Костюкевич Степан Ефимович

о матери — Костюкевич Ирине Матвеевне

и о себе в 13-ем возрасте,

отправленных на спецпоселение

...ПО ПРИКАЗУ СТАЛИНА НАС В СИБИРЬ СОСЛАЛИ...

Я родился 23.01.1938 г. в селе Старый - Чорторийск, Колковского района (теперь Маневичцкий район), Волынской области, Украинской ССР.

Мои родители, отец - Костюкевич Ефим Савович и моя мама - Костюкевич Ирина Матвеевна, коренные жители этого села. В этом селе родились их отцы и матери, их дедушки и бабушки.

Село было очень большое, протяженностью около 7 км. вдоль берегов реки Стырь, и расположено на возвышенности. Все знали друг друга в лицо. Жили единолично, каждая семья вела свое хозяйство, обрабатывали свои наделы земли, косили свои наделы трав на заливных лугах.

Из рассказов моей мамы я узнал, что мой прадед, по отцовской линии, в 30-ые годы ходил в Иерусалим к святым местам пешком. Сельчане считали, что он пропал без вести, но через год он вернулся. Был очень худой, как говорят - кожа да кости. Весь седой, за что односельчане прозвали его «Богом». Прожил он 101 год. Умер от старости, лишившись рассудка в последний год своей жизни.

В 1940 году моего отца призвали на действительную службу в Красную Армию. Мы с мамой остались одни, и моя мама решила вернуться от свекра в дом к своим родителям, где, кроме нас с мамой, проживал ее младший брат - Павел Матвеевич Шулыпа.

Великая Отечественная Война ворвалась в нашу жизнь неожиданно. К осени 1941 года немецкие войска вошли в наше село. Они шли по улице с засученными рукавами гим-

настерок, шли строем, на груди висели автоматы. Впереди строя немецкие овчарки тащили в упряжках на колесах минометы. Мне, мальчишке, было страшно. Потом, на соседнем огороде, рядом с нашим домом, развернулся и остановился немецкий танк с белыми крестами свастики и начал разворачивать ствол пушки в сторону улицы, по которой только что прошла колонна немцев.

В 1943 году, когда Красная Армия разгромила немецкую армию и погнала ее на запад, немцы, в срочном порядке, начали угонять наших односельчан в Германию. Моя мама попала в списки, составленных старостой для отправки в Германию. Мама решила спрятаться у ее родственников на другом конце села. Прятались мы в яме, сделанной на огороде, примерно в 200-300-х метрах от их дома. В яме было, как мне тогда казалось, много народу, мне не хватало воздуха. Я задыхался и начинал плакать. Открывали крышку люка, и успокаивался.

А в это время немцы пытались войти в дом. Они стучали и двери, светили фонариками в окна, пускали ракеты, что-то кричали на непонятном нам языке. Создавалось впечатление, что они пьяны. Крыша дома не загорелась, потому что была покрыта оцинкованным железом. Немцы ушли к полуночи, но мы продолжали сидеть в «схроне», боялись выйти. Когда мы утром вышли из ямы, немцы из села уже шли. Мы с мамой пошли домой. По дороге кто-то из маминых знакомых сообщил ей, что ее отец Шулыпа Матвей Михайлович расстрелян немцами. Пришли домой и узнали страшную весть: при отступлении немцы расстреливали всех мужчин и подростков от 15-ти до 16-ти лет. Немощных стариков, которые не могли ходить, выводили за угол дома и тут же расстреливали.

Мужчин угоняли партиями, под предлогом строительства моста через реку. Но их вели на расстрел. Заставляли копать яму и вместе с полицаями производили расстрел из пулеметов и автоматов. Наспех яму присыпали землей, че-

рез которую просачивалась кровь, как из родника вода. В яме, в которой был расстрелян мой дед, (мамин отец) лежало 350 человек. Когда из ямы подняли тело деда, то в глазу у него была дырка, а задняя часть затылка была полностью вырвана. Расстреливали разрывными пулями, считали так надежней. Немцы из села ушли, вместе с немцами частично бежали и полицаи.

