ПАТРИАРХ НОРИЛЬСКОЙ ХИРУРГИИ КУЗНЕЦОВ

На научной конференции, посвященной столетнему юбилею патриарха норильской хирургии Кузнецова, коллектив врачей городской больницы принял решение ходатайствовать перед администраци-

ей Норильска о присвоении больнице имени Виктора Алексеевича Кузнецова.

Каждый год 2 марта и в родительский день к могиле В.А. Кузнецова приходят норильские хирурги почтить его память. Я горд, что мне выпала честь сделать надгробный памятник легендарному Человеку с большой буквы и хирургу от Бога. Мой рассказ о нем — еще одна возможность выразить благодарность за все, что знаменитый доктор сделал для людей, для Норильска, которому он отдал 32 года своей жизни.

Виктор Алексеевич Кузнецов родился в 1898 г. в городе Москве. В личном листке по учету кадров

значится, что сословие его родителей — рабочие. Сам он беспартийный, ни в каких партиях не состоял, а потому колебаний и участия в оппозициях не было.

В 1915 г. он окончил Московскую военно-фельдшерскую школу. Участвовал в первой мировой войне, был ранен. После Октябрьской революции вступил в ряды Красной гвардии и до окончания гражданской войны работал в передовых перевязочных отрядах различных частей Красной Армии. Не снимая солдатской шинели, в 1921-м Кузнецов поступил во 2-й Московский государственный университет и в 1924-м окончил учебу на медицинском факультете.

И началась его нелегкая трудовая жизнь на гуманной ниве милосердия: врач больницы города Кемь, старший врач села Ковды Кандалакшского района, главврач и одновременно заведующий хирургическим отделением города Губаха на Урале... Потом его потянуло на Север. И вот он на Новой Земле. 1932 год. Здесь он организовал первую больничку на берегу мыса «Маточкин Шар». Пароход, который должен был доставить на Новую Землю продукты, затонул. 60 человек остались почти без продовольствия. Муки и соли, для того чтобы выжить, было недостаточно. Началась цинга. Больничка на 12 коек переполнилась. Чем лечить? Где взять витамины? И вот тут-то Кузнецову пригодилось охотничье искусство, которым он владел в совершенстве. И потянулись длинные месяцы нелегкого охотничьего и врачебного труда. Ему самоотверженно помогал председатель Новоземельского Совета Илья Вылко, ненец, наблюдательный художник и опытный охотник. Он объезжал остров и заболевших доставлял доктору. Витамин «С» в мясе оленя спасал пациентов от гибели.

Суров и беспощаден Север к тем, кто не знает его законов, и даже к тем, кто знает, но нарушает их. Вот один из таких эпизодов.

...Архангельск. Серые тучи нависли над пристанью. Холодные волны Двины яростно бились о дере-

вянный причал. Кузнецов смотрел в беспредельную, мокрую мглу неба и моря и старался представить себе пока для него неведомый и загадочный Север.

— Вы что, товарищ, провожаете кого?

Он повернулся и увидел веселые утонувшие в морщинках глаза.

—   Сам еду, я ваш врач.

—   Добре... — недоверчиво протянул его собеседник. Озорная искорка метнулась из глаз.

—   Трудновато будет, интеллигент. Ваш брат брезглив. А на Севере всякое бывает.

—   Надо будет, привыкнем, — безразлично ответил Кузнецов.

—   Так ли? А ну-ка, смотри.

Кузнецов не успел сообразить, чем собирается удивить его собеседник, как в руках у него увидел не доглоданную собаками кость. Мгновенным движением он извлек охотничий нож, а в следующую секунду он уже жевал срезанные клочья мяса. Содрогнулся хирург. А на лице попутчика не было ни тени рисовки.

— Вот так, дружище! Ну а теперь давай грузиться, — и дружеским толчком бывалый северянин вывел его из оцепенения. Они отправились на Новую Землю.

И вот он на месте. Больничка. Тесную каморку в ней называют кабинетом врача. Темень полярной ночи. За окном поет свою извечную песню метель. Ветхое строение вздрагивает от каждого удара северной хозяйки. Кузнецов, измученный охотой и беспомощностью перед больными, тревожно дремал. Три недели как запропал Илья Выл ко. И вдруг сквозь снежный вой он уловил долгожданный лай собачьей упряжки. Время на одевание тратить было не надо: и больные, и врач были в полной северной экипировке. Прыжок, и он уже за порогом. Крепко обнялись с заснеженным председателем, который попросил немедля помочь внести больного. Протиснувшись сквозь узкую дверь, они вместе втащили его. Когда Кузнецов

отбросил шкуру, он с трудом признал своего первого знакомого и попутчика на Новую Землю. Ничего не осталось от прежде живых озорных глаз. Они провалились в морщины глазниц и смотрели оттуда тускло, безжизненно.

