Тифлисском Окружкоме я приступил в июле
1929 года. Сперва я работал в должности замзаворграспредот-
делом. Вскоре этот отдел был разделен на два самостоятельных:
организационно-инструкторский и распределительный. В резуль-
тате этой реоргани зации партийного аппарата я был назначен
заведующим распред отделом. Как известно, позднее распредот-
делы были переименованы в отделы кадров.
Первым секретарем Тифлисского Окружкома КП(б) Грузии
был в то время Ладо Сухишвили, старый большевик, член пар-
тии с 1904 года. Хотя Сухишвили и не имел никакого образования,
он был опытным политическим руководителем. За время своей
работы в Тифлисском Комитете я многому от него научился.
Часто приходилось вместе с Ладо Сухишвили рассматривать
сложные и запутанные вопросы, и всякий раз я изумлялся, как этот
человек, с виду совершенно простой и ничем не примечательный,
который не мог свободно прочитать адресованное на его имя
письмо, так хорошо ориентируется по существу затронутых вопро-
сов. Чувствовался в нем большой жизненный опыт. Какой бы
вопрос ни рассматривался, он всегда видел живых людей. И от нас,
молодых работников партийного аппарата, требовал заботиться
о них.
Ладо Сухишвили был типичным представителем старой больше-
вистской гвардии. В составе Президиума Тифлисского Комитета
он не был исключением. Из их числа хочется вспомнить Вано Болк-
вадзе, партстаж с 1900 года, был тогда председателем Тифлисского
Совета, и Асатура Тер-Вартанова, партстаж с 1905 года, был секре-
тарем Райкома партии им. 26-ти комиссаров Тифлисской органи-
зации КП(б) Грузии.
Мы – молодые работники ТК, соприкасаясь в своей повседнев-
ной деятельности с закаленными в революционных боях старшими
товарищами, проходили подлинную ленинскую школу, получали
большевистскую закалку.
С Асатуром Тер-Вартановым я сблизился еще в период своей
комсомольской работы, будучи секретарем третьего (ныне им.
26-ти комиссаров) райкома, затем – непосредственно по совмест-
ной работе в райкоме партии во время своих летних каникул, при-
езжая из Москвы. В прошлом он был портным и в грамоте был
не намного сильнее Ладо Сухишвили, но надо было видеть, какие
продуманные выступления он делал на заседаниях президиума ТК.
Подобно Ладо Сухишвили, при решении трудных вопросов Асатур
Тер-Вартанов никогда не забывал напомнить о живых людях.
Вторым секретарем Тифлисского комитета был Е.М. Асрибеков.
В партии он состоял с марта 1917 года. По специальности был медик,
но, как ни мечтал лечить людей, революция призвала его к полити-
ческой деятельности. Ерванд Асрибеков был неутомимым работ-
ником, человеком неиссякаемой энергии. Он был одновременно
также и ответственным редактором (или, как теперь принято гово-
рить, главным редактором) газеты «Правда Грузии» – органа ЦК
и ТК КП(б) Грузии. А ведь в Тифлисском Комитете тогда было
всего два секретаря, и надо сказать, что на плечи Ерванда Асри-
бекова ложилась львиная доля работы по руководству партийной
организацией. Работая весь день в здании Тифлисского Комитета,
он в восемь или девять часов вечера прямо из ТК уезжал в типо-
графию, где печаталась газета, и возвращался домой обычно после
часа или двух часов ночи.
Ерванд Асрибеков, при всей своей перегруженности работой,
поспевал везде и всюду. Он был исключительно чуткий и заботли-
вый товарищ. Двери его кабинета, как и двери кабинета первого
секретаря ТК Ладо Сухишвили, всегда были открыты для всех,
и я не помню ни единого случая, чтобы кто-нибудь сказал, что хотел
попасть на прием к секретарю ТК и тот его не принял.
В составе ТК были также двое рабочих главных железнодорож-
ных мастерских: Датико Панцулая, партстаж с февраля 1917 г.,
был в то время секретарем Ленинского райкома ТО КП(б) Грузии,
и Лука Ломидзе, партстаж с апреля 1917 г., был секретарем райкома
им. Серго Орджоникидзе ТО КП(б) Грузии. Луку я знал с 1921 года.
Вместе работали в комсомоле. Интересный он был человек. При-
веду один эпизод из его жизни. Случилось это в 1923 году.
Лука Ломидзе работал в одном из цехов Тифлисских главных
железнодорожных мастерских. Он состоял членом бюро ТК ком-
сомола, работая одновременно у станка. В соответствии с указа-
ниями В.И. Ленина, тогда существовала такая практика избрания
в состав не только пленумов, но и бюро партийных и комсомоль-
ских комитетов производственных рабочих, и назывались они
тогда рабочими от станка.
Было внесено предложение – избрать Ломидзе секретарем
Тифлисского Комитета комсомола. Лука смутился.
– Что вы, ребята, какой из меня секретарь ТК? Я не смогу спра-
виться с этой работой.
И все-таки за него проголосовали все единогласно. Лука подчи-
нился воле коллектива и приступил к работе в ТК комсомола. Про-
шла неделя. Но вот комсомольцы заволновались. Открыли дверь
в комнату секретаря ТК, а Луки там нет. Начались его поиски.
Его не оказалось ни дома, ни на производстве, где он работал все
эти годы.
На четвертый или пятый день за поиски взялись мы со Степой
Алавердовым (партстаж с 1919 г., работал тогда в качестве секре-
таря IV райкома комсомола, ныне район им. С. Орджоникидзе,
позднее был выдвинут на партийную работу, трагически погиб
в годы культа личности). Мы оба в равной степени несли ответ-
ственность за внезапное исчезновение Луки как инициаторы его
выдвижения. Мы со Степой буквально сбились с ног в поисках
Луки. Оба сильно переживали тогда. Наконец, примерно через
неделю, он как ни в чем не бывало появился у своего станка. Оказа-
лось, что за это время он успел съездить к себе на родину – в Хони,
где сперва намерен был скрываться от своего головокружитель-
ного выдвижения, но, убедившись в безрассудности подобного
поступка, решил возвратиться к своему станку.
После первых же наших расспросов Лука категорически отка-
зался вернуться на работу в ТК. Три дня мы уговаривали его неот-
ступно, с утра до вечера.
– Хорошо вам так рассуждать, вы в гимназиях учились, вам
легко, – отпарировал Лука.
– При чем тут гимназия? Разве на партийной и комсомольской
работе большинство – со средним и высшим образованием? –
ответили ему мы и привели в доказательство десятки фамилий
рабочих, занимавших высокие ответственные посты.
– Поймите же вы, наконец, что я не смогу, трудно мне.
– Вот это другое дело. Трудно – мы поможем.
– Если бы приходили к секретарю ТК только комсомольцы,
рабочая молодежь, а то ведь приходит разный народ, предста-
вители всяких организаций, и не знаешь, что и как им отвечать.
За одну только неделю моей работы в ТК я достаточно нагляделся.
– Что ты, Лука, мы тебе поможем, – сказали мы со Степой,
перебивая друг друга. – Мы установим дежурство, и попеременно
в течение дня кто-нибудь из нас двоих будет находиться в твоем
кабинете, хотя бы в ближайшие две-три недели. Попроси Арусю
помочь тебе, она ведь очень грамотный человек. Наконец, через
стену – кабинет Гайоза, и ты всегда можешь с ним посоветоваться.
Кстати сказать, он тоже рабочий и никаких гимназий не кончал.
Г.С. Девдериани имел партстаж с 1918 г., был секретарем ЦК
ЛКСМ Грузии.
К концу третьего дня мы все же Луку сломили. Убедили, что
выборы есть выборы и что он обязан подчиниться решению.
– Звони нам всегда, – сказал я Луке, расставаясь, – я и Степа
всегда бросим все дела и немедленно примчимся к тебе на помощь.
Надо сказать, что Аруся Бугданова – активная участница под-
польной комсомольской организации при господстве меньше-
виков в Грузии. На ее квартире в Тифлисе на Большой Ванкской
улице находилось конспиративное помещение коммунистической
подпольной организации «Спартак». Аруся Бугданова арестовыва-
лась органами «Особого отряда» меньшевистского правительства
Грузии. Аруся Бугданова очень чутко отнеслась к задаче выдвиже-
ния на пост секретаря ТК комсомола производственного рабочего.
Она была в то время управделами ТК. Аруся сумела создать необ-
ходимую обстановку и условия в ТК ЛКСМ Грузии и оказывала
непосредственную повседневную помощь нашему выдвиженцу.
Лука Ломидзе блестяще оправдал все наши надежды. С комсо-
мольской работы он был выдвинут на партийную, окончил курсы
марксизма-ленинизма при ЦК ВКП(б), вновь возвратился на пар-
тийную работу в Грузию, позднее работал в системе политотделов
железных дорог.
Возвращаюсь к характеристике членов президиума Тифлис-
ского комитета партии. Для полноты характеристики следует
назвать еще двух товарищей: Бесо Шогирадзе и Айка Адамяна.
Первый из них был заворгинстром, а второй – завагитпропом.
Виссариона Моисеевича Шогирадзе некоторые не любили
и даже несколько сторонились его. Называли его крикуном и пани-
кером. И, действительно, первое впечатление он оставлял о себе
неважное. Меня часто спрашивали, как я могу с ним уживаться?
Должен сказать, что Бесо Шогирадзе был человек неплохой, всегда
придерживался партийных позиций, был принципиален, и именно
в силу этого у нас с ним не было никаких недомолвок и недора-
зумений в нашей совместной партийной работе. Мы с ним были
очень дружны.
Айк Адамян был умница, теоретик. У него были глубокие
марксистские знания. Он умел их популярно излагать. Многие
из партийно-комсомольского актива Тифлисской организации
и в особенности района имени 26-ти комиссаров обязаны ему сво-
ими познаниями в этой области. Он проявил свои блестящие спо-
собности во время обучения в институте Красной профессуры.
В последнее время перед своим арестом в годы культа личности
он работал в Москве в должности заместителя Директора музея
имени В.И. Ленина. За короткий период издал несколько книг,
в том числе и о Карле Каутском.
Я попытался здесь в нескольких штрихах показать основной
состав президиума. Тифлисского комитета КП(б) Грузии 1929–
1930 годов. Должен сказать, что это был дружный коллектив, состо-
ящий из настоящих ленинцев, глубоко принципиальных и предан-
ных делу партии и ленинизма людей. Было хорошо и легко рабо-
тать рука об руку с такими прекрасными товарищами. И теперь,
по истечении более 50 лет, приятно вспомнить как о каждом из них
в отдельности, так и обо всей обстановке партийной работы тех
дней. К великому огорчению, все они до одного погибли в страш-
ные годы сталинского произвола.
Мой рассказ о президиуме ТК был бы не совсем полным, если
не добавить пару слов об одном человеке, состоявшем кандидатом
в члены президиума ТК. Речь идет о Давиде Киладзе. Фигура эта
до крайности отвратительная. Конечно, случай с Киладзе в нашей
партии исключительный и единственный в своем роде. Но как ни
неприятно, этот уголовный преступник сыграл в судьбе партии
крайне печальную роль, и закрывать глаза на это не следует. Ибо без
знания подобных фактов, кажущихся на первый взгляд не столь суще-
ственными, трудно понять, почему на политическую арену выдвину-
лись такие подлые и темные личности, как Берия, или почему на про-
тяжении многих лет свирепствовал в стране неслыханный произвол.
История с Киладзе коротко такова. Он был сослан при царизме
в Сибирь как уголовный преступник. В ссылке познакомился
со Сталиным. После февральской революции возвратился в Гру-
зию вместе с социал-демократами (меньшевиками), отбывшими
в Сибири ссылку. С их легкой руки Киладзе оказался членом
социал-демократической партии Грузии.
Как-то во время одной из конференций меньшевистской партий-
ной организации в городе Поти кандидатура Киладзе была выдви-
нута в состав Потийского Городского Комитета. Он тогда состоял
на работе в должности начальника уголовного розыска в городе
Поти. И, действительно, куда же, как не на эту должность, могло
заманить закоренелого преступника!
После выдвижения кандидатуры Киладзе в состав Городского
Комитета поступил отвод. Кто-то рассказал о его уголовном про-
шлом. Была создана комиссия по расследованию дела Киладзе.
Факты подтвердились. Киладзе был исключен из меньшевист-
ской партии как уголовный элемент, пролезший в ряды социал-
демократической партии Грузии обманным путем.
Вскоре в Грузии была установлена Советская власть. Киладзе
каким-то чудом пролезает в ряды КП(б) Грузии, но немедленно
исключается из партии во время проходившей тогда Генеральной
чистки партии 1921 года.
После исключения из коммунистической партии Киладзе выез-
жает в Москву. Здесь он прибегает к помощи Сталина, который,
ссылаясь на совместное пребывание в сибирской ссылке, дает ему
свою рекомендацию и помогает восстановиться в рядах коммуни-
стической партии.
Берия, подбирая себе кадры, неизменно следовал одному, весьма
испытанному им средству. Он находил в биографии кандидатов тот
или иной изъян, иначе говоря, слабую струнку. Изучив во всех под-
робностях эту темную сторону в биографии нужного ему человека,
он мастерски играл этой слабой стрункой так, что всегда добивался
значительных успехов, а в конечном итоге и всей своей очередной
гнусной цели. Кто знал ближайшее окружение Берия, тот должен
помнить, что это были люди с весьма сомнительными биографиями.
Вместе с Берия, по одному приговору, были расстреляны
В. Мерку лов, В. Деканозов, Б. Кобулов и другие, они работали под
руководством Берия с самого начала двадцатых годов и были его
ближайшими помощниками. Кем же они были в прошлом? Отец
Меркулова был при царизме начальником Лагодехского уезда.
Деканозов был изгнан из органов ВЧК-ГПУ без права обратного
поступления за совершенное преступление, но вновь оказался
на работе в этих органах благодаря Берия, который самоуправно
принял его на работу вопреки не потерявшему силу упомянутому
решению вышестоящей организации. Наконец два слова о Кобу-
лове. В гимназические годы он был настроен антисоветски. Отец
его был владельцем шорной мастерской и лавки, занимался экс-
плуатацией наемной рабочей силы, имел домовладение.
Список таких лиц можно было бы продолжить. Я назвал здесь
самых приближенных и преданных Берия людей. К числу таких
людей и относился Киладзе. Берия ловко использовал его в своих
целях, а когда надобность в нем миновала, уничтожил его, как
он это делал и со многими другими.
После всего сказанного здесь о Киладзе, думаю, что для всякого
должно стать очевидным, какой чуждой была его кандидатура
в составе президиума Тифлисского Комитета нашей партии. Появ-
ление Киладзе в этой партийной среде оказалось возможным
лишь вследствие того, что Киладзе являлся в тот период начальни-
ком Тифлисского окружного ГПУ. И надо отдать должное Пленуму
Тифлисского Комитета партии за то, что он, несмотря на все ста-
рания Берия протащить Киладзе в состав членов президиума ТК,
не поддался формальным соображениям и общепринятому порядку
обязательного включения в состав бюро партийного комитета руко-
водителя соответствующей инстанции органов ГПУ и избрал его
только кандидатом в члены президиума Тифлисского Комитета
КП(б) Грузии, отдав этим лишь дань формальным мотивам.
Ко всеобщему удовлетворению, Киладзе редко появлялся
на заседаниях президиума ТК, будучи занят другой своей рабо-
той, которую он выполнял по совместительству – исполнением
обязанностей коменданта дачи Сталина в Западной Грузии, куда
ему приходилось отлучаться довольно-таки часто и подолгу.
В длинной цепи обстоятельств, способствовавших приближе-
нию Берия к Сталину, одним из первых звеньев и, пожалуй, наибо-
лее главным звеном было назначение Киладзе комендантом дачи
Сталина.
При поездках Сталина на Кавказ Берия заблаговременно выез-
жал к месту его прибытия и обычно находился недалеко от сталин-
ской дачи в течение всего времени пребывания там Сталина. Киладзе
сумел заинтересовать Сталина личностью Берия путем рассказыва-
ния всяких небылиц и наговоров по адресу старых большевиков.
Когда же Сталин однажды спросил, откуда все это ему известно,
Киладзе сослался на Берия и тут же представил его «хозяину», так
неофициально называли Сталина примерно с 1926–1927 гг. Я, как
и многие товарищи, никак не мог примириться с этим частнособ-
ственническим термином и был крайне удивлен его быстрому рас-
пространению среди значительной части партийного актива.
Сталин не любил многих старых большевиков из грузинской
партийной организации. Не любили и они его. С юношеских лет
я вращался и работал среди многих десятков старых большевиков.
Не помню ни одного случая, чтобы кто-нибудь из них восторженно
отзывался о Сталине. Зато от многих я слышал об отрицатель-
ных чертах его характера. Эту ситуацию ловко использовал Берия
в своих личных, корыстных целях. Значительную услугу оказы-
вал ему в этом Кобулов, развернувший агентурную сеть в партии
для доносов на ответственных работников и, в первую очередь,
распространения всяких небылиц о старых большевиках. Одной
из самых первых «заслуг» Берия перед Сталиным, была именно
такая информация.

О коллегиальности в работе и связи с массами

Наиболее характерной чертой работы президиума ТК КП(б) Гру-
зии была коллегиальность в работе. Оба секретаря ТК всегда при-
слушивались к мнению остальных членов президиума ТК. Это было
нормой их поведения. Конечно, это не означало, что они не имели
своего мнения или боялись брать на себя ответственность в реше-
нии того или иного вопроса, нет, так было заведено. И никогда ни
один из секретарей ТК не пытался путем реплик направить речь
оратора по желаемому ему руслу. А ведь, говоря откровенно, этим
страдали некоторые руководители. Зачастую, прерывая оратора,
они мотивировали свои непартийные замашки добрыми намере-
ниями, объясняя при этом, что иначе прения пошли бы по воле
волн, и кто его знает, к чему бы они могли привести. Ничем иным,
как неуважением к выступающим ораторам, это нельзя объяснить.
В составе же Тифлисского Комитета уважение друг к другу было
первым и основным условием работы.
В наши дни можно заметить, что пропагандисты порой уходят
от острых вопросов. Такой проблемы в то время перед нами не сто-
яло. Мне кажется, этот вопрос является обратной стороной слабой
связи с массами. Тогда она была крепка. В значительной степени
непосредственной связи руководителей с массами способствовало
то обстоятельство, что в те годы руководители вышестоящих пар-
тийных и советских органов состояли на партийном учете не в том
учреждении, где они работали, а в производственных партийных
ячейках. Партийные собрания происходили тогда еженедельно.
Пятница была объявлена единым партийным днем. Каждый ком-
мунист шел в этот день на партийное собрание без всякого на то
особого приглашения.
Обычно руководители вышестоящих органов, прикреплен-
ные к фабрично-заводским партийным организациям, появлялись
в цехах, на территории производственных предприятий в каждую
пятницу, заблаговременно до начала партийного собрания. За час,
а то и за два до собрания можно было наблюдать, как у станка или
в каком-либо уголке идет задушевная беседа видного партийного
деятеля или ответственного работника меньшего ранга с рядо-
выми рабочими, не только с коммунистами, но и с беспартийными.
Можно смело сказать, что не нашлось бы тогда ни одного человека
на крупном предприятии, чтобы он не смог получить ответ на вол-
нующий его вопрос в этот день недели непосредственно из уст вид-
ного и ответственного партийного товарища.
Разумеется, что выступление с докладами по самым актуальным
вопросам было неотъемлемой обязанностью этих товарищей.
Два слова о партийных активах. Билеты на городской партий-
ный актив просили не только весьма охотно, но еще и сильно оби-
жались, если не доставалось. Не помню ни одного актива, прошед-
шего скучно.
Как правило, ни один актив не проходил без критики, причем
критики снизу. Малейший зажим критики воспринимался как
чрезвычайное происшествие, и на это партийный актив соответ-
ственно реагировал.
Что и говорить, партийные активы тех времен были исключи-
тельно интересными, и, уходя с них, каждый чувствовал, что он
обогатился.
В двадцатых годах очень большое значение придавалось связи
ответственных работников с массами. Тогда даже существовал
особый термин при наложении взыскания: «за отрыв от масс».
Вместе с тем следует сказать, что именно тогда начали происхо-
дить в партии резкие перемены в сторону отступления от ленин-
ских норм партийной жизни.
Корни очковтирательства были заложены в самом начале трид-
цатых годов. Помнится, как по возвращении с XVI съезда ВКП(б)
в июле 1930 года собрал нас, заведующих отделами, первый секре-
тарь Тифлисского Комитета Ладо Сухишвили и рассказал о той
беседе, которую имел Сталин с руководителями грузинской пар-
тийной организации.
Как о самом главном, Сталин говорил о том, что в предстоящей
партийной работе следует как можно меньше обращать внимания
на наши недостатки, а больше говорить о достижениях. Надо при-
учить людей уметь показать товар лицом. У нас привыкли говорить
все о недостатках, а разве у нас нет хорошего? При желании можно
обнаружить и хорошее. Вот на это хорошее и надо обратить внима-
ние людей и пропагандировать как достижение Советской власти.
Такая постановка вопроса нас, немногочисленных участников
этого совещания, крайне удивила, так как она в корне противоре-
чила ленинской формуле «сосредоточить внимание на нерешен-
ных задачах».
Об этой сталинской установке в личной беседе со мной гово-
рил и другой делегат XVI партийного съезда Асатур Тер-Вартанов
и подтвердил, что Сталин действительно так и сказал.
Позднее, ознакомившись со стенограммой съезда, я обнару-
жил на первой же странице во вступительной речи М.И. Калинина
слова о том, что на съезде «будет полностью развернута картина
наших достижений... что работа, проделанная народами Советского
Союза... огромна по своим масштабам и чрезвычайно выразительна
по своим качественным показателям» (XVI съезд ВКП(б). Стеногра-
фический отчет. 1931. ОГИЗ. Московский рабочий, стр. 3).
Слова в речи М.И. Калинина о «наших достижениях» и их «чрез-
вычайной выразительности по своим качественным показателям»
полностью соответствовали сталинской установке и смахивали на
купеческие повадки показать товар лицом, что обычно означало
втереть очки покупателям.
Эта идея впервые возникла у Максима Горького. Он основал
журнал «Наши достижения» и был его главным редактором, как
вспоминает А. Дементьев (журнал «Новый мир», № 11 за 1964 год,
стр. 224): «Намерение Горького издавать журнал «Наши достиже-
ния» вызвало некоторые сомнения и опасения». Далее А. Демен-
тьев приводит высказывания участников совещания о журнале
«Наши достижения», происходившего 8 июня 1928 года.
С опасениями относительно присвоения журналу названия
«Наши достижения» выступили такие видные деятели в области
культуры нашей страны, как М. Кольцов, Ем. Ярославский, А. Сви-
дерский, А. Фадеев, И. Скворцов-Степанов.
«...Плохо будет, – говорил И. Скворцов-Степанов, – если мы
будем говорить только о своих достижениях. Это будет усыпляю-
щее самохвальство, если мы не будем говорить о задачах, которые
стоят перед нами, к разрешению которых не преступлено даже»
(там же, стр. 225).
Как видим, эти мысли вполне соответствуют и прямо исходят
из той ленинской формулы, о которой я говорил выше: «сосредо-
точить внимание на нерешенных задачах». Именно поэтому высту-
павшие на этом совещании ораторы советовали «что-нибудь при-
думать, чтобы уберечь попавшие на страницы журнала достижения
от нападок и опровержений» – М. Кольцов; «соблюдать осторож-
ность при выборе объектов наших достижений и не проникаться
слишком розовыми, оптимистическими настроениями» – А. Сви-
ридерский и напоминали, «что при освещении наших достижений
нельзя упускать из вида борьбы с тем, что мешает нашему движе-
нию вперед» – Ем. Ярославский.
Я остановился на этом вопросе несколько подробнее потому,
что мне кажется, что корни бахвальства и лакировки, которые при-
няли в последние годы грандиозные размеры, возникли именно
тогда, и они имеют настолько сильные основания, что проявляются
в наши дни во всеобъемлющем очковтирательстве несмотря ни
на какие ожесточенные меры, направляемые партией против него.
Все меньше и меньше становилось критики. И не только в отно-
шении отдельных недостатков, но и против лиц руководящего
состава. Формула критики «невзирая на лица» понемногу стала
отходить на задний план.

О партийных клубах

Одной из примечательных особенностей тех времен были пар-
тийные клубы, мне они полюбились еще с первых лет комсомоль-
ской работы. Каждый вечер, хотя бы самое непродолжительное
время, я бывал либо в нашем районном клубе им. 26-ти комиссаров
на Авлабаре, либо в Тифлисском городском партийном клубе, нахо-
дившемся на ул. Жореса, ныне ул. Марджанишвили, напротив теа-
тра им. Марджанишвили, на углу улиц Камо и Марджанишвили.
Именно здесь, в городском партклубе, я серьезно приобщился
к изучению диалектического материализма. Наш семинар состоял
из узкого комсомольского актива – членов бюро Тифлисского
комитета, Центрального комитета Грузии и Закавказского Коми-
тета комсомола. Занятиями руководил секретарь Заккрайкома
ВКП(б) Александр Федорович Мясников. А.Ф. Мясников (Мясни-
кян) в партии состоял с 1906 года. С ноября 1917 г. он был коман-
дующим Западного фронта. В 1919 г. – председатель Централь-
ного бюро компартии Белоруссии. В 1919–1920 гг. – секретарь
Московского Комитета партии. В 1921 г. – председатель Совнар-
кома Армении. С 1922 г. – председатель Союзного Совета ЗСФСР
и секретарь закавказского Комитета ВКП(б), ответственный
редактор газеты «Заря Востока». А.Ф. Мясников трагически погиб
22 марта 1925 года в авиакатастрофе.
Хочется рассказать об одном случае, связанном с этим семина-
ром. Однажды, когда слушатели семинара собрались в очередной
понедельник и время приблизилось к шести вечера, все очень уди-
вились: наш руководитель опоздал к началу занятия. Александр
Федорович был для нас образцом во всем, и в том числе в акку-
ратности. Никогда не было такого случая, чтобы он запаздывал на
какое либо заседание или к своему докладу хотя бы на одну минуту.
Руководя нашим семинаром, он обычно появлялся за пять-десять
минут до начала.
Когда наступило 10 или 15 минут седьмого, наш староста Гайоз
Девдариани позвонил А.Ф. Мясникову по телефону в крайком пар-
тии. Вскоре после этого звонка приехал Александр Федорович.
Он был сильно сконфужен, несколько раз извинился перед нашей
аудиторией, сказал:
– Вы знаете, никогда со мной не бывало ничего подобного.
Я позабыл, что сегодня понедельник и что в этот день у меня семи-
нар с комсомольским активом.
Как бы в свое оправдание и в поисках причин, почему же про-
изошел с ним этот для него весьма неприятный случай, он расска-
зал о некоторых подробностях своего уплотненного рабочего дня,
к концу которого к нему зашел Киров.
– Наш с ним разговор затянулся на два часа, пока не был пре-
рван звонком старосты семинара. Сергей Миронович сильно заин-
тересовал меня своим рассказом о положении и перспективах
нашей нефтяной промышленности. Он так увлекательно вел беседу
и выдвигал столь серьезные проблемы, что я даже забыл о нашем
семинаре. Это совершенно непростительно для меня. Товарищи,
я еще и еще раз прошу извинить, что заставил вас себя ждать.
Хотя я и был приучен с первых дней своей партийной работы
к исключительной аккуратности и точности в выполнении своих
обязанностей, но этот случай с Александром Федоровичем Мясни-
ковым запомнился мне на всю жизнь. Он дисциплинировал в еще
большей степени не только меня, но, думаю, и весь состав слуша-
телей нашего семинара. Во всяком случае, после этого каждый
раз, как мне угрожала опасность опоздать на то или иное собра-
ние, я невольно вспоминал дорогой образ Александра Федоровича.
А.Ф. Мясников сохранился в моей памяти как всесторонне разви-
тый, умный и требовательный партийный руководитель. Он был
для меня не только учителем, но и кристально честным коммуни-
стом, с которого, как говорил В.В. Маяковский о Ф.Э. Дзержин-
ском, я всегда брал пример для себя.
Тифлисский городской партийный клуб вел большую работу.
Помимо занятий политических кружков и семинаров здесь систе-
матически читались лекции по самым актуальным вопросам, вплоть
до теории относительности А. Эйнштейна, происходили диспуты
и дискуссии на литературные темы, давались закрытые концерты,
на которых можно было послушать самых выдающихся музыкан-
тов и певцов. Запомнился мне концерт пианиста В.С. Горовица,
завоевавшего потом мировую славу. Владимир Горовиц родился
в Бердичеве в 1904 году. Он ученик пианиста, композитора и музы-
кального деятеля В.В. Пухальского. В 1929 году В.С. Горовиц поки-
нул СССР и переселился в США.
В городском партклубе были библиотека, читальный зал, бил-
лиардная, достаточно шахматных наборов. Здесь можно было
разум но заполнить свой досуг. В заключение можно добавить, что
здесь был и прекрасный буфет. Вся обстановка партийного клуба
располагала к тому, чтобы сюда приходили охотно, и клуб стал
излюбленным местом встреч партийного коллектива. Здесь всегда
можно было встретить кого-нибудь из секретарей ТК, ЦК КП(б)
Грузии и даже Заккрайкома ВКП(б), и не только завязать с ними
интересную беседу, но и поиграть в шахматы или на биллиарде.
Кстати сказать, страстными любителями игры на последнем были
Бесо Ломинадзе и Рубен, секретари Заккрайкома ВКП(б).
В Тифлисе тогда был еще один излюбленный уголок партийного
актива, где можно было провести свой досуг, но это был уже не
партийный клуб, а клуб хозяйственников. Назывался он Деловым
клубом. Помещался «Деловой клуб» на проспекте Руставели в зда-
нии драматического театра.
Сюда к хозяйственникам часто наведывались партийные работники.
Был партийный клуб и на Авлабаре, при 3-м, ныне им. 26-ти
комиссаров, райкоме. Он был мал, но наличие биллиарда и буфета
было достаточно, чтобы в дружеской беседе провести свой досуг.

Приемочная комиссия ТК

Год с лишним, проведенный мною на работе в аппарате Тифлис-
ского Комитета партии, был богат бурными событиями коллекти-
визации сельского хозяйства, значительными делами в повседнев-
ной и кропотливой работе по руководству городской партийной
организацией, вопросами хозяйственной деятельности промыш-
ленных предприятий и транспорта, подготовки кадров и многими
другими областями городской жизни. В частности, большое вни-
мание приходилось уделять росту и регулированию социального
состава партии мне как руководителю приемочной комиссии ТК.
Так тогда называлась приемная комиссия по приему кандидатов
и членов партии.
Помнится такой случай. На заседании приемочной комиссии
ТК рассматривался вопрос о приеме в партию Багратиони М. Слу-
чай этот был из ряда вон выходящий, очевидно, поэтому он мне
и запомнился. Дело в том, что Багратиони был прямым наслед-
ником грузинского царского трона. Работал он тогда в должно-
сти управляющего местного республиканского отделения Союз-
транса. В приеме в партию тогда мы ему отказали, но он никак
не хотел с этим примириться и настойчиво просил удовлетворить
его просьбу. Обосновывал это он, в основном, двумя следующими
обстоятельствами: во-первых, преданностью Советской власти
и заслугами в борьбе с бандитизмом в Грузии и, во-вторых, тем, что
он, якобы, преследовался меньшевиками во время их господства.
В ответ на его доводы мы, члены приемочной комиссии, разъяс-
нили ему, что он должен согласиться с тем, что все то, что он гово-
рил, для любого другого, возможно, и могло быть достаточным
для приема в партию, но не для Багратиони, который является пря-
мым и единственным наследником грузинского престола.
– Так что же, из-за этого мне никогда нельзя надеяться стать
членом коммунистической партии? – спросил он.
– Почему же? – ответил я ему. – Такая возможность вовсе
не исключена. Возможно, когда-нибудь партия и допустит вас в свои
ряды, но для этого надо, чтобы вы своей работой и личным поведе-
нием доказали бы, что вы достойны быть членом великой партии
рабочего класса. Вот когда все ваши помыслы будут направлены
на это и вы совершите какой-нибудь подвиг, который со всей оче-
видностью убедит партию в вашей искренности, то не исключено,
что представители партии проникнутся к вам доверием и сочтут воз-
можным принять вас в свои ряды. К вам совершенно иная мерка,
чем ко всем остальным гражданам, и поэтому от вас требуются более
веские и убедительные доказательства преданности.
Что же касается второго аргумента о том, что он преследовался
при меньшевиках, в доказательство чего ссылался на такой факт,
как нахождение под домашним арестом, то это легко было отпари-
ровать.
Вот как обстояло дело в действительности: меньшевистское пра-
вительство Грузии, опасаясь возможных осложнений в случае,
если монархически настроенные круги вкупе с иностранными дер-
жавами задумают посадить на грузинский престол царя, решили
поставить охрану в доме Багратиони под видом его свиты. Как соб-
ственную свиту воспринял тогда и юноша Багратиони этот акт
меньшевистского правительства, а теперь он всему этому пытался
дать иное толкование.
В заключение на заседании приемочной комиссии мы разъяс-
нили ему, что если меньшевики приставили к нему охрану, то у нас,
Советской власти, не только никогда и в мыслях не было ограничи-
вать его свободу, но, наоборот, ему были предоставлены все усло-
вия, чтобы честным трудом завоевать себе право высокого звания
советского гражданина. Более того, Советская власть и коммуни-
стическая партия выдвинули его на такой ответственный пост,
какой он теперь занимает.
Багратиони трудно было настаивать на своем против действитель-
ных фактов, которые были приведены при обсуждении вопроса.
Позднее, когда я уже работал в Москве, узнал, что Багратиони
все же был принят в партию, был очень близок к Берия и одним
из первых погиб от его же руки.
Рассказывая о своей работе в приемочной комиссии ТК КП(б) Гру-
зии, не могу не вспомнить еще один эпизод о том, как спустя девять
лет после работы в Тифлисском окружкоме партии я узнал об одной
своей крупной ошибке, которую допустил по приему в члены партии.
Выяснилось это вот при каких исключительных обстоятель-
ствах.
Я был арестован 9 августа 1938 года в Москве и препровожден
в Тифлис. Не добившись от меня ни единого показания, следствие
представило меня своему высокому начальству (заместителю нар-
кома, но никак не меньше, чем начальнику управления).
Унизив и оскорбив меня сверх всякой меры, этот начальник
вдруг совершенно неожиданно заявил:
– А ты ведь меня в партию принимал весной 1930 года, будучи
председателем приемочной комиссии ТК.
Что я мог на это ответить? Я ему тогда сказал:
– Я вас совершенно не помню, но если это действительно так,
то очевидно, самая крупная ошибка, которую я совершил в своей
жизни, это то, что я не преградил вам путь в нашу партию, и теперь
вы, дорвавшись до власти, издеваетесь над честными коммунистами.
За эту «дерзость» я сильно поплатился. С ним произошло что-то
невероятное: он весь побагровел, начал стучать по столу кулаками
и кричать:
– Немедленно раздеть его догола и бросить в холодный карцер!
Но об этом рассказ еще впереди.

Воспитание начфина

Говоря о работе в ТК КП(б) Грузии, хочу рассказать об одном эпизоде.
Тогда существовала практика оказания материальной помощи
партийными комитетами нуждающимся членам партии. Как
известно, в то время в стране еще не была полностью ликви-
дирована безработица. Были безработные и среди членов пар-
тии. Сколько их тогда было в Тифлисской партийной организа-
ции, я затрудняюсь теперь точно сказать, но их были не единицы,
а десятки в каждом из городских районов, а в целом по городу, воз-
можно, не одна сотня, в отдельные моменты.
Некоторое представление об этом могут дать следующие сведе-
ния, приведенные в докладе председателя ревизионной комиссии
Заккрайкома ВКП(б) товарища Хачиева на VI съезде коммунисти-
ческих организаций Закавказья в июне 1930 года (см. VI съезд Ком-
мунистических организаций Закавказья. Стенографический отчет.
Изд-во «Заккнига», Тифлис, 1938. Стр. 288): «Безработица среди
партийцев с момента V съезда уменьшилась с 720 до 574 человек».
Надо сказать, что за материальной помощью обращались
не только безработные. Рассмотрение заявлений членов партии
по оказанию им материальной помощи было возложено на меня.
Как правило, выдачу пособия в пределах до пятидесяти рублей
я решал самостоятельно в оперативном порядке, но иногда эта
оперативность нарушалась начальником финансового отдела ТК
тов. Апояном. Он установил жесткий порядок выдачи денежных
пособий, в результате этого происходили некоторые недоразуме-
ния, и члены партии неоднократно обращались ко мне с жалобой
на Апояна. Он был педант в высшей степени. Составлял списки
получающих пособие, в которых обозначал часы и дни, когда сле-
дует явиться за пособием, при этом у него строго соблюдалась оче-
редность в соответствии с датой резолюции о выдаче пособия.
Я много раз беседовал с тов. Апояном о том, что необходимо про-
явить чуткость к товарищам, что иногда, при недостатке в денеж-
ных знаках, можно и нарушить очередность с тем, чтобы выдать
пособие сперва тем, кто более нуждается, и так далее. Он давал обе-
щания прислушаться к этим советам, но всегда их нарушал. Я даже
был вынужден обратиться к Ладо Сухишвили с жалобой на Апояна
за его формализм и бездушное отношение к членам партии. Ладо
сказал:
– Воспитывать надо. Значит, плохо воспитываешь, если Апоян
нарушает свои обещания.
Однажды произошел такой случай: приходит член партии, рабо-
чий от станка, из главных железнодорожных мастерских, и говорит,
что у него умер отец, просит дать единовременное пособие. На руках
у него была телеграмма, кажется, из Хашури, извещавшая о смерти
отца. Я наложил резолюцию о выдаче пособия. Через несколько
минут вновь приходит этот товарищ и с горечью говорит:
– Если нет денег, то зачем напрасно давать распоряжение
и посылать меня в бухгалтерию?
Из дальнейшего объяснения этого рабочего я узнал, что Апоян
сказал ему:
– Я виноват, что у каждого из вас то отец умирает, то еще что-
нибудь случается? Твои деньги не пропадут, придешь через неделю
и получишь.
Я вызвал к себе Апояна и, хотя он сильно сопротивлялся, моти-
вируя отсутствием денег, заставил его при мне написать распоря-
жение в кассу о выдаче денежного пособия, в присутствии Апояна
я позвонил по телефону его заместителю по фамилии, кажется,
Яшвили, и сказал ему:
– Апоян от работы отстранен. С сегодняшнего дня вы исполня-
ете обязанности начальника финотдела ТК.
Апоян никак не ожидал подобного оборота дела и стал все сводить
к шутке. Но когда из дальнейшего разговора он понял, что я не шучу,
то ухватился за формальную сторону, заявив, что я не имею права
снимать его с работы. Тогда я вновь позвонил его заму:
– Вы знаете, какой формалист Апоян. Он вам скажет, что, пока
нет письменного распоряжения, он себя не считает освобожден-
ным от работы. Так вот, я рекомендую вам не придавать этим сло-
вам значения, а узнать у товарища Сухишвили, как поступить
после всего того, что я вам сказал.
Я вынужден был действовать так ввиду того, что в этот момент
в ТК не было ни Ладо Сухишвили, ни Ерванда Асрибекова, т.е.
ни одного из секретарей Тифлисского окружкома партии. Сразу
после ухода Апояна я предупредил о происшедшем Коте Пирц-
халава, который, будучи управделами ТК, помещался в узенькой
комнате между кабинетами секретарей Тифлисского Комитета,
одновременно исполняя роль личного секретаря Ладо Сухишвили,
регулируя прием посетителей, о том, чтобы он не пропускал Апо-
яна к Ладо Сухишвили, пока я сам не побываю у него.
Вскоре К. Пирцхалава сообщил мне, что Ладо Сухишвили при-
шел. Я прошел в кабинет секретаря ТК через другие двери, чтобы
не столкнуться с Апояном, который дожидался в приемной свида-
ния с Ладо. Я подробно рассказал тов. Сухишвили о своем «самоу-
правстве». Он одобрил этот мой поступок и обещал в течение трех
дней не выслушивать Апояна, чтобы тот за это время прочувство-
вал и осознал свою вину.
Конечно, случай этот из ряда вон выходящий, и он ни в какой
мере не характеризует стиль работы в Тифлисском Комитете пар-
тии. Но он заслуживает внимания в том отношении, что, поскольку
условия партийной работы требуют в корне и немедленно пре-
секать всякого рода бездушное отношение к человеку, элементы
бюрократизма и многого всего другого, что противоречит ленин-
скому духу в партийной работе, то всегда необходимо быстро
и резко реагировать по поводу каждого случая нарушения нор-
мальной обстановки работы партийного аппарата. Апоян был цен-
ным работником. Во многом он был безупречен. Поэтому увольне-
ние его с работы было бы худшим решением вопроса. Требовалось
какое-то сильное воздействие на него, что бы он осознал, что от
него требуется. И он понял. Эта крутая мера воспитания возымела
свое действие.
Апоян после этого случая стал совершенно иным человеком
в обхождении с людьми. Больше жалоб на него не поступало.

