Прежде чем я расскажу о своем отце, предоставлю слово документам. Их состарило время, но все же их язык остался красноречивым, неумолимо точным и равнодушно официальным…

Историческую справку о главных бухгалтерах Норильского горно-металлургического комбината имени А.П.Завенягина принес Василий Иванович Мартынов. Он работал в Норильске с 1966 по 1987 год, последние семь лет был главным бухгалтером комбината. В январе 1987 года Василий Иванович запросил личные дела из архива комбината. К сожалению, сведений о главных бухгалтерах до 1940 года ему не предоставили. И потому возглавил список Александр Николаевич Мансуров.

Из личного дела А.Н. Мансурова.

Родился 2 декабря (по старому стилю) 1900 года. Русский. Беспартийный. Женат, двое детей. В органах с 1 июля 1940 года.

Родился в семье земского участкового врача в г. Коломне Московской области, «считался как в семье, дворянина». Образование среднее. Окончил школу 2 -и ступени (1908-1918 годы).

После окончания школы был призван в ряды Красной Армии, где прослужил рядовым около четырех лет. После демобилизации 17 мая 1923 года А.Н. Мансуров поступил в Увязскую контору «Рязлеспром», где работал младшим десятником, а затем счетоводом до августа 1924 года. В Касимовское агентство «Сахаротрест» перешел в феврале 1925 года на должность старшего счетовода. Постоянно работал на счетной работе: с 1933 по 1937 год заместителем и главным бухгалтером на Березниковском химкомбинате и в тресте «Березникихимстрой», С января 1937 года

по март 1938 года А.Н. Мансуров — главный бухгалтер треста «СевУралтяжетрой».

3 марта 1938 года арестован Ворошиловским РО НКВД Московской области: обвинение предъявлено по ст. 58-10 УК РСФСР. 15 ноября 1939 года за недоказанностью состава преступления дело прекращено, и А.Н. Мансуров из-под стражи освобожден. По удостоверению № 16 от 1 июня 1940 года Московской конторы Норильского комбината (начальник Рубаненко) А.Н. Мансуров прибыл в Норильск для работы на должности главного бухгалтера управления эксплуатации комбината с окладом 1800 рублей. Об этом гласит приказ по комбинату № 447. Здесь он трудился до 15 октября 1940 года.

Приказ МВД СССР № 424 от 1 июня 1940 года известил о назначении А.Н. Мансурова главным бухгалтером Норильского комбината НКВД с 15 октября 1940 года, В этой должности он проработал 13 лет и 7 месяцев.

Награды Александра Николаевича Мансурова: в мае 1945 года — орден Трудового Красного Знамени, медали «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.», «За победу над Германией в Великой Отечественной 'войне 1941-1945 гг.», в 1949 году - орден «Знак Почета».

Из аттестации А.Н. Мансурова за 1947 год:

«требователен, умеет хорошо организовать работу всей главной бухгалтерии, Технологию производства знает хорошо, Общее развитие достаточное. В смысле полити-

ческого развития над собой не работает, участия в общественно-политической жизни управления не принимает, в силу этого в практической работе проявляет целый ряд недостатков в личных качествах. Не критически относится к личным качествам работников, в работе замкнут и излишне честолюбив». Аттестацию подписал и.о. директора комбината В. Зверев.

Из аттестации за 1948 год: «А.Н. Мансуров... в работе энергичен, оперативен и требователен. По характеру замкнут, иногда проявляет упрямство и излишнее самолюбие...» И эту характеристику подписал В. Зверев, только уже в ранге начальника Норильского ИТЛ и комбината МВД СССР, инженер-полковника.

Из аттестации за 1950 год: «...на протяжении 10 лет пребывания в Норильском комбинате проявил себя квалифицированным специалистом... Систематически не работает над дальнейшим политическим развитием и не принимает активного участия 'в общественной работе. Отмеченные в предыдущей служебной аттестации недостатки — проявление излишнего самолюбия — полностью не изжиты». Этот документ подписал инженер-полковник Береснев как и.о. начальника Норильского ИТЛ и комбината МВД СССР.