О его трагедии рассказал Илья Вылко. На зимовке он был с семьей: жена и двое детей. Охота в этот сезон была плохой, пищи не хватало, все заболели цингой. Он занемог последним. Дети и жена ослабли совсем, а когда он не смог охотиться, погибли. После их смерти осталось всего две собаки, которые и продлили ему жизнь. Когда его нашел Вылко, в его котелке варилась последняя собачья голова.

— На Севере всякое бывает, доктор, — чуть слышно, шевеля синюшными губами, повторил он свои слова, когда-то им задорно сказанные на Архангельской пристани. Сырое мясо морского зверя, добытое Кузнецовым, спасло ему жизнь.

В 1933 г. после Новой Земли Кузнецов для повышения своей врачебной квалификации поступил в Московский центральный институт усовершенствования врачей на 1-ю кафедру клинической хирургии, в должности интерна. Одновременно с этим он работал ординатором городской Боткинской больницы. Здесь Кузнецов получил основательную клиническую подготовку по всем разделам хирургии. По гнойной хирургии он учился у доцента Цыркуленко, по травматологии — у доцента Яуре, по общей хирургии — у профессоров В.Н. Розанова, А.Д. Очкина, П.А. Соловьева. Виктор Алексеевич овладел всеми видами оперативных вмешательств и закончил учебу в 1936 г.

Его снова потянуло на Север. Формировалась четвертая экспедиция на мыс Челюскина, в составе которой был и Кузнецов. На полярной станции он провел год в должности врача, как опытному полярнику ему одновременно было поручено выполнять обязанности заместителя начальника.

Кузнецов — натура творческая. Как говорил великий физиолог Иван Петрович Павлов, у таких людей врожденный исследовательский рефлекс «Что такое? ». На мысе Челюскина он организовал наблюдение за влиянием на состояние здоровья зимовщиков экстремальных условий сурового Севера. Наряду с врачебной работой Кузнецов проделал огромную работу по биологическим сборам для музеев Москвы и Ленинграда.

Для самого Кузнецова эта экспедиция чуть было не закончилась трагически. После очередного похода ему стало плохо. Он понял, что небольшая рана на ноге, которую он получил в пути, вызвала заражение крови. Состояние ухудшилось. Зимовщики решили отправить Виктора Алексеевича на Диксон. Истощенное тело хирурга лежит на носилках в самолете. Но бывает же такое! В это же самое время на Диксоне находилась больная, которую мог спасти только хирург. Местный врач рассказал о ее состоянии Кузнецову.

— Все ясно. Эклампсия. Несите меня к больной, — попросил хирург.

Палата. Ему помогли сесть. На мгновение все поплыло перед глазами. Когда головокружение прошло, он увидел перед собой больную. Тяжелые, редкие вздохи с шумом вырывались из ее груди. Состояние женщины стало угрожающим. Начавшиеся роды затянулись. Нужна срочная операция. И Кузнецов сделал ее, хотя двухпудовыми гирями казались ему инструменты...

Когда через две недели спасенная пришла сказать спасибо доктору, он еще не мог встать, чтобы ответить на ее рукопожатие.

После северной зимовки Кузнецов уехал в Кемерово, где работал главным врачом и заведующим хирургическим отделением второй городской больницы (с 1938 по 1941 г.). Здесь впервые во всю ширь развернулся его талант. Он был хирургом от Бога, он мог все. Кузнецов оперировал больных с заболеваниями орга-

нов брюшной полости, урологическими, гинекологическими, нейрохирургическими, травматологическими. За четыре года он сделал около трех тысяч операций, написал первую научную работу «Случай операции левостороннего аппендицита», которая была опубликована в журнале «Хирургия» в 1941 г.

Продолжить творческую деятельность на свободе Кузнецову не пришлось. Его пристрастие к Северу не осталось незамеченным. 26 июля 1941 г. он был арестован, а в 1942 г. доставлен в Норильск. Любовь Кузнецова к Северу оказалась взаимной. Теперь уже Север позвал его к себе. И надолго. Как потом оказалось, навечно.