Коллективизация сельского хозяйства

Известно, что коллективизация сельского хозяйства осуществля-
лась в результате больших перегибов, вопреки ленинским указа-
ниям о недопустимости насилия и чрезмерной торопливости при
кооперировании деревни.
«Нет ничего глупее, как самая мысль о насилии в области
хозяйственных отношений среднего крестьянства» – говорил
В.И. Ленин на VIII съезде РКП(б) (В.И. Ленин. ПСС, т. 38, стр. 201).
Пренебрегая ленинскими указаниями, Сталин осуществил силь-
ный нажим на партийный аппарат в январе 1930 года, в резуль-
тате чего темпы коллективизации ускорились с головокружитель-
ной быстротой. Сигналом к этому послужило постановление ЦК
ВКП(б) от 5 января 1930 года «О темпе коллективизации и мерах
помощи государства колхозному строительству».
С этого дня наступил резкий перелом в работе партийного
аппарата. В деревню были направлены представители ЦК КП(б)
Грузии и окружных комитетов партии. Члены президиума ТК
постоянно находились в разъездах на протяжении двух месяцев,
январь-февраль 1930 г. Они съезжались в Тифлис лишь на один
день в неделю, чтобы присутствовать на заседании президиума ТК,
который проходил в те дни очень бурно, с многочисленной иллю-
страцией самых невероятных событий и фактов.
Вспоминается, например, рассказ Ерванда Асрибекова, насыщен-
ный множеством мелких деталей, имевших место в Борчалинском
районе, наглядно показывавших причины недовольства крестьян
действиями уполномоченных, командированных из Тифлиса,
и произволом местных работников. Обрисовав крайне напряжен-
ное положение, создавшееся в Борчалинском районе, к моменту
его приезда туда товарищ Асрибеков пересказал нам свою речь,
произнесенную там на митинге. Он неоднократно обращал наше
внимание на то, в каких местах речи его обрывали угрозами воз-
бужденные крестьяне.
Когда угрозы и возбуждение участников митинга дошли до сво-
его кульминационного состояния, Асрибекову пришлось бежать
в самом прямом смысле этого слова, иначе он мог быть растерзан,
просто убит или избит до полусмерти. Так утверждал он сам, так
утверждали и очевидцы. Спасся же он благодаря смекалке шофера,
который предусмотрительно поставил машину, не заглушив дви-
гатель, с противоположной стороны дома, с балкона которого дер-
жал речь Асрибеков. Так как дом стоял на косогоре, второй этаж,
с балкона которого выступал Ерванд Асрибеков, с противополож-
ной стороны оказывался первым этажом, так что бегство было обе-
спечено вполне.
После каждого заседания президиума Окружкома партии мне
предстояла напряженная работа по реализации его многочислен-
ных решений. Для этой цели я был совершенно освобожден от выез-
дов из города на село. Значительная доля времени у меня уходила
на изыскание множества недостающих или, как сейчас принято
говорить, дефицитных в деревне товаров и разного рода материа-
лов. Отнимала много времени и организация срочной их доставки
на места, вернее, контроль за этим. В своей работе я усматривал
некоторую помощь той весьма ответственной и очень трудной
работе, которую вели мои товарищи, и старался как можно полнее
и быстрее удовлетворить заявки по дефицитным материалам. Так,
вместо того, чтобы заниматься распределением на работу комму-
нистов, мне пришлось заняться распределением товаров.
Как-то позвонил мне по телефону из Тионети Бесо Шогирадзе,
наш заворг, и очень просил направить в этот район партию кала-
мани – грузинская национальная кожаная обувь, наподобие тапо-
чек. Я немедленно связался с товарищем Эристовым, председате-
лем правления Еркоопа (Единый Рабочий Кооператив), и просил
его срочно отправить каламани в Тионети. В тот же день по поводу
этих каламани мне позвонил Берия. Он хотел, чтобы я отменил свое
решение об отправке каламани в Тионети. Хотя я и был уверен, что
по роду своей деятельности он обстановку на месте должен был
знать лучше меня, я все же ему объяснил, что в Тионети положение
крайне напряженное, ничем не лучше, чем в Борчало, и что кала-
мани могут несколько разрядить обстановку. На это он ответил:
– С каламани всякий дурак сумеет вовлечь крестьян в колхозы,
а вот пусть Шогирадзе попробует осуществить сплошную коллек-
тивизацию в Тионетском районе, куда он послан для этой цели, без
каламани и всякой помощи, которую вы ему оказываете из ТК.
Своего указания я не изменил. Потом, проверив, убедился, что
каламани были доставлены на место. Тов. Эристов рассказал, что
Берия грозил и требовал, чтобы приостановили отгрузку каламани,
но Эристов не подчинился.
Этот случайно запомнившийся факт я рассказал для того, чтобы
показать, что в феврале 1930 года Берия, будучи председателем ГПУ
Грузии, далеко еще не был всесилен, хотя и пытался вмешиваться
в непосредственную оперативную деятельность партийного аппа-
рата, кооперативных и хозяйственных органов. А тов. Эристов ока-
зался на высоте, как настоящий коммунист.
В январе 1930 года пленум ЦК КП(б) Грузии обязал Тифлисский
Окружком завершить коллективизацию в том же 1930 году с тем,
чтобы закончить эту работу по всей Грузии в 1931 году, но никак не
позднее весны 1932 года (см. «Очерки истории коммунистической
партии Грузии». Ч. II, 1921–1963 гг. Издательство ЦК КП(б) Гру-
зии, 1963; и VI съезд КП(б) Грузии, 1–10 июля 1929 года. Стеногра-
фический отчет. Издание ЦК КП(б) Грузии. Тифлис, 1929 г.).
Для того чтобы разобраться в темпах коллективизации того пери-
ода, скажу только, что на 1 мая 1928 года в Грузии насчитывалось
разного рода коллективных хозяйств – 271, что составляло лишь
0,8% в сравнении со всеми крестьянскими хозяйствами, а через
год, на 1 июня 1929 года, количество их увеличилось почти втрое
и составило 722 хозяйства или 3,2%. Спустя полгода – в октябре
1929 года этот процент поднялся всего лишь до 3,5%, или за шесть
месяцев на 0,3 процента.
В соответствии с категорическими указаниями, шедшими
из Москвы, был осуществлен невероятный нажим на местные
сельские партийные организации, в результате чего к концу фев-
раля 1930 года в Грузии оказалось в колхозах 60% крестьянских
хозяйств. В некоторых же местах процент коллективизации был
значительно выше, как, например, в Юго-Осетии, где он доходил
до 92%.
Обстановка в деревне сложилась крайне напряженная, в эти два
месяца партийный актив, пожалуй, все коммунисты, а в особен-
ности те из них, кто близко соприкасался с сельским хозяйством,
находились в полном смятении. Как не вязалось все это с испы-
танным ленинским курсом партии, проводимым до самого недав-
него времени в деревне, можно заключить из следующего заявле-
ния секретаря ЦК КП(б) Грузии Левана Гогоберидзе во время его
доклада на VI съезде Компартии Грузии в июле 1929 г. «Пути раз-
вития сельского хозяйства и работа в деревне»:
«Коммунистов, которые насаждают колхозы, как грибы, которые
дают инструктору задание: «сегодня ты должен организовать 4 кол-
хоза, завтра 5, а всего в месяц 25», нужно гнать вон из наших рядов,
ибо по существу, они строят не колхозы, а лжеколхозы, которые
всем своим существом направлены против идеи коллективизации».
Л.Д. Гогоберидзе в партии состоял с 1916 года, был делегатом XIII,
XV и XVI съездов ВКП(Б) и КПСС. Мог ли он вообразить себе, докла-
дывая грузинскому партийному съезду о путях развития сельского
хозяйства, что через полгода после этого он сам лично будет вынуж-
ден давать именно такие же указания, за которые, с одобрения пар-
тийного съезда, призывал гнать вон из партийных рядов таких комму-
нистов? Нет. Со всей категоричностью можно заявить, что не только
сам Гогоберидзе, но и ни один из 479 делегатов Всегрузинского пар-
тийного съезда ни на йоту не мог бы этого предположить.
Пагубные последствия пренебрежения ленинскими указани-
ями не замедлили сказаться. Так, например, из двух миллионов
овец весной 1930 года было вырезано в Грузии один миллион две-
сти тысяч голов.
Элиава Шалва Зурабович родился в 1885 году, в партии с 1904 года.
Профессиональный революционер. В 1912–1914 гг. сотрудничал
в «Правде», после Октябрьской революции – председатель Воло-
годского Губисполкома, в 1919–1921 годах – член Реввоенсовета I
и IX Красной Армии, в 1921–1922 годах – Наркомвоенмор Грузии
и ЗСФСР, в 192З г. – предсовнаркома Грузии, а затем до 19З1 г.
предсовнаркома ЗСФСР, после чего – зам. Наркомвнешторга
СССР. Был делегатом XII, XIII, XIV, XV, XVI партсъездов. Вот как
он охарактеризовал сложившееся в Закавказье положение в своем
отчетном докладе Крайкома партии на VI съезде коммунистиче-
ских организаций Закавказья в июне 1930 года:
«Политическое положение Закавказья чрезвычайно напряжен-
ное, чрезвычайно острое – такое, как ни в одном уголке нашего
Союза, в Грузии состояние деревни можно характеризовать как
выжидательное... Тяжелое положение в тюркских (азербайджан-
цев тогда называли тюрками, а еще раньше, при царизме – тата-
рами) районах: в Тифлисском округе и нашей пограничной полосе,
массовые проявления недовольства имели место в Борчалинском
районе, Кахетии и т.д.
...Более сложно положение в Армении...
Значительно хуже в Азербайджане, где имело место оживление
антисоветских элементов... Так дело дошло до размычки. Все это
возглавляется нашими врагами, сильным кулачеством в Азербайд-
жане и зарубежным влиянием.
Сейчас мы имеем очень напряженное состояние в тех же Заката-
ло-Нухинском, Карабахском и отчасти Гянджинском округах...
В Шамхорском районе появился Имам XIII, который привлек
к могиле «святого» представителей всех религий: шиитов, сунни-
тов, армяно-григорян, протестантов, православных и т.д.
Все это создает в Закавказье напряженную политическую обста-
новку».
Кстати, коротко об Имаме XIII, о котором говорится в докладе
Шалвы Зурабовича. Событие это было совершенно неожиданным,
вначале, видимо, никто из партийных руководителей не придал
особенного значения появлению этого религиозного вожака. Весть
о нем распространилась с молниеносной быстротой, и со всех угол-
ков Азербайджана, да и не только Азербайджана, но и из некото-
рых районов Армении и Грузии толпами двинулись темные кре-
стьянские массы. С каждым днем положение становилось все
более и более угрожающим.
Это беспрецедентное явление обращает на себя внимание еще
и тем, что кроме мусульман сюда забрели и христиане.
«На селе теперь, – говорил в том же своем докладе Шалва Зура-
бович, – трогательное единение всех противосоветских сил –
кулака, попа, муллы, меньшевика, дашнака, мусаватиста, иттихат-
диста и пр.»
До появления Имама XIII всякое объединение антисоветских
элементов происходило лишь на политической основе, в дан-
ном случае на первый план выдвинулось мусульманское духовен-
ство, объединив вокруг себя не только мусульман, но и некоторые
отсталые элементы из лиц, исповедующих христианскую рели-
гию. Ра зуверившись в своем христианском боге, эти люди пове-
рили в чудо, якобы совершаемое магометанским «святым». Тысячи
людей расположились вокруг этой магометанской святыни. Ника-
кие увещевания и уговоры не могли помочь, чтобы рассеять эту
темную фанатическую массу. С каждым днем скопление людей
становилось все больше и больше. Применение силы могло при-
вести к большому и нежелательному кровопролитию. Положение
становилось безвыходным.
Решено было пойти на хитрость. Было мобилизовано несколько
сотен коммунистов, преимущественно азербайджанцев. Задуман-
ная операция была успешно выполнена. Имам был украден путем
организации мнимой религиозной процессии с убранными арбами
и фургонами. Процессия эта продефилировала сквозь многоты-
сячную толпу и окружила местопребывание Имама XIII, кажется,
это был шатер. А когда через некоторое время та же процессия
покинула «святое» место, увозя с собою на одной из арб заверну-
того в ковер имама, то верующие обнаружили, что имам бесследно
исчез. Так, после кражи имама обстановка была умиротворена.
Всякий раз, как я вспоминаю случай с появлением имама, мне
кажется, что этот материал вполне подходит для составления кинос-
ценария. На основе этого сюжета, думаю, мог бы выйти хороший,
занимательный атеистический кинофильм.
Хотя с начала 1930 года одна неожиданность следовала за дру-
гой, и ежедневно как в январе, так и в феврале вся партия нахо-
дилась в состоянии невероятной напряженности, но то, что прои-
зошло 2 марта 1930 года, было такой неожиданностью, что мы все
оказались в крайнем недоумении. Я имею в виду статью Сталина
«Головокружение от успехов».
Первым секретарем Закавказского краевого комитета ВКП(б)
был в тот период Александр Иванович Криницкий. А.И. Криниц-
кий родился в 1894 году, в партии с 1915 года, кадровый партий-
ный работник. С 1919 по 1924 г. был секретарем Саратовского губ-
кома партии, секретарем Омского и Донецкого губкомов, с 1924
по 1927 – секретарем ЦК КП Белоруссии, с 1927 по 1929 – зав.
АПО ЦК ВКП(б), в 1929–1930 гг. – секретарь Заккрайкома ВКП(б).
А.И. Криницкий был арестован в 1937 году на посту первого секре-
таря Саратовского обкома ВКП(б).
Рассказывали, что когда ему вручили сообщение ТАСС с изло-
жением содержания статьи Сталина до ее опубликования в печати,
то есть в тифлисских газетах, а также до поступления «Правды»
из Москвы, то он крайне разволновался, не смог скрыть своего воз-
мущения и вслух произнес следующие слова:
– Как? У кого головокружение? У местных работников? Какая
чепуха!
Именно так восприняло большинство коммунистов, тесно свя-
занных с сельским хозяйством, иезуитскую статью Сталина. Ком-
мунисты с беззаветной преданностью выполняли в те дни все указа-
ния партии в полной уверенности в безошибочности взятого курса.
И вдруг такое неслыханное обвинение, брошенное по адресу пого-
ловно всех, кроме самого себя и ЦК ВКП(б).
Никогда до этого я не наблюдал такой растерянности среди ком-
мунистов, как в эти мартовские дни 1930 года. Начался массовый
отлив из колхозов. С 1 по 31 марта 1930 года процент коллекти-
визации по Закавказью упал с 50 до 2,4, а по Грузии он снизился
с 60 до 20% к маю 1930 года.
В марте 1930 года А.И. Криницкий был вызван в Москву, откуда
он уже не вернулся на работу в Закавказье. Он был снят с работы
за перегибы, между тем под его руководством Заккрайком ВКП(б)
неоднократно предостерегал партийные организации от переги-
бов и призывал «немедленно прекратить политику увлечения циф-
рами и формальными процентами коллективизации... и не допу-
скать создания колхозов в порядке декретирования сверху».
Я и Ладо Сухишвили часто засиживались вдвоем в его кабинете
до позднего вечера, разбирая его почту. В ней были как секрет-
ные бумаги, поступившие из вышестоящих органов, вплоть до ЦК
ВКП(б), так и письма и заявления, поступавшие в ТК на его имя.
За разбором этих писем я все ближе и ближе знакомился с Ладо.
Первоначальное впечатление о нем как о не совсем культурном
человеке все больше и больше рассеивалось и передо мною выри-
совывался человек с большим жизненным опытом и незаурядным
умом. По каждому письму он давал четкие и ясные указания, ино-
гда даже не давая мне дочитать их. Редко по этим письмам приходи-
лось сочинять какую-либо бумагу в порядке ответа просителю или
письма в соответствующее учреждение. Ладо поручал мне лично
позвонить соответствующему руководящему работнику и про-
сить его об удовлетворении просьбы просителя. И лишь в отно-
шении некоторых писем он считал, что следует ему самому непо-
средственно заняться ими, приглашая авторов этих писем к себе
на прием. Во всех тех случаях, когда мне не удавалось добиться
положительного решения вопроса, я приглашал руководителя дан-
ного ведомства к В.П. Сухишвили, и он обязательно добивался удо-
влетворения законной просьбы просителя.
В эти вечера, когда я засиживался в кабинете Ладо Сухишвили,
мы часто вели беседу по самым актуальным вопросам жизни тиф-
лисской партийной организации, а также всей партии в целом.
В одной из таких уединенных бесед я высказал Ладо Сухишвили
свое мнение о проводимой тогда в стране коллективизации сель-
ского хозяйства, которая проходила в Закавказье с большим тру-
дом. Я сказал ему, что В.И. Ленин в докладе о работе в деревне
на VIII съезде партии строго-настрого предостерегал от всякого
насилия над крестьянами при кооперировании их хозяйств. Влади-
мир Ильич называл глупостью мысль о насилии над крестьянами.
Высказывался против насилия и Энгельс.
Ладо Сухишвили заинтересовался высказываниями Фридриха
Энгельса и В.И. Ленина об отношении к крестьянству и просил меня
достать книги, где сообщается об этом. Я не замедлил познакомить
Ладо Сухишвили с этими произведениями классиков марксизма.
Думаю, что для современного читателя эти высказывания наших
великих учителей представляют значительный интерес для позна-
ния одной из существенных страниц нашей истории, а потому вос-
произвожу те места, с которыми я познакомил Ладо Сухишвили.
В ноябре 1894 г., за год перед своей кончиной, в известном
труде «Крестьянский вопрос во Франции и Германии» (К. Маркс
и Ф. Энгельс. Сочинения. Издание второе. Госполитиздат, М., 1962,
т. 22) Фридрих Энгельс писал:
«Каково же наше отношение к мелкому крестьянству? И как
должны мы с ним поступить, когда в наши руки попадет госу-
дарственная власть? Во-первых, безусловно правильно положе-
ние французской программы: мы предвидим неизбежную гибель
мелкого крестьянства, но ни в коем случае не призваны ускорять
ее своим вмешательством. А во-вторых, точно так же очевидно, что,
обладая государственной властью, мы и не подумаем о том, чтобы
насильно экспроприировать мелких крестьян (с вознаграждением
или нет, это безразлично), как это мы вынуждены делать с круп-
ными землевладельцами. Наша задача по отношению к мелким кре-
стьянам состоит, прежде всего, в том, чтобы их частное производ-
ство, их собственность перевести в товарищескую, но не насильно,
а посредством примера, предлагая общественную помощь для этой
цели.
И тогда у нас, конечно, будет достаточно средств, чтобы пока-
зать мелкому крестьянству выгоды, которые ему должны бы быть
ясны уже и теперь».
И далее Ф. Энгельс писал: «мы предпримем все, в пределах воз-
можного, чтобы сделать его участь более сносной, чтобы облег-
чить ему переход к товариществу, если он на это решается, и даже
дать ему отсрочку для размышления на своей парцелле, если
он не может еще принять такого решения».
Решительно против насилия в отношении среднего крестьян-
ства выступал и Владимир Ильич:
«Действовать здесь насилием, значит погубить все дело. Здесь
нужна работа длительного воспитания. Крестьянину, который
не только у нас, а во всем мире является практиком и реалистом,
мы должны дать конкретные примеры в доказательство того, что
«коммуния» лучше всего... Нет ничего глупее, как самая мысль
о насилии в области хозяйственных отношений среднего крестья-
нина».
Пусть читатель нас извинит за то, что мы приводим последнюю
ленинскую фразу еще раз. Не хотелось выбрасывать ее из общего
контекста. Уж больно метко и точно бьет по сталинской коллекти-
визации эта фраза.
Как бы предчувствуя, что через десятилетие могут быть допу-
щены крупнейшие ошибки и роковые перегибы в отношении
с крестьянством, В.И. Ленин написал собственноручно специаль-
ную резолюцию для принятия ее VIII съездом РКП(б), так и назвав
ее «Об отношении к среднему крестьянству». В этой резолюции
есть пункт 4, в котором говорится:
«Поощряя товарищества всякого рода, а равно сельскохозяй-
ственные коммуны средних крестьян, представители Советской
власти не должны допускать ни малейшего принуждения при соз-
дании таковых. Лишь те объединения ценны, которые проведены
самими крестьянами по их свободному почину и выгоды коих про-
верены ими на практике. Чрезмерная торопливость в этом деле
вредна, ибо способна лишь усиливать предубеждения среднего
крестьянства против новшеств.
Те представители Советской власти, которые позволяют себе
употреблять не только прямое, но хотя бы и косвенное принуж-
дение в целях присоединения крестьян к коммунам, должны под-
вергаться строжайшей ответственности и отстранению от работы
в деревне».
Вина Политбюро в том, что оно, имея столь четкие и ясные
указания классиков марксизма-ленинизма, не сопротивля-
лось торопливости Сталина, вплоть до отстранения его, как
это рекомендовал В.И. Ленин в своем так называемом «Заве-
щании».
После того, как я ознакомил Ладо Сухишвили с цитатами из про-
изведений классиков марксизма-ленинизма, он поблагодарил меня
и сказал, что при таком твоем глубоком убеждении в неправильно-
сти принуждения крестьян к коллективизации я не могу тебя отправ-
лять в деревню, чтобы создавать колхозы, но зато я тебя обяжу, сидя
в ГК, держать связь со всеми нашими уполномоченными и помогать
им во всем, что они будут просить. Я с тобой полностью согласен,
ты правильно информировал меня о взглядах Фридриха Энгельса
и Владимира Ильича Ленина, но что поделаешь? Нельзя же идти
против указаний? Наша главная задача в том, чтобы постараться не
делать перегибов, не притеснять сильно крестьян.
Среди многих документов, поступавших в Тифлисский окружком
партии, запомнился мне один из них за подписью Сталина. В нем
предписывалось к определенной дате, если память мне не изменяет,
к 30 апреля 1930 года, снизить число арестованных, содержащихся
в тюрьмах. Этой директивой устанавливался определенный лимит,
свыше которого запрещалось содержать заключенных. Между тем,
в Тифлисских тюрьмах в это время находилось во много раз больше
заключенных, чем было установлено по лимиту.
Для меня было совершенно очевидно, что к назначенному
сроку, в соответствии с преподанной нам директивой, количество
заключенных должно быть значительно сокращено, мне казалось,
что предстоит массовое освобождение крестьян, заключенных
в тюрьмы в результате перегибов при коллективизации сельского
хозяйства. Но этого не произошло.
Я поинтересовался у Ладо Сухишвили. Он мне сказал, что за истек-
шие дни, со дня поступления этой директивы, происходила большая
отправка заключенных на Север и Восток специальными желез-
нодорожными составами. И только тех, совершенно незначитель-
ное число, которых не успели этапировать к установленному сроку,
выпустили на свободу, чтобы не нарушать преподанный лимит.
Впоследствии я неоднократно возвращался в своих мыслях
к этой директиве, и трудно было понять, почему она сопровожда-
лась дополнительной инструкцией по другой линии, на основе
которой подавались железнодорожные составы для отправки
заключенных в дальние этапы на Север и Восток?
Заканчивая свой рассказ о коллективизации сельского хозяй-
ства, хочу напомнить о двух следующих фактах, запомнившихся
мне: крестьяне, опасаясь, что у них отберут скот, зачислив их самих
в колхозы, в массовом порядке резали животных. Я уже писал
о том, что в 1930 году из двух миллионов овец, имевшихся в Гру-
зии, осталось всего лишь 800 тысяч, 1200 тысяч было вырезано.
На VI съезде коммунистических организаций Закавказья Караев
в своем выступлении сказал: «У нас в одном районе 70% крупного
рогатого скота ходит с отрезанными ушами, отрезали им уши как
подлежащим сдаче на мясозаготовку».

Авария

Бывают случаи, которые запоминаются на всю жизнь, в особенно-
сти если случаи эти трагического порядка, с человеческими жерт-
вами. Об одном таком случае мне и хочется рассказать.
Это было в воскресенье, 4 августа 1929 года. В связи с 15-летней
годовщиной объявления Первой мировой войны мне было пору-
чено выступить с докладом в Манглисе на антивоенную тему перед
отдыхающими и местным населением. Манглис – курортный
городок, расположенный в 60 км от Тифлиса.
Народу было достаточно, местные товарищи позаботились
об оповещении, вывесив объявления в разных местах. Уже вече-
рело, когда я собрался возвращаться домой, в Тифлис. Кроме
шофера, со мной в машине никого не было. В пути мы вдруг услы-
шали за поворотом душераздирающие крики и вопли. Остано-
вившись, мы увидели открытый рейсовый автобус итальянской
фирмы «Фиат», один из тех, которые курсировали тогда между
Тифлисом и Манглисом. Автобус, видимо, был переполнен сверх
меры. Часть пассажиров еще находилась внутри, но большинство
толпилось рядом с машиной. Стоял гвалт и крик, ничего нельзя
было разобрать.
Выяснилось, что на этом месте столкнулись две автомашины:
упомянутый автобус и грузовик. Автобус шел из Тифлиса, а гру-
зовая машина из Манглиса. В результате столкновения грузовик,
в котором также было много людей, сорвался в пропасть, из кото-
рой в этот момент доносились рыдания и плач.
Я подошел к краю пропасти и увидел жуткую картину: грузо-
вая машина, размером со спичечную коробку, повисла вверх коле-
сами на кронах деревьев, люди были разбросаны по всей пропасти,
стоял нестерпимый вой, ужасающие крики о помощи.
Группа пассажиров набросилась на шофера и чуть не покончила
с ним самосудом. Они обвиняли его в том, что в гибели людей вино-
ват именно он, а не шофер грузовика: вместо того, чтобы держаться
правой стороны, то есть ближе к пропасти, шофер автобуса держался
намного левее, шофер же грузовой машины, как рассказывали пас-
сажиры автобуса, во избежание столкновения был вынужден объез-
жать автобус со стороны пропасти, что и привело к падению.
Ознакомившись с обстановкой за считанные минуты, я при-
нял решение об оказании необходимых мер помощи погибавшим
и о прекращении самосуда над шофером. Я обратился с призы-
вом к пассажирам автобуса помочь перенести раненых из пропа-
сти на шоссе, и заявил, что, пока эта операция не будет полностью
выполнена, никто не посмеет уехать с места происшествия. Будем
останавливать все проходящие машины и мобилизуем их только
для одной цели – перевозки раненых в Коджоры, где есть боль-
ница и врачи, а людей, едущих на этом транспорте, также исполь-
зуем в деле оказании помощи пострадавшим.
Не все сразу поняли и согласились принять участие в этом
не обычайном деле, пришлось кое с кем говорить на самых высо-
ких тонах. При этом мне неоценимую услугу оказал мой браунинг,
который я захватил с собою как нельзя кстати, причем все обо-
шлось без единого выстрела. Главным сдерживающим обстоятель-
ством было то, что я установил пикеты, и ни одна машина не могла
проехать без моего разрешения, из пассажиров автобуса я отобрал
двух или трех помощников, оказавших мне большое содействие.
Я сейчас не помню, на каком километре это произошло, но дума-
ется, что авария произошла ближе к Коджорам, чем к Манглису.
Помнится, что пропасть была с левой стороны, если ехать из Ман-
глиса. Я написал записку и отправил с первой же подъехавшей
к месту аварии машиной, чтобы из Коджори сообщили телефоно-
граммой за моей подписью ответственному дежурному по городу
Тифлису о происшедшей аварии, дабы была оказана необходимая
помощь и вызвано ответственное лицо к месту происшествия.
Как выяснилось впоследствии, грузовая машина принадлежала
Главным железнодорожным мастерским Закавказской железной
дороги. В экскурсию выехала машина с утра, а к вечеру возвра-
щалась домой. Насколько помнится, в машине было 32 человека.
В живых осталось не более 10. Следовательно, не менее 20 человек
были похоронены. Похороны состоялась в Тифлисе. Это были жут-
кие похороны.
Я дождался приезда из Тифлиса всех необходимых властей
и только после этого вернулся домой. На следующий день я узнал,
что среди погибших был родственник моего старшего брата Эду-
арда, брат его жены.

ОБ ЭКОНОМИЧЕСКОМ РАЙОНИРОВАНИИ

Экономическое районирование было начато еще при В.И. Ленине.
Эта работа была закончена образованием в 1929 году 7 краев
и 6 областей.
Перечислим их:
1. Центр.
2. Север.
3. Северо-Запад.
4. Запад.
5. Юг.
6. Поволжье.
7. Северный Кавказ и Крым.
8. Закавказье.
9. Урал.
10. Средняя Азия и Казахстан.
11. Западная Сибирь.
12. Восточная Сибирь.
13. Дальний Восток.
С образованием этих краев и областей были ликвидированы
губернии и уезды. Взамен 400 уездов было создано более 200 окру-
гов, которые просуществовали всего лишь в течение одного года.
Название «уезд» возникло еще в древней Руси. В состав уездов
входили волости. С образованием округов волости были укруп-
нены и переименованы в районы. Таким образом, вместо «губер-
ния – уезд – волость» образовалась новая структура администра-
тивного деления: «область (край) – округ – район». Казалось бы,
что новое административное деление должно было соответство-
вать закончившемуся экономическому районированию, но прои-
зошло нечто неожиданное: округа были ликвидированы.
Вот что записано об этом в стенограмме XVI съезда ВКП(б):
«Съезд целиком и полностью одобряет решение ЦК об упразднении
округов и об укреплении района как основного звена социалисти-
ческого строительства в деревне, что должно привести к реши-
тельному приближению партийно-советского аппарата к селу,
к колхозам, к массам. Это мероприятие имеет исключительно важ-
ное значение для укрепления партийной организации в деревне,
а также для улучшения и упрощения связи ЦК и областей с местами.
Съезд поручает ЦК провести все практические меры, связанные
с ликвидацией округов и укреплением районов и областей» (XVI съезд
ВКП(б). Стенографический отчет, 1931, ОГИЗ, стр. 715–716).
Произошло как раз не приближение партийно-советского аппа-
рата к селу, к колхозам, к массам, как говорится в решении съезда,
а наоборот. С упразднением окружных комитетов партии районные
комитеты все более и более чувствовали непосредственное руковод-
ство со стороны вышестоящей партийной инстанции – областных
комитетов партии. Раньше уездные комитеты, а потом окружкомы
все же были ближе к колхозам, к массам. А теперь обкомы и край-
комы стали недосягаемыми. И неизбежно встал вопрос о разукруп-
нении областей и краев. Таким образом, от ленинского начинания
по административной линии решительно ничего не осталось.
Вместо 7 краев и 6 областей в стране образовано 6 краев
и 121 область. Иными словами, вместо 13 административных деле -
ний теперь – 127. Что же касается экономической стороны дела,
то надо сказать, что экономических районов у нас 18 согласно
ленинскому плану экономического районирования. Госплан СССР
и по сей день придерживается этого. При работе над экономическим
районированием имелось в виду, что административное деление
должно соответствовать экономическому делению. Разница тогда
была не так велика: 13 и 18. Последняя цифра 18 научно вполне обо-
снована, и поэтому, как мы отметили выше, Госплан и поныне при-
держивается в планировании этих экономических районов.
Что касается административного деления, то нельзя сказать, что
оно научно обосновано. Это видно хотя бы на примере Закавка-
зья, которое числится в списке экономических районов как еди-
ный экономический район – Закавказский. Этому соответство-
вало наличие Закавказской федерации. С упразднением ее был
нанесен сильный урон в отношении научного обоснования ленин-
ского плана экономического районирования.
Видимо, Сталин боялся укрупнения административных обра-
зований и старался их размельчить, да еще до какой степени –
в десять раз: 13 и 127!

РАБОТА В АППАРАТЕ КРАЙКОМА

С сентября 1930 года я перешел на работу в Закавказский крае-
вой комитет партии. Мой переход на работу в крайком явился пря-
мым следствием очередной реорганизации. Округа, созданные
незадолго до этого, были ликвидированы к осени 1930 года, про-
существовав, таким образом, всего лишь менее двух лет. С ликви-
дацией Тифлисского окружкома городские райкомы партии были
подчинены непосредственно ЦК КП(б) Грузии, но это решение
не оправдало себя и очень скоро вновь был восстановлен Тифлис-
ский городской комитет партии, как это имело место до образова-
ния окружного комитета.
Первым секретарем Заккрайкома ВКП(б) был тогда Бесо Ломи-
надзе, вторым – Николай Чаплин, а третьим Рухулла Ахундов. Ста-
рые большевики в шутку называли этот состав крайкома партии
комсомольским. Конечно, в сравнении с такими руководителями
Закавказской партийной организации, как Серго Орджоникидзе,
А.Ф. Мясников, Мамия Орахелашвили, которые на протяжении
истекших лет стояли во главе партийного руководства, новые
руководители представляли собою молодое поколение руководи-
телей Закавказской партийной организации. Среди них не было
ни одного старого большевика. В.В. Ломинадзе состоял в пар-
тии с марта 1917 года, а Н.П. Чаплин и Р.О. Ахундов – с 1919 года.
Да к тому же все помнили, что Бесо Ломинадзе совсем недавно
работал в Коммунистическом Интернационале Молодежи (КИМе),
а Коля Чаплин – секретарем Заккрайкома комсомола, а затем
и ЦК ВЛКСМ.
Это были подлинные ленинцы – достойная смена старым боль-
шевикам. Но, к сожалению, эта тройка весьма талантливых пар-
тийных руководителей не долго удержалась у руководства в Закав-
казье, как не удерживались и многие другие в те бурные времена,
пока Сталин не остановил свой выбор на подлейшем из подлых,
принесшем столько бед и наделавшем столько зла нашей партии,
матером враге Коммунистической партии – Берия.
Да и как можно иначе расценивать чехарду со сменой партий-
ного руководства в Закавказье, которая имела место в те годы?
За три года, с 1929 до 1933, сменилось шесть партийных секретарей
Закавказского Краевого Комитета ВКП(б). К осени 1929 года был
освобожден от работы первого секретаря Заккрайкома ВКП(б)
Мамия Орахелашвили. Его сменил А. Криницкий, который был ото-
зван из Закавказья в марте 1930 года. С апреля по октябрь 1930 года
работал первым секретарем Бесо Ломинадзе. Затем на один год
задержался Лаврентий Картвелишвили (с ноября 1930 по сентябрь
1931 г.). Его вновь сменил М. Орахелашвили, но в следующем же
году был отозван.
Во время своего приезда на отдых в Грузию в 1932 году Сталин
обвинил Мамия Орахелашвили в целом ряде «грехов», и в том числе
в таких смехотворных, как то, что во главе Совнаркома Грузии
и Тифлисского Комитета находятся безграмотные люди. Речь шла
о Председателе Совнаркома Грузии Ладо Сухишвили и секретаре
ТК Асатуре Тер-Вартанове. Так Сталин изгонял со всех высоких
постов неугодных ему старых большевиков. А ведь это были в про-
шлом рабочие, подлинные революционеры и настоящие ленинцы.
Они были опытными политическими руководителями.
Вместо Мамия Орахелашвили первым секретарем Заккрайкома
ВКП(б) в 1932 году был назначен Берия. Так завершились лихора-
дочные поиски Сталиным своей опоры в Закавказье, откуда он ждал
собственного возвеличивания в истории партии. Берия не только
выполнил этот его заказ по фальсификации истории, но и ока-
зался незаменимым помощником на долгие годы произвола. Неко-
торым, не посвященным в тайны сталинской кухни, кажется, что
Берия стал играть сколько-нибудь заметную роль на всесоюзной
политической арене только после его переезда в Москву, то есть
с осени 1938 года. Это величайшее заблуждение. Рассказ об этом
будет у меня еще впереди, а пока скажу, что в свое время наме-
чался председателем ОГПУ не Ежов, а Берия, но одно весьма важ-
ное обстоятельство явилось причиной иной очередности.
Трудно передать все те переживания и волнения, которые испы-
тывали мы, партийные работники, в связи с каждой сменой пар-
тийного руководства. Я здесь назвал фамилии только первых
секретарей крайкома партии, а ведь с ними приходили и уходили
не только вторые и третьи секретари того же крайкома, но иногда
и руководители по всем трем республикам, а вместе с ними боль-
шие и малые группы кадров партийных и советских работников
по всему Закавказью.
Достаточно вспомнить, например, такую «деталь», как в резуль-
тате очередной смены партийного руководства в ноябре 1930 года
был смещен с работы почти весь состав партийных работников
аппарата Заккрайкома, от заведующих отделами до последнего
инструктора.
Зато, на удивление всему партийному активу, Лаврентий Картве-
лишвили, придя к руководству, привез с собой в Закавказье с Укра-
ины, где он до этого работал, двадцать семь украинских работников
для работы в аппарате Заккрайкома ВКП(б) вместо укомплектова-
ния его местными закавказскими партийными кадрами.
Как известно, в партийных организациях Закавказья всегда
наблюдался избыток партийных кадров. ЦК ВКП(б) постоянно
черпал оттуда испытанных и талантливых работников и направлял
их на работу во многие концы Советского Союза. Акт, совершен-
ный Л. Картвелишвили, был и остается беспрецедентным за всю
историю существования Советской власти в Закавказье.
Вообще надо сказать, что Л. Картвелишвили в своей практиче-
ской деятельности мало считался с местными кадрами. Он стре-
мился к «чрезмерной централизации в руководстве хозяйственным
и культурным строительством, что привело к обезличению респуб-
ликанских органов...». Он действовал методами, недозволенными
в нашей партии, и справедливо был обвинен в атаманщине.
Приход Л. Картвелишвили к руководству в Закавказье ознаме-
новался как переходный период между ленинским и сталинским
стилями партийной работы.
Годами сложившиеся ленинские нормы партийной жизни были
достаточно сильны в рядах Закавказской партийной организации
к моменту назначения Л. Картвелишвили первым секретарем Зак-
крайкома ВКП(б), и он не мог не считаться с ними. Но все же, дей-
ствуя всякого рода ухищрениями, он добивался снятия с высоких
постов неугодных ему работников вплоть до освобождения с долж-
ности председателя Совнаркома ЗСФСР всеми уважаемого Шалвы
Зурабовича Элиава, не пожелавшего во всем беспрекословно под-
чиняться его воле. Ш.З. Элиава, будучи кандидатом в члены ЦК
ВКП(б), в 1931 г. был отозван из Закавказья в Москву и назначен
уполномоченным СНК СССР по мясозаготовкам, а затем Замнар-
комвнешторга СССР.
В связи с вышеизложенным хочется рассказать об одном эпи-
зоде, произошедшем со мной, красноречиво свидетельствующем
о силе коллегиальности среди членов президиума Заккрайкома
того состава, который был в январе 1931 года.
В погоне за намеченным им курсом по обезличиванию республи-
канских ЦК Л. Картвелишвили соответственно перестроил струк-
туру аппарата Заккрайкома ВКП(б), воспользовавшись новой реор-
ганизацией партийного аппарата, состоявшейся в январе 1931 года,
неправильно истолковав решение ЦК ВКП(б) об этой реоргани-
зации. С этим решением я ознакомился, будучи в командировке,
из которой возвратился в Тифлис в день, когда должно было состо-
яться очередное заседание президиума крайкома. Оказалось, что
в повестке дня стоял вопрос о реорганизации аппарата Заккрай-
кома ВКП(б).
Не успел я еще раздеться и сесть за стол в своем кабинете, как ко
мне забежал ответственный инструктор крайкома Михаил Бонда-
ренко. Это тот самый Бондаренко, который вместе с С.А. Кудрявце-
вым в 1937 году был направлен на Украину по рекомендации Берия.
Осенью 1937 года Бондаренко очутился на высоком посту Пред-
седателя Совета Народных Комиссаров Украинской ССР. Сделав
свое черное дело по уничтожению лучших партийных кадров Укра-
ины, оба они, и Бондаренко, и Кудрявцев, быстро сошли с полити-
ческого горизонта, разделив участь своих жертв. Он сказал, что,
пока я был в командировке, решили создать комиссию в составе
А.В. Снегова, его самого и меня для составления проекта решения
по вопросу реорганизации аппарата крайкома.
А.Б. Снегов, партстаж с 1917 г., в это время работал в Зак-
крайкоме ВКП(б) в должности заведующего организационно-
инструкторским отделом.
Бондаренко ознакомил меня с проектом решения, который
он составил вместе со Снеговым, и просил к их подписям доба-
вить и мою. С подобным решением президиума крайкома партии
я не согласился.
– Ваш проект решения, – возразил я ему, – противоречит
постановлению ЦК ВКП(б). Там говорится о создании в орготделах
производственно-территориальных секторов. В условиях Закавка-
зья это означает, что мы должны создать для руководства сельско-
хозяйственными районами сектора: хлопководства, виноградар-
ства, технических и субтропических культур, зерновых хозяйств,
животноводства и т.д., а по линии промышленности, очевидно, в пер-
вую голову следует образовать сектора нефтяной и горнорудной
промышленности. В вашем же проекте предполагается образовать
сектора по национальному признаку, то есть сектора Азербайджана,
Армении и Грузии, и, наконец, четвертый сектор – автономных
областей и республик. Если, к примеру, взять этот последний сектор,
то здесь нет ни производственного, ни территориального признака.
Бондаренко пытается уговорить меня, аргументируя при этом
единственным своим доводом, что такова «установка» Картвелиш-
вили. Убедившись окончательно, что уговорить меня невозможно,
он пошел к Снегову. Через несколько минут забежала ко мне
тов. Баскина – секретарь орготдела и сказала, что меня срочно
вызывает к себе Снегов. По ее мимике и из двух-трех слов, бро-
шенных на ходу, я понял, что разговор предстоит не из приятных.
Надо сказать, что Снегов недостаточно разбирался в слож-
ных условиях Закавказья. Я старался ему помочь в повседневной
нашей совместной работе, подсказывал, в чем он иногда неправ.
Приводил конкретные примеры недопустимости применения
тех методов работы, которые он привык применять на Украине,
в специфических условиях многонационального Закавказья. Вме-
сто благодарности он всякий раз давал знать о своем должностном
старшинстве. На этой почве за короткий срок нашей совместной
работы в Заккрайкоме у нас с ним было несколько стычек.
Не желая выслушать мои доводы, Снегов высказал свое
не удовлетворение моим упорством в неподписании проекта реше-
ния, а следовательно, и нежеланием согласиться с мнением руко-
водства, и сейчас же принял решение пойти к Л. Картвелишвили,
чтобы доложить о моем поведении.
До начала заседания президиума крайкома оставалось мало вре-
мени. Обыкновенно оно начиналось ровно в 12 часов дня. Я поду-
мал, что Л. Картвелишвили не станет сейчас вызывать меня к себе
и отложит разговор со мной. К моему удивлению, мне позвонили
и сказали, чтобы я немедленно явился к Картвелишвили.
Трудно, конечно, восстанавливать теперь, спустя более полу-
века, весь наш диалог, да и займет он много места, но точность
отдельных фраз и оборотов речи сохранилась у меня на всю жизнь,
и я постараюсь, как можно вкратце, рассказать об этой необычной
«беседе».
Не выслушав до конца мои доводы, Л. Картвелишвили сказал:
– Что же получится, если каждый по-своему будет трактовать
решения нашей партии? Центральный Комитет мне доверил руко-
водство партийной организацией Закавказья, и мне положено как
руководителю партийной организации разъяснять, как следует
понимать то или иное решение ЦК ВКП(б).
На это я возразил следующими словами:
– Решения ЦК ВКП(б) пишутся настолько четко и ясно, что
любому средне грамотному члену партии они вполне понятны
и никаких особых толкований не требуют, в данном решении ска-
зано о создании производственно-территориальных секторов,
а вы же ходите построить аппарат крайкома только по территори-
альному признаку, а вернее – по национальному. Какая необходи-
мость в этом параллелизме? Ведь есть же ЦК республик! А вообще,
Лаврентий, ты рассуждаешь так, словно наша партия – какая-то
религиозная организация, а ее решения – талмуд или коран и тре-
буют своей расшифровки и толкования.
Эти и другие мои возражения, прерывавшиеся неоднократными
репликами со стороны Картвелишвили, вывели его из нормального
состояния. Он ударил кулаком по столу, на котором лежало стекло,
по неосторожности обрезался и, не замечая этого, хотя я и пытался
обратить на это его внимание, вымазал стекло своей кровью.
– Ах, вот как! Раз ты так хорошо разбираешься в политике пар-
тии, то зачем тебе сидеть в аппарате крайкома на должности ответ-
ственного инструктора, когда ты можешь возглавить один из труд-
ных участков работы и на самостоятельной работе показать себя.
И далее он назвал целый ряд закавказских организаций, где
руководители один за другим сменялись, не справляясь с труд-
ными условиями работы на этих участках (вроде Главрыбы, Зак-
плодоовощи и ряда других). Я напомнил Картвелишвили, что был
направлен на партийную работу в Закавказье, вернее, в Грузию,
ЦК ВКП(б) сроком на год с последующим возвращением в Москов-
ский Университет для научно-педагогической работы, и убеди-
тельно просил его отпустить меня в Москву.
– Нет, – сказал он, – в Москву тебя не отпущу, выбирай одну
из тех организаций, которые я сейчас назвал, и сегодня же на прези-
диуме крайкома тебя утвердим. В неделю раз будем тебя на крайкоме
заслушивать – может быть, поплатишься своим партийным билетом.
Когда я вышел из кабинета Картвелишвили и вошел в зал заседания
президиума крайкома партии, который был полон людьми, с нетер-
пеньем ожидавшими начала заседания, то первое, что бросилось мне
в глаза, это то, что все о чем-то оживленно делились друг с другом.
Оказывается, через неплотно прикрытую дверь, завешанную гарди-
нами, был подслушан весь наш разговор с Л. Картвелишвили, и теперь
он передавался из уст в уста. В числе подслушивавших, насколько
припоминаю, называли Асрибекова и Берия. Разговор наш произ-
вел на присутствующих сильное впечатление. Близкие товарищи,
окружив меня, начали выражать свое беспокойство по поводу моей
судьбы, предостерегали от необдуманных шагов.
Одним из первых по повестке дня слушался доклад Д. Ломидзе –
начальника управления кадров ВСНХ ЗСФСР. В результате обсуж-
дения этого доклада, совершенно неожиданно не только для меня,
но и для самого Картвелишвили, который вопрос обо мне включил
последним в повестку дня, решилась моя судьба. Председатель ВСНХ
ЗСФСР Г.Д. Курулов, старый большевик, член партии с 1909 года,
поставил вопрос об освобождении от работы Д. Ломидзе и назна-
чении вместо него меня, поскольку выяснилась возможность осво-
бождения меня от работы в Заккрайкоме. Как ни противился этому
предложению Картвелишвили, члены президиума крайкома согла-
сились с Георгием Куруловым. Так, вопреки энергичному сопротив-
лению Картвелишвили, состоялось решение о моем назначении на
работу в ВСНХ ЗСФСР начальником управления кадров.
В передовой статье от 15 апреля 1965 года «Правда» писала: «Кол-
легиальность в работе партийных органов позволяет объективно
оценить положение дел, свести к минимуму возможность ошибок,
не допустить произвольного, субъективного подхода к делу».
Рассказанный мною эпизод является наглядной иллюстрацией
справедливости этих слов, сказанных в передовице «Правды».
Он также свидетельствует о том, что Закавказская партийная орга-
низация на практике претворяла ленинские указания о коллектив-
ности руководства вплоть до начала тридцатых годов. С приходом
же к партийному руководству Берия об этом не могло быть и речи.

ОБРАЩЕНИЕ ЗАККРАЙКОМА ВКП(Б)

Этому документу не повезло, хотя надо сказать, что с ленинских
позиций он был вполне приемлем и содержал ряд новых и смелых
высказываний. Помешал его широкому распространению и попу-
ляризации новый человек, появившийся на горизонте Закавказья.
Звали его Владимир Иванович Полонский. Обстоятельства его при-
езда были таковы: в августе 1930 года в газете «Правда» сообща-
лось, что в ЦК компартии Азербайджана затеяли склоку беспартий-
ные работники Багиров, Амас, Машкевич и другие. 5 августа 1930 г.
в Баку состоялся пленум ЦК АКП(б), на котором первым секретарем
Азербайджанской компартии был избран В.И. Полонский.
В.И. Полонский был членом партии с 1907 года. С 1914 по 1917 гг.
находился в ссылке в Сибири. Он был профсоюзным работником,
лишь короткое время с 1927 по 1929 г. находился на партийной
работе в Московском комитете ВКП(б) – сперва заворготделом,
а затем одним из секретарей МК. С 1929 г. он вновь на профсо-
юзной работе в качестве секретаря ВЦСПС. На XV и XVI съездах
он избирался кандидатом в члены ЦК ВКП(б).
Несмотря на такую богатую революционную биографию, чело-
век этот оказался со многими отрицательными качествами. Внес
в работу бюро Заккрайкома нервозность, элементы склочничества
и беспринципной борьбы.
Полонский категорически выступил против опубликования
«Обращения Заккрайкома ВКП(б)». Но бюро Заккрайкома с ним
не согласилось и приняло решение об опубликовании в печати
этого документа. Тогда Полонский совершает неслыханный шаг,
не имевший прецедента в истории нашей партии. Он приказы-
вает конфисковать газету «Заря Востока», поступившую в Баку,
в которой было опубликовано «Обращение». Этот поступок нельзя
назвать иначе, как антипартийным, это поступок мракобеса.
Немедленно было созвано бюро Заккрайкома. Предвидя, что
данное заседание станет историческим, мы, группа работников
аппарата ЗКК, обратились с просьбой разрешить нам присутство-
вать на данном закрытом заседании, тогда как Полонский требовал
на заседание бюро никого не допускать.
Перед началом заседания Бесо Ломинадзе огласил список работ-
ников Заккрайкома, которым он просил разрешить присутство-
вать на данном заседании. Бюро утвердило всего 5 или 6 человек,
в числе которых были Васико Дарахвелидзе – зав. организационно-
инструкторским отделом, Рафаэль Агамалян – зав. агитационно-
массовым отделом, Арташес Геурков – зав. распредотделом,
по теперешнему, отделом кадров, и я. Кто же были еще один или
два товарища, я теперь уже не помню. Допущены были также мой
родной брат Сурен – личный секретарь Бесо Ломинадзе и Саруха-
нов – помощник первого секретаря Заккрайкома как лица, непо-
средственно обслуживающие заседание бюро.
Чтобы понять, что это было за заседание, мало сказать, что оно
было бурным, очень бурным с резкими репликами. Оно было
очень продолжительным. Началось заседание в шесть часов вечера
и закончилось примерно к семи часам утра следующего дня.
Это заседание было действительно историческим. Такого продол-
жительного заседания не бывало еще ни в одном крайкоме, обкоме
или ЦК республики во всей стране.
Вначале Полонский возражал по многим пунктам «Обраще-
ния», но Бесо Ломинадзе разбивал все его возражения одно за дру-
гим. Разбивал цитатами из произведений Карла Маркса, Фридриха
Энгельса, В.И. Ленина, а также выдержками из резолюций съездов
партии, причем не просто устно, а непосредственно демонстрируя
тексты соответствующих произведений. Эти десятки книг прино-
сил и клал на стол по требованию Ломинадзе мой брат Сурен Геор-
гиевич Мискин. Время от времени на столе Б. Ломинадзе накапли-
валась целая гора книг, мы все поражались и были в восторге, как
Бесо на все доводы Полонского приводил убийственные возраже-
ния, прямо уничтожал его, попадая в самую точку.
Полонский имел обыкновение дергать плечом. Попав в такой
оборот, он начал дергаться все чаще и чаще. Несмотря на полную
победу, которую Ломинадзе одержал над Полонским, последний
никак не сдавался.
Надо сказать, что кроме цитирования классиков марксизма-
ленинизма Б. Ломинадзе приходилось возражать Полонскому по
поводу тех или иных утверждений в «Обращении», происходящих
в настоящее время, на основании документальных данных. Дело
в том, что прежде, чем написать «Обращение», работники аппа-
рата Закавказского Крайкома партии были направлены на места
для сбора материалов по специально заготовленному вопроснику.
Лично я был командирован в Нагорно-Карабахскую область, где
секретарем обкома был Христофор Варунц.
По возвращении в Тифлис выяснилось, что ряд вопросов тре-
буют дальнейшего уточнения, хотя они и были заверены подпи-
сью первого секретаря обкома; мне было предложено снова вые-
хать в Карабах. И вдруг, буквально за час или два до отъезда, меня
вызывают к секретарям Заккрайкома и дают новое срочное зада-
ние. Что же касается поездки в Карабах, то предлагают железно-
дорожный билет и командировочные передать ответственному
инструктору Заккрайкома Миротадзе.
Итак, вместо меня в Нагорный Карабах выехал Миротадзе, и прои-
зошло несчастье: на шоссе Евлах – Агдам – Степанакерт на легковую
автомашину, принадлежащую обкому партии, в которой ехал Миро-
тадзе, было произведено вооруженное бандитское нападение, в резуль-
тате которого Миротадзе был ранен. Когда я увидел его на костылях
после того, как он немного оправился после ранения, то сильно пережи-
вал. Я извинялся перед ним за то, что ему пришлось ехать вместо меня.
– А причем тут ты, – отвечал он, – руководство так распорядилось.
Несмотря на это, я сильно переживал всякий раз, когда видел
его на костылях. Так случайно минула меня пуля.
И вот, по каждому пункту, по которому возражал Полонский,
заявляя, что такого, мол, не может быть на самом деле, что этот,
де, параграф надуманный, Бесо Ломинадзе немедленно выклады-
вал на стол документ из предварительно подготовленных аппара-
том крайкома материалов. При каждой попытке против чего-либо
возразить Полонский оказывался припертым к стенке.
В «Обращении Заккрайкома» была одна фраза, вокруг кото-
рой разгорелся ожесточенный спор. В результате многочасового
обсуждения этого пункта с его изложением согласились все, кроме
Полонского. Вот содержание этой фразы: «в Советском аппарате
Закавказья царит барско-феодальное отношение к нуждам и инте-
ресам рабочих и крестьян» (см. «Ленин и Сталин. Сборник про-
изведений к изучению истории ВКП(б)». Том III. Партиздат. ЦК
ВКП(б), 1936, стр. 500).
Таким образом, в результате обсуждения «Обращения Заккрай-
кома ВКП(б)» Полонский остался в единственном числе. Покидая
ранним утром зал заседания, он обратился к нам, работникам аппа-
рата, и сказал:
– Сегодня ночью под этим потолком происходило антипартийное
собрание. Никто из вас лично не высказал отношение к этому анти-
партийному документу. Для того чтобы снять с вас ответственность
за присутствие на данном антипартийном собрании, я призываю вас
от имени ЦК ВКП(б) покинуть это помещение вместе со мною.
Это обращение Полонского было совершенно неожиданным. Он ста-
рался придать своему выступлению какую-то торжественность, не пони-
мая, что выглядит смешно. Говорил он с поднятой рукой и очень гром-
ким голосом, чтобы заглушить шум, начавшийся в связи с закрытием
заседания. Конечно, никто из нас и не подумал последовать за ним.
В Азербайджане этот номер газеты «Заря Востока» не посту-
пил в розничную продажу и не был доставлен подписчикам. Весь
тираж, поступивший в Азербайджан, был уничтожен. Что и гово-
рить: скандал мирового масштаба.
Полонский выехал в Москву с жалобой на Заккрайком. Дело рас-
сматривалось в ЦК и ЦКК. Происходило это в октябре 1930 года.
Орджоникидзе тогда еще работал в ЦКК. Разобравшись детально
по существу поднятой Полонским склоки, он отпустил Ломинадзе
в Тифлис и напутствовал работать так же и в дальнейшем. Таким
образом, в этом споре победил Ломинадзе, но никак не Полонский.
В подтверждение этого свидетельствует следующий факт: Ломи-
надзе направил телеграмму моему брату Сурену как своему лич-
ному секретарю с просьбой встретить его на ж.д. станции Беслан.
Сурен подготовил машину и на следующий день собирался вые-
хать, как вдруг получает вторую телеграмму из Ростова, что машину
высылать не надо, так как Ломинадзе возвращается в Москву.
Потерпев полное и решительное фиаско, Полонский совер-
шил подлость. В это время в ЦКК рассматривалось дело Сырцова.
Полонский установил, когда и где Ломинадзе мог встречаться
с Сырцовым, и добился, чтобы к делу Сырцова привлекли и Ломи-
надзе. Вот из-за этого и настигла Ломинадзе в пути телеграмма
из Москвы, а он, в свою очередь, отправил телеграмму в Тифлис.
В результате нового разбора дела состоялось совместное реше-
ние ЦК и ЦКК 1 декабря 1930 года «О фракционной работе Сыр-
цова, Ломинадзе и др.». Этим постановлением Сырцов и Ломи-
надзе были выведены из состава ЦК ВКП(б).
После этого первым секретарем Заккрайкома ВКП(б) был назна-
чен Лаврентий Картвелишвили. Для его избрания на заседание
пленума Закавказского Крайкома приехал С.М. Киров. По его тре-
бованию весь руководящий состав аппарата крайкома – заведую-
щие отделов и их заместители, а также и ответственные инструк-
торы были разогнаны. Все решительно. Из числа ответственных
работников остались только два человека: я и завкультпропотде-
лом, недавно назначенный на эту должность, прибывший из Баку.
К сожалению, не запомнил его фамилии. Помнится, что по наци-
ональности он был азербайджанцем. Имелось в виду, что он как
новый работник не мог иметь связей со старым руководством,
а новому руководству в составе аппарата необходимы были азер-
байджанцы, так как с партийными работниками азербайджанской
национальности было туго.
Что же касается меня, то ничего не было понятно, все мне гово-
рили одно и то же: «Как тебе повезло».
Когда у меня произошел конфликт с Лаврентием Картвелиш-
вили, мне стало ясно, почему тогда меня оставили в аппарате Зак-
крайкома.
– Какой же ты неблагодарный, – сказал мне Картвелиш-
вили, – ведь всех сняли с работы в аппарате крайкома кроме тебя
одного, ты думаешь почему? Киров сказал, что Сталин распоря-
дился разогнать всех, не оставлять из старого аппарата ни одного
человека. С большим трудом я уговорил Сергея Мироновича оста-
вить тебя на работе в крайкоме. Я поручился за тебя своей головой,
а ты теперь устраиваешь такое, что мне никак не понятно.