Из заявления А.Н. Мансурова на имя В. Зверева, датированного 12 января 1953 года: «Резкое ухудшение состояния здоровья (большая потеря зрения) вынуждает меня вновь обратиться к Вам с просьбой освободить меня от занимаемой

должности главного бухгалтера комбината... В течение 1952 года с аналогичной просьбой я обращался:

1. два раза к начальнику ГУЛГМПи главному бухгалтеру тов. Добровольскому Н.А. и тов. Макарову М.Н. (16,111и 19.V);

2. к главному бухгалтеру МВД СССР тов. Зайцеву П.В. и в копии к главному бухгалтеру ГУЛГМП тов. Макарову М.Н.»

Это заявление, как и предыдущие, осталось без удовлетворения. Следующая просьба 66 отставке, датирована 10 мая 1954 года и направлена директору Норильского горно-металлургического комбината А.В. Логинову: «...в связи с резким ухудшением состояния здоровья (потеря зрения) прошу дать указания отделу кадров направить меня на ВТЭК. Исполнение обязанностей главного бухгалтера возложить на одного из заместителей главного бухгалтера комбината тов. Тарханова В. В. или Первшна Д.Т.»

11 мая 1954 года директор комбината А.В. Логинов издал приказ № 515: «Освободить от. занимаемой должности тов. Мансурова А.Н. с направлением на ВТЭК согласно поданному заявлению».

Наконец Александр Николаевич Мансуров получил возможность оставить столь ответственную должность, которую он, инвалид по зрению, выполняя с большим трудом. Из Норильска он уехал в Москву, больше, нигде не работал. Умер в марте 1983 года.

Я прочитала строки документов, и на меня нахлынули воспоминания... Как я жалею, что о многом не поговорила с папой... Я была поздним ребенком и была, конечно, мала, чтобы самой всерьез заинтересоваться судьбой отца. Позднее я поняла, что каких-то доверительных бесед в семье отец не вел сознательно: он хотел уберечь нас от вполне реальных неприятностей страшного времени. Тогда очень немногие родители рассказывали о своей жизни детям... Но и спустя годы он не хотел вспоминать прошлое...

Мы предлагали папе поехать в город Касимов на Оке — там он родился, вырос, там его отец служил земским врачом. Отказался очень решительно. И чуть позже как-то вскользь сказал, что в Касимове среди расстрелянных трупов он нашел и вытаскивал своего отца. Просил разрешения похоронить его по-человечески — отказали. Наш дед служил врачом в Первую мировую войну и по ее окончании вернулся в Касимов. Вот тут-то он и попал в страшную мясорубку по уничтожению царских офицеров...

Отец был сильным человеком. Столько пережил (не на одну жизнь было бы лишку), но не сломался, остался человеком принципов. В его комнате неизменно висела панорама Норильска, а в уголочке стола — маленький портрет Сталина, в симпатиях к которому его трудно заподозрить. Еще одна странность для нас — он кроме Касимова напрочь отказался от поездок в Прибалтику, он не ходил на встречи

с норильчанами... Не хотел забывать прошлое? Знал цену людского предательства? Но при чем тут Латвия, Литва? Вряд ли его неприязнь к ним объяснялась только тем, что его при аресте объявили шпионом Прибалтийских республик, где он так и не побывал?

Когда мы переехали из Норильска в Подмосковье, к нам домой часто приходили знакомые и сослуживцы отца, особенно летом во время массовых отпусков. Отец всех привечал... Отец очень переживал, когда уходили из жизни уважаемые им люди. Помню, как потрясла его смерть доктора Родионова, у Владимира Евстафьевича был рак легких. Отец говорил, что хирург от бога Родионов сказал однажды по этому поводу: «Если бы я сам мог себя прооперировать, я сделал бы все как надо — так я чувствую, что и где болит...» Эту фразу мы до сих пор помним...

