Ниже приводится свидетельство о Спасском лагере, принадлежащее инженеру-химику Самуилу Адольфовичу Липшицу и записанное в 1979 году, незадолго до эмиграции Липшица из СССР (С.А. Липшиц прибыл в Спасск по этапу весной 1949):

Спасск был расположен в небольшой котловине, зажатой со всех сторон горами. Гражданского населения в районе Спасска не было, за зоной жила охрана, некоторые с семьями. Начальником лагеря на всем протяжении моего там пребывания был какой-то полковник. К этому времени территорию Карлага уже разбили на три спецлагеря, один из них — ЛугЛаг, второй ПесчЛаг, которому и подчинялся Спасск, образованный, как кажется, только в сорок восьмом году, незадолго до нашего прибытия туда.

Спасск представлял собой огромный лагерь приблизительно на 11 тысяч человек. Из них около 7 тысяч — больные и инвалиды. Видимо, именно для них он и был создан. Больные (четвертая категория) большую часть времени проводили в лагере, остальные работали в расположенных вокруг лагеря каменоломнях. Камень использовался для строительства лагеря, и ежедневно каждый з/к, возвращаясь из каменоломен, должен был захватить с собой камень, который служил чуть ли не пропуском для входа в зону.

В лагере была зона и для женщин. Среди них помню Г. Серебрякову, которая, по слухам, прижила там ребенка от какого-то вохровца, репутация по этой части у нее в лагере была невысокая.

В Спасске я встретил человек пять с восставшего в 1905 году броненосца «Потемкин». После ухода корабля в Констанцу часть матросов осела в Румынии. В 1944 году они были выявлены, обвинены как невозвращенцы, получили по 10 лет. Кажется, году в пятьдесят пятом (юбилей восстания) все они были изображены на фотографии в «Огоньке» как герои революции.

Помню Хайкина. Этот профессор радиотехники, работавший на воле в научно-исследовательской лаборатории связи (Москва), был в Спасске прорабом по строительству бараков; у него в подчинении было человек двадцать инженеров.

Я был десятником. Бригаду составляли 32 «врага народа». До меня в этой должности находился один человек из Секретариата Ленина, довольно близкий к Ленину. Фамилия этого человека на «-ский» забылась: что-то вроде «Маркинский»; он бывал в Америке. Его перевели из Спасска в другое место. Примерно через полгода меня сменил Перлатов. Позже я был в Спасске заместителем главного инженера по технике безопасности.

В Спасске при стационаре для больных была бактериологическая лаборатория. Заведовал ею Александр Леонидович Чижевский. Среди ее сотрудников (человек двенадцать) помню Георгия Николаевича Перлатова, до ареста — доцента физики Киевского

университета; затем — двух профессоров: химика из Львовского политехнического и медика из Ленинградского медицинского; еще — научного сотрудника какого-то варшавского института (других иностранцев в лаборатории не было, хотя в лагере они были), Александр Леонидович делами клинической лаборатории почти не занимался, но в рамках этой же лаборатории проводил исследования по структурному анализу движущейся крови. Эта работа никем не направлялась, не поощрялась, но и не пресекалась. В ней были заняты Перлатов, который привлек и меня, а также один молодой математик-аспирант, закончивший Казанский университет. Может, кто-нибудь еще оказывал какое-либо содействие этой работе, но часть вспомогательной работы была возложена на Перлатова и меня. Лично я занимался исследованием электрофизических параметров крови (определение заряда эритроцитов) и проверкой математических расчетов. Работа осложнялась тем, что никакого экспериментального оборудования у нас в Спасске не было, все расчеты производились чисто теоретически. Впоследствии они были проверены в экспериментальных условиях и уточнены. Кое-какие книги (например, Хевези) у нас все же были. В книге «Структурный анализ движущейся крови» на 7-й странице упоминается о работе нашей группы.

Когда мы прибыли в Спасск, Чижевский находился уже там. Он пользовался большим уважением к этому времени не только среди з/к, но даже среди начальства, которое даже здоровалось с ним при встрече. Полагаю, что не последней причиной этого было умение А.Л. поддерживать свое достоинство в разных обстоятельствах и, чуть ли не главное, очень представительная внешность: высокий рост, борода и т.д. Впоследствии мне стало известно, что он занимался не только наукой, но и поэзией, живописью (в стиле, близком Бёклину). Мне неизвестно, писал ли он стихи и рисовал ли, находясь в лагере, но в Спасске с ним было около 30 живописных его работ, которые мне приходилось видеть. Были ли эти работы написаны в лагере или получены из дома, — не знаю.

Поводом для ареста А.Л. послужила, кажется, его переписка с иностранными учеными, в т.ч. с Аррениусом, Вудом...

А.Л. довольно часто рассказывал о своем прошлом. Одной из его любимых тем была аэроионификация. Он рассказывал о подмосковной ферме, где проводились эксперименты над животными. Тогда ему не удалось провести эксперименты до конца: ферма была закрыта из-за повального воровства обслуживающего персонала.

Чижевский был первым кандидатом СССР на Нобелевскую премию. У него хранилась нотариально заверенная копия представления его Каролининском Стокгольмским университетом на Нобелевскую премию (пер.). В представлении содержались: а) краткая характеристика его как ученого, б) список его работ,

в) перечень научных трудов в развитие его идей. А.Л. рассказывал, что, когда дело подходило к распределению премии, его посетил дома некий чин с тремя ромбами и предложил подписать текст приблизительного такого содержания: «В связи с тем, что неоднократно выдвигаемые АН СССР кандидаты отвергаются Нобелевским комитетом, я заранее отказываюсь от возможного присуждения мне Нобелевской премии». Чижевский был вынужден подписать этот текст».

(Мы привели не только общие воспоминания С.А. Липшица о Спасске, но воспроизвели и ту часть их, которая связана с А.Л. Чижевским, имея целью дополнить ранее опубликованные альманахом материалы о А.Л. Чижевском. См.: МИНУВШЕЕ. Исторический альманах. Том 2, Париж, 1986, с.70-76. — Прим. ред.).