Но... всюду жизнь! И за колючей проволокой тоже. Врач нужен и вольным, и подневольным людям. Неистощимый оптимизм Кузнецова не подвел. В Норильске в те годы было две больницы: одна — для вольнонаемных около Дома инженерно-технических работников (здание уже разрушено), другая — для заключенных. Центральная больница лагеря (сокращенно ЦБЛ) находилась у основания горы Медвежки и состояла из двух основных деревянных двухэтажных корпусов: один корпус был терапевтического профиля, другой — повыше на горе — хирургического. Рядом стояли бараки для персонала, одноэтажный корпус психоизолятора и корпуса хозяйственного назначения. Сейчас все эти здания засыпаны пустой породой рудника «Медвежий ручей». В центральной больнице лагеря заведующим хирургическим отделением работал Виктор Алексеевич. Заключенный сам, заключенный — персонал, заключенные — больные.

В 1956 г. вольнонаемную больницу назвали городской больницей номер один, а на базе центральной больницы организовали городскую больницу номер два. Ее первым главным врачом, заведующим хирургическим отделением стал В. А. Кузнецов.

В том же, 1956 году, в октябре, я приехал в Норильск.

В это время у Кузнецова был единственный квалифицированный со стажем хирург Клара Николаевна Черновская, его надежда и опора. Остальные (Юрий Бирючков, Генрих Квецинский, Галина Терехина, Варвара Линькова, Марат Фефер, Феликс Лободин, Зайнаб Валеева, Эра Разуваева, Елена Широковская) все до одного, как и я, были со студенческой скамьи, которых надо было учить да учить. И он учил. 14 лет, которые он провел за колючей проволокой, сложа руки он не сидел. Неуемная энергия, колоссальная трудоспособность сделали свое дело, за эти годы Кузнецов стал ведущим хирургом Норильска. Он достиг вершин хирургического мастерства. Равных ему в Красноярском крае не было. А по некоторым видам хирургических вмешательств не было и в Союзе.

Например, В.А. Кузнецов единственный в стране сделал искусственный пищевод девочке, возраст которой был 1 год 10 месяцев. По недосмотру родителей она выпила уксусную эссенцию и была обречена вследствие ожога пищевода на голодную смерть. Когда он брал ее на операцию, это был маленький скелетик, обтянутый морщинистой старушечьей кожей.

Девочка выросла, стала женщиной, затем матерью и каждый год приходила к нему в день рождения, чтобы пожелать ему здоровья и долгих лет жизни, поблагодарить за ее спасенную в младенчестве жизнь. Она до сих пор ходит на его могилу, чтобы возложить цветы своему доброму гению.

Эта сложнейшая по тем временам операция была произведена в условиях, когда не было еще интрат-рахеального наркоза, не было реанимационно-анестезиологической службы, не было даже анестезиолога. Масочный наркоз давала одна из операционных сестер, а контролировал глубину наркоза сам оперирующий хирург. Недостаток всех этих служб восполнялся огромным опытом Виктора Алексеевича.

В 1958 г. в мое дежурство поступила стрелочница Шарова, 21 года, с тяжелыми травмами. В пургу она расчищала стрелку и попала под поезд. Травматическая ампутация на уровне нижней трети правого предплечья, средней трети левого плеча, нижней трети правой голени, левой стопы, открытый перелом лобной кости, тяжелая травма правого глаза. Больная была в шоковом состоянии, непрерывно и монотонно повторяла: «Доктор, умертви меня, я не хочу такой жить».

Я, как мог, успокаивал ее, но мои слова утешения до ее сознания не доходили, она твердила свое. Я сам был в шоке от такой впервые увиденной травмы. Мысленно я наметил план своих действий, как я буду производить хирургическую обработку с формированием культей, мысленно отпиливал торчащие из мягких тканей кости и т. д. Но вызванный мною Виктор Алексеевич остудил мой пыл.

— Ни, ни, ни. Женя, делай самый минимум, наводящие швы и повязка, все остальное по мере заживания. Иначе мы ее потеряем.

Больная была спасена, потом мы сформировали культи. Убить себя она больше не просила. Ее жених приходил к ней каждый день и был преисполнен самого искреннего к ней внимания. Мы ее направили на протезирование в Москву. Они поженились, и она родила ему двоих детей. Мы спасли ее тело, а человека в нем спас ее любящий и преданный муж.

