В этой книге есть сведения и помещена фотография Ким Ок-Чун из следственного дела… О моей встрече с ней я хочу рассказать^[1].

В апреле 1983 года я отлучилась с работы домой, чтобы отвести сына в школу и потом снова вернуться на работу. Я была заведующей детского сада, пропадала на работе с утра до ночи. Работала недалеко от дома, сын ходил в две школы в основную и музыкальную. Тогда ещё жива была моя мама. Я разрывалась между работой, учёбой сына и больной мамой.

…Как-то выхожу из лифта, на ступеньках лестницы сидит незнакомая женщина в возрасте, кореянка. Одета в коричневый костюм. Широкое, круглое, доброе лицо и спокойные, очень серьезные глаза. Спрашиваю: «Вы к кому?» – «Я ищу Галину Ивановну. Она живёт в этом доме». – «Это я». Она улыбнулась и говорит: «Вот и встретились. Я приехала из Ташкента, меня зовут Ким Ок-Чун. Адрес ваш московский дали знакомые».

На это раз, встретив сына после школы, я не пошла на работу, вернулась домой. Начался наш долгий разговор, говорили всю ночь. Часто наш разговор надолго прерывался, потому что обе плакали…

Жила она до ареста в Москве. Муж работал, как она сказала, в МОГЭСе инженером. В 1938 году арестовали мужа по обвинению в шпионаже, потом арестовали и её как «жену врага народа», трёхлетнюю дочь отняли и отдали в детский дом. Как потом она узнала, девочка умерла от воспаления лёгких, когда ей было пять лет, и похоронили её в Москве около Новодевичьего монастыря, она так и сказала: «Около монастыря». О муже ничего не знает до сего времени. Документы о своём освобождении и свидетельство о смерти дочери, завёрнутые в марлевый платочек, она держала на коленях, время от времени их доставала, разворачивала и снова убирала, разглаживала потрепанные края. Иногда тем же марлевым платком вытирала слезы.

Её после ареста отправили в Соликамск. Здесь же отбывали наказание многие жёны известных людей. Запомнила я только, что она называла имя жены известного военного начальника Якира. В бараках, где они жили, было очень холодно. Отапливались бараки камышом, который сами и рубили, спали на полу, о нарах и не мечтали, не было досок. Ходили они зимой в прохудившихся туфлях, смотрители лагеря одеты были так же плохо, как и те, кого они охраняли.

Раньше Ок-Чун жила в деревне. Она знала, что такое лапти из соломы. Корейцы на Дальнем Востоке выращивали рис. Из сена, которое оставалось после обмолота, они плели циновки, делали верёвки, плели лапти. Сеном топили печи в домах, а из рубленной рисовой соломы, смешанной с глиной, строили жилища, рисовой соломой покрывались и крыши домов.

Однажды в лагере она нашла стог сена. Сплела себе лапти. В барак зашла после работы в новой обувке. Все очень удивились. А начальник лагеря (она так его называла) говорит: «Ты это, Оля (Ок-Чун – Оля), сама сплела? Ты это умеешь делать?» Получив утвердительный ответ, сказал: «С завтрашнего дня я дам тебе прибавку к хлебу, сходи за соломой и плети лапти на всех», – и показывает на свои, тоже прохудившиеся ботинки. Начальник или надзиратель был неплохой человек, на женщин он мало когда кричал.

Так она целых два года в заключении плела лапти. А как женщины её благодарили! Они обматывали ноги тряпьем, потом надевали Олины лапти.

Весной же она собирала травы, варила суп, ела сырыми, солила. Сейчас салат из одуванчиков подается как экзотическое блюдо, тогда же для Ок-Чун и других женщин, отбывавших наказание, это было добавкой к их скудной пище, средством спасения, выживания.

Освободилась Ок-Чун в 1946 году. Практически всех женщин, которые шли по обвинению как «члены семей изменников Родины» или, как говорили, «жены врагов народа», после отбытия срока независимо от того, на какие сроки они были осуждёны, – 5 или 8 лет, – не освобождали.

При освобождении выдали ей новую одежду, даже пальто, и посоветовали ехать в Ташкент, потому что там живёт много корейцев.

В Ташкенте на вокзале она встретила человека, который предложил ей ехать с ним в какой-то колхоз. Идти было некуда. Потом она вышла за него замуж, и у них родился сын. В тот год, когда она приехала ко мне в Москву, сын Ок-Чун погиб в автомобильной катастрофе. А жила она в колхозе «Авангард» Средне-Чирчикского района Ташкентской области.

Прошло более двадцати лет с тех пор, как ко мне приезжала Ок-Чун, но до сих пор у меня болит душа. Занятая своими делами, я даже толком не узнала, зачем она приезжала. Она мне об этом не говорила, а я не спрашивала. Разве что на неделю я предоставила ей свой кров в Москве. Вспоминаю о том, как она целыми днями пропадала, куда-то ходила, приходила только к вечеру и молчала.

Помимо всего прочего, в нас ещё жил страх. И в ней, и во мне. Страшные дни прошлого не отпускали ни её, ни меня. Как бы чего не вышло. Не занятостью своею, а каким-то ещё смутным страхом и нежеланием возвращаться к тем временам я объясняю сейчас себе то, что я особенно не вникала тогда в её проблемы, не попыталась даже что-то ей подсказать и предоставила одной скитаться по городу…

Может быть, она приезжала узнать о судьбе своего мужа, может быть, пыталась отыскать то место, где похоронили её маленькую девочку, может быть, ходила к тому дому, где когда-то жила с мужем (это ул. Садовническая, дом 31, кв. 39), может быть, она приезжала, чтобы вернуться в Москву, ведь она имела на это право...

Зачем надо было от людей так долго скрывать правду, ведь можно было сделать так, чтобы люди на полвека раньше освободились бы от страха.

У меня сохранилась записка от Ким Ок-Чун, которую она мне прислала с посылкой из Ташкента.

А потом до меня дошли вести, что Ок-Чун умерла.

Ким Галина Ивановна

г. Москва, июль 2004 года