ПОБЕГ НА ФРОНТ

В.И. МИШЕЕВ

Родился я в с.Сарул-Мерн Яшкульского района (ныне совхоза "Черноземельский" Черноземельского района). В 1939 г. призвали в армию на действительную службу, служил в г.Ворошиловске (ныне г.Ставрополь) до 1940 г. Потом направили меня на Украину в г.Тернополь, где и застала война.

Во время одной из бомбежек человек 500, в том числе и я, ушли в "Черный лес", как тогда называли партизанские отряды. Мне приходилось ходить в разведку. Население Украины, в основном молодежь, немцы отправляли в Германию, а мы, партизаны, окружали поезда и создавали условия этим людям для побегов. Освобожденные приходили к нам в лес и оставались там жить.

В 1943 г. наши войска освободили г.Черкассы. К этому времени в лесу собралось местных жителей и партизан около 50 тыс. человек. Наш командир Дубовой сказал, чтобы мы с криками "Ура" выбегали из леса. Немцы этого очень боялись, наверное думали, что там — миллион людей и в страхе бежали. Однажды во время переправы через речку Тясмин около г.Чигирин, попав под бомбежку, я чуть не утонул, простыл и заболел. Эта болезнь осталась на всю жизнь, несмотря на систематическое лечение.

В 1943г. партизанские отряды соединились с регулярными войсками. Нас привезли на 210-й пересыльный пункт в г.Черкассы. Здесь мы находились целый месяц, ждали распределения по полкам.

Батарея, в которую я попал, насчитывала около 200 человек. Однажды, построив батарею, командир сказал: "Товарищ Мишеев, выйдите из строя на пять шагов вперед". Я вышел. Ко мне подошли два автоматчика и повели в "каталажку". Просидел я в ней около трех месяцев, и меня выпустили. Потом, помню, привели Утхунова Василия Дамбиновича.

Через пересыльный пункт проходили сотни людей, их переодевали в военную форму, оформляли на них документы и отправляли на фронт. Мы с Утху-новым по своей инициативе помогали начальству. Но скоро нам надоело здесь находиться, и мы попросились на фронт: "Отправляйте нас. а то что же мы будем здесь сидеть, паек кушать, так и война кончится, а мы все сидеть будем". Тогда подполковник дал нам пакет и сказал, чтобы мы ехали в г.Кун-гур и там предъявили этот пакет. Нам выдали аттестаты, паёк. По аттестату мы могли в магазинах брать все, что надо. Приехали в Москву, взяли, что нам было необходимо, погуляли по столице и поехали в Кунгур. Ехали все время бесплатно. Приехали в Кунгур и увидели там много наших калмыков-фронтовиков, кто плакал, кто смеялся, кто в карты играл,

Раненых, больных и нетрудоспособных отсюда направляли в Сибирь к родственникам, а здоровых — на строительство Широковской ГЭС. На этом пересыльном пункте мы находились два месяца и чуть с голода не умерли. Нас не кормили — живи как хочешь, из своего кармана питайся, Булка хлеба стоила в то время 500 руб., стакан табака — 50 руб., а денег-то у нас не было. Только где-то в августе-сентябре 1944 г. я попал в Широклаг. Сначала

привезли в г.Молотов, а потом уже в Широклаг. Питание в лагере было очень скудное: два кусочка вареной соленой рыбы, хлеба давали очень мало. Я работал на разгрузке вагонов. Поезда приходили ночью, поднимались мы на работу с трудом. Сотрудники НКВД с собаками стаскивали людей с нар, заставляли работать. А тем, кто работал на карьере, было еще тяжелее. Ежедневно с карьера человек 20-30 не возвращались, их привозили мертвыми и закапывали в снег. Так я проработал месяца два. Весь оборвался, переодеться не во что было. И я подумал, что надо что-то предпринять, зачем же так бесполезно жить и умирать. Утхунов тоже был истощенный. Одно время даже разговаривать не мог.

В лагере каждую неделю работала комиссия, в состав которой входили врач, медсестра, руководители Широклага. Члены комиссии в основном осматривали, ощупывали мышцы, ягодицы. В некоторых случаях делали уколы в ягодицу. Если кровь появлялась, значит, трудоспособен, если же крови не было, то отправляли в Сибирь, к родственникам. Будучи в лагере, я узнал, что мои односельчане жили в Новосибирске, отец и мать умерли, осталась одна 14-летняя сестренка.