...Я прочитала документы отца и поначалу подумала, что в них ошибка в дате награждения Александра Николаевича Мансурова орденом « Знак Почета». Я достала газету «Сталинец» за 13 февраля 1949 года со списком награжденных работников Норильского комбината и на второй странице под номером 39 нашла фамилию, имя, отчество и должность (главный бухгалтер комбината) отца. А в документах значится 1943 год. Чтобы окончательно убедиться в ошибке, я раскрыла орденскую книжку, но здесь стояла именно эта дата! Тогда я обратилась к трудовой книжке А.Н. Мансурова. И здесь я прочитала первую запись о наградах на Норильском комбинате МВД: «1942. Награжден орденом «Знак Почета», указ 1942 г.». Далее идут записи о награждении орденом Трудового Красного Знамени, медалями «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» и «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.». И после этих строк снова читаю: «...награжден орденом «Знак Почета», и дата рядом: «1949 год». Таким образом я узнала, что у отца было два ордена «Знак

Почета». В орденской книжке я прочитала, что эта награда имеет 1-ю и 2-ю степень, за 1-ю положено выплачивать по 20 рублей в месяц, за 2-ю — 15. Орденоносцу полагались раз в год бесплатный проездной билет по железной дороге и водным путям сообщения, ежедневные поездки в трамвае при предъявлении орденской книжки были тоже бесплатными.

Трудовые книжки были введены в стране с 15 января 1939 года, до этого они назывались иначе — «Трудовой список». Здесь учтено все: записи должны подтверждаться документами, изменение общих данных (например, окончание учебного заведения, выход из партии или вступление в нее) заносится в специальную графу, каждому предоставляется право пересмотра своего «Трудового списка». Он введен с ^февраля 1926 года, и на последней странице книжки нужно было ответить на вопрос о социальном происхождении (рабочий, крестьянин, служащий, прочие), о судимости (когда, кем и за что судим) — эту страницу заверяет подпись лица, давшего эти сведения. Самому человеку, видимо, веры не было...

Очень красноречивый документ... Последняя запись в «Трудовом списке» отца сделана 3 марта 1938 года: «Исключен из списков треста «Сев-Уралтяжстрой» в связи с арестом органами НКВД в г. Березники». Так главный бухгалтер треста стал арестантом.

А теперь хочу кое-что добавить к приведенным здесь документам.

Отец потерял зрение, когда находился под следствием. Вышел он из тюрьмы с 80 % потери зрения. У него был белый билет, поэтому его не призвали в армию. В Норильск папа приехал по приглашению главного бухгалтера Калинина, к сожалению, не знаю его имени и отчества. Думаю, они были знакомы по работе на Урале. Отъезд в Норильск был своего рода бегством от возможного вторичного ареста, как это случалось со многими в то время.

Думаю, отец не простил следственных экспериментов над собой и поэтому «не работал над дальнейшим политическим развитием и не принимал участия в общественной работе». Мне он никогда не рассказывал о времени, проведенном под следствием. И в будущем никогда не вел разговоров о политике.

Папу арестовали в городе Березники, под следствием он находился в Свердловске. После его ареста маму, меня и сестру сразу же выселили из квартиры. Поскольку мама была домохозяйкой, то нам сразу не на что стало жить. Мама подалась с нами в Москву, где жили папины брат и сестры. Однако в Москве жить нам не разрешили, и маме как-то удалось устроиться в городе Кольчугино — ее приняли на работу в регистратуру местной больницы. Жилье снимали в деревне Отяевке, в 4 километрах от города. Мне было три года, а сестре — 13 лет. Она и мама ходили пешком через два глубоких оврага в город: одна — в школу, другая — на работу. А я оставалась под присмотром приютившей нас у себя доброй тети Груши.

По рассказам мамы, в 1939 году человек принес письмецо от отца, с которым он сидел, а теперь был освобожден. Что было в письме, не знаю, но мама собралась и поехала к отцу. Свидания она не добилась, но каким-то образом узнала, что дело, по которому он проходил, вроде вскоре закроют. И действительно, отца выпустили. Приехал он больной, худой и почти слепой. Здоровье стараниями мамы поправилось, но зрение к нему так и не вернулось. Несмотря на это, отец очень любил читать и читал много. В кино и театр не ходил: не видел. Папа собрал большую библиотеку, много лет выписывал журнал « Огонек » с приложениями и журнал «Охота и охотничье хозяйство».

С юношеских лет охота была большим увлечением папы. В Норильске у него было два ружья калибром 12 мм и 16 мм. Иногда мне разрешалось набивать патроны, я даже ходила с ними на пристрелку. Охотился папа, пользуясь полевым биноклем. Как это происходило, не знаю, но гусей с охоты он приносил. Много лет с одной компанией весной и осенью он выезжал в окрестности Норильска дня на два или три.