ЗАСЕДАНИЕ ПОЛИТБЮРО ЦК ВКП(Б)

В январе 1931 года ЦК ВКП(б) созвал совещание работников
железнодорожного транспорта. Совещание это было не широким.
Скорее всего, можно назвать его узким. Из 23 железных дорог,
существовавших к тому времени, были вызваны для участия в засе-
даниях Политбюро ЦК ВКП(б) представители не более 10 желез-
ных дорог, в основном центральных и южных дорог Европейской
части СССР.
В составе нашей закавказской делегации было пять чело-
век: директор Закавказской железной дороги Василий Петрович
Поздеев, председатель Закавказского Дорпрофсожа Давид Хара-
бадзе, руководитель транспортного отдела ЗКК-РКИ Арам Мир-
забекян, ударник-машинист из Тифлисского паровозного депо
(к сожалению, фамилию его за давностью лет позабыл). Возглавлял
делегацию я как работник аппарата Закавказского краевого коми-
тета партии.
Ехали мы из Тифлиса в Москву в салон-вагоне директора дороги
тов. Поздеева. По своей Закавказской дороге мы ехали строго
по расписанию, на что не замедлил обратить наше внимание
Поздеев.
– Скоро мы начнем следовать не по расписанию, – сказал
он, – и приедем в Москву с большим опозданием.
И действительно, когда осталась позади Северо-Кавказская
дорога, мы опаздывали уже на три часа, но самое страшное было
впереди. По Юго-Восточной железной дороге мы не столько ехали,
сколько стояли. То нам не открывали семафор для въезда на стан-
цию, то задерживали на станции в течение длительного времени.
Опоздание наращивалось никогда не виданными в мирное
время масштабами. Хорошо помню, что когда опоздание нашего
состава достигло 24 часа, то дальше поезд пошел строго по распи-
санию и больше не выбивался из графика до самой Москвы. Таким
образом, в Москву мы прибыли на сутки позже, но строго в назна-
ченное по расписанию время.
Заседания Политбюро происходили дважды в течение дня:
утром и вечером. Сталин ни одного из этих заседаний не пропу-
стил и выступал на каждом из них. Политбюро заседало в полном
составе за исключением двух его членов: Серго Орджоникидзе,
который болел в эти дни, и С.М. Кирова. Говорили, что в районе
Ленинграда положение на железных дорогах неплохое и решено
не отрывать Сергея Мироновича от дел. Председательствовал
на всех заседаниях Л.М. Каганович.
Эти заседания Политбюро ЦК ВКП(б) были совершенно нео-
быкновенными. Не было ни докладов, ни содокладов, не было пре-
ний и записи ораторов для выступлений. Заседания шли в форме
беседы. Главным лицом был Сталин. Он поднимал тот или иной
вопрос и, обращаясь к аудитории, спрашивал, кто на него отве-
тит? Если ответ заинтересовывал Сталина, то он приглашал этого
товарища к трибуне, где он сам стоял чуть ли не постоянно, и у них
происходил диалог. В процессе этого диалога Сталин вновь обра-
щался к присутствующим с каким-нибудь вопросом, так как точка
зрения первого товарища ему не нравилась, поднимался с места
кто-то и отвечал. Тогда Сталин приглашал к трибуне и этого това-
рища. Шла оживленная беседа между Сталиным и двумя пригла-
шенными. Количество этих последних доходило до четырех, пяти
и более.
После подобных бесед Сталин делал выводы, произнося речь.
Соучастники беседы, почувствовав, что их миссия окончена, начи-
нали расходиться по своим местам. Но Сталин вновь поднимал
какой-нибудь вопрос и просил ответить на него и снова приглашал
к трибуне вызвавшегося ответить, а вслед за ним еще и еще одного.
И так продолжалось без конца. То Сталин стоит один и произно-
сит речь, иногда очень даже продолжительную, то он в окружении
высшего железнодорожного начальства ведет оживленную беседу.
Первое заседание началось с того, что Каганович, открыв его,
сразу предоставил слово Сталину, который сказал:
«Социализму не свойственны кризисы подобно тому, как
это имеет место при капитализме. Это верно для социалистиче-
ской экономики в целом. Что же касается отдельных отраслей ее,
то кризисы вполне возможны. Наглядным примером этого явля-
ется положение с железнодорожным транспортом сегодня. Наша
задача заключается в том, чтобы ликвидировать кризис на желез-
нодорожном транспорте, чтобы он не распространился на другие
отрасли нашей экономики.
Чем же, если не кризисом, следует назвать то состояние, кото-
рое мы наблюдаем на железной дороге? Вот уже несколько меся-
цев, как мы бьемся, чтобы исправить положение, а оно становится
все хуже и хуже. Вагоны непомерно долго простаивают на желез-
нодорожных станциях, соответствующие службы полностью
лишены возможности производить маневровые работы. Желез-
ные дороги из средства передвижения превратились в складские
помещения. Где выход из создавшегося положения? Мы его не
находим, мы пригласили вас в ЦК, чтобы общими усилиями разо-
браться в этом.
Вначале мы намерены были созвать обычное транспортное
совещание и там поставить интересующие нас вопросы, но, пораз-
мыслив, пришли к выводу, что необходимо эти вопросы осветить
на заседаниях Политбюро в порядке живой беседы. Дело в том, что
у каждого из вас имеется твердое, а может, и не твердое мнение по
всем интересующим нас вопросам. Нас это ваше мнение не инте-
ресует. Если вы у себя на месте пришли к определенным выводам,
то вне всякого сомнения, что к подобным выводам могли прийти
и в других местах. С ними, очевидно, знакомы и мы, поскольку нас
постоянно информируют с места. Таким образом, как на местах,
так и в центре мы пользуемся примерно одинаковыми материа-
лами, стараемся на основании их исправить положение, но у нас
ничего не получается, так как, видимо, мы не на правильном пути.
Где же искать этот путь?
Мы будем обмениваться мнениями. В процессе этого обмена
у каждого из вас могут возникнуть новые мысли. Вот именно эту
новую мысль, которая может возникнуть при обсуждении вопроса,
следует немедленно высказывать, чтобы мы все общими усилиями
еще и еще раз обсудили этот вопрос, рассмотрев его со всех сторон.
Могут сказать: «Ишь, какой он хитрый, хочет, чтобы мы выска-
зывали мысли, которые внезапно придут в голову. Скажешь что-
нибудь не продумав, напишут – уклон». Мы об этом подумали.
Посоветовались между собою члены Политбюро и решили не
приглашать на наши заседания стенографисток. А знаете, если
не запротоколировано и не застенографировано, то уклона не при-
пишешь – ни левого, ни правого».
Меня сильно поразила вся эта вступительная часть речи Сталина.
И утверждение о том, что социалистическая экономика также под-
вержена кризису не полностью, а частично. И то, что ЦК ВКП(б)
не интересует тот накопившийся опыт работников железнодорож-
ного транспорта, а нужны только те новые мысли, которые возник-
нут вот в этом зале в настоящую минуту. И, наконец, как легко Ста-
лин говорил о пришивании уклонов.
Затем он долго говорил о состоянии железнодорожного транс-
порта, выделив несколько узловых вопросов. Запомнились три
фамилии, к которым он чаще всего обращался и приглашал к себе
поближе, чтобы беседовать. Это были Г.И. Благонравов, А.М. Амо-
сов и Лифшиц.
Вот некоторые сведения о них:
Благонравов Георгий Иванович (1896–1938), член ВКП(б)
с 1917 г. 23 октября 1917 года был назначен Военно-революционным
комитетом комиссаром Петропавловской крепости. С ноября
1918 г. работал в транспортных органах ВЧК. С 1921 г. начальник
транспортного отдела ВЧК-ГПУ. С 1931 по 1934 год заместитель
наркома Путей сообщения СССР. С 1934 г. кандидат в члены ЦК
ВКП(б). Член ЦИК СССР. Репрессирован. Посмертно реабилити-
рован.
Амосов А.М. – член партии с 1914 года, председатель ЦК союза
железнодорожников. Был делегатом ХV съезда ВКП(б) с правом
совещательного голоса.
Лифшиц был директором Южной железной дороги, а может
быть, Юго-Восточной, где положение было хуже всего, и поэтому
он постоянно находился в центре внимания.
Надо сказать, что дискуссия шла беспорядочно. Перескаки-
вали с одного вопроса на другой. Одновременно высказывались
обо всем. Но что удивительно: члены Политбюро не принимали
никакого участия в этом оживленном споре. Они молчали. Лишь
изредка кто-нибудь из них задавал вопрос. Помнится, Молотов
и Калинин.
На предпоследнем заседании Каганович зачитал список членов
комиссии для подготовки проекта решения. Список был неболь-
шой: 5 или 7 человек. Я внес предложение включить в состав
комиссии В.П. Поздеева, заявив, что в составе комиссии нет произ-
водственника, а только работники аппарата, и что Василий Петро-
вич – бывший машинист паровоза и он окажет большую помощь
работе комиссии.
Каганович обратился к членам политбюро и заявил, что думает,
что против этого предложения возражений не будет. Все согласи-
лись, и мое предложение оказалось принятым. Но после продолжи-
тельной паузы Сталин берет слово и говорит:
– Тут предлагали включить в состав комиссии Поздеева. Канди-
датура неплохая. Но спрашивается: если включать в состав комис-
сии Поздеева, то почему, по тем же соображениям, не включить
такого-то и такого-то?
И Сталин назвал несколько фамилий.
– Мы умышленно остановились на таком малом составе комис-
сии, чтобы она за пару часов закончила свою работу. Мы и без того
очень долго прозаседали, и необходимо, чтобы завтра же все разъ-
ехались по своим местам.
Таким образом, мое предложение, уже принятое, Сталин провалил.
15 января 1931 года Совет Народных Комиссаров и ЦК ВКП(б)
приняли обращение «О железнодорожном транспорте». После
этого были приняты еще некоторые решения, как, например, пле-
нумами ЦК ВКП(б) 11–15 июня и 28–31 октября 1931 года.
В аппарате ЦК ВКП(б) уговаривали меня, чтобы я бросил клич по
Закавказской железной дороге «Женщины, на паровоз!» Для того
чтобы создать по всей стране такое женское движение, объясняли
мне, начинать его надо с лучшей дороги, каковой является Закав-
казская железная дорога.
Главными мотивами начинания женского движения по управ-
лению паровозами приводились: паровозы сейчас захламлены,
женщины быстро наведут чистоту, они более дисциплинированы,
не пьют спиртного, следовательно, не будет прогулов и простоев
паровозов. Говорилось и многое другое.
Я категорически отказался от этой затеи и сказал, что из этого
ничего не выйдет. Если уж начинать такое движение среди жен-
щин, то начинать надо с русских женщин, а не с азербайджанок,
грузинок и армянок. Попытайтесь здесь, в центре, а вообще, если
хотите послушать мой совет, не беритесь за это дело. Ничего пут-
ного из этого не выйдет: не женское это дело – быть машинистом
на паровозе, машинисту в пути следования приходится выдержи-
вать большие напряжения.
Помнится, во время заседаний Политбюро несколько раз заходил
Карл Радек. Он о чем-то докладывал Сталину, Радек тогда был помощ-
ником Сталина (или консультантом) по международным вопросам.
Сталин все отнекивался от него, но Радек все же дважды на непродол-
жительное время уводил Сталина с собой из зала заседания.
Сталина я раньше видел, как в Тифлисе, так и в Москве, издалека,
на собраниях и партийных съездах. Теперь же я наблюдал за ним
очень близко и в течение нескольких заседаний. Здесь, в этих усло-
виях, Сталин показался мне по своей комплекции намного меньше,
чем я представлял его до этого. Рябой, с желтовато-землистым
лицом, с резко выраженным грузинским акцентом, впечатление
от него создалось самое невзрачное. Он много курил. Папиросы
были очень длинные. Это были «Герцеговина Флор». Он иногда
крошил табак папирос в трубку. Во время заседаний Политбюро
курил только он один, никто не осмеливался закурить, как можно
было?
Сталин сидел за председательским столом сбоку, вправо от Кага-
новича. Время от времени он вставал со своего места, подходил
к оратору и задавал ему вопросы. Подавляя оратора своими репли-
ками, он принуждал направить речь в другую сторону, а если оратор
не поддавался и старался продолжить свою мысль, то Сталин, уже не
обращая внимания на стоящего рядом с ним оратора, говорил сам,
а тот уходил на свое место, так и не высказав свою мысль до конца.
Вот вам рассуждения о том впечатлении, которое произвело
на меня председательствование Сталина. Он не давал развития мыс-
лям, которые ему не нравились, направляя рассуждения оратора
в ту сторону, которая казалась ему более правильной и важной.
Что же касается тезиса, выдвинутого им в начале своего высту-
пления «о кризисе на железнодорожном транспорте» и повторен-
ного неоднократно, то надо сказать, что этот тезис не получил даль-
нейшего развития и не был отражен в принятом решении.
Обсуждение вопросов железнодорожного транспорта в январе
1931 года на Политбюро ЦК ВКП(б) имело решающее значение
в деле ликвидации обезлички в паровозном хозяйстве и внедрении
новой формы путем введения спаренной езды. По возвращении
нашей делегации из Москвы был заслушан мой доклад на бюро
Закавказского крайкома ВКП(б). Мне было поручено выступить
в печати с освещением состояния и задач, стоящих перед железно-
дорожным транспортом.
Моя большая подвальная статья под названием «Лицом к транс-
порту» была напечатана в газете «Заря Востока» 25 января 1931 года.

ПОЕЗДКА ПО ЗАКАВКАЗСКОЙ ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГЕ

Закавказским райкомом ВКП(б) была создана тройка по проверке
кадров на Закавказской железной дороге, по аттестации их, с пра-
вом немедленного отстранения от должности при полном несо-
ответствии или совершении преступлений. В состав тройки вхо-
дили: председатель Закдорпрофсожа Харабадзе, если память
мне не изменяет, звали его Датико, представитель дирекции
Закавказской железной дороги (его фамилию я забыл) и я от Зак-
крайкома партии.
Ехали мы в салон-вагоне, принадлежащем Харабадзе. Оста-
навливались на каждой станции. Знакомились с состоянием дел
на месте, проводили собеседование, как с активом, так и с отдель-
ными железнодорожниками. На некоторых из них имелись ком-
прометирующие материалы, которые везли с собой Харабадзе
и представитель дирекции.
Наша поездка была весьма продолжительной и дала ощутимые
результаты. Были вскрыты многие неприглядные дела. Работа
тройки была одобрена Заккрайкомом ВКП(б). В связи с этой поезд-
кой вспоминается один эпизод, который хочется рассказать.
Когда мы ехали по Армении, к нам присоединился председатель
Ленинаканского учкпрофсожа Улибеков. По приезде в Эривань
он по собственной инициативе обратился в ЦК Компартии Армении
с просьбой дать указание о нашей поездке по Армении по наиболее
интересным местам. В числе этих точек был и виноградный инсти-
тут, в котором работал профессор Простосердов. Личность эта зна-
менитая, и поэтому хочется привести кое-какие подробности о нем.
В прошлом Простосердов был главным агрономом удельных име-
ний царя. По решению соответствующих органов он и главный вете-
ринарный врач удельных имений подлежали высылке в Сибирь.
Во время доклада об этом Председателю Совнаркома СССР Алексею
Ивановичу Рыкову присутствовал Саак Мирзоевич Тер-Габриелян,
постоянный представитель Закавказской федерации при Совнар-
коме СССР, а затем председатель Совнаркома Армении.
С.М. Тер-Габриелян поинтересовался, по какому обвинению
отправляют в ссылку Простосердова? Ему объяснили – как рус-
ского монархиста.
– Неразумно, – ответил С.М.Тер-Габриелян, – отправлять
русских монархистов в Сибирь, где проживают русские. Их надо
направлять туда, где русских нет и где они не смогут найти к себе
сочувствия. Направьте их обоих к нам в Армению. Простосердов
как крупный специалист по виноградарству может оказаться очень
полезным для Армении.
Рыков согласился с предложением С.М.Тер-Габриеляна и дал
указание обоих главных специалистов направить в Армению.
Мы посетили этот виноградный научно-исследовательский
институт, где работал Простосердов и который находился неда-
леко от Эривани.
Он очень любезно нас принял, многое рассказал о проектах
развития виноградарства в Армении, сравнивая армянские вина
с лучшими винами Испании. Нас повели в одно из хранилищ вин,
представлявшее собой естественную пещеру средних размеров.
Простосердов сказал, что по своей ценности и значимости это хра-
нилище занимает второе место в мире после пещеры подобного же
характера, имеющейся в Испании. Достоинство обоих пещер заклю-
чается в том, что и летом и зимой в них держится одна и та же темпе-
ратура, если память мне не изменяет, от 9 до 11 градусов тепла.

ЗАКАВКАЗСКИЙ ВЫСШИЙ СОВЕТ
НАРОДНОГО ХОЗЯЙСТВА

Итак, вопреки воле Лаврентия Картвелишвили, бюро Закавказ-
ского Крайкома ВКП(б) в подавляющем своем большинстве решило
направить меня на работу в ЗакВСНХ в качестве начальника управ-
ления кадров. Это была первая для меня работа в советском или
хозяйственном органе. До этого я находился сперва на комсомоль-
ской, а затем на партийной работе. Да и после ЗакВСНХ, вплоть
до самого ареста, я находился на партийной работе.
Управлению кадров ЗакВСНХ подчинялось 10 или 12 высших учеб-
ных заведений, более полусотни техникумов и прикрепленных к ним
училищ и несколько сот всяких курсов и учебных точек на местах.
Моим заместителем был Тиканадзе, о котором у меня осталась
самое лучшее воспоминание. Фактически все руководство по мето-
дической части осуществлял он полностью.
Запомнился мне один исключительный случай. Обратились
ко мне два студента Горно-металлургического института, с послед-
него курса. Они просили дать им академический отпуск в связи
с тяжелым семейным положением. Я старался убедить их, что,
находясь на последнем курсе, брать академический отпуск нера-
зумно. Лучше напрячь все силы для скорейшего окончания учебы,
обратиться с просьбой о выдаче единовременного пособия. Сове-
товал я им и еще что-то предпринять, но только не брать отпуск
на последнем курсе, однако разубедить их не смог.
– Ну что ж, – сказал я им, – идите к секретарю, попросите
у нее бумагу и пишите заявления.
В это время позвонили из Заккрайкома и просили, чтобы я пото-
ропился на совещание, на котором стоял мой доклад. Я объяснил,
почему задерживаюсь: «Наложу резолюцию на двух заявлениях
и немедленно выезжаю».
Но, что-то нет этих студентов. Я вызвал секретаря, чтобы узнать,
где они. Эта милая девушка предстала передо мной в необычайном
волнении. Такой я ее никогда не видел.
– Товарищ Мискин, – сказала она, – они же безграмотные, эти
студенты. Саркисов взялся за составление их заявлений. Теперь
они переписывают.
– Принесите мне их первоначальные заявления, я хочу на них
взглянуть.
– Что вы, я их порвала и бросила в корзину.
– Так вот, несите-ка сюда эту самую корзину.
Ошибки были самые грубые, но особенно мне запомнилось то,
что слово «прошу» оба они написали через «а» – «прашу».
Когда они появились, я высказал им свое огорчение по поводу
незнания ими русского языка. Расспросил, в какой средней школе
они обучались. Из беседы с ними выяснилось, что они вовсе не счи-
тают для себя большим минусом плохое знание русского языка, так
как зато хорошо знают немецкий.
О немецком языке они заговорили в связи с тем, что я начал
говорить им о том, как стремительно развивается наука и что окон-
чание высшей школы – это только начало их жизнедеятельности,
и плохие будут они специалисты, если не будут работать над повы-
шением своей квалификации, и что без хорошего знания русского
языка им придется очень плохо. Не всегда придется читать немец-
кие научные журналы.
Вся психология этих студентов, их подход к актуальным вопро-
сам удивили меня до крайней степени, и я отказался от удовлетво-
рения их просьбы. Я позвонил ректору Горно-металлургического
института и просил его сегодня же собрать профессуру.
Направляясь в институт, я опасался выступлений со стороны
националистически настроенных преподавателей. К моему удо-
вольствию, преподавательский состав принял мои замечания
и предложения с полным одобрением. Были, правда, два или три
выступления, в которых сквозили нотки несогласия и заверения
в том, что вовсе не так уж плохо обстоят дела со знанием русского
языка. Главное было то, что меня поддержали особенно профес-
сора старшего поколения.
Было принято решение на всех курсах организовать группы
по изучению русского языка, а также при поступлении в инсти-
тут проверять знание русского языка. Этот порядок был введен
и в остальных вузах.
Трудной проблемой было распределение специалистов по окон-
чании высшего учебного заведения. Многие не хотели уезжать
из Тифлиса. Приходилось вызывать родителей и задавать им такие,
например, вопросы:
– О чем же вы думали, когда устраивали дочь в лесотехниче-
ский институт? Ведь леса не в городе растут.
Одна из мамаш столь же прямо мне ответила:
– Раньше, чтобы выгодно выдать дочь замуж, нужно было иметь
хорошее приданое, а сейчас вместо приданого – высшее образо-
вание. Мы и не думали направлять дочь куда-либо после того, как
она закончит вуз. Вся задача заключалась в том, чтобы она была
с высшим образованием, тогда быстрее выйдет замуж за хорошего
человека.
Я проинструктировал всех ректоров высших учебных заве-
дений, входивших в ведение Управления кадров Закавказского
ВСНХ, постараться иметь беседу с родителями поступающих в вуз
о той перспективе, которая ожидает их детей по окончании учебы,
о тех трудностях, которые их ожидают, в особенности если это
не юноша, а девушка.
В штате управления, которым я ведал, было не то 15, не то
17 человек. Я обратился к Александру Ивановичу Догадову, нар-
кому Закавказской РКИ, с просьбой увеличить штат управления
до 22-х человек. А.И. Догадов считался крупным столичным работ-
ником, избирался в состав ЦК ВКП(б) на XIV партийном съезде;
до переезда в Закавказье был секретарем ВЦСПС и ЦИК СССР.
Удовлетворить мою просьбу он категорически отказал, а воздей-
ствовать на него не было никакой возможности.
Будучи в командировке в Москве с годовым отчетом, пользуясь
благосклонным отношением ко мне со стороны Москвина, началь-
ника управления кадров ВСНХ СССР, я рассказал ему о своей
попытке увеличить штатное расписание на несколько единиц,
но встретил неодобрительное отношение к этому делу со стороны
Догадова.
Москвин позвонил в ЦКК-РКИ и попросил, чтобы меня там при-
няли. Встретила меня какая-то женщина и, безо всякой моей осо-
бенной просьбы, утвердила штат в 45 человек. Для меня это было
совершенно неожиданно. Когда я возвратился в Тифлис, мой
успех произвел настоящий фурор, даже сам Догадов был поражен.
И вдруг он спрашивает меня:
– А сколько человек ты просил до выезда в Москву?
Я ответил:
– Двадцать два.
– Вот я и утверждаю тебе штат в 22 человека.
Что мне оставалось делать? Я не стал настаивать на увеличении
штата до 45 человек и согласился на 22.
Все, прибывшие с годовым отчетом и планами работы в Москву
в начале 1932 года, собирались по утрам к 9 часам в гостинице
«Метрополь» в номере Симоника Пирумова, председателя Госплана
Закавказья. Он каждого выслушивал о проделанной работе, давал
советы и указания, а в тех случаях, когда следовало помочь, звонил
в соответствующие организации.
У него всегда был накрыт стол, и многие пользовались щедро-
тами Симоника Пирумова и, докладывая о своих делах, одновре-
менно завтракали.
Однажды Пирумов спросил, почему я никогда не притрагива-
юсь к еде, не выпью даже стакана чая? Я ответил, что без завтрака
из дома никогда не выхожу, а второй раз завтракать не хочу, несмо-
тря на ваш прекрасный стол. На это он ответил:
– Разве это стол? Вот я вас поведу к Авдеенко (а может быть,
к Авдееву?), у него всегда накрыт для гостей роскошный стол.
Затем Пирумов рассказал мне что Авдеенко – инженер, у него
имеется карта СССР с обозначением водных путей, охватывающих
все значительные населенные пункты, не говоря уже о крупных
городах. Этого инженера раскопал где-то Каганович и предста-
вил его Сталину. Тот, выслушав его проекты, чрезвычайно ими
заинтересовался и распорядился предоставить Авдеенко особняк,
кажется двухэтажный, напротив кремля, на противоположном
берегу Москвы-реки, и деньги – не то 40, не то 60 тысяч рублей.
Пирумов при последующих встречах всякий раз напоминал
мне о том, что скоро предстоит посещение Авдеенко, на что я вся-
кий раз отвечал, что меня это не интересует и я не пойду. Потом
я узнал, что Пирумов с несколькими товарищами все же посетил
этот особняк.
Вообще надо сказать, что Симоник Пирумов увлекался подоб-
ными проектами. Как мне рассказывали, его заинтересовал один
проект, связанный с расширением курортов Кавказа. Имелось
в виду строительство кольцевой электрической железной дороги,
которая должна была связать между собой следующие города
и населенные пункты: Батум, Абастуман, Боржом, Минеральные
Воды, Сочи, Гагры, Сухум, Зеленый Мыс.
Имелось в виду, что на эти курорты хлынет большая толпа леча-
щихся и туристов не только советских, но и иностранных. Для их
развлечения и для притока валюты предполагалось открыть казино,
всякого рода игорные дома. Авторы проекта прилагали свои рас-
четы, показывавшие, что доход от этой затеи превысит доход
от добычи золота во всей стране.
Симоник Пирумов докладывал об этом Серго Орджоникидзе,
который одобрил проект на словах, но никаких практических мер
не было принято.
До перехода на работу в Закавказский ВСНХ я был довольно
близко знаком, в силу своей партийной работы, только с одним
Георгием Куруловым. С его заместителями и другими хозяйствен-
никами у меня были лишь шапочные знакомства. Когда же я начал
работать в ЗакВСНХ, то обнаружил там большую группу прекрас-
ных коммунистов. Я очень близко сдружился с заместителями
Курулова – Суреном Агамировым и Арсеном Есаяном, а также
с членом президиума ВСНХ ЗСФСР Ароном Новиковым.
Кабинет Арсена Есаяна был расположен рядом с моей ком-
натой, и мы с ним ежедневно встречались и подолгу беседовали,
если выпадала такая возможность, по самым острым и актуальным
вопросам. Мнения наши не расходились. От Арсена Есаяна я мно-
гое узнал об Армении, об условиях работы там и об армянских
работниках.
Как то Сурен Агамирович обратился ко мне с просьбой помочь
ему в одном деле. Мариета Сергеевна Шагинян уже тогда была
известной писательницей и частенько обращалась к Сурену Ага-
мирову за консультациями и помощью по техническим вопросам.
Он во многом ей помог при написании романа «Гидроцентраль»,
рисующего промышленное развитие и социалистическое строи-
тельство в Армении. Мариэтта Шагинян имела обыкновение заха-
живать к Агамирову и часами задерживаться у него.
Однажды Сурен попросил меня, чтобы в то время, когда Шаги-
нян будет находиться у него в кабинете, я зашел бы к нему и занял
ее беседой, чтобы отвлечь ее внимание от него. Насколько припо-
минаю, мне пришлось дважды выполнять эту роль по просьбе Ага-
мирова.
Оба упомянутых заместителя председателя Закавказского
ВСНХ – Сурен Агамиров и Арсен Есаян погибли в 1937 году. Что же
касается Арона Львовича Новикова, то он, хотя и был подвергнут
репрессиям, но вышел из заключения и был полностью реабилити-
рован. Я еще больше сблизился с ним в Москве по совместному уча-
стию в работе бюро Закавказской секции Историко-литературного
объединения старых большевиков при Институте марксизма-
ленинизма при ЦК КПСС.
* * *
Теперь я уже в подробностях не помню, как возник вопрос о лик-
видации одного из химико-технологических институтов. Заккрай-
комом была создана комиссия в составе И.А. Певцова – завотдела
кадров Заккрайкома, Авакяна – ректора Тифлисского Химико-
технологического института и меня.
Мы выехали в Армению, чтобы на месте ознакомиться с услови-
ями работы, имеющимися в Эриванском Химико-технологическом
институте. С нашей комиссией занимался заместитель председа-
теля Совнаркома Армении Армаис Ерзинкян. Эривань тогда пред-
ставлял из себя строительную площадку. Ерзинкян возил нас по
всем стройкам и просил указать, какую из них отвести под новый
Объединенный Закавказский Химико-технологический инсти-
тут. Наша комиссия пришла к выводу, что менять ничего не сле-
дует, нет необходимости ликвидации одного из упомянутых выс-
ших учебных заведений.
Вскоре после этого я перешел на работу в Центральный Комитет
Компартии Грузии.

ЦК КП(б) ГРУЗИИ

В декабре 1932 года из Москвы поступила телеграмма за подписью
Сталина, в которой говорилось о плохом состоянии заготовок сель-
скохозяйственных продуктов по Закавказью, и в конце ее преду-
преждалось, что ЦК ВКП(б) будет вынужден прибегнуть к оргвы-
водам, если положение не улучшится. Заккрайком ВКП(б) в связи
с этой телеграммой принял решение направить на места уполномо-
ченных крайкома партии, в числе утвержденных уполномоченных
был и один из секретарей ЦК КП(б) Грузии – Хацкевич Харитон.
Я тогда работал в должности заведующего сектором партийной
работы на транспорте, Хацкевич же был секретарем ЦК Грузии
по транспорту. Он вызвал меня к себе и сказал:
– Сегодня вечером я выезжаю в Лагодехи. На время моего
отъезда перебирайся в мой кабинет. Как-никак, здесь «вертушка»,
и все в первую очередь звонят сюда.
«Вертушкой» назывался телефонный аппарат специальной пра-
вительственной связи.
Вечером, направляясь на вокзал, Хацкевич вновь появился в зда-
нии ЦК, чтобы попрощаться перед отъездом. Я предложил ему
свою помощь.
Дело в том, что табачные фабрики Москвы и Ленинграда рабо-
тали с большими перебоями из-за недостатка табака. Главной зада-
чей Хацкевича было – отгрузить табак из глубинки к железнодо-
рожной станции Цнорис-Цкали, но положение осложнялось тем,
что эта станция не справлялась с погрузкой табака в железнодо-
рожные вагоны и отправкой их по назначению в последние недели.
Нетрудно было предугадать, что произойдет после того, как Хацке-
вич приедет в Лагодехи и произведет там соответствующий нажим,
в результате чего подвоз табака к станции значительно увеличится.
– Ведь по прибытии на станцию Цнорис-Цкали ты не будешь
иметь возможности там задержаться, тебе придется сразу же
вы ехать в Лагодехи, чтобы провести как можно скорее пленум рай-
кома партии и организовать массовую доставку табака к желез-
ной дороге. Не меньше трех-четырех дней, а то и вся неделя потре-
буется тебе, чтобы мало-мальски наладить там работу, и ты никак
не сможешь в это время вырваться на станцию и наладить работу
там. А ведь на станции и сейчас невероятный затор, с поступлением
же новых больших партий табака положение станет критическим.
– Что же ты предлагаешь? – спросил Харитон.
– Я хочу поехать с тобой, и, пока ты будешь разворачивать
работу в Лагодехи, я постараюсь навести порядок на станции
Цнорис-Цкали.
Хацкевич обрадовался моему предложению, но все же свое
согласие на это дал не сразу. Его беспокоил ряд неотложных вопро-
сов по линии транспорта, которые я должен был решить в бли-
жайшие дни. Все же я сумел его убедить в целесообразности моей
поездки с ним хотя бы на три дня.
До отхода поезда времени оставалось мало. Я едва успел позво-
нить домой, чтобы сообщить о своем отъезде.
Утром мы прибыли на станцию Цнорис-Цкали. Хацкевич немед-
ленно выехал в районный центр на ожидавшей его легковой рай-
комовской машине. Я приступил к ознакомлению с положением
на станции вместе с одним из ответственных работников дирек-
ции Закавказской железной дороги, прибывшим сюда из Тифлиса
вместе с нами в салон-вагоне Хацкевича. Он был коммунистом,
инженером-путейцем, работал, в основном, по выполнению спе-
циальных заданий директора дороги. Положение на станции ока-
залось даже намного хуже, чем я предполагал.
Станция Цнорис-Цкали была тупиковой, с исключительно огра-
ниченными маневровыми возможностями. Прибывший порожняк
полностью занимал пути, преградив дорогу на товарную станцию
и создав, таким образом, пробку, из-за которой груженые вагоны
нельзя было отправить по назначению. Погрузка табака произво-
дилась слишком медленно в крайне стеснённых условиях подно-
ски его к вагонам на большие расстояния. За день я познакомился
чуть ли не со всеми работниками станции. К вечеру созвали сове-
щание у начальника станции, но оно ничего не дало. В начале все
молчали, к концу несколько оживились, но никто так и не внес кар-
динального предложения.
На следующий день я снова советовался с каждым коммуни-
стом, с отдельными рабочими. В результате этих бесед к концу
дня у меня выработался единственно верный, с моей точки зре-
ния, план организации работ в данных крайне трудных условиях.
Я поделился этим планом с товарищем из дирекции Закавказской
железной дороги. Он категорически возразил, заявив, что инструк-
ция НКПС запрещает подобного рода операции.
– Права начальника станции не распространяются за пределы
семафора, – разъяснял он мне. – Семафор – граница станции.
А вы хотите погнать порожняк на перегон, чтобы на станции про-
изводить маневровые работы с гружеными вагонами. Начальник
станции на это не согласится.
– Но ведь мы с вами не на обычной полевой станции, – воз-
разил я, – здесь тупик. Сообщите начальнику соседней станции
Карданах, что мы решили занять перегон, и пусть он без нашего
ведома не засылает к нам порожняк, если он к нему поступит
со станции Навтлуг, а временно, на несколько часов, задержит его
у себя. Единственное, что может нас лимитировать, так это пасса-
жирское движение, но оно нам не помешает, ведь за день – только
один поезд, и до его прихода мы всегда успеем очистить перегон.
С большим трудом мне удалось убедить его. Наконец, он дал свое
согласие. Надо сказать, что он честно трудился и вместе со мной
бился над разрешением трудной задачи организации широкого
фронта погрузочных работ.
Вечером мы снова собрались у начальника станции. На этот раз
собрание было бурным. Начальник станции встал на дыбы.
– Двадцать три года я работаю на железной дороге начальником
станции, но ничего подобного не слышал. Пока я здесь начальник,
этого не будет.
Один за другим высказывались коммунисты, комсомольцы
и передовые беспартийные рабочие. Казалось, все, как один,
заразились этой идеей, которая и в самом деле была единствен-
ным выходом из создавшегося положения. Они дали слово рабо-
тать не покладая рук. Начальник станции продолжал упорствовать.
К чести представителя дирекции дороги, он взял всю ответствен-
ность на себя и приказал приступить к намеченной операции.
Надо сказать, что с поставленной задачей коллектив блестяще
справился. Большая заслуга в этом была коммунистов и комсо-
мольцев, проникнувшихся высоким сознанием чувства долга.
Уже через день или два весь порожняк, имевшийся на станции,
был загружен и отправлен. Возникла новая проблема – отсутствие
порожняка. Надо было принимать срочные меры.
Порожняк поступал на станцию Цнорис-Цкали не каждый день
и не целыми ж/д составами, а по пять-десять вагонов. Это был тот мак-
симум, который могла выделить Закавказская железная дорога такой
станции, как Цнорис-Цкали, никакие требования о высылке дополни-
тельных вагонов не могли изменить положения. Я посоветовал пред-
ставителю дороги поехать в Тифлис и попросить начальника дороги,
тов. Поздеева В.П., использовать для переброски табака до сортиро-
вочной станции Навтлуг подвижной состав пассажирских вагонов,
курсирующих летом между Тифлисом и Боржомом, а в настоящее
время бездействующих и находящихся в вагонном парке в ожидании
наступления летнего сезона, но он и слышать не захотел.
Наконец, из Лагодехи подъехал Хацкевич. Харитон поразился
той перемене, которая произошла на станции, был очень рад.
Сказал, что едет в Тифлис на заседание бюро ЦК КП(б) Грузии.
Я попросил его повидаться с тов. Поздеевым и договориться о при-
креплении Боржомского подвижного состава к участку Цнорис-
Цкали – Навтлуг, вернее, постоянному курсированию этих ваго-
нов между двумя станциями для перевозки табака.
Хацкевич от этой миссии отказался, заявив, что, во-первых, ему
некогда будет заниматься этим вопросом, во-вторых, что прав работ-
ник дирекции, утверждая, что Поздеев никогда с этим не согласится
и, наконец, в-третьих, что это вообще неправильно, как можно пас-
сажирские вагоны использовать в качестве товарных.
Я настаивал на своем, заявляя, что иного выхода не вижу, тем
более что сам Хацкевич считает, что в ближайшие дни подвоз
табака сильно увеличится.
– Ну, ладно, – сказал Хацкевич, – поедем вместе в Тифлис,
сам договаривайся с Поздеевым. Если он согласится на использо-
вание этих вагонов, я не возражаю.
В тот же день мы все втроем выехали в Тифлис. Придя к Позде-
еву, я подробно рассказал ему о проделанной работе и закончил
свое сообщение просьбой о переключении на подвозку табака бор-
жомского пассажирского подвижного состава.
– Действительно, вы там сделали большое и хорошее дело.
Не только разрубили пробку, но и подготовили все необходимые
условия для массовой отгрузки как табака, так и другой сельскохо-
зяйственной продукции, – сказал он. – Что же касается исполь-
зования пассажирских вагонов, то это может привести к их порче.
Подумаем. Предпримем что-нибудь, чтобы облегчить положение
на станции Цнорис-Цкали с засылкой порожняка.
– Василий Петрович! Почему вы так говорите? Вы ведь сами
прекрасно знаете, что, при всем вашем желании, не сумеете дать
этой тупиковой станции большего количества порожняка, чем
поступало туда в последние дни. Нужна полная гарантия. Такой
гарантией может быть только то, что я вам предлагаю и что вы,
железнодорожники, называете «вертушкой».
– Да, но вы подумайте, во что превратятся пассажирские вагоны,
когда мы станем возить в них груз?
– Позвольте, – прервал я Поздеева, – ведь я не предлагаю вам
использовать эти вагоны под любой груз, а только под табак. Это мяг-
кий груз, и от него не может быть повреждений. Далее, вы ведь обяза-
тельно должны ремонтировать весь этот подвижной состав и покрасить
все вагоны перед их эксплуатацией в летний период. Сезон откроется
не раньше 15 апреля. До этого у нас целых три с половиной месяца,
времени вполне достаточно, даже если ремонт начать 15 февраля.
– Все равно, я не могу дать согласие. Это будет вопиющим нару-
шением элементарных порядков, установленных на железных
дорогах.
– Василии Петрович, а помните, как рассудил Серго Орджони-
кидзе лет десять назад? Ведь тогда тоже главным аргументом была
инструкция. Серго теперь далеко, в Москве, туда за ним не побе-
жишь, а ведь положение требует, ничего другого не придума-
ете. Да и что особенного случится с этими вагонами? Все равно
им не миновать ремонта.
– Ладно, убедил, – сказал Василий Петрович и добавил после
некоторой паузы, – разрешу только на один месяц.
Напоминая Поздееву о 1923 годе, я имел в виду случай, когда
мне пришлось обратиться к Серго Орджоникидзе по следующему
поводу.
Как известно, XII съезд нашей партии уделил особое внимание
шефству города над деревней. Партийный съезд, касаясь работы
комсомольских организаций в этой связи, в частности, рекомен-
довал «развивать и усиливать все доступные формы связи кре-
стьянской и рабочей молодежи – обмен делегациями, совместное
обсуждение вопросов, экскурсии и т.д.».
Когда я ознакомился с решениями XII съезда, у меня возникла
мысль об организации экскурсии – выезда всем составом рай-
онной комсомольской организации в подшефные села, в наш
Караязский подрайон. Тогда я был секретарем третьего (ныне
им. 26 комиссаров) райкома комсомола. Караязы с прилегающими
деревнями входили в состав нашего района.
Я обратился в управление Закавказской железной дороги с прось-
бой выделить для этой цели специальный железнодорожный состав.
Начальником дороги и тогда был Поздеев. В моей просьбе он отка-
зал. После этого я был вынужден обратиться к Серго Орджони-
кидзе, работавшему тогда секретарем Заккрайкома ВКП(б).
– Вот это будет настоящая смычка рабочей молодежи с молоде-
жью деревни, – сказал Серго. Ему очень понравилось наше начи-
нание. Он позвонил по телефону Поздееву и пристыдил его за поли-
тическую недооценку массового комсомольского выезда на село.
Поезд был сформирован из пассажирских вагонов и подан
на станцию Навтлуг, расположенную в черте города и непосред-
ственно примыкающую к району им. 26 комиссаров, в ближайшую
субботу вечером.
Сельские комсомольцы встретили нас с огромным энтузиазмом
с факелами и с песнями. Дело было летом, и мы все расположились
ночевать лагерем под открытым небом, спасаясь от комаров дымом
от факелов.
После многолюдного митинга, проведенного в воскресенье
утром, мы разъехались по подшефным деревням, где на местах
выработали план помощи города деревне. В воскресенье вечером
тот же состав привез нас со станции Караязы в Тифлис. В первом
вагоне гремел наш районный комсомольский духовой оркестр.
Долгие годы и не раз потом комсомольцы, принимавшие участие
в этой поездке, вспоминали исключительное внимание, которое
проявил Серго Орджоникидзе к нашему начинанию в деле смычки
города и деревни.

ВОЗВРАЩАЮСЬ ВНОВЬ К СОБЫТИЯМ 1933 ГОДА

Через час или два после беседы с тов. Поздеевым я уже ехал вме-
сте с тем же работником дороги на автодрезине в Цнорис-Цкали,
чтобы подготовить вместе с ним все необходимые условия для орга-
низации работы по бесперебойной отгрузке табака. Уже была дана
команда, и следом за нами должны были последовать несколько
«вертушек», составленных из летнего пассажирского подвижного
состава боржомского направления.
На следующий же день эти составы начали прибывать на стан-
цию Цнорис-Цкали один за другим. Погрузку в эти вагоны нам
удалось наладить без затруднений, и груженые пассажирские
составы с душистым кахетинским табаком быстро начали кур-
сировать от Цнорис-Цкали до Навтлуга (обратно порожняком).
Подвоз табака из глубинки с каждым днем все больше и больше
усиливался, но никаких затруднений не возникало. Табак
быстро перегружался с крестьянских подвод на железнодорож-
ный транспорт, совершенно не залеживаясь на складах. На душе
было радостно. «Теперь табачные фабрики Москвы и Ленин-
града заработают на полную мощность», – неоднократно повто-
рял я вслух.
Однако моя радость была омрачена внезапной телеграммой
о том, что в сегодняшних тифлисских газетах опубликовано поста-
новление ЦК КП(б) Грузии с объявлением мне выговора за само-
вольное прибытие с места командировки в Тифлис. Прочитав теле-
грамму, я решительно не мог ничего понять, Ни одной минуты не
находил себе места. Ждать завтрашнего дня, когда привезут этот
номер газеты, я не мог. Решение могло быть только одно – объяс-
нение в ЦК КП(б) Грузии, и я решил поехать в Тифлис.
В пути я раздобыл свежий номер газеты «Правда Грузии», где
на первой странице, на самом видном месте, было напечатано это
несправедливое и ничем не объяснимое решение.
Приехав в Тифлис, я сразу же пошел в ЦК, к Берия, и выразил
ему свое возмущение по поводу случившегося. Ему было некогда,
он укладывал бумаги в портфель, собираясь на вокзал в связи
с отъездом в Москву на пленум ЦК ВКП(б). Но он все же выслушал
меня и поручил Петру Агниашвили снять с меня выговор, если то,
что я рассказал, правда.
Петр Агниашвили – второй секретарь ЦК КП(б) Грузии, сказал
мне, что накануне вынесения этого решения меня видели в Тиф-
лисе и это послужило достаточным основанием. Далее он добавил:
– Ты как уполномоченный крайкома партии не имел права
самовольно выезжать с места командировки.
– Как же так? – недоумевал я. – Во-первых, я не уполномо-
ченный крайкома. Нет обо мне такого решения Заккрайкома.
Во-вторых, нет никакого документа вообще о моем командирова-
нии куда-нибудь, и если меня можно в чем-то обвинить, так это
в выезде из Тифлиса, а не в возвращении в Тифлис.
И, наконец, если кто-то меня видел, то почему он не поинтере-
совался и не спросил меня, куда я отлучался и зачем возвратился?
Агниашвили не то на самом деле опешил, не то сделал вид, что
он действительно думает, что я решением крайкома утвержден
в качестве уполномоченного. Он достал красную папку с прото-
колами Заккрайкома и трижды пробежал глазами по списку упол-
номоченных от начала до конца и обратно. Убедившись, что моей
фамилии там нет, он с досадой сказал:
– А ведь Арутинов говорил на заседании секретариата, что ты
утвержден в качестве уполномоченного и что он сам собствен-
ными глазами видел тебя в здании ЦК.
Агниашвили, убедившись в несостоятельности решения, обещал
мне в тот же день созвать членов секретариата и отменить реше-
ние обо мне.
Находясь в двойном подчинении: секретарю ЦК по транспорту
Хацкевичу и заворгу Арутинову, поскольку сектор партийно-
массовой работы на транспорте, которым я заведовал, входил
в состав организационно-инструкторского отдела, я часто попадал
в затруднительное положение. Хацкевич и Арутинов между собою
были не в ладах. Особую трудность представляло составление проек-
тов решений президиума ЦК КП(б) Грузии по вопросам транспорта,
по которым, как правило, приходилось докладывать на президиуме
ЦК мне как заведующему сектором партийной работы на транспорте.
Надо сказать, что с Хацкевичем мы были друзьями по совмест-
ной комсомольской работе, а Арутинова я никогда не любил и счи-
тал его примазавшимся к нашей партии. Да к тому же Хацкевич
был секретарем ЦК, и моя обязанность была, в первую очередь,
прислушиваться к его замечаниям и рекомендациям. Это не нра-
вилось Арутинову. Часто он не визировал проекты решений пре-
зидиума ЦК КП(б) Грузии по вопросам транспорта, и мне приходи-
лось сдавать их в секретный отдел ЦК только с одной визой – Хац-
кевича, что всегда вызывало нарекания со стороны заведующего
секретным отделом или работников этого отдела.
Арутинов, не будучи секретарем ЦК, но числившийся членом
секретариата, страдал невероятной амбицией и всячески пытался
всегда настоять на своем. Делал он это спокойно и хладнокровно,
без вспыльчивости и горячности, чем обычно страдают кавказцы.
Этот беспрецедентный случай, когда членом секретариата
являлся человек, не бывший секретарем ЦК, настолько красно-
речиво свидетельствует сам за себя, что вряд ли стоит вдаваться
в более подробные рассуждения о том, как Берия расставлял своих
людей, когда не мог сразу выдвинуть их на более высокий пост.
В 1924 году в Москве, во время чистки вузовских ячеек, Арути-
нов исключался из партии как чуждый и примазавшийся к партии
элемент.
В Грузии мало кто знал об этом факте из его биографии. Сам
Арутинов тщательно скрывал это. Но от Берия ничего не усколь-
зало. Только этот один факт был уже достаточен для того, чтобы
приблизить Арутинова к себе для использования в своих темных
делах, выдвинуть затем на любой высокий пост и быть уверенным,
что он всегда будет в его руках. Да и сам Арутинов всей душой был
рад до конца своих дней служить Берия.
События последующих лет со всей очевидностью подтвердили
это. Арутинов был выдвинут на высокий пост первого секретаря
ЦК КП(б) Армении, где он в течение ряда лет своей работы с осо-
бым рвением проводил бериевские методы работы и ухитрился
воздвигнуть в Ереване самый крупный и внушительный памятник
Сталину. Характерна такая деталь: совершенно не зная армянского
языка, он очутился на посту руководителя армянского народа.
Именно Арутинов и Деканозов, который был тогда секрета-
рем ЦК КП(б) Грузии по снабжению, были главной опорой Берия
в составе секретариата ЦК КП(б) Грузии, в отличие от честных
коммунистов, таких, как Петр Агниашвили и Харитон Хацкевич.
Первый из них погиб в 1937 году, а второй – несколько раньше.
О гибели Харитона Хацкевича я расскажу в главе о Берии.
Спустя час или два после беседы с Агниашвили я вновь зашел
к нему, чтобы узнать, когда оформят решение обо мне. В кабинете
у него было несколько человек, в том числе и Хацкевич.
– Ждем Арутинова, как подойдет, сразу же решим о тебе, – ска-
зал Агниашвили. Я зашел к Арутинову и спросил, почему он задер-
живает обсуждение?
– Подумаешь, получил выговор и поднимаешь столько шума.
Это меня взорвало.
– Конечно, что тебе выговор, тебя даже из партии исключали как
сына крупного торговца. Я не знаю, как это на тебя подействовало, но судя
по всему, тебе было нипочем. А ведь правильно тебя раскусили ребята
в Москве, я все больше и больше убеждаюсь, что ты действительно
чуждый для партии человек. А я вот сильно переживаю, иначе не могу.
Сказав это, я заставил Арутинова пойти со мною на заседание
секретариата.
Когда секретариат ЦК вынес решение об отмене своего преды-
дущего постановления, я попросил поместить в газетах соответ-
ствующее опровержение. На это Агниашвили мне ответил:
– Подобной практики в нашей партии нет. Выговор с тебя
сняли, ну и все.
– Вы меня опозорили на всю Грузию, – старался убедить его
я, – постановление о выговоре было напечатано на самом видном
месте, на первой полосе, рядом с передовицей. Так я вас прошу,
дайте указание редактору хотя бы только одной газеты – «Правда
Грузии» поместить опровержение на последней странице, где-
нибудь там, внизу, самым мелким шрифтом.
– Этого не будет, – твердо обрезал Агниашвили, – и не вол-
нуйся, ведь ты же будешь продолжать работать в ЦК, и всякий пой-
мет, что это было недоразумение.
– Нет, я не буду работать в аппарате ЦК рядом с такими, как
Арутинов. Вы откомандируйте меня в распоряжение ЦК ВКП(б), –
сказал я, сославшись на договоренность в Орграспредотделе ЦК
ВКП(б) о моем командировании в Грузию сроком только на один
год после окончания Московского университета.
– Без Берии этого вопроса мы решить не можем, – сказал
Агниашвили, – дожидайся его возвращения с пленума ЦК ВКП(б),
а пока будем считать тебя в очередном отпуске.
Отпуск мне действительно полагался. Я не знаю, по собствен-
ному ли почину подкинул мне такую подлость Арутинов или
по прямому указанию Берия, не это важно. Главное здесь заключа-
ется в самом происшедшем факте. Могло ли нечто подобное про-
изойти в Тифлисском комитете, когда там работали секретарем
Ладо Сухишвили, или в Заккрайкоме ВКП(б) при Бесо Ломинадзе
и Николае Чаплине? Нет, конечно!
Много ли времени прошло с тех пор, как я работал в том и в дру-
гом партийном комитете, а как резко изменились нравы в партий-
ной работе!
С приходом Берия к партийному руководству в Грузии, да и во всем
Закавказье, резко изменилась обстановка, складывавшаяся годами
в партийном аппарате. Взамен подлинных ленинских кадров
пришли темные люди. К сожалению, под их дурное влияние попали
и некоторые из тех, кто и раньше находился на партийной работе,
проявив, таким образом, неустойчивость.
К слову сказать, тот же Арутинов начал распространять всякого
рода клеветнические анекдоты на честных и безупречных партий-
ных, советских и хозяйственных руководителей, стараясь этим
скомпрометировать их.
Делал он это иногда исподтишка, большей частью при беседе
с посетителями у себя в кабинете, как бы между прочим, когда
речь заходила о том или другом ответственном товарище, вставляя
одну-две фразы, которые чернили данного человека.
Вспоминается, например, как однажды в моем присутствии Ару-
тинов сказал, что у Георгия Курулова (член партии с 1909 г., делегат
VIII и XVII партсъездов) гостил, якобы, бывший деникинский офи-
цер, которого давно разыскивают органы НКВД. Курулов, мол, знал
об этом, но вместо того, чтобы довести до сведения этих органов
сообщение о его приезде в Тифлис, помог ему уехать и скрыться.
Я захотел узнать, есть ли что-то правдоподобное во всей этой
инсинуации. Все это оказалось выдумкой, а правильнее сказать –
ложью и клеветой; единственно, что было верно, так это то, что,
действительно, у Курулова гостил родственник его жены, кото-
рый никогда не служил ни в какой белой армии. Приехал пого-
стить, кажется, из Ленинграда, где постоянно проживал и, если
мне память не изменяет, работал в качестве инженера.
Вот так начиналась компрометация старых большевиков и ответ-
ственных работников, закончившаяся потом арестами.