Я решил, что мне остается только одно — убежать. Там, где я работал, вокруг было болото, бежать можно было только по мостику, шагнешь в сторону, утонешь по самую шею и никто тебя не спасет. Вечером туда приходил маленький паровоз "кукушка", на котором привозили продукты. Прибывал он в 10 час. вечера и через 30 минут отправлялся. Везде стояла охрана. Уехать можно было только на этой "кукушке". Я залез в паровозный тендер и так приехал на станцию Половинка. Дальше, этот паровоз не шел. На пассажирском поезде мне нельзя было ехать — сразу бы поймали. Поэтому я опять залез в ящик с углем, зарылся в него, только голову оставил снаружи.

Так ехал целую ночь, утром встал, весь черный, сам, как уголь, Кое-как шинель и шапку снегом почистил и пошел на станцию, где меня сразу и поймали. Увидев меня, двое парней со словами: "Калмык убегает!" схватили меня и повели в комендатуру. Там я просидел пять суток. Через каждые два-три часа проводился допрос. Спрашивали об одном и том же. То, что говорил, я снова повторял, как будто проверяли правильность моих слов. А я болтал всякую чепуху, путал их. Так, за пять суток они ничего не смогли от меня добиться. На шестые сутки я не выдержал и сказал: "Дайте хотя бы воды напиться", т. к воды мне не давали, водили только в туалет. Во рту пересохло, сил уже не было даже говорить.

В этот же день пришли несколько человек в военной форме, среди них был генерал. Меня привели к ним и попросили раздеться догола. Я разделся и генерал приказал подойти к нему ближе. Я тогда был молод, еще не истощен и неплохо выглядел. Генерал посмотрел-посмотрел на меня и сказал: "Калмыки — все доходяги. А этот — не калмык, вы ошиблись, он бурят-монгол. Отправьте его на фронт, там разберутся".

Офицер привел меня на станцию, затолкал в вагон пассажирского поезда без билета. Так как в вагоне было темно, контролер, проверявший билеты, меня не заметил. Я приехал в Молотов. Отсюда было проще куда-то уехать. Смотрю, солдаты садятся в поезд, и я за ними пошел, сел в вагон. Меня никто ни о чем не спрашивал. А голодный был я, как собака, денег опять же не было, чтобы что-то купить. Один солдат дал мне два кусочка сахара и кружку воды, я хоть напился. Целую ночь мы ехали, а куда не знаю. Я их не спрашивал, и они меня ни о чем не спрашивали. Утром рассвело, солдаты вышли, и я вышел, смотрю, на здании вокзала написано "Станция Казань".

Тут меня опять двое парней поймали и в комендатуру повели. Здесь я одну ночь проспал. Утром эти двое посадили меня в поезд и повезли. Пока один спал, другой меня караулил. А я расположился на самой верхней полке, куда вещи клали. Там чьи-то сумки стояли. Руками нащупал в одной сумке сухари. Думаю, ну слава Богу, надо хотя бы немного поджиться. Я эти сухари из маленькой дырочки брал и до утра их съел.

Утром приехали в Саратов. Меня привели в пересыльный пункт, где были раненые, дезертиры, штрафники и т. д. С ними беседовали и распределяли кого, куда. В основном, конечно, отправляли на фронт. Один офицер у меня спросил: "Ты где служил, где воевал?". Я ответил, что воевал на Украине в артиллерии. Он мне: "Ты же — калмык", но я сказал, что бурят-монгол. После беседы привели меня в баню, всю мою одежду бросили в печку и принесли военную форму: шапку, сапоги и т. д.

Вместе с ребятами 1926-1927 годов рождения (последнего фронтового призыва) меня посадили в поезд и опять повезли.

Мы проехали Москву и приехали в Ленинград. Там был формировочный пункт. Я попал в 181-ю артиллерийскую бригаду, 25-ю дивизию 1-го Украинского фронта. В мае 1945 г. с этим полком я был уже в Берлине. Так я сбежал из Широклага. Там мы ничего хорошего не видели, каждый день угрожала смерть.

Победу я встретил в Берлине. За участие в Великой Отечественной войне имею правительственные награды. За храбрость, стойкость и мужество, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками и в ознаменование 40-летия Победы советского народа в Великой Отечественной войне Указом Президиума Верховного Совета СССР от 11 марта 1985г. награжден орденом Отечественной войны 2-й степени. Также награжден юбилейными медалями: "Двадцать лет победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.", "70 лет Вооруженных сил СССР", "Сорок лет победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.".