Постепенно в селе налаживалась мирная жизнь. Но в лесах оставались украинские националисты, именовавшие себя «Повстанческой армией». Они спокойно жить не давали. Держали односельчан в постоянном страхе. Сочувствующих и представителей Советской власти убивали. Особенно преследовали финансовых агентов, которые собирали налоги с односельчан. По рассказам односельчан, в живых, остался один, по фамилии - Рашулик, который не свирепствовал, не угрожал, не писал доносы, а сумел найти кон такты и понимание односельчан, видя их бедственное положение и нищету.

Налоги были на самом деле драконовские. Должны были сдать: хлеб, мясо, яйца, молоко, шерсть... Никто не вникал, есть у тебя корова, овцы или нет. Кур нет, а 280 яиц должен сдать. Налогом облагались даже фруктовые деревья. Поэтому, люди вырубали фруктовые деревья, чтобы не платить налоги. Пни от вырубленных деревьев выкорчевывали, а ямы от них засыпали землей и тщательно маскировали.

В 1947 году наступил страшный голод. Много людей умерло от истощения, болезней и тяжелого крестьянского труда. Ели крапиву, лебеду, щавель. С лебеды мама умудрялась печь лепешки, добавляя в эту горькую зеленую массу немного крупы для клейкости.

Я уже упоминал, что отец был призван в Красную Армию в 1940 г., и лишь в 1948 году отец приехал в отпуск, привез мне красные ботинки и серый костюм. Радости моей не было предела. Ведь в течение 10-ти лет от роду я не имел ботинок и костюма. Ходил в лаптях, носил холщовые шта-

ны и рубашку. Вот почему в детской памяти остались красные ботинки и серый костюмчик на всю оставшуюся жизнь. Вскоре отец уехал от нас, объяснив нам, что отпуск кончился и надо ехать.

Соседи помогли маме обратиться с запросом к Молотову: «…война кончилась, а мужа не отпускают домой. По какой причине? ».. Был получен ответ, что после войны он был « направлен» на работу на шахту в г. Кизел или Козельск (точно не помню) Челябинской обл., и что он (есть надежда на это) скоро приедет домой. Но это «направление» обернулось разводом для моих родителей.

Потом он написал маме, что у него есть другая семья. Двое детей у женщины от первого брака и один ребенок их общий. Он, действительно, вскоре приехал к нам, но мать не простила ему лжи и измены, слишком тяжело мы жили все эти годы. Да и не принято было, в то время на Украине, нарушать обряд венчания в церкви и расторгать узы брака. Так и продолжала растить меня одна.

В 1950-1951 гг. на Западной Украине началась массовая коллективизация частных подворий. Желающих было мало, и коллективизация превратилась в добровольно-принудительную форму вступления в колхоз. Забирали сельхозинвентарь, упряжь, лошадей, коров, свиней, овец. Весь скот сгоняли в наспех построенные загоны, совершенно не приспособленные для такого количества животных, и которых не могли своевременно и достаточно накормить и напоить.

По ночам люди воровали свою скотину и убивали ее на мясо. Мясо закапывали в землю, прятали, чтобы спасти семью от голода. Работники НКВД искали, и, если мясо находили, хозяев забирали, сажали в тюрьмы, высылали на спецпоселения и под пытками заставляли, давать показания на друзей, на соседей, знакомых - как на людей не благонадежных к Советской Власти. Судов не было, все решали так называемые «Тройки» МГБ ССР и другие уполномоченные «Тройки».

Чтобы не возникали сомнения в правдивости моих воспоминаний, представляю архивную справку о моей и маминой реабилитации.

В 1950-1951 гг. начались массовые репрессии против народов Западной Украины. Сажали, высылали на спецпоселения десятки тысяч семей. В основном, это были вдовы с детьми, отправленные «тройками по доносу, оговорам. Для спецпоселений отводились самые суровые места в восточной и западной Сибири, Магадан, Печора, Воркута, Казахстан, Красноярский край, Кемеровская и Тюменская области, Омская и Томская области и многие, многие другие места СССР.