ПОЛИТОТДЕЛ СОВХОЗА

С 7 по 12 января 1933 года происходил объединенный пленум ЦК
и ЦКК ВКП(б). Он вынес решение о создании политотделов МТС
и совхозов. По окончании отпуска я зашел в ЦК КП(б) Грузии и дал
согласие о направлении меня на политотдельскую работу. С пер-
вых чисел февраля 1933 года я приступил к работе начальником
политотдела Агбулахского свиносовхоза.
Пахотные земли совхоза почти непосредственно примыкали
к Тифлису. Начинались они в пятнадцати километрах от города
вниз по течению реки Куры за Ортачалы. Контора совхоза и неко-
торые хозяйственные постройки располагались в Белом Ключе –
районном центре, находящемся на расстоянии шестидесяти кило-
метров от Тифлиса. Свинарники находились в горах за Белым
Ключем (Агбулахом, Тетри Цкаро), примерно в шести километрах
от него. Туда не было доступа автотранспорту. Вообще такая силь-
ная разбросанность значительно усложняла работу.
Совхоз был крайне неустроен. Падеж свиней составил за пер-
вый квартал 1933 года 62%. Такой высокий падеж свиней был
и в предыдущем 1932 году. Надо было принимать самые срочные
меры по сохранению поголовья свиней.
Целое море противочумной сыворотки привил наш молодой
ветеринарный врач, но приостановить падеж ему не удавалось.
По нескольку раз в день я беседовал с ним, чтобы наметить пути
изгнания чумы свиней из совхоза. Каждый раз ветврач конфузился
и не знал, что сказать, какой найти выход из затруднительного поло-
жения. Он сильно переживал и сокрушался по поводу своей беспо-
мощности. Не было у него никакого опыта. В наш совхоз он прибыл
прямо по окончании ветеринарного института. По существу, он все
еще продолжал учиться. Да вряд ли и опытный врач добился бы боль-
ших успехов, чем удалось потом нашему молодому врачу.
Из первых же нескольких бесед я очень скоро понял, что сле-
дует не требовать, а помогать ему. Сам я не только ничего не пони-
мал в ветеринарии, но и вообще впервые оказался в условиях сель-
ского хозяйства.
Я договорился с ветеринаром, чтобы он строго выполнял два обя-
зательства:
во-первых, ежедневно читать книги и журналы по ветеринарии,
искать выход из гнетущего положения и найти, где наше спасение;
во-вторых, в случае нарушения кем-либо установленных им пра-
вил и несоблюдения ветеринарных порядков, всякий раз ставить
меня в известность.
Главная трудность работы в совхозе заключалась в том, что
рабочие не получали регулярно заработной платы. Задолженность
доходила до шести месяцев.
Между тем, я обнаружил в совхозе значительные запасы
сена. Оказалось, что этого сена хватит более чем на два-три года.
А я знал, что в Тифлисе из-за отсутствия сена простаивает извоз-
чичий транспорт. Тогда еще не было такси, и население пользова-
лось фаэтонами. Тяжелое положение с сеном было и в окружаю-
щих город деревнях и колхозах.
У меня возникла идея продажи этого сена по рыночной цене
на сенном рынке в Тифлисе. Вместе с главным бухгалтером совхоза
я подсчитал, что в результате этой операции задолженность рабо-
чим по заработной плате может быть значительно сокращена.
Я поделился своими мыслями с секретарем Агбулахского рай-
кома партии Ншаном Мкртычяном, в прошлом он был рабочим-
печатииком. Пользовался большим уважением за свою душев-
ную доброту, но вместе с тем был принципиален, и за это его еще
больше уважали.
– Как ты хорошо придумал, – сказал Ншан, – представляешь,
я чуть ли не каждую ночь просыпаюсь с мыслями о том, как же
мы допустили, что рабочим задолжали зарплату на целых полгода,
и, сколько ни бьемся, не находим выхода.
Узнав о наших намерениях, управляющий Госбанком потребо-
вал немедленно сдать излишки в «Заготсено». Ближайший от нас
пункт этой организации находился на ж.д. станции Соганлух.
Достаточного количества собственного транспорта у нас не было,
следовательно, предстоял его наем. Наш главный бухгалтер Пипи-
нов подсчитал, что эта перевозка нанесет совхозу большой убы-
ток, поставка сена на станцию Соганлух обходилась значительно
дороже той суммы, которую могло предложить совхозу «Загот-
сено» за наше сено.
Как мы с Ншаном Мкртычяном ни убеждали управляющего
отделением Госбанка, что он вместо помощи совхозу вставляет
палки в колеса, он только настаивал на своем и требовал немед-
ленно доставить наш груз на приемный пункт «Заготсено».
Тогда я поехал в Тифлис и зашел к управляющему Закавказ-
ской конторой Госбанка Петру Лактионову, которого близко знал
по прежней своей партийной работе в Тифлисе. Он трезво подо-
шел к решению вопроса и сказал:
– Хотя это и противоречит инструкции Госбанка – я согла-
сен с тобой. Ты меня убедил, везите сено в Тифлис и торгуйте
им на сенном рынке по тамошней цене. Рынок давно бездействует
из-за отсутствия подвоза в город сена.
Подумав немного, Лактионов добавил:
– Что же касается управляющего вашим отделением Госбанка,
то я вызову его в Тифлис и дам ему какое-нибудь поручение, думаю,
что за три дня вы обернетесь.
– Вполне, – отвечал я.
– Так вот, я его и задержу здесь дня три, не меньше, чтобы
он на вас никаких актов не составлял.
По дороге в Агбулах мне навстречу попался управляющий агбу-
лахским отделением Госбанка. Он меня весело поприветствовал,
совершенно не подозревая о подлинной причине его вызова в Тиф-
лис и роли, которая в этом принадлежала мне.
Я уже говорил, что совхоз не обладал необходимым количеством
транспорта для перевозки такого количества сена. Пришлось обра-
титься к соседним колхозам. Они сразу же откликнулись на наше
предложение. Условия, предложенные нами колхозам, были следу-
ющие: каждый колхоз получал от нас бесплатно такое количество
сена, какое он доставит в город для продажи. Колхозы были рады
этим условиям, так как своего сена у них почти уже не было.
В тот же вечер, всю ночь и на следующий день с самого раннего
утра потянулась по Агбулахскому (ныне Тетрицкарайскому) шоссе
нескончаемая вереница колхозных подвод, нагруженных нашим
сеном, в результате этой операции мы в большой мере расплати-
лись с рабочими и служащими совхоза. Впервые не было такой
большой задолженности по зарплате, как прежде, что в корне изме-
нило всю обстановку в совхозе.
К моему удовольствию, директор совхоза Ерванд Ваниев пере-
стал по ночам подкрадываться к свинарникам, чтобы поймать
с поличным «расхитителей кормов», то есть рабочих, которые
таскали и жарили кукурузу, предназначенную на корм свиньям,
чтобы самим поесть и утолить голод, постоянно ими ощущаемый.
Ерванд Ваниев был первый директор совхоза, с которым меня
свела жизнь. Потом, работая в Политуправлении Наркомата
совхозов СССР, я встречался со многими директорами совхо-
зов, но Ерванд Ваниев сохранился в моих глазах как фанатиче-
ски преданный порученному ему делу. Второго такого директора
совхоза я более не встречал, За государственную копейку, за каж-
дое присвоенное зерно он был готов чуть ли не растерзать любого
человека. Потом сам же переживал, что поступил сгоряча, жалел
бедного и забитого человека, которого обидел, но все равно был
неумолим при каждом новом факте порчи или кражи совхозного
имущества.
– Ну и что ж тут особенного? – могут мне возразить. – Разве
теперь нет таких директоров? Надо же оберегать народное добро
и оберегают, а как же иначе?
Все это может быть и так, но иногда приходится наблюдать
в жизни и такое, когда некоторые руководители хозяйствен-
ных организаций, проявляя все строгости, сами себя не обижают
и не всегда отличают свой карман от государственного.
Сказать про Ерванда Ваниева, что он был честным и бескорыст-
ным человеком, это значит почти ничего не сказать. Он был аске-
том. Вместе с ним страдала и вся его многодетная семья, которая
частенько недоедала. Дома у него не было самой необходимой
обстановки. Он далеко не всегда ночевал дома, постоянно нахо-
дясь в разъездах по совхозу. При каждой моей попытке оказать его
семье какую-либо помощь, чтобы завхоз выделил немного масла,
мяса, других продуктов, он поднимал такой скандал, что потом
было трудно его успокоить, хоть и совесть моя была чиста – поли-
тотдельским работникам выдавались пайки, а директорам совхо-
зов нет. Стоимость отпущенных директору продуктов удержива-
лась из его зарплаты, и никакого нарушения тут не было.
Партийная и комсомольская организации совхоза были малочис-
ленны, но состояли из хороших ребят. Всех их привлек на работу
в совхоз Ерванд Ваниев, который, как и все они, был местным уро-
женцем. Он был для них образцом кристальной честности. Если бы
не эти коммунисты и комсомольцы, вряд ли мы сумели бы выйти
победителями в борьбе с чумой свиней.
Большую работу среди совхозных масс проводил мой замести-
тель по партийно-массовой работе Сергей Аркадьевич Арутюнов.
Следует отметить, что он сумел очень быстро наладить выпуск
совхозной многотиражки.
Мероприятия, которые были намечены совместно с ветврачом,
дали свои положительные результаты в борьбе с такой страшной
болезнью, как чума свиней. Значительным подспорьем в этом была
сознательность масс.
В течение летних месяцев мы произвели ремонт части свинар-
ников, которые, по существу сказать, стали почти новыми. Полы
были полностью заменены, грунт под ними, так же, как и вокруг
свинарника, был срыт на глубину более чем полметра. Стены были
обшиты новыми досками до высоты почти в рост человека, обо-
рудованы новые станки для свиней. Словом, было удалено реши-
тельно все, что могло нести в себе чумную заразу. В эти по существу
новые свинарники был перенесен народившийся молодняк, доступ
сюда был запрещен решительно всем, за исключением обслужива-
ющего только эти свинарники персонала. Словом, был установлен
строжайший порядок, который неукоснительно соблюдался.
Вместе с Сергеем Аркадьевичем мы провели большую разъяс-
нительную работу среди всех работников совхоза, и нам удалось
донести до их сознания всю важность этих мероприятий. Стро-
жайшее соблюдение ветеринарных правил, явившееся результа-
том высокой сознательности работников, обеспечило нам резкое
снижение падежа свиней, который упал с 62 до 1,5% к осени того
же 1933 года.
Несомненно, что этот успех был результатом удавшейся поста-
новки политотдельской работы в условиях сельского хозяйства
времен 1933 года, и это меня радовало после того, как обстоятель-
ства вынудили меня уйти с работы из аппарата ЦК КП(б) Грузии.

НА ПАРТИЙНОЙ РАБОТЕ В МОСКВЕ

Политуправление при Наркомате совхозов СССР

Осенью 1933 года я был вызван в Москву с отчетом о работе поли-
тотдела Акбулахского свиноводческого совхоза. Слушали мой
доклад заместитель начальника Политуправления Залкин и началь-
ник Главного управления свиносовхозов Харламов. Присутствовали
также некоторые из работников аппарата Политуправления и Глав-
ного управления совхозов. К сожалению, их фамилий я не помню.
После обмена мнениями Залкин в упор поставил вопрос перед
Харламовым: уверен ли он в точности сообщенных мною сведений
по падежу свиней? Вполне, – ответил начальник главка и сооб-
щил, что до моего вызова в Москву он направлял в Агбулахский
совхоз одного из лучших специалистов Главка Доброхотова и тот
детально все проверил на месте. Надо сказать, продолжал Харла-
мов, что у него с Мискиным был какой-то конфликт, но несмотря
на это он о Мискине высказывается очень даже положительно.
Залкин поинтересовался, что за конфликт имел место между
мной и Доброхотовым в совхозе? Я рассказал, что забегает ко мне
в политотдел возмущенный Доброхотов и жалуется на шофера
Каракашева, что тот не сажает его в кабину машины, а он, старик,
в кузове ехать не может. Каракашев объяснил, что врач приказал
посадить в кабину женщину с грудным ребенком, у которого была
температура 40 градусов.
Я обращаюсь к Доброхотову: «Вы слышите, что говорит шофер?
Я не могу отменять распоряжение врача. Завтра я на легковой
машине райкома партии поеду в Тифлис и вас заберу с собой.
Переночуете одну ночь в Белом Ключе».
– Ни за что! Я должен успеть к сегодняшнему московскому
поезду.
Как я его ни уговаривал, убедить мне его не удалось, и он уехал
в кузове грузовика.
После этого совещания Залкин предложил мне переехать вместе
с семьей в Москву и работать в Политуправлении. Это меня вполне
устраивало, и я дал ему свое согласие. Бежать, бежать от Берия как
можно скорее, – думал я.
Я немедленно приступил к работе в Политуправлении. Это было
в ноябре 1933 года. Мне были подчинены политотделы совхозов трех
закавказских республик, а также политотделы совхозов всех авто-
номных республик и автономных областей Северного Кавказа.
С первых же дней работы в Политуправлении я почувствовал
совершенно иной стиль в партийной работе. Возникало это прежде
всего от того, что Политуправление работало на правах Сельхозот-
дела ЦК ВКП(б). Так оно фактически и было. Точнее сказать, Поли-
туправление было продолжением Сельхозотдела ЦК ВКП(б), рабо-
тающим в стенах Народного Комиссариата Совхозов СССР.
Исключительно большое значение придавалось приставке из трех
букв: «при». Без этой приставки получался такой смысл, что Полит-
управление находится и работает в составе аппарата наркомата, как
любое другое главное управление. Политуправление Наркомсов-
хозов звучит так же, скажем, как Главное управление свиносовхо-
зов Наркомсовхозов СССР. Между тем, совершенно иначе звучит
то же наименование с приставкой «при»: Политуправление совхо-
зов при Наркомате совхозов СССР. Здесь подчеркивается самостоя-
тельность этого учреждения, с указанием той области, в которой оно
работает, в отличие, скажем от Политуправления МТС или Политу-
правления НКПС. Хорошо помню, что любая бумажка, подававша-
яся на подпись без этой приставки, немедленно перепечатывалась.
Коротко Политуправление совхозов называли ПУНС.
Итак, я очутился на работе в этом высоком партийном органе
благодаря тому, что мы добились в нашем совхозе самого низкого
процента падежа свиней: около 2%, в то время как в целом по стране
он составлял до 30%, а в некоторых хозяйствах и до 60%.
В силу этого положение мое в Политуправлении было несколько
особое, от меня требовались рекомендации и советы по оздоровле-
нию свиносовхозов.
Если бичом для свиноводческих совхозов был колоссальный
падеж свиней, то состояние работы в других отраслях было также
удручающим. Достаточно сказать, что задолженность выдачи зара-
ботной платы рабочим и служащим составляла, как правило, три-
четыре месяца, а кое-где и до шести месяцев. Несмотря на при-
нятие ряда решительных мер, финансовое положение совхозов
в целом по Наркомату не улучшалось.
Политбюро приняло по данному вопросу оригинальное постанов-
ление. Было решено назначить Наркомом совхозов не специалиста
по сельскому хозяйству (зоотехника или агронома) и не кого-либо
из крупных организаторов или политических деятелей, а самого
сильного работника в области финансов. Им оказался управляю-
щий Госбанком СССР Калманович. До этого наркомом был Тихон
Александрович Юркин. Ему было сказано, чтобы он работал в том
же духе, как и прежде, со всеми правами наркома, только с един-
ственным исключением: не заниматься финансами и уступить эту
область Калмановичу, который, в свою очередь, не должен был вме-
шиваться в сельскохозяйственные вопросы, а занимался бы лишь
оздоровлением финансового состояния совхозов.
Так вот и работали в одном наркомате по существу два наркома:
Калманович и Юркин. Вместе с Калмановичем появился его заме-
ститель Островский, который также считался крупным финан-
систом.
Политуправление совхозов было органом весьма оперативным
и гибким, без каких-либо бюрократических замашек. Этому спо-
собствовало отсутствие в нем отделов и секторов. Структура его
была такова: начальник ПУНСа, его заместитель и до трех десят-
ков ответственных инструкторов, непосредственно подчинен-
ных начальнику Политуправления. В штате состояло также по
одному референту-информатору на каждых двух-трех инструкто-
ров. Они обрабатывали всю почту, поступавшую из тех республик,
краев и областей, к которым были прикреплены инструкторы.
Ответственные инструкторы докладывали о результатах своих
поездок по совхозам не только непосредственно начальнику
ПУНСа или его заместителю, но и часто вызывались в Сельхозот-
дел ЦК ВКП(б), где им после заслушивания давались соответству-
ющие указания.
Структура наркомата все же позднее вынудила перестроить
партийный аппарат Политуправления по ее образцу. Были соз-
даны секторы по руководству политотделами зерновых, молочно-
мясных и овощеводческих совхозов. Был также сектор печати.
Хочется назвать фамилии сотрудников Политуправления совхо-
зов в том виде, как они сохранились у меня в памяти. Возможно,
кто-нибудь заинтересуется этим списком: сперва Карл Петро-
вич Сомс, а затем Кудрявцев; заместители начальника – Зали-
кин, после него Зайцев; помощник начальника ПУНСа – Борзов;
заведующий отделом кадров Арам Шахгильдян; ответственные
инструкторы – Баулин, Бурова, Роберт Мацевич Венде, Шмарья
Лазаревич Воробьев, Горбунов, Гамбаров, Жезлов, Петр Никифо-
рович Зимин, Николай Георгиевич Козловский, Андраник Мельку-
мов, Георгий Федорович Петров, Павла Васильевна Суслова, Петр
Иванович Травинов.
С образованием секторов некоторые из перечисленных лиц были
назначены их начальниками, другие были выдвинуты на работу
в Сельхозотдел ЦК ВКП(б).
В секретариате К.П. Сомса работали: Шахов – помощник
начальника ПУНСа, Одинцова – секретарь-стенографистка.
В аппарате Политуправления работали также: Васильева, Глебова,
Калугина, Михалевский, Солнцева, Стриженев.
В декабре 1937 года был образован Политсектор по РСФСР.
Начальником его был назначен Г.Ф. Петров, а я – его заместителем.
К.П. Сомс был переведен в 1937 году в Комиссию Советского
Контроля, а вместо него приступил к работе в должности началь-
ника Политуправления совхозов Кудрявцев. До прихода к нам
Кудрявцев работал в ЦК ВКП(б) заместителем Маленкова, то есть
замзав ОРПО (отдел руководящих партийных органов). А еще
раньше он работал секретарем Одесской партийной организации.
С приходом Кудрявцева обстановка и стиль партийной работы
у нас в корне изменились. Он вводил все новые и новые порядки,
которые, с его точки зрения, соответствовали современным зада-
чам. Запомнилось одно из самых первых совещаний, которое он
созвал. Смысл сказанного им на этом совещании сводился к сле-
дующему:
– Каждый из вас имеет доступ в мой кабинет, в котором иногда
могут решаться важнейшие проблемы, имеющие характер госу-
дарственной тайны. Или, представьте себе, что в тот момент, когда
кто-либо из вас находится у меня в кабинете с докладом, звонят
мне Иосиф Виссарионович, или Вячеслав Михайлович, или Лазарь
Моисеевич и другие высокопоставленные товарищи и невольно
становятся свидетелем нашей беседы. Не могу же я прервать раз-
говор со Сталиным, Молотовым или Кагановичем, сказав, вы меня
извините, я попрошу товарищей выйти из кабинета, а затем про-
должим беседу. Нет, конечно. А разговор, возможно, предстоит
очень и очень секретный. Вы остаетесь в моем кабинете и узнаете
обо всех тех указаниях, которые они мне дают. Так вот, я вас пре-
дупреждаю, что все, услышанное в моем кабинете, должно быть
забыто. Никому не говорить об услышанном и не иметь никаких
суждений об этом с кем бы то ни было.
Уходили мы с этого совещания страшно омраченные. Такого еще
никогда не было. При Карле Петровиче Сомсе редактировал его при-
казы Шахов – его помощник. И только после визы Шахова приказ
подписывал Сомс. С уходом Карла Петровича ушел с работы в Поли-
туправлении и Шахов. Его функции Кудрявцев возложил на меня по
совместительству, несмотря на мои категорические возражения.
Н.Г. Козловский – начальник сектора зерновых совхозов сильно
задержал составление проекта приказа по хлебосдаче. Наконец
он его представил, я просмотрел и ознакомил с ним Кудрявцева.
Приказ был отпечатан, и я зашел к Кудрявцеву, чтобы получить
визу на рассылку приказа по совхозам. Надо сказать, что в размно-
женных типографским способом экземплярах приказа оказались
опечатки: в слове «хлебосдача» отсутствовала буква «с» и не было
в двух случаях запятых. Я надеялся, что Кудрявцев не заметит эти
опечатки и подпишет приказ, тем более что он знакомился с ним,
причем держал его у себя намного дольше положенного времени,
но нет. Он обнаружил опечатки и потребовал перепечатать приказ.
Как я ни уговаривал Кудрявцева направить приказ на перифе-
рию в имеющемся виде, переубедить его не смог. Ведь в конце-то
концов речь идет только об одной букве (запятые не каждый заме-
тит), и никто не может сомневаться, что напечатанное «хлебодаче»
надо читать как «хлебосдаче». Я предложил посадить весь аппарат
на исправление приказа: вставить букву «с» от руки, но Кудрявцев
поднял меня на смех:
– Это что же, из Москвы, из Политуправления, из такого высоко
авторитетного органа ЦК ВКП(б) вдруг такая кустарщина – встав-
лять буквы от руки?
Разговор у нас шел в конце рабочего дня, уже поздно вечером,
я ему сказал:
– Хорошо, если шрифт не разбросали, тогда дело поправимое,
а если придется снова набирать, дело сильно осложнится, это еще
один день задержки с рассылкой приказа. Все сроки отправления
приказа по хлебосдаче давно прошли. Козловский сильно задер-
жал, сам долго знакомился.
Я объяснил Кудрявцеву, что по условиям договора, заключенного
с почтой, вся корреспонденция данного дня должна быть достав-
лена на почту не позднее 9 часов утра, в противном случае она рас-
сылается днем позже. Мои доводы Кудрявцев не принял во внима-
ние и приказал в случае необходимости набрать новый шрифт.
Политуправление совхозов располагалось тогда в здании Нарко-
мата совхозов СССР на Куйбышевской площади, типография же
находилась в бывшем здании Наркомата совхозов СССР по боль-
шому Комсомольскому переулку в подвальном помещении, где
позднее размещался Наркомат совхозов РСФСР.
Вместе с Калугиной, начальником спецотдела, мы поехали
в типографию. Она была уже закрыта. Дозвонились к директору
типографии. Узнали, что набор разбросали. Я приказал ему немед-
ленно явиться в типографию, обещал легковые машины, чтобы
собрать весь штат, необходимый для повторного напечатания при-
каза сегодня же ночью.
Всю ночь до рассвета шла работа по печатанию приказа. Калу-
гина пригласила девушек к 5 часам утра, чтобы законвертовать при-
каз для рассылки по совхозам. Это была нелегкая работа: набрать
шрифт, отредактировать, отпечатать, законвертовать. И все это
успеть сделать до 8 часов утра.
Убедившись, что все находятся на своих местах и дело уже нала-
жено и, что пока не наберут весь текст приказа, я здесь не нужен,
я поехал ужинать в кафе Филиппова на улице Горького (ныне
ресторан «Центральный»). Работал этот ресторан до трех часов
ночи, а может, и позднее. В этом ресторане выступал знаменитый
цыганский хор, человек около сорока.
Недолго мне пришлось дожидаться первой страницы текста при-
каза, когда я вернулся в типографию. Видно было, что наборщики
работали с энтузиазмом и с пониманием чувства своего долга.
Помнится, во время просмотра текста через мои ноги несколько
раз перебегали крысы. Видимо, типография находилась в антиса-
нитарном состоянии.
Много усилий мне стоило уговорить Калугину отправить приказ
без визы Кудрявцева. Она категорически возражала, но в конце
концов все же согласилась и отправила почту до 9 часов утра.
Я дождался прихода Кудрявцева на работу и первым зашел
к нему в кабинет. Он внимательно прочитал весь текст, похвалил
меня за проведенную ночью работу, подписал приказ и отдал его
мне. Я предусмотрительно положил его во внутренний карман пид-
жака и обратился к нему с вопросом, а он мне в ответ:
– Нет, нет вы сначала отнесите Калугиной приказ с моей визой,
чтобы она разослала его по совхозам.
– Можете не беспокоиться, вся корреспонденция уже сдана
на почту.
– То есть как? Без моей визы? А ну-ка верните то, что я сейчас
подписал!
– Нет, я его вам не верну.
– Какой же вы смелый человек! Когда-нибудь за подобное дей-
ствие вы поплатитесь головой.
Но вернемся ко времени руководства Политуправлением совхозов
Карлом Петровичем Сомсом. Политуправление изучало и подготав -
ливало много вопросов по оздоровлению работы совхозов. Большим
минусом в работе тех лет было упразднение коллегий в наркома-
тах. XVII съезд ВКП(б) заседал с 26 января по 10 февраля 1934 года.
В числе его решений записано и такое постановление: «Ликвиди-
ровать коллегии в наркоматах с оставлением во главе наркомата
наркома и не более двух заместителей. Создать при наркоматах
созываемые раз в два месяца советы наркоматов от 40 до 70 человек
в каждом, из коих не менее половины должно быть представителей
местных организаций и предприятий».
Через четыре года коллегии в наркоматах были вновь восстанов-
лены постановлением Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) от 13 марта
1938 года. Это как раз тот период, когда я работал в Политуправ-
лении совхозов СССР и в Политсекторе при Наркомате совхо-
зов РСФСР. Ввиду отсутствия коллегий вопросы, подготавливае-
мые нами, не могли быть вынесены на обсуждение коллегиального
органа, а докладывались непосредственно наркому или ставились
перед сельхозотделом ЦК ВКП(б) специальным письмом. Если
бы сохранялась коллегия наркомата, то на ее заседаниях имело
бы место широкое обсуждение выдвигаемых вопросов и были бы
высказаны различные точки зрения. А вопросов возникало вели-
кое множество, требовавших коллективного обсуждения. Создан-
ные при наркоматах советы в этом отношении заменить коллегии
не могли. Они оказались нежизненными.
Из наиболее актуальных вопросов, обсуждавшихся нами в ту
пору, вспоминаются два: это зернохранилища и заработная плата.
Ежегодно с июня по ноябрь лихорадит всю страну недостаток
же лезнодорожного транспорта. Нехватка подвижного состава
в течение полугода происходит вследствие того, что железные
дороги заняты в этот период перевозками зерна – хлеба нового
урожая. В результате подобной организации дела страдает вся
страна: промышленность, которая недополучает сырье и мате-
риалы в равномерном порядке, согласно графику производства,
и срывает отгрузку готовой продукции из-за недостаточности
порожняка. В равной степени страдает и все население страны
в результате плохой, вернее сказать, отвратительной доставки из
села в город фруктов и овощей. Вместо того чтобы пользоваться
замечательными дарами природы, такими как помидоры, арбузы,
дыни, груши, виноград, персики и бесчисленное множество дру-
гих фруктов (разве их можно перечесть?), и подавать их на стол
горожанам, работники этих отраслей вот уже которое десятиле-
тие гноят и уничтожают эти продукты. Значительная часть их идет
либо на корм скоту, либо запахивается в землю.
– Почему же так происходит? – спросит читатель. – Ведь это
преступление!
– Да, – ответим мы, – преступление, конечно, и в самых широ-
ких масштабах.
Но удивительнее всего то, что вся страна страдает от головотяп-
ства и подлинного вредительства. И ни одного судебного процесса.
В каждом областном центре хотя бы по одному показательному
процессу за порчу продуктов – фруктов и овощей. И так из года
в год – глядишь, и произошли бы перемены.
Зачем такой либерализм? А дело в том, что в нашей практи-
ческой повседневной жизни сложилось много такого, что зача-
стую вызывает удивление, но изменения к лучшему не происхо-
дит. Здесь действует сила инерции, возникшая еще при Сталине.
Он любил часто повторять и внушил своему ближайшему окруже-
нию, что «тот хлеб наш, который лежит в государственных закро-
мах», то есть в элеваторах министерства заготовок. Конечно, после
того голода, на который он обрек страну в начале коллективизации,
кое для кого, возможно, это могло звучать убедительно, но ведь
шли годы, а установленный порядок не менялся.
Столетиями город снабжался хлебом круглогодично. Мужик
знал, как хранить хлеб. Он возил его в город и продавал тогда, когда
ему было удобнее всего – в течение всей зимы. Ведь куда хозяй-
ственнее и целесообразнее во всех отношениях хранить хлеб в глу-
бинке, где он уродился, и вывозить после того, как минует страд-
ная пора.
Наш Наркомат совхозов много раз поднимал вопрос о стро-
ительстве элеваторов в глубинке, хотя бы простых, но мощных
зерно хранилищ для отдельных совхозов, но нам не отпускали денег,
заявляя, что их не хватает для строительства пристанционных эле-
ваторов и что последние важнее и нечего придумывать новости –
во зите хлеб к станциям железной дороги, как это делают все колхозы.
Я совершенно не сомневаюсь, что настанет пора, когда будут
смеяться над тем, что действительно существовал такой неоправ-
данный порядок, наносивший громадный ущерб народному хозяй-
ству и лишавший население возможности в полной мере пользо-
ваться продукцией садов, бахчей и огородов.
Как-то Сталин сказал: «Гляди, чего придумали – самоходный
комбайн», и далее он развил теорию о том, что только вредитель
мог предложить, чтобы моторы бездействовали по 11 месяцев
в году, в то время как, установленные на тракторах, они будут рабо-
тать круглый год. Абсурдность подобной теории очевидна, хотя
надо сказать, что найдутся охотники убеждать, что для тех вре-
мен это было оправдано. Носители подобных идей и поныне ходят
в героях. Слишком уж довлеет над ними Сталин и по сей день. Разве
можно вдолбить маститому бюрократу, что очереди давно должны
быть анахронизмом, что они наносят стране непоправимый ущерб,
не только моральный, но и материальный?
Помнится, как на заседании бюро Закавказского Краевого
Комитета ВКП(б), которым руководил Лаврентий Картвелишвили,
при рассмотрении плана завоза продовольственных товаров вдруг
возникла острая полемика вокруг завоза картофеля из Белорус-
сии. Как ни старался докладчик убедить, что белорусский карто-
фель по своим вкусовым качествам является лучшим в стране, его
обвинили чуть ли не во вредительстве из-за того, что он перегру-
жает транспорт, везя картошку чуть ли не через всю страну. Было
принято решение аннулировать договор о завозе картофеля из
Белоруссии и предложено заключить договоры с организациями
Северного Кавказа.
И как я был обрадован, читая речь Э.А. Шеварднадзе на тор-
жественном заседании ЦК КП Белоруссии и Верховного Совета
Белорусской ССР 28 декабря 1978 года, когда он назвал картофель
в числе завозимых из Белоруссии в Грузию товаров.
* * *
Вспоминается такой случай. В 1960 году ехал я из Москвы в сана-
торий в Цхалтубо. В одном купе со мной оказался контр-адмирал,
который вместе со своей супругой также следовал на курорт.
В ходе беседы выяснилось, что действие путевки наступает только
через месяц. Я его спросил:
– Что же вы так рано едете?
– Видите ли, по пути мы заедем к ее брату, он председатель кол-
хоза под Таганрогом.
– Ну что ж, это хорошо, погостить целый месяц.
– Дело обстоит не совсем так, как вам кажется. Погостить нам
хватило бы и трех-четырех дней, я должен помочь колхозу в реали-
зации фруктов.
– Непонятно, – сказал я.
– У колхоза имеется роскошный сад и плантации. Особенно
следует отметить, что растут в этом колхозе ценные сорта груш.
Однажды колхоз не смог реализовать фруктово-овощную продук-
цию и на этом потерял 300 тысяч рублей. С тех пор я каждый год
езжу туда и помогаю им в реализации фруктов.
– Каким образом? – спросил я.
– Очень просто. Сперва иду к первому секретарю Таганрог-
ского горкома партии, прошу его распоряжения о выделении кол-
хозу необходимого количества грузовых автомобилей. Но он пол-
ностью не в силах обеспечить потребности колхоза. Тогда еду
в Ростов и там добиваюсь прикрепления к колхозу недостающего
количества автомашин для снабжения города Ростова овощами
и фруктами.
– И это вам удается?
– А как же. Так что можете считать, что я каждый год дарю кол-
хозу те 300 тысяч, которые они бы теряли без моей помощи.
– Так сколько же контр-адмиралов необходимо стране, чтобы
все колхозы были обеспечены автомобильным транспортом для
снабжения городов сельхозпродукцией? – спросил я его улыбаясь.
Похоже на анекдот? Но я рассказываю подлинную историю.
Жаль только, что я не запомнил фамилии контр-адмирала или
название этого колхоза. Но так оно в действительности было.
Но что удивительнее всего: умер Сталин, несколько десятилетий
с тех пор минуло, а установленный им порядок, крайне убыточный
и дезорганизующий народное хозяйство, главным образом транс-
порт и сельское хозяйство, до сих пор все еще сохраняется. Вме-
сто того чтобы сеть заготовительных органов сделать более раз-
ветвленной и строить новые элеваторы поближе к производству
хлеба, теперь сеть эта еще более сворачивается путем ликвида-
ции мелких заготовительных пунктов. Мотивируется это концен-
трацией производства. Строятся еще более крупные элеваторные
хозяйства, ссылаясь на то, что чем крупнее элеватор, тем он произ-
водительнее.
Между тем, зерно доставляется на элеваторы автомобильным
транспортом с расстояний в 100, 200 и даже 300 километров. Колос-
сальное количество этого зерна теряется по пути. Время от времени
у нас в печати появляются статьи по данному вопросу. Нарекания
в них справедливы, вносимые предложения вполне разумны. Мно-
гое со сталинских времен изменилось, но нерешенных вопросов
в этой области все еще достаточно. Сошлюсь я только на одну ста-
тью, напечатанную в газете «Известия» № 30 от 4 февраля 1980 года
под названием «Чтобы не терять зерно, крупным хозяйствам
нужны свои элеваторы». Автор этой статьи В. Резаев – директор
совхоза им. Попова, расположенного в Октябрьском районе Орен-
бургской области. Приведем несколько выдержек из этой статьи:
«Не везти на элеватор в горячую пору уборки сразу все, а посте-
пенно». «Мы, например, давно мечтали о своем собственном эле-
ваторе на 20–30 тысяч тонн. В хозяйстве более 20 тысяч гектаров
пашни. До ближайшего хлебоприемного предприятия 110 киломе-
тров. Есть у нас и средства на строительство: ежегодно получаем
свыше миллиона рублей прибыли. Почему же наше желание иметь
свой собственный «дом для хлеба» – вполне резонное и экономи-
чески выгодное как для хозяйства, так и для государства, не нахо-
дит поддержки ни в Министерстве сельского хозяйства РСФСР,
ни у заготовителей?
Водитель за один рейс должен преодолеть 220–240 километров.
Плюс к этому – неизбежные двух-, трехчасовые простои перед
выгрузкой, потому что сюда же возят хлеб хозяйства несколь-
ких районов... Приходится основную часть своих и прикреплен-
ных автомобилей держать на линии ток – элеватор. Естественно,
оголяем главный участок уборки – поле... В результате, случа-
ется, часами простаивают агрегаты с полными бункерами зерна,
на месяц растягивается уборка, хлеб перестаивает, осыпается,
ну а потом вносят свою «лепту» и осенние дожди.
Только по этим причинам наш совхоз недобрал – считайте –
потерял в прошлом году как минимум 4–5 тысяч тонн зерна...
Таким образом, лишь прямые наши убытки превысили полмилли-
она рублей – ровно столько, сколько необходимо для сооруже-
ния высокомеханизированного, оснащенного хорошим сушиль-
ным хозяйством элеватора на 30 тысяч тонн. Что нам даст такой
элеватор? «Плечо» перевозок сократится до 10 километров...
На 50–60 процентов повысится производительность агрегатов
на жатве, и уборку мы сможем завершить за 12 рабочих дней».
Я не знаю, добился ли директор совхоза им. Попова тов. В. Резаев
за истекшие годы строительства элеватора? Вряд ли. Ведь вопросы,
которые он поднимает в своей статье, не новые. Они поднимались
и в начале тридцатых годов, но, как видим, до сих пор не решены.
Разве можно что-либо возразить против вопросов, поставленных
в статье директором совхоза? Абсолютно ничего.
Для бюрократов, которые оказались не способными решить
этот насущный и актуальный вопрос на протяжении полстоле-
тия, ничего не значат слова о том, что при строительстве элеватора
в самом совхозе уборка урожая вместо месяца займет лишь 12 рабо-
чих дней и ежегодно будет экономиться полмиллиона рублей при
устранении потерь зерна при перевозке.
За свою долгую жизнь я был свидетелем очень трудного прохож-
дения и осуществления самых разумных и естественных предло-
жений. Теперь не верится, что для того, чтобы пользоваться обще-
ственным туалетом, требовалось уплатить за вход. Взимали плату
за посещение парка культуры и отдыха им. Горького в Москве.
В свидетельстве о рождении ребенка от незарегистрированного
брака в графе «отец» значился прочерк, тем самым ставя человека
в унизительное положение на всю жизнь. Перечень таких явлений
можно продолжать бесконечно, но, возникая, они как-то потом
исправлялись, и все приходило в нормальное состояние.
Есть такие вопросы, которые требуют немедленного решения,
но проходят десятилетия, а они остаются нерешенными. Одним из
таких вопросов является и тот, о котором мы говорили выше, –
вопрос о перевозках зерна в страдную пору и строительства зер-
нохранилищ в первую очередь в отдаленных от железной дороги
районах.
Взять вопрос об ОТК (отделах технического контроля) на пред-
приятиях. Время от времени в печати задается вопрос: «Кому под-
чинить ОТК?». Вопрос совершенно ясный. Ответ напрашивается
сам собой: конечно Госстандарту или вновь созданному ведомству
по руководству ОТК по всей стране, но ни в коем случае не дирек-
тору предприятия. На протяжении десятилетий некоторые пред-
приятия производят сплошной брак, который годами оседает
на складах готовой продукции. Если бы ОТК этих предприя-
тий не были зависимы от их администрации, а подчинялись дру-
гому ведомству, ничего общего не имеющему с данной отраслью,
то, вне всякого сомнения, ничего подобного не происходило бы.
Первые же партии бракованной продукции были бы задержаны,
а участки и цеха, допустившие брак, были бы закрыты. Предста-
витель ОТК должен обладать такими же правами, как санитарный
врач. Его распоряжения должны быть обязательными. Но бюро-
крата, работающего в министерстве, такой порядок не устраивает:
чего доброго, могут запретить выпуск продукции и предприятие
закроется, а там – живые люди, и надо будет немедленно их тру-
доустроить. Не оберешься хлопот. А так, как оно есть, – спокой-
нее. И государство терпит миллиардные убытки из года в год.
Так же – многочасовые очереди в магазинах. Все это, конечно,
результат плохой работы, а главное, не до конца продуманной той
или иной системы.
Наш наркомат дал указание об использовании в совхозах
ветродвигателей для снабжения хозяйств водой. При многочислен-
ных поездках по совхозам я нигде не видел, чтобы они работали.
Либо они вовсе не были установлены, либо уже были поломаны.
В свое оправдание директора совхозов заявляли, что оборудование
это не капитальное, слишком капризное, требует особого ухода
и квалифицированного специалиста, но однажды в одном из совхо-
зов я обнаружил ветродвигатели в полном порядке, и на всех четы-
рех фермах они работали безотказно. Я спросил директора, как ему
удалось наладить работу этих водокачек? Он сказал, что эти ветрод-
вигатели требуют постоянного ухода и внимания к себе. На фер-
мах нет квалифицированных людей для ухода за ними. Мы решили
выделить одного механика на весь совхоз для обслуживания этих
установок. Обратились с просьбой, чтобы нам утвердили соответ-
ствующую штатную единицу, но нам ее не дали. Тогда я решил все
же содержать такого человека за счет другой штатной единицы.
Я виделся с этим механиком, беседовал с ним. Он ежедневно
на велосипеде объезжал все четыре фермы и на месте произво-
дил необходимый ремонт ветродвигателей. Я убедился, что в этом
совхозе они работали безупречно, возвратившись в Москву,
я написал по этому поводу специальную докладную записку, мои
предложения были приняты. Как обстоят дела сейчас – не знаю.
Но вот по другому вопросу – о производстве бекона скажу,
что занимались этим вопросом наши зоотехники. Было выде-
лено несколько свиносовхозов, где был поставлен такой откорм,
в результате применения которого добились производства бекона,
и этот вопрос в тридцатых годах считался уже решенным. Но вот
в последние годы я читал, что бекона не производят, а есть только
начальные успехи в этой области в прибалтийских республиках.
Выше я упомянул о заработной плате. Скажу вкратце об этом
пару слов. Серго Орджоникидзе добился у Сталина повышения
заработной платы в системе наркомтяжпрома. Повышение было
солидное: до 2500 руб. Вообще надо сказать, в двадцатых годах был
партмаксимум (партийный максимум, выше которого коммунист
не мог получать зарплату). Партмаксимум дважды или трижды
менялся в сторону его повышения. Долгое время размер его был
280 рублей. Затем партмаксимум был отменен. По новой шкале
наш нарком получал 1200 рублей, начальник политсектора как его
заместитель – 1100 рублей, а я, кажется, 1000 рублей.
И вот на этом фоне работники тяжелой промышленности начали
получать по две, две с половиной тысячи.
Поднял вопрос об изменении зарплаты в системе пищевой про-
мышленности ее нарком Анастас Иванович Микоян и добился
значительного повышения. Сразу после этого началось поваль-
ное бегство директоров наших совхозов в систему пищевой про-
мышленности, так как там оклад директоров совхозов был повы-
шен до 1500 рублей, а у нас же они получали лишь 500 рублей.
Нашим наркоматом был поднят вопрос перед ЦК ВКП(б) об увели-
чении зарплаты в системе наркомата совхозов и уравнении окла-
дов директоров наших совхозов с директорами совхозов микоя-
новской системы. Ходили слухи, что Сталин не санкционировал
повышение окладов по нашему наркомату, но прямо никто об этом
не говорил. В высших сферах решили обсуждение затянуть. Мате-
риалы возвращали наркомату совхозов, рекомендуя то-то и то-то
изменить или заново пересчитать. И так несколько раз.
Вспоминаются несколько случаев, когда при приезде в тот
или иной совхоз я не обнаруживал директора на месте и нахо-
дил его в должности директора соседнего совхоза, но микоянов-
ской системы. Причем это перемещение происходило без нашего
ведома. Я имел беседу с одним из секретарей райкома партии и осу-
дил подобное перемещение кадров внутри района без согласования
с вышестоящими органами, в частности, с нашим наркоматом.
– С наркоматом пищевой промышленности мы согласовали, –
сказал он, – и они выслали приказ о его назначении, так что в этом
отношении все в порядке. Он у нас лучший хозяйственник в районе,
член бюро райкома, так зачем же мы его будем держать на 500 рублях,
когда он может получать 1500 и работать будет лучше, чем тот, кого
могли бы прислать из наркомата пищевой промышленности.
Так вот и держалась заработная плата в середине тридцатых годов
на трех уровнях: начальник угольной шахты с окладом 2500, директор
совхоза системы пищевой промышленности с окладом 1500 и дирек-
тор совхоза системы наркомата совхозов с окладом 500 рублей.
Кстати сказать, последние были куда крупнее и мощнее микоянов-
ских совхозов. Этот парадокс всем бросался в глаза. Шутили: мико-
яновскому директору работы поменьше, а денег побольше.
Взять вопрос об урожайности. Лишь теперь колхозы и совхозы
начали получать урожаи по 30, 40 и 50 центнеров с гектара,
а в тридцатых годах урожайность держалась на уровне 10 центне-
ров. Но и тогда были совхозы с высокой урожайностью. Вспомина-
ется зерносовхоз «Целина» на Северном Кавказе, выделившийся
из зерносовхоза «Гигант». Средняя урожайность по зерносовхозу
«Целина» составляла более 21 центнера. На отдельных клетках
урожайность доходила до 60–80 центнеров. Мне было поручено
выступить в печати по этому поводу. Учитывая всю ответствен-
ность этого шага, я, пока работал над статьей, отправлял ответ-
ственного инструктора на специальном самолете еще и еще раз
проверить на месте точность представленных по совхозу «Целина»
сведений, моя подвальная статья по этому поводу была напечатана
в «Совхозной газете».
Было это в 1938 году. Казалось бы, успех был достигнут. Не сни-
жай урожайность, а распространяй по другим совхозам. А ведь
понадобилось на это более 40 лет. Нельзя сказать, что ничего
не предпринималось в этом направлении, многое делалось, в осо-
бенности со стороны энтузиастов и преданных этому делу людей,
но общая обстановка в стране была такая, что самое прогрессив-
ное продвигалось с большим трудом. Приведу один случай, кото-
рый наглядно характеризует эту обстановку.
Начальником Главного управления свиносовхозов работал Иван
Николаевич Харламов. Это был очень крупный специалист по сви-
новодству. На ближайшем заседании СНК СССР предстоял его
доклад о состоянии свиноводства в совхозах. Он знакомил меня
с содержанием доклада, и мы на этой неделе встречались с ним
несколько раз. Накануне я снова побывал у него. Настроение у него
было неважное, он опасался этого заседания Совнаркома. Я успо-
каивал его, старался внушить, что все пройдет благополучно.
– Вы не знаете всей обстановки, которая царит в Кремле, – ска-
зал Харламов, – я ведь не в первый раз докладываю в Совнаркоме
СССР. Понесешь туда грамотно составленный проект решения,
единственно правильный с нашей точки зрения, а там исковер-
кают этот проект до неузнаваемости так, что исполнить реше-
ние, вынесенное Совнаркомом, становится просто невозможным.
Вот и теперь, не могу же я им сказать, что они не послушались меня
в прошлый раз и поэтому положение неважное? Вы не представля-
ете, какой тупой и бездарный человек Молотов!
Ушел я от Харламова в этот вечер с тяжелым сердцем. Многие
думы одолевали меня. Вернувшись в Политуправление, я поде-
лился своими мыслями с товарищами, но они начали меня успока-
ивать.
На следующий день, придя на работу, я узнал, что Харламов
покончил жизнь самоубийством. Его шофер рассказывал, что
у Ильинских ворот, там, где остановка автобуса № 3, Харламов
вышел из машины и, сказав, что хочет купить папиросы, попросил
шофера занести его портфель в кабинет и положить на письменный
стол. Харламов покончил самоубийством у Красных ворот 23 фев-
раля 1935 года. Видимо, когда он купил папиросы и вышел на Боль-
шую Комсомольскую улицу, то вместо того, чтобы идти по Лучни-
кову переулку, он свернул налево и вышел на улицу Кирова, кото-
рую прошел всю до конца, до Красных ворот. Тогда в Москве курси-
ровали громадные автобусы фирмы «Бритиш Лейланд». Под одну
из таких машин он положил свою голову.
Харламов в своем портфеле оставил письмо, которое немед-
ленно отнесли в ЦК ВКП(б). Что в нем было написано, я и по сей
день не знаю, хотя и очень интересовался.
Нил Наумович Бухман, один из основных работников Главного
управления свиносовхозов, начальник планового отдела и близ-
кий человек Ивана Николаевича Харламова, рассказывал, что Хар-
ламов – сын кулака, в прошлом был эсером и всякий раз, когда
звонили свыше, терялся. Постоянно находился под давлением
страха. На заседании Политбюро ЦК ВКП(б) при обсуждении
плана по свиноводству Харламов назвал план мясосдачи по Нарко-
мату совхозов – 60 миллионов тонн. Когда на него нажали, он дал
согласие на 80 миллионов. Госплан оспаривал эту цифру и настаи-
вал на 90 миллионах тонн. А.И. Микоян раскритиковал и этот план,
обвинил Наркомат совхозов в крохоборстве и назвал по своим
совхозам 100 миллионов тонн.
Колманович, нарком совхозов СССР, заявил, что Наркомат
совхозов берет на себя обязательство выполнить план мясосдачи
в размере 100 миллионов тонн, цифра фантастическая. Несмотря
на то, что после этого заседания Политбюро Колманович неод-
нократно непосредственно сам занимался выполнением плана
мясосдачи, он ничего не смог добиться. Сколько не тянули, больше
60 миллионов тонн не смогли разверстать по свиноводтрестам,
и вместо 100 миллионов план определился в 60.
***
В 1935 году я был направлен в распоряжение Бауманского рай-
кома партии для участия в проверке партийных документов. Секре-
тарем Бауманского РК был тогда Демьян Сергеевич Коротченко.
Проверка партийных документов была той же самой чисткой пар-
тии, которая проводилась с июня 1933 года, но только осуществляв-
шаяся иными методами. При чистке судьбу коммуниста решали
на общем собрании первичной партийной организации под руко-
водством комиссии по чистке. При проверке же партдокументов
комиссия не выезжала в первичные организации, а вызывала каж-
дого члена или кандидата в члены партии в райком, и там в четырех
стенах решалась его судьба. При этом присутствовали три члена
комиссии и коммунист, о котором решался вопрос. Я был включен
членом одной из таких комиссий.
При докладах на бюро райкома о личных делах подвергавшихся
проверке коммунистов требовалось присутствие всех членов
комиссии. Заседало же бюро до поздней ночи, иногда до 3–4 часов.
Надо было заранее условиться, с кем и на чьей машине уедешь
домой. Иногда получалось недоразумение, особенно если прихо-
дилось задерживаться после окончания заседания на 5–10 минут,
когда все машины были уже в разъезде. Раза два мне приходилось
возвращаться домой пешком. Жил я тогда в Ремизовском пере-
улке. Это около Серпуховской (ныне Добрынинской) площади,
а Бауманский райком находился за Земляным валом. Расстояние,
как видите, порядочное.
Комиссии по проверке партдокументов тщательно разбирались
во всей биографии проверяемого, строго подходя ко всем сторо-
нам его жизни.
При малейшем подозрении отбирался партийный билет или кан-
дидатская карточка. Работой по проверке партдокументов в Бау-
манском РК я был занят несколько месяцев.
По постановлению декабрьского 1935 года Пленума ЦК ВКП(б)
весной 1936 года был начат обмен партийных билетов.
***
В Москве в командировке находился один из начальников поли-
тотделов по Средней Азии Отиа Комахидзе, член партии с 1917 года.
Он зашел ко мне вместе с одним товарищем. В беседе со мной Кома-
хидзе сказал, что в Москве для Берии отстраивает особняк вот этот
товарищ, с которым он пришел ко мне. Я удивился, зачем Берии особ-
няк в Москве, если он работает в Закавказье секретарем крайкома?
Комахидзе сказал, что имеется решение о назначении Берия
наркомом внутренних дел СССР. Речь шла об особняке, где потом
действительно проживал Берия – на углу улицы Качалова и Садо-
вого кольца, в котором сейчас помещается посольство Туниса
(Качалова, 28). Фамилия этого товарища, который явился вместе
с Отиа Комахидзе, если не ошибаюсь, была Якобашвили.
Проходит некоторое время: недели две или чуть больше,
и я читаю в газетах о назначении на должность наркома внутрен-
них дел Ежова. Зачем же, думаю, понадобилось Комахидзе распро-
странять ложные слухи? Встретился я как-то с секретарем объе-
диненного парткома закавказского и грузинского НКВД Татуло-
вым. Высказал ему свое неодобрение распространению ни на чем
не основанных слухов со стороны Отиа Комахидзе. Татулов взял
Отиа под защиту и сказал, что я напрасно его осуждаю, Комахидзе
говорил правду.
– Какая же это правда? – возразил я. – Ты что, не знаешь, что
наркомом назначен Ежов?
Тогда Татулов взял с меня слово, что я никому не скажу то, что
он мне сообщит, и начал так:
– Мы, ближайшие сотрудники Берия, сидели на чемоданах
и находились в ожидании отъезда в Москву в связи с предстоящим
назначением Берия наркомом НКВД СССР и вдруг читаем о назна-
чении на эту должность Ежова. В кабинете Меркулова собрались
наиболее близкие к Берия люди и попросили Всеволода, чтобы
он пошел к Берия и узнал, что произошло. Меркулов сказал:
– Зачем мне идти к Берия одному? Пойдемте все вместе.
Татулов прервал свой рассказ на минутку и еще раз предупре-
дил меня, чтобы я никому об этом не рассказывал. Далее он сказал:
– Берия нас успокоил, просил не волноваться и заверил, что наш
переезд в Москву состоится. В последнюю свою поездку к Сталину
Берия ему сказал, что не надо спешить с его назначением, так как
после осуществления той операции, которая нам предстоит, Ста-
лину придется всю вину возложить на наркома и снять его. Зачем же
хотите меня погубить? Я вам понадоблюсь на всю жизнь. По этому
лучше сейчас назначить кого-либо другого, из русских, его руками
осуществить предстоящую операцию, а потом, когда дело будет
сделано, убрать и назначить вместо него меня. Я же ему буду помо-
гать в проведении всей этой операции. Сталин согласился с Берия
и остановился на кандидатуре Ежова.
На мой вопрос о том, что за операция предстоит, Татулов отве-
тил, что не знает. С наступлением 1937 года я убедился, что и Кома-
хидзе, и Татулов говорили мне правду. Все, что делалось тогда,
вошедшее в историю как произвол, делалось тщательно и про-
думанно. Неправы те, кто думает, что аресты и все остальное –
это просто какой-то разгул распоясавшихся людей, что делалось
это не по плану и заранее принятому решению. Вообще следует
сказать, что самые главные решения Сталин не протоколировал,
а приводил в исполнение своим прямым распоряжением.
При этих условиях Берия все больше и больше старался войти
в доверие к Сталину. Приведу один из самых решающих случаев,
в результате которого Берия вошел в доверие к Сталину на всю
жизнь. Этот эпизод произошел во время моей работы в Политуправ-
лении, тогда же я услышал о нем, но не верилось, неужели Берия
мог пойти на такой риск? Но все сомнения отпали, когда я услы-
шал об этом от сына Павла Петровича Постышева по возвращении
в Москву после семнадцатилетнего пребывания в тюрьмах, лаге-
рях и ссылке. Рассказал он об этом на квартире Георгия Федоро-
вича Петрова, бывшего начальника политсектора при Наркомате
совхозов РСФСР, заместителем которого я работал до своего аре-
ста. Сын П.П. Постышева был соседом Г.Ф. Петрова по лестничной
клетке. Вот что он рассказал:
– К нам на дачу приходило много разных людей. Если разго-
вор с отцом происходил на веранде или в комнатах, я не прислу-
шивался, но стоило отцу с гостем удалиться в сад, как я немедленно
тайком спешил за ними, чтобы подслушать интересную и секрет-
ную беседу. Я устраивался в кустах позади скамейки, на которую
они садились.
Однажды к нам на дачу приехал Мамия Орахвелашвили. Отец
спрашивает у него: «Что это за Берия? Всем мешает. Неужели
не можете его убрать?» – «Нет, слишком мы опоздали с этим
Берия. Он пользуется большим доверием у Сталина, особенно
после одного случая, о котором я сейчас расскажу. Случай этот
произошел на берегу Черного моря. Сталин находился на отдыхе.
Я пришел навестить его. Заходит Берия и говорит, что вы сидите
в помещении в такой духоте? Хотите, я вас прокачу на моторной
лодке по морю, освежитесь. Сталин дал свое согласие, и мы втроем
направились к берегу. Наша моторная лодка не успела еще как сле-
дует углубиться в море, как раздались выстрелы с берега. Стре-
ляли в нашу сторону. Берия раскричался, обвинил моториста в том,
что он, не соблюдая предосторожность, далеко отошел от берега,
что мы находимся в запретной зоне, и распорядился повернуть
назад. Одновременно Берия обратился к Сталину со следующими
словами:
– Иосиф Виссарионович, ложитесь на дно лодки, а я закрою вас
своим телом, иначе вас могут убить. Пусть лучше убьют меня.
И, действительно, он уложил Сталина на дно, а сам закрыл его
своим телом».
Потом я слышал, что, когда Серго Орджоникидзе требовал уда-
ления Берия с ответственного поста, Сталин напомнил ему этот
случай и сказал, что во всей партии нет второго такого преданного
ему человека, как Берия.
***
Кажется, я уже писал, что осенью 1936 года звонили мне из НКВД
СССР и просили помочь органам по делу Папулия Орджоникидзе
– родного брата Серго. Когда я приехал в Тбилиси, мне о Папу-
лия Орджоникидзе никто ни единого вопроса не задал. Все повер-
нулось совершенно неожиданным образом: мне было предъявлено
обвинение в том, что в беседах с Рафиком Агамаляном я называл
Берия авантюристом и карьеристом, говорил, что Берия пресле-
дует честных коммунистов. На меня было оформлено персональ-
ное дело, которое рассматривалось на заседании партколлегии,
мне объявили строгий выговор за связь с братом Эдуардом и в при-
туплении бдительности в отношении Агамаляна.
Я возразил, что не состою на партийном учете в Грузии и выно-
сить мне выговор партколлегия не имеет права. Это противоре-
чит уставу партии. Вы можете весь материал направить в Москву
с просьбой о привлечении меня к строгой партийной ответствен-
ности. На это мое возражение Горячев ответил:
– Вы отстали от жизни партии. Разве вам неизвестно, что устав
партии будет пересматриваться и по проекту нового Устава пре-
дусматривается право любому партийному органу выносить взы-
скания несмотря на то, в какой партийной организации состоит
на учете провинившийся.
Глупость, конечно. Этим своим ответом Горячев предстал в моих
глазах как форменный и классический головотяп.
По поводу моей связи с братом Эдуардом я сказал, что един-
ственный раз виделся с ним, когда ездил в тюрьму по поручению
Берии. На это Горячев заявил, что, мол, ваша мать носила ему часто
обильные передачи. Откуда у нее были деньги на такие дорогие
передачи? Ясно, что их давали вы.
– Моя мать у меня дома ведет хозяйство, и она могла выкроить
продукты, чтобы отнести сыну. Не мог же я в этом ее контролиро-
вать.
– Вы обязаны были контролировать ее. Вот за то, что вы не кон-
тролировали, мы вас и наказываем.
Я возражал и против обвинения в притуплении бдительности
во взаимоотношениях с Агамаляном, но ни к каким моим словам
прислушиваться не желали. Моим партследователем был Пиру-
мов – личность весьма отрицательная.
Меня спасло одно алиби, которое я все же сумел доказать. Уехал
я в Москву из Тбилиси в последних числах ноября 1936 года. Нахо-
дился там чуть меньше месяца.
По прибытии в Москву я подробно доложил Карлу Петровичу
Сомсу. Он сказал, что раза два моей поездкой интересовался Еме-
льян Ярославский. Оказывается, Сомс еще перед моим отъез-
дом говорил Ярославскому, что меня вызвали в Тбилиси по делу
Папулия Орджоникидзе. Ярославский просил Сомса держать его
в курсе дела. После нашей беседы Сомс поехал к Ярославскому.
Возвратившись, он вызвал меня и сказал, что Ярославский реко-
мендовал зачислить меня временно в резерв назначения до рас-
смотрения моего вопроса на партколлегии КПК при ЦК ВКП(б).
– Выговор с Мискина мы снимем, и после этого можно его вновь
вернуть на партийную работу.