Нет пророка в своем отечестве. Когда поступал какой-нибудь родственник большого начальства, вокруг него начинался ажиотаж, в котором сквозило недоверие к хирургу Кузнецову: «А нельзя ли пригласить из края главного хирурга?» и т.д. Виктор Алексеевич ходил по ординаторской, потирал свои цепкие руки и спокойно этак, с чуть уловимой иронией отвечал:

—   Да, да, конечно, кого-нибудь пригласить надо.

И мне вспомнился первый такой случай, когда пригласили главного хирурга края профессора Николая Валерьяновича Розовского: предстояло проопе-

рировать одного из начальствующих больных, у которого была опухоль желудка.

Виктор Алексеевич встретил профессора, как давнего друга, хотя они никогда до этого не виделись. Обсудили план операции. Когда Кузнецов предложил Розовскому помыться на операцию и прооперировать больного, тот посмотрел на него с удивлением:

— Виктор Алексеевич, как вам не стыдно, вы же прекрасно знаете, что ни я, ни кто другой в крае лучше вас не оперирует. Я приехал не оперировать, а совершить ритуал присутствия.

Больного блестяще прооперировал Кузнецов. Розовский с восхищением смотрел на чудодейство его рук из-за его спины. А потом они действительно стали друзьями. Потом главным хирургом края стал Юрий Моисеевич Лубенский, и он тоже ни разу при Кузнецове в Норильске не встал за операционный стол. И объяснял это так же просто, как и Розовский.

Потом было второе приглашение «варяга» и последнее. Видный руководитель одного из подразделений комбината нажил огромную паховую грыжу, в которую спустился почти весь тонкий кишечник. Когда больному стало невмоготу таскать весь этот груз, он, как мы говорим, созрел для операции. Встал вопрос, кому же доверить оперировать этого уважаемого человека.

Комбинат пригласил, оплатив все расходы, доктора медицинских наук одной из ведущих клиник Москвы. Приехавший «корифей» держался с Кузнецовым высокомерно, давая понять величину дистанции между столичным и каким-то периферийным хирургом. Он, конечно, не опустился до обсуждения плана операции. С тем и пошел в операционную. Кузнецов глянул, что он делает, нервно заходил вокруг операционного стола и вышел.

— Что он делает? Идиот! Запихал в тощий живот полведра кишок, как он дышать будет? Угробил мужика. Скотина! — повернулся, махнул рукой, плюнул и ушел к себе в кабинет.

«Корифей», довольный операцией и получив вознаграждение, улетел восвояси. А больной, как и следовало ожидать, умер. Он стал жертвой недоверия к хирургическому опыту Кузнецова.

Знаменитый Евгений Николаевич Мешалкин, когда стал внедрять сердечную хирургию в Сибири, изо всех городов края выбрал Норильск, потому что здесь был Кузнецов. Он знал его высокое мастерство хирурга и потому работал с ним спокойно и уверенно.

Кузнецов и за колючей проволокой не прекращал научный анализ результатов хирургической деятельности. У него накопился уникальный материал. В этот период он подготовил монографию «Методика оперативного лечения выпадения прямой кишки у взрослых», опубликовать которую удалось только в 1960 г. в Ленинградском отделении Медгиза. Огромный клинический материал Кузнецов подверг научному анализу. В центральных журналах «Хирургия», «Вестник хирургии им. Грекова», «Новый хирургический архив», «Ортопедия, травматология и протезирование» он опубликовал только за три года около 20 научных работ. А всего им было написано и опубликовано 42.

По совокупности написанных научных работ в 1963 г. Кузнецову без защиты была присуждена ученая степень кандидата медицинских наук.

Кузнецов не только сам занимался научной работой, но и побуждал к этому своих коллег, причем он привлекал не только хирургов, но и врачей всех специальностей, всех лечебных учреждений города. Только благодаря его энтузиазму в 1966 г. были изданы «Труды врачей города Норильска». Каждая из 65 научных статей, опубликованных в сборнике, была отредактирована им лично.

