Глава 12

«ЭХ ВЫ, ТЮРЬМЫ, РОССИЙСКИЕ ТЮРЬМЫ...»

Т. 3. л.д. 53. 05.08.1948г.

Начальнику пересыльной тюрьмы г. ШОПРОН

При этом направляю для вручения осужденному ЛУКАШЕВИЧ Ю.Б.:

1. Портсигар металлический позолоченный с зажигалкой.

2. Фотографии разные 6 (шесть) шт.

Расписку о вручении указанного и Значок ГТО 1 -и ст. Лукашевич Ю.Б. пришлите для приобщения к делу.

начальник в/ч 26308 подполковник юстиции

ДОВЖИК

Т. 3. л.д. 58 (592)

В военный Трибунал в/ч 26308 06.08.1948 г. По встретившейся надобности прошу выслать в Военную Прокуратуру в/ч 26308 дело по обвинению ЛУКАШЕВИЧ Ю.Б. и ГРИЩЕНКОВА П.М.

и.о. ВП в/ч 26308 подполковник юстиции

ДОВЖИК

Т 3. л.д. 62 (596)

Начальнику Военно-полевой тюрьмы Управления Контрразведки МГБ ЦГВ майору ЛАЗАРЕНКО.

При этом направляю список на 3-х человек, арестованных и осужденных ВТ вместе с тюремными делами и личными вещами для этапирования в СССР для отбытия наказания.

1.ГРИЩЕНКОВ П.М. 15 лет.

2.ЛУКАШЕВИЧ Ю.Б. 20 лет.

З.Медведева Елизавета И. 1910 года рожд. ст.58-1 «а» 25 лет.

Арх. угол, дело № 5119-ОФ

Т. 3, л. д. 88.

Ночью вывели во внутренний двор, впихнули в легковую автомашину черного цвета, выехали со двора на шоссе. Майор сел рядом справа, один конвоир — слева, третий конвоир — рядом с шофером.

«Вперед!» — последовала команда майора. Через некоторое время машина остановилась на обочине шоссе, майор, сильно картавивший, злобно сказал, ткнув пистолетом в подреберье: «Выходи, предатель, из машины!» И наотмашь ударил левой рукой по лицу. Я не двигался с места, вцепившись «намертво» связанными руками за сиденье. «Я тебя пристрелю сейчас, сволочь, как при попытке к бегству!» На мое счастье, судьба послала автоколонну «студебеккеров» с солдатами в кузовах. Ведущая машина и за ней остальные остановились. Дверца открылась, и на асфальт соскочил бравый подполковник с голубыми полосами на погонах. Потребовал документы. Махнул рукой — с кузова соскочили четыре автоматчика, взяв автоматы «на изготовку».

Не помню, как произошло, но я закричал: «Гвардия! Спасите! Меня хотят застрелить! Я не виновен!»

«Смершевец» подчинился, сказал подполковнику, кто он, что везет осужденного в тюрьму в город Нейнкирхен.

Полковник, как старший по званию, приказал двигаться строго за ним.

Рано утром меня приняла тюрьма НКВД в Нейнкирхене. Всю жизнь помню этот случай и душой, сердцем благодарю мужественного, настоящего офицера за мое спасение.

Ввели меня в камеру № 15, в которой уже находилось человек 10. Я попал в сказку! Огромные окна, солнышко заглянуло в камеру, осветив паркетный пол, встроенные в стенку железные кровати, фаянсовую раковину для умывания, фаянсовый унитаз (со смывом), зеркало и чистый воздух, дышать легко! Раз в день прогулка во дворе тюрьмы — 30 минут! Сказка...

Уже не помню даты, когда нас автомашинами-«воронками» перевезли на железнодорожную станцию и погрузили в железные клетки из арматурной стали внутри вагона.