Как правило, выселение проводилось в летнее время. А отправку на спецпоселение с пересыльных пунктов, производили в вагонах для перевозки грузов и скота поздней осенью.

НКВД приезжали на рассвете, когда мирно спали взрослые и дети. Окружали дом, подгоняли к дверям дома автомашины и приказывали собираться. На сборы отводилось 1,5-2 часа, разрешалось взять продуктов на три дня и, если у кого была, теплую одежду. Грузили под конвоем в необорудованные для перевозки людей автомашины ЗИС-5 или полуторатонки, и увозили в неизвестном направлении. Вспоминаю об этом с болью в сердце, с содроганием души.

За нами приехали 4 августа 1951 г. в 3 часа ночи. Мы с мамой жили у ее матери, ей в то время было 83 года. Когда выехали автомашины за село, то увидели, что везут нас не одних, в колонне шло более десяти автомашин, на которых везли наших односельчан. В пути следования, мы увидели, что нас везут в областной город Луцк. Пока нас везли, а ото 75 км. от нашего села, колонна автомашин женщин с детьми выросла до 30-ти. От г. Луцка автоколонна повернула в г. Клевань, что находится в Ровенской области.

В г. Клевань нас привезли под вечер. Это была тюрьма, расположенная в старинной крепости. Загнали нас в камеры на нары в два яруса. Камера располагалась на втором этаже, была очень большая, но и поместили нас в неё более

100 человек разного пола и возраста, были и годовалые дети. Построили, пересчитали. Хорошо запомнил надзирателя по фамилии Блохин. При подсчете, когда он называл очередного узника по счету «полета» (50), то приговаривал: - «Полета не так толста, но аккуратна».

Эта цифра выпала на женщину - гораздо толще других, и все, взрослые и дети, смеялись. Перед сном, двое мужчин из нашей камеры, под присмотром надзирателя, внесли металлическую 200 литровую бочку. Так я впервые узнал, что такое «параша». К утру в камере был спертый воздух, нечем было дышать, сплошное зловонье, исходившее от параши и людского пота.

Пересчитывали в камере нас по два раза в день, утром и вечером. Сидели в данной пересыльной тюрьме г. Клевань более полторы тысячи человек. Сидели без суда и следствия по 6 месяцев, и все ждали, скорей бы отправили. Не задумывались, что будет в пути следования и куда завезут. Лишь бы подальше от этого ада, зловония и унижения.

В середине декабря 1951 г нас повезли в баню, прошел плух, что готовят к отправке в Сибирь. Женщины в бане мылись после нас. Из рассказов мамы я узнал, что во время мытья в бане, когда она поднимала из общего котла ведро кипятка, кто- то подтолкнул ее под локоть правой руки, и она все ведро опрокинула на себя. В результате, сплошной ожог грудной части тела и живота. Мать принесли в камеру уже без сознания. Вызвали врача, врач оказал первую помощь, но в больницу не положили, и отправку в Сибирь тоже не отложили. Так и погрузили маму в бессознательном состоянии вместе со всеми в вагоны для скотов, в которых по середине вагона стояла печка буржуйка, а по обеим сторонам наспех оборудованные, двухъярусные нары.

Мама в течении 7 дней находилась без сознания. Только 3 раза, во время стоянки на больших станциях, в вагон приходили врачи. Остальное время маме помогали женщины, которые также, как и мы, ехали с детьми на спецпоселение.

Я хорошо помню, они строгали фиолетовый чернильный карандаш (его стержень) в стакан холодной воды, размешивали до цвета марганцовки, мочили в ней тряпку и прикладывали к груди. Иногда они обращались к конвою, просили помочь медикаментами. Конвой отвечал: «Не положено!» Однажды ночью, я услыхал разговор, происходивший между этими женщинами: «Мать скоро умрет. Что будет с этим мальчиком? Кто его возьмёт? ». Разговор шел обо мне. У меня замерло сердце, я не мог себе представить, что мама умрет. Одна из них говорит: «Я бы взяла, да у меня трое, не потяну. Вторая: «У меня тоже двое, но возьму и третьего, не отдавать же его этим иродам ». От страха и обиды за несправедливость в жизни, я тихонько проплакал всю ночь. В душе молил Господа Бога о помощи маме, чтобы я не остался сиротой.