Эта книга стала событием не только Норильска, но и Красноярского края. Она быстро разошлась по научным библиотекам страны и сейчас в Норильске является редкостью. В этой книге, в статье «К исто-

рии здравоохранения г. Норильска», Кузнецов запечатлел образы коллег, с которыми работал в лагерный период. Это не по своей воле попавшие в Норильск в 1937 г. хирург Владимир Евстафьевич Родионов, уролог Илья Захарович Шишкин, терапевт Захар Ильич Розенблюм, патологоанатом Павел Евдокимович Никишин, врач инфекционист-гельминтолог Георгий Александрович Попов и доставленные в Норильлаг в 1942 г. терапевты Леонард Бернгардович Мардна и Андрей Витальевич Миллер, врач-окулист Альфред Янович Дзенитис, врачи-педиатры Николай Владимирович Кудрявцев и Альфонс Павлович Бачулис, психиатр Алексей Георгиевич Гейнц, онколог Серафим Васильевич Знаменский.

Виктор Алексеевич иногда любил вспоминать отдельные эпизоды из лагерной жизни.

— Вот видишь, Жень, этого гиганта, это он только кажется таким неуклюжим. Когда он подходил к двери, невольно возникало опасение: как бы он не задел головой за верхний косяк. Так вот, когда мы играли в «козла» и он проигрывал, никто не мог проскочить под столом так быстро как он, просто молниеносно.

Это он рассказал о Карле Карловиче Денцеле, который в то время работал рентгенологом в горбольнице номер два. Он был самым квалифицированным рентгенологом в городе.

— Ты и не подумаешь, — продолжил Виктор Алексеевич, — что этот увалень может отчудить. Вот однажды говорит нам: ребята, давайте-ка соберемся, встряхнемся, спирт ваш, закуска моя. Вечеринка была на редкость веселой. Его котлеты были потрясающе вкусны, и, главное — их было много!

Дня через три мы как-то все собрались, и он спросил нас:

—   Ну, как, ребята, закуска?

—   Чудо кулинарного искусства! Как тебе, чертяке, удалось сотворить такое? Ты давай-ка повтори!

—   Нет! Вы ответьте: из чего котлеты?

—   Что за глупый вопрос — из мяса.

—   Из какого? — допытывался он.

—   Ты что дурака валяешь, при такой выпивке разве отличишь говядину от свинины!

—   Так вот, братцы, и не то и не другое, а котлеты-то были из песца!

Мы ошалело уставились на него. Дернулись в рвотном рефлексе. Но что толку, прошло три дня! Рванулись было его поколотить, но, глянув на эту трясущуюся от смеха глыбу, захохотали сами. Простили. Котлеты-то действительно были вкусными.

Многие врачи в разное время разъехались в родные места, а В.А. Кузнецов и К.К. Денцель так и остались в Норильске. Кузнецов много читал специальной литературы и все, что появлялось нового в диагностике и лечении, немедленно внедрял. Он первый в Норильске внедрил интратрахеальный наркоз. Освоить интратрахеальный наркоз он поручил Ю. Бирючкову, потому что тот охотно брался за все. Аппарат УНА первого выпуска раньше он, естественно, не видел и представления не имел, как с ним обращаться. Бирючков бойко крутил все, что крутится, дул во все трубки, которые были в аппарате и наконец через неделю заявил, что во всем разобрался и готов к наркозам. Правда, не знал, как интубировать. Но выход был найден: решили давать сначала масочный наркоз, затем интубировать, а дальше уже пойдет интратрахеальный.

Первый больной, который подвергся интратрахеальному наркозу, оказался здоровым, мускулистым горняком. Дали масочный. Уснул. С трудом всунули интубационную трубку. Бирючков подключил наркозный УНА, но в легкие воздух почему-то не поступал. Больной судорожно пытался вздохнуть, но это ему не удавалось. Бирючков нервно крутил вентили, но безрезультатно. Лицо больного стало багровым, вены на шее вздулись, он начал отчаянно бить-

ся на операционном столе, рывком свесил ноги, которые, оказывается, позабыли привязать, со столом на спине стал метаться по операционной с широко раскрытым ртом, грудная клетка раздувалась, как кузнечные мехи.

Испугавшись, что больной выпрыгнет через окно, стерильные хирурги и сестры вцепились в операционный стол и висли на нем, пока больной не пришел в себя.

Операцию пришлось отложить. Больному объяснили, что он нехорошо вел себя во время наркоза. Он осознал свою вину и клятвенно пообещал, что больше вести себя так не будет. Бирючков разобрался, каким образом он перекрыл кислород больному, и на следующем наркозе больной действительно сдержал свое слово и вел себя прямо-таки образцово.

Интубация давалась с трудом. Но и ее техникой овладели. Хирурги давали наркоз по очереди, и лучше всех получалась интубация у Лободина. Так зарождался прообраз будущего анестезиолога. От Виктора Алексеевича Кузнецова Бирючков заразился наукой, стал доктором медицинских наук и затем директором Алтайского медицинского института.

