Ким Енок

" Уже наутро после объявления всех выселенцев посадили на баржу. Все нажитое за многие годы осталось на месте. Через некоторое время нас выгрузили в Находке, там находились четверо суток, без продуктов. На пятые сутки нас погрузили в товарные вагоны, предназначенные для перевозки скота. В один товарный вагон грузили по три-четыре хозяйства, независимо от состава и числа членов семьи. Выселение началось в начале октября. На больших станциях и в городах Уссурийске, Хабаровске, Иркутске эшелон стоял по нескольку дней. Режим охраны был очень строгий.

В пути находились около сорока суток. Было холодно, все болели, простывали. Особенно тяжело досталась дорога детям и старикам. Топили печи-буржуйки, в каждой теплушке была одна буржуйка. Продуктов не выдавали, каждый готовил пищу из того, что захватил с собою.

Одежду также не выдавали, приходилось обходиться тем, что было. Отлучиться из вагона не разрешали, предупредив, что будут расстреливать. Однако те, кто имел деньги, покупали на станциях продукты.

Санитарное состояние было ужасным: за время нахождения в пути в вагонах ни разу не проводилась санитарная обработка, никто не посещал баню, все завшивели. На больших станциях женщины вычесывали, буквально вытряхивали вшей из волос. Мужчины также раздевались по пояс и вытрясали вшей из одежды и тела. За кипятком и продуктами женщин не отпускали, за всем этим ходили под конвоем только мужчины. Особенно усиленно охраняли выселяемых на больших станциях, охранники отделяли выселяемых от местных жителей, выстраиваясь в шеренгу. В пути на больших станциях из вагонов оперативники НКВД часто забирали мужчин, в основном это были партийные и советские работники.

В одном эшелоне было около 30 вагонов. Эшелон сопровождали работники НКВД. В пути следования тяжелобольных уносили на носилках, обещая после выздоровления отправить вслед с другим эшелоном, но люди исчезали безвозвратно, и поэтому мы стали прятать больных, скрывать болезни, лечить народными средствами. Многие в пути умирали, а кто выздоравливал, те продолжали путь. Особенно много погибало детей - от ожогов, от простуды. У нашего соседа по вагону Ким Ивана погибли двое детей - сын, которому было около шести лет, девочка трех лет. Девочка сильно обожглась, а мать, растерявшись и пытаясь помочь дочери, неловко опрокинула котел с супом, который находился на буржуйке, на сына. Сын, получив большой ожог головы, шеи и груди, на третий день скончался, несмотря на то, что его пытались спасти. Смерть детей родители пытались скрыть, молчали об этом и соседи. Родители надеялись, что в ближайшие дни доедут до места назначения и на месте прибытия похоронят их по своим обычаям, но на третий день трупы стали разлагаться, и они вынуждены были заявить коменданту эшелона. Тела забрали на носилках работники НКВД и санитары. Подобное случалось в эшелоне ежедневно, как можно

было судить по крикам и слезам, причитаниям родственников; однако выразить сочувствие никто им не мог, это не разрешалось.

Особенно усиленной была охрана, как я помню, до Байкала. Когда в степях стали появляться казахские юрты, нам показалось, что охраны стало поменьше. Только к 7 ноября нас довезли и выгрузили в городе Астрахани.

Вероятно, это было ошибкой работников НКВД по выселению, потому что прямо на пристани в Астрахани мы оставались почти неделю, а затем нас погрузили снова на баржу и отправили в город Гурьев. При выселении жителей приморских городов, видимо, имелось в виду устроить рыболовецкую артель, так как эшелон состоял в основном из членов рыболовецких артелей трестов Приморского края. Однако после прибытия на место никого из переселенцев не принимали на работу.

На барже мы плыли трое суток. Нас выгрузили на окраине города, в степи. Часть людей из нашего эшелона разместили в колхозах "Авангард" и "Редуктор".

Люди стали копать землянки и устраиваться кто как мог. На второй или третий день после того как нас выгрузили, находившиеся в степи по соседству верблюды и круглые казахские юрты стали исчезать. Потом мы узнали, что испугавшись слухов, будто прибывшие с Дальнего Востока корейцы - людоеды, бежали, "спасая" своих детей.

Люди, оказавшись в землянках, стали погибать из-за отсутствия элементарных условий для жизни. В нашей семье погибли дети - у старшего брата дочь девяти лет, у третьего брата - дочь и сын пяти и шести лет, у четвертого брата дочь трехлетняя и новорожденный сын. Почти все страдали поносом, кашляли, дети болели корью. Из-за отсутствия лекарств лечили только травами и другими народными средствами. Иногда доходило до абсурда. Когда ослеп сын старшего брата (бельмо в глазах), то знахари рекомендовали тереть глаза ребенка шкурой зеленой жабы. Родители очень переживали, что не смогли найти такую жабу и помочь ребенку. Но все боялись обращаться к медикам, так как в пути многие обратившиеся к врачам исчезали бесследно и от них никаких известий больше не было. Этот страх остался и после прибытия.

В декабре скончалась моя мать. Ее похоронили на окраине города, в степи, рядом с русским кладбищем. Несмотря на холод, мужчины посменно дежурили на кладбище, потому что среди ко-

рейцев распространился слух, будто местные жители выкапывают трупы.

Прибыв на место назначения, в первые дни выселенцы пытались получить компенсацию за оставленные на корню урожай и все имущество, скот, но неграмотные, не владеющие русским языком люди не могли ничего добиться. Таким образом, возмещение стоимости оставленных домов, скота, птицы, имущества после прибытия осталось пустым обещанием. Нам ничем не дали. Мы потеряли все, что имели, потеряли также и веру в справедливость.

Из-за незнания языка, отсутствия какой-либо специальности ни женщины, ни мужчины не могли устроиться на работу. На рыболовецкие суда нас не брали. Выданных как компенсация ста килограммов ржаной муки и ста рублей денег, конечно, не хватало. А такую норму выдавали на любую семью, независимо от количества едоков. Люди стали пухнуть от голода, гибнуть от холода. На местных кладбищах быстро прибавлялись большие и маленькие могилы. Несмотря на это, мы старались соблюдать свои похоронные обычаи, обряды. Покойников, из-за отсутствия дерева, положив между двумя досками, заворачивали в ткань.

Наступила весна 1938 года. В степи стали появляться различные травы - одуванчики, верблюжья колючка, съедобные травы. Из них стали готовить пищу. Благодаря этому часть выселенцев сумела спастись. Устроившиеся в колхозах "Редуктор" и "Авангард" осенью смогли получить урожай риса, бобов и пшена из семян, которые захватил с собою Тян Бон Гир, очень удивив местных жителей незнакомыми культурами. Мы помогали колхозу в уборке урожая, а колхозники-корейцы помогали нам натурой. Местные жители также помогали чем могли. В начале войны мы вселились в старый барак по улице Морской № 56, который купили за небольшую сумму. Так мы пережили первые годы насильственного выселения.

Не дай бог, чтобы такая трагедия повторилась в истории нашего или другого народа. Мне 80 лет. Я очень беспокоюсь за судьбу своих пятерых детей, одиннадцати внуков и двух правнуков".