РЕАБИЛИТИРОВАН ПОСМЕРТНО

По документам, которые принесла в редакцию М.П. Меренкова, много лет. У одних «проносились» листы, у других выцвели от времени чернила, и они пожелтели. Одни датированы двадцатыми годами, другие выданы в тридцатые, последние выписаны в пятидесятые. Это все, что осталось от ее отца, бывшего директора Пушкинского зверосовхоза Пантелеймона Михайловича Меренкова. Но многое сохранилось в ее памяти. Правда, теперь Майне Пантелеймоновне намного больше лет, чем было отцу в кровавом тридцать восьмом, когда «черный ворон» среди ночи забрал его. Ей, тринадцатилетней, было тогда непонятным таинственное его исчезновение, как и выселение семьи из квартиры.

На основании сохранившихся документов, материалов бывшего Центрального партархива ИМЛ при ЦК КПСС (ныне Центра хранения современной документации — В.С.) и Управления МБ по городу Москве и Московской области, сведений бывшей Военной коллегии Верховного Суда СССР и воспоминаний М. П. Меренковой, попытаюсь восстановить биографию нашего земляка Пантелеймона Михайловича Меренкова.

— Мой отец родился в 1898 году в селе Байдики Глебовской волости Михайловского уезда Рязанской губернии,—

рассказывает Майна Пантелеймоновна.— Через несколько лет родители, имея слабое хозяйство, перебираются в Петроград, где трудятся в качестве чернорабочих.

С 1908 по 1912 год Пантелеймон Михайлович учился в городском начальном училище. Не окончив положенного срока из-за материальных трудностей в семье, его отдают учеником медноплавильной мастерской на пивоваренном заводе «Старая Бавария». «Спустя год,— писал в 1925 году в своей биографии П. М. Меренков,— чувствую ослабление здоровья и поэтому избираю токарное ремесло». С марта 1913 года он стал учеником токаря на чугунолитейном заводе в Петербурге.

С 1914 года и до Октябрьской революции работал токарем по металлу на аэроплановом заводе Щетиниха и Трубочном.

«Февральская революция застает меня и семью в тяжелом материальном положении, что толкнуло меня на путь борьбы с существовавшим тогда строем, напишет Пантелеймон Михайлович в 1928 году.— В 1917 году вступаю в члены РСДРП(б) и вхожу в боевую дружину при заводе. В июльском восстании вместе с боевой дружиной принимал участие как стрелок... Октябрьский переворот застает меня на том же заводе (Трубочный — В.С.) в красногвардейском отряде. Принимал участие в занятии Зимнего дворца и кадетских корпусов на Васильевском острове».

В момент занятия немцами Пскова Пантелеймон Михайлович с первым отрядом уезжает в город Порхов, где пробыл до конца 1918 года.

В мае 1919 года, будучи в отпуске по болезни на родине, по партийной мобилизации изъявил желание ехать на Восточный фронт. «В конце 1919 года,— писал П.М. Меренков в 1928 году,— во время боя я попадаю в плен к Колчаку и лишь после трехмесячных скитаний вернулся к своим, но в другую часть. Вскоре заболеваю тифом, в силу чего был направлен в лазарет города Томска. В начале 1920 года после выздоровления направляюсь в 30-ю Иркутскую стрелковую дивизию».

Удалось установить, что П.М. Меренков в 30-й СД прослужил шесть лет и занимал различные должности: политрук роты полка военного снабжения, председатель партбюро штаба бригады, военком батареи, военком отдельной кадровой роты.

— В декабре 1926 года отец демобилизовался из Красной Армии, и мы приехали в Рязань,— рассказывает М. П. Меренкова.— Год папа работал народным судьей 7-го участка в г.Спасс-Клепики Рязанской губернии, а затем его избрали членом губернского суда в Рязани. До августа 1930 года он занимал должности помощника и заместителя окружного прокурора. Отец часто не бывал дома, выезжал в глубинку, где велась борьба с бандитизмом. Помню, как мама рассказывала, что долго ловили какого-то бандита Чеснокова. Отец однажды вернулся домой в изорванной одежде, но тогда бандита не поймали, он удрал. Потом брат мамы, Иван Михайлович Матусяк, который служил в уголовном розыске, подкараулил Чеснокова и убил его.

В августе 1930 года П. М. Меренков переезжает в Подмосковье. Пантелеймона Михайловича утверждают ответственным секретарем Ухоловского РК ВКП(б), в феврале 1935 года— Можайского РК ВКЩб).

