СЕМЬ ЛАГЕРЕЙ ВАСИЛИЯ ЛУГОВОГО

Василий Иванович Луговой — человек сложной судьбы. И дело не только в том, что во время войны служил в авиачастях под командованием Евгения Савицкого, чья дочь десяти-

летия спустя станет второй женщиной-космонавтом СССР, что встречался с Василием Сталиным... Луговому было уготовано судьбой попасть в плен и пройти пять немецких лагерей, а после Победы — еще два лагеря, но уже в России.

Родился Василий Иванович в 1919 году в Тульской области. До 1932 года жили в доме-пятистенке. Кроме сада — коровы, лошади, овцы. Всем в доме заправляла бабушка. Однажды отец вернулся в село с известием: «Колхозы у нас будут организовывать, а я зачислен двадцатипятитысячником». Бабушка запричитала: «Ой, Ванька, умирать тогда надо».

После смерти бабушки дом заколотили, и вся семья с пятью детьми переехала в Ярославль к отцу, который к тому времени работал заведующим постановочной частью в театре имени Ф. Г. Волкова. Именно он создал здесь первую вращающуюся на деревянной конструкции сцену. Потом такую же сделал в Костроме и Иванове.

После окончания восьми классов учился Василий в ФЗУ при автозаводе. Семья тогда ютилась в купленной одиннадцати-

метровой комнатушке в Бутусовском поселке. Поработал слесарем на автозаводе, поступил в техникум.

На Первомайском бульваре висели красочные лозунги: «Дадим стране 150 тысяч летчиков! И. Сталин». В 1937 году пришел в аэроклуб.

— Отец узнал, что я учусь летать, только когда к выданной в клубе форме я попросил его купить мне хромовые сапоги, — вспоминает Луговой. — Тогда я уже перешел работать на завод № 62 — нынешний ЯЗТА. В 1938 году в клуб приехали набирать курсантов в Сталинградское авиационное училище. Я пересел с аэроклубного У-2 на «разведчик» Р-5, а потом на И-16 — по тем временам последнюю модель истребителя.

По окончании училища младший лейтенант Луговой попал на Дальний Восток. До 1942 года летал на истребителе И-153 в составе 534-го полка.

Совсем недавно фронтовые друзья принесли ему книгу Евгения Яковлевича Савицкого «Полвека в небе», где автор вспоминает и о лейтенанте Луговом, служившем в его дивизии. Несколько строк о себе обнаружил Василий Иванович и в книге Героя Советского Союза А. Т. Тищенко «Ведомый «Дракона» («Дракон» — позывной Савицкого).

Дивизия оставалась в Хабаровске, а Савицкий успел побы-

вать на фронте, вернулся уже полковником, с орденом Красного Знамени. Лугового в составе сформированного Савицким 3-го авиационно-истребительного корпуса перебросили в Пензенскую область. Там летчики впервые увидели ЯК-16.

— Мы уже передислоцировались в Люберцы, — рассказывает Луговой. — Как-то стояли на аэродроме вместе с Савицким и увидели: садится группа истребителей ЛА-5. В руководителе группы Савицкий признал Василия Сталина, с которым встречался под Сталинградом. Василий почти мне ровесник, 1918 года рождения. Закончил годичное летное училище в Качинске и сразу получил два-«кубика». Он подошел к нам, поздоровался. Волосы у него были русые, немного вились. На отца совсем не похож, наверное, в мать. Савицкий и говорит Василию: «Покажи моим орлам, как твои летают». Истребитель Лавочкина мы тогда впервые видели. Ну, один из группы взлетел, стал фигуры выполнять и... врезался в землю прямо на наших глазах. Мы все были в шоке. А Василий Сталин спокойно так говорит: «Чего волнуетесь? На фронте же погибают! А это — сейчас уберут...» Неприятный осадок у нас остался.

Вскоре 812-й истребительный полк перебросили на Кубань. Старший пилот Луговой успел сбить четыре вражеских самолета, когда и с ним случилась беда. Его сбили 8 мая 1943 года. С неработающим мотором, вытекшим горючим пошел на вынужденную посадку. Садился прямо «на брюхо».

— Кровь заливала лицо, в голове шумело. Начал расстегивать ремни, чтобы вылезти из кабины, откинул колпак, и тут кто-то схватил меня сзади. Я голову повернул — форма немецкая... Притащили в землянку. Чисто, светло. За столом офицер. Переводчик сказал: «Господин офицер говорит, что война для вас кончилась. Радуйтесь, теперь вы останетесь живы». А я вдруг почувствовал, что в сапоге у меня сыро. Глянул — сапог весь в крови. Оказалось, снаряд, что разбил мотор, задел ногу. Меня перевязали, а потом привезли на мельницу, где за колючей проволокой было много русских пленных — пехота, моряки. Подсевший к нам цыган прошептал: «Здесь на семь километров плавни — болота, тростник, — но я знаю дорогу, выведу...» Однако через несколько часов нас перевезли в Анапу, оттуда на барже в Темрюк, потом в Керчь. Позже меня вместе с другим пленным летчиком Михаилом Мухиным на самолете с ранеными немцами перевели в Симферополь. Там я заболел сыпным тифом. Врач, наш моряк, здоровый, с бородой, узнав, что я летчик, отгородил мне угол, а вечером, когда немцы ушли, накормил супом с мясом. Увидев, что я подавлен, говорит: «Выбрось все из головы, не переживай, спасай толь-

ко свою шкуру...». Позже, когда я приходил к нему на перевязку — нога долго не заживала — увидел у него немецкого унтер-офицера, изъяснявшегося на чистом русском языке. Оказалось, наш разведчик. Был заслан еще до войны в Голландию. Когда началась война, пошел в гитлеровскую армию. Звали его Лешей. Нам он приносил газету «Красный Крым», издававшуюся нелегально. С помощью подпольного обкома он обещал вывезти нас через Азовское море к нашим.