Наверно, Бог услышал мои молитвы и просьбы, на 10 и день маме стало лучше, она пришла в сознание, открыла глаза и попросила пить. Какая радость была в моей душе! И как радовались эти женщины, за выздоровление моей мамы и за меня. Позже от мамы я узнал фамилию этой женщины, которая сказала: «Я возьму мальчика, у меня двое, пусть будет и третий».

Это была Гулиневич Татьяна, женщина из соседнего села Новоселки. Когда в поселке Урал, тогда Байкальской го р-на, Тюменской области, построили новый барак для украинских спецпоселенцев, нас с мамой поселили в одной из комнат вместе с Гулиневич Татьяной и ее детьми - Катей и Васей. Площадь этой комнаты была 9 кв. м, вместе с печкой, на которой была выложена и плита для приготовлений пищи. Было тесно, но мы и этому были очень рады.

Это я рассказал, забегая вперед, а пока нас, женщин о детьми, плохо одетых и плохо обутых для сибирских морозов, везли в неизвестную нам Сибирь.

В Тюмень нас привезли вечером, было очень холодно. Из разговоров между конвоирами, я понял, что мороз стоял минус 37 градусов, дети в такой одежде могут не выдержать.

К вагонам подогнали крытые брезентом автомашины, нас передали другому конвою с собаками. Конвой был одет в белые полушубки и серые валенки. Овчарок держали на поводках. Началась погрузка на автомашины, и повезли нас в ночь, в неизвестный нам пункт назначения - Уральский лесозавод, что находился в 156 км от г.Тюмени и 96 км от г. Тобольска, Об этом я узнал гораздо позже. Чтобы дети не замерзли в дороге, женщины обматывали детей одеялами, ноги тоже заматывали в тряпки. Но мороз пронизывал насквозь, ног я не чувствовал. Многие дети плакали, от боли в окоченевших ногах и руках.

Примерно, через 3 часа езды, около 12-ти часов ночи, автомашины остановились, и нас по одному конвой заводил в какой то дом, где нам давали по стакану кипятка, чтобы отогреть душу. Это было село Покровка, расположенное в 88 км от г. Тюмени по Тобольскому тракту.

К утру нас подвезли к р.Тобол, где нам предстояло пешком по льду перейти реку. По льду шли цепочкой по одному, в основном, женщины и дети. По бокам, спереди и сзади, шел конвой с собаками. Нас предупредили: «Шаг плево, шаг вправо - считается побег. Стрелять будем без предупреждения!».

Мы были настолько замерзшими, что едва передвигали обмороженные ноги, и едва шевелили руками.

Потом опять погрузка на автомашины, и повезли до пункта назначения. В поселок Урал, Байкаловского р-на Тюменской области нас привезли утром, за несколько дней до нового 1952 года. Часть автомашин со спецссыльными, после переправы через реку Тобол у с. Ивлево, ушла вправо на Варваринский леспромхоз Ярковского р-на.

Разместили нас 4 семьи (10 человек), как нам сказали, временно, в насыпной домик, с печкой-столбиком, и плитой посередине.

Домик этот напоминал сарай для скота площадью 18-20 кв. м, оббит с двух сторон необрезными березовыми до-

сками, а между ними засыпаны древесные опилки. Так и прожили мы в нем до нового 1953 года. Взрослые мужчины и женщины работали на лесоповале, а вечером уставшие, обязаны были ходить в спецкомендатуру для отметки. Ежедневная отметка в спецкомендатуре продолжалась до конца 1953 года. В 1954 г. отмечались один раз в неделю, а потом один раз в месяц.

В 1952 г. в поселке Урал был построен последний большой барак. Его прозвали украинским, так как, в основном проживали в нём семьи украинцев. С торца барака была контора управления лесозавода. Из 1,5 тысячи проживающих в поселке было 16 национальностей.