Режим строжайший. Между клетками конвоиры — четыре с автоматами. Расстояние между прутьями клетки сантиметров 10-15. Постели не было. Разостлал под себя (с разрешения конвоя) всю верхнюю одежду. Всю дорогу следования лежал на боку, на спине: причем поменять положение можно было только с разре-

шения конвоя. Оправиться можно было: по легкому — 4 раза в сутки, по тяжелому — раз в двое суток — в лоток, выведенный в боковую стенку вагона.

По прибытии на ж.-д. станцию Чоп, где должны были пересесть в другие вагоны, всех осужденных вывели из вагонов на припутное пространство.

Прозвучала команда конвоя: «Изменники! Предатели Родины. На колени! Целуйте землю Родины!» Какое издевательство!.. Коленям больно, пот ручьем — сил нет! «По сторонам не смотреть!»

Казалось, время остановилось...

Очень многие не могли самостоятельно подняться с колен. Помогали друг другу, пока железнодорожники сменили колесные пары (или подготовили другие вагоны — уже не помню).

«Мучения закончились», — так думали мы, поднявшись в пульмана.

Видны были под каждым вагоном железные грабли над полотном дороги. На крышах и тормозных площадках — конвой.

Этап прибыл на товарную станцию Львов. «Воронками» осужденных перевозили во Львовскую пересыльную тюрьму. Чтобы ускорить перевозку и поиздеваться, вталкивали в «воронок» двойное количество людей.

Мы начинали задыхаться, человек пять потеряли сознание. Когда внутренний двор пересылки был заполнен прибывшим этапом, началась «расфасовка» для размещения по общим камерам.

Вдруг мощным, звонким и чистым голосом зазвучала песня «Над Сибирью солнце сходить, хлопцi, — не зевайте, тай на мене Кармалюка всю надiю майе!» Ее поддержали голоса многих осужденных. Раздались автоматные очереди поверх голов. Команды: «Ложись! Лицом вниз!» Фамилия запевалы — Олефир.

Здесь же, в соседней группе, я увидел мальчика из подвальной камеры — Гюнтера Гюча. Он и я поприветствовались движением руки.

Как сложилась и благословенна ли была к нему судьба?!

В конце сентября 1948 года этап-эшелон осужденных Военным Трибуналом в Центральной Группе Войск ВС СССР через Львовскую пересыльную тюрьму Отдела Контрразведки МГБ СССР прибыл в челябинскую пересыльную тюрьму, с которой осужденных распределяли по стройкам. В ИТЛ, заключенные ко-

торого выводились в Промзону «Челябметаллургстрой», вместе с другими попал и я, новый заключенный, 22-летний, бывший гвардии сержант разведчик 23-й гв. ВДВ, потом 357 гв. Венского, Ордена Суворова СП, осужденный к 20 годам лишения свободы, с поражением прав на 5 лет, с конфискацией всего солдатского имущества, без права обжалования решения ВТ. Я, «преступник», стоял в окружении конвоя и собак у лагерной вахты и не знал, что меня будет отделять от свободы не только хороший забор лагеря, обвитый колючей проволокой, и пулеметы на вышках, но и ненависть человека и ярость зверя, натасканного на человека, то бишь — на заключенного.

Солдаты, сержанты, офицеры войск МВД — охрана ИТЛ — знали, что в лагере собраны мерзавцы и выродки, которые посмели посягнуть на советский строй и совершили тягчайшие преступления.

Администрация лагерей и тюрем поддерживала эту легенду среди уголовников, находившихся в одном с политическими лагере. Постовой был готов послать пулю в заключенного во всех случаях, которые предусматривает Устав, и без Устава.

После долгого шмона осужденные вступили в зону. Нас привезли в ИТЛ, чтобы убить... Убить должны были непосильный труд, недоедание, зимний холод, побои и издевательства как со стороны администрации, так и конвоя, а также терзающая душу безнадежность существования.

Мне «посчастливилось» попасть в колонну, бригады которой строили цеха прокатного стана «280» и «400», — от нулевого цикла (котлованов) до кровли. Бригада, в которую я был зачислен землекопом, готовила котлованы под фундаменты прокатных станов фирмы «Шлеман», поступающих из поверженной Германии в счет репараций, и под колонны подкрановых путей цехов.