После выхода на пенсию папа купил дом с 10 сотками земли в поселке Заветы Ильича, что по Ярославской дороге (в 34 километрах от Москвы), и стал осваивать совсем незнакомые ему профессии: плотника, столяра, маляра и т.д. Любимым детищем стал сад. Александр Николаевич Мансуров много лет вел дневник погоды и посадок в саду и огороде. Сейчас эти тетради хранятся, и если сравнить, например, температуры зим, то зимы в Подмосковье стали значительно теплее.

Свою энергию и силы отец тратил на сад и общественную деятельность — озеленение поселка. Посаженные им и соседом по даче А. А. Архаровым березы, липы и клены выросли и каждый год радуют нас. Он был агитатором на выборах, и молодые депу-

таты поселкового совета часто приходили к нему за советом. Когда случилась беда — в 1969 году сгорел дачный дом, огромную поддержку и помощь отцу оказали Л.А. Айвазов, B.C. Зверев и Катыш Ходос Мусни (бывший гл. бухгалтер в Дудинке). Отец снова отстроил дом и еще долго в нем прожил. И теперь он не стоит пустым: в нем живут его внук с многочисленными правнуками и даже с двумя праправнуками. Жизнь продолжается...

* * *

Мне очень жаль, что своих деда и бабушку я не знала. Дед Николай Николаевич Мансуров и брат папы Михаил были расстреляны революционной властью как офицеры царской армии. Оба были призваны в армию в 1914 году. Бабушка умерла в 1935 году, до моего появления на свет. Однажды, будучи в командировке в г. Рязани, ожидая приема у начальника МТС, у меня выдалось свободное время — мы с сотрудницей пошли посмотреть Рязанский кремль, но все было закрыто, кроме выставки «100 лет фотографии». На одной из фотографий я увидела своего деда Н.Н. Мансурова среди депутатов Государственной Думы от Рязанской губернии. Вернувшись домой, я спросила отца об этом, и он подтвердил этот факт.

Мой отец мечтал стать врачом, но родился он не в то время: судьба оказалась к нему жестокой. Когда сестра Злата окончила школу в 1943 году, папа убедил ее и еще двух ее подруг пойти учиться в медицинский институт. Она окончила его в г. Красноярске и много лет проработала сначала участковым врачом, потом эндокринологом в г. Москве.

Я окончила МЭИ и работаю проектировщиком в институте «Гипросвязь» по сей день.

ПОСЛЕСЛОВИЕ ВАСИЛИЯ КСИНТАРИСА

Норильчане не забывали Александра Николаевича Мансурова, Он остался в памяти людей как несгибаемый перед житейскими невзгодами человек. Перед высоким начальством, кстати, тоже, о чем можно догадаться, читая критические строки его аттестаций. Вот, например, что написали знавшие его норильчане в 1970 году, поздравляя его с 70-летием:

«За годы, отданные комбинату и Норильску, Вы заслужили официальное признание — правительственные награды и признание товарищей по работе, поэтому Ваш авторитет намного превосходил высокое служебное положение.

Ваша преданность делу, твердость и настойчивость в работе, внимательность и чуткость, проявленные в нелегкие годы к товарищам, которые в этом особенно нуждались, снискали Вам общее уважение. Мы хотим, чтобы в день своего юбилея Вы почувствовали сердечную теплоту норильчан...»

Александр Николаевич отметил и 80-летие... Прошло 20 лет, как ушел в мир иной А.Н. Мансуров, а его с благодарностью вспоминают и сегодня. Вот что рассказал Василий Николаевич Ксинтарис:

«Я прибыл в Норильск 15 сентября 1940 года, а Александр Николаевич Мансуров на полгода раньше. Он человек с большой буквы: прямой, сильный духом и знаниями, несгибаемый ни перед кем и ни перед чем. И при этом Александр Николаевич был почти слепым, он одновременно пользовался очками с увеличительными стеклами и лупой. Представляете, КАК он работал, имея дело каждый день с цифрами, финансовыми отчетами и прочим? Когда Александр Николаевич пришел работать в аппарат Норильлага, он такой порядок навел! Такого учета материальных ценностей, людей и прочего, думаю, и сегодня на предприятиях не найти. При этом Александр Николаевич в мае-июне проводил инвентаризацию — в эту пору в Норильске все таяло и становилось доступным для проверки.