Кроме этого были бараки - калмыцкий, литовский, эстонский, немецкий, где проживали немцы, высланные в Поволжье. Остальные проживали в отдельных домиках.

После марта 1953 г. разрешили строить свои отдельные дома для желающих. Лес и доски отпускали бесплатно.

Но беда, как говорят, «не приходит одна». В 1952 году мама заболела брюшным тифом. Её увезли в районную больницу с. Байкалово за 25 км от посёлка. Я остался один. К тому времени нам с мамой дали комнату в литовском бараке. Вместе с радостью, что наконец-то мы живем отдельно, пришла тяжёлая болезнь - брюшной тиф. В больнице маму остригли наголо, выглядела она страшно. До этого у неё были красивые чёрные волосы. Люди и в этом бараке были добрые, жалели меня. Кто даёт кусок хлеба, кто картошку. Стыдно стало за себя. Мне 14 лет, и я уже должен сам себя кормить и маме помочь. Школа в посёлке была до 4-го класса, а чтобы дальше продолжать учёбу, надо было ехать в Байкалово и жить в интернате. Это стоило денег, пусть и небольших, но у мамы и этого не было. Зарабатывала она 350- 450 руб. в месяц. Этого едва хватало на еду. Поэтому я решил идти работать. Хорошо помню, выход на первую в своей жизни работу. Было очень холодно, до 35 градуса мороза. Ко мне в комнату пришёл мастер лесозаготовок Павлусь — калмык по

национальности, и попросил верхом на лошади протащить сани - метёлку до лесосеки. Это были сани, модернизированные изобретателем - самоучкой, для подметания ледяной дороги, по которой на лошадях вывозили лес. Расстояние до лесосеки было один километр. Позже я понял, что он пришёл ко мне, чтобы дать возможность мне заработать на кусок хлеба. Но так как, ни тёплой одежды, ни валенок у меня не было, он помог мне портянками обмотать ботинки, под пальтишко надели мамину кофту, и в таком одеянии я, верхом на лошади по кличке «Эльба», потащил эти сани.

Дорогу я не знал, но он меня успокоил, что здесь других дорог нет, колея сама доведёт тебя до лесосеки. Через два с половиной часа я прочистил дорогу до лесосеки, но самостоятельно слезть с седла я уже не мог. Окоченел окончательно. С лошади меня снял мужчина, подвёл к костру, где сидело много молодых мужчин и таких же мальчишек года на два, на три старше меня. Они обедали, а вокруг костра, немного в стороне, стояли лошади, запряженные в сани-волокуши, на которых трелевали лес. Морды и спины у лошадей были покрыты инеем. Они устало жевали сено. Меня напоили чаем, отогрели у костра, и отправили обратно в посёлок. Потом я узнал, что снимал меня полузамёрзшего с лошади Андрей Дильман, немец, высланный в Поволжье. Познакомились мы с мастером лесозаготовок Павлуевым поближе, он не раз помогал мне с работой

Почерк у него был очень красивый, я до с их пор расписываюсь так, как он меня научил. От него я узнал очень много интересного, что глубоко поражало и волновало мою не окрепшую душу.

Оказалось, что он фронтовик. Прошёл всю войну. На фронте был разведчиком, потом до окончания войны был снайпером. Он показывал мне свои награды- ордена и меда ли. Я поражался их количеству и тому, что такого человека могли выслать на спецпоселение.

Он говорил, что орден Красной Звезды, орден боевого Красного Знамени и орден Ленина он получил за уничтожение гитлеровских офицеров. На прикладе его снайперской винтовки было 47 (или 67 не помню) зарубок, что соответствовало количеству убитых немецких офицеров. Он говорил, что его винтовку взяли в музей, но в какой я не запомнил.

Свою трудовую деятельность я начал в январе 1952 г. Работал конюхом, но меня постоянно тянуло к автомобилям.