Какой это был изнурительный, непосильный, каторжный труд! Земля промерзала на глубину до двух метров, глубина котлованов от 5 до 28 метров — и все копалось вручную, с помощью кирки, лома, металлических клиньев и кувалды. Измельченный грунт выбирался совковой лопатой, с многократной перекидкой, по принципу — бери больше, кидай дальше, пока летит — отдыхай... Выброшенный на поверхность котлована грунт отвозился тяжелой тачкой по трапу из доски. Тачка именовалась зеками машиной Асо — две ручки и колесо.

К декабрю месяцу 1950 года из 60 работяг-зеков первой моей лагерной бригады землекопов в живых осталось 10.

Умерших от дистрофии, воспаления легких, туберкулеза и других болезней вывозили на захоронение нагишом, с биркой на левой ноге. На бирке был указан лагерный номер — порядковый.

Увозили обязательно на утреннем разводе по работам, мимо строя колонн заключенных. Один из конвоиров молотком ударял по голове покойника, а второй — отомкнутым штыком колол в печень. Только после этого трупы вывозились.

Раздавалась команда: «Руки назад! Голову вниз! Шаг вправо, шаг влево— стрелять без предупреждения!» Лай охранных собак, скрип снега под ногами. Морозы стояли 40-45 градусов, а мы в рвано-штопаных бушлатах или телогрейках, не понятно, в какой обуви, но валенок не было. С великой радостью встретили мы известие о готовящемся этапе на лесоразработки, на север Урала.

Пешим порядком, отдыхая на снегу, ночуя в холодных сараях, добрела наша колонна заключенных до поселка Шевья, в Таборянском р-не Свердловской области. Жили в армейских брезентовых палатках с «буржуйкой», копали котлованы под землянки, валили и доставляли лес для домов охраны лагпункта и для землянок. Построили пищеблок, вахту, барак санчасти и т.д.

Выводили на работы в любую погоду и время года— шло строительство нового лагеря. Валили все подряд, давая дорогу ветрам, — березу, пихту, ель, сосну, кедры могучие, обрекая белку-летягу, бурундуков, смешливых любопытных, красивых зверьков, на голод.

Вокруг лагпункта были сплошные болота. Шагульское, Ванька Тур, Чиринское, Туролинское, Вершинское, и другие, с миллиардами мошек, гнуса, комаров. После укусов мошкары возникали гнойные волдыри. Работать можно было только в накомарнике да с зажженным грибом-чагой, ядовито дымящимся. Носили его в консервной банке или ставя на пенек. Летом воздух, напитанный испарениями болот, был слишком тяжелым для ослабленных, дистрофиков, сердечнобольных, с бронхитами, зимой — невыносим. В большие морозы люди прерывисто дышали. Никто здесь не бегал бегом.

Работали по 12 часов, на сон после тяжелой физической работы на лесоповале, возврата на зону, ужина, поверки вечерней оставалось всего 5 часов. Заключенный засыпал в ту самую мину-

ту, когда переставал двигаться, умудрялся спать на ходу или стоя. Недостаток сна отнимал силы, как и голод.

Невыполнение нормы выработки грозило штрафным пайком — 300 граммов хлеба в день и без баланды. Лагерь прививал ненависть к труду! На лагпункте «Шевья» встретил бывшего одноклассника — Митьку Ковгана, из поселка Грузьке, при совхозе «Красный Профинтерн». Он был судим, как и я, по ст. 58-1, служил в полиции. Осужден он был на 10 лет, а я — на 20 лет — по оговору и лжи!

Очень удивлен был он — как это я очутился в лагере, да еще по статье изменника Родины?! Ковган знал, что его первую учительницу — Лоза Александру Акимовну сожгли живьем в школе при активном участии украинцев-полицаев, и знал, что я остался в живых — не сгорел в том огне. Ох, и хохотал он, узнав, что я причислен к предателям и осужден на срок вдвое больший, чем он...