Виктор Алексеевич первый внедрил хирургическое лечение переломов костей металлоостеосинтезом (для изготовления штифтов использовали проволоку из нержавеющей стали), первый освоил торакальную хирургию. Все первое шло из его рук. Он создал специализированные хирургические отделения чистой и гнойной хирургии, урологическое, нейрохирургическое, травматологическое отделения, отделение торакальной хирургии. Обучил гинекологов технике оперативных вмешательств при онкологических заболеваниях.

Он принимал активное участие в проектировании строительства хирургического корпуса. Надо сказать, что хирургическому корпусу явно не повезло. Когда был построен первый этаж, вышло пресло-

вутое хрущевское постановление об уменьшении норм высоты помещений.

Директор комбината В.В. Дроздов приостановил строительство и отдал приказ уменьшить высоту остальных трех этажей. Здесь Кузнецов проявил гражданское мужество. Было написано письмо В.В. Дроздову. Бесполезно. Пишет в крайком партии, ЦК — никаких результатов. Вот тогда Кузнецов написал в газету «Правда»: «Последнее время в городе Норильске строительство выливается в уродливые формы. Прекрасные пятиэтажные дома строятся с такими низкими этажами, что потолки прямо давят, коридорчики такие узкие, что нельзя вынести человека на носилках, а на лестнице пятиэтажного дома трудно разойтись двоим. Капитальное строительство жилья ведется на долгие годы, а как в дальнейшем будут жить в таких домах люди? Если это недопустимо для жилищ, то для хирургического корпуса такие низкие этажи недопустимы совершенно. Мы просим вашей помощи ».

Но помощи Кузнецов так ни от кого и не получил. Второй, третий и четвертый этажи хирургического корпуса были достроены с низкими потолками. Это сейчас всем ясно, какую непростительную глупость совершили, уменьшив высоту этажей хирургического корпуса.

Кузнецов был очень аккуратен. Всегда чисто выбрит, в белой рубашке с галстуком, в костюме, сшитом по фигуре и моде (он никогда не покупал костюмов, шил их в московском ГУМе у лучшего мастера). Всегда до блеска начищены его полуботиночки. Виктор Алексеевич был для нас образцом. Не знаю, как раньше, но с 1956 г. я ни разу не видел его в валенках. Он терпеть не мог, когда кто-нибудь из нас в них появлялся. И потому мы свято блюли его «неуставное» требование. «Воронок», на котором мы ездили на работу, чаще всего довозил до площади Завенягина (бывшее управление комбината), а даль-

ше и он, и мы в любой мороз и пургу в ботиночках свыше километра пробирались до больницы под Медвежкой.

Виктор Алексеевич был бессребреником. Никакой благодарности от больных, кроме доброго слова, он не признавал. Не принимал цветов, коньяков, не говоря уже о деньгах. Однажды он прямо-таки паническим голосом рассказал:

— Вчера вечером кто-то позвонил в дверь, открыл. Какой-то мужик в шапке-ушанке и в шубе, ни слова не говоря, сунул в дверь мешок и убежал. И что ты думаешь в мешке? Осетр килограммов на десять! Вот мерзавец!

Все хирурги тогда придерживались такого же правила. Виктор Алексеевич иногда был вспыльчив, но отходчив и незлопамятен. Вот два эпизода, подтверждающие это.

В 1957 г. в больнице под Медвежкой он прооперировал больную с опухолью грудной железы, сделав секторальную резекцию. На следующее утро, делая обход в онкологическом отделении, он видит, что этой больной делают перевязку. Молодая доктор шприцом ЖАНЭ накачивает в послеоперационную рану перекись водорода, раздувая грудную железу, как футбольный мяч, отчего больная неистово вопит.

Кузнецов оторопел, потом побагровел, потом вскипел от ярости:

—   Ты что делаешь? Ты кто такая?

—   Я... врач...

—   Какой ты врач! До этого санитарка не додумается. Вон отсюда! Чтобы я тебя не видел!

Это была Варвара Линькова. Она прямо со студенческой скамьи, первую «перевязку» делала в свой первый рабочий день. «Авторитет» перед Кузнецовым она подкрепила еще раз. Он удалил кисту легкого и попросил препарат сохранить. Любопытная Варвара взяла из раковины кисту, ткнула в нее пальчиком, и ее не стало. Вышедший из операционной Кузнецов по-

дошел к раковине, в которой вместо кисты лежало нечто вроде использованного презерватива. Взгляд уловил метнувшуюся в дверь Варвару.