Четыре месяца я не работал. Два раза в месяц приходил в Поли-
туправление при Наркомате совхозов СССР и получал свою зар-
плату, как и прежде. Каждый раз я просил позвонить в КПК
и узнать, скоро ли будет рассмотрен мой вопрос? Отвечали, что
скоро. Время шло, а я никак не мог приступить к работе. Наконец,
2 апреля 1937 года состоялось решение о снятии с меня партий-
ного взыскания. Одновременно в адрес партколлегии Грузии было
записано – указать на неправильные методы ее работы. В тот же
день я был вызван в Политуправление и приступил к работе.
Одна из сотрудниц Политуправления обходила все этажи нарко-
мата и у секретарей Главных управлений узнавала, кто не явился
сегодня на работу. Почти не бывало таких дней, чтобы кого-нибудь
не арестовали. О проводимых арестах мы были в курсе, но что про-
исходило с арестованными «там», мы не знали. Слышали о том, что
пытали, но точных сведений не имели. Самоубийства приняли мас-
совый характер.
Сектором зерновых совхозов в Политуправлении руководил
Жезлов. Он был выдвинут на работу в ЦК ВКП(б). Был награжден
орденом Ленина. Его арестовали, но через некоторое время отпу-
стили. Я расспрашивал его об условиях, в которых он находился
в заключении. Он сидел в Смоленске. Из его рассказа я понял, что
в каждой камере было в 10 раз больше заключенных, чем поло-
жено. Теснота невероятная.
В 1937 году я находился на лечении в Сочи. Вдруг на улице под-
бегает ко мне Валя Шахова. Она работала несколько лет подряд
в Ленинграде на ламповом заводе «Светлана» секретарем парт-
кома. Знал я ее очень близко. Она была одна из самых активных
подпольщиц при господстве меньшевиков в Грузии. Она расска-
зала мне, что бежала из Ленинграда, опасаясь ареста. Ее хорошо
и очень близко знали многие видные работники. Она решила при-
бегнуть к их помощи. Очень надеялась на Сережу Кудрявцева,
бывшего комсомольского работника, выдвинувшегося при Берии
на должность второго секретаря. Он и Миша Бондаренко были
направлены на Украину для разоблачения врагов – Кудрявцев
секретарем ЦК КП(б) Украины, а Бондаренко председателем СНК
Украины. Это перемещение было произведено с большой пом-
пой – было опубликовано открытое письмо от Закавказской пар-
тийной организации – Украинской в порядке помощи.
Шахова не застала Кудрявцева: он был уже арестован. Она была еще
кое у кого, но безрезультатно. Кто-то посоветовал ей поехать в Сочи,
так как там отдыхает много ответственных товарищей, которые могут
помочь советом и деньгами. Она приехала в Сочи на последние деньги.
Мы присели с ней на садовую скамейку. Она рассказывала
и рыдала. Время от времени опускала голову мне на плечо. Прохо-
жие начали обращать на нас внимание. Сколько времени я с ней
просидел и о чем мы конкретно говорили, я теперь уже не помню,
но хорошо помню, что не одобрил ее опрометчивое поведение.
Не советовал более ездить по городам и искать чьей-то помощи.
Либо следует возвратиться в Ленинград, либо найти какую-то
семью, близко знающую ее, и временно устроиться на житель-
ство у них. Я отдал Вале все свои деньги, вплоть до денег на обрат-
ный билет до Москвы, купил ей железнодорожный билет, кажется,
до Тбилиси, и дождался отхода поезда. Попрощавшись с ней,
я отправил в Москву телеграмму, чтобы мне выслали деньги.
Какова была дальнейшая судьба Вали Шаховой, я не знаю.

Как свидетельствует Л.А.Фотиева: «Умерла Марья Ильинична
13 июня 1937 года, придя с районной партийной конференции»
(Журнал «Вопросы истории» № 4 за 1956 г., стр. 7). Какие же мучи-
тельные испытания пережила сестра Владимира Ильича на этой
партийной конференции, что, уйдя с нее, скончалась? А ведь
ей было всего лишь 59 лет, ей следовало еще жить и жить.
Марк Михайлович Темкин, член партии с 1914 года, рассказывал
мне, что весной 1936 года, когда он был заместителем наркома совхо-
зов СССР, происходил Первый съезд работников совхозов. Делега-
цию от этого съезда принимал у себя Молотов. В результате беседы
было высказано мнение, что трудности главным образом происте-
кают из-за слишком частой смены руководящих кадров. Молотов
поинтересовался, по какому разу были заменены директора совхо-
зов в разных краях и областях? Из сообщений членов делегации
выяснилось, что кое-где по одному, а кое-где и по второму разу.
– Ну и что же, это не так много, – сказал Молотов, – вреди-
тельство так глубоко проникло, что нам придется пройти еще раз –
по третьему кругу. К этому вы должны быть готовы!

В Одесской области разразилась чума свиней. Если не оши-
баюсь, эту болезнь называли «ожешко». Поступила телеграмма
из одного свиносовхоза от начальника политотдела о падеже чуть
ли не 400 голов за одни сутки. Вслед за ней поступила вторая о про-
должении надежа. Было тревожное положение и в других сви-
носовхозах юга Украины. Мы пригласили в Политуправление
Кантова, начальника ветеринарного управления Наркомата совхо-
зов СССР. В тот же день состоялось совещание, на котором присут-
ствовало, кажется, 16 начальников ветеринарных отделов Главных
управлений наркомата. Также был приглашен профессор, круп-
нейший специалист, фамилию которого я забыл, но что-то в голове
вертится – не Удальцов ли?
Профессор нас сильно удивил, сказав, что с этой болезнью
бороться очень трудно потому, что распространяется она от укуса
крыс, а крыс почти невозможно уничтожить. От них можно изба-
виться, отогнав в другие места. Дайте мне указания – куда их оттес-
нить: в глубь страны, в соседние с Одессой области, или за границу,
то есть в Румынию?
Ему было сказано, что ни то, ни другое нас не устраивает. Тре-
буется уничтожение крыс на месте, в Одесской области. Совеща-
ние это происходило в кабинете заместителя начальника Политу-
правления.
Когда в этом здании помещался Госплан СССР, сказал профес-
сор, в этом кабинете работал один из заместителей председателя
Госплана. Утром, придя на работу, он решил убрать со стола один
или два объемистых альбома, преподнесенных ему накануне участ-
никами совещания. Открыв нижний ящик тумбы стола, он обнару-
жил, что ящик чуть ли не на половину заполнен какими-то шари-
ками. Он вызвал свою секретаршу и потребовал объяснений по
поводу захламленности его стола. Она ничего не могла сказать
по этому поводу и вызвала уборщицу. Та, как взглянула на эти
шарики, так сразу сказала, что это – отрава для крыс, мышьяко-
вые шарики, которые они, уборщицы, разбрасывают по всем ниж-
ним этажам, начиная с подвального. А дело происходило на шестом
этаже. Уборщица категорически заявила, что сюда она их не клала.
Поднялся большой шум. Решили, что шарики подложены специ-
ально, чтобы отравить зампреда Госплана. Была создана комиссия,
в которую был включен представитель ГПУ и профессор как спе-
циалист. Он дал этому явлению следующее объяснение. Обычно,
когда преследуют крыс, они решают вопрос: оставаться на этом
месте и впредь или удалиться на новое. У крыс стадное чувство
высоко развито. Они делятся на звенья и отряды. Натолкнувшись
на ядохимикаты, они не покинули здание, так как оно представляет
для них большую ценность: во всех кабинетах постоянно имеется
лакомство – бутерброды и прочие продукты. Вожаки крыс решили
убрать в одно укромное место мышьяковые шарики, чтобы огра-
дить молодняк от отравления. Именно в одно место. Проверьте все
остальные кабинеты и комнаты, столы и диваны, и вы нигде не най-
дете этих шариков. Крысы собирали их по всему зданию, начиная
с подвала, и перенесли именно сюда, потому что это самый верх-
ний этаж, да еще угловое помещение, так сказать на отшибе. Вне
всякого сомнения, что под полом этого кабинета постоянно дежу-
рит сторожевая охрана, чтобы случайно забежавшие крысы, осо-
бенно из числа молодняка, не полакомились шариками.
После разъяснения профессора версия о вредительстве и пред-
полагавшемся террористическом акте отпала, хотя и с большим тру-
дом. Профессор повел увлекательнейший рассказ о крысах. Много
имеется способов борьбы с ними. Самый эффективный из них
так называемый морской: берут металлический ящик, имеющий
в стенках отверстия для дыхания, и помещают туда 5 крыс. В пер-
вый день они бегают в разные стороны по этому ящику и настроены
друг против друга не агрессивно. Потом картина меняется. Каждая
крыса занимает один из углов ящика, а одной приходится остаться
без угла. Она жмется то к одной, то к другой крысе. Те ее отгоняют.
Этой крысе ничего не остается, как находиться посредине ящика.
Дни проходят, крысы голодные, они все больше и больше звереют.
Пятая крыса, которая устроилась в центре, становится жертвой:
ее поедают. Таким образом, поедают другую крысу, за ней еще
одну и т.д. Наконец остается одна крыса – ее выпускают в трюм.
Она, вкусив крысиного мяса, больше ничего есть не хочет. Другие
крысы, глядя на нее, также начинают пожирать друг друга. В корот-
кое время корабль очищается от крыс. Это испытанный и самый
надежный способ уничтожения крыс, утверждал профессор.
Потом, уже будучи в заключении, я слышал самые удивительные
рассказы про крыс. Желая от них избавиться, надевали на крысу
колокольчик и выпускали на волю. От звона крысы шарахались
в стороны. Таким образом, в этой области крыс уже не оставалось.
Запомнился еще один случай. Рассказывал мне об этом в заключе-
нии не то завмаг, не то завскладом. Придя на работу, он не обнару-
жил на месте куриные яйца, которые поступили к нему накануне.
После долгих поисков яйца обнаружились на чердаке. Кто-то ска-
зал, что не иначе как это работа крыс. Он решил понаблюдать
и устроил надежную засаду, спрятавшись там вместе с помощ-
ником. С наступлением темноты в дырке на потолке появилась
крыса. За ней вторая и т.д. Таким образом, они образовали столб
из крыс от пола до потолка. Внизу по полу бегали крысы и пода-
вали яйца на этот крысиный столб. Насколько это правдоподобно,
я не знаю, но такой рассказ я слышал. Говорили еще и о том, как
крысы целыми стадами идут из военных хлебных складов на водо-
пой, пожирая на своем пути все живое, как воруют наручные часы
из-за кожаного ремешка, и многие другие случаи.
В тот же или следующий день из Москвы в Одессу вылетел само-
лет, доставивший бригаду специалистов и ученых, находившихся
в подчинении профессора. Что же касается самого профессора,
то он сказал, что лететь на самолете не может, а поедет поездом.
В результате всей этой крысиной эпопеи и накопившихся свежих
материалов мне было поручено составить письмо на имя председа-
теля Совета Народных Комиссаров СССР. Вся трудность состав-
ления этой бумаги заключалась в том, чтобы письмо было изло-
жено, как мне сказали, на трех страницах машинописи. Трудность
эту я все же сумел преодолеть, и письмо ушло в Совнарком СССР
с нашими конкретными предложениями в деле борьбы с крысами.
В связи с утверждением новой Конституции СССР в союзных
республиках были образованы Народные Комиссариаты совхо-
зов республик, а при них политические секторы. Моя кандидатура
была представлена в ЦК ВКП(б) на предмет утверждения на долж-
ность начальника политсектора по Закавказью. Наркомом совхозов
по Закавказью был утвержден Отьян. Он несколько раз приходил
в политуправление совхозов и просил меня помочь организовать
наркомат по Закавказью. Я же решительно сопротивлялся против
назначения начальником политсектора и вообще против возвра-
щения в Закавказье.
Только случай помог мне избавиться от этой неожиданности –
вновь попасть в лапы Берия. Наркомсовхозов СССР Колманович
отказался от всех совхозов Закавказья за исключением одного зер-
носовхоза им. Орджоникидзе, расположенного недалеко от желез-
нодорожной станции Евлах. Это изменение потребовало новой
документации, и таким образом я выпал из этой переписки. Меня
направили в политсектор Наркомата совхозов РСФСР, и вопрос
о моем возвращении в Закавказье отпал.

Наркомом совхозов РСФСР был назначен Иван Александрович
Бенедиктов. Он был выдвинут на этот высокий пост с незначитель-
ной должности.
Он представлял из себя классический пример выскочки вре-
мен 1937 года. Вскоре был выдвинут на еще более высокую долж-
ность – в мае 1938 года заменил на посту наркома земледелия
СССР выдающегося деятеля нашей партии Роберта Эйхе.
Вступив в комсомол в начале двадцатых годов, в партию был при-
нят почему-то только в тридцатом. Одно из двух: либо по каким-то
причинам его не принимали, либо он сам не проявлял желания
вступать в ряды Коммунистической партии. Других причин быть
не может. И тот, и другой вариант не говорит за Бенедиктова.
Начальник политуправления Кудрявцев, когда я к нему обра-
тился с вопросом: « А какие будут указания при подборе начальни-
ков политотделов совхозов?», мне ответил: « Подбирайте людей без
биографии, с минимальным партийным стажем». Под эту мерку
Бенедиктов вполне подходил.
Помню, как на узких совещаниях в кабинете наркома иногда
звонил телефон и Бенедиктов разговаривал с не известными для
нас, присутствующих, лицами. Обычно речь шла о новых назначе-
ниях, и он без всякого стеснения рисовался перед нами, говоря, что
такую-то кандидатуру рекомендовал Колмановичу он сам. Он вел
себя так, как будто в ЦК с ним советуются и многие кандидатуры
назначенных на самые высокие посты людей предложены им.
Нам было неловко слушать его разглагольствования.
Политсектор при Наркомате совхозов РСФСР был образо-
ван в декабре 1937 года. Кудрявцев в это время уже не работал
в Политуправлении совхозов СССР. Всего он пробыл на должно-
сти начальника ПУНСа что-то около трех месяцев – с июля по сен-
тябрь 1937 года. Недолго работал в этой должности и заменивший
Кудрявцева Алексей Федорович Хромов, направленный из сельхо-
зотдела ЦК ВКП(б) – с сентября по декабрь.
Начальником Политсектора Наркомата совхозов РСФСР был
назначен Георгий Федорович Петров, член партии с 1917 года.
Он был участником Гражданской войны, воевал в районе Сиваша
и Перекопа. До поступления на работу в Политуправление Георгий
Федорович был секретарем Новороссийского горкома партии.
Он – один из организаторов Социалистического союза моло-
дежи в Петрограде. Ему вручили билет за номером один. Хотя это
было до образования РКСМ, он вошел в историю комсомола как
обладатель комсомольского билета № 1. Об этом писал журнал «Ого-
нек». Билет Петрова хранится в ленинградском музее Октября.
Запомнились несколько фамилий сотрудников Политсектора.
Вот они: Воробьев, Михалевский, Калугина, Глебова, Гамбаров,
Васильева. Все указанные товарищи были выделены в Политсектор
из состава работников Политуправления совхозов СССР за исклю-
чением Гамбарова, который был начальником политотдела в одном
из совхозов на Северном Кавказе.
Работала в Политуправлении совхозов СССР и Васильева
Анна. Она была склочницей. Не вполне образованная, с целым
рядом недостатков. Было это, если мне память не изменяет, в 1934
году. Поступила из ЦК ВКП(б) вакансия на направление в ИКП
(институт красной профессуры) слушателя. Все обрадовались
возможнос ти наконец-то освободиться от Васильевой и едино-
душно рекомендовали ее направить в ИКП. Но это был нечестный
поступок. Она по многим данным не подходила для приема в ИКП.
Я это высказал на партийном собрании, когда обсуждалась канди-
датура Васильевой. Она запомнила.
В 1938 году ее направили на работу в Политсектор совхозов
РСФСР. Петров отказался брать ее на работу. Тогда она сумела
получить в ЦК ВКП(б) направление на имя наркома. Тот наложил
резолюцию о зачислении ее в Политсектор. Она вновь в кабинете
у Петрова. У Георгия Федоровича было два заместителя: Воробьев
и я. Воробьев ведал политотделами молочно-мясных и овцеводче-
ских совхозов, а я – зерновых и свиноводческих. Петров направ-
ляет Васильеву к Воробьеву, но она требует, чтобы ее направили
ко мне. Петров объясняет, что она как зоотехник работала раньше
с крупным рогатым скотом и поэтому ей следует идти в группу
молочно-мясных совхозов. В качестве второго довода он приводит
соображения штатного порядка, говоря, что у Мискина штат пол-
ностью укомплектован, а у Воробьева имеются вакантные места.
Васильева упорствует и требует, чтобы Петров зачислил ее ко мне.
Наконец она все же добилась своего через аппарат ЦК ВКП(б).
Вначале она вела себя подобострастно, делала вид, что очень
старается. Обычно я задерживался на работе, так же как Петров
и Воробьев, до поздней ночи – до 12, а то и до двух часов. Сотруд-
ников старался отпускать не позднее восьми, и в первую очередь
Воробьеву, так как у нее был ребенок.
Дневная сутолока не давала возможности глубоко заниматься
почтой. Днем происходил, в основном, прием приезжих работ-
ников политотделов и продолжительные беседы с некоторыми
из них. В вечерние часы мы с Воробьевым принимали сотрудни-
ков – ответственных инструкторов, с заготовленными ответами,
которые мы подписывали или отклоняли и давали указания, как
и что изменить в ответах, отправляемых начальникам политотде-
лов и другим лицам.
Я жил в Замоскворечье, в Ремизовском переулке, расположенном
у начала Люсиновской улицы. Васильева жила где-то неподалеку,
кажется, в Арсеньевском переулке, через один или два квартала.
Она садилась в мою машину, и шофер отвозил ее домой. Однажды
Васильева сделала мне замечание, что я ни разу не поинтересо-
вался, как она живет. Я сослался на занятость, а она ответила: «Хоть
сейчас».
– Да помилуйте, – сказал я, – ведь сейчас час ночи, что же
в такое позднее время заходить к вам, разве лишь для того, чтобы
испугать ребенка?
Несколько раз я ей говорил, чтобы не задерживалась на работе
после 8–9 часов, но она большей частью дожидалась меня
и ехала домой вместе со мной на машине. И эта женщина напи-
сала на меня поклеп. Выставила 25 пунктов обвинения. Заявление
свое она подала не начальнику Политсектора, не наркому и даже
не в партком, а в сельхозотдел ЦК ВКП(б). Вызов в ЦК по этому
вопросу для меня был как снег на голову. После предварительных
бесед со мною руководства сельхозотдела доскональная проверка
изложенных в поклепе фактов была поручена сотруднику сельхо-
зотдела Василию Баулину.
Васильева копалась во всей переписке, исходившей из Полит-
сектора за моей подписью с самого начала 1938 года. Она обвиняла
меня в том, что я неправильно решал тот или иной вопрос, что мои
ответы вместо пользы приносили вред. В результате кропотливого
разбора заявления Васильевой Баулин заявил, что ни один из пун-
ктов обвинения не подтвердился. Он сказал, что из 25 пунк тов,
может быть, в двух случаях ответил бы иначе, чем я, но, конечно,
не так, как полагает Васильева. Я был полностью оправдан, а Васи-
льева с позором переведена из моей группы в группу печати.
Наконец-то я освободился от ее присутствия в подразделениях,
которыми руководил.
Незадолго до моего ареста ко мне в Политсектор заходил Тедеев,
кажется, его звали Сашей. Я хорошо знал, что он сотрудник аген-
туры НКВД Грузии. Он сказал, что очень обрадовался, узнав мой
адрес, и поспешил увидеться. Сообщил все новости по Грузии,
начав с Валериана Ломинадзе. Сказал, что Вальку арестовали, объ-
явив врагом народа, и спросил, верю ли я в то, что Валька мог ока-
заться врагом?
– Нет, конечно, – ответил я.
Он перебрал десятки фамилий знакомых мне людей, арестован-
ных в Грузии. Хотя было очень опасно вести подобный разговор
с сексотом, я говорил ему то, что думал об этих людях, не считая
их никакими врагами народа. Вне всякого сомнения, он доложил
своему начальству все до мельчайших подробностей. Кривить
душой я не мог. Молчать и не реагировать на задаваемые Тедее-
вым вопросы было не в моем духе. Иной читатель может сказать:
«Сам же и засадил себя в тюрьму. Надо было быть осторожным».
Поводов для ареста было много, если рассуждать по критериям
тех времен. Был тогда установлен строгий порядок: если аресто-
вали кого-либо из твоих ближайших родственников, ты обязан был
письменно уведомить об этом партийную организацию, где состоял
на учете. Такое заявление я подал в партком Наркомата совхозов
в мае 1938 года, а 9-го августа того же года меня арестовали.
Мне известен документ, который был направлен во все област-
ные управления НКВД, в котором говорилось, что всех трех бра-
тьев Мискиных следует арестовать и направить в Тифлис. Каза-
лось бы, чего тут больше рассуждать. Говорил мне об этом человек,
который сам читал это письмо, отправленное из НКВД Грузии.
Во время допросов следователь показывал мне два тома агентур-
ных доносов, подписанных моей домработницей. Конечно, при этих
условиях доносы Тедеева и Васильевой (она заявила, что не остано-
вится и напишет еще и еще раз, чтобы меня опорочить), да и целый
ряд других материалов не могли играть решающей роли. Вопрос
о моем аресте был предрешен, и это выяснилось в ближайшее время.
Узнал я об этом от А.Д. Ступова – наркома совхозов РСФСР.
Он был прямой противоположностью Бенедиктова. Очень про-
стой, скромный, по-настоящему партийный человек. До его назна-
чения я слышал о нем только как об авторе книги «Организация
труда и сдельной оплаты в бригадах свиносовхозов», изданной
ОГИЗ-Сельхозгиз в 1934 году. Это даже скорее брошюра, чем книга:
в ней 80 страниц. Она была у меня еще до назначения А.Д.Ступова
наркомом и сохранилась в моей библиотеке по сей день.
А.Д. Ступов время от времени вызывал меня и давал отдельные
поручения. В связи с выдвижением его кандидатуры депутатом Вер-
ховного Совета РСФСР ему было рекомендовано выступить по все-
союзному радио и написать фундаментальную статью для помеще-
ния ее в печати по месту его избрания. Кажется, на Северном Кавказе.
Он меня просил составить оба документа: речь по радио и подвальную
статью в печать. Я исполнил его просьбу в самом срочном порядке.
И то и другое ему понравилось, и он сердечно меня благодарил.
* * *
Однажды Ступов пригласил меня к себе и сообщил следующее:
Первый секретарь Оренбургского обкома ВКП(б) Дубровский
пожаловался А.А. Андрееву – секретарю ЦК ВКП(б), что, несмо-
тря на указание Андреева Ступову выехать в Оребургскую область
и на месте разобраться в решении ряда сложных вопросов, Сту-
пов не выезжает. Дубровский просил, чтобы Ступов выехал немед-
ленно, так как вопросы подняты и не терпят отлагательств.
Ступов, в свое оправдание, сказал Андрееву, что он всего лишь
2 месяца работает наркомом и не может из-за Оренбургской области
забросить всю федерацию. Андреев сказал, что не обязательно ехать
самому, можно направить другого, но дать ему полномочия наркома.
Тогда у Ступова был всего один заместитель, и послать его он не мог.
В такой ситуации Ступов назвал мою фамилию. Андреев санкциони-
ровал, еще раз подтвердив, что надо этому товарищу дать полномочия
наркома с тем, чтобы все вопросы были решены на месте.
Прощаясь со мной, А.Д. Ступов сказал: «Перешагнете порог
моего кабинета – чувствуйте себя наркомом и решайте все
вопросы на месте».
Приехав в Оренбург и поездив по совхозам, я понял, что мне пред-
стоит решать очень серьезные вопросы, такие, как ликвидация неко-
торых совхозов из-за поголовного заболевания скота бруцеллезом.
А скот был породистый – шотгорны и герпфорды. Пришлось решать
вопросы о перебросках скота на большие расстояния, прирезке
земель, снятия и назначения директоров совхозов и многие другие
неотложные вопросы. Во всей этой работе мне помогал главный зоо-
техник Главного мясо-молочного управления Наркомата совхозов
РСФСР Лев Фалкович Рейзин. В числе самых трудных и ответствен-
ных было решение о судьбе племенного совхоза «Броды».
Область ставила ряд вопросов, которые наркомат не решал
в течение многих месяцев. По всем вопросам, требующим специ-
ального сельскохозяйственного образования, я целиком и полно-
стью доверял Рейзину. Он у меня оставил о себе самое хорошее
впечатление как крупный специалист и как человек и товарищ.
Когда мы вместе с ним и представителями местных властей, объ-
ехав совхозы, собрались в кабинете Дубровского и приступили
к рассмотрению вопросов, связанных с судьбой совхозов, поря-
док был установлен такой: сперва докладывали работники обла-
сти, а затем на поставленные вопросы отвечал Рейзин. После этого
мы с Дубровским обменивались мнениями и принимали оконча-
тельное решение по каждому совхозу в отдельности. Все это было
оформлено отдельным протоколом, который мы подписали вместе
с Дубровским.
На основании этого протокола я по возвращении в Москву напи-
сал приказ, который должен был быть подписан наркомом. Я доло-
жил А.Д. Ступову о проделанной работе и отдал написанный мной
приказ для подписания. Приказ был большой, и Ступов, перели-
став его, поставил свою подпись. Я запротестовал и просил его хоть
мельком прочитать приказ, а если нет времени, то дать начальнику
Главка, чтобы тот поставил свою визу. Однако Ступов сказал:
– Я вас уполномочил на это дело и, что бы там в приказе ни гово-
рилось, я пересматривать не буду.
До сих пор у меня из головы не выходит то, что я увидел в Орен-
бургской области: это скирды хлеба, поеденные мышами. Неко-
торые из них были пяти-шестилетней давности. В командировке
я находился весь июль.
* * *
2 августа 1938 года Ступов пригласил меня в свой кабинет и повел
такую беседу:
– Вы знаете, как я к вам всегда хорошо относился. Думаю, что у вас
не должно быть сомнения в этом и теперь. Я вынужден с вами рас-
статься и делаю это не по своей воле. Мне предложили, чтобы я осво-
бодил вас от работы в центральном аппарате. Я вам предоставлю
любую работу, которую попросите, но только не в Москве, а на пери-
ферии. Так вот, идите к Константинову (он был начальником управле-
ния кадров и секретарем парткома) и вместе с ним выбирайте любую
должность – директора треста или ректора высшего учебного заве-
дения, словом, любую должность, какая вам понравится, но только
не в Москве, а на периферии, иначе можете сильно пострадать.
Разговор наш происходил один на один и был откровенным.
Я просил Ступова уволить меня вообще из совхозной системы, гово-
рил, что такой возможности жду 9 лет. Объяснил, что в 1929 году
ЦК ВКП(б) направил меня на партийную работу в Грузию сроком
на один год, обещав вернуть в Москву для научно-педагогической
работы в 1-м МГУ. Попал в совхозную систему по партийной
мобилизации. Раз теперь имеется возможность освободить меня
от работы в Политсекторе, то освобождайте и не задерживайте
меня в совхозной системе. Зачем я должен идти работать ректором
вуза или директором совхозного треста? Я не специалист по сель-
скому хозяйству.
Товарищ Ступов не советовал мне задерживаться в Москве,
полагая, что если я выеду в провинцию, то как-нибудь, возможно,
и сохранюсь, а в Москве оставаться очень опасно, могут аресто-
вать. Я ему сказал:
– Если мой арест неминуем, то арестуют меня всюду, где бы
я ни находился.
Он с этим не соглашался и настаивал поступить так, как он реко-
мендует. Но я все же настоял на своем, и он обещал подписать
приказ об освобождении меня от работы в Наркомате совхозов
РСФСР.
Я отправился к Константинову не только для того, чтобы он офор-
мил приказ о моем увольнении, но и, главным образом, для того,
чтобы он созвал партком и поставил вопрос о снятии меня с пар-
тийного учета. Как Константинов, так и другие члены парткома
не советовали мне переходить на научную или преподавательскую
работу в Москве и старались убедить поступить так, как предлагал
Ступов, но я настойчиво просил снять меня с учета на основании
приказа.
Мне предстояло сняться с партучета в Куйбышевском рай-
оне и встать на учет во Фрунзенском, где находились 1-й МГУ,
РАНИОН, Комакадемия, Ленинская библиотека и прочие научные
учреждения, которые могли меня интересовать. Кое с кем я уже
имел беседы, и все предупреждали, что сперва необходимо встать
на учет во Фрунзенском районе и только тогда можно решить
вопрос о приеме на работу.
Дело осложнилось у секретаря Куйбышевского райкома партии.
В течение целой недели он водил меня за нос. Сперва он говорил
о том, что я – номенклатурный работник Оргбюро ЦК ВКП(б) и ему
необходимо согласовать мой вопрос в ЦК. Далее – что он должен
согласовать с секретарем Фрунзенского райкома, и только после
того, как будет точно известно, что я нужен в том районе, можно
будет снять меня с учета.
Получился какой-то заколдованный круг: на работу нельзя устро-
иться, если состоишь на партийном учете в другом районе, на учет
же не ставили, пока не выяснится, где будешь работать. В течение
всей недели я наведывался в Куйбышевский райком. Одновре-
менно я договорился в двух-трех местах о приеме меня на работу.
Я уже внутренне подготовил себя к научно-преподавательской
работе, но судьба моя была решена: 9 августа 1938 года меня аре-
стовали. Возвратился я в Москву в марте 1955 года, побывав в тече-
ние 17 лет в тюрьмах, лагерях и ссылке.

