МАКАСЕЕВ ТАРАС ИЛЛАРИОНОВИЧ

О своем дедушке пишет его внучка Казанцева Эльвира Геннадьевна. Я собирала эти сведения по крупицам, так как дети дедушки давно стали старше своего репрессированного отца, а некоторых уже нет на этом свете.

А начну я писать с воспоминаний о 1938 годе моей мамы Филипповой Прасковьи Тарасовны. Тогда это была рослая семнадцатилетняя красавица, белокурая девушка. Вот что она говорила: «...Приехал в Кара-кол Усть-Канского района уполномоченный следователь, а там жило много переселенцев из европейской части России — русских, поляков, латышей и он был один из тех, кто не очень грамотный, но очень ретивый. Вот он, грозный и неприступный, начал вызывать на допрос и решительно спрашивать: «Кто поджигал колхозную ферму? Кто против колхозов?».

Запуганные сельчане так и никому не говорили долго, о чем он спрашивал и что они отвечали. Наконец была вызвана в контору сельского совета и мама. Следователь оглядел молодую красавицу и давай ей грозить:

- Говори, что Ковалихин сын поджигал ферму!

- Нет, я этого не знаю!

- Ты же комсомолка, должна мне помогать выявлять врагов колхозного строя.

- Что ж комсомолка... Если я не видела, как я могу говорить!

- Если ты не скажешь, что он поджигал, то я и тебя упеку куда следует! — кричал следователь.

Тут она со страху заплакала, но, пересилив рыдания, все равно стала тянуть свое:

- Ну, что ж, посылайте, воля ваша. А я не могу сказать, так как не видела, что он поджигал.

Вот таким образом выбивали показания из приезжих крестьян... Наверное кто-то из села не выдерживал, поддакивал, лишь бы такой грозный начальник отпустил, оговаривал соседа или жителя. Потом и начались аресты.

Так, 1 апреля 1938 года был арестован дедушка Макасеев Тарас Илларионович. При аресте были изъяты ценности: курла (винтовка), переломка и десять патронов. Вся семья переполошилась. А свой дом, просторный и большой, дедушка отдал колхозу под контору еще во время коллективизации, семья из одиннадцати человек ютилась в амбаре: бабушка Евдокия Сенифонтовна и девять детей, от взрослых и до пятимесячного мальчика Петра. Пока записывали да осматривали что еще можно конфисковать, выяснилось, что у деда нечего одеть на ноги. Мама побежала по родне каракольской в поисках какой-нибудь обуви. Кто-то дал истоптанные ботинки. В них и обулся дедушка, в них и шел до Усть-Кана, а потом и до Кызыл-Озекской тюрьмы.

Далека была дорога нашего дедушки от родного дома.

Родился он в 1890 году в селе Богданцы не то в Ковельской, не то в Ковенской губернии. В 1907 году вместе со своим отцом Илларионом Макасеевым, двумя сестрами и тремя братьми дедушка мальчишкой прибыл в Каракол. Два брата потом решили уехать обратно в Европу, и связи больше с ними не было. Остальные решили остаться. Выстроили большой двухкомнатный дом. Разводили скот, сеяли лен, мужчины охотничали, рыбачили. Когда дедушка женился, то не отошел от отца своего. Начали жить хорошо. Но... Дальше революция, партизанская война, потом стали вступать в коммуну, затем в колхозы... куда отдали свой дом. И подошли к тому, что при аресте зажиточного середняка дочери пришлось бегать по селу искать обувь. А больше ничего не взяли, так как ничего и не было в амбаре, только одни ребятишки испуганно таращили глаза.

Мама говорила, что отец был безграмотный, мог только расписываться.

Дедушка был осужден совещанием (не тройкой) при НКВД СССР 3 сентября 1938 года и отправлен на Колыму.

Долго не было от дедушки вестей. Бабушка оставалась одна с девятью детьми. С дедушкой-то жили впроголодь, а теперь и совсем стало пусто в их холодном амбаре. Все вспоминали дедушку и его слова в последний раз. Мама вспоминала: «Когда за ним пришли, он был у соседа Осипа Кузницкова. Осип испугался милиции, а дедушка говорит:

- Вот ты боишься их, наверное в чем-то виноват, а мне нечего бояться их...

Но арестовали дедушку, Осипа оставили. Когда ребятишки закричали и заплакали, то председатель сельского Совета говорит им:

- Что вы плачете? Он ведь враг народа!

- Какой же он враг? — сказала мама. А дедушка — Не плачте, дети... Всяко надо пожить.

Так больше никто его и не видел. Писем не было вообще. Пришло только в 1941 году одно, когда уже началась война. Письмо он писал в 1940 году, а получили через год. Он просил выслать ему партизанскую книжку, луку и чесноку. Болел наверное. Бабушке нечего было выслать, так он и не дождался посылки. Война отняла последнее, что было. Он в этом единственном письме писал, что возит начальника какого-то, ухаживает за лошадьми.

Он всегда работал, по выражению дяди, как конь. Ночью молотил хлеб на мельнице, а днем веял хлеб вручную. Все зерно сдавали государству, а отходы давали колхозникам на трудодни. Кто работал в колхозе, получали по булочке хлеба. Дедушка принесет домой, разделит на всех по кусочку, а у самого слезы бегут. Был он хорошим охотником. Если была удача, то давал всем соседям мясо. Весной собирали траву всякую, слизун, стряпали лепешки. Даже на мельнице сметал в кучу липкую пыль — бус и раздавал его людям, у кого совсем нечего было есть. Приносил и домой. Бабушка стряпала из буса лепешки, они хрустели в зубах, так как были с песком.

Иногда от этой тяжелой жизни без выходных и отпуска, от беспросветной нужды дедушка Тарас напивался. Его брат Григорий стыдил его, уговаривал:

- Ты не пей, а то возьмут по линии НКВД. Я вот не пью, меня не возьмут, да и старый я уже, 57 лет. Но однако через несколько месяцев взяли и его. А он был отличный работник, — кошевки, сани, хомуты делал сам, был совсем безграмотный.

Уж если так жила семья при главном работнике, то что стало без него.

Старшего сына, дядю Егора, взяли в армию, еще тяжелее стало. Мама моя ему писала про дедушку, но тот просил не писать про него, боялся, что его из Армии выгонят. Затем взяли в Армию второго сына Семена, он старался для семьи заменить отца. Оба они не пришли больше домой. Один похоронен в Белоруссии, другой пропал без вести. Так защищали Родину сыновья врага народа.

А дедушка умер 30 ноября 1943 года в Магаданской области. Такая справка есть в деле.

А когда началась реабилитация репрессированных в 1956 году, в село Каракол приехали следователи. Стали расспрашивать людей о тех, кто был арестован. Из их рассказов встает образ дедушки Тараса (о других я не пишу) — труженика, человеколюбца, семьянина. Но ни одному внуку не пришлось его повидать.

Вот как поясняет Потапов Карп:

- Макасеев Тарас Илларионович занимался в селе сельским хозяйством. Хозяйство имел середняцкое. Наемную силу не применял. В годы революции участвовал в партизанском отряде, принимал участие в боях с колчаковскими отрядами. Знаю, что он был сторонником советской власти, отрицательного о нем ничего сообщить не могу.

А вот что говорил о дедушке Мурников Филарет Факеевич, знавший всех восьми арестованных в первый раз односельчан: «Макасеев Тарас вступил еще в ТОЗ, а затем уже пошел в колхоз, работал кузнецом и мельником, работал хорошо, и со стороны руководства упреков к нему не было. В общественных мероприятиях не участвовал, так как был в преклонном возрасте. Воспитывал в своей большой семье еще сироту Прокопия Ермолаева (в свою очередь прошедшего так же Колыму)».

Вот рассказ Нины Васильевны Кочивой: «Макасеев Тарас к работе относился добросовестно, его мельница обеспечивала помолом всех колхозников, и каких-либо перебоев в работе мельницы не было. В беседах со мною он высказывал патриотические суждения по вопросу укрепления трудовой дисциплины и артельного хозяйства».

Вот рассказ Ковалевой Марии Никифоровны: «В 1937 году Макасеев Тарас Илларионович работал на молотилке машинистом. Однажды игравшие ребятишки бросили в барабан вместе со стогом сена железные вилы без черенка. Машинист не смог схватить этот сноп, поэтому эти вилы поломали молотилку и погнули несколько зубьев. Их быстро заменили другими и исправили молотилку. Председатель Метенев ругал машиниста Макасеева за то, что он разрешил играть детям на току. А больше ничего плохого не помню».

Баба Дуня не могла оставшимся семерым детям дать образование. Но все они выросли добрыми людьми. Бабушка Дуня потом, уже в годах, помогала своим детям воспитывать внуков. В сорок три года оставшись одна, высокая, красивая, сохранила верность дедушке Тарасу. Часто вспоминала своих сыночков Семена и Егора, молилась за них. Она была безграмотная, но сумела привить своим детям лучшие качества человека: трудолюбие, жалость к людям, гостеприимство, любовь к ближнему. Даже в расцвет атеизма не

переставала верить в бога и осуждала нас, неверующих: «Подождите, еще придет время — вспомните меня!». Как в воду глядела наша бабушка Дуня.

От семерых детей у дедушки Тараса осталось двадцать внуков.

Баба Дуня дожила почти до ста лет и умерла на руках у моей мамы. Она болела только три месяца, последнее время ослепла и почти не говорила. В последний вечер она вдруг сказала маме:

- Паша, иди открывай ворота, за мной Тарас приехал.

Мама думала, что она говорит про маленького правнука Тараса, но оказалось не так... Утром незаметно для мамы, дедушка Тарас увел ее в другой мир.

Память о дедушке держится крепко во внуках еще, а вот правнукам эта история очень далекая. И спасибо «Книге Памяти», если в ней будет напечатано о нашем дедушке Тарасе Илларионовиче Макасееве, чья фотография напечатана в первом томе Книги Памяти жертв политических репрессий.

Казанцева Эльвира Геннадьевна,

с.Майма, пер.Северный.