ПОДРАНОК

В тот вечер я не находила себе места: вот он наступил, момент, который я оттягивала много лет. И мне предстояло рассказать своим взрослым детям о том, что скрывала все эти долгие годы. Поводом к разговору стал врученный документ о реабилитации моего отца. Маленький листок, отозвавшийся большой болью в сердце. Он напомнил мне о подраненном детстве, о потерянных близких людях.

В 1930 году, когда мне было девять лет, мы с мамой и отчимом жили на Украине, на хуторе близ села Окнино. Пошла волна раскулачивания, и за один день мы лишились всего. Выселенцев посадили в товарный поезд и отправили в Архангельскую область. Перед самой отправкой охрана забрала и самое последнее: продукты, одежду, что взяли на случай холодов. Люди даже не сопротивлялись этому, так как охранники говорили, мол, по прибытии на место все вернут. Как бы не так.

Маленькая девчонка, я еще мало понимала, что же это происходит вокруг. Про кулаков что-то уже слышала, но наша семья к ним себя не причисляла: в хозяйстве, кроме старой коровы да лошади, ничего больше не было. Впервые стало страшно, и я присмирела, когда в щелку стены товарняка увидела, как по проселочной дороге вооруженные охранники сопровождают стариков и детей. В один день мир перевернулся и стал злым, черным. Даже к детям, к немощным старикам, к моим таким хорошим, добрым родителям. За что?

Перед прибытием на место где-то под Архангельском всех трудоспособных мужчин отсортировали и куда-то конвоировали. Больше отчима никогда не видела.

Нас же с мамой отправили дальше и потом поселили в огромном и длинном шалаше-бараке, которых было множество на берегу безымянного озера. На противоположной стороне его тоже виднелись подобные строения. «Казаки там живут. С Кубани их выселили», — пояснил кто-то.

Я так устала с дороги, трудности которой и взрослому-то не под силу, что мечтала лишь поспать да согреться. В холодном бараке, кроме четырехъярусных нар, ничего больше не было. Обогревался он от котлов, установленных с торцов прямо на улице, в них каждый день варили рыбу из озера. Просветы в крыше из досок люди зава-

ливали лапником. Нам с мамой досталось место в первом ярусе. И хорошо помню, как меня поразило, что под нашей кроватью лежит снег. Хуже, когда образовывался лед, от которого тянуло таким холодом, что невозможно было согреться и уснуть. Многие болели, и к весне число крестов вокруг бараков стало во много раз больше, чем когда мы приехали.

Мамины способности лечить с помощью отваров от простудных заболеваний здесь очень пригодились. А когда голод был особенно нестерпим, она еще и на ту сторону озера к казакам стала ходить. За лечение они ей давали горсть сухофруктов или стакан крупы. Но это длилось недолго. Однажды мама вернулась от них сама не своя и рассказала, что там сейчас поднялся бунт. И одна казачка, видимо, совсем отчаявшаяся, прямо на глазах толпы и охраны взяла и размозжила о дерево голову собственному ребенку. За этот бунт казаков сослали на Печенегу.

Мы, наивные, уставшие от голода дети, тоже решили устроить нечто, за что на нас рассердятся и... выгонят домой. Подыскали в лесу ель повыше и подожгли ее. Родители вовремя подоспели и отшлепали нас.

Мама все чаще и чаще стала делать вылазки в окрестности Архангельска. И вот, вернувшись под вечер, она сказала мне, что завтра за нами придет мой родной отец, и мы должны покинуть барак так, чтобы никто не заподозрил о побеге.

Иван Антонович, мой отец, которого я увидела впервые, вывел нас к пристани. Чтобы мама смогла тайно проникнуть на пароход, он спрятал ее в мешок. На меня, ребенка, документов не требовалось. Особенно опасно дальше было ехать по железной дороге, потому что в любой момент могли нагрянуть люди, проверяющие документы. И мама все время пряталась, лежала в мешке под скамейкой.

На Украине мы поселились в доме, который помогли обустроить родственники, соседи. Пришлось все начинать с нуля, и помню, как мама по снегу бегала босиком, пока ей не раздобыли обувь. Родители устроились на работу в колхоз, и, казалось бы, жизнь стала налаживаться. За хорошую работу их даже премировали коровой.

В 1937 году поехала продолжать учебу в местечко Терновка, а когда приехала навестить родителей, застала дома лишь рыдающую мать. Арестовали отца за то, что он посмел жениться на бывшей жене раскулаченного. На единственном свидании мать узнала: отцу на допросе поломали ребра.

Нам стали угрожать, и к тому же мы опасались: вдруг смогут докопаться и узнать о нашем побеге, что самовольно покинули ссылку. Бросаю учебу, и мы, оставив все, снова бежим. На сей раз — в Ижевск, к брату. Мама устраивается здесь на мебельную фабрику собирать сетки для кроватей, а я поступаю в школу № 22. Сначала

чувствовала себя скованно: смущал языковой барьер и мой нищенский вид. Но все это с помощью добрых, простых людей быстро преодолеваю.

Затем была интересная учеба в театральной студии при Русском драмтеатре, где меня окружали прекрасные, интеллигентные люди. Они мне пророчили будущее актрисы. Но… Я снова подранена. Снова прошлое дает знать о себе. Всем становится известно, кто мои отчим и отец... Руководству театра запрещено, чтобы дочь врага народа играла на сцене.

Поняла: жизнь может пойти наперекосяк... И я стала скрывать свои корни, даже от мужа долго утаивала всю правду... кто мой отец... А кто мой отец? И тот, что растил меня, и тот, что потом был рядом? Хорошие, работящие люди, но память о которых меня вынудили запрятать в самый дальний уголок сердца. Сегодня я воскрешу ее. Сегодня я расскажу о них своим детям. Их троим внукам.

Лидия Ивановна Коза