Поездки по совхозам

За время работы в Политуправлении совхозов при Наркомате совхо-
зов СССР, а затем в Политсекторе при Наркомате совхозов РСФСР,
то есть с ноября 1933 по август 1938 года, я объездил более 200 совхо-
зов. За один 1934 год я был в командировках около 8 месяцев. Я уже
говорил, что был прикреплен к политотделам совхозов Закавказья,
а также автономных республик и областей Северного Кавказа.
Первым делом я добился разрешения созвать Закавказское
совещание работников политотделов совхозов. Руководство сове-
щанием было возложено на второго секретаря Закавказского кра-
евого комитета ВКП(б) Сергея Кудрявцева и на меня. Совещание
проходило, если память не изменяет, в мае 1934 года.
До начала совещания я побывал в нескольких совхозах, а потом,
после созыва совещания, появилась необходимость поездки
в политотделы некоторых совхозов для налаживания работы и уре-
гулирования взаимоотношений с райкомами партии.
Забегая несколько вперед, хочу сказать, что, когда по возвраще-
нии в Москву я докладывал о результатах Закавказского совеща-
ния начальнику Политуправления Карлу Петровичу Сомсу, он пре-
рвал меня и спросил:
– Только что вы говорили, что в последних числах мая были
в совхозах, где проводился сев зерновых, а теперь сказали, что спу-
стя 10 дней приехали в зерносовхоз им. Орджоникидзе и там шла
уборка урожая. Не может же быть между этими совхозами тысяче-
километровое расстояние?
– Нет, конечно, – ответил я, – дело в том, что совхозы, рас-
положенные в Ахалкалакском и Богдановском районах, находятся
на уровне 2-х тысяч метров над уровнем моря, а совхоз им. Орджо-
никидзе – рядом с Муганской степью, где уже в начале июня стоит
невыносимая жара.
Перед отъездом в Москву я получил из Политуправления теле-
грамму следующего содержания: «На обратном пути заезжайте
в совхоз Бажиган по заявлению Матросова».
Надо было разузнать, где этот совхоз Бажиган. За разъясне-
ниями я обратился к директору Свиноводтреста Грузии Кириллу
Квиркелия. По имевшимся в тресте справочникам он установил,
что этот совхоз находится в Дагестане.
В Махачкале я познакомился с заместителем директора дагестан-
ского треста совхозов по политической части Амаевым, который
также был и начальником политсектора треста. На меня он произ-
вел хорошее впечатление, и я до сих пор вспоминаю его с лучшей
стороны. Вместе с Амаевым мы были на приеме у второго секре-
таря Дагестанского обкома партии. Во время нашей беседы позво-
нили из ГПУ и сообщили, что вчера на совхоз им. Розы Люксембург
напала банда, убит заместитель начальника политотдела по опера-
тивной части, ограблены магазин и сберкасса.
После такого сообщения я сказал секретарю обкома, что изме-
няю свой маршрут: сперва заеду в совхоз им. Розы Люксембург
и заодно в соседние с ним совхозы, а потом уже в совхоз Бажи-
ган. Вскоре из ГПУ позвонили еще раз и, когда секретарь сообщил
им о моем намерении, ему сказали, что делать этого никак нельзя,
что банда находится все еще где-то поблизости и что меня могут
убить, если узнают, что я из Москвы.
Как ни уговаривал меня секретарь обкома не заезжать в совхоз
им. Розы Люксембург, я своего решения не изменил и вместе с Ама-
евым поехал в совхоз, пострадавший от рук бандитов. На месте
выяснились подробности происшедшего. Когда банда в количе-
стве 20 человек появилась на центральной усадьбе, на шум вышел
зам. нач. по оперчасти, но тут же был застрелен, не успев сделать
и несколько шагов. Неприглядной была роль начальника политот-
дела, который спрятался в укромном уголке и не выходил оттуда
все время, пока орудовала банда, то есть не менее часа.
В самый разгар разгула бандитов в усадьбу прибыла политот-
дельская легковая машина, в которой находились ничего не подо-
зревавшие агроном, председатель рабочкома и заместитель началь-
ника политотдела по партийно-массовой работе, а также шофер.
Зам. нач. скрыл, что он политотдельский работник, и прикинулся
простым рабочим. Бандиты всех троих (кроме шофера) заставили
грузить мешки с сахаром и другими продуктами, а также мануфак-
туру из разграбленного магазина. К шоферу атаман банды при-
ставил конвоира и сказал, что теперь он будет возить его. Шофер,
не желая становиться членом банды, начал искать пути побега.
Он сказал конвоиру, что машина не совсем в порядке и надо
ее осмотреть. Несколько раз обойдя автомобиль с разных сторон,
он улучил момент и побежал, машина стояла в непосредственной
близости от сада или рощи, и благодаря этому шоферу удалось,
скрываясь за деревьями, сбежать, избегнув попадания пули. Впро-
чем, его все-таки зацепило: на рукаве у него была кровь.
Приняв надлежащие меры по оздоровлению положения в совхозе
им. Розы Люксембург, мы с Амаевым объехали несколько близлежа-
щих совхозов. В пути нам несколько раз попадались бандиты груп-
пами по два-три человека, но они нас не трогали. После объезда этих
совхозов я попрощался с Амаевым и направился в овцесовхоз Бажи-
ган. Путь лежал через железнодорожную станцию Моздок.
Овцесовхоз Бажиган находится на расстоянии 150 или 175 кило-
метров от Моздока, в калмыцкой степи. В Моздоке совхоз имеет
свою экспедицию – склады и комнаты гостиничного типа для коман-
дированных. В одной из таких комнат проживал вновь назначен-
ный директор совхоза с семьей. Помнится, у него было две дочери.
Как выяснилось из беседы с ним, он тут живет уже чуть ли не месяц,
в совхоз ехать не хочет, никаких дел принимать не намерен, написал
об этом в Москву, в ЦК ВКП(б), но ответа пока не получил.
Он мне рассказал, что до последнего времени был капитаном
дальнего плавания. На склоне лет захотелось пожить на юге, посвя-
тить себя воспитанию дочерей.
– Когда мне сказали, что могут направить на Кавказ, я обрадовался
и дал свое согласие. Но вот, прибыв в Моздок, я узнал, какой это кро-
мешный ад. Такой жары ни я, ни моя семья выдержать не могут.
Я весь день потратил на то, чтобы убедить бывшего капитана, что
он поступает неправильно. Как это можно, находясь в пути, про-
сить, чтобы тебя отозвали?
– Никто вас не отзовет. Надо приехать на место, ознакомиться
с положением, попытаться поработать некоторое время, и если
будет действительно невозможно переносить эти условия, тогда
можно просить о переводе.
Я обещал ему всяческую поддержку, но только при том условии,
если он завтра же поедет вместе со мной на центральную усадьбу
совхоза. С очень большим трудом мне все же удалось его уговорить.
Чем дальше отъезжаешь от Моздока в степь, тем реже встреча-
ются деревни. После 75-го километра мы не встретили ни одного
населенного пункта, кроме хутора «Русский» на 125-м километре.
От него до совхоза оставалось еще километров 50. В русском хуторе
шофер заправил машину водой и взял еще про запас. Все мы также
напились воды. Стояла нестерпимая жара, более 50 градусов, как
сказал шофер. Здесь, в этой степи, я впервые наблюдал мираж:
далеко на горизонте вдруг появились многоэтажные дома и осле-
пительно белые корабли. Мне показалось, что все это настоящее,
и я спросил шофера:
– Неужели здесь так близко Каспийское море?
На это он рассмеялся и объяснил, что это мираж.
Вынести такую жару невероятно тяжело. 3а день я несколько раз
принимал душ. Вода из артезианского колодца, который имелся
на центральной усадьбе совхоза, была очень холодной, и долго
продержаться под ее струей было невозможно, мне приходилось
то вставать под струю, то выскакивать из-под нее, и тут же я начи-
нал изнемогать от жары. Только по ночам можно было чувствовать
себя более или менее сносно.
Начальник политотдела совхоза Дорохин встретил меня радушно
и пригласил к себе на квартиру, предлагая остановиться у него.
В совхозе специальных комнат для приезжающих в командировку
не было. Так как стояло лето и занятий в школе не было, я попро-
сил выделить мне одно из школьных помещений, установить там
кровать, стол и стулья, а также принести настольную лампу. Доро-
хин еще настойчивее уговаривал остаться у него, но я категориче-
ски отказался, и мне оборудовали комнату в школе, как я просил.
Начальник политотдела предлагал свои услуги и в отношении
питания.
– Что вы? У вас же есть столовая, вот я и буду пользоваться ею.
– У нас в столовой ничего нет, кроме верблюжьего мяса.
Не ужели вы будете есть верблюжье мясо?
– А почему бы и нет?
Я был голоден, ведь весь день находился в пути, да еще каком
пути! Но когда я попробовал жаркое или бифштекс из верблю-
жьего мяса, понял, что оно несъедобно. С питанием все же я как-то
отрегулировал.
В первой же беседе я узнал, что Матросов – заместитель началь-
ника политотдела по партийно-массовой работе в настоящее время
находится на курорте, кажется, в Кисловодске. Я был вынужден
направить телеграмму Матросову, чтобы он прервал свое лечение
и возвратился в совхоз. Без расследования его заявления я возвра-
титься в Москву не мог. В ожидании приезда Матросова я присту-
пил к обследованию и проверке работы политотдела совхоза.
С Дорохиным мы съездили на пастбища, осмотрели отары, побе-
седовали с чабанами. В одной из таких бесед Дорохин, обращаясь
к чабанам, сказал «господа», но тут же поправился и продолжал свою
речь, добавив «товарищи». Меня это крайне удивило. В первые годы
установления Советской власти происходили такие казусы с некото-
рыми лицами, которые никак не могли привыкнуть к новому обраще-
нию. Но ведь теперь 1934 год, уже 17 лет прошло после революции!
Помощником начальника политотдела по комсомолу был даге-
станец по фамилии, кажется, Гамзатов. У меня о нем остались
самые лучшие воспоминания. Он во всем старался мне помочь.
Я решил о всех делах работы политотдела и состоянии совхоза про-
информироваться у него. Я ему вполне доверился, и он дал мне
честное слово никому ничего не говорить о наших беседах.
О заявлении Матросова, отправленном в Политуправление
совхозов, он либо ничего не знал, либо не мог рассказать мне
достаточно вразумительно. Зато подробно сообщил о взаимоот-
ношениях между начальником политотдела и его заместителем.
Это были бесконечные споры и взаимная критика, для рассмотре-
ния которых требовалось присутствие Матросова.
Я поделился своим впечатлением с помполитом по комсомолу
о Дорохине и спросил его, не замечал ли он подобного рода странно-
сти у своего начальника. Гамзатов сказал, что он видел фотоснимок
Дорохина, когда он был юношей, в форме царской армии. Он доба-
вил, что знает, где лежит этот фотоснимок: в нижнем ящике комода
под платьями. Взялся доставить его мне и отнести обратно. Дело было
ночью. Окна хаты, где проживал Дорохин, были настежь открыты.
Гамзатов сперва пошел на обследование. Пришел, доложил, что все
мертвецки спят. Было, думается, около 1 часа ночи. В комнате, где
находился комод, спала одна бабушка, очевидно, мать Дорохина.
Гамзатов блестяще справился со своей задачей. Он проник
в комнату через окно и моментально вернулся ко мне, держа
в руках фото. Я внимательно рассмотрел снимок при свете настоль-
ной лампы. По аксельбантам и головному убору я сразу понял, что
на Дорохове форма Пажеского корпуса, куда принимали детей
из дворянской аристократии. Когда я был гимназистом, мне неод-
нократно приходилось видеть подобные снимки.
Гамзатов унес фотоснимок и положил его на прежнее место.
Операция, чисто чекистского порядка, была проведена очень
успешно. Теперь я уже мог действовать смелее.
Я узнал, что Дорохин – гомосексуалист. От его приставаний и при-
нуждения к сожительству уволился шофер легковой политотдель-
ской машины. Я имел откровенную беседу с шофером, который рабо-
тал на этой машине сейчас. Он признался мне, что Дорохин сильно
пристает к нему и пытается принудить к сожительству. Я посовето-
вал ему как можно быстрее уйти с этой работы. Он обещал.
Материал по совхозу Бажиган у меня накопился обширный:
запущенность хозяйства, исключительная антисанитария и мно-
гое, многое другое. Перед отъездом в Москву я зашел к начальнику
Моздокского ГПУ и узнал от него, что у них также имеются мате-
риалы на начальника политотдела этого совхоза. Начальник ГПУ
рекомендовал мне задержаться и поприсутствовать на допросе
Дорохина, который он собирался вскоре провести. Я согласился
с тем условием, чтобы Дорохин меня не мог видеть. Так и было сде-
лано: я находился в соседней комнате с открытой дверью и слы-
шал каждое слово Дорохина. Протокол допроса я повез в Москву.
Это был документ исключительной важности.
К.П. Сомс рассказал о моей поездке в этот совхоз Емельяну Ярос-
лавскому – председателю партколлегии ЦКК ВКП(б). Он захо-
тел меня послушать. Докладывал я Е. Ярославскому более часа.
При этом присутствовал Лев Шейнин – следователь по особо важ-
ным делам Прокуратуры СССР. После моего сообщения Ярослав-
ский поручил Залкину (он к этому времени ушел с работы в Поли-
туправлении совхозов и работал в ЦКК ВКП(б)) вызвать в Москву
Дорохина и заняться его делом.
Я присутствовал при допросе Дорохина Залкиным. Как выяс-
нилось, оба они были моряками легендарного крейсера «Аврора»,
но только с той разницей, что Залкин в действительности был
моряком, проходившим службу на «Авроре», а Дорохин числился
им на бумагах, по анкетным данным. Залкин стал расспрашивать
о командном составе крейсера, и Дорохин довольно уверенно
называл фамилии офицеров. Однако Залкин сильно сомневался,
что Дорохин действительно служил на «Авроре». Картина прояс-
нилась, когда Залкин стал расспрашивать о судовой команде. Доро-
хин сказал, что позабыл.
– Ну, этого не может быть, – сказал Залкин, – вы припомните,
на каком месте вы лежали в кубрике, кто располагался рядом с вами?
Из этих последних расспросов Залкину стало ясно, что Доро-
хин не служил на «Авроре», хотя он в этом не сомневался с самого
начала, так как лица Дорохина не помнил. Следствием было уста-
новлено, что Дорохин действительно обучался в Пажеском кор-
пусе, после Октябрьской революции с оружием в руках боролся
против Советской власти, состоял в белогвардейской бандитской
банде. Во время гражданской войны он завладел документами
и партийным билетом моряка с крейсера «Аврора».
Заканчивая свое повествование о поездках по совхозам Кавказа,
хочу вспомнить об одной беседе с Нерсиком Степаняном – нарко-
мом просвещения Армянской ССР. Мы стояли с ним у окна салон-
вагона, когда поезд мчался по левому берегу реки Ахурян (Арпа-
чай) и увозил нас из Эривани в Тифлис. В этом месте на правом
берегу находятся развалины бывшей столицы Армении – Ани.
В 10–13 веках население этого города составляло сто тысяч чело-
век. Долгие годы раскопками Ани занимался академик Н.Я. Марр,
издавший солидные труды об этом богатейшем историческом
памятнике.
Нерсик Степанян мне сказал, что прямо напротив, чуть ли
не в трех километрах, на правом берегу Ахуряна находятся раз-
валины Ани, что ежегодно Академией Наук Армянской ССР
туда направляются археологи, что он лично составлял несколько
докладных записок, в которых речь шла о том, чтобы Турция
уступила этот маленький клочок земли, что эти развалины нам
нужно приобрести любой ценой, вплоть до передачи Турции
равнозначной территории в любом другом месте вдоль советско-
турецкой границы. Поездки наших ученых в Турцию на рас-
копки обходятся очень дорого. С этими записками в Москву
к Сталину ездил секретарь ЦК компартии Армении Агаси Хан-
джян. Сталин даже слушать не стал об этом. Поднял нас на смех.
Мы пришли к выводу, что все это из-за того, что он ненавидит
армян.
А ведь действительно: мог же он поручить наркоминделу попы-
таться провести переговоры об этом. Нерсик мне говорил о нелюбви
Сталина к армянам не только от себя лично, но и от имени всего
руководящего состава Армении.
* * *
В конце ноября 1934 года меня вызвал к себе Карл Петрович
Сомс и сказал, чтобы я собирался в командировку.
– Поедете в Белоруссию. Там план мясосдачи выполнен всего
лишь на 50%. Надо добиться стопроцентного выполнения плана.
– Что вы говорите, Карл Петрович, как это можно за один месяц
выполнить полугодовой план?
– Да, добьетесь выполнения плана на все 100%, сохранив пол-
ностью выходное поголовье, предусмотренное планом на 1 января
1935 года!
Сказать, что отказываюсь от такого поручения, я не мог, было
бы смешно и доказывало бы мою беспомощность. Я старался убе-
дить его, что это невыполнимо, и приводил свои доводы, на кото-
рые Сомс ответить вразумительно не мог. Он мне сказал:
– Возьмите лист бумаги и набросайте фамилии сотрудников
аппарата наркомата, которых вы хотели бы взять с собой в помощь,
можете взять любое количество, хоть 20 человек, лишь бы план был
выполнен.
От людей я отказался, заявив, что этим план не выполнишь.
Во время нашей беседы в кабинет вошли главный бухгалтер и началь-
ник отдела снабжения со списками автомашин. Дело было в том,
что при отправлении очередной партии автомашин с Горьковского
автозавода для политотделов совхозов в Москву начальник Политу-
правления обязан был подписать разнарядку по совхозным адресам.
Дело было срочное, машины были уже в пути из Горького в Москву,
поэтому они и вошли в кабинет Сомса, несмотря на его занятость,
и он при мне начал подписывать принесенные документы.
Цыбулевский, главный бухгалтер Политуправления, обратился
к Сомсу с предложением:
– Поскольку Мискин отказывается брать в помощь себе людей,
то давайте один автомобиль предоставим в его полное распоряже-
ние, а по окончании командировки машину передадим Свиновод-
тресту.
– Это хорошая идея, – сказал Сомс, – только не одну, а две
машины: одну пошлите в Минск, а другую в Могилев.
Я стал возражать, зачем мне две машины?
– Чтобы не дожидаться, пока автомобиль отремонтируют, ведь
в пути всякое бывает, – ответил мне Карл Петрович.
Когда я прощался с начальником сектора свиносовхозов Андро-
ником Мелькумовым, он мне сказал:
– Смотри, постарайся выполнить задание, иначе можешь не вер-
нуться в Москву, а останешься в Белоруссии работать начальни-
ком политсектора вместо Буровой.
Я не понял, почему мне так сказал Мелькумов? Сомс ничего
подобного мне не говорил. Была ли у них предварительная беседа
на эту тему, или это его отсебятина?
Выехал я в Белоруссию 1 декабря 1934 года. Эту дату я так
хорошо запомнил, потому что в поезде по радиотрансляции сооб-
щили о смерти Сергея Мироновича Кирова. Это известие так
сильно подействовало на меня, что я даже перестал думать о пред-
стоящей мне исключительно сложной задаче: за один месяц сде-
лать то, что не сумели за полгода.
При приезде в Минск мне первым делом представили шофера,
прикрепленного к машине, которая должна была меня обслужи-
вать. Начальником политсектора была Бурова – женщина сво-
енравная, с тяжелым характером. Иметь с нею дело было затруд-
нительно, тем более в течение целого месяца, да еще по такому
поводу, как полный прорыв в выполнении плана. Она была первой
женщиной в нашей системе, награжденной орденом Ленина.
Директором Свиноводтреста, если мне не изменяет намять, был
Смирнов. Совершенно забыл фамилию заместителя Буровой, кото-
рый сопровождал меня по всем совхозам в течение моего пребыва-
ния в Белоруссии. Буду его называть замначполитсектора. Впечат-
ление о нем у меня сложилось хорошее.
Однажды я его поругал, но, как оказалось, был неправ. Дело в том,
что в какой бы совхоз мы ни приехали, кормили нас постоянно яич-
ницей с колбасой. Мне страшно надоело это блюдо, и я довольно-
таки резко заявил замначполитсектора, что, если ему так нравится
эта еда, пусть ест сам, а не навязывает мне, я ее больше видеть
не желаю. Он смутился и сказал, что он тут не причем и не по его
заказу везде подают одно и то же, просто яичница с колбасой счи-
тается в Белоруссии лучшим блюдом и ее подают вам из уважения,
как гостю из Москвы.
Был еще трест в Могилеве. Я объехал все совхозы обоих трестов.
Заезжали в совхозы и днем, и ночью. Пришлось изучать каждую откор-
мочную голову как свиней, так и крупного рогатого скота с перечис-
лением сроков сдачи на мясокомбинаты. Я завел для этой цели блок-
нот исключительно больших размеров и писал распоряжения в двух
экземплярах: один оставлял у себя, а другой вручал зоотехнику.
В Минске в гостинице за мной был закреплен номер, но за весь
месяц я ночевал там менее десяти раз. Отсыпался по пути из совхоза
в совхоз в машине. Зима была жутко холодная, я до сих пор удив-
ляюсь, как перенес эти поездки в декабре 1934 года и не заболел.
Под Бобруйском я побывал в одном образцовом механизирован-
ном совхозе. Он был создан на базе имения пана Незабытовского.
Эта прекрасная усадьба была уже далека от своего прежнего состо-
яния. Она была совершенно загажена, превратившись в обыч-
ный совхоз. При осмотре когда-то роскошного дворца я обнару-
жил в бывшей библиотеке пана Незабытовского проживавших там
рабочих совхоза, содержавших помещение в крайне антисанитар-
ных условиях. Открыв одну из дверец стенного шкафа красного
дерева, я обнаружил вместо книг ночной горшок, неопорожненный
с утра. Когда-то во дворце было центральное отопление, но затем
его демонтировали, перевезли в Бобруйск и установили в здании
НКВД. Здесь же отапливались чугунными печами-времянками.
Я обратил внимание, что труба от печи уходит в стену, но не имеет
выхода снаружи, и спросил у начальника политотдела совхоза,
куда же девается дым? В ответ услышал следующее.
Во время Гражданской войны искали запрятанное оружие
и долбили стены дворца в разных местах. Стены были очень тол-
стые. Вдруг из отверстия посыпалось зерно. Оказалось, что стены
были двойные и промежутки между ними заполнены пшеницей.
Ее было так много, что вывозили подводами. Пшеница была засы-
пана в стены потому, что сохраняет тепло лучше, чем любой строи-
тельный материал.
Перед дворцом был пруд, а может быть, озеро. Вид на него
и на всю окружающую местность был прекрасен. Фасад запом-
нился разноцветными витражами в дверях.
Я специально заезжал в Бобруйск и имел очень громкий разговор
с начальником Бобруйского НКВД. Вначале этот начальник сильно
хорохорился, не желая входить ни в какие рассуждения о своем
варварском поступке, но я все более и более наступал на него.
Сказал, что его дела не останутся безнаказанными, что я напишу
специальную докладную записку и подготовлю письмо нашего нар-
кома на имя Ягоды. К концу беседы он уже разговаривал со мной
совсем иначе, чуть ли не любезно. Я действительно написал отдель-
ную докладную по этому совхозу, где предлагал провести реорга-
низацию и разместить в здании дворца либо санаторий, либо учеб-
ное заведение типа техникума, какова была судьба этого хозяйства
в последующие годы, не знаю.
К 20 декабря 1934 года окончательно выяснилось, что план мясос-
дачи не будет выполнен на все 100%. Требовалось изменение неко-
торых цифр в плане, но с оставлением без изменения выходного
поголовья, то есть тех показателей плана, которые должны быть
на 1 января 1935 года. Такой проект плана мне подготовили специ-
алисты (плановики и зоотехники) обоих трестов, и я с ними выехал
в Москву.
Начальник Главного управления свиносовхозов Харламов утвер-
дил его по моей просьбе, и в тот же день я выехал обратно в Минск.
Я на одну минуту забежал в наркомат за получением зарплаты,
избегая встречи с начальством, но все же на лестнице столкнулся
с Мелькумовым. Он был крайне изумлен. Я рассказал ему, как необ-
ходима была моя поездка, что после резолюции Харламова есть
надежда на выполнение плана. Сообщил Андронику, что моя мать
больна воспалением легких, и я не знаю, что предпринять. Мель-
кумов обещал сам заняться этим и, действительно, обратился
в IV управление, и соответствующее квалифицированное лечение
из Кремля было обеспечено. Хотя мы и пользовались неплохой поли-
клиникой для работников МК и МГК, время от времени нас лечили
и кремлевские врачи. Когда моему сыну Вове потребовалось уда-
лить миндалины, он был положен в больницу на улице Грановского.
Еще усиленнее пришлось поработать в последнюю декаду дека-
бря 1934 года. Наши старания не пропали даром: 31 декабря к концу
рабочего дня была отправлена телеграмма о выполнении плана
мясосдачи на 100% и даже с какими-то долями, а может, и на 101%.
Но вскоре я испытал сильную досаду: после Нового года из
Москвы поступила телеграмма о том, что срок выполнения плана
мясосдачи продлевается до 15 января. Поступи эта телеграмма
на неделю раньше, сколько скота удалось бы сохранить! Ведь
это более полумесяца на откорме. Считая на каждую голову свиньи
ежесуточно по 0,5 килограмма, это составило бы по самому скром-
ному подсчету от 7 до 8 кг привеса. Каково же было всеобщее огор-
чение потерей несметного количества молодняка.
За месяц пребывания в Белоруссии я проехал более полутора
тысяч километров, из них около 900 на минской машине и около
700 на могилевской.
* * *
В 1935 году Арам Шахгильдян и я были назначены уполномо-
ченными на время посевной кампании по Сибири: он по Западно-
Сибирскому краю, я – по Омской области. Выехали мы, как мне
помнится, 30 апреля, в международном вагоне. Во всяком случае,
я точно помню, что прибыл в Омск 2 мая, а Шахгильдян поехал
дальше в Новосибирск. Вместе с ним поехал Михалевский, работ-
ник по комсомолу. Перед отъездом из Москвы Зайцев, заместитель
начальника Политуправления совхозов, бывший второй секретарь
Западно-Сибирского крайкома ВКП(б), вызвал меня к себе и поин-
тересовался, в чем я собираюсь ехать в командировку? Сибирь
коварна, – говорил он, – и надо туда ехать в полном зимнем
обмундировании. Вот вы говорите, что не хотите брать меховую
подкладку к кожаному пальто, а я вам настоятельно советую взять
не только ее, но и зимнюю шапку-ушанку и валенки.
Прибыв в Омск, я попал в такую жару, что советы Зайцева пока-
зались мне просто издевательскими. На следующий день пошел
по магазинам города купить себе белую летнюю рубашку и кепку.
Я был одет в суконную рубашку военного образца. С большим тру-
дом мне удалось произвести покупки.
Я встретился с первым секретарем Омского обкома ВКП(б)
Д.А. Булатовым, членом партии с 1912 года. В прошлом он был пред-
седателем Тверского губисполкома. До назначения в Омск рабо-
тал в Москве членом коллегии и начальником отдела кадров ОГПУ.
Булатов сделал вид, что очень рад моему приезду:
– Наконец-то я смогу целиком заняться колхозами, раз вы при-
ехали заниматься совхозами.
Такая постановка дела мне в корне не понравилась, и я ему
сказал, что никто с него не снимает ответственности за совхозы,
а я приехал в Омскую область только на период посевной, не заме-
нять, а помогать вам.
Лишь позже я понял, из-за чего он недолюбливает совхозных
работников, когда узнал о преступных действиях Молотова и Кага-
новича.
В помощь мне Булатов выделил сначала замзавсельхозотделом,
а затем заведующего промышленным и транспортным отделом
обкома партии Найденова. Если память мне не изменяет, началь-
ником управления совхозов по Омской области был Ткаченко.
Он рассказал мне о состоянии дел и ходе сева. Положение было
очень напряженное. Видно было, что Ткаченко чрезвычайно пере-
гружен работой, и я решил отказаться от того, чтобы он меня сопро-
вождал в поездках по совхозам. Он был очень благодарен за то,
что я освободил его от этой миссии.
Я ездил по многим совхозам Омской области, но запомнились
мне только три: Борисовский, Сосновский и Пятилетка. Каждый
раз, когда я возвращался из очередной поездки, я встречался
с Д.А. Булатовым. При одной из таких встреч, когда я изложил
претензии совхозов к областным организациям, Булатов в самой
категоричной форме заявил, что «совхозы – не наше дело. У нас
не хватает сил управляться с колхозами. Ничем не можем помочь
совхозам. Связывайтесь с Москвой и требуйте, чтобы наладили вам
помощь из центра. Единственное, что я могу для вас сделать, это
вместо замзавсельхозотделом прикрепить к вам члена бюро, заве-
дующего промышленным и транспортным отделом Найденова».
4 мая я выехал в совхоз Борисовский, наиболее крупный в обла-
сти, затем я побывал в Сосновском. 6 мая поступила телеграмма
о вызове меня к прямому проводу для переговоров с наркомом.
Эта телеграмма меня обрадовала, так как погода сильно измени-
лась в сторону резкого похолодания. Когда я выезжал из Омска,
стояла жаркая погода, совсем по-летнему.
Выезжая в поле на рассвете, присутствуя на заправке тракто-
ров, я сильно замерзал. Правда, со мной было кожаное пальто,
но без меховой подкладки, поэтому замерзал я жутко. Вместо шапки
на голове была летняя кепка. Приехав в Омск, я оделся по-зимнему.
Через несколько дней погода вновь стала теплой, но ненадолго.
Взбунтовался Иртыш. Он стал какой-то черный. С 16 по 19 мая
переправа по Иртышу была приостановлена. Накопилось сотни
транспортных средств, автомобильных и гужевых, по обоим бере-
гам реки. 16 мая в условленное время, 6 часов утра, явился шофер
и сказал, что на тот берег переправиться нельзя. Весь день пришлось
посвятить беседам в управлении совхозов обкома партии. 17 мая
повторилось то же самое: пришел шофер и сказал, что Найденов
просил передать, что поездка откладывается. Шофера я не отпу-
стил и попросил, чтобы он отвез меня к переправе, чтобы взглянуть
на Иртыш. И действительно: впечатление от Иртыша было жут-
кое. Темные волны высоко поднимались, а подводы и автомашины
уже вторые сутки находились в ожидании успокоения Иртыша
для переправы на противоположный берег.
Увидев эту картину, я поехал в обком партии и попросил Найде-
нова позвонить на железнодорожную станцию Омск, чтобы нашу
машину на платформе перебросили на тот берег по железнодорож-
ному мосту. Транспорт подчинялся Найденову, и ему ничего не сто-
ило позвонить и распорядиться, чтобы его вместе с машиной пере-
правили на тот берег. Я был очень рад, что мне в голову пришла
подобная мысль о переезде по железнодорожному мосту. Я выиграл
трое суток: 17, 18 и 19 мая. Лишь 20 мая начала работать переправа.
Встречаясь и беседуя с начальниками политотделов совхозов
и другими руководящими работниками этой системы, я все больше
и больше ощущал их скрытность, намеки на неблагополучное поло-
жение, недоговоренность о чем-то очень важном. Как я ни ста-
рался раскрыть эту тайну, мне ничего не удавалось узнать. Разъез-
жая по совхозам, я обязательно следовал двум правилам: во-первых,
не устраиваться на ночлег в квартирах совхозного начальства. Были
совхозы, где имелись комнаты для приезжих, а где их не было, я про-
сил выделить мне комнату в школе или каком-либо другом подходя-
щем месте. Во-вторых, совершенно не употреблять алкоголя.
Но вот однажды, когда один из начальников политотделов поста-
вил на стол водку, я решил не отказываться от нее, а попытаться раз-
вязать ему язык. Я мог выпить много и не боялся опьянеть раньше
него. Так и получилось. Понемногу он начал вводить меня в курс
дела и под конец рассказал, что на последнем пленуме Омского
обкома Булатов заявил: «Надо, по примеру прошлого года, расстре-
лять двух-трех директоров и начальников политотделов совхозов,
и тогда дело сдвинется с места!»
Я не поверил своим ушам и спросил, действительно ли в про-
шлом году кого-либо расстреляли и за что? И он мне рассказал сле-
дующее.
В августе 1934 года в Омскую область приезжали Молотов и Кага-
нович. Незадолго до их приезда внезапно ударил десятиградус-
ный мороз и пшеница, не достигшая восковой спелости, померзла
на корню. Молотов и Каганович обвинили некоторых директоров
совхозов в том, что они игнорировали указание партии и запоздали
с севом, что надо было сеять не во второй половине мая, а в первой.
Тогда был широко распространен призыв: «Посеешь в грязь –
будешь князь». Этот лозунг неоднократно помещался в «Правде»,
а однажды даже передовая статья была так озаглавлена.
Сказанное мне этим товарищем подтвердили и другие начальники
политотделов. Многих руководителей и специалистов совхозов аре-
стовали. Говорили, что двух-трех директоров расстреляли за вреди-
тельство. Называли их фамилии и названия совхозов, где они рабо-
тали. Надо было предпринять какие-то решительные шаги, чтобы
разрядить атмосферу. Сам браться за разговор с Булатовым по этому
вопросу я не решился, так как вряд ли добился бы успеха, поэтому
решил подключить Карла Петровича Сомса – начальника Политу-
правления. Но как поставить его в курс дела? Вспомнил, что с первых
дней моего приезда в Омск ко мне обратился один из начальников
политотдела и просил разрешения поехать на один из кавказских
курортов. Я ему отказал тогда, но при данной ситуации решил разре-
шить ему эту поездку с условием, что он отвезет мое письмо Сомсу.
Я обратился к товарищу Ткаченко с просьбой вызвать ко мне этого
начальника политотдела. В тот же день он явился.
В письме на имя Карла Петровича я просил, чтобы он договорился
в ЦК ВКП(б) о созыве областного совещания начальников политот-
делов и сам выехал бы в Омск для проведения этого совещания.
Вскоре из ЦК ВКП(б) поступило указание обкому партии
о созыве областного совещания начальников политотделов. Вслед
за этим я получил телеграмму от Сомса, что такого-то числа он, про-
ездом в Новосибирск, будет в Омске. На вокзале я сел в салон-вагон
Карла Петровича, чтобы подробно информировать его о положе-
нии в области. Ехал в сторону Новосибирска до встречного поезда,
на котором вернулся в Омск.
Узнал, что проведение совещания начальников политотделов
решено провести не только в Омской области, но и по Западно-
Сибирскому краю. Сомс ехал туда, чтобы руководить краевым
совещанием. Через несколько дней Карл Петрович возвратился
в Омск. Он имел резкую беседу с Булатовым, который под впечат-
лением этой беседы выступил на областном совещании в таком
тоне, что речь его была воспринята участниками с большим удов-
летворением. Он даже упомянул о своем выступлении на предыду-
щем пленуме, осудил его, просил забыть и приступить к дружной
работе. Многие начальники политотделов от души благодарили
меня за предпринятые меры по созыву этого совещания.
После этого прошли многие годы. Жизнь доказала, что лозунг
«Посеешь в грязь – будешь князь» был ошибочным. Каждая
местность требует своего, конкретного решения. В наше время
полностью отказались от подобного огульного подхода. Молотов
и Каганович, абсолютно не разбираясь в сельском хозяйстве, рас-
стреляли тех двух или трех директоров совхозов, а может, и больше,
нагнав страх на руководящий состав совхозов, а значит и колхозов.
Этот пример ярко характеризует обстановку тех времен, и надо
отдать должное Карлу Петровичу Сомсу, что он проявил решитель-
ность и твердость в деле проведения правильной ленинской линии.
Омское областное совещание начальников политотделов состо-
ялось в первых числах июня, насколько помню, числа пятого. Надо
сказать, что к поезду, в котором ехал К.П. Сомс, был прицеплен
еще один салон-вагон Роберта Индриковича Эйхе, первого секре-
таря Западно-Сибирского Краевого комитета ВКП(б), кандидата
в члены Политбюро. Было ему тогда лет 45. В 1921 году он изби-
рался делегатом III-го конгресса Коминтерна.
Р.И. Эйхе и К.П. Сомс были неразлучные друзья, и все четыре
дня пути они проводили в беседе, в которой принимали участие
также и мы с Арамом Шахгильдяном.
30 апреля 1938 года поздно вечером я возвращался с работы
домой. Вдруг шофер Крюков говорит мне: «Взгляните на крышу
«Националя». На крыше полукругом были установлены портреты
членов и кандидатов в члены Политбюро. Среди них был и портрет
Р.И. Эйхе. Не так давно, в октябре 1937 года он был назначен нар-
комом земледелия СССР.
На следующий день, участвуя в первомайском параде, я узнал,
что Эйхе арестован, а на его место назначен наш нарком совхозов
Бенедиктов. Роберт Эйхе – несгибаемый революционер, больше-
вик погиб в сталинских застенках в 1940 году в возрасте 50 лет.
* * *
Запомнились мне поездки по совхозам Украины. На этот раз ездил
я не один, а в составе бригады, которую возглавлял Зайцев, замна-
чальника Политуправления совхозов, до перехода к нам на работу
он занимал должность второго секретаря Западно-Сибирского край-
кома. Бригада наша состояла из трех человек, входил в нее еще Вол-
ков, начальник Политсектора Средней Азии. У него был какой-то
конфликт с местными партийными органами, и он был временно
отозван в Москву и зачислен в резерв назначения Политуправления.
По указанию ЦК Волков был включен в состав нашей бригады с тем,
что по возвращении в Москву конфликт будет улажен и он либо воз-
вратится на прежнее место, либо получит новое назначение.
Зайцев установил такой порядок нашей работы: совхозы мы
поделили на кусты. С раннего утра на трех отдельных легковых
машинах мы выезжали из центра куста в различные стороны.
Каждый из нас объезжал по нескольку совхозов, к вечеру возвра-
щался в кустовой центр и обменивался впечатлениями. Доклады-
вал, какая помощь была оказана политотделу совхоза и какие были
даны указания. О проведенной работе и состоянии уборки урожая
мы сообщали в Москву информационной сводкой. Составление
телеграммы было возложено на меня, но подписывал ее, конечно,
Зайцев. Дважды я был порадован тем, что находил в передовице
«Правды» отдельные фразы из составленной мной телеграммы.
Политотделы совхозов были информированы о маршрутах
наших поездок, и в наш адрес поступало много телеграмм. Мы опе-
ративно решали поставленные в них вопросы, отвечая телеграфом
или немедленно выезжая в данные совхозы. Рассказать подробно
о проведенной нами работе я затрудняюсь, но отдельные эпизоды
запомнились. Как-то поздно ночью, возвращаясь из очередного
совхоза, я проезжал неподалеку от Одессы. Шофер предложил
за ехать в город, поужинать там, помыться или хотя бы принять душ
и переночевать в нормальной постели в гостинице, а рано утром
отвезти меня в центр куста. Я, конечно, не мог на это согласиться.
Зайцев ждал меня, и нарушить установленный порядок я не хотел.
Шофер остался очень недоволен и сказал:
– Посмотрите туда, видите зарево? Это огни Одессы. Быть так
близко от города и не заехать? Я просто понять не могу, тем более
что вы в Одессе не бывали.
Да, действительно, в Одессе я не бывал ни до, ни после этого,
хотя объездил многие десятки городов нашей страны.
* * *
Однажды, разбирая утреннюю почту, я прочитал телеграмму,
в которой сообщалось, что мой сын находится при смерти в резуль-
тате отравления, и Зайцеву предписывалось обеспечить мой про-
езд к сыну в Евпаторию. Естественно, что я прекратил дальнейшее
чтение почты и в оцепенении замолчал, Зайцев, заметив мое состо-
яние, взял из моих рук телеграмму и, прочитав ее, распорядился
о выделении мне легковой машины. В пути я пересел на железную
дорогу. Когда я прибыл на место, то нашел сына уже совершенно
здоровым. В этом была заслуга лечащего врача. В кризисную ночь
он не отходил от постели больного и в результате принятых энер-
гичных мер спас мне сына. Оказалось, что Вова отравился фрук-
тами, чрезмерно увлекшись персиками. Я безмерно благодарен
врачу и хотел бы еще раз выразить свою горячую благодарность,
но, к сожалению, не сохранил в памяти точно его фамилию: то ли
Зарафян, то ли Закарян.
* * *
Бурова, которая была начальником политсектора в Минске,
а затем переведена на работу в Политуправление в Москву, была
командирована в один из совхозов Харьковской области в связи
с самоубийством передового свинаря Чалого для установления при-
чин его смерти. Докладная записка Буровой была неубедительной.
В своих выводах Бурова писала, что в прошлом, будучи комсомоль-
цем, Чалый был троцкистом, но скрыл этот факт, а впоследствии,
когда он стал знаменитостью, все обнаружилось, и он повесился.
Надо сказать, что Чалый – первый свинарь, награжденный
орденом Ленина. Сельхозотдел ЦК ВКП(б), обращая на эту сторону
дела особое внимание, распорядился о командировании в Харьков-
скую область меня с целью более подробного выяснения причин
самоубийства Чалого.
Поработать мне пришлось очень и очень основательно. Беседо-
вал с десятками людей и в их числе со свинарями, родственниками,
партийными работниками. Словом, охватил в своих беседах всех,
кто попадал в поле моего зрения. Я установил, что до самоубий-
ства Чалого состоялись областное совещание, на котором с речью
выступил Чалый. Областным совещанием руководил первый
секретарь Харьковского обкома партии. Перед выездом в Харьков
на областное совещание директор совхоза и начальник политот-
дела вызвали к себе Чалого и уговаривали его, чтобы он доложил
областному руководству, что все его успехи достигнуты благодаря
усердиям директора и начальника политотдела, поэтому им тоже
следует награда. Более того, они подготовили специальную шпар-
галку к речи Чалого, в которой писали о своих заслугах, о том, что
справедливость требует, чтобы оба они наряду с ним были пред-
ставлены к награждению орденами.
Чалый не послушался и в своем выступлении этого не сказал.
После возвращения с областного совещания директор совхоза
и начальник политотдела начали его травить, придумав версию
о принадлежности Чалого к троцкистской оппозиции. Якобы Чалый
на одном из комсомольских собраний голосовал за троцкистов.
С моим заключением согласились секретари Харьковского област-
ного комитета партии. Оно оказалось убедительным и для Сельхо-
зотдела ЦК, который, наконец, дело о самоубийстве Чалого на этом
закрыл. А Бурова метала гром и молнии и требовала вновь командиро-
вать ее в этот совхоз Харьковской области, чтобы подтвердить свои
взгляды, свои выводы. Она все же съездила туда, но безуспешно.
После поездки в Харьковскую область мне было поручено выдви-
нуть новую кандидатуру передового свинаря взамен погибшего
Чалого. После долгих и тщательных поисков и поездок по совхозам
был выдвинут Зуев, который вскоре тоже удостоился награждения
орденом Ленина.

Поездка в Саратовскую область

Начальник Политуправления совхозов Кудрявцев летом 1937 года
вызвал меня к себе и сообщил, что мне поручается исключительно
ответственное задание. В Саратовской области посажены почти
все начальники политотделов и их заместители. Там полнейший
хаос. Мы командируем вас туда с мандатом ЦК ВКП(б), который
подпишет Маленков, заведующий отделом руководящих парторга-
нов – ОРПО, с особыми полномочиями. Надо полностью укомп-
лектовать политотделы. Вам оказывается настолько большое
доверие, что намеченные вами кандидатуры не надо будет коман-
дировать в Москву для утверждения их решением Оргбюро ЦК
ВКП(б), а только согласовать с Саратовским обкомом партии и, по
согласовании, направлять в совхоз, чтобы они немедленно присту-
пили к исполнению своих обязанностей.
Я немедленно выехал в Саратов, имея на руках командировоч-
ное удостоверение за подписью Маленкова. Перед самым выездом
я спросил Кудрявцева: «Какие будут указания от вас?»
– А, собственно, никаких, – ответил он мне.
– Но позвольте, хотя бы в отношении биографий?
– Подбирайте людей без биографий.
Было странно слышать это. До этого на должности начальников
политотделов подбирались, как правило, члены партии с партста-
жем до 1920 года, а заместителями по партийной работе – всту-
пившие в партию в двадцатых годах. Кудрявцев, заметив мое недо-
умение, сказал:
– Можно с двух-трехгодичным стажем.
Я был ошеломлен.
Первый секретарь Саратовского обкома ВКП(б) Аболяев принял
меня очень хорошо. Он позвонил секретарю Саратовского горкома
и попросил его созвать на совещание секретарей районных город-
ских партийных организаций. На этом совещании он представил
меня и объяснил цель моего приезда, подчеркнув, что я команди-
рован ЦК ВКП(б). Затем слово было предоставлено мне, и я про-
инструктировал секретарей райкомов – каких людей им следует
подбирать на политотдельскую работу. Условились, что каждый
райком будет направлять ежедневно 2–3-х человек в областной
комитет для беседы со мной.
Затем Аболяев предоставил в мое распоряжение кабинет заме-
стителя заведующего сельхозотделом обкома, а также секретаря-
машинистку. Он также позаботился о моем устройстве в гости-
нице.
В этой командировке я находился что-то около двух или трех
месяцев – с июля по первые числа сентября. В моем распоряже-
нии была большая сумма денег для выдачи нуждающимся това-
рищам единовременных пособий. По поводу этих денег у меня
был крупный разговор с главным бухгалтером Политуправления
Цыбулевским, который хотел всучить их мне вместе с командиро-
вочными, но я категорически отказался принять хоть один рубль
сверх причитающихся мне командировочных. Цыбулевский даже
пошел с жалобой на меня к Кудрявцеву. Оказывается, существо-
вала такая практика – брать с собой наличные деньги при выезде
на места для проведения совещаний или других мероприятий.
Цыбулевский сказал, что при переводе денег приходится платить
большие проценты, особенно если перевод телеграфный. Почто-
вый же перевод идет очень медленно.
– Ничего, отправляй обкому эти деньги на мое имя по почте, –
закончил я этот спор.
Через несколько дней после моего приезда в Саратов началь-
ник финотдела обкома сообщил, что на мое имя получен пере-
вод 5000 рублей. Я ему объяснил, для какой цели отправлены
эти деньги, и попросил по моей резолюции выдавать единовремен-
ные пособия политотдельским работникам.
За время работы в Саратове я побеседовал примерно
с 600 лицами, из которых более 200 были утверждены и направ-
лены на работу в политотделы. После того, как я отбирал опреде-
ленные кандидатуры, передавал список Аболяеву, и он включал
их на утверждение при очередном заседании бюро, которые про-
ходили в то время очень часто.
Спустя некоторое время в сельхозотделе ЦК ВКП(б) мне сказали,
что подобранный политотдельский состав оказался удачным: за истек-
шее время не было ни одного случая снятия с работы или вынесе-
ния взыскания, был лишь один или два случая ухода по болезни.
До Аболяева первым секретарем Саратовского обкома работал
Александр Иванович Криницкий, член партии с 1915 года, извест-
ный партийный работник, бывший секретарем Саратовского
(1919–1920), Омского (1920), Донецкого (1923–1924) губкомов
партии. С 1924 по 1927 г. являлся секретарем ЦК КП(б) Белорус-
сии. Я знал его лично по работе первым секретарем Закавказского
крайкома в 1929–1930 годах.
– А где теперь работает товарищ Криницкий? – спросил
я у Аболяева.
– Не знаю, – ответил он и рассказал следующую историю.
Привез Аболяева в Саратов секретарь ЦК ВКП(б) Андрей Андре-
евич Андреев и, не выходя из салон-вагона, вызвал к себе А.И. Кри-
ницкого. Андреев заявил Криницкому, что ему следует с первым же
поездом выехать в Москву, к Сталину, который имеет особые виды
на Криницкого. Намечается выдвижение Криницкого на весьма
и весьма ответственный пост, а он, Андреев, на пленуме Саратов-
ского обкома будет рекомендовать на должность первого секретаря
Аболяева. Криницкий очень просил разрешить ему выступить на
пленуме обкома, доказывал, что только так представляет себе уход
на новую работу, что Аболяеву будет полезно услышать о состоя-
нии дел в партийной организации, которой предстоит руководить.
Андреев и слышать не хотел об этом и настаивал, чтобы Криницкий
уехал в Москву с первым же поездом, что его с нетерпением дожи-
дается Сталин, чтобы направить на новую очень важную работу.
Криницкому ничего не оставалось, как подчиниться. Он был аре-
стован в пути, при подходе поезда к Москве. Какова его дальней-
шая судьба, Аболяев не знал.
Во всей этой истории заслуживает особого внимания роль Андре-
ева. Она не случайна: Андреев отличился в те годы тем, что переса-
жал более десятка первых секретарей местных партийных органи-
заций и огромное количество их руководящего состава. Приведу
два случая, рассказанных мне очевидцами.
Андреев прибыл в Таджикистан и созвал пленум ЦК Таджик-
ской компартии. Во время перерыва было посажено все руковод-
ство республики во главе с первым секретарем ЦК Ашуровым.
Андреев направлялся на пленум Кабардино-Балкарского обкома
ВКП(б). Навстречу ему выехал первый секретарь обкома Бетал
Калмыков, который пользовался исключительно большим авто-
ритетом. Несмотря на это, а возможно, именно поэтому, в Мин-
водах Бетала Эдыковича арестовали, опасаясь того, что при аре-
сте в Кабардино-Балкарии могут произойти осложнения. Он был
одним из организаторов Советской власти в Кабардино-Балкарии.
Заседание пленума открыли без Калмыкова, заявив, что он
задерживается и скоро подойдет. После выступления нескольких
ораторов слово взял Андреев и сказал, что хватит играть в жмурки,
Калмыков арестован как враг народа, давайте разоблачать его сто-
ронников.
Андреев производил аресты руководства партийных органи-
заций в Калининской и Архангельской областях. Аресты руково-
дящего состава местных партийных организаций проводились не
единожды, а подряд несколько раз. И всякий раз на смену ушед-
шим приходили все более слабые и неквалифицированные работ-
ники. Хотя Аболяев и прекрасно ко мне относился за все время
моего пребывания в Саратове, но разве можно его сравнить с Кри-
ницким как партийного руководителя? До перехода на работу
в Саратов Аболяев был заворготделом Челябинского обкома пар-
тии, а до этого занимал следующие посты: 1932 год – секретарь
Бирского кантонного комитета в Башкирии, 1932–1933 г. – секре-
тарь Уфимского горкома, 1934–1935 – секретарь Златоустинского
горкома Челябинской области. Из сказанного видно, что во всех
отношениях не может быть никакого сравнения между Криниц-
ким и Аболяевым как партийными работниками.
Заседания бюро обкомов представляли собой судилища самого
свирепого образца. На каждом заседании обсуждались несколько
персональных дел. В подавляющем большинстве случаев выноси-
лись решения об исключении из партии. Сразу же отбирался пар-
тийный билет. Прежде чем исключенный выходил из здания, поки-
дал помещение начальник областного НКВД и производил арест
новой жертвы в вестибюле.
Помнится, как с особым остервенением допрашивали всем
составом бюро одного хозяйственного руководителя. Однажды,
будучи на какой-то электростанции, он занес в записную книжку
несколько показателей, и вот теперь его спрашивали, зачем ему это
понадобилось, не затем ли, чтобы передать иностранной разведке?
Как он ни доказывал, что эти цифры нужны ему были для каких-то
инженерных расчетов, ничего не помогло. Его исключили из пар-
тии по обвинению в шпионаже. Тут же он был арестован.
На работе до поздней ночи засиживались только Аболяев и я.
Иногда до 3-х и позже. Перед тем, как уйти в гостиницу, я часто
заходил к нему в кабинет. На столе всегда стояла ваза с фруктами,
и он угощал меня. Я не отказывался, особенно если в вазе был круп-
ный хороший виноград. При одном из таких посещений я ему ска-
зал, что оба охранника храпят в соседней комнате и не заметили,
как я прошел. Какие же они телохранители? Ведь так можно убить,
кого они охраняют.
– Неужели вы думаете, что они приставлены, чтобы защи-
щать мою жизнь? Чепуха все это. Они контролируют каждый мой
шаг и докладывают своему начальству, где я бывал и с кем встре-
чался. Вот недавно был такой случай. Приехала по командировке
из Москвы одна женщина, с которой я когда-то учился. Она про-
сила о встрече со мной, но так, чтоб никто не знал. Я позвонил
секретарю Балашовского горкома и сказал, что мне потребуется
его машина. Пусть она дожидается меня не у главного входа в зда-
ние горкома, а с противоположной стороны, где тоже есть выход
на улицу. Вместе со своими охранниками я приехал в Балашов,
охранникам я сказал, что только зайду за секретарем горкома и мы
поедем дальше. Они остались в машине, а я прошел сквозь здание
и сел в ожидавшую меня машину. Попросил шофера гнать в Сара-
тов на максимальной скорости. Но затея моя провалилась с треском,
мои охранники, не дождавшись меня, зашли к секретарю горкома
и, установив, что меня нет, подняли невероятный шум, позвонили
в Саратов и доложили начальству о происшедшем. Оставалось уже
немного до Саратова, как я увидел, что навстречу нам мчатся две
машины с чекистами, вооруженными пулеметами. На их вопрос,
почему я так поступил, я ответил, что хотел проверить их бдитель-
ность. Так провалилась моя тайная встреча с этой женщиной.
* * *
Однажды, сидя у себя в кабинете, я заметил, что кто-то нере-
шительно приоткрывает и закрывает дверь, в ответ на мое пригла-
шение войти в кабинете появляется Семен Хмаладзе – облада-
тель трех орденов Красного Знамени: РСФСР, Азербайджанской
и Грузинской ССР. Он рассказал мне, что на днях арестовали Жор-
жика Кавтарадзе, который был переведен из Тбилиси с должности
директора Закавказской железной дороги на аналогичную долж-
ность в Саратов. Вместе с Кавтарадзе переехал в Саратов и Хма-
ладзе в качестве начальника железнодорожной охраны. Семен
просил меня, чтобы я его защитил, иначе его обязательно арестуют,
не этой ночью, так в одну из ближайших. Я объяснил Семену Ада-
мовичу, что тут в Саратове никакой властью не обладаю и един-
ственное, что могу сделать, это поговорить с первым секретарем
обкома. Он очень обрадовался и сказал:
– Только очень прошу, поговори с ним сегодня же, не отклады-
вай на завтра.
В тот же день я поговорил об этом деле с Аболяевым. Он меня не
утешил. Сказал, что ничем помочь не может, я охарактеризовал
Семена Адамовича Хмаладзе с самой лучшей стороны, сказал, что
он был командиром бронепоезда имени С. Шаумяна и А. Джапаридзе,
что умелым командованием способствовал быстрому занятию Тиф-
лиса Красной Армией, что он имеет три ордена Красного Знамени,
что это самый храбрый человек в Грузии. Я очень просил Аболяева
защитить этого достойного героя, но он был неумолим и все время
повторял, что не в силах помочь. В конце нашей беседы он заявил:
– Вы заблуждаетесь, полагая, что мы с вами, занимая такие высо-
кие посты, хоть в какой-то мере защищены от опасности быть объ-
явленными врагами народа, видимо, и нам не миновать судьбы луч-
ших товарищей. В защиту Хмаладзе я выступить не могу, так как
всякая защита и ходатайства за уже обреченного человека неми-
нуемо наводит на подозрения в отношении того, кто его защищает.
Лихорадочно думая о том, как же спасти Семена Хмаладзе,
я вспомнил, что в Саратове в органах НКБД работает Никуш
Меграбян. С ним я работал еще в подполье, при господстве мень-
шевиков в Грузии, вместе с ним мы были высланы меньшевист-
ским правительством в январе 1921 года из Грузии в Армению.
Были близкими друзьями. Я решил обратиться к нему с просьбой
помочь в деле Хмаладзе. Разыскал его с большим трудом, кажется,
через секретаря райкома. Оказалось, что Меграбян был секрета-
рем партийной организации областного НКВД. Созвонился с ним
и просил о встрече. Разговор наш мне не понравился, как будто
я говорил совсем с другим человеком, избегавшим меня, мне при-
шлось звонить ему еще и еще раз, пока, наконец, он не пригласил
меня к себе на квартиру.
Разговор не клеился. На столе были всевозможные угоще-
ния, армянское вино. Меграбян беспрерывно заводил граммо-
фон с кавказскими пластинками. Играл с детьми, катаясь с ними
по полу, и всякий раз, когда я поднимал какой-либо вопрос, уходил
от темы, заявляя, что давай лучше выпьем и споем, и сам начинал
петь очень громким голосом. Я ушел от него в крайнем смятении,
думая, не даст ли он команды о моем аресте. Жалел, что заходил
к нему, мы с ним были чужие. О Хмаладзе он даже не захотел гово-
рить. Расставаясь, я взял с него слово, что он позвонит мне, зайдет
в обком или гостиницу, но он не показался и не дал о себе знать.
А ведь Семен Хмаладзе был членом партии с 1912 года, у него
были большие заслуги перед Коммунистической партией и Совет-
ской властью. Третий орден Красного знамени он получил за сме-
лость, умение и решительность, проявленные в боях за Тифлис
24–25 февраля 1921 года.
Как-то, находясь в кабинете Аболяева, я присутствовал при его
разговоре по телефону с Андреевым. Вдруг слышу: он произносит
мою фамилию и просит утвердить меня заведующим сельскохозяй-
ственным отделом обкома. Я немедленно вскочил с места и нажал
на рычаг телефонного аппарата. Разговор с Москвой прервался.
Аболяев возмутился и начал кричать на меня, говоря, что я совер-
шил недопустимый поступок, заявил, что ведь неоднократно про-
сил меня дать согласие на работу в этой должности и, что, мол, это
не должно быть для меня неожиданностью. Я возразил, что не давал
ему на то своего согласия, поэтому он не имел никакого права без
моего ведома звонить в Москву и просить оформить решение.
В результате этой беседы на высоких тонах я добился от Або-
ляева, что он даст мне честное слово никогда более не возбуждать
этот вопрос. Если бы я не проявил столь большой решительности,
то, будучи переброшен в Саратов, я был бы арестован и расстрелян
вместе с Аболяевым, с которым это случилось в том же 1937 году.
Несмотря на то, что я мог бы в результате опрометчивого поступка
Аболяева лишиться жизни, я никакого зла против него не имею.
Мы дружно работали с ним те два-три месяца, он усердно помогал
мне в деле комплектования политотделов в Саратовской области.
Спустя много лет, в начале шестидесятых, в беседе с близким
товарищем Николаем Константиновичем Ковыневым разговор
зашел о той обстановке, которая царила на заседаниях бюро Сара-
товского обкома в 1937 году. Ковынев тогда находился в Саратове,
командированный туда руководителем пропагандистской группы
ЦК ВКП(б). На заседаниях бюро мы обычно садились рядом и часто
обменивались мнениями по поводу происходивших событий.
– Несмотря на то, что после этого прошло четверть века, – гово-
рил Коля, – меня и сейчас продирает мороз, как вспомню. Это был
какой-то средневековый трибунал.
И он перечислял некоторые детали из происходившего на бюро
перекрестного допроса, теперь уже во многом мною забытые.
Вспоминается, как каждый раз, после возвращения из вестибюля,
начальник областного НКВД, занимая свое место рядом с Аболя-
евым, докладывал ему негромко, что очередную жертву увезли
в подвалы НКВД, и иногда, видимо, кое-какие подробности, обна-
ружившиеся при обыске. Вообще ситуация была жуткая, в городе
происходили какие-то взрывы, якобы производимые вредителями
и врагами народа. На заседаниях бюро происходила жестокая рас-
права.