В апреле 1954 года, я пришёл в гараж, где было 7 автомашин Зис-21, и попросил автомеханика Анатолия Репина, взять меня учеником автослесаря. В октябре 1954 г. меня и ещё 3-х ребят направили в Тюменскую лесотехническую школу на курсы шофёров. 26 января 1955 года я получил водительское удостоверение, и вскоре был переведен на легковой автомобиль «Победа». Возил директора лесозавода - Кучерявого А.И.. Это был замечательный человек, к людям относился с уважением, пониманием, всегда был готов оказать помощь, а в моей жизни он сыграл огромную роль. Я всегда его вспоминаю с благодарностью и теплотой.

В противоположность ему - директор Бачелинского лесозавода. Это был высокомерный человек, ходил постоянно в белых бурках, брюки - галифе и черный китель. К людям относился очень жестоко. За опоздание на завод на десять минут, сообщал в НКВД, и людей сажали на 10 лет.

Меня реабилитировали в августе 1954 года, маму в сентябре 1958 года. В 1958 году реабилитировали всех, кто находился на спецпоселении, и все разъехались в разные стороны. Много было смешанных браков по национальному признаку, но они, в основном, не уезжали, оставались здесь жить и работать. И, что меня до сих пор поражает, это то,

что после реабилитации, ни одна калмыцкая семья не пожелала уехать на родину, в Сальские степи. И их, в принудительном порядке, ранним утром погрузили на автомашины и увезли в Тюмень, для отправки на родину. Увезли и мастера лесозаготовок Павлуева, бывшего фронтовика.

АРХИВНАЯ СПРАВКА

На основании постановления Особого Совещания при НГБ СССР от 22 сентября 1951 года (протокол № 43) из села Старый Чорторийск Копковского (ныне Маневического) района Волынской области как пособница участникам ОУН была выселена на спецпоселение в Тюменскую область под надзор органов МГБ -

Костюкевич Ирина Матвеевна, 1918 p.p. вместе с сыном

Костюкевич Степаном Ефимовичем, 1938 г.р.(по делу 1939 г.р.)

Костюкевич Степан Ефимович с учета спецпоселения снят 4 августа 1954 года на основании приказа МВД СССР № 00597 от 16 июля 1953 г.

Костюкевич Ирина Матвеевна со спецпоселения освобождена 10 июня 1956 года на основании приказа МВД СССР №0180 от 22 мая 1958 года.

Выселение проводилось с конфискацией имущества, но документов подтверждавших конфискацию в архивном деле нет.

Согласно ст. 3 Закона Украины от 17.04.1991 г. «О реабилитации жертв политических репрессий на Украине» Костюкевич Ирина Матвеевна и Костюкевич Степан Ефимович по делу о административном выселении и нахождении на спецпосепении как жертвы политических репрессий реабилитированы.

Основание: архивное дело № 4139

Начальник ИБ УМВД Украины А.В.Шпарага

исп. Цивинская

В 1957 г. меня призвали в Армию, и направили в авто мобильную школу младших автотракторных специалистов в г. Красноярск. Окончил школу с отличием, и, как отличник, был сфотографирован при развёрнутом знамени части. Получил краткосрочный отпуск на 10 суток без дороги Дальнейшую службу проходил в Одесском военном окру-

ге, в автомобильной школе в посёлке Беляевка, в 46 км от Одессы. Был командиром отделения, а затем заместителем командира взвода. Преподавал эксплуатацию и ремонт автомобилей. В феврале 1960 г. после перенесенных четырех операций в Одесском военном госпитале, меня комиссовали из армии. Диагноз - язва 12-ти перстной кишки. Так я стал инвалидом 3-ей группы в 21 год, получал пенсию 27 руб. в течении года. Помог мне все тот же Кучерявый Алексей Иванович. Он работал директором двух лесозаводов. Изучив мои документы, он предложил мне должность автомеханика на нашем Уральском лесозаводе. В том же 1960 году, произошло укрупнение районов. Село Байкалово отошло к Тобольскому р-ну, а наш поселок Урал - к Ярковскому р-ну. Для жителей стало намного хуже. С. Ярково находилось намного дальше, в 40 км от нас и нужно было на пароме переправляться через р. Тобол. Ту самую реку и в том же месте, где в 1951 году, нас под конвоем вели по льду. Работая автомехаником, я восстановил полностью 20 лесовозов ЗИС-21, ЗИО352, и годовой техосмотр прошли все 27 лесовозов, что по тем временам, было редкостью.