Как-то меня вызывают из камеры вниз. Вижу незнакомую девушку. «Говори, что я твоя сестра». Оказалось, обо мне сообщили подпольщикам, и те стали передавать продукты — поддерживали силы.

Но однажды в тюрьме поднялась тревога. Оказалось, Лешу разоблачили. Взяли и нескольких полицаев-татар, которые тоже работали на нас. Между тем пленных погрузили в эшелон и перевезли в Лицмандштадт (польский город Лодзь) — во 2-й летний лагерь.

Когда Лугового взяли в плен, он весил 76 кг, хромовые сапоги были в обтяжку. А в плену дошел до сорока с небольшим килограммов, и сапоги на ногах болтались. Из-за термического осколка нога долго не заживала.

Тем временем наши войска подошли к Польше. Всю лагерную обслугу и инвалидов переправили под Штутгарт. Луговой вместе с другими военнопленными стал работать в туннелях, куда с началом американских бомбардировок немцы перевели производство парашютов. Работали в три смены. Сил едва хватало, чтобы, прислонившись к стене, держать восьмикилограммовый отбойный молоток.

Вскоре началась активная бомбежка Штутгарта американцами. Заключенных вывели в бомбоубежище, а про камеру Лугового, где находилось 13 человек, забыли. На их счастье, потому что одна бомба упала прямо в бомбоубежище. В камере же вылетели все рамы, лопнула стена. Выбежали на улицу — все горит. Старушка какая-то привела их в подземный туннель, где немцы прятались от бомбежки уже трое суток.

Выбравшись опять на улицу, далеко уйти не смогли из-за горящих домов. И первая же машина доставила беглецов в гестапо.

Василий Иванович прихлебывает кофе и на минуту переводит дух:

— Все же правильно говорят, что «серые» дома — счастливые. Во время бомбежки в Ярославле он так ведь и не пострадал. И у немцев то же самое. Здание гестапо у них было — шесть этажей над землей и столько же под землей. Отобрали у

нас ножи, острые предметы и отправили вниз, где от бомбежки скрывалось гражданское население. Вместе с немецкими стариками, женщинами и детьми нас и кормили, пока две недели разбирали развалины. Потом — был уже август 1944-го — перевезли в концлагерь Дахау. Среди заключенных — немцы, французы, голландцы, бельгийцы, итальянцы, русские. В это время отдельный барак был и у евреев. Хуже всего обращались со своими немцами, дезертировавшими с фронта. Нас сначала привели в санпропускник. Велели раздеться, одежду сложить в узелок с бирочкой, с собой — только ложки. Обрили, промазали от вшей и — в баню. Только потом мы узнали, что в той бане, где мы мылись, еще несколько месяцев назад уничтожали евреев. Людей загоняли в душ, потом пускали газ. После того как все умирали, автоматически открывалась высокая стеклянная крыша — проветривали. Пол раздвигался — туда по рельсам загоняли вагонетки, грузили трупы и вывозили на поля. Тела сжигали на удобрение. Уничтожение велось в массовом масштабе. Евреев травили еще каким-то ядовитым составом: каждому в рот совали ложку отравленной каши.

При мне евреи уже не уничтожались; помеченные шестиконечной звездой на лагерной форме, они жили в отдельном бараке.

Затем Луговой попал в лагерь, что располагался в 120 км от Праги. В Каменце военнопленные рыли туннель, где со временем должен был развернуться гигантский военный завод.

— А 8 мая комендант всех выстроил и заявил: «Кто к американцам — отходите сюда, кто к русским — в эту сторону». Мы стали советоваться. Большинство было за возвращение домой. А один наш бывший майор вдруг признался, что он — в прошлом чекист. Спросил: «Кто из вас видел пленных из Финляндии? Слышали о них хотя бы? Нет? А я их принимал. Их всех сразу — в шахты. Ни один не вышел... Зная нашу систему, лично я пойду к американцам. Жить еще хочу». Ну, мы подумали: в Финляндии были тысячи, а нас тут миллионы. Всех не расстреляют...

Решили подаваться на восток, не дожидаясь официальной передачи. Кому повезет — найдут свои части, может, все и обойдется. Пробирались горами, проселками, чтобы в больших городах не попасть в руки заградительных отрядов.

Луговому повезло попасть к своему командиру полка. Многие из его ровесников-лейтенантов, с кем начинал войну, носили теперь полковничьи погоны. Но несмотря на фронтовую дружбу, его перебросили в центральный фильтрационный пункт в Подольске. Вызвали для проверки мать, родных, которым в

свое время прислали похоронку на него, не вернувшегося из полета. «Отфильтрованных» погрузили в эшелоны и отправили «смывать кровью» вину перед Родиной в войне с Японией.

Состав дошел только до Уфы, когда выяснилось, что война с Японией закончилась.

После спецпроверки Лугового восстановили в звании младшего лейтенанта и отправили в запас. Вернулся в Ярославль в 1946 году.

Он уже работал на моторном, женился, а через две недели после свадьбы его снова посадили. Шел 1948 год. По статье 58¹⁰ (клеветал на колхозный строй, восхвалял Германию, ругал советскую молодежь и т. д.) получил 10 лет. Василия отправили в Озерлаг — особый режимный лагерь, из которого на родину — в год два письма... Сначала работал на авторемонтном заводе слесарем, потом мастером.

— По сравнению с другими зэками я жил нормально, а вот на лесоповале через полгода доходили...

В 1955 году Луговой был освобожден со снятием судимости. Реабилитировали его лишь в 1991 году.