НАКАНУНЕ 1937 ГОДА

Аресты шли и до 1937 года, и после него, но наибольшего своего
накала они достигли именно в этом году. Особенно усилились
осенью. Если рассматривать репрессии как переломный момент
в истории КПСС и Советского государства, то все началось задолго
до 1-го января 1937 года. Начало было положено убийством Сергея
Мироновича Кирова, то есть 1-го декабря 1934 года.
Упоминая о С.М. Кирове, следует сказать и о Владимире Ива-
новиче Невском, многие о нем ничего не знают, а ведь он вхо-
дил в тройку, которая руководила Октябрьским переворотом:
Подвойский, Антонов-Овсеенко и Невский. Подвойский не
забыт и фигурирует во многих книгах по истории партии, худо-
жественных и до кументальных фильмах. Иногда показывают
и Антонова-Овсеенко, особенно в кадрах о взятии Зимнего дворца,
но ни в одном фильме нет В.И. Невского.
Сталин ненавидел и боялся Невского, он запретил всякое упо-
минание о нем, как только Владимир Иванович был арестован.
И если Сталин, убирая Кирова, избавлялся от главного конкурента
на высоком партийном посту, то Невского он устранил как первого
и главного историка партии, не пожелавшего фальсифицировать
ее историю в целях возвеличения роли Сталина.
Убийство Кирова, несомненно, крупное историческое собы-
тие. В своем значении оно никак не меньше, чем поджог рейх-
стага в 1933 году, который послужил поводом для начала массовых
репрессий и установления открытой фашистской диктатуры в Гер-
мании. Массовые репрессии начались и у нас – после убийства
С.М. Кирова. Подобно тому, как поджог рейхстага был началом
начал всех гитлеровских злодеяний, убийство Кирова – первая
страница, с которой начался произвол в стране.
В связи с этими двумя именами – С.М. Кирова и В.И. Невского,
невольно напрашивается имя Валериана Владимировича Куйбы-
шева, который ушел из жизни сравнительно молодым: ему не было
и 47-ми лет. Ходили слухи о загадочности его смерти.
Как непосредственное продолжение взятого курса следует счи-
тать постановление ЦК ВКП(б) от 2-го августа 1935 года о ликви-
дации Общества старых большевиков, созданного при поддержке
В.И. Ленина. Общество старых большевиков вело большую работу,
выпускало историко-революционные сборники «Старый боль-
шевик» и «Бюллетени». Члены Общества выступали с докладами
и лекциями, организовывали вечера воспоминаний, собирали
материалы по истории революционного движения.
В том же 1935 году была объявлена перерегистрация всего лич-
ного оружия у населения. О каком оружии идет речь? У населения
вообще, у рядовых граждан не было какого-либо значительного
количества револьверов. Они были у ответственных работников,
а также сохранились у многих участников Гражданской войны.
Никакие ходатайства о разрешении ношения оружия работ-
никам Политуправления совхозов, особенно ответственным
инструкторам, в силу разъездного характера их работы, не помо-
гали, отбиралось все оружие, которое приносилось на перереги-
страцию. У меня было два револьвера и дамский браунинг. Револь-
веры я отнес на Лубянку, а пистолет оставил себе. Риск был очень
большой – носить оружие, не имея на то разрешения, но что было
делать? Во время поездок по совхозам случались трудные, опас-
ные моменты, и я всегда надеялся на свой браунинг. Пистолет был
очень удобен для ношения, и я при всех поездках имел его при себе.
Так, одним махом был разоружен весь партийный актив, хотя
многим, по роду своей работы, вовсе не был лишним револьвер,
особенно ответственным работникам в сельском хозяйстве.
* * *
Как ни стараешься объяснить то или иное явление из времен
сталинского господства, некоторые вещи остаются совершенно
непонятными для современного поколения, вследствие этого дела-
ются неправильные выводы о событиях и в особенности о людях.
Их представляют совсем не такими, какими они были в действи-
тельности, не замечая их незаурядной, кристальной честности,
исключительной смелости и героизма.
Взять, к примеру, хотя бы Андрюшу Ваньяна. С юношеских
лет я знал его с самой лучшей стороны. Он был одним из самых
активных деятелей большевистского подполья в Тифлисе в 1919–
1920 годах, при господстве там меньшевиков. Затем выдвинулся на
такие важные посты, как секретарь Бауманского райкома ВКП(б)
в Москве, Замнаркомтруда СССР. Он был образцовым партийным
работником, смелым и принципиальным большевиком, органиче-
ски не переносившим подхалимов.
И вдруг я читаю его речь в стенографическом отчете Пер-
вого Всесоюзного Совещания рабочих и работниц – стаханов-
цев, состоявшегося 14–17 ноября 1935 года (см. «Первое всесо-
юзное совещание рабочих и работниц – стахановцев». 14–17
ноября 1935 г. Стенографический отчет. Партиздат ЦК ВКП(б),
1935. Стр. 297–301). Классическое подхалимское выступление. Я
не поверил своим глазам. Никогда не ожидал от Андрея Ваньяна
подобного поведения. Вот несколько выдержек из его речи:
«Такие примеры борьбы за подъем и расцвет транспорта могли
быть показаны, прежде всего, потому, что нами руководит, нас
ведет вперед, поднимает и вдохновляет наш руководитель, ближай-
ший соратник великого Сталина, наш народный комиссар Лазарь
Моисеевич Каганович (аплодисменты)».
«И вот буквально в несколько месяцев поднялась железнодо-
рожная армия, во главе которой стал замечательный большевист-
ский организатор Лазарь Моисеевич Каганович... Лазарь Моисе-
евич по-сталински организовал железнодорожников для борьбы
с позорными темпами, рутиной, косностью и канцелярщиной,
которые господствовали на транспорте».
«Лазарь Моисеевич разгромил носителей «теории предела»,
вселил в командно-политический состав, во всю армию железно-
дорожников уверенность в победе, дал перспективу и показал, как
нужно побеждать».
«Кто нашел Кривоноса, кто вызвал к жизни это мощное движе-
ние? Его вызвал к жизни Лазарь Моисеевич Каганович (Аплодис-
менты)».
«Я хочу напомнить одно исключительной важности указание
Лазаря Моисеевича Кагановича на XVII съезде партии. Он гово-
рил... Так ставил вопрос Лазарь Моисеевич».
«Мы будем еще крепче организовывать людей, так, как этому
учит нас Лазарь Моисеевич (Аплодисменты)».
«Но под руководством Лазаря Моисеевича Кагановича мы сло-
мали много железнодорожных традиций и будем энергично ломать
их дальше, чтобы покончить с авариями и крушениями».
И вот такие сплошные дифирамбы на всех шести страницах
стенограммы речи Андрея Ваньяна. Просто немыслимо, как мог
Андрей произнести такие слова? Много лет спустя жена Андрея,
Варя Мириманова, член партии с 1916 года, говорила мне, что, когда
Андрей был начальником Томской железной дороги, в Томск при-
езжал Каганович и проживал в их квартире. Сразу после отъезда
Кагановича арестовали Андрея. Совершенно очевидно, что Кагано-
вич, проживая на квартире Ваньяна, прекрасно знал, какая судьба
того ожидает. Рассказывая мне это, Варвара подчеркивала, какой
же низкий и мерзкий человек был Каганович, пользуясь госте-
приимством семьи обреченного. И действительно, спрашивается,
зачем надо было останавливаться на квартире начальника дороги
наркому и принимать угощения, заведомо зная о предстоящем аре-
сте обоих супругов. Это в высшей степени аморально.
Вообще, надо сказать, в эпоху господства Сталина происходили
такие события, что объяснить их никак невозможно, ни тогда, ни
теперь. Десятки раз я слушал речи Серго Орджоникидзе. Речи, как
речи, вполне нормальные, но то, что Серго заявил на том же съезде
стахановцев, для всех было неожиданностью. Он сказал: «...нами
всеми обожаемый наш Сталин».
Слово «обожаемый» с трибуны никто никогда не произносил при
всех хвалебных обращениях к Сталину, и менее всего этого можно
было ожидать от Серго. Видимо, сложилась такая обстановка, кото-
рая вынудила Орджоникидзе прибегнуть к обожествлению Сталина.
При предоставлении слова Сталину в стенограмме сделана сле-
дующая запись: «Гром аплодисментов и восторженные крики «ура»
длятся в течение пятнадцати минут и переходят в мощное пение
«Интернационала». Овации усиливаются. Снова долго и несмолка-
емо гремят аплодисменты».
Подумать только: пятнадцать минут аплодировать, орать и неис-
товствовать. Ведь находились же организаторы подобного зрелища.
Общеизвестно, что Сталин был против образования СССР. В при-
мечании к письму В.И. Ленина «Об образовании СССР» говорится:
«Сталин разработал проект резолюции комиссии «О взаимоотноше-
ниях РСФСР с независимыми республиками», который предусматри-
вал вступление Украины, Белоруссии, Азербайджана, Грузии и Арме-
нии в Российскую Федерацию на правах автономных республик».
(В.И. Ленин, ПСС, т. 45, стр. 556). В.И. Ленин по поводу этого пункта
резолюции, представленной Сталиным, писал: «По-моему, вопрос
архиважный. Сталин немного имеет устремление торопиться».
Вместо вхождения республик в состав РСФСР, как предлагал
Сталин, Ленин предлагает, чтобы все республики на равных пра-
вах вместе с РСФСР вошли в состав Союза Советских Республик
Европы и Азии. Он писал: «Важно, чтобы мы не давали пищи «неза-
висимцам», не уничтожали их независимости, а создавали еще
новый этаж, федерацию равноправных республик».
В том же примечании говорится: «Сталин совершенно непра-
вильно отнесся к критике Ленина по его адресу и к предложению
Ленина об объединении Советских республик на основе равнопра-
вия и сохранении их суверенитета. В письме к членам Политбюро
от 27 сентября 1922 года Сталин, не уяснив интернационалистской
сущности идеи создания СССР, расценил позицию Ленина как
«национальный либерализм». Сталин возражал против образова-
ния наряду с ЦИК РСФСР союзного ЦИКа и предлагал преобразо-
вать его в федеральный ЦИК».
Сталин обвинил Ленина в «национальном либерализме»! Того
Ленина, который в это время писал: «Великорусскому шовинизму
объявляю бой не на жизнь, а на смерть. Надо абсолютно настоять,
чтобы в союзном ЦИКе председательствовали по очереди русский,
украинец, грузин и т.д. Абсолютно!»
Вместо прямого указания В.И. Ленина председательствовать предста-
вители союзных республик по очереди заместительствуют. Это совер-
шенно не одно и то же. У Ленина прямо сказано: «председательствовали
по очереди», то есть если один год председательствовал в Верховном
Совете СССР представитель одной нации, то на следующий год дол-
жен председательствовать представитель другой нации и т.д.
Составляя конституцию 1936 года, Сталин поспешил упразд-
нить тот самый «новый этаж», о котором говорил Владимир Ильич.
Этим новым этажом была Закавказская федерация, которую
он ликвиди ровал вместо того, чтобы по ее образу образовать Сред-
неазиатскую федерацию, федерацию республик Поволжья и так
далее. Величайшей изменой ленинизму было упразднение Закав-
казской федерации, которая была подлинным ленинским насле-
дием. Именно в создании этой федерации была сконцентрирована
квинт эссенция ленинской национальной политики. Одной из осо-
бенностей ЗСФСР был принцип паритетности: комплектование
наркоматов федерации из расчета 25% азербайджанцев, 25% армян
и 25% грузин. Таким образом, 75% сотрудников аппарата наркома-
тов и их коллегий составляли представители коренных националь-
ностей Закавказья, остальные 25% комплектовались из русских
и представителей других национальностей.
К сожалению, с ликвидацией ЗСФСР этот принцип не соблю-
дается ни в одной из конституций Закавказских республик. Вер-
ховные Советы этих республик в корне отличаются от Верховного
Совета СССР, в котором двухпалатная система и которая, на наш
взгляд, должна стать обязательной и для союзных республик.
Посмотрим, какие же доводы приводились при ликвида-
ции ЗСФСР. Вот что сказано в постановлении Чрезвычайного
VIII всегрузинского съезда советов (Образование и развитие
СССР как союзного государства. Сборник законодательных и дру-
гих нормативных актов. Издательство «Известия Советов депута-
тов трудящихся СССР» М., 1972, стр. 236–237).
«Победа социализма в республиках Закавказья подготовила
и создала необходимые условия для ликвидации Закавказской
федерации на данном этапе развития великого Советского Союза.
...Считать необходимым ликвидацию Закавказской Социали-
стической Федеративной Советской Республики и ее руководя-
щих органов как выполнивших свое историческое назначение».
Вот как мотивируется ликвидация ЗСФСР в постановлении
IX Чрезвычайного всеазербайджанского съезда советов: «Грандиоз-
ные успехи, достигнутые республиками Закавказской Федерации,
создали все условия для ликвидации Закавказской Федерации...
...Развитие этих прямых взаимоотношений республик Закавказ-
ской Федерации с другими республиками Советского Союза соз-
дало совершенно новое положение для каждой из этих республик
в братской семье народов Советского Союза. Создало необходи-
мые условия для непосредственного вхождения Азербайджана,
Грузии и Армении в СССР».
В этом же духе принималось постановление IX Чрезвычайного
съезда советов Армении. «Закавказская Федерация сыграла круп-
ную историческую роль в политической и экономической жизни
народов Закавказья...
Поставленную перед ней историческую задачу Закавказская
Федерация выполнила с честью...
Победа социализма в республиках Закавказья подготовила
и создала все необходимые условия для ликвидации на нынешнем
этапе развития Советского Союза Закавказской федерации».
Теперь посмотрим, как освещался этот вопрос на страницах
журнала «Вопросы истории КПСС» (Журнал «Вопросы исто-
рии КПСС» № 5 за 1964 год. П.Н. Ломашвили. «К вопросу об осо-
бенностях строительства социализма в Закавказье (1921–1936)»,
стр. 100–101): «Фактическое неравенство наций было в основном
преодолено. Социализм одержал решающую победу во всех сфе-
рах жизни общества. Первая фаза коммунизма в основном была
построена.
В таких условиях Закавказская федерация как орган националь-
ного мира и форма объединения экономических, политических
и культурных условий закавказских народов в борьбе за построе-
ние социализма исчерпала себя».
Полемизировать с вышеприведенными доводами и мотивами
я вовсе не желаю. Абсурдность подобного объяснения ликвидации
Закавказской федерации совершенно очевидна и смехотворна.
Я лишь напомню слова руководителя Коммунистической пар-
тии Грузии, подлинного ленинца Михаила Кахиани, работавшего
на посту первого секретаря ЦК КП(б) Грузии:
«Все эти республики согласятся с партией и еще раз скажут,
что Закавказская федерация является нашим важнейшим дости-
жением (аплодисменты), что она есть лучшая форма разрешения
национального вопроса в Закавказье» (V съезд КП(б) Грузии. Сте-
нографический отчет. Изд. ЦК КП(б) Грузии, Тифлис,1927, стр. 52).
Обратите внимание, дорогой читатель, что слова «важнейшим
достижением» делегатами съезда партии были покрыты аплодис-
ментами. Закавказская федерация являлась таким же важнейшим
достижением, как и СССР. На сотни лет, во всяком случае, на мно-
гие десятки было рассчитано это ленинское детище. На каком
основании П.Н. Ломашвили заявляет о том, что «первая фаза ком-
мунизма была в основном построена... Закавказская федерация
изжила себя»? А почему, спрашивается, Закавказская федерация
не должна просуществовать вплоть до второй фазы коммунизма
как «лучшая форма разрешения национального вопроса в Закав-
казье», как об этом громогласно заявил на V съезде Коммунистиче-
ской партии Грузии ее умнейший руководитель Кахиани?
* * *
Ниже я постараюсь привести ряд отдельных фактов, ничем
не связанных между собой, но в целом способных дать общее пред-
ставление обстановки накануне 1937 года.
Вдруг мы читаем в газетах: «Отрешить Ягоду, руководителя
ОГПУ-НКВД СССР». Всех нас ошеломила эта формулировка, мно-
гие спрашивали друг у друга, что это за слово «отрешить», как
его понимать? Если оно означает «отстранить», то почему так
и не писать? Ведь никогда – ни до, ни после этого случая слово
«отрешить» не употреблялось ни в каких указах и правительствен-
ных постановлениях. Сталин умел огорошивать время от времени
всех, и это ему сходило с рук.
Возможно, Сталин услышал об импичменте, предусмотренном
конституцией США в статье 11, раздела 4. Импичмент – это предъ-
явление обвинения, но вовсе не осуждение палатой представите-
лей конгресса США. Сталин, видимо, решил соригинальничать,
ведь решение о Ягоде вовсе не имело характера предъявления
обвинения с последующим обсуждением о снятии его с работы.
Этим постановлением он был снят с должности и арестован.
После этого мы все находились в ожидании, кого следующего
отрешат? Сажали тысячи ответственных работников, но ни о ком
и по сей день такого не сказано. Это был единственный случай
отрешения. Как же разгадать эту загадку?
А вот тайну другого случая я, пожалуй, раскрою. Речь идет о Сер-
гее Ивановиче Кавтарадзе, одном из вождей грузинских уклони-
стов, активном участнике троцкистской оппозиции, исключенном
из партии в 1927 году XV съездом ВКП(б). Был посажен, но уцелел,
более того, был выдвинут на ответственейшие посты. В 1940 г. вос-
становлен в рядах партии, в 1941–1945 гг. работал в МИД СССР
заместителем министра, с 1945 по 1952 г. – посол в Румынии.
В 1954 году ему была установлена персональная пенсия. Избирался
делегатом на XXII съезд КПСС. Прожил более 20 лет после смерти
Сталина.
Все говорили, что он чудом сохранился, нет другого с подоб-
ной биографией. Если кое-кого и освобождали, как, например,
Туполева, Рокоссовского, Горбатова и некоторых других, то у них
до ареста была чистая и прекрасная биография, не то что у Кав-
тарадзе – вождь грузинских уклонистов, активный троцкист,
исключенный из партии съездом. Никакого чуда не было. Сталин
сохранил Сергея Кавтарадзе в благодарность за статью в «Правде»
с возвеличиванием Сталина, где описывалось возвращение его
из ссылки в Петербург, пересыпанное небылицами о том, как
Сталин сумел перехитрить царскую жандармерию. Коли память
мне не изменяет, статья Кавтарадзе о Сталине была напечатана
в «Правде» в 1936 г.
Ко всему сказанному могу добавить еще одну деталь. В бюро
Закавказской секции Историко-литературного объединения ста-
рых большевиков при институте марксизма-ленинизма при ЦК
КПСС была представлена рукопись воспоминаний Гайка Семено-
вича Аваляна. В ней, в частности, автор пишет, что Кавтарадзе рас-
сказывал ему, что его посадил Берия. Была посажена также и жена
Кавтарадзе, дочь забрали на воспитание родственники. На очной
ставке Кипиани заявил, что Кавтарадзе состоял членом заговор-
щицкой группы, которая намеревалась убить Сталина. Берия
дважды представлял Сталину материал о расстреле Кавтарадзе.
Сталин не подписал.
– Однажды меня привели к Берия, также привели и жену.
Берия сообщил, что отпускает нас на свободу. После освобождения
мы жили в Москве, в маленькой комнатке в коммунальной квар-
тире. Как-то ночью приезжает на машине человек от Берия и гово-
рит, что ему поручено отвезти меня к Сталину. Во время ужина
Сталин говорит: «Обидели вас и вашу жену». При беседе присут-
ствовал Берия, не отлучаясь ни на минуту. Кавтарадзе не рискнул
пожаловаться на то, как его мучили, чтобы заставить подписать
признание, хотя он ни в чем не был виноват.
Сидели и пили до четырех часов утра. Потом Сталин прика-
зал подать машину, и мы все вместе поехали к нам на квартиру.
На вопросы Сталина моя жена отвечала сдержанно, потому что
присутствовал Берия. Сталин и Берия пробыли у нас около часа.
Через неделю к нам приезжает человек и говорит, что по распо-
ряжению Сталина вам выделяется квартира, просил поехать вме-
сте с ним, чтобы осмотреть ее. Я согласился. До сих пор мы живем
в этой квартире.
Насколько верно все это описано, я не знаю. Партийный стаж
у Г.С. Аваляна с 1924 года.
* * *
Уже в 1936 году были заложены первоначальные принципы лик-
видации таких крупнейших, имевших всемирно-историческое
значение организаций, как Коминтерн и МОПР. Они были распу-
щены в 1943 и 1947 году соответственно. В тридцатые годы была
начата широкая кампания против космополитизма. Лучшие умы
человечества называли себя космополитами – гражданами мира.
Звучало это торжественно и революционно. Карл Маркс считал
себя космополитом. Вот что писал об этом его зять Поль Лафарг:
«...В своей деятельности Маркс не ограничивался страной, в кото-
рой он родился. «Я гражданин мира, – говорил он, – и действую
там, где нахожусь». И действительно, во всех странах, куда забрасы-
вали его политические преследования и другие события, во Фран-
ции, Бельгии, Англии – он принимал выдающееся участие в рево-
люционных движениях, которые там развивались» (Карл Маркс.
Всегда человек. Композиция. Выпуск 7. Составитель Станислав
Лесневский. М., «Молодая гвардия», 1968, стр. 93).
Итак, мы видим, что Маркс считал себя гражданином мира –
понятие, которое объявлено в нашей стране «фальшивым лозун-
гом» (Словарь иностранных слов под редакцией И.В. Лехина
и проф. Ф.Н. Петрова, Госиздат иностранных и национальных сло-
варей, М., 1955, стр. 370).
Космополитами считали себя и старые большевики. В одном
из своих писем, адресованном Марии Евгеньевне Гремяцкой,
Владимир Александрович Антонов-Овсеенко писал: «Я остался
русским при всем своем космополитизме, с русской неизглади-
мой тоскою, с русской безумной сентиментальностью» (Журнал
«Новый мир», № 11 за 1964 год, стр. 207).
Современный читатель может не знать, кто такой Антонов-
Овсеенко. Я уже говорил, что он был одним из трех руководите-
лей ВРК, обеспечившего взятие Зимнего дворца. Вот как его оха-
рактеризовала Елена Стасова: «Прирожденный организатор, один
из самых отважных подпольщиков, опытный оратор и журна-
лист... Антонов-Овсеенко запомнился мне как человек страстного
революционного темперамента, неиссякаемой энергии... Мне как
секретарю Центрального Комитета довелось не раз направлять
Владимира Александровича вместе с другими коммунистами в раз-
ные города страны. Антонов-Овсеенко всегда пользовался полным
доверием Ленина. Владимир Ильич и Центральный Комитет знали,
что его можно послать в самый опасный момент на самый труд-
ный участок борьбы, знали, что он себя щадить не будет и зада-
ние выполнит. Честный, прямой, во всем искренний, скромный
до самоотречения, необыкновенной душевной чистоты человек –
таким я знала Владимира Александровича Антонова-Овсеенко».
Идеальнейший образец старого большевика. Думается, что дру-
гих имен не следует приводить, многие достойнейшие коммунисты
присоединились бы к словам Карла Маркса и Антонова-Овсеенко,
считая себя космополитами.
Не могу не сообщить читателю, чем закончилась судьба этого
виднейшего деятеля нашей партии. Для этой цели воспользуюсь
публикацией журнала «Новый мир».
«В тюрьме, в последние дни жизни, его (Антонова-Овсеенко)
видел Юрий Томский, арестованный в мальчишеском возрасте
после гибели своего отца – Томского Михаила Павловича». Далее
в журнале приводится сообщение Ю.М. Томского:
«Владимира Александровича Антонова-Овсеенко в нашу камеру
на 3-м этаже бутырской тюрьмы привели в феврале 1938 года.
Был он нездоров, с опухшими ногами... Владимир Александро-
вич ничего не подписал на «следствии». Следователь, обозленный
упорным отказом арестованного подписать клеветнические пока-
зания, назвал старого революционера врагом народа... Надзира-
тель вызвал Антонова-Овсеенко. Владимир Александрович начал
прощаться с нами, потом достал черное драповое пальто, снял пид-
жак, ботинки, раздал почти всю свою одежду и встал полуразде-
тым посреди камеры.
– Я прошу того, кто доживет до свободы, передать людям, что
Антонов-Овсеенко был большевиком и остался большевиком
до последнего дня.
Мы стояли молча, потрясенные. Дверь камеры открылась вновь.
Антонов-Овсеенко направился к выходу...»
И вот после смерти Сталина истекло более тридцати лет, а слово
«космополитизм» до сих пор не реабилитировано. В упомянутом
выше словаре иностранных слов космополитизм характеризу-
ется как «идеология империалистической буржуазии, отрицаю-
щая право наций на самостоятельное существование... враждеб-
ной противоположностью пролетарского интернационализма».
Посмотрим же, как характеризовался космополитизм до тридца-
тых годов. Вот что мы читаем в 4-м томе МСЭ, вышедшей в 1929 году:
«Космополит (греч. – гражданин мира) – человек, считающий
своим отечеством весь мир, не признающим себя принадлежащим
к определенной национальности».
Как видим, современная трактовка этого слова совсем иная.
Широкая кампания против космополитизма имела тенденцию осла-
бления пролетарского интернационализма и усиления патриотизма.
Я уже говорил выше, что эта тенденция в конечном итоге привела
к роспуску Коминтерна и МОПРа. Проблемы мировой революции
отошли на задний план, и теперь о ней никто и не вспоминает.
На словах все обстоит как будто бы благополучно. Не так давно
в своей передовице «Правда» писала: «Как никогда раньше, зло-
бодневен сейчас боевой лозунг, выдвинутый в «Манифесте Ком-
мунистической партии»: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
Маркс предупреждал, что «пренебрежительное отношение к брат-
скому союзу, который должен существовать между рабочими раз-
ных стран и побуждать их в своей борьбе за освобождение крепко
стоять друг за друга, карается общим поражением их разроз-
ненных усилий». Для настоящих коммунистов, для марксистов-
ленинцев принципы интернациональной солидарности – свя-
щенны» (газета «Правда» № 73 от 14 марта 1983 года).
Какие прекрасные слова! Но если принципы интернациональ-
ной солидарности для нас священны, то зачем же был распущен
Коминтерн, первейшей обязанностью которого было именно
укрепление интернациональной солидарности международного
рабочего класса? Если по каким-то ложным соображениям было
нежелательным пребывание Коминтерна в Москве, то неужели
нельзя было его резиденцию перенести в другой город или столицу
несоциалистической страны, ограничив его действия нераспро-
странением их в странах победившего социализма. Ведь социал-
демократы сохранили свой Социалистический Интернационал.
Невольно напрашивается вопрос: как же так – был I интернаци-
онал, имеется Социалистический интернационал, который номи-
нально продолжает якобы дело, начатое К. Марксом и Ф. Энгель-
сом, а почему-то нет нашего Коммунистического интернационала?
Есть что-то общее между преждевременной ликвидацией Закав-
казской федерации и преждевременным роспуском Коминтерна
и последующей ликвидацией МОПРа.
Разобщенность в международном рабочем движении длится
десятки лет. Вот что об этом пишет в том же номере «Правды» про-
фессор Ю. Панков. «Состоявшийся в 1982 году в Гаване X Всемир-
ный Конгресс профсоюзов... призвал профессиональные орга-
низации активизировать усилия в борьбе за мир и разоружение,
настойчиво добиваться преодоления разобщенности международ-
ного профсоюзного движения».
Какая поистине гениальная мысль заложена в словах К. Маркса:
«карается общим поражением их разрозненных усилий», приве-
денных в упомянутой выше передовой статье «Правды». Надо отме-
тить, что разобщенность отдельных отрядов рабочего класса после
I Интернационала никогда не была так сильна, как в наши дни.
В ХХ-й век капитализм вступил в стадии своего загнивания,
и он должен был быть окончательно поверженным именно в этом
столетии. И в том, что он все еще существует и будет существо-
вать и после 2000-го года, виновато не марксистско-ленинское
учение. Причина кроется во всех тех ошибках, которые совер-
шал Сталин, который повел все наше общество совсем не в ту сто-
рону. Без Коминтерна оказывается недейственным лозунг «Про-
летарии всех стран, соединяйтесь!», а между тем, действие этого
лозунга было бы куда сильнее, чем атомная бомба. Им следовало
воспользоваться еще до создания атомной бомбы, но этого не про-
изошло, потому что было наделано бесчисленное множество оши-
бок. Не воспользовавшись этим лозунгом, в свое время имевшим
колоссальное преимущество перед всеми средствами, имевши-
мися у капиталистов, мы в борьбе с ними оказались в условиях
гонки вооружений.
Против лозунга «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
не было не только более сильного, но и равного по силе воздей-
ствия на человеческие умы, надо было этим пролетарским лозун-
гом вовремя воспользоваться и низвергнуть капитализм. Теперь
же мы боремся с ним в условиях намного худших для нас.
* * *
Именно в канун событий 1937 года, с начала тридцатых мно-
гое стало меняться. В моду вошло увлечение нововведениями.
Я не собираюсь все эти нововведения осуждать, многие из них, воз-
можно, и были необходимы, но некоторые появлялись настолько
неожиданно, что сильно озадачивали.
Постараюсь вспомнить кое-что из этой области. Одновре-
менно с борьбой против космополитизма была объявлена реши-
тельная борьба со всякой иностранщиной, проникшей в нашу
страну в прошлые столетия. Самым запомнившимся явлением
из этой области было переименование названий пищевых про-
дуктов и напитков. Во все времена, в прошлом и позапрошлом
столетиях существовал швейцарский сыр. Под таким названием
он продается в наших магазинах и сейчас, но в тридцатые годы
он был переименован в «Советский». В 1936 году были полностью
изменены названия пива: вместо ранее выпускавшихся «Мюн-
хенского», «Баварского», «Пльзенского» в продаже появилось
«Московское», «Ленинградское», «Украинское», «Жигулев-
ское». И что интересно, на новых этикетках появились какие-то
цифры, которых раньше не было, дело в том, что на этикетках
стали указывать концентрацию пивных дрожжей. И появились
на бутылках цифры: 9, 10, 11. Возможно, это было сделано с опре-
деленным умыслом, ведь всеми поголовно эти цифры восприни-
мались как обозначение крепости пива. Люди пили и расхвали-
вали новое пиво, старались приобретать более крепкое. Ну чем
не сенсация? Между тем, читатель, конечно, понимает, что кре-
пость нового пива была та же, что и у старого, то есть на уровне
5 градусов.
Другим переименованием, удивившим многих, было изменение
названий городов. Более благозвучное для русского, да и вообще
европейского слуха слово Тифлис заменялось трудно выговарива-
емым с непривычки Тбилиси. Видимо, это была дань грузинскому
национализму. Чтобы не возникло подобное прямое обвинение,
Эривань был переименован в Ереван.
Спрашивается, почему только эти два города? Киев, Харьков
и Львов на украинском языке тоже звучат не так, как на русском.
Никогда не возникал вопрос о том, чтобы Рим называть Рома, Лон-
дон – Ландн, а Париж – Пари. И разве все эти народы в обиде,
когда русские произносят названия их городов не так, как они
сами?
Непонятно также, почему, следуя грузинской транскрипции,
надо было к названиям городов Батум, Сухум и Кутаис обязательно
в конце прибавить «и»? Ведь это неблагозвучно для негрузинского
слуха.
Азербайджанцы при царизме пользовались арабским шрифтом.
При советской власти этот шрифт был заменен латинским. В трид-
цатых годах вновь произошла реорганизация и был введен славян-
ский, точнее, русский шрифт. Сталин настолько увлекся этим ново-
введением, что замахнулся на армянский и грузинский шрифты.
Грузины подняли шум, и только благодаря этому были спасены
оба шрифта. Одновременно было начато наступление на изъятие
отдельных слов и замену их русскими или иностранными. В част-
ности, в армянском языке предлагалось употреблять слово «пар-
тия», а не «касакцутюн», «советский» вместо «хорурдаин», «респу-
блика» вместо «анрапетутюн» и так далее. В результате получилось,
что в Государственном гербе Армянской Советской Социалисти-
ческой Республики из четырех слов два – иностранные: «совета-
кан» и «республика». Спрашивается, почему республика лишается
права иметь надпись на собственном гербе на родном языке, и зачем
нужно, чтобы одно слово было русское, а другое иностранное?
В названиях «Верховный Совет» и «Совет Министров» повто-
ряется слово «совет». В армянском языке слово «совет» звучит
по-разному. Возьмите в руки орган ЦК КП Армении, Верховного
Совета и Совета Министров Армянской ССР газету «Коммунист»,
и там вы прочитаете в одном случае слово «совет», где говорится
о Верховном Совете, а в другом случае слово «хорурд» где гово-
рится о Совете Министров. Орган ЦК компартии Армении назы-
вался раньше «Хорурдаин Айастан». В тридцатых годах газета была
переименована в «Советакан Айастан» и никто не собирается вос-
становить прежнее название.
Между тем, подобной метаморфозы не произошло с органом ЦК
компартии Грузии: газета эта, как и прежде называется «Сабчота
Сакартвело», что означает «Советская Грузия». Как видим, варва-
ризма здесь нет.
Переименование коснулось даже структуры партии. В 1934 году
XVII съезд ВКП(б) переименовал партячейки в первичные партий-
ные организации. Тогда же появилось прозвище: беспартийный
большевик. Ведь это противоречило самому понятию – больше-
вик. Смысл слова «большевик» как раз в его сугубой партийности.
Если он беспартийный, то это понятие в корне отличается от поня-
тия «большевик», тем более «старый большевик». Видимо, такой
оборот был придуман специально, чтобы дискредитировать старых
большевиков.
* * *
«Лучший ученик Сталина – Берия!» – выкрикивали и гово-
рили при выступлениях на партактивах и конференциях. Вначале
я думал, что это инспирировано самим Берия, но когда я приехал
в Дагестан, то услышал, что лучший ученик Сталина – первый
секретарь Дагестанского обкома. Прибыв в Москву, я поделился
своими наблюдениями с товарищами по Политуправлению и узнал
от них, что теперь такая кампания идет по всем областям – первых
секретарей обкомов называют лучшими учениками Сталина.
* * *
Это была эпоха «вридов» (временно исполняющих должность)
или «врио» (временно исполняющих обязанности). Сажали так
много и так часто, что не успевали, да и не хотели оформлять
нового руководителя, пришедшего на смену посаженному. Никто
не сомневался, что и этот долго не усидит в кресле и его тоже поса-
дят. И он подписывался «врио» или «врид».
Арестованных начальников Главных Управлений замещали
их заместители, потом начальники отделов и, наконец, когда
весь начальствующий состав Главка был посажен, то «врио» или
«врид» становился старший специалист или даже рядовой работ-
ник. Хотя должности эти были номенклатурные и назначения
оформлялись после решения Политбюро или Оргбюро ЦК ВКП(б),
теперь, при массовых арестах, временное исполнение обязанно-
стей оформлялось приказом народного комиссара. Были случаи,
когда при повышении в должности сотрудники просили их никак
не оформлять приказом, чтобы не попасться на глаза недоброже-
лательных лиц.
* * *
Одновременно с уничтожением людей уничтожались и книги.
На общем партийном собрании было заявлено, чтобы все книги
вождей оппозиции, имеющиеся у членов партии дома, были сданы
в партком. Этих книг оказалось такое обилие, что последовало
второе указание, разрешавшее самостоятельное уничтожение
данной литературы. Это были собрания сочинений и отдельные
произведения таких видных в прошлом деятелей партии, как Троц-
кий, Зиновьев, Бухарин, Каменев и многие десятки других. Книг
этих было у каждого из нас – ответственных работников многие
десятки, а то и сотни. В московских домашних квартирах уничто-
жение такого количества книг было затруднительно. Некоторые
сбрасывали их с мостов прямо в Москву-реку. Кое-кто из них попа-
дал под неослабное око милиционера и имел неприятные беседы,
имевшие целью выяснить, что именно и с какой целью было бро-
шено в реку. В основном книги сжигались на дому в алюминиевых
тазах как можно больших размеров.
Сжигание книг практиковалось и в прошлом, и в настоящем.
И если это мероприятие осуществлялось у нас тайком, то Гит-
лер, не стесняясь, сжигал их на площадях на глазах общественно-
сти всего мира. Вспомним, что творилось в XVI веке в связи с оже-
сточенной борьбой католической церкви с религиозными течени-
ями, вызванными реформацией. Инквизиция пытками и казнями
принялась за яростную борьбу с инакомыслящими. Был основан
воинственный орден иезуитов. Папа Павел III (1533–1549) ввел
строжайшую духовную цензуру: все книги, несогласные с веро-
учением, стали включаться в особый «индекс запрещенных книг».
Инквизиция беспощадно истребляла подозрительную литературу
(МСЭ, т. 4, стр. 184–185. М., 1929).
Подобные индексы запрещенной литературы в те годы состав-
лялись и у нас, и действуют они и поныне. Величайшей радостью
для партийного актива было издание после ХХ съезда КПСС книги
Джона Рида «10 дней, которые потрясли мир», высоко оценен-
ной В.И. Лениным, в предисловии к которой он писал: «Эту книгу
я желал бы видеть переведенной на все языки и распространенной
в миллионах экземпляров, так как она дает правдивое и необыкно-
венно живо написанное изложение событий...».
Книга Джона Рида не издавалась долгие годы. Очевидно, она
была внесена в индекс запрещенных книг и реабилитирована
XX съездом партии.
* * *
Эта эпоха, вместе с тем, была эпохой бдения. Надо было посто-
янно бодрствовать, следить за всеми, чтобы вовремя обнаружить
происки классового врага.
Была введена практика вечерних занятий в учреждениях и пар-
тийном аппарате. И если в небольших городах, в том числе и в Тиф-
лисе, существовал перерыв между дневными и вечерними заняти-
ями (в 17 часов уходили с работы и вновь возвращались к 20 часам),
то в Москве ввиду отдаленности мест проживания от места работы
перерыва не устраивали, и работали непрерывно до 20–21 часа,
а у нас в Политуправлении не менее, как до 22 часов.
Сталин имел обыкновение засиживаться в Кремле всю ночь
напролет. Ночью же происходили заседания Политбюро ЦК
ВКП(б). Однажды нарком Калманович в своем выступлении на
общенаркоматовском партийном собрании сказал:
– Звонишь в час или два часа ночи из Кремля в наркомат, чтобы
получить справку, а тут хоть шаром покати – никого нет в нарко-
мате. Политбюро и правительство заседают, необходимы бывают
те или иные сведения, а аппарат в это время спит беспробуд-
ным сном. С завтрашнего дня устанавливается следующий поря-
док: во всех кабинетах начальников Главных Управлений должны
ночью дежурить ответственные лица и давать исчерпывающие
ответы на звонки из Кремля. Как правило, должен дежурить сам
начальник Главного Управления или его заместитель. Нужно уста-
новить дежурство и в отделах, в особенности в тех из них, справки
по которым не всегда сумеет дать руководство.
Лично я задерживался ежедневно до 12, а то и до 2 часов ночи.
Сотрудников отпускал домой не раньше 20 часов, но никогда
не задерживал долее 22-х. У большинства начальников в тот период
рядом с кабинетом появилась вторая комната для отдыха. Суще-
ствовала она нелегально.
* * *
Однажды явился ко мне шофер наркома Крюков и спросил,
согласен ли я, чтобы он перешел работать на мою машину. Я был
удивлен и спросил с чем это связано?
– Нет, вы не думайте, что меня прогнал нарком, наоборот, он ко
мне хорошо относится, но я очень устал, потерял сон. Приходится
всю ночь находиться в ожидании окончания того или иного засе-
дания. А то бывает и так, что из Кремля мой хозяин поедет с кем-
нибудь на его машине за город на дачу, а я должен искать его,
чтобы к утру отвезти домой. Выслушав мои жалобы, нарком согла-
сился отпустить меня на три месяца, а в конце концов и на полгода.
Вот на эти полгода я и прошусь на вашу машину.
– А почему вы именно ко мне обратились, машин ведь много?
– Прежде чем прийти к вам, я узнал у завгара, кто из началь-
ства меньше всего гоняет свою машину. Он назвал вашу фамилию
и сказал, что за вами утром отправляется машина, чтобы привезти
на работу, и вечером с работы домой. Что же касается поездок
на обед, то вы не всегда пользуетесь своей машиной, а часто ездите
с кем-либо из товарищей по работе.
Я дал согласие, и Крюков начал меня возить. Я остался им
очень доволен. Культурный, предупредительный, разговорчивый.
От него я узнавал много новостей. Однажды утром, когда он заехал
за мной и мы ехали в наркомат, он спросил меня:
– Когда перестанут сажать лучших русских людей?
Оказывается, этой ночью был арестован Туполев.
* * *
Запомнилось одно из шумных общенаркоматовских партийных
собраний. Рассматривалось персональное дело женщины – эконо-
миста планового управления наркомата. Ее обвиняли в том, что она
недавно была на квартире Евгения Алексеевича Преображенского.
От нее требовали, чтобы она рассказала, о чем беседовала с Преоб-
раженским. Она говорила, что была там, но ходила не к нему, а к его
сестре, которая была портнихой и шила для нее платье. Е.А. Преобра-
женский состоял в РСДРП(б) с 1903 года. При царизме неоднократно
арестовывался. На VI съезде партии в 1917 году избирался кандидатом
в члены ЦК. Был одним из редакторов «Правды». В 1920 году – один
из секретарей ЦК РКП(б). Крупный экономист, автор многих трудов
по вопросам экономики и финансов. Совместно с Н.И. Бухариным
написал «Азбуку коммунизма», весьма популярную книгу в свое
время. За принадлежность к троцкистской оппозиции в 1927 году
был исключен из партии. В 1929 был восстановлен, но затем снова
исключен. Будучи беспартийным, был направлен на работу в нарко-
мат совхозов СССР. Сперва занимал должность начальника плано-
вого управления, затем смещен на должность рядового экономиста.
Был арестован и расстрелян в 1937 году.
Эту женщину-экономиста допрашивали под перекрестным
огнем довольно продолжительное время, но она ничего не ска-
зала о своих беседах с Преображенским, категорически заявив,
что никаких политических бесед она с ним не вела. Единствен-
ное, что мне запомнилось из ее речи, это то, что как-то мать Евге-
ния Алексеевича спросила его, чтобы он ей объяснил, почему он,
такой видный большевик, соратник Владимира Ильича Ленина,
находится в опале? Неужели все заслуги сына перед партией, его
борьба с царизмом полностью позабыты? На что Преображенский
сказал матери:
– Ответ на все происходящее теперь буден дан не раньше чем
через 60 лет.
Вот эта фраза мне запомнилась на всю жизнь. Из каких соображе-
ний исходил Преображенский, называя 60, а, допустим, не 50 лет?
Насколько мне помнится, эту женщину исключили из партии.
* * *
Образовывающийся в высших слоях партийного актива, госу-
дарственного аппарата и в рядах деятелей науки вакуум немед-
ленно заполнялся людьми околостоящими. Если раньше в партию
вступали, в основном, люди молодые, то теперь вошло в моду вести
переговоры с людьми пожилого возраста, в основном с академи-
ками, уговаривая их подать заявление о вступлении в ряды Ком-
мунистической партии. Мотивировалось это тем, что в партии
должны находиться все передовые люди страны.
Я хочу назвать сейчас фамилию человека, которого совершенно
не знаю и никогда о нем ничего не слышал. Я совершенно случайно
наскочил на его биографию, роясь в энциклопедическом словаре.
Его биография типична для сотен и тысяч других престарелых
людей, вступавших тогда в партию. Повторяю, я мог бы назвать
не его, а кого-нибудь другого из тех тысяч, которые на протяже-
нии многих лет стояли около партии, но их не принимали, да мно-
гие из них и не мечтали об этом. Но вот ситуация изменилась и эти
околостоящие оказались в рядах партии.
Фамилия человека, которого я хочу назвать, Сукачев Владимир
Николаевич. Он ботаник и лесовод. Вступил в партию в 1937 году
в возрасте 57 лет, то есть в пенсионном возрасте. В.Н. Сукачев был
членом-корреспондентом Академии Наук СССР с 1920 года. Дол-
гие годы его не избирали в академики. Вступив в партию, он обе-
спечил себе это звание: в 1943 г. становится действительным чле-
ном. В 1944 г. он назначается директором института леса (МСЭ,
т. 8, стр. 1227–1228. М., 1960).
Вступлением в ряды партии в 1937 году его карьера была обеспе-
чена. Мы видим, что этот поворот в его жизни устраивал обе сто-
роны: как партию в лице Сталина, так и его самого.
Как следствие массовых арестов, приняла широкие размеры
кооптация новых членов партийных комитетов. Таким образом,
ленинские принципы партийной жизни и уставные требования
грубо нарушались. Приведем коротенькую справку по Грузии:
«В республике почти не было такого районного или городского
комитета партии, состав которого был бы избран в соответствии
с уставом партии. Большинство членов партийных комитетов, как
правило, составляли кооптированные товарищи. Так, в 1937 году
в Багдадском райкоме партии было 13 избранных и 23 кооптиро-
ванных члена, в Ткибульском – 22 и 25, в Башкичетском – 12 и 14.
Из 7 членов и кандидатов бюро Орджоникидзевского райкома пар-
тии города Тбилиси 6 человек были кооптированы» (Очерки исто-
рии Коммунистической партии Грузии. Часть II, стр. 157. Издатель-
ство ЦК КП Грузии. Тбилиси, 1963).
* * *
На недолгое время коллегии в наркоматах были ликвидированы
(1934–1938 гг.). XVII съезд ВКП(б) вынес решение: «Ликвидиро-
вать коллегии в наркоматах с оставлением во главе наркомата нар-
кома и не более двух заместителей». Это постановление явилось
проявлением одного из тех шараханий, которые характеризуют
сталинский стиль руководства, хотя официально оно мотивирова-
лось желанием «усиления личной ответственности хозяйственных
и советских руководителей» (XVII съезд ВКП(б). Стенографиче-
ский отчет. 1934. М., Партиздат, стр. 673).
Но жизнь вскоре внесла свою поправку, и постановлением
Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) 13 марта 1938 года коллегии во всех
наркоматах СССР были восстановлены.
Тогда же, в тридцатых годах, уже редко кто осмеливался высту-
пать без заранее написанного текста. При головокружитель-
ном выдвижении в связи с массовыми арестами не было никакой
гарантии, что оратор скажет то, что необходимо. На посту секре-
тарей райкомов и других ответственных должностях иногда ока-
зывались рядовые работники, которые были не способны связать
и двух слов. Дело дошло до того, что А.М. Горький на первом съезде
писателей в 1934 году свое выступление читал по тексту, не отры-
ваясь. Соответствующий кинематографический материал сохра-
нился, и читателю, возможно, посчастливится собственными гла-
зами убедиться в этом.
* * *
В числе нововведений тех лет было снятие запрета на европей-
ские бальные танцы. В двадцатые годы культивировались народ-
ные танцы. За увлечение европейскими классическими танцами
исключали из партии и комсомола. Вдруг прошел слух, что Вороши-
лов, будучи в Турции, танцевал на балу. Танцы начали внедряться,
начиная с балов, устраиваемых для офицерства или, как его тогда
называли, командного состава.
* * *
Вспоминается еще одно событие, которое произвело сенсацию:
в одну ночь по всем гостиницам Москвы было арестовано 30 чело-
век, прибывших в командировку в Москву из Тбилиси. В сопрово-
ждении конвоя все они были доставлены на Курский вокзал и под
охраной отправлены обратно в Тбилиси. Мотивировалось это тем,
что командированные из Грузии, добиваясь более выгодных усло-
вий при утверждении планов, преподносили в виде подарков доро-
гие коньяки, вина, фрукты, а некоторые не останавливались перед
взятками в полном смысле этого слова. Что удивило нас тогда,
так это то, что при арестах в гостиницах руководствовались лишь
одним фактом, что данный человек прибыл в командировку из Тби-
лиси. В результате такого огульного подхода под арест были взяты
и безукоризненно честные товарищи, далеко стоящие не то что
от дачи взяток, но и от всяких подношений самого невинного
характера. Из числа безвинно пострадавших вспоминается Артем
Сергеевич Лицинов. Я его очень хорошо и близко знал за время
его работы в ЦК КП Грузии в 1921–1926 гг. в качестве зав. учетно-
распределительным подотделом и замзав. орграспредотделом ЦК
КП(б) Грузии. Лицинов был членом партии с 1918 года, но он прини-
мал участие в революционной деятельности еще в 1904–1905 годах,
в возрасте 16 лет. Эту деятельность он продолжил в Ростове-на-
Дону в 1909–1914 годах и далее в Москве в 1915 году. В 1916, воз-
вратившись в Тифлис, он был арестован и заключен в Метехский
замок. В 1920 году меньшевистским правительством он был заклю-
чен в Кутаисскую тюрьму. Его настоящая фамилия Аджимамудов.
Эту неблагозвучную фамилию мусульманского происхождения он
сменил на историческую фамилию – Лициний в честь простого
римского крестьянина Валерия Лициниана, ставшего императо-
ром и правившего с 308 по 324 год.
Артем Сергеевич Лицинов был преданный партии человек,
умный и всеми уважаемый, безупречный работник аппарата
ЦК КП Грузии. И вот такого всеми уважаемого человека сажают
под арест и под конвоем везут в Тифлис, а по приезде на место
отпускают. Дикость и полное оскорбление человеческого достоин-
ства. А ведь эта операция была совершена по прямому указанию
Сталина.
* * *
Перед 1937 годом, в первой половине тридцатых, вносилось так
много нововведений и так глубоко и основательно, что, несмотря
на несуразность многих из них, они до сих пор еще живучи и никто
не в силах их отменить. Конечно, за истекшие годы большинство
из них было отброшено жизнью, но многие до сих пор имеют закон-
ную силу. Примеров очень много, и перечислять их я здесь не собира-
юсь, но поскольку для характеристики обстановки перед 1937 годом
я заговорил об этом, приведу всего лишь один-единственный факт,
который сам напрашивается быть упомянутым, так как о нем поме-
щена статья в сегодняшней газете «Правда».
Изложим вкратце содержание статьи «Без цены виноватые», ав -
тор фельетона Ю. Борин. Помещено в газете от 24 августа 1984 года.
Калининские трикотажники на Московской ярмарке в 1983 году
заключили с 19-ю торговыми базами договоры о поставке
им с 1-го января 1984 года женской пижамы. Техническую доку-
ментацию и опытные образцы для утверждения цены Калининское
трикотажное объединение представило 1-го сентября 1983 года
в расчете на то, что цена на пижаму будет утверждена до насту-
пления 1984 года. Утверждением занималось несколько организа-
ций: ВНИИ трикотажной промышленности, Министерство легкой
промышленности СССР и, наконец, Госкомитет по ценам. Рассма-
тривался этот сложнейший и труднейший для бюрократов вопрос
в течение восьми месяцев и еще одной недели.
А ведь согласно заключенному договору продукция уже должна
была поступить на прилавки магазинов. И вот по вине голово-
тяпов и архибюрократов лихорадит промышленность и торго-
вую сеть, срывается утвержденный план, налицо и прочие вред-
ные последствия от неразумности этих весьма высокопоставлен-
ных лиц. Автор статьи Ю. Борин пишет, что ВНИИ трикотажной
промышленности рассматривает цены недопустимо долго – от 4
до 8 месяцев. Он приходит к заключению, что «надо хотя бы упро-
стить донельзя громоздкий порядок утверждения цен!»
О громоздкости порядка (или непорядка, как правильно заме-
чает Ю. Борин) пишут десятилетиями, но «порядок» этот никак не
меняется. Благоразумие подсказывает, что для того чтобы утвер-
дить цену на такое простое изделие, как пижама, достаточно одного
или двух дней. И если таких органов, которые призваны утверж-
дать цены, три, то следовательно, в течение недели цена эта должна
быть утверждена.
Я не знаю, кем и когда была начата эта бюрократическая кани-
тель? Разве это важно? Важно то, что и сегодня лихорадит промыш-
ленность и торговлю и виновны в этом бюрократические порядки,
заложенные в тридцатых годах. Что же касается примера, кото-
рый я привел, то я его не выбирал, все произошло совершенно слу-
чайно: я только воспользовался материалами одного дня газеты
«Правда» от 24 августа 1984 года.