В 1961 г. меня избрали депутатом Ярковского районного Совета.

Ярковский райком КПСС, предложил мне работу инструктора по промышленности, но партийным работником я не стал, благодаря Н.С.Хрущёву.

А в 1964 году, я вместе с семьей переехал на родину жены в г. Владимир. С 1964 г. по 1974 г. работал водителем такси. В 1974 году, по окончании Горьковского автотранспортного техникума, был назначен начальником эксплуатации, а затем заместителем директора. В 1980 г. по приглашению генерал лейтенанта Косьминова Ивана Сергеевича - руководителя лазерного центра ОКБ «Радуга» - переводом перешел работать в ОКБ «Радуга» начальником транспортного цеха. С 1982 год по 1984 год работал начальником спецавтобазы Владимироблгаз.

В 1987 г. создал спецавтобазу Владимирагромонтажспецстрой. Создание спецавтобазы стало возможным благодаря начальнику треста Владспецстрой Бритвину Валерию Ивановичу. Позже мы акционировали спецавтобазу, и я стал ее генеральным директором. В 1998 году ушел на пенсию. Из 46 лет трудового стажа - 44 года были отданы автотранспорту.

Из спецссыльного мальчишки, ученика автослесаря, я «вырос» до генерального директора спецавтобазы. Считаю, что жизнь прожил не зря. За свой труд имею больше 80-ти различных поощрений. В том числе - 27 почетных грамот, 3 из них от Министерства автомобильного транспорта РСФСР, медаль за доблестный труд, три знака победитель соцсоревнования, медаль Ветеран труда. Вот все, что я заработал за свой труд. Нет не все, я еще заработал вторую группу инвалидности по общим заболеваниям.

Я никогда не ставил свое благополучие во вред другим людям. Никогда, ни перед кем не пресмыкался, не ходил на «задних лапках», не угождал начальству.

Все, чего я достиг в своей жизни, было сделано моим трудом, моей головой и моими руками.

Когда началась перестройка, многие руководители начали мошенничать с приватизацией, воровать и обманывать твои коллективы. Я этого не делал, не позволяла совесть. Верил в закон и справедливость власти.

Теперь понял окончательно, что власть всегда обманывала своих граждан, и сейчас без всякого стыда и совести делает это. Нам говорят о рыночных ценах, но молчат о «рыночной зарплате и пенсиях у рыночных капиталистов».

122 закон о монетизации льгот - лишний раз тому подтверждение. Оболванили нас пенсионеров, как хотели. Старики всю жизнь трудились на благо Родины и были уверены, что Родина под старость лет их не оставит в беде и нищете.

Оставила!!!..

Память о пережитом

Родина моя, рассказать хочу

Правду, о которой сорок лет молчу.

Утром, очень рано, в полях хлеба скосили

Нас НКВДешники из дома увозили.

Трудно было взрослым с домом расставаться,

А ещё труднее детям с Родиной прощаться.

Не имел я детства, юность отобрали,

По приказу Сталина нас в Сибирь сослали.

Наши ведь правители, всё за нас решали,

В лагерях и тюрьмах нас уничтожали.

Каторжные работы, в жизни униженье,

Сильных и бесстрашных на уничтоженье.

Гибли миллионами в лагерях Сибирских.

Тысячами гибли в лагерях Мордовских.

И никто сегодня, не привлечен к ответу

Из той старой «гвардии» из НКВДевских.

Теперь правители, с виду демократы,

А в душе остались те же партократы.

Прежние все строили зарю Коммунизма,

Эти разорили страну большевизма.

Те отняли свободу, прекрасных душ порывы,

Эти доводят ценами народ до могилы.

Они забрали в руки коммерчески структуры

И управляют нами, с позиций диктатуры.

г. Владимир

15.03.2005 г