Документация тогда была в идеальном порядке, полагаю, она и сегодня сохранилась в целости и сохранности. И не страх руководил главным бухгалтером комбината А.Н. Мансуровым, но высокий профессионализм. В каждом лаготделении была своя бухгалтерия. Черновую счетную работу выполняли заключенные, потом их проверяли вольнонаемные. А какие ошибки можно найти, если поработали бывший секретарь ЦК ВЛКСМ Мельчаков или другой з/к Злобин? Да никаких! У них талант был к учетной работе, это ведь только непосвященные считают, что он не нужен в бухгалтерии и прочей финансовой деятельности.

Александра Николаевича Мансурова я всегда с благодарностью вспоминаю, ведь он спас меня и мою семью от больших бед.

В августе 1950 года ко мне в Норильскснаб пришел зам. начальника лагеря. Вежливо, с улыбкой побеседовал со мной, а потом сказал:

— Я тебе неприятности принес. — И достал приказ по комбинату: — «Уволить Ксинтариса, обеспечить выезд в 24 часа».

Летом мы отправляли свои семьи на отдых в Таежный. Хоть это в тот момент было для меня утешением. За сутки я продал окружкому профсоюзов самое дорогое — домашнюю библиотеку. Собрал вещи. К моему счастью, в эти дни отсутствовал начальник политотдела, и потому партбилет я увез с собой. Мало того, и здесь, как в окружкоме профсоюза, где со мной достойно рассчитались за книги с невиданной скоростью, пошли навстречу — я уплатил взносы вперед. Продал все, что мог, и через 28 часов выехал в Красноярск.

Первым делом пошел в крайком партии. Первый секретарь был в отпуске, зашел ко второму. Он меня знал, ведь до этого поста он был первым секретарем партии в Игарке. Я рассказал ему свою историю, он поинтересовался:

— Что собираешься делать?

— Поеду в Москву, в МВД СССР, попытаюсь выяснить: что все-таки произошло?

И тогда второй секретарь (к сожалению, забыл фамилию этого благородного человека) предложил мне на выбор два вакантных места — начальника Красноярского грузового порта и директора создающегося мощного скотоводческого совхоза.

— Удастся в Москве отстоять свое будущее, оставайся там, а если нет... эти два места я держу для тебя.

В Красноярске у меня попытались отобрать партбилет, но не удалось.

Побывал я на приеме и у А.А. Панюкова, бывшего директора Норильского комбината и лагеря. Александр Алексеевич возглавил Енисейстрон, обещал мне устроить встречу в Москве с Авраамием Павловичем Завенягиным, попросил прийти к нему на другой день. А.А. Панюков сделал все, что мог, и я выехал в столицу.

Первым делом я должен был явиться к Обручникову, заму по кадрам МВД. Я пришел к нему в кабинет, чтобы записаться на прием к Авраамию Павловичу Завенягину, первому заместителю министра внутренних дел СССР. Обручников что-то бубнил, ни разу не подняв на меня глаза... А через два дня по поручению А.П. Завенягина меня принял Мамулов, зам. министра внутренних дел. На другой день из приемной Обручникова меня разыскали на квартире, где я остановился, и назначили время приема у Обручникова. Не успел я переступить порог его кабинета, как он бросился мне навстречу, улыбаясь, жал руки... В общем, развернулся на 180 градусов. Он усадил меня напротив себя и предложил вернуться на работу в Норильск. Я отказался. Тогда Обручников любезно предложил другие должности: начальником пароходства в Дальстрой или в Североникель, который недавно передали в МВД из Министерства химической промышленности.

Я выбрал Североникель и должен был поехать на Кольский полуостров в г. Кировск.

Но тут, когда, казалось бы, неприятности отступили от меня, я серьезно заболел. От всех переживаний у меня отнялась нога — полгода я был на больничном. Теперь представьте мое положение: с одного места уволен, до другого не успел добраться. А у меня семья — на что жить? Все шесть месяцев Александр Николаевич Мансуров оплачивал мой больничный лист. Он спас мою семью, поддержал меня... Человек большой души, он взял всю ответственность на себя в труднейшее время. Рисковал? Еще как! Но он никогда не был сволочью, которых тогда вокруг нас было много. В те времена мало кто мог так поступить».