— В 1937 году отца направили в Пушкинский район,— продолжает Майна Пантелеймоновна.— Сохранилось удостоверение папы от 3 марта 1937 года, где указывается, что «Меренков Пантелеймон Михайлович является директором Пушкинского зверосовхоза... Назначен НКЗ СССР, приказ № 249/к от 3 марта 1937 г. Действительно по 31.12.1938 г. при доверенности НКЗ СССР от 3.03.1937 г. № 1433...» Приехали мы в зверосовхоз весной 1937 года. В то время я училась в четвертом классе, а сестра Октябрина — в седьмом. Семья разместилась в большом доме (где теперь контора зверосовхоза — В.С.) на первом этаже и занимала три комнаты... Казалось бы, что все нормально... Однако в мае или в начале июня 1938 года в три часа ночи раздался стук в двери нашей квартиры. Отец открыл, и в комнату зашли трое незнакомых

в гражданской одежде. Что они сказали? Помню только их короткую команду, адресованную папе: «Одевайтесь. Поедете с нами!» После этих слов мама стала плакать. «Да ты что? разберутся»,— успокаивал ее отец. Через окно мы видели, как его затолкнули в «черный воронок». Проходила неделя, вторая... Никаких вестей о судьбе отца все не было. Правда, опять приезжали к нам на машине. Но эти были в форме НКВД. Они сделали обыск. Забрали два охотничьих ружья и еще кое-что из вещей...

После ареста отца администрация зверосовхоза выгнала нас с квартиры, и мы переселились в какую-то полуподвальную комнату. Через некоторое время мама ездила в Москву, и в НКВД ей сказали, что папа осужден на 10 лет без права переписки. Однако прошел и этот срок, а он не вернулся. Теперь я знаю, что такое «десять лет без права переписки...» В 1956 году меня вызвали в райотдел КГБ и сказали, что пригласили по вопросу отца. Мол, поедете в Москву в Военную коллегию Верховного Суда и получите документ о реабилитации...

Из определения Военной коллегии Верховного Суда СССР

№ 4н-012864/56:

«Военная коллегия Верховного Суда СССР в составе: председательствующего полковника юстиции Стучека и членов полковника юстиции Рохлина и подполковника юстиции Дворецкого рассмотрела в заседании от 15 сентября 1956 года заключение главного военного прокурора по делу Меренкова Пантелеймона Михайловича, 1898 года рождения, осужденного 3 октября 1938 года Военной коллегией Верховного Суда по ст. 58-7, 58-8 и 58-11 УК РСФСР к расстрелу с конфискацией имущества.

Заслушав доклад тов. Рохлина и заключение пом. Главного военного прокурора полковника юстиции Корюкина,— установила:

По приговору суда Меренное признан виновным в принадлежности с 1936 года к контрреволюционной вредитель-

ской организации и вредительской деятельности в Пушкинском зверосовхозе и Можайском районе.

В заключение предлагается отменить приговор и прекратить дело за отсутствием состава преступления, так как дополнительно проведенным расследованием установлено, что Меренков был осужден необоснованно.

Осужденные Маргояян и Крымский, первого из которых Меренков называл руководителем контрреволюционной организации и своим вербовщиком, а второго — участником этой контрреволюционной организации, в действительности антисоветской деятельностью не занимались ив 1955 году судом были реабилитированы.

Показания осужденных Поплаухина, Бажанова, Швецова, Цесельского и Тропарева, копии протоколов допросов которых приобщены к делу, не могут служить доказательствами вины Меренкова, так как первый из них в 1955 году реабилитирован, а остальные лица, как установлено проверкой их дел, сами были осуждены необоснованно и их дела направляются в суд для прекращения в порядке ст. 4 п.5 УПК РСФСР.

Свидетель Черкашин, работник Пушкинского зверосовхоза, на допросе 10 апреля 1956 года указал, что падеж молодняка черно-серебристых лисиц не зависел от руководства зверосовхоза.

Проверив материалы дела и дополнительного расследования и усматривая, что по Делу установлены новые обстоятельства, свидетельствующие о необоснованности осуждения Меренкова, Военная коллегия Верховного Суда СССР определила:

Приговор Военной коллегии Верховного Суда СССР от 3 октября 1938 года в отношении Меренкова Пантелеймона Михайловича по вновь открывшимся обстоятельствам отменить и дело о нем прекратить за отсутствием состава преступления».

— После посмертной реабилитации отца, уточняет Майна Пантелеймоновна,— нам выдали компенсацию в размере двух месячных окладов И деньги за изъятые вещи. А в Пуш-

кинском райбюро ЗАГС вручили свидетельство о смерти. Но оно вызывает подозрение. В этом документе не указана причина и место смерти папы. И еще дата смерти значится 19 ноября 1939 года— это через год и 16 дней после приговора суда. Такого не бывало. А еще хочется знать: где все же могила отца? И не только мне. А еще двум внукам Пантелеймона Михайловича и правнукам Павлику и Яночке. Ведь «Вечерняя Москва» печатает списки расстрелянных на Донском и Ваганьковском кладбищах. Фамилии отца мы пока не встречали в публикуемых расстрельных списках.