Ситуация сложилась для меня очень опасная — ведь я знал в лицо очень многих местных полицейских и представлял реальную угрозу как ему, так и другим участникам карательной акции.

Но все обошлось благополучно. Зеки — бывшие полицейские по лагерным каналам ознакомились с моим приговором и успокоились. 4 октября 1954 года я освободился из заключения, а Дмитрию оставалось еще года полтора, и собирался он уехать на Донбасс к своей знакомой женщине. Как сложилась в дальнейшем его судьба — неведомо мне до сих пор.

Лагерной судьбе было угодно, чтобы у меня стали хорошие, дружеские отношения с литовцем, художником — Клявинш, Михаилом Богатыревым, латвийцем — Имантом Сержант из Риги, членом-корреспондентом Академии наук Украины — Папе, главным режиссером МХАТа Виноградовым, драматургом Борисом Хайкиным. Сердечно благодарен я за лагерную бескорыстную дружбу Мансуру Губайдулину, Хамиду Файзулину, Петру Постол, Хлебникову, испанцу Алехандро, корейцу — Ким-Ин-Току, разработчику искусственной крови и препарата ДДТ (дуст) — А. Тычинскому, Андрею Дудке из Западной Украины и многим-многим другим. Здоровья, счастья, радостей, благополучия им всем!

4 (четвертого) октября 1954 года при разводе на работы, на вахте меня вызвали из строя колонны и велели зайти к Начальни-

ку «ИТЛ-4/7», подполковнику Козакову получить документы. Зашел. В помещении — кабинете начальника лагеря присутствовал Начальник режима лагеря Гаврилов. Он достал из выдвижного столика распечатанный пакет и под мою роспись вручил его мне.

На пакете было напечатано крупным шрифтом: Военная Коллегия Верховного Суда СССР. Достал из пакета вложение. На двух листах было напечатано: «Определение ВК ВС СССР об отмене Приговора Военного Трибунала в/ч 26308 от 03.08.1948 г. по ст. 58-1 «а» и снижение срока наказания по ст. Указ Президиума ВС СССР с применением Амнистии». Мне подали воды... Вручили Справку об освобождении, билет до станции Чита и поздравили.

Во второй половине дня я убыл из лагпункта на ЗИС-5 с газогенераторным двигателем на ж.-д. ст. Верхняя Тавда.

А уже вечером, разместившись на третьей полке пассажирского вагона (в билете не было указано место, только вагон), ехал в направлении Ирбит-Свердловск-Новосибирск-Иркутск-Чита. Ехал без места все пять суток полуголодным. Денег было выдано на питание в пути 52 рубля 08 копеек. В Новосибирске на вокзале купил две буханки хлеба и три пирожка с картошкой, а кипяток на каждой станции — бесплатный. Проводница дала стакан с подстаканником, который я возвратил ей по прибытии на станцию Чита-1.

Из одежды на мне все было лагерное: белье, брюки, бушлат, кепка. Вечером 9 октября 1954 года был уже в Чите-1. Здесь жили семьи моих родных дядей — Ивана Акимовича и Василия Акимовича Лоза. Решил остановиться у Василия Акимовича и его жены — Матрены Никитичны, так как бумаги трагически погибших мамы и дяди Петра Акимовича находились у них.

Ночь пробыл на вокзале, в комнате поездных бригад. А утром 10 октября пошел в нотариальную контору Железнодорожного р-на, чтобы вступить в права наследства, о котором в начале апреля 1948 года сообщила моя бабушка Татьяна Кузьминична Лоза. В нем говорилось, что две облигации, принадлежавшие Лоза Александре Акимовне, моей маме, выиграли: одна 50 000 руб., а вторая — 25 000 руб. Эти суммы бабушка положила в 1948 году на лицевой счет № 5 Гострудсберкассе № 7434/02 города Чита, и страховой полис мамы — 10 000 руб., который она завещала мне.