НЕЗАБВЕННЫЙ РАФАЭЛЬ АГАМАЛЯН

Годы, проведенные на руководящей комсомольской работе в Тиф-
лисе (1921–1925), оставили неизгладимое впечатление на всю
жизнь. Память сохранила много имен и событий как времен под-
польной работы при господстве меньшевиков в Грузии, так и первых
лет установления Советской власти. Мне никогда не забыть актив
грузинского комсомола, выросший в условиях подпольной работы.
Какие все же это были прекрасные ребята: глубоко принципиаль-
ные, скромные, отзывчивые, чуткие, всегда тесно связанные с широ-
кими массами трудящейся молодежи, обладавшие исключительной
деловитостью и решавшие все вопросы без каких бы там ни было
проволочек. Они всегда были готовы на самопожертвование во имя
претворения в жизнь великих идей пролетарской революции.
Мне никогда не забыть пламенного борца за установление Совет-
ской власти в Грузии, заложившего первый камень в строительстве
грузинской комсомольской организации, – Бориса Дзнеладзе, без-
временно ушедшего от нас в самом расцвете своих молодых сил.
Его страстные речи, скромность во всем – и в манере поведения,
и в одежде, в простоте обращения с товарищами, его организатор-
ский талант – все это живо вспоминается мне и по сей день.
Так же безвременно ушел от нас в те первые годы Яша Окоев,
один из первых комсомольцев Грузии, первый наш экправ (заве-
дующий экономико-правовым отделом ЦК комсомола Грузии).
Из состава Тифлисской комсомольской организации начала двад-
цатых годов выдвинулось немало талантливых деятелей нашей пар-
тии. В числе них мне хочется назвать Гайоза Девдариани, Амаса,
Шалико Окуджаву, Луку Ломидзе, Васико Дарахвелидзе в первую
очередь как партийных работников.
Свои незаурядные способности проявили по линии Коминтерна
Амо Вартанян, Рафик Хитаров, Зяма Рабинович. На дипломатиче-
ской арене блестяще проявил себя Амо Арутюнян, в области науч-
ной деятельности Гайк Адамян.
Нельзя не вспомнить министра автомобильной промышленности
СССР Степана Акопова (Стака), заместителя наркома труда СССР
Андрея Ваняна, секретаря парторганизации линкора «Парижская
Коммуна», а впоследствии заворгинстром Средне-Волжского край-
кома ВКП(б) Сергея Калантарова, так рано умершего, не достигнув
и тридцатилетнего возраста, работника системы политуправления
совхозов Отия Комахидзе.
Список этот был бы далеко не полным без таких имен, как Гур-
ген Восканян и Степан Варданян (Розин). Оба они были непосред-
ственными руководителями подпольных организаций молодежи
с момента их возникновения при господстве меньшевиков, а потом
долгие годы находились на партийной работе: Восканян в Москов-
ском комитете ВКП(б), а Варданян сперва секретарем ЦК КП(б)
Армении, а затем секретарем Таганрогского горкома. Степа Вар-
данян представлял комсомол Грузии на II конгрессе Коминтерна
в 1920 году, будучи председателем ЦК комсомола Грузии.
И, наконец, к числу вышедших из закавказского комсомола мы,
тифлисские комсомольцы, всегда относили Николая Чаплина –
секретаря ЦК ВЛКСМ и Ваню Бобрышева – редактора «Комсо-
мольской правды», выдвинувшихся на эти высокие посты непо-
средственно с работы в Закавказском краевом комитете ВЛКСМ,
состоя членами Тифлисской комсомольской организации. Оба они
за время работы в Тифлисе буквально сроднились с местными
кадрами комсомольского актива и связали свою судьбу с Закавка-
зьем настолько, что Николай Павлович Чаплин после ухода с ком-
сомольской работы вновь вернулся в 1930 году из Москвы в Закав-
казье и был избран вторым секретарем Закавказского краевого
комитета ВКП(б).
Среди перечисленных имен талантливых и преданных деятелей
нашей партии, вышедших из рядов тифлисской организации ком-
сомола, вполне заслуживающее место занимает и Рафик Агамалян.
О нем хотелось бы рассказать несколько подробнее.
Родился Рафик Агамалян в Баку в 1903 году в интеллигентной, куль-
турной семье. Отец его был архитектором, а мать – учительницей.
В 1919 году, едва достигнув 16-ти лет, он уже находится на ответ-
ственной советской работе в Астрахани: сперва в Совнархозе,
а затем в Губпродкоме. Вскоре он командируется на Северный
Кавказ, в город Железноводск в качестве комиссара продраз-
верстки, а потом переводится на работу в окружком комсомола
инструктором. В 1921 году его направляют в Кисловодск помощ-
ником комиссара Курортного управления. В Кисловодске Рафик
вновь переходит на комсомольскую работу – заведующим полит-
просветотделом райкома комсомола. Здесь же, в Кисловодске,
он некоторое время работает председателем сельхозкоммуны.
Запомнился мне Рафик с первых же дней его появления на нашем
тифлисском горизонте. Прибыл он к нам в 1922 году. Сперва рабо-
тал завагитпропотделом IV райкома (IV райком был переименован
сначала в горрайком, а затем в район им. Серго Орджоникидзе)
тифлисской организации комсомола, а затем завагитпропотде-
лом Тифлисского комитета КСМ Грузии. За два года своего пре-
бывания в рядах тифлисской организации он значительно оживил
ее работу в области агитационно-пропагандистской работы, в част-
ности, в деле постановки клубной работы, развернув антирели-
гиозную пропаганду в небывало широких масштабах. Он принял
самое активное участие в создании детской пионерской организа-
ции Грузии.
Сблизился я с Рафиком Агамаляном не только по работе. Часто
посещал его семью вместе со своим давнишним другом, с кото-
рым вместе учился в гимназии и работал в подполье при меньше-
виках, Степой Алавердовым. У Рафика был старший брат Вартан,
завоевавший в то время звание чемпиона Тифлиса по шахматам,
и сестра, моложе его, по имени Тамара – комсомольская акти-
вистка, девушка умная и начитанная, все они относились к нам
очень радушно. У меня до сих пор сохранились самые лучшие
воспоминания от посещений этой дружной, прекрасной семьи
с исключительно высокой культурой.
Большая заслуга в этом принадлежала матери Рафика –
женщи не весьма образованной. Многое можно было бы расска-
зать об оживленных беседах, играх, спорах, которыми заполнялся
наш досуг. Неуемная энергия, смелость, находчивость, глубокая
принципиальность и скромность сделали Рафика Агамаляна под-
линным любимцем молодежи.
Способности его были многогранны. В их числе была одна
отличительная черта, которую следует признать исключитель-
ным даром природы: Рафик был величайшим мастером импро-
визации – заражал слушателя и овладевал им буквально с пер-
вых фраз. Этот актерский талант во многом способствовал его
популяр ности среди широких слоев молодежи, в особенности при
проведении им клубной работы.
В Тифлисе было четыре районных комсомольских клуба –
по количеству районов города. Ребята после работы буквально
почти каждый вечер проводили свой досуг в этих клубах. И надо
сказать, что в те вечера, когда в том или ином клубе был Агамалян,
ни один из комсомольцев не покидал клуба до самого позднего вре-
мени, пока там находился Рафик. Он был постоянным гостем этих
оживленных мест комсомольских встреч, дневал и ночевал в клу-
бах, усиленно занимаясь с коллективами драмкружков, синеблуз-
никами, с ребятами, творившими живую газету. Часами, не сходя
с авансцены, он занимал внимание всего зала, который рукопле-
скал ему почти непрерывно.
Особенно преуспел Рафик Агамалян в деле проведения анти-
религиозной пропаганды, в проведении так называемого «Комсо-
мольского Рождества».
Надо сказать, что, если бы не Рафик Агамалян, вряд ли Тифлис
был бы свидетелем таких увлекательных, шумных, торжественных
шествий, поражавших всех своей изобретательностью. Эти мно-
голюдные шествия, представлявшие собой целые цирковые пред-
ставления, воодушевляя молодежь, вместе с тем, нагоняли страх
на попов, религиозных фанатиков, на многих мещан и обывателей.
Всем этим начинаниям на новом месте, в мало знакомых ему
условиях, Рафик был обязан своей предыдущей работе на Север-
ном Кавказе. Он впервые перенес в грузинскую комсомольскую
организацию воинствующие формы антирелигиозной пропа-
ганды, возникшие в годы Гражданской войны в России, обогатив
их силой своего таланта, внеся в эту пропаганду все новые и новые
грани, превратив ее в театрально-цирковое зрелище.
Позднее жизнь начала вносить свои коррективы и значитель-
ные изменения, в результате чего методы антирелигиозной про-
паганды в корне изменились. Но тогда это вполне импонировало
всем тем, кто принимал активное участие в первые годы станов-
ления Советской власти в Грузии, и в особенности бурному росту
нашего влияния среди молодежи. Это была наступательная анти-
религиозная пропаганда в полном смысле этого слова.
Партийное руководство высоко оценило это начинание тифлисской
комсомольской организации. На втором съезде коммунистических орга-
низаций Закавказья 19 марта 1923 года в политическом отчете Закав-
казского Краевого комитета РКП(б) Серго Орджоникидзе говорил:
«То, что так называемое комсомольское рождество такие гранди-
озные размеры приняло здесь, говорит опять-таки за то, что моло-
дежь идет за нами, она не может не идти за нами» (см. Г.К. Орджо-
никидзе. Статьи и речи. Госполитиздат М., 1956, стр. 280).
Рафику Агамаляну принадлежит инициатива превращения быв-
шего военного собора на проспекте Руставели в методический
центр культурно-массовой работы, широко известный комсомоль-
цам двадцатых годов под названием Центрального дома коммуни-
стического воспитания (ЦДКВ).
Расположенный в непосредственном соседстве с дворцом,
в котором проживал со своей сестрой наместник царя на Кавказе,
в самом центре города, военный собор оставлял внушительное впе-
чатление и являлся одним из лучших архитектурных сооружений
Тифлиса того времени. Неизгладимое впечатление величественно-
сти всего этого грандиозного сооружения дополняли пушки, уста-
новленные на гранитных основаниях, и высокая металлическая
ограда, а также обширный плац, который служил местом для воен-
ных парадов. В самом конце плаца, на противоположной стороне
от собора, находилась электростанция, предназначенная специ-
ально для освещения собора.
Рафик Агамалян с некоторых пор лелеял мечту о передаче воен-
ного собора в ведение комсомола. К кому только он не обращался
с этой просьбой, страстно доказывая и убеждая в целесообразно-
сти претворения в жизнь его планов, возмущаясь при этом, что
такое прекрасное, роскошное здание бездействует в то время, как
в нем можно развернуть большую и необходимую работу по куль-
турному воспитанию молодежи.
У Рафика было много замыслов, которыми он делился с нами, кото-
рые собирался претворить в жизнь немедленно же по обладанию
этим помещением. Вся трудность решения этого вопроса заключа-
лась в том, что местная власть, как республиканская, так и феде-
ративная (ЦИК ССР Грузии и ЦИК ЗСФСР), не были правомочны
распоряжаться этим зданием, так как собор принадлежал воен-
ному ведомству и решить его судьбу могла только Москва.
На помощь комсомолу, как всегда, пришел Серго Орджони-
кидзе. Он возбудил соответствующее ходатайство перед Москвой,
и военный собор приобрел новое название: ЦДКВ – центральный
дом коммунистического воспитания молодежи. И закипела там
работа под руководством Рафика Агамаляна. Наконец-то сбылась
его мечта.
Рафик Агамалян увлекал за собою молодежь, тем самым ока-
зывал неоценимую услугу партии и комсомолу. Его роль в анти-
религиозной пропаганде тех лет была исключительно велика.
Но мне хочется вкратце рассказать о его незаурядных способно-
стях в импровизации и подражании. Однажды он сильно удивил
меня своей неожиданной выходкой. Как-то поздно вечером, сидя
за письменным столом, я так углубился в работу, что совершенно
не заметил, как Рафик проник в кабинет, приблизился к письмен-
ному столу и вспрыгнул на него неожиданно для меня.
Я был ошарашен его молниеносным взлетом с пола на стол: вне-
запно на краю стола появились две ноги. Подняв голову, я увидел
сияющее лицо Рафика, стоящего во весь рост на краю письмен-
ного стола. Он обладал невероятной способностью приятно удив-
лять своими поступками. Вот и в данном случае он прыгнул на стол
не с разбега, а подошел к нему незаметно вплотную и с места вско-
чил на него.
Надо сказать, что если я здесь попытался в нескольких штри-
хах рассказать об артистических дарованиях Рафика, а в послед-
нем эпизоде чуть ли не об его акробатических способностях, то это
вовсе не означает, что именно эти способности были в нем глав-
ными. Далеко нет, конечно!
Верно то, что подобными способностями никто из всего состава
комсомольских работников Закавказья одарен не был, но верно и дру-
гое, а именно то, что, будучи одаренным от природы этими способ-
ностями, Агамалян в не меньшей степени обладал теми качествами,
которыми так щедро наградила природа славную плеяду комсомоль-
ских работников Закавказья первой половины двадцатых годов.
В те годы утвердилась прекрасная традиция: при уходе с ком-
сомольской работы обязательно продолжать дальнейшую учебу,
а не переходить непосредственно с комсомольской на партий-
ную, советскую, хозяйственную или иную работу. Так поступил
и Рафик Агамалян.
В 1924 году Рафик поехал в Москву на учебу. Он поступил
в академию Коммунистического воспитания имени Н.К. Круп-
ской, а по окончании ее перешел в аспирантуру РАНИОНа
(РАНИОН – сокращенное название Российской ассоциации
научно-исследовательских институтов общественных наук). Здесь
он проявил блестящие успехи. Можно не сомневаться, что если бы
по окончании аспирантуры он целиком посвятил бы себя науке,
из него получился бы ученый с крупным именем, но, к сожалению,
его жизнь сложилась иначе и оборвалась слишком рано...
Встречаясь с Рафиком в студенческой обстановке, я познакомил ся
с некоторыми его однокурсниками. Вокруг него объединялась тогда
талантливая молодежь. Из числа этих новых друзей Агамаляна мне
особенно запомнился Генка Смирнов. Я был рад этому новому зна-
комству. Почти всегда, когда я приезжал к Агамаляну, у нас завязы-
валась довольно оживленная беседа по самым острым и актуальным
вопросам. Обязательным участником наших встреч в этот пери -
од стал Генка Смирнов. Хотелось бы сказать о нем несколько слов.
Судьба Геннадия Смирнова может послужить наглядным при-
мером того, каким бедствием был период культа личности Сталина
для талантливой и растущей молодежи тех времен. За выдаю-
щиеся способности, за смелый и трезвый ум Геннадий Смирнов
был выдвинут на один из самых важнейших постов нашего госу-
дарства – на должность Председателя Госплана СССР. Конечно,
не сразу после окончания аспирантуры он оказался на этом ответ-
ственном посту, а после того, как проработал некоторое время
под непосредственным руководством В.И. Межлаука, занимая
должность заместителя председателя Госплана СССР.
Когда, в связи со смертью Серго Орджоникидзе в феврале
1937 года, состоялось решение о назначении В.И. Межлаука народ-
ным Комиссаром тяжелой промышленности СССР, то достойным
преемником его на посту Председателя Госплана СССР явился
Г. Смирнов.
Но вскоре Геннадий Смирнов исчез с политического горизонта
навсегда: он был объявлен врагом народа, так же, как и Межлаук.
Так, вместе со многими невинными людьми, уничтожались
кадры самой талантливой молодежи. Очень жаль, что имя этого
талантливого работника нашей партии до сих пор все еще остается
в тени.
* * *
Третий этап наших встреч вновь происходил в Грузии, куда мы
оба были направлены на партийную работу согласно решению
ЦК ВКП(б). Я возвратился в Тифлис в 1929 году, а Агамалян –
несколько позже, в 1930.
За время с 1930 по 1933 год Агамалян работал в Закавказском
краевом комитете ВКП(б). В 1933 году он одновременно был редак-
тором «Зари Востока», органа Заккрайкома ВКП(б), ЦИК и СНК
ЗСФСР. В Крайкоме Агамалян вначале работал в должности заве-
дующего агитационно-массовым отделом, а затем заведующим
культпропотделом. В промежутке между заведованием этихи
двухя отделами он был директором Закавказского Института Эко-
номики в 1932 году.
По возвращении в Тифлис Агамалян застал меня на работе
в Заккрайкоме ВКП(б). Надо ли говорить, что мы еще больше
сблизились, работая вместе в одном партийном аппарате. Встре-
чались мы довольно часто и после, когда я перешел на работу в ЦК
КП(б) Грузии.
В сложных условиях тридцатых годов многие ответственные
работники, в том числе и партийные, шарахались от одной крайно-
сти в другую, совершали одну ошибку за другой. В своей повседнев-
ной работе мы с Рафиком часто обменивались мнениями по самым
актуальным и жгучим политическим вопросам. Отрадно вспо-
минать, что в то время, как некоторые работавшие рядом с нами
коммунисты начали часто высказывать взгляды, в корне расхо-
дившиеся с общепринятыми нормами партийной жизни, Рафик
всегда и неизменно не отходил от этих норм, не поддавался влия-
нию момента, ситуациям конъюнктурного порядка, как это делали
многие с момента перехода Берия из органов НКВД на партий-
ную работу. Политическая обстановка тридцатых годов, начиная
с самых первых лет этого зловещего десятилетия, явилась величай-
шим экзаменом для коммунистов. Агамалян блестяще выдержал
этот экзамен.
Вскоре, осенью 1933 года, я переехал на работу в Москву –
в Политуправление совхозов при Наркомсовхозов СССР. По роду
своей работы мне приходилось в 1934 году несколько раз приез-
жать в Тифлис и бывать в совхозах Закавказья. Из этого периода
особенно мне запомнились две встречи. Постараюсь вкратце рас-
сказать о них.
С приходом Берия к руководству, как в Грузии, так и по всему
Закавказью было предпринято неслыханное гонение против чест-
ных коммунистов и в первую очередь против работников партий-
ного аппарата. Одних смещали на менее ответственные должно-
сти, других вовсе изгоняли не только с партийной или советской
работы, но и из рядов партии, подвергали аресту.
Взамен честных и испытанных работников пришли на арену
политической деятельности темные люди из ближайшего бери-
евского окружения. В Закавказье и особенно в Грузии раньше
всего и в большей степени, чем где бы то ни было, почернели тучи
на политическом горизонте, и честные люди с тревогой все больше
и больше чувствовали надвигающуюся еще более зловещую грозу.
Одним из первых пострадавших в результате этого гонения был
Рафик Агамалян. В 1933 году он был снят с должности завкультпро-
потделом Заккрайкома ВКП(б) и направлен в отдаленный Ахалка-
лакский район на должность секретаря райкома партии, во время
одного из своих разъездов по совхозам я и встретился с Рафиком
в Ахалкалаках.
Главной темой нашей беседы, конечно, был Берия, его под-
лые дела и в особенности его еще более злые намерения, покры-
тые тайной неизвестности. Что было отрадно в настроении и рас-
суждениях Рафика – это отсутствие растерянности, страха перед
неизвестным будущем, пессимизма и всего того, что так свой-
ственно человеку, когда вдруг, совершенно неожиданно, да и при-
том незаслуженно, на него надвигается беда. Берия обошелся с ним
круто, и по всему было видно, что это только начало, что следовало
ожидать еще большей настоящей беды.
Приятно вспомнить, что и тогда Агамалян был полон самых
радужных планов преобразования этого сурового высокогор-
ного района, как в смысле экономического оздоровления его, так
и в особенности по линии культурно-просветительской работы.
За короткое время пребывания в Ахалкалакском районе он доста-
точно хорошо разобрался в насущных проблемах этого многонаци-
онального района.
Высокое чувство партийности, глубокая вера в правоту и предан-
ность марксистско-ленинскому учению сквозили во всех высказы-
ваниях Рафика. Именно в силу этого он не потерял самообладания
в той сложной и опасной ситуации, в которой очутился.
Эта встреча в Ахалкалаках состоялась в конце весны 1934 года.
На всю жизнь сохранилась у меня в памяти другая встреча в том же
1934 году, спустя примерно месяца четыре – осенью. Состоялась
она в Тифлисе на моей квартире, которая у меня все еще сохра-
нялась и где проживала моя семья, хотя я уже давно (около года)
работал в Москве. Во время этой встречи Рафик рассказал мне сле-
дующее: Нестор Лакоба в беседе с Петром Агниашвили высказал
свое отрицательное отношение к Берия и подозрение о его темном
прошлом. В частности, он заявил, что в годы Гражданской войны
Берия работал в пользу иностранной разведки.
Далее Агамалян сообщил, что этот вопрос рассматривался на
закрытом заседании бюро Центрального комитета компартии
Грузии. Никаких подробностей о ходе обсуждения ему не было
известно. Единственное, что он узнал о результатах рассмотрения
вопроса, это то, что вместо обсуждения обвинения, выдвинутого
против Берии, перед бюро ЦК КП(б) Грузии Н. Лакоба был пред-
ставлен как клеветник.
Сообщение Агамаляна окончательно раскрыло мне глаза. До тех
пор я считал Берия карьеристом, ловким авантюристом. Коммуни-
стом я давно его не считал. Мне и ближайшему ко мне кругу лиц
Берия представлялся как выскочка, авантюрист, домогающийся
большой власти в своих личных корыстолюбивых целях, во имя
которых он способен на любую подлость.
В этом не могло быть никакого сомнения, особенно после его
расправы над Гоги Девдариани, кадровым чекистом, честнейшим
и преданнейшим членом нашей партии. Берия расстрелял Гоги Дев-
дариани, опасаясь его как самого непримиримого своего личного
врага. Гоги Девдариани исполнил свой долг перед партией, рас-
сказав ей о темных проделках Берия, и отказался работать вместе
с ним в органах ГПУ. Но, к сожалению, партийные деятели Грузии
и Закавказья не придали тогда достаточного внимания предупре-
ждениям Гоги Девдариани, а авантюрист и заклятый враг нашей
партии Берия оказался настолько искусным, так сильно втерся
в доверие к Сталину, что даже Серго Орджоникидзе, уже тогда
проникшийся недоверием к Берия, особенно в связи с делом Гоги
Девдариани, не мог что-либо существенное предпринять против
неслыханной карьеры Берия и его инсинуаций. Но даже при всем
этом предположить о таком прямом предательстве и его враждеб-
ной деятельности против партии и Советской власти до этого сооб-
щения Рафика я и представить себе не мог. Это новое тяжкое обви-
нение явилось как бы заключительным аккордом в серии многих
и многих загадочных обстоятельств, связанных с мерзкой лично-
стью Берия.
Ни я, ни Рафик никак не могли объяснить себе происшедшее.
Какой бы, – думали мы, ни был пробериевский, в большинстве
своем, состав бюро ЦК КП Грузии и какими бы дьявольскими способ-
ностями ни обладал сам обвиняемый, при таких крайне тяжких обви-
нениях он никак не мог удержаться на таком ответственном посту.
Далее мы рассуждали так: допустим, что Берия удалось неве-
роятными доводами отпарировать и отвести от себя смертельные
удары, нанесенные ему Нестором Лакоба, но тогда спрашивается,
как мог уцелеть сам Лакоба?
И как мы ни ломали себе голову, ответа никак найти не могли.
Было над чем поразмыслить, делать догадки и предположения.
Важным обстоятельством во всей этой новой ситуации было
то, что в единоборство с Берия вступил именно Нестор Лакоба,
а не кто-либо другой. Пусть простит меня читатель за отступление,
которое я вынужден здесь сделать, изложив некоторые подробно-
сти, связанные с Н. Лакоба, но для понимания последующего это
необходимо сделать.
Ни один из закавказских работников не пользовался у Ста-
лина таким доверием, как Лакоба. Про него говорили: «Он вхож
к Сталину». Известны были, например, такие случаи, когда после
какого-либо неугодного ему решения ЦК КП(б) Грузии или Совнар-
кома Грузии Лакоба вместо того, чтобы из Тифлиса возвратиться
в Сухуми, ехал прямо в Москву и почти всегда находил поддержку
у Сталина. Неугодное решение или целиком отменялось, или же
действовало на территории Абхазии лишь частично.
Учитывая это обстоятельство, нам с Рафиком казалось, что нача-
тая борьба должна завершиться полным провалом Берия. Мы пола-
гали, что рассмотрение обвинения, выдвинутого Нестором Лакоба
против Берии, на бюро ЦК КП(б) Грузии, вовсе не конечная стадия
этого чрезвычайно важного вопроса, а лишь начало его обсуждения.
Нестор Лакоба никак не мог примириться с непринятием мер со
стороны ЦК Компартии Грузии в деле разоблачения Берия, ибо он
прекрасно знал, чем это кончится. Ни тот, ни другой бездейство-
вать не могли. Это была борьба смертельная.
После всех этих размышлений мы пришли к выводу, что вопрос
должен решиться в Москве – у Сталина. Трудно было предполо-
жить, что Нестор Лакоба мог рискнуть выступить против Берия
с подобным обвинением, заранее не проверив тщательно досто-
верность этих сведений. Н. Лакоба был человеком весьма осто-
рожным и серьезным, заслуживал полного доверия, и мы никак не
могли предположить, что он мог пустить в ход в своей борьбе про-
тив Берия оружие сомнительного происхождения.
Не было никакого сомнения, что Нестор Лакоба выскажет Ста-
лину свои доводы и прямое обвинение в предательстве Берия
и тот даст указание о его аресте. Вряд ли можно себе представить,
что кто-либо мог бы удержаться на таком высоком посту при подоб-
ных тяжких обвинениях. Так казалось нам тогда...
Итак, альтернатива: либо восторжествует Нестор Лакоба и тогда
мы все спасены от дальнейших козней Берии, либо же каким-то
чудом минует опасность для Берии, и тогда смерть не только
Нестору Лакоба, но и многим другим честным и преданным партии
и Советской власти, лучшим людям.
Я хочу обратить внимание читателя на одно очень важное обсто-
ятельство тех дней. Осенью 1934 года, точнее, 15 октября, как
помечено типографией, вышла из печати брошюра под названием
«Сталин и Хашим». Издана она была в Сухуми и снабжена преди-
словием Нестора Лакобы.
Сталин и Хашим (1901–1902 годы). Некоторые эпизоды
из Батумского подполья. С предисловием Н. Лакоба. Абхазское
партийное издательство. Сухум, 1934 год.
С выходом в свет этого «литературного творчества» стало
понятно, где таились пружины столь близких отношений Лакобы со
Сталиным. Книжонка эта номинально не имеет автора. Это обсто-
ятельство как бы лишний раз подчеркивает, что рождалась она
в муках и рождение ее покрыто тайной. Одно несомненно – то,
что Лакоба приобщился к литературному творчеству подобного
рода в силу особых обстоятельств того периода и трудился «в поте
лица своего» не один год, а скорее всего, столько, сколько оказывал
ему благосклонность Сталин.
Подготовкой к выпуску этой брошюры Лакоба опередил Берия,
тем самым оградил себя от всякого рода неожиданностей того вре-
мени. Всем памятна известная фальсификация со стороны Берия
истории Коммунистических организаций Закавказья. «Сталин
и Хашим» – пожалуй, самая первая книга того особого жанра,
который потом годами представлял значительную часть книж-
ной продукции, имея единственной целью возвеличивание лично-
сти Сталина любой ценой, в том числе и прямой фальсификацией
истории. Культ личности Сталина в 1934 году уже начал склады-
ваться, и кто больше всего преуспевал в возвеличивании Сталина,
тот ходил в «героях». Одним из самых первых таких «героев» был
Лакоба.
Назвав Сталина великим, Лакоба в своем предисловии ставит пол-
ный знак равенства между Лениным и Сталиным. Он уже тогда рас-
суждает о Сталине как о политике, стратеге, теоретике и практике
большевизма, человеке, каких история дает раз в сто-двести лет.
Сталин – «афырхаца», что у абхазцев означает «герой героев,
рожденный громом и молнией, не просто мужчина, а такой муж-
чина, который обладает великим умом, хитростью, ловкостью, гиб-
костью и великим добрым сердцем». Сталин и «вождь мировой
революции», и «вождь революционного человечества».
В предисловии Н. Лакоба высказывает абсурдную мысль о том,
что «если мы, незначительная горсточка абхазцев… получили
право на свободное свое хозяйствование и культурное развитие,
то только благодаря нашему Сталину».
За этим абсурдным утверждением следует не менее абсурдное
пояснение. В этой брошюре Великая Октябрьская социалистиче-
ская революция представлена в виде громадного слона, который
мог бы раздавить маленький абхазский народ, «если бы не нашелся
этот Сталин, который вовремя подправил ноги слону».
Эти выдержки со всей очевидностью показывают, что после
подобных дифирамбов и возвеличиваний Сталина, когда культ
личности его только начал складываться, конечно, трудно было
предпринять что-либо против Нестора Лакобы даже «самому»
Берии, при всем его могуществе тогда в Закавказье.
Рафик Агамалян рассказал мне тогда сущую правду. Это под-
твердилось всем ходом последующих событий. Возникает вопрос:
почему бюро ЦК КП(б) Грузии не оказалось на должной высоте?
История никогда не простит ни одному из членов этого состава
бюро проявленную трусость, которая обошлась партии так дорого
вследствие того, что своевременно не был разоблачен Берия.
Допустить, что Лакоба мог не сообщить Сталину о Берии, про-
сто невозможно. Тут, по-видимому, имеет место совершенно дру-
гое. Для Сталина Берия был такой редчайшей находкой, что реши-
тельно никакие, даже самые страшнейшие обвинения, не могли
иметь какое-либо значение.
Именно в этот период Берия подготавливал книгу, о которой я гово-
рил выше, по истории коммунистических организаций Закавказья.
На подобное грязное дело, надо полагать, Сталин давно подби-
рал подходящую кандидатуру, но никто, видимо, не поддавался
ему. Самый первый и единственный тогда попал в его сети Нестор
Лакоба, но он не обладал в области фальсификации широтой раз-
маха в тех фантастических размерах, которой обладал Берия.
И вдруг эта неожиданная затея Лакобы о прошлом Берия, в корне
ломающая все расчеты Сталина и его виды на Берия. Поэтому
вопрос и решился в пользу Берия, с ним Сталин связывал свою
судьбу в будущем, а Лакоба был уже в прошлом и ничем помочь
Сталину уже не мог.
Теперь я уже не помню подробных обстоятельств дальнейшей
судьбы Лакобы, знаю только, что через непродолжительное время
он скончался – в 1936 году. Поговаривали, что его отравили. После
его смерти был пущен слух, что он был турецким шпионом.
После XX съезда КПСС имя этого достойного сына абхазского
народа, одного из наиболее видных деятелей в его истории –
Нестора Лакобы полностью реабилитировано.
Свой рассказ о Рафике Агамаляне я начал с того, что помню его
с 1922 года – с первых дней его появления в рядах тифлисской ком-
сомольской организации. Очевидно, было бы правильнее добавить
к этим словам и то, что, пожалуй, я – единственный из оставшихся
теперь в живых его друзей, который видел Рафика в самые мучи-
тельные дни его жизни, незадолго перед его трагической гибелью.
Эта встреча произошла у меня с ним при совершенно необыч-
ных обстоятельствах – на очной ставке в стенах НКВД ЗСФСР.
Эта последняя встреча с Р. Агамаляном заслуживает особого вни-
мания, и следует рассказать о ней несколько подробней.
Как-то в сентябре, а может, в первой половине октября 1936 года
вызвали меня в НКВД СССР и, к великому моему изумлению,
«попросили» помочь в деле разоблачения брата Серго Орджони-
кидзе – Папулия Орджоникидзе. Работал я тогда, как уже упо-
минал, в Политуправлении совхозов при Наркомсовхозов СССР.
Я в самой категорической форме заявил, что никаких компроме-
тирующих материалов на Папулия Орджоникидзе у меня нет,
что знаю я его только с лучшей стороны как старого большевика,
достойного уважения, и что никогда ничего плохого и дискредити-
рующего его с политической стороны не слышал.
Как я ни убеждал человека, пригласившего меня на Лубянку,
что ничем не могу помочь органам НКВД, он настаивал на том,
чтобы я обязательно поехал в Тифлис, согласно просьбе НКВД
Закавказья, тем более что я раньше работал в Заккрайкоме ВКП(б)
и ЦК КП(б) Грузии, руководил транспортом, постоянно общался
с Папулия Орджоникидзе как с заместителем начальника Закав-
казской железной дороги. Разговор закончился тем, что НКВД
СССР должен был согласовать мой выезд с начальником Политу-
правления совхозов СССР, без разрешения которого я выехать
никуда не мог, тем более в такую дальнюю поездку.
Я рассказал товарищу К.П. Сомсу – начальнику Политуправ-
ления совхозов СССР о всех обстоятельствах этого необыкновен-
ного и загадочного дела. Карл Петрович внимательно выслушал
меня и сказал, что поскольку я не располагаю никакими компроме-
тирующими материалами на П. Орджоникидзе, то он не даст сво-
его согласия на мой выезд.
Более месяца тянулся вопрос о моем выезде в Тбилиси. Несколько
раз мне звонили из НКВД СССР, спрашивали, когда я выезжаю,
и удивлялись, почему мое начальство до сих пор не распорядилось
о моем выезде, заявляя всякий раз, что «соответствующее указа-
ние об этом вашему начальству дано ЦК ВКП(б)». Я же, в свою оче-
редь, неизменно повторял, что никаких распоряжений относи-
тельно отъезда я от своего начальства не получал и что, пока выезд
не оформят, как положено в Политуправлении, я никуда поехать
не смогу.
Но вот в один из последних дней октября 1936 года меня вызвал
к себе в кабинет начальник Политуправления Карл Петрович Сомс
и сказал:
– Вы знаете, как я сопротивлялся вашему отъезду в Тбилиси,
но сегодня меня вновь вызвали в ЦК ВКП(б) и в категорической
форме сказали, чтобы я не препятствовал указанию НКВД СССР
о вашем выезде в Тбилиси. Придется вам поехать. Возвращаетесь
скорее, а в случае задержки информируйте меня любым способом.
В Тбилиси я прибыл, насколько припоминаю, числа пятого ноя-
бря. Принял меня начальник ДТГПУ Джанджгава очень любезно.
Он меня знал. Единственное сожаление, которое он мне высказал,
было то, почему я прибыл с таким опозданием?
Джанджгава вызвал одного из начальников отдела, представил
его мне и сказал, что вот этот товарищ займется вами. Когда мы
с этим чекистом пошли в его кабинет, он сказал мне, что займем ся
после праздников. Несмотря на мое категорическое возраже-
ние и требование сегодня же ознакомить меня с интересующим
их делом, что до праздников еще два дня и за это время многое
можно сделать, он категорически отказался разговаривать со мной,
отложив беседу на 9 ноября.
Делать необдуманного шага я не мог, например, сказать, что
начальник Политуправления отпустил меня всего на два или три
дня, а поэтому либо давайте ознакомьте меня с интересующими вас
вопросами, либо я уеду обратно в Москву. При таком обороте дела
меня могли снять с поезда и посадить, поэтому мне ничего не оста-
валось, как согласиться с ними и записать его номер телефона.
9 ноября я позвонил по этому номеру, но к телефону никто
не подошел. 10 ноября мне сказали, что в эти послепраздничные
дни органы не работают. 11 ноября я позвонил Джанджгаве. Трубку
взял его заместитель – Думбадзе. Он удивился тому, что я в Тби-
лиси и вызван по делу Папулия Орджоникидзе. Сказал, что немед-
ленно доложит наркому Рапава и через полчаса позвонит мне.
Вскоре Думбадзе мне позвонил и сказал, что Рапава считает, что
получилось какое-то недоразумение с моим вызовом, так как дело
Папулия Орджоникидзе давно закончено и препятствий моему
возвращению в Москву никаких нет, и наконец, что Рапава про-
сит меня перед отъездом повидаться с В. Бакрадзе, который узнал
о моем приезде.
В.М. Бакрадзе занимал тогда должность второго секретаря
ЦК КП(б) Грузии. Первый же вопрос, который он мне задал, с голо-
вой выдал весь обман НКВД. Он удивился моему появлению в Тби-
лиси и спросил, когда я прибыл и по каким делам? Когда же я объ-
яснил ему обстоятельства дела, он сказал, что никакого разговора
с Рапава обо мне не было и что до моего появления у него в каби-
нете он ничего не знал о моем приезде в Тбилиси.
В. Бакрадзе занялся выяснением дела и вскоре распорядился
вызвать Метонидзе Валериана Ермолаевича. Когда явился В. Мето-
нидзе, В.М. Бакрадзе сказал ему:
– Ознакомь, пожалуйста, товарища Мискина с заявлением Ага-
маляна, которое имеется у вас в партколлегии.
Далее он обратился ко мне со следующими словами:
– Напиши объяснение по поводу заявления Агамаляна, с кото-
рым ознакомит тебя Метонидзе. В Москву можешь возвратиться
в любое время, хоть сегодня, только оставь у Метонидзе свое пись-
менное объяснение.
Когда мы вышли из кабинета Бакрадзе, я спросил Метонидзе,
о каком заявлении Агамаляна идет речь, о чем оно? Но он мне ничего
не ответил, даже не сказал, что речь идет не о заявлении в полном
смысле этого слова, то есть написанным лично самим Агамаляном,
а о материалах следствия НКВД, как это стало ясно позднее. Дело
в том, что Рафик Агамалян тогда уже находился под арестом.
Партколлегия Грузии, членом которой состоял Валико Мето-
нидзе, помещалась в том же здании, где и ЦК КП(б) Грузии, в ниж-
нем этаже. Когда мы вошли в кабинет В. Метонидзе, он попросил
меня подождать, а сам собрался куда-то уйти, заявив, что скоро
вернется. Я сказал, что не выпущу его из кабинета, пока он не озна-
комит меня с заявлением Агамаляна, о котором только что говорил
В. Бакрадзе.
– Если нет у тебя, – говорил я ему, – в несгораемом шкафу
в настоящую минуту заявления Рафика, то, по крайней мере, скажи
мне в двух словах, о чем там идет речь? И вообще, куда ты собира-
ешься уходить и к кому?
Он сказал, что собирается попросить Мосе Кварацхелия, руко-
водителя партколлегии ЦК КП(б) Грузии, чтобы это дело поручили
кому-нибудь другому.
Надо сказать, что с Валико Метонидзе мы были очень близ-
кими друзьями. При меньшевистской власти в Грузии мы с ним
вместе состояли в одной подпольной ячейке. Затем почти пять лет
(1921–1925) вместе работали в тифлисской комсомольской орга-
низации и в течение всего этого периода оба были бессменными
членами бюро Тифлисского комитета. Не разлучались мы с ним
и тогда, когда учились в Москве, и когда нас выдвинули на партий-
ную работу.
И вдруг Вальку будто подменили. За эти десять дней пребывания
в Тбилиси я несколько раз виделся и созванивался с ним по теле-
фону. С ним специально накануне (в который уже раз) беседовал
самый близкий мой и его друг Степа Алавердов, чтобы попытаться
выяснить, какая опасность угрожает мне.
Но ничего решительно нельзя было узнать у него, не говоря
уже о какой-либо помощи или совете. Он совершенно изменился.
Был официален и холоден. Такое поведение Вали Метонидзе явля-
ется наглядной иллюстрацией той обстановки, которая сложи-
лась в нашей партии в канун 1937 года. Он пригласил меня к себе
на празднование 7 ноября. Народу было много. И вот, «самый близ-
кий друг», который все знает, скрывает грозящую тебе опасность.
В процессе обсуждения касающегося меня вопроса между двумя
членами партколлегии (М. Кварацхелия и В. Метонидзе) дело
приня ло неожиданный для меня оборот. Было решено материал
возвратить уполномоченному комиссии партийного контроля
по Закавказью Горячеву и просить его самому заняться этим делом.
Тут же при мне М. Кварацхелия позвонил по телефону Горячеву,
который дал свое согласие.
Конечно, в моих интересах было никуда не направлять сфабри-
кованный против меня материал, рассмотреть его в партколлегии
Грузии. Как-никак, между Горячевым и Мосе Кварацхелия, кото-
рого я безгранично уважал, была большая разница. Мосе Кварац-
хелия был наш грузинский Сольц – партийная совесть, как тогда
называли того и другого. Горячев же был прямой бериевский став-
ленник – один из самых главных истребителей подлинных ленин-
ских партийных кадров в Закавказье.
И вот, несмотря на такую большую и принципиальную раз-
ницу, я ни словом не обмолвился. Не хотел ни под каким видом
влиять и вмешиваться при решении этого вопроса. Я поступил так
не только потому, что не чувствовал за собой никакой вины перед
партией, но и потому, что был уверен в Рафике Агамаляне, знал, что
он не может покривить душой вообще, а тем более против меня.
В тот же день я был у Горячева. Он сам лично учинил мне допрос
в самых резких тонах, обычно не принятых в органах ЦКК раньше.
Теперь, по истечении почти пятидесяти лет, трудно восстановить
в памяти все то, что говорил мне Горячев, я и не собираюсь делать
этого, хотя многое мне запомнилось на всю жизнь. Из всего им ска-
занного вытекало два главных обвинения, которые потом и легли
в основу материала очной ставки с Агамаляном.
Существо первого обвинения сводилось к тому, что, по при-
знанию Агамаляна, мы с ним вели антипартийные разговоры
и, в частности, что я заявил ему, что Берия является авантюри-
стом и карьерис том, второе обвинение вытекало из первого, как
бы являясь его прямым продолжением. Вкратце сформулировать
его можно так: я заявил Агамаляну, что Берия преследует честных
коммунистов и не исключена возможность того, что Агамаляна
посадят. Поэтому пусть он заблаговременно предупредит свою
жену, чтобы она в случае его ареста немедленно дала бы мне знать
в Москву, а я похлопочу как о самом Агамаляне, так и позабочусь
о материальной поддержке его семьи.
Находясь в кабинете Горячева, я старался не выдать своего вол-
нения. Насколько мне это удалось, трудно сказать.
Подтвердить показания Рафика даже частично, значило бы
навлечь на себя неминуемый арест. Кто, спрашивается, в такой
ситуации не использует всех возможностей, чтобы избежать его
или, по крайней мере, попытаться несколько отодвинуть угрозу
ареста?
Я категорически отрицал выдвинутые против меня обвинения
и потребовал очной ставки с Агамаляном.
Я был уверен, что весь этот материал составлен на основании
агентурных данных или доноса, и если Рафик отказался от обви-
нений, составленных на основе доноса, а я сейчас смалодушничаю
и признаюсь хоть в чем-то из содержания наших бесед, то навер-
няка погублю и себя, и его. Поэтому я считал, что самое верное
решение, которое следует принять, это не проронить ни единого
слова до очной ставки, а там, когда я встречусь с живым Рафи-
ком, определю, что следует признать и что утаить. Я шел на очную
ставку с еще большей решительностью, потому что очень хотел
повидаться с Рафиком, подбодрить его своей встречей с ним в эти
тяжелые для него дни, тем более что это могло быть последним сви-
данием с ним, как это и оказалось.
Начались мучительные дни ожидания очной ставки. Только спу-
стя две недели после первого разговора с Горячевым состоялась эта
очная ставка. В чем была причина такой долгой задержки, трудно
сказать, но предположить кое-что все же можно. На мой взгляд,
таких причин могло быть, по крайней мере, две.
Одной из них могла быть неуверенность следствия в поведении
Агамаляна во время очной ставки. Следствию, возможно, потре-
бовалось дополнительное время, чтобы подготовить Агамаляна
к очной ставке с большей уверенностью для себя. Да и, как выясни-
лось потом, его готовили к очной ставке не только со мной, но и еще
с двумя нашими товарищами – Гладстоном Пираловым (член пар-
тии с 1917 г.) и Степаном Алавердовым (член партии с 1919 г.).
Другой причиной могло было быть ожидание санкции Москвы
на мой арест. В 1939 году мне доподлинно стало известно, что
за подписью Берия и его ближайших доверенных лиц в Москву
было направлено шесть заявок о моем аресте. Надо сказать, что
даже при том произволе, который тогда царил, известный порядок
все же существовал, и органы НКВД не могли производить аре-
сты номенклатурных работников ЦК ВКП(б) без санкции ЦК. Воз-
можно, что один из самых первых таких запросов о моем аресте
был сфабрикован именно в тот ноябрь 1936 года.
Очная ставка с Р. Агамаляном состоялась примерно 24–26 ноя-
бря. Продолжалась она около четырех часов. Первоначально
она состоялась со мной, а затем с Алавердовым С.Д. и Пирало-
вым Г.П. – по очереди.
Надо ли говорить о тех строгостях, которые были соблюдены при
очной ставке, и о всей обстановке, которая царила внутри здания
НКВД. Следователей было два: один от НКВД, другой из аппарата
уполномоченного комиссии партийного контроля по Закавказью,
назначенный Горячевым.
И Агамалян, и я были обязаны только отвечать на вопросы, зада-
ваемые нам следователями. Главным образом, вопросы задавал сле-
дователь НКВД. Нам с Агамаляном не разрешалось произносить ни
одного лишнего слова, а тем более непосредственно обращаться
друг к другу. Отвечать приходилось очень сжато. При малейшей
попытке добавить что-нибудь с целью высказать свою мысль лучше
следователи обрушивались грубыми окриками и заставляли замол-
чать. Иногда весь ответ по их принуждению сводился лишь к двум
словам: «да» или «нет».
И все же, несмотря на такую свирепую обстановку, следствие
не добилось своей цели. Больше всего я боялся того, чтобы чувство
жалости и сострадания, которое может охватить любого из нас
при виде близкого человека в тяжелом и бедственном положе-
нии, не помешало бы моему самообладанию и мужеству при таком
роковом испытании, как очная ставка в стенах НКВД тех времен,
да еще в непосредственной бериевской вотчине. Ведь достаточно
было при этих условиях сказать одно необдуманное слово, как
следствие сейчас же должно было вцепиться в него, использовать
в свою пользу, и тогда все пропало. Надо сказать, что перед очной
ставкой мы, все трое «приглашенных» на нее – Степан Алавер-
дов, Гладстон Пиралов и я, много об этом размышляли и дали друг
другу клятвенное обещание в том, чтобы во время очной ставки
ни при каких условиях не давать следствию абсолютно никакого
повода, который мог бы хоть в малейшей мере повлиять на ухудше-
ние судьбы Рафика.
Во время очной ставки несколько раз я прямо высказал свое
сомнение в том, не имеет ли тут место принуждение Агамаляна
со стороны следствия? На меня сразу же посыпались окрики
со стороны следователя НКВД, когда же эти подозрения я выска-
зал им еще и еще раз, меня предупредили, что, если я хотя бы раз
еще повторю свои подозрения, на меня немедленно оформят обви-
нительный материал с привлечением к уголовной ответственности
за клевету на органы НКВД.
Рафик, очевидно, взвесив все обстоятельства, принял единственно
верное решение: признаваясь в предъявленных ему обвинениях
и подписывая материал, уличающий меня в разговорах с ним, квали-
фицировавшихся тогда как антипартийные, а следовательно, значит
и контрреволюционные, он одновременно с этим решил запутать
следствие, назвав вымышленную дату нашей встречи с ним, то есть
такую дату, когда я не мог быть ни в Тбилиси, ни вообще в Грузии.
На очной ставке Рафик заявил, что разговор между нами про-
исходил тогда, когда он был директором Карабулахского совхоза
в Башкитчетском районе, точнее, весной 1936 года.
Воспользовавшись создавшимся алиби, я стал отрицать самый
факт возможности встречи в 1936 году. Это со всей очевидностью
должно было означать, что следствие принудило его подписать
вымышленный материал по поводу той встречи, которая никак
не могла иметь место в действительности, в указываемое по след-
ственным материалам время.
Я заявил, что в последний раз не только в Тбилиси, но и вообще
в Закавказье был в начале ноября 1934 года, когда приезжал в Тби-
лиси специально для переезда моей семьи в Москву, что с Агамаля-
ном после 1934 года нигде и никогда не встречался.
Я тут же назвал номера телефонов Политуправления совхозов
СССР, по которым следствие могло бы со всей достоверностью
убедиться, что после ноября 1934 года я ни в Тбилиси, ни вообще
в Закавказье никак попасть не мог.
Здесь не представляется целесообразным подробно излагать
весь ход очной ставки. Скажу только, что для обоих следователей
совершенно неожиданным явилось мое заявление о том, что я не
бывал в Грузии в течение последних двух лет. Мое алиби оказалось
совершенно непредвиденным по делу обстоятельством, которое
привело следователей в полное замешательство. Агамалян задал им
непосильную задачу.
Стало совершенно очевидным, что следствие промахнулось
где-то в самом начале, не придав значения дате, которая была
названа Агамаляном.
Я твердо держался своего алиби. На все попытки следствия
исключить на некоторое время выяснение даты встречи, а отве-
чать только на вопросы, задаваемые мне следователями по суще-
ству выдвигаемых обвинений, я неизменно отвечал отрицанием
инкриминируемых мне обвинений и сводил вновь и вновь все дело
к тому же своему алиби.
Рафик, в свою очередь, все время утверждал, что якобы виделся
со мной весной 1936 года, обвинив меня в том, что я якобы путаю,
что на самом деле я будто бы приезжал в Тбилиси и после 1934 года,
весной 1936, что якобы весь наш разговор возник именно в связи
с нависшей над ним угрозой ареста, что в связи с этим произошел
и разговор о Берия, иначе зачем бы шла якобы речь о помощи семье,
если не угроза ареста, о котором раньше не могло быть и речи, чем
весной 1936 года. Вел он себя на очной ставке достаточно твердо
и до конца продуманно.
Достаточно было Рафику сойти чуточку с этой твердой позиции
и допустить вероятность подобных бесед в период наших встреч
за время с 1930 по 1934 год, как дело приняло бы совершенно иной
оборот и следствие сразу же восторжествовало бы победу. Но так
как очная ставка закончилась, оно не добилось этой победы.
Я и теперь часто вспоминаю то далекое прошлое, и Рафик рису-
ется мне сквозь многое пережитое вполне честным и смелым това-
рищем. Редко кто-либо другой, попав в его положение, смог бы
выдержать этот суровый экзамен, выпавший на долю Рафика.
В этом я еще больше убедился позднее, когда сам подвергся аресту
в Москве в 1938 году.
У читателя может возникнуть вопрос: действительно ли мы
с Агамаляном беседовали по поводу Берия в самом отрицатель-
ном смысле, или же следствие выдвинуло надуманное обвине-
ние? Конечно, подобные беседы у нас были, и не только про-
тив Берия, но и по поводу острых политических вопросов, мате-
риалы эти попали в руки следствия по линии агентуры. Я даже
предполагаю, кто именно мог донести эти сведения о Рафике:
два очень близких его друга. Один из них погиб в застенках
НКВД в те годы, другой не пострадал, наоборот, стал известным
в Грузии человеком.
Возможно, не оба, а один из них, трудно сказать. Мы с Рафиком
иногда бывали не очень осторожны, и эти лица краем уха слышали,
о чем мы говорим. В ответ на мои замечания об опасности неосто-
рожной нашей беседы Рафик всегда меня успокаивал, полностью
им доверяя. Называть их фамилии я не буду, так как полностью не
уверен в их виновности, это лишь предположение.
Теперь, когда партия полностью реабилитировала Рафаэля
Михайловича Агамаляна, наш долг, знавших его близко, расска-
зать молодежи о нем. Рафик Агамалян был любимцем молодежи
не только в те годы, когда работал в комсомоле, но и намного позд-
нее, когда он вел большую и ответственную партийную работу.
Он никогда, пожалуй, не отрывался от комсомола. В этой связи
уместно вспомнить его встречи с молодежью, как, например,
его доклад на общегородском активе тифлисской организации
ЛКСМ Грузии «Об итогах январского пленума ЦК и ЦКК ВКП(б)»
в 1933 году или его беседу с писательским активом, с журнали-
стами и юнкорами, состоявшуюся в мае того же 1933 года в редак-
ции «Молодого рабочего».
Обширная тематика и научный уровень его выступлений как
в докладах и речах, так и в журнальных и газетных статьях по самым
актуальным вопросам всегда свидетельствовали о его богатой эру-
диции. Умение популярно излагать необходимые знания широкой
аудитории являлось существенной и отличительной чертой Ага-
маляна, пользовавшегося в связи с этим большой популярностью
среди молодежи.
Рафик Агамалян обладал наряду с выдающимися способно-
стями и широким образованием также и прекрасными душев-
ными качествами, сближавшими его с простыми людьми. Он был
в высшей степени скромным и никогда не зазнавался. Всегда
находился в первой шеренге борцов за построение коммунисти-
ческого общества.

СЕРГО ОРДЖОНИКИДЗЕ

Заслуги Серго Орджоникидзе общеизвестны. И если в его жизни
и были свои теневые стороны и отдельные ошибки, быть может,
и роковые, то все равно, ничто не может наложить на него ни подо-
зрения, ни осуждения, а тем более обвинения, ибо вся его жизнь –
это беспримерный образец исполнения долга большевика ленин-
ской закалки.
В той сложной обстановке, в которой проходила вся деятель-
ность Серго, этот испытанный большевик, до последней капли
крови преданный интересам партии, очевидно, все свои поступки
расценивал как полезное для партии дело, иначе он не мог бы их
совершить. И если часто, а может быть, и очень часто, ему при-
ходилось вновь и вновь взвешивать, правильно ли он поступает
в каждом отдельном случае, что часто уступает Сталину, во многом
соглашается с ним и призывает всю партию поступать именно так,
а не иначе, то мне думается, что он искренно полагал, что именно
этот путь и есть самый правильный и даже единственный.
Мне кажется, что первым и самым главным грехопадением
С. Орджоникидзе была его неправильная позиция, связанная
с преданием гласности в самых высших и узких партийных кру-
гах ленинских документов, известных под названием «Завещания»
и «К вопросу о национальностях или об «автономизации», опубли-
кованных в печати лишь в 1956 году в соответствии с пожеланием
XX съезда КПСС.
Серго был натурой впечатлительной. Вместе с тем – глубоко
партийным и дисциплинированным человеком. Вне всякого
сомнения, на него очень сильное воздействие должна была ока-
зать ленинская оценка его роли в Закавказье и поведения в стол-
кновениях с грузинскими уклонистами. Требование В.И. Ленина
наказать С. Орджоникидзе должно было сильно подействовать
на него, и вот в этот, пожалуй, самый критический момент за все
время нахождения Серго в нашей партии в смысле поколебания
его авторитета и кристальной честности на помощь к нему при-
шел Сталин.
Отношения между ними были близкими с давних пор. Пом-
нится, в 1960 году мне рассказывал И.С. Франгулян – старый боль-
шевик, член партии с 1905 года, о том, как весной 1912 г. по пути
в Петербург зашли к нему в Москве Сталин и Серго. Тогда Фран-
гулян учился в Московском университете и жил вместе с Кучаидзе
в районе Большой Садовой улицы недалеко от Триумфальной пло-
щади, где теперь гостиница «Пекин».
Тесная связь Серго Орджоникидзе со Сталиным, возникшая
со времен глубокого подполья при царизме, стала еще теснее после
Октябрьской революции. Особенно дружно они работали в годы
борьбы с оппозицией, в период работы Серго в ЦКК (Централь-
ной Контрольной Комиссии). Но с появлением Берия Сталин все
больше и больше остывал к Серго. Дело дошло до того, что он рас-
порядился убить Орджоникидзе.
Вернемся к «Завещанию». Вот что писал Владимир Ильич Ленин
в своих записках «К вопросу о национальностях или об «автономи-
зации» об Орджоникидзе:
«Если дело дошло до того, что Орджоникидзе мог зарваться
до применения физической силы, о чем мне сообщил тов. Дзер-
жинский, то можно себе представить, в какое болото мы слетели»
(В.И. Ленин, ПСС, т. 45, стр. 356). И далее: «Я боюсь также, что тов.
Дзержинский, который ездил на Кавказ расследовать дело о «Пре-
ступлениях этих «Социал-националов», отличился тут тоже только
своим истинно русским настроением (известно, что обрусевшие
инородцы всегда пересаливают по части истинно русского настро-
ения) и что беспристрастие всей его комиссии достаточно харак-
теризуется «рукоприкладством» Орджоникидзе. Я думаю, что
никакой провокацией, никаким даже оскорблением нельзя оправ-
дать этого русского рукоприкладства и что тов. Дзержинский
непоправимо виноват в том, что отнесся к этому рукоприкладству
легкомысленно.
Орджоникидзе был властью по отношению ко всем остальным
гражданам на Кавказе. Орджоникидзе не имел права на эту раз-
дражаемость, на которую он и Дзержинский ссылались. Орджо-
никидзе, напротив, обязан был вести себя с выдержкой, с какой
не обязан вести себя ни один обыкновенный гражданин, а тем
более обвиняемый в «политическом» преступлении».
Свою третью заключительную записку В.И. Ленин начинает
следующей фразой: «Какие же практические меры следует пред-
принять при создавшемся положении?»
Приведем полностью пункт третий этих практических мер,
где говорится о персональной ответственности за создавшееся
положение:
«В-третьих, нужно примерно наказать тов. Орджоникидзе
(говорю это с тем большим сожалением, что лично принадлежу
к числу его друзей и работал с ним за границей в эмиграции),
а также доследовать или расследовать вновь все материалы
комиссии Дзержинского на предмет исправления той громад-
ной массы неправильностей, которые там, несомненно, имеются.
Полити чески ответственными за всю эту поистине великорусски-
националистическую кампанию следует сделать, конечно, Ста-
лина и Дзержинского».
Как видно из этих записок, на Владимира Ильича очень сильное
впечатление произвел самый факт рукоприкладства со стороны
Серго Орджоникидзе. И как по-ленински звучат слова, взятые
в скобки? «(говорю это с тем большим сожалением, что лично
принадлежу к числу его друзей...)». Факт этот настолько вопию-
щий в среде большевиков вообще, а тем более в руководстве пар-
тии, что, несмотря ни на какую близость к Серго, Владимир Ильич,
ни на минуту не задумываясь, требует «примерно наказать тов.
Орджоникидзе».
Сталин решил амнистировать Серго в своих будущих злодейских
целях. Орджоникидзе не только не был «примерно наказан», но
были приняты все меры, чтобы содержание ленинских записок
скрыть от партии. Свое «Завещание» Владимир Ильич написал
в декабре 1922 года, назвав его «Письмо к съезду». Как известно,
XII съезд РКП(б) заседал с 17 по 25 апреля 1923 года. На этом съезде
ни один из документов из «Завещания» В.И. Ленина оглашен не был
и о самом «Завещании» ничего не было сообщено.
В мае 1924 года был созван XIII съезд РКП(б). Он состоялся
с 23 по 31 мая 1924 года. Надежда Константиновна Крупская, убе-
дившись, что и на XIII съезде не собираются оглашать «Завещание»
Владимира Ильича Ленина, 18 мая, за несколько дней до открытия
съезда, написала в ЦК ВКП(б) о необходимости опубликования
всех предсмертных ленинских записей:
«Мною переданы записи, которые Владимир Ильич диктовал во
время болезни с декабря 23 по 23 января... Некоторые из этих запи-
сей уже опубликованы (о Рабкрине, о Суханове). Среди неопубли-
кованных записей имеются записи от 24–25 декабря 1922 года
и от 4 января 1923 года, которые заключают в себе личные харак-
теристики некоторых членов Центрального Комитета. Владимир
Ильич выражал твердое желание, чтобы эта его запись после его
смерти была доведена до сведения очередного партийного съезда.
Н. Крупская» (В.И. Ленин, ПСС, т. 45, стр. 594).
После подобного категорического требования жены Ленина,
со ссылкой на его «твердое желание», Сталин вынужден был
созвать за два дня до открытия съезда, 21 мая 1924 года, Пленум ЦК
РКП(б), на котором было заслушано сообщение комиссии по при-
ему бумаг В.И. Ленина.
И вот посмотрите, дорогой читатель, какое казуистическое
решение принимает по этому поводу пленум: «Перенести огла-
шение зачитанных документов, согласно воле Владимира Ильича,
на съезд, произведя оглашение по делегациям и установив, что
документы эти воспроизведению не подлежат и оглашение по деле-
гациям производится членами комиссии по приему бумаг Ильича».
Как не назвать подобную редакцию решения пленума ЦК
по важнейшему документу за всю историю партии хитроспле-
тением и крючкотворством? Ведь все, что записано после слов
«согласно воле Владимира Ильича, на съезд», записано именно для
того, чтобы не исполнять его воли, как в действительности и про-
изошло. Лишь XX съезд партии в 1956 году, то есть спустя более
тридцати лет, распорядился опубликовать эти ленинские доку-
менты.
В.И. Ленин направил письмо съезду партии, а Сталин приду-
мал нечто неожиданное: оглашать «Завещание» не на пленарном
заседании, а по делегациям. Он боялся, что после зачтения на
пленарном заседании вполне может начаться обсуждение ленин-
ских заветов и его, чего доброго, могут свергнуть с поста Гене-
рального секретаря ЦК. Что же касается обсуждения по деле-
гаци ям, то подобного не могло произойти: как бы ни взбунтова-
лась одна или две делегации, их можно будет быстро успокоить
и навести порядок.
В эти часы обсуждения по делегациям особое рвение проявил
Серго Орджоникидзе в защиту Сталина в благодарность за то, что
тот не предпринял мер к наказанию Серго как