Если бы я не сбежал из Широклага, возможно, так и остался бы там навечно.

В Берлине я встретил Басана Бадминовича Городовикова. Он спросил, почему я не в Молотове, Я ответил, что из Молотова и приехал. Он пригласил меня к себе и я все ему подробно рассказал. Мы говорили о многом, в том числе и о депортации калмыцкого народа, о моем побеге и т. д. Басан Бадми-нович посоветовал изменить адрес моего рождения на такой: Бурят-Монгольская АССР, Курумканский район, с.Ялдык, откуда был один из его сослуживцев. Я так и сделал.

В то время мы не думали о том, что калмыкам разрешат вернуться назад, В 1946 г. меня комиссовали, и я поехал в Черкассы, где жил мой командир по партизанскому отряду Дубовой. Я все рассказал ему и попросил устроить на работу, т. к. ехать мне было некуда. Он сразу же повел меня на завод, зашел в отдел кадров и сказал: "Это мой бывший партизан, устройте его на работу". Меня приняли грузчиком, дали место в общежитии завода. Зарабатывал я хорошо, оделся, жил неплохо. Проработал на этом заводе три года.

А Дубовой, мой бывший командир, работал в военкомате. Однажды он предложил мне такую работу. В одной из деревень, недалеко от города жил бывший полицай Федотов. Он был вооружен. Люди его боялись, а он этим пользовался, делал, что хотел, даже насиловал женщин. В общем страшный был человек и его надо было арестовать. Я поехал в эту деревню, устроился на квартиру к одной женщине, а работать я должен был в лесничестве, поэтому

мне дали пару лошадей.

Трудно было взять Федотова просто так. Надо было с ним сначала познакомиться, подружиться. Чтобы войти к нему в доверие, я рассказал ему, что моих родителей увезли в Сибирь как "врагов народа". Постепенно мы сблизились, Как-то я попросил его поработать вместо себя один день, отдал ему лошадей. А сам в это время поехал в военкомат. Ночью приехали вооруженные люди и арестовали Федотова, Таким образом я выполнил это задание и уехал снова в Черкассы.

В 195 7 г. по радио услышал, что калмыки возвращаются на родину. Слух об этом прошел по многим городам Украины. В 1959 г. я взял отпуск и поехал в совхоз "Черноземельский" Калмыцкой АССР. Там я нашел свою сестру, отбыл отпуск и уехал назад. Когда приехал, то здесь меня ждала телеграмма из Калмыцкой АССР.

Мой начальник ЖКО на меня "кинулся". Он стал мне говорить, что я прикрывался национальностью "бурят-монгола", а на самом деле — калмык, что я предатель,, изменник своей нации. Обидно, конечно, такое было слушать. Я ответил, что у меня в паспорте и в свидетельстве о рождении написано, что я бурят-монгол, а имя и отчество — Василий Иванович.

Вот с этим паспортом я в 1965 г. приехал в Калмыкию. Басан Бадминович Городовиков был тогда первым секретарем обкома партии. Я встретился с ним, рассказал, что живу на Украине, а на родину приехал в отпуск. Он стал уговаривать переехать сюда насовсем. Я так и сделал. На Украине рассчитался, переехал в Калмыкию. Басан Бадминович помог мне устроиться на работу в Ики-Бурульском районе, в совхозе "Красный путиловец" завхозом. Здесь я проработал 20 лет.

Когда ушел на пенсию, переехал в Элисту, получил квартиру, работал еще 10 лет в Мясомолпроме, Хотел заменить паспорт, в котором бы все соответствовало действительности, что я — калмык, а не бурят-монгол, что я — Нимгир Лиджиевич, а не Василий Иванович, но это оказалось невозможно. Обращался я и в архивы, и в соцобес, и везде получил отказ. Поэтому я не считаюсь реабилитированным, льготами никакими не пользуюсь. В Элисте два года назад скончалась моя жена.

С Украиной поддерживаю связи. У меня там был сын. Недавно он погиб: попал в аварию. Его мать — та украинская женщина, у которой я жил на квартире в деревне, тоже умерла. Остались у меня на Украине внучка и правнучка, живется им трудно. Как могу, так им помогаю. Вот так и живу.