— Опять она! — Плюнул и пошел в ординаторскую. Долго он не мог слышать имя Варвары-Волчицы, как ее уже успели прозвать хирурги за шумливый и агрессивный характер. Но вот однажды он подходит ко мне и этак вкрадчиво шепчет: «А ты знаешь, Варвара-то парашютистка! О-о-о! Это не всякая сможет, это кое о чем говорит». — И он многозначительно поднял указательный палец к небу. Он простил ей былые прегрешения, потом ее трудолюбие получило признание. Варвара Линькова стала хорошей заведующей отделением гнойной хирургии.

Иногда он мог вспылить и во время операции. Это случалось крайне редко и исключительно в критических ситуациях, когда в момент внезапно возникшего массивного кровотечения операционная медсестра подавала не тот инструмент.

— Что ты даешь, чертова кукла! Зажим! Тампон! Лигатуру! — подавал он резкие команды.

Когда опасные подводные пороги были пройдены, и операция выходила на обычную, спокойную водную гладь, он тихо начинал мурлыкать свою любимую, в этих случаях, песенку:

Дайте в руки мне гармонь,

Золотые планки,

Парень девушку домой

Провожал с гулянки...

Операция заканчивалась в хорошем настроении. Он подходил сзади операционной медсестры, обнимал ее за плечи и тихо и смиренно просил прощения.

Как-то на одном из редких и спокойных дежурств мы сидели и от нечего делать баловались подаренным городской больнице магнитофоном. Тогда, в 1958 г. он был чудом техники. Мы записывали свои голоса и, довольные, хохотали. Я попробовал имитировать го-

лос Кузнецова. Сцену за операционным столом, описанную выше. Получилось. И вот на его день рождения, 31 января, мы притащили магнитофон и прокрутили запись имениннику. Имитацию он воспринял за настоящий свой голос и с удивлением воскликнул:

— Это как же вы, черти, сумели записать?! Вот здорово, это вы оставьте мне на память.

Но что интересно, после этого он ни при каких ситуациях больше не бранился.

Радикализм хирургов и консерватизм терапевтов всегда были предметом разногласий и противоречий. Хирурги чувствовали некое превосходство над терапевтами, когда исчерпывались все возможности медикаментозного лечения и на выручку приходил хирургический нож. В какой-то форме это сидело и внутри нашего патриарха хирургии — Кузнецова.

— Что они могут со своими таблетками? Вот мы — другое дело! — полушутя говаривал он, потирая волосатые руки.

И вот однажды нашему деду стало худо. Его стала беспокоить одышка, появились отеки на ногах. Он поставил себе диагноз — пневмония и решил сам себя лечить. Заведующая кардиологическим отделением Антонина Виссарионовна Дуберг стала убеждать Виктора Алексеевича, что отеки эти и одышка сердечного происхождения, и убедила его лечь обследоваться и полечиться.

И «всемогущий» хирург сдался на милость «ничего не могущего» терапевта и впервые в жизни лег на больничную койку. Как выяснилось, он уже три недели ходил с инфарктом миокарда. Состояние его было тяжелым.

—   Ну вот, Женя, видно, и конец пришел, — проговорил он каким-то необычным для него смиренным голосом, — вот завещания пишу своим детям, внукам.

—   Да что вы, Виктор Алексеевич, пройдет все это, — утешал его я.

— Нет, Женя, это все, конец, уж я-то чувствую... Что они могут, эти терапевты...

Я долго еще вселял в него дух оптимизма, что все это, дескать, пройдет, и мы еще поживем да повоюем, а в глубине моего сознания где-то глухо звучали его слова: «Что они могут — эти терапевты?» И внутренне я с ним был согласен. Что поделаешь? Ведь я тоже хирург.

Это был первый день его госпитализации. Я тогда работал заведующим горздравотделом. В кардиологическом отделении городской больницы мы впервые открыли инфарктную палату. Это была просто одноместная маленькая комната с индивидуальным постом медсестры. Виктор Алексеевич оказался первым в этой палате. Я с тяжестью на сердце оставил печального, приготовившегося отойти в мир иной, недавно еще боевого и не по возрасту энергичного вожака хирургов.