Общая сумма вклада — 85 000 (восемьдесят пять тыс.) рублей. На мое обращение о наследстве нотариус ответила: «Да, действительно, гражданка Лоза Татьяна Кузьминична, проживавшая по адресу: ул. 1-я Московская, дом 15, завещала своему внуку, военнослужащему Юрию Богдановичу Лукашевич 85 000 руб. Но эта сумма уже получена Матреной Никитичной Лоза, — женой вашего дяди Василия Акимовича Лоза. Скажу вам больше: тетушка Матрена ограбила вас, вы никто и звать вас — никак, бывший политический, освобожденный из заключения. Не пытайтесь искать свои большие деньги, иначе снова окажетесь в тюрьме, — Матрена очень дружна с большими чинами из прокуратуры и милиции».

Вот такой неожиданный удар преподнесли мне близкие родственники! В Чите уже было холодно, за 25°С, а я был одет в летнюю зековскую одежду, да и питаться как-то надо. Пришлось срочно устраиваться на работу. Но и здесь ожидала меня непредвиденность — без паспорта в погранзоне на работу не устроиться...

Еле устроился слесарем-монтажником Кадалинского пункта «Заготзерно», где и трудился до марта 1956 года.

Послушавшись совета нотариуса, я изменил свое первоначальное решение и пришел жить в семью Ивана Акимовича и Марии Петровны, которые со своей многочисленной детворой, — 6 душ —- ютились в небольшой, из дерева хижине на склоне Титовской сопки, напротив ж.д. станции Чита-1, на которой дядя работал сцепщиком вагонов. Опасная работа. Здесь же, в семье сына Ивана и Марии, закончила свой земной путь Татьяна Кузьминична — милая и незабвенная моя бабушка, убитая горем и жизненными потрясениями... Земля ей пухом и светлая память!

Силы Небесные наказали Матрену Никитичну за ее подлое деяние, забрав к себе молодых ее сыновей, моих двоюродных братьев — Василия и Толика. Пережила Матрена их на 13 лет в горе-печали.

Здесь же, в Чите, Судьба подарила мне встречу с Авророй, которая не испугалась, что я бывший зек, политический и без паспорта. И шли мы по Полю Жизни рука об руку, поддерживая друг друга. Были большие трудности, заботы и маленькие радости... Все преодолели. Аврора Владимировна работала старшим лаборантом Судмедэкспертизы, потом швеей, закройщицей в

драмтеатрах Актюбинска, Советска, Оперного театра им. Абая в Алма-Ата.

Я догонял отнятые у меня Правосудием молодые годы, учился в вечерней школе, поступил в Саратовский политехнический институт на факультет «Строительные и дорожные машины и оборудование», успешно закончил обучение, на «отлично» защитил дипломную работу. Трудился на должностях инженера, старшего инженера Западно-Казахстанского Краевого Управления сельского хозяйства, Начальником Отдела Дирекции строящихся предприятий, старшим, ведущим инженером Отдела Дирекции строящихся предприятий, старшим, ведущим инженером Отдела новой техники Министерства «Казсельхозтехника»; заочная аспирантура, сдача кандидатских минимумов, младший, старший научный сотрудник, зав. лабораторией в НИИ.

Работал на вечернем отделении Строительного техникума, в филиале Ташкентского института ж.-д. транспорта, Калининградском Политехникуме, в Нежинском Госпединституте им. Н. Гоголя и т.д.

15 марта 1961 года Небеса подарили нам с Авророй счастье и радость: дочурку, которую мы нарекли Еленой.

Кровинка наша росла, крепла, училась в средней школе города Нежин, в Ленинградском институте культуры им. Н.К. Крупской. Во время учебы встретила своего суженого — Валерия Николаевича Желвакова, студента Политеха, — поженились. 14 декабря 1980 г. они осчастливили нас внуком Димой. Пошли им, Боже, легкой ноши, прямых дорог, радости и счастья! Внучек Дима с августа 2004 г. на преддипломной практике. Ни пуха, ни пера ему!