На следующее утро я снова пошел его проведать. Самые мрачные картины рисовало мое воображение, пока я шел к его палате. Ожидал увидеть серое, осунувшееся лицо, вялые движения рук, тихий, почти беззвучный голос, потухший, неподвижный взор, устремленный в вечность. Но когда я вошел в палату, я от неожиданности остановился в дверях. На кровати, свесив ноги, сидел как ни в чем не бывало наш прежний Кузнецов. Он рвал написанные им завещания.

— Ты посмотри-ка, Женя, а эти терапевты тоже что-то могут! — с азартом говорил он, энергично стуча жилистыми кистями по коленям. — Ты смотри-ка, какие молодцы!

Из уст матерого хирурга это звучало высшей похвалой. Виктор Алексеевич стал говорить о терапевтах с большим уважением и почтением.

Виктор Алексеевич подготовил целую плеяду высококвалифицированных хирургов. Это К.Н. Черновская, А.Д. Маринич, Д.У. Душан, Е.Н. Петрова, Л.А. Матюха, Г.П. Колядко, Н.П. Скворцова,

Е.Д. Жданова, которые, в свою очередь передавали эстафету хирургического мастерства молодому поколению хирургов: Л.В. Теплову, Г.Г. Пьянзину, В.М. Эфросу.

А молодой хирург кандидат медицинских наук Сергей Егорович Сукач освоил уникальную по сложности операцию пластики пищевода. Таких операций в Норильске еще никто не делал. Молодому хирургу пришлось встретиться с больной, которой в 6 лет (1957 г.) Кузнецов сделал подкожную пластику пищевода из тонкого кишечника после ожога уксусной эссенцией.

Через сорок лет у больной развилась непроходимость искусственного пищевода, и хирургический правнук В.А. Кузнецова С.Е. Сукач повторно спас больную, сделав ей внутригрудную пластику пищевода по новой освоенной им методике. В те времена в магазинах продавалась только концентрированная уксусная эссенция в треугольных флакончиках. Ожоги пищевода у детей и у взрослых были явлением довольно частым. Кузнецов, как депутат горсовета, вел активную борьбу за то, чтобы торговля продавала раствор безопасной концентрации уксусной кислоты. И добился этого. Ожоги пищеводов прекратились.

Являясь главным хирургом города, Кузнецов возглавлял городское медицинское общество. Наряду с этим он являлся членом многих краевых и республиканских обществ, членом Красноярского и Ленинградского обществ хирургов, членом междуведомственной комиссии по проблемам Севера при Госплане СССР и т.д.

За свои заслуги перед народом он был награжден орденами Ленина и Трудового Красного Знамени, ему присвоено почетное звание «Заслуженный врач РСФСР». Он неоднократно избирался депутатом городского Совета. Народ его назвал «почетным гражданином Норильска», когда такое звание в Норильске еще не было узаконено.

В личном деле Кузнецова ни в одном документе нет даты и месяца его рождения. Год рождения 1898-й. И все. Единственная бумажка, в которой говорится о дне рождения, — это приказ № 6 главного врача Бориса Сулеймановича Джумаева от 31 января 1958 г. В связи с 60-летием со дня рождения Кузнецову объявляется благодарность. Все последующие годы свой день рождения он отмечал 31 января.

Виктор Алексеевич Кузнецов был человеком веселым, общительным и гостеприимным. Такой же была и его жена Елена Анисимовна Филякина. Для нас 31 января всегда был праздником. Шумной молодой толпой мы собирались у него в квартире. Теплая непринужденная обстановка, шутки, смех, веселье. И он с нами не чувствовал разницы в возрасте, был таким же веселым, молодым и озорным. Таким он и остался в нашей памяти. На работу он приходил ровно в восемь. По нему можно было, как говорят, проверять часы. Быстро переодевшись, широко шагая через две ступеньки, он буквально взлетал на чет-

вертый этаж. Оттуда он начинал обход по отделениям, спускаясь с этажа на этаж, осматривая каждого тяжелого и диагностически неясного больного. К врачебной планерке он уже знал все. И вот однажды, 2 марта в 8 часов, Виктор Алексеевич на работу не пришел. Такого никогда не было. У всех на душе стало тревожно. Опасения оказались не напрасны.

Р.S. Продолжение воспоминаний Евгения Арсентьевича Климова читайте в книге третьей «О времени, о Норильске, о себе...». К сожалению, автор не дождался публикации своих работ — от тяжелой болезни он скончался